Нервы Коралии не выдержали и она начала плакать. Бельваль, взволнованный ее слезами, с яростью принялся отрывать последние доски. Под ними он прочитал:
«Мне сейчас показалось, что я слышу чьи-то шаги. Кто-то ходит под окнами в саду. Ах, если бы действительно кто-нибудь пришел! Тогда борьба, по крайней мере, была бы открытой. Все лучше, чем эта мертвая тишина!
Да, да, если приложить ухо к окну, то слышен шум. Точно кто-то роет землю, но не здесь, а в стороне кухни».
Патриций удвоил усилия, Коралия помогала ему. Теперь им казалось, что сейчас они узнают самое главное.
»…Прошел еще час, вперемежку с мертвым молчанием и шумом у кухни… Потом кто-то вошел в вестибюль. Это он, мы узнаем его шаги! Он прошел в кухню и там продолжал что-то делать лопатой, но теперь она ударялась о камни. Потом послышался звук разбитого стекла. Теперь он вернулся обратно в сад и роет землю ближе к нам…»
Капитан перестал читать и посмотрел на Коралию. Оба напряженно прислушивались. Потом он прошептал:
— Слушайте!
— Да, да, — ответила она, — я слышу. Шаги… Кто-то ходит в саду перед домом!
Они приблизились к окну. Действительно, в саду кто-то ходил, и так же, как когда-то их родители, они при звуке шагов почувствовали облегчение.
Человек обошел два раза вокруг дома, и шаги затихли.
Потом снова послышались неясные звуки, и Бельваль вздрогнул: похоже было, что рыли землю, причем в стороне кухни.
История двадцатилетней давности повторялась…
Прошел час. Землю все еще продолжали рыть, а капитану с Коралией теперь казалось, что это роют им могилу. Они стояли рядом, тесно прижавшись друг к другу.
— Входит в вестибюль, — прошептала Коралия.
— Да, входит, как тогда… Не надо даже прислушиваться, стоит только вспомнить! Вот он идет на кухню и роет теперь там… Лопата ударяется о камни… Слушайте, Коралия, это звук разбитого стекла!
Некоторое время они молчали, подавленные.
У двери внизу послышалось шуршание, такой же звук повторился у остальных дверей и, наконец, у окна. Через некоторое время Патриций и Коралия услышали какой-то скрежет на крыше.
Они подняли глаза. Теперь, без сомнения, наступала развязка… Потолок был стеклянный. Что сейчас произойдет? Покажет ли свое лицо враг?
В центре потолка появилось отверстие. В него чьей-то рукой была просунута палка, очевидно, для того, чтобы оставалась щель.
Под последней доской было еще несколько строк: «Он приближается, приближается! — писал отец. — Увидим ли мы сейчас его лицо?»
— Вот он приближается, — шептала Коралия, — сейчас мы увидим его, узнаем, кто он. Родители наши знали своего врага, узнаем и мы!
И она вздрогнула при мысли о том, кто может быть этот враг.
— Коралия, отец написал его имя: «Эссарец!» И дальше: «…Негодяй! Он просунул в отверстие руку и спустил что-то сверху, прямо нам на головы. Потом в отверстии показалось его улыбающееся лицо… То, что он спустил нам, оказалось веревочной лестницей. К ее концу прикреплена записка: „Пусть Коралия поднимется одна. Ее жизнь будет спасена. Я даю на это десять минут. В противном случае…“.
— Неужели и теперь будет то же? — воскликнул Бельваль. — Быть может, та самая лестница, которую я видел в комнате Симона!
Коралия не спускала глаз с потолка.
— Но кто же, кто там может быть? — рассуждал вслух капитан. — Отец и Эссарец умерли, Симон сошел с ума! Не может быть, чтобы все это сделал он в припадке безумия… Такая последовательность и точность во всем не могут быть у сумасшедшего. Нет, нет, это другой, тот, который всем руководил, скрываясь в тени…
Коралия сжала его руку.
— Молчите… Вот он…
— Нет, не может быть…
— Смотрите…
В отверстии наверху показалась голова. Это был Симон.
Патриций в ужасе прошептал:
— Сумасшедший! Сумасшедший!
Но Коралия, дрожа, возразила:
— Он, может быть, вовсе не сумасшедший…
Сверху на них смотрел человек, но на его лице не отражалось ни ненависти, ни злобной радости. Его лицо было бесстрастно, как всегда.
— Коралия, — тихо сказал капитан, — не противтесь тому, что я буду сейчас делать…
Он незаметно подталкивал ее, делая вид, что поддерживает, к столу, на котором лежал пистолет.
Симон не шевелился, походя на демона зла, выжидающего удобного момента для нападения.
— Нет, не надо, — шептала Коралия, разгадав намерение Бельваля.
Но он уже схватил пистолет и выстрелил.
— Вы будете жалеть об этом, Патриций, — с упреком сказала Коралия. — Он будет теперь мстить!
— Его могло задеть только рикошетом, — сказал капитан. — Пуля попала в крышу.
Они молча ждали, что будет дальше.
Наконец, как и двадцать лет назад — ничто не могло поколебать в них убеждения, что они уже видели это — сверху спустилось нечто… оказавшееся той самой лестницей, которую Патриций видел в комнате Симона. К ней была прикреплена записка, видимо, та же самая, что и двадцать лет назад. Бумага от времени покоробилась и пожелтела. Они прочитали угрожающие строки, написанные рукой Эссареца: «Пусть Коралия поднимается одна. Ее жизнь будет спасена. Я даю десять минут. В противном случае…».
Глава 13
Глава 14
«Мне сейчас показалось, что я слышу чьи-то шаги. Кто-то ходит под окнами в саду. Ах, если бы действительно кто-нибудь пришел! Тогда борьба, по крайней мере, была бы открытой. Все лучше, чем эта мертвая тишина!
Да, да, если приложить ухо к окну, то слышен шум. Точно кто-то роет землю, но не здесь, а в стороне кухни».
Патриций удвоил усилия, Коралия помогала ему. Теперь им казалось, что сейчас они узнают самое главное.
»…Прошел еще час, вперемежку с мертвым молчанием и шумом у кухни… Потом кто-то вошел в вестибюль. Это он, мы узнаем его шаги! Он прошел в кухню и там продолжал что-то делать лопатой, но теперь она ударялась о камни. Потом послышался звук разбитого стекла. Теперь он вернулся обратно в сад и роет землю ближе к нам…»
Капитан перестал читать и посмотрел на Коралию. Оба напряженно прислушивались. Потом он прошептал:
— Слушайте!
— Да, да, — ответила она, — я слышу. Шаги… Кто-то ходит в саду перед домом!
Они приблизились к окну. Действительно, в саду кто-то ходил, и так же, как когда-то их родители, они при звуке шагов почувствовали облегчение.
Человек обошел два раза вокруг дома, и шаги затихли.
Потом снова послышались неясные звуки, и Бельваль вздрогнул: похоже было, что рыли землю, причем в стороне кухни.
История двадцатилетней давности повторялась…
Прошел час. Землю все еще продолжали рыть, а капитану с Коралией теперь казалось, что это роют им могилу. Они стояли рядом, тесно прижавшись друг к другу.
— Входит в вестибюль, — прошептала Коралия.
— Да, входит, как тогда… Не надо даже прислушиваться, стоит только вспомнить! Вот он идет на кухню и роет теперь там… Лопата ударяется о камни… Слушайте, Коралия, это звук разбитого стекла!
Некоторое время они молчали, подавленные.
У двери внизу послышалось шуршание, такой же звук повторился у остальных дверей и, наконец, у окна. Через некоторое время Патриций и Коралия услышали какой-то скрежет на крыше.
Они подняли глаза. Теперь, без сомнения, наступала развязка… Потолок был стеклянный. Что сейчас произойдет? Покажет ли свое лицо враг?
В центре потолка появилось отверстие. В него чьей-то рукой была просунута палка, очевидно, для того, чтобы оставалась щель.
Под последней доской было еще несколько строк: «Он приближается, приближается! — писал отец. — Увидим ли мы сейчас его лицо?»
— Вот он приближается, — шептала Коралия, — сейчас мы увидим его, узнаем, кто он. Родители наши знали своего врага, узнаем и мы!
И она вздрогнула при мысли о том, кто может быть этот враг.
— Коралия, отец написал его имя: «Эссарец!» И дальше: «…Негодяй! Он просунул в отверстие руку и спустил что-то сверху, прямо нам на головы. Потом в отверстии показалось его улыбающееся лицо… То, что он спустил нам, оказалось веревочной лестницей. К ее концу прикреплена записка: „Пусть Коралия поднимется одна. Ее жизнь будет спасена. Я даю на это десять минут. В противном случае…“.
— Неужели и теперь будет то же? — воскликнул Бельваль. — Быть может, та самая лестница, которую я видел в комнате Симона!
Коралия не спускала глаз с потолка.
— Но кто же, кто там может быть? — рассуждал вслух капитан. — Отец и Эссарец умерли, Симон сошел с ума! Не может быть, чтобы все это сделал он в припадке безумия… Такая последовательность и точность во всем не могут быть у сумасшедшего. Нет, нет, это другой, тот, который всем руководил, скрываясь в тени…
Коралия сжала его руку.
— Молчите… Вот он…
— Нет, не может быть…
— Смотрите…
В отверстии наверху показалась голова. Это был Симон.
Патриций в ужасе прошептал:
— Сумасшедший! Сумасшедший!
Но Коралия, дрожа, возразила:
— Он, может быть, вовсе не сумасшедший…
Сверху на них смотрел человек, но на его лице не отражалось ни ненависти, ни злобной радости. Его лицо было бесстрастно, как всегда.
— Коралия, — тихо сказал капитан, — не противтесь тому, что я буду сейчас делать…
Он незаметно подталкивал ее, делая вид, что поддерживает, к столу, на котором лежал пистолет.
Симон не шевелился, походя на демона зла, выжидающего удобного момента для нападения.
— Нет, не надо, — шептала Коралия, разгадав намерение Бельваля.
Но он уже схватил пистолет и выстрелил.
— Вы будете жалеть об этом, Патриций, — с упреком сказала Коралия. — Он будет теперь мстить!
— Его могло задеть только рикошетом, — сказал капитан. — Пуля попала в крышу.
Они молча ждали, что будет дальше.
Наконец, как и двадцать лет назад — ничто не могло поколебать в них убеждения, что они уже видели это — сверху спустилось нечто… оказавшееся той самой лестницей, которую Патриций видел в комнате Симона. К ней была прикреплена записка, видимо, та же самая, что и двадцать лет назад. Бумага от времени покоробилась и пожелтела. Они прочитали угрожающие строки, написанные рукой Эссареца: «Пусть Коралия поднимается одна. Ее жизнь будет спасена. Я даю десять минут. В противном случае…».
Глава 13
В гробу
— В противном случае… — машинально повторил Бельваль.
Это означало, конечно, что если Коралия не послушается и не отдаст себя в руки врага, то для них останется одно — смерть.
Но в этот момент они мало думали о том, какого рода будет эта смерть, да и вообще не думали о ней… Обоих мучала одна только мысль: Коралия ради сохранения своей жизни должна пожертвовать Патрицием, они должны расстаться…
Влюбленные молчали, избегая смотреть друг на друга, подавленные необходимостью принять решение… От этого теперь зависела развязка драмы.
Тот же вопрос двадцать лет назад решала другая Коралия. Она предпочла любовь и умерла.
Капитан прочитал на стене слова, начертанные неверной рукой отца:
«Я умолял Коралию! Она бросилась передо мной на колени и сказала, что желает только одного: умереть со мной».
Патриций посмотрел на молодую женщину. Последние слова он прочитал тихо, и она их не слышала. В порыве страстной любви он привлек ее к себе.
— Коралия, ты пойдешь! — вскричал он. — Не думай, что я молчал оттого, что колебался! Нет, я только раздумывал: что может предложить тебе этот человек взамен? Я боюсь за тебя, Коралия! Это ужасно… Если он обещает тебе жизнь, значит, он любит тебя. И значит… Но все равно, нужно ему повиноваться, Коралия! Надо жить, иди же! Не стоит ждать десяти минут, иди сейчас же… Он может раздумать! Иди, Коралия, иди!
Она просто ответила:
— Я остаюсь.
— Нет, Коралия, нет! Это было бы безумием… К чему эта жертва? Или ты боишься того, что предстоит тебе?
— Нет!
— Тогда иди.
— Я остаюсь.
— К чему это упрямство? Ведь оно ровно ничему не послужит…
— Я люблю тебя, Патриций.
Бельваль молчал. Он знал, что она любит его. Но ее готовность умереть рядом с ним была для него открытием, радостным и светлым, как солнечный луч, внезапно сверкнувший во тьме.
— Ты любишь меня, Коралия, любишь… — только и смог произнести капитан.
— Да, мой любимый!
Коралия обвила руками его шею, и он понял, что теперь она принадлежит ему навеки. Но он все-таки остался непоколебим.
— Вот именно потому, что ты любишь меня, ты и должна жить… Пойми, для меня гораздо мучительней сознавать, что ты умрешь со мной, чем знать, что ты будешь жить памятью обо мне! Если я буду уверен, что ты жива и свободна, смерть мне покажется легкой…
Коралия не слушала его, обрадованная тем, что может наконец излить свое чувство.
— Я люблю тебя с первого дня, Патриций… Если я не говорила об этом раньше, то только потому, что ждала наступления достойного момента для этого… Когда наконец я смогла бы сказать тебе это и дать слово быть только твоей? А могла я это сделать, только сознавая, что смерть близка, что расставание для нас невозможно и что оно было бы хуже смерти…
— Нет, нет, — говорил Бельваль, пытаясь освободиться от объятий. — Ты должна уйти!
— Я останусь с тобой!
Капитан сделал усилие и сбросил ее руки.
— Ты должна уйти, — шепнул он. — И когда будешь свободна, попытаться спасти меня!
— Что ты говоришь, Патриций, я не понимаю!
— Спасти меня, — повторил он. — Разве ты не сможешь высвободиться из его когтей, выдать его, искать помощи, предупредить моих друзей? Ты будешь кричать, придумаешь какую-нибудь хитрость…
Коралия слушала его с такой грустной, полной недоверия улыбкой, что он принужден был остановиться.
— Ты сам не веришь тому, что говоришь, мой друг! Нет, тебе хорошо известно, что раз я буду в руках нашего врага, он сумеет заставить меня молчать и спрячет так, что я не смогу сделать ничего, пока не наступит твоя смерть… Если этот человек спасет меня, то уж никак не из великодушия… Если я буду в его власти, ты сам знаешь, что последует, и чем я на это отвечу… Стало быть, мой Патриций, если мне суждено умереть через несколько часов, то не лучше ли будет умереть возле тебя, в твоих объятиях, и чувствовать в последний миг на своих губах твои губы… И разве это можно назвать смертью? Нет, это просто забытье, блаженство и сладкий переход в вечность…
Она протянула к нему руки, но Бельваль противился, зная, что при первом же прикосновении ее губ потеряет твердость духа.
— Это ужасно! — шептал он. — Ты хочешь, чтобы я принял твою жертву… Нужно жить, Коралия, я умоляю тебя об этом.
— Без тебя я не могу жить, Патриций! Ты мое счастье, моя единственная радость, и жить — это значит быть с тобой… Ты меня научил любить, и я люблю.
Те же слова слышали эти стены и двадцать лет назад. Та же беззаветная страсть, то же самоотречение во имя любви.
Коралия не чувствовала теперь страха смерти, и только любовь заставляла дрожать ее голос и застилала слезами глаза.
Капитан не сводил с нее глаз. Однако он прилагал все усилия, чтобы не поддаться ее обаянию и остаться твердым до конца.
— А если я прикажу тебе уйти, Коралия?
— Другими словами, прикажешь уйти к этому человеку? Да? Ты этого желаешь, Патриций?
Бельваль задрожал, точно ему нанесли удар.
— О, ужас! Ужас… — простонал он. — Этот человек и ты, моя Коралия…
До сих пор им трудно было поверить, что их врагом был Симон, тем таинственным существом, хитрым, лицемерным, преследующим Коралию со злобной страстью. Им все еще казалось, что Симон был только послушным орудием в руках этого человека.
Капитан тихо спросил:
— Ты никогда не замечала ничего со стороны Симона?
— Никогда… Скорее, он избегал меня… Но сейчас я подумала… Только не смейся… А вдруг Симон только притворялся сумасшедшим?
— Но зачем?
— Чтобы мстить…
— Немыслимо! Вспомни, он был поверенным моего отца. Он всю жизнь старался соединить нас… и теперь убивает!
— Ах, Патриций, я ничего не понимаю!
Они долго молчали. Первой нарушила тишину Коралия.
— Патриций, я хочу, чтобы ты разрешил мне остаться… Я умоляю тебя… У нас должна быть одна доля… Ты согласишься, не правда ли?
— Да.
— Дай мне свои руки, посмотри мне в глаза и улыбнись, мой Патриций!
На миг они забыли обо всем. Потом она с тревогой спросила:
— Что с тобой, мой Патриций?
— Смотри, смотри! — воскликнул он. — Лестница поднимается! Десять минут истекли.
Бельваль бросился к лестнице и ухватился за последнюю ступеньку. Ее движение тотчас же прекратилось. Он сам не знал, зачем это сделал. Он видел только, что исчезает последний шанс спасти Коралию.
— Патриций! Патриций! На что ты надеешься?
Капитан оглядывался вокруг, словно искал, что могло бы помочь ему, и пытался догадаться, что делал его отец в подобных обстоятельствах. Наконец он придумал. Влезть по лестнице, достигнуть отверстия наверху, овладеть врагом и таким образом спастись и спасти Коралию… Бельваль попытался подтянуться на руках и поставить ногу на перекладину. Безрассудная затея для калеки!
Все длилось не долее трех секунд. Видимо, лестницу сняли с крючка, на котором она висела, и она упала вместе с Патрицием. Наверху раздался злорадный хохот, и отверстие закрыли.
Капитан с трудом встал на ноги, до крайности взбешенный. Схватив пистолет, он выстрелил вверх, потом бросился на дверь, колотя по ней изо всех сил в припадке отчаяния и гнева.
В ответ на это невидимый враг закрыл наглухо отверстие вверху, и пленников поглотила темнота.
— Патриций! Патриций! — закричала в ужасе Коралия. — Где ты, Патриций! Я боюсь, боюсь…
Они искали друг друга наощупь, точно слепые, и самым ужасным теперь им казалось быть разделенными друг от друга…
— Патриций! Патриций, где ты?
Их руки встретились, похолодевшие от волнения руки Коралии и пылающие от лихорадки руки Патриция…
— Не уходи от меня, Патриций!
— Я здесь, не бойся ничего, нас не смогут разлучить! — поспешил он уверить ее.
— Да, нас не разлучат… — шептала она, — ты прав, и эта комната будет нашей могилой…
Последнее слово Коралия произнесла с таким волнением, что Бельваль содрогнулся.
— Нет! Нет! — вскричал он. — Что ты говоришь? Не надо отчаиваться. Спасение может придти в последнюю минуту…
Он высвободил руку и трижды выстрелил в потолок, туда, где еще были просветы. Точно в ответ на это послышались глухие удары, от которых у них кровь застыла в жилах. Отверстие наверху забивали, и при каждом ударе молотка Бельвалю и Коралии казалось, что это вбивают гвозди в крышку их гроба.
Надежд на помощь извне больше не оставалось.
— Патриций, я боюсь. Мне кажется, что эти гвозди вбивают мне прямо в голову…
Заливаясь слезами, Коралия упала на грудь Бельваля.
А наверху продолжалась ужасная работа. Капитан подумал, что, наверное, подобные чувства переживают осужденные на казнь. Из камеры они слышат глухой стук и знают, что это для них строится эшафот на площади и что его им не избежать… Но если осужденным судьба иногда посылала помилование в самый последний момент, то тут она была против них, точно их враг и ее подчинил своей власти. Смерть была с ним заодно, он сам олицетворял собой смерть, грозную и неумолимую…
— Не покидай меня, — всхлипывала Коралия. — Не бросай меня, я боюсь…
У него была с собой коробка спичек. Освещая ими комнату, Патриций подвел Коралию к стене, исписанной рукой его отца.
— Что ты собираешься делать? — спросила она.
— Я не хочу, чтобы нашу смерть приписали самоубийству. Я сделаю то же, что сделал мой отец… Кто-нибудь прочтет то, что я напишу, и отомстит за нас.
Заканчивая писать, он увидел внизу за панелью еще несколько слов, набросанных отцом.
— Спичку, скорее! — крикнул он Коралии и прочитал:
— «Удушение… Ядовитые газы…»
Спичка в руках Коралии погасла. Так вот какая смерть их ожидает!
Но они еще не понимали, как именно все это произойдет. В такой большой комнате, как эта, воздуха достаточно, по крайней мере, на несколько дней.
— Если только качество воздуха не изменится, — прошептал Бельваль, — или же…
Он замолчал на мгновенье, потом продолжал:
— Да, да, теперь я припоминаю!
Патриций рассказал Коралии о своих подозрениях. Он вспомнил, что видел в шкафу Симона не только веревочную лестницу, но и какие-то странные трубки. Поведение Симона с тех пор, как их заперли здесь, подтверждало догадку Патриция, и больше всего, конечно, тщательность, с которой закупоривали комнату, даже с крыши! Очевидно, Симон просто-напросто подсоединит трубку к газовому счетчику на кухне, ведь дом освещается газом. Они погибнут, отравленные газом, как погибли их родители…
Капитан сознавал, что надо спасаться, но как? Стены не разрушить, до крыши не добраться. Но что это? Он насторожился. Откуда-то сверху послышался легкий свист.
— Начинается, — прошептал Бельваль. — У нас еще час, по крайней мере, полчаса…
Но Коралия взяла себя в руки.
— Будем же твердыми, Патриций, — сказала она.
— Если бы я был один. Но ты, моя бедняжка…
— Говорят, такая смерть легка… И потом я знаю, я чувствую, что мы с тобой страдать не будем.
В ее тоне было столько уверенности, что в душу капитана точно снизошел мир…
Они молча сидели на диване, взявшись за руки. Оба чувствовали, как ими мало-помалу овладевает сонное безразличие.
Коралия обвила рукой шею Бельваля и громко сказала:
— Перед Богом я называю тебя моим женихом, и пусть Он примет нас к себе, как принимает только соединенных навек…
Она приблизила губы к его лицу и поцелуями осушила слезы, катившиеся по его щекам. Потом их губы соединились.
— Да, ты права, — прошептал он. — Умереть так — значит жить!
В комнате уже ощущался слабый запах газа.
— Все должно произойти так, как и двадцать лет назад, — тихо сказал Патриций. — Твоя мать и мой отец тоже умерли в объятиях друг друга. Они любили, как и мы, и желали соединить нас и, как видишь, это им удалось.
Она ответила:
— И наши могилы будут рядом…
Их мысли начали путаться. Оба чувствовали головокружение, но состояние это не было ни болезненным, ни мучительным.
Первой ослабела Коралия, и ее слова удивили капитана, но потом он понял, что она бредит.
— Мой возлюбленный, — шептала Коралия, — смотри сколько цветов! Все розы, они падают, падают…
Он крепче сжал ее в объятиях и тоже погрузился в сладкую дрему. Ему казалось, что они вместе опускаются в какую-то пропасть, полную света, все ниже и ниже…
Внезапно Бельваль почувствовал себя усталым, и Коралия, с закрытыми глазами и счастливой улыбкой на губах, показалась тяжелее, ему было трудно поддерживать ее… Яркий свет начал меркнуть, лоб покрылся испариной, он задрожал, точно в лихорадке, и стал падать в какую-то бездонную черную яму.
Это означало, конечно, что если Коралия не послушается и не отдаст себя в руки врага, то для них останется одно — смерть.
Но в этот момент они мало думали о том, какого рода будет эта смерть, да и вообще не думали о ней… Обоих мучала одна только мысль: Коралия ради сохранения своей жизни должна пожертвовать Патрицием, они должны расстаться…
Влюбленные молчали, избегая смотреть друг на друга, подавленные необходимостью принять решение… От этого теперь зависела развязка драмы.
Тот же вопрос двадцать лет назад решала другая Коралия. Она предпочла любовь и умерла.
Капитан прочитал на стене слова, начертанные неверной рукой отца:
«Я умолял Коралию! Она бросилась передо мной на колени и сказала, что желает только одного: умереть со мной».
Патриций посмотрел на молодую женщину. Последние слова он прочитал тихо, и она их не слышала. В порыве страстной любви он привлек ее к себе.
— Коралия, ты пойдешь! — вскричал он. — Не думай, что я молчал оттого, что колебался! Нет, я только раздумывал: что может предложить тебе этот человек взамен? Я боюсь за тебя, Коралия! Это ужасно… Если он обещает тебе жизнь, значит, он любит тебя. И значит… Но все равно, нужно ему повиноваться, Коралия! Надо жить, иди же! Не стоит ждать десяти минут, иди сейчас же… Он может раздумать! Иди, Коралия, иди!
Она просто ответила:
— Я остаюсь.
— Нет, Коралия, нет! Это было бы безумием… К чему эта жертва? Или ты боишься того, что предстоит тебе?
— Нет!
— Тогда иди.
— Я остаюсь.
— К чему это упрямство? Ведь оно ровно ничему не послужит…
— Я люблю тебя, Патриций.
Бельваль молчал. Он знал, что она любит его. Но ее готовность умереть рядом с ним была для него открытием, радостным и светлым, как солнечный луч, внезапно сверкнувший во тьме.
— Ты любишь меня, Коралия, любишь… — только и смог произнести капитан.
— Да, мой любимый!
Коралия обвила руками его шею, и он понял, что теперь она принадлежит ему навеки. Но он все-таки остался непоколебим.
— Вот именно потому, что ты любишь меня, ты и должна жить… Пойми, для меня гораздо мучительней сознавать, что ты умрешь со мной, чем знать, что ты будешь жить памятью обо мне! Если я буду уверен, что ты жива и свободна, смерть мне покажется легкой…
Коралия не слушала его, обрадованная тем, что может наконец излить свое чувство.
— Я люблю тебя с первого дня, Патриций… Если я не говорила об этом раньше, то только потому, что ждала наступления достойного момента для этого… Когда наконец я смогла бы сказать тебе это и дать слово быть только твоей? А могла я это сделать, только сознавая, что смерть близка, что расставание для нас невозможно и что оно было бы хуже смерти…
— Нет, нет, — говорил Бельваль, пытаясь освободиться от объятий. — Ты должна уйти!
— Я останусь с тобой!
Капитан сделал усилие и сбросил ее руки.
— Ты должна уйти, — шепнул он. — И когда будешь свободна, попытаться спасти меня!
— Что ты говоришь, Патриций, я не понимаю!
— Спасти меня, — повторил он. — Разве ты не сможешь высвободиться из его когтей, выдать его, искать помощи, предупредить моих друзей? Ты будешь кричать, придумаешь какую-нибудь хитрость…
Коралия слушала его с такой грустной, полной недоверия улыбкой, что он принужден был остановиться.
— Ты сам не веришь тому, что говоришь, мой друг! Нет, тебе хорошо известно, что раз я буду в руках нашего врага, он сумеет заставить меня молчать и спрячет так, что я не смогу сделать ничего, пока не наступит твоя смерть… Если этот человек спасет меня, то уж никак не из великодушия… Если я буду в его власти, ты сам знаешь, что последует, и чем я на это отвечу… Стало быть, мой Патриций, если мне суждено умереть через несколько часов, то не лучше ли будет умереть возле тебя, в твоих объятиях, и чувствовать в последний миг на своих губах твои губы… И разве это можно назвать смертью? Нет, это просто забытье, блаженство и сладкий переход в вечность…
Она протянула к нему руки, но Бельваль противился, зная, что при первом же прикосновении ее губ потеряет твердость духа.
— Это ужасно! — шептал он. — Ты хочешь, чтобы я принял твою жертву… Нужно жить, Коралия, я умоляю тебя об этом.
— Без тебя я не могу жить, Патриций! Ты мое счастье, моя единственная радость, и жить — это значит быть с тобой… Ты меня научил любить, и я люблю.
Те же слова слышали эти стены и двадцать лет назад. Та же беззаветная страсть, то же самоотречение во имя любви.
Коралия не чувствовала теперь страха смерти, и только любовь заставляла дрожать ее голос и застилала слезами глаза.
Капитан не сводил с нее глаз. Однако он прилагал все усилия, чтобы не поддаться ее обаянию и остаться твердым до конца.
— А если я прикажу тебе уйти, Коралия?
— Другими словами, прикажешь уйти к этому человеку? Да? Ты этого желаешь, Патриций?
Бельваль задрожал, точно ему нанесли удар.
— О, ужас! Ужас… — простонал он. — Этот человек и ты, моя Коралия…
До сих пор им трудно было поверить, что их врагом был Симон, тем таинственным существом, хитрым, лицемерным, преследующим Коралию со злобной страстью. Им все еще казалось, что Симон был только послушным орудием в руках этого человека.
Капитан тихо спросил:
— Ты никогда не замечала ничего со стороны Симона?
— Никогда… Скорее, он избегал меня… Но сейчас я подумала… Только не смейся… А вдруг Симон только притворялся сумасшедшим?
— Но зачем?
— Чтобы мстить…
— Немыслимо! Вспомни, он был поверенным моего отца. Он всю жизнь старался соединить нас… и теперь убивает!
— Ах, Патриций, я ничего не понимаю!
Они долго молчали. Первой нарушила тишину Коралия.
— Патриций, я хочу, чтобы ты разрешил мне остаться… Я умоляю тебя… У нас должна быть одна доля… Ты согласишься, не правда ли?
— Да.
— Дай мне свои руки, посмотри мне в глаза и улыбнись, мой Патриций!
На миг они забыли обо всем. Потом она с тревогой спросила:
— Что с тобой, мой Патриций?
— Смотри, смотри! — воскликнул он. — Лестница поднимается! Десять минут истекли.
Бельваль бросился к лестнице и ухватился за последнюю ступеньку. Ее движение тотчас же прекратилось. Он сам не знал, зачем это сделал. Он видел только, что исчезает последний шанс спасти Коралию.
— Патриций! Патриций! На что ты надеешься?
Капитан оглядывался вокруг, словно искал, что могло бы помочь ему, и пытался догадаться, что делал его отец в подобных обстоятельствах. Наконец он придумал. Влезть по лестнице, достигнуть отверстия наверху, овладеть врагом и таким образом спастись и спасти Коралию… Бельваль попытался подтянуться на руках и поставить ногу на перекладину. Безрассудная затея для калеки!
Все длилось не долее трех секунд. Видимо, лестницу сняли с крючка, на котором она висела, и она упала вместе с Патрицием. Наверху раздался злорадный хохот, и отверстие закрыли.
Капитан с трудом встал на ноги, до крайности взбешенный. Схватив пистолет, он выстрелил вверх, потом бросился на дверь, колотя по ней изо всех сил в припадке отчаяния и гнева.
В ответ на это невидимый враг закрыл наглухо отверстие вверху, и пленников поглотила темнота.
— Патриций! Патриций! — закричала в ужасе Коралия. — Где ты, Патриций! Я боюсь, боюсь…
Они искали друг друга наощупь, точно слепые, и самым ужасным теперь им казалось быть разделенными друг от друга…
— Патриций! Патриций, где ты?
Их руки встретились, похолодевшие от волнения руки Коралии и пылающие от лихорадки руки Патриция…
— Не уходи от меня, Патриций!
— Я здесь, не бойся ничего, нас не смогут разлучить! — поспешил он уверить ее.
— Да, нас не разлучат… — шептала она, — ты прав, и эта комната будет нашей могилой…
Последнее слово Коралия произнесла с таким волнением, что Бельваль содрогнулся.
— Нет! Нет! — вскричал он. — Что ты говоришь? Не надо отчаиваться. Спасение может придти в последнюю минуту…
Он высвободил руку и трижды выстрелил в потолок, туда, где еще были просветы. Точно в ответ на это послышались глухие удары, от которых у них кровь застыла в жилах. Отверстие наверху забивали, и при каждом ударе молотка Бельвалю и Коралии казалось, что это вбивают гвозди в крышку их гроба.
Надежд на помощь извне больше не оставалось.
— Патриций, я боюсь. Мне кажется, что эти гвозди вбивают мне прямо в голову…
Заливаясь слезами, Коралия упала на грудь Бельваля.
А наверху продолжалась ужасная работа. Капитан подумал, что, наверное, подобные чувства переживают осужденные на казнь. Из камеры они слышат глухой стук и знают, что это для них строится эшафот на площади и что его им не избежать… Но если осужденным судьба иногда посылала помилование в самый последний момент, то тут она была против них, точно их враг и ее подчинил своей власти. Смерть была с ним заодно, он сам олицетворял собой смерть, грозную и неумолимую…
— Не покидай меня, — всхлипывала Коралия. — Не бросай меня, я боюсь…
У него была с собой коробка спичек. Освещая ими комнату, Патриций подвел Коралию к стене, исписанной рукой его отца.
— Что ты собираешься делать? — спросила она.
— Я не хочу, чтобы нашу смерть приписали самоубийству. Я сделаю то же, что сделал мой отец… Кто-нибудь прочтет то, что я напишу, и отомстит за нас.
Заканчивая писать, он увидел внизу за панелью еще несколько слов, набросанных отцом.
— Спичку, скорее! — крикнул он Коралии и прочитал:
— «Удушение… Ядовитые газы…»
Спичка в руках Коралии погасла. Так вот какая смерть их ожидает!
Но они еще не понимали, как именно все это произойдет. В такой большой комнате, как эта, воздуха достаточно, по крайней мере, на несколько дней.
— Если только качество воздуха не изменится, — прошептал Бельваль, — или же…
Он замолчал на мгновенье, потом продолжал:
— Да, да, теперь я припоминаю!
Патриций рассказал Коралии о своих подозрениях. Он вспомнил, что видел в шкафу Симона не только веревочную лестницу, но и какие-то странные трубки. Поведение Симона с тех пор, как их заперли здесь, подтверждало догадку Патриция, и больше всего, конечно, тщательность, с которой закупоривали комнату, даже с крыши! Очевидно, Симон просто-напросто подсоединит трубку к газовому счетчику на кухне, ведь дом освещается газом. Они погибнут, отравленные газом, как погибли их родители…
Капитан сознавал, что надо спасаться, но как? Стены не разрушить, до крыши не добраться. Но что это? Он насторожился. Откуда-то сверху послышался легкий свист.
— Начинается, — прошептал Бельваль. — У нас еще час, по крайней мере, полчаса…
Но Коралия взяла себя в руки.
— Будем же твердыми, Патриций, — сказала она.
— Если бы я был один. Но ты, моя бедняжка…
— Говорят, такая смерть легка… И потом я знаю, я чувствую, что мы с тобой страдать не будем.
В ее тоне было столько уверенности, что в душу капитана точно снизошел мир…
Они молча сидели на диване, взявшись за руки. Оба чувствовали, как ими мало-помалу овладевает сонное безразличие.
Коралия обвила рукой шею Бельваля и громко сказала:
— Перед Богом я называю тебя моим женихом, и пусть Он примет нас к себе, как принимает только соединенных навек…
Она приблизила губы к его лицу и поцелуями осушила слезы, катившиеся по его щекам. Потом их губы соединились.
— Да, ты права, — прошептал он. — Умереть так — значит жить!
В комнате уже ощущался слабый запах газа.
— Все должно произойти так, как и двадцать лет назад, — тихо сказал Патриций. — Твоя мать и мой отец тоже умерли в объятиях друг друга. Они любили, как и мы, и желали соединить нас и, как видишь, это им удалось.
Она ответила:
— И наши могилы будут рядом…
Их мысли начали путаться. Оба чувствовали головокружение, но состояние это не было ни болезненным, ни мучительным.
Первой ослабела Коралия, и ее слова удивили капитана, но потом он понял, что она бредит.
— Мой возлюбленный, — шептала Коралия, — смотри сколько цветов! Все розы, они падают, падают…
Он крепче сжал ее в объятиях и тоже погрузился в сладкую дрему. Ему казалось, что они вместе опускаются в какую-то пропасть, полную света, все ниже и ниже…
Внезапно Бельваль почувствовал себя усталым, и Коралия, с закрытыми глазами и счастливой улыбкой на губах, показалась тяжелее, ему было трудно поддерживать ее… Яркий свет начал меркнуть, лоб покрылся испариной, он задрожал, точно в лихорадке, и стал падать в какую-то бездонную черную яму.
Глава 14
Странная личность
Но все же это была еще не смерть… Точно фантазия перепуталась с действительностью. Капитан ощущал себя в совершенно ином мире, но в нем не было Коралии… Ему даже казалось, что через полузакрытые веки он видит какую-то тень. Постепенно эта тень приобрела облик Симона, почему-то склонившегося над Коралией. Быть может, он пришел убедиться в смерти своих жертв.
В таком состоянии полусна прошли часы, а возможно, минуты.
Потом Патриций почувствовал, что его куда-то несут, и погрузился в тяжелое забытье, во время которого страдал нравственно и физически… Ему снилось, что он старается выбраться из глубокой черной ямы и переживал то, что чувствует человек, брошенный на дно моря и старающийся выкарабкаться на поверхность. Тяжесть воды тянула вниз, и он делал неимоверные усилия, чтобы оказаться на поверхности…
Но понемногу мрак стал рассеиваться, дышать становилось легче, точно спадала с груди какая-то неимоверная тяжесть… Бельваль открыл глаза, вздохнул несколько раз и, придя в себя, увидел, что лежит на траве возле дверей дома. Рядом лежала Коралия. Ее тяжелое дыхание было похоже скорее на стоны.
«Она тоже старается выбраться из черной ямы, — подумал Патриций. — Так же, как и я, она выбивается из сил».
Между ними стоял столик, и на нем два стакана с водой. Капитан жадно схватил один из них, но выпить не посмел. В этот момент кто-то вышел из раскрытой двери дома, но это был не Симон, а какой-то незнакомый человек.
«Я не сплю, — уверял себя Бельваль. — Совсем не сплю теперь, и знаю, что этот незнакомец наш друг».
Он хотел произнести это вслух, но у него не хватило сил.
Незнакомец приблизился и произнес:
— Не утомляйте себя, капитан. Все идет, как нужно… Вот, выпейте.
Он протянул Патрицию стакан с водой, и тот выпил его залпом.
— Да, теперь все идет хорошо! — воскликнул он. — Боже, какое счастье жить! Ведь Коралия жива, не так ли? — и тотчас заснул снова.
Проснувшись через некоторое время, Бельваль чувствовал себя гораздо бодрее, несмотря на шум в ушах, тяжесть в голове и некоторую затрудненность дыхания.
Да, это был не сон. Он действительно лежал у двери дома и Коралия спала рядом.
«Боже, как хорошо жить!» — снова подумал капитан.
Он встал, полный желания двигаться, действовать. Однако в дом войти не решился и направился к тому месту в саду, где была могила, но внезапно остановился, пораженный.
В нескольких метрах от дома, под тенью старого развесистого дерева, в садовом кресле с раскрытой книгой на коленях дремал какой-то незнакомец.
И только теперь Патриций понял, что они с Коралией действительно избежали смерти, и возможно благодаря этому человеку.
Бельваль внимательно оглядел его. Перед ним был мужчина лет пятидесяти с широкими плечами, матовым цветом лица и легкой сединой на висках. Одет он был очень элегантно, а книга в его руках называлась «Воспоминания Бенджамина Франклина». На внутренней стороне шляпы, лежавшей на траве, капитан заметил инициалы: «Л.П.»
«Это он нас спас, — подумал Патриций. — Я узнаю его. Он вынес нас с Коралией из комнаты… Но каким чудом и откуда он взялся? Кто его послал?»
Он дотронулся до плеча незнакомца, и тот сразу вскочил.
— Извините, капитан, — произнес он с улыбкой, — но моя жизнь так полна, что я пользуюсь каждой свободной минутой, чтобы поспать немного, положительно не разбирая, на чем и где… Совсем как Наполеон, не правда ли? И право же, это сходство меня ничуть не огорчает. Но довольно обо мне. Как вы, капитан? И как чувствует себя матушка Коралия? Ей лучше теперь? Когда мне удалось открыть дверь и вынести вас, я решил вас не будить. И хорошо сделал, я знал, что свежий воздух сделает свое…
Видя удивление Бельваля, незнакомец расхохотался.
— Ах, я и забыл, что вы меня не знаете! — воскликнул он. — Мое письмо к вам было перехвачено. Стало быть, мне необходимо представиться: дон Луис Перенна, представитель старой испанской фамилии, дворянин чистейшей крови, все бумаги в порядке…
Он опять рассмеялся.
— Вижу, вам это мало о чем говорит. Конечно, Я-Бон, когда писал вам обо мне на стене, называл меня иначе. Помните, вечером, дней пятнадцать тому назад? Ага, теперь я вижу, вы начинаете понимать… Да, да, я тот самый, которого вы призывали тогда на помощь. Должен ли я произнести это имя вслух? Что же! С удовольствием! Арсен Люпен к вашим услугам, капитан!
Бельваль был поражен. Он совершенно забыл о разговоре с Я-Боном, считая его глупой шуткой. И вот теперь Арсен Люпен перед ним и, мало того, каким-то чудом извлек его и Коралию из могилы, приготовленной для них искусной рукой…
— Благодарю, — только и смог произнести Патриций, протягивая руку для пожатия.
— Полно! — живо возразил дон Луис. — Никаких благодарностей… Если вы искренне пожмете мне руку, этого будет вполне достаточно. А пожать мне руку вы можете вполне смело, капитан, так как за мной хотя и водятся кое-какие грешки, но зато есть и порядочное количество добрых деяний, заслуживающих уважения ко мне честных людей, начиная с меня самого… И потом…
Он остановился и, подумав немного, приблизился вплотную к Бельвалю и взял его за пуговицу тужурки.
— Не двигайтесь, за нами следят, — шепнул он.
— Но кто?
— Некто, стоящий на набережной, сразу за садом. Стена невысока, наверху есть решетка, через ее отверстия за нами и следят.
— Но откуда вы можете это знать? Вы стоите спиной к набережной и… кроме того там еще и деревья…
— Слушайте!
— Ровно ничего не слышу… Шум мотора автомобиля, только что остановившегося на набережной, там, где нет никакого жилья. Но кто же там, по-вашему?
— Кто? Да старый Симон…
— Симон?
— Ну да… Он приехал удостовериться в том, что я спас вас обоих.
— Но, стало быть, он вовсе не сумасшедший?
— Сумасшедший? Он? Да он в таком же здравом уме, как мы с вами.
— Однако…
— Вы хотите сказать, что Симон вам покровительствовал, что целью его жизни было соединение вас с Коралией, что он прислал вам ключ от сада и так далее и так далее!
— Вам все это известно?
— А как же без этого мне удалось бы помочь вам?
— Но, — с тревогой возразил Патриций, — если, действительно, этот разбойник возвратился сюда, не нужно ли принять некоторые предосторожности? Вернемся в дом, Коралия там одна…
— Опасности нет никакой.
— Почему же?
— Потому что я здесь!
Удивление капитана все возрастало. Он спросил:
— Стало быть, Симон знал все? Он знает, что вы теперь здесь?
— Да, знает из письма, которое я послал вам на имя Я-Бона и которое он перехватил. Я писал о том, что иду вам на помощь, вот почему он вынужден был поспешить… Только согласно старинной моей привычке я явился на несколько часов раньше, чем обещал, и застал его в самый разгар работы…
— А до этого вы не знали, что враг именно он?
— Совершенно!
— И только утром…
— Я узнал об этом сегодня без четверти два пополудни.
Патриций смотрел на часы.
— А теперь четыре… Стало быть, два часа вы…
— Даже меньше этого, час… Всего только час, как я здесь!
— Вы расспросили Я-Бона?
— Вы думаете, я терял даром время? Мне вполне достаточно было узнать от него, что вас нет и что это начинает его беспокоить.
— И тогда?
— Тогда я начал вас искать…
— Как именно?
— Я начал с того, что обыскал вашу комнату и обнаружил, что в вашем столе и в стене есть отверстие, через которое можно из соседней комнаты достать ваш дневник. Это и проделывал Симон, благодаря чему был в курсе всех ваших действий. Вы ведь не забыли, что стол стоит вплотную к стене? Из вашего же дневника он узнал, что вы намерены придти сюда именно сегодня. Вот почему вчера ночью он не напал на вас, предпочтя прежде прочитать то, что вы записали в дневнике. Узнав, что вы настороже, он постарался скрыться. Я узнал все это из того же источника, а завтра об этом узнал бы и Демальон, встревоженный вашим отсутствием.
В таком состоянии полусна прошли часы, а возможно, минуты.
Потом Патриций почувствовал, что его куда-то несут, и погрузился в тяжелое забытье, во время которого страдал нравственно и физически… Ему снилось, что он старается выбраться из глубокой черной ямы и переживал то, что чувствует человек, брошенный на дно моря и старающийся выкарабкаться на поверхность. Тяжесть воды тянула вниз, и он делал неимоверные усилия, чтобы оказаться на поверхности…
Но понемногу мрак стал рассеиваться, дышать становилось легче, точно спадала с груди какая-то неимоверная тяжесть… Бельваль открыл глаза, вздохнул несколько раз и, придя в себя, увидел, что лежит на траве возле дверей дома. Рядом лежала Коралия. Ее тяжелое дыхание было похоже скорее на стоны.
«Она тоже старается выбраться из черной ямы, — подумал Патриций. — Так же, как и я, она выбивается из сил».
Между ними стоял столик, и на нем два стакана с водой. Капитан жадно схватил один из них, но выпить не посмел. В этот момент кто-то вышел из раскрытой двери дома, но это был не Симон, а какой-то незнакомый человек.
«Я не сплю, — уверял себя Бельваль. — Совсем не сплю теперь, и знаю, что этот незнакомец наш друг».
Он хотел произнести это вслух, но у него не хватило сил.
Незнакомец приблизился и произнес:
— Не утомляйте себя, капитан. Все идет, как нужно… Вот, выпейте.
Он протянул Патрицию стакан с водой, и тот выпил его залпом.
— Да, теперь все идет хорошо! — воскликнул он. — Боже, какое счастье жить! Ведь Коралия жива, не так ли? — и тотчас заснул снова.
Проснувшись через некоторое время, Бельваль чувствовал себя гораздо бодрее, несмотря на шум в ушах, тяжесть в голове и некоторую затрудненность дыхания.
Да, это был не сон. Он действительно лежал у двери дома и Коралия спала рядом.
«Боже, как хорошо жить!» — снова подумал капитан.
Он встал, полный желания двигаться, действовать. Однако в дом войти не решился и направился к тому месту в саду, где была могила, но внезапно остановился, пораженный.
В нескольких метрах от дома, под тенью старого развесистого дерева, в садовом кресле с раскрытой книгой на коленях дремал какой-то незнакомец.
И только теперь Патриций понял, что они с Коралией действительно избежали смерти, и возможно благодаря этому человеку.
Бельваль внимательно оглядел его. Перед ним был мужчина лет пятидесяти с широкими плечами, матовым цветом лица и легкой сединой на висках. Одет он был очень элегантно, а книга в его руках называлась «Воспоминания Бенджамина Франклина». На внутренней стороне шляпы, лежавшей на траве, капитан заметил инициалы: «Л.П.»
«Это он нас спас, — подумал Патриций. — Я узнаю его. Он вынес нас с Коралией из комнаты… Но каким чудом и откуда он взялся? Кто его послал?»
Он дотронулся до плеча незнакомца, и тот сразу вскочил.
— Извините, капитан, — произнес он с улыбкой, — но моя жизнь так полна, что я пользуюсь каждой свободной минутой, чтобы поспать немного, положительно не разбирая, на чем и где… Совсем как Наполеон, не правда ли? И право же, это сходство меня ничуть не огорчает. Но довольно обо мне. Как вы, капитан? И как чувствует себя матушка Коралия? Ей лучше теперь? Когда мне удалось открыть дверь и вынести вас, я решил вас не будить. И хорошо сделал, я знал, что свежий воздух сделает свое…
Видя удивление Бельваля, незнакомец расхохотался.
— Ах, я и забыл, что вы меня не знаете! — воскликнул он. — Мое письмо к вам было перехвачено. Стало быть, мне необходимо представиться: дон Луис Перенна, представитель старой испанской фамилии, дворянин чистейшей крови, все бумаги в порядке…
Он опять рассмеялся.
— Вижу, вам это мало о чем говорит. Конечно, Я-Бон, когда писал вам обо мне на стене, называл меня иначе. Помните, вечером, дней пятнадцать тому назад? Ага, теперь я вижу, вы начинаете понимать… Да, да, я тот самый, которого вы призывали тогда на помощь. Должен ли я произнести это имя вслух? Что же! С удовольствием! Арсен Люпен к вашим услугам, капитан!
Бельваль был поражен. Он совершенно забыл о разговоре с Я-Боном, считая его глупой шуткой. И вот теперь Арсен Люпен перед ним и, мало того, каким-то чудом извлек его и Коралию из могилы, приготовленной для них искусной рукой…
— Благодарю, — только и смог произнести Патриций, протягивая руку для пожатия.
— Полно! — живо возразил дон Луис. — Никаких благодарностей… Если вы искренне пожмете мне руку, этого будет вполне достаточно. А пожать мне руку вы можете вполне смело, капитан, так как за мной хотя и водятся кое-какие грешки, но зато есть и порядочное количество добрых деяний, заслуживающих уважения ко мне честных людей, начиная с меня самого… И потом…
Он остановился и, подумав немного, приблизился вплотную к Бельвалю и взял его за пуговицу тужурки.
— Не двигайтесь, за нами следят, — шепнул он.
— Но кто?
— Некто, стоящий на набережной, сразу за садом. Стена невысока, наверху есть решетка, через ее отверстия за нами и следят.
— Но откуда вы можете это знать? Вы стоите спиной к набережной и… кроме того там еще и деревья…
— Слушайте!
— Ровно ничего не слышу… Шум мотора автомобиля, только что остановившегося на набережной, там, где нет никакого жилья. Но кто же там, по-вашему?
— Кто? Да старый Симон…
— Симон?
— Ну да… Он приехал удостовериться в том, что я спас вас обоих.
— Но, стало быть, он вовсе не сумасшедший?
— Сумасшедший? Он? Да он в таком же здравом уме, как мы с вами.
— Однако…
— Вы хотите сказать, что Симон вам покровительствовал, что целью его жизни было соединение вас с Коралией, что он прислал вам ключ от сада и так далее и так далее!
— Вам все это известно?
— А как же без этого мне удалось бы помочь вам?
— Но, — с тревогой возразил Патриций, — если, действительно, этот разбойник возвратился сюда, не нужно ли принять некоторые предосторожности? Вернемся в дом, Коралия там одна…
— Опасности нет никакой.
— Почему же?
— Потому что я здесь!
Удивление капитана все возрастало. Он спросил:
— Стало быть, Симон знал все? Он знает, что вы теперь здесь?
— Да, знает из письма, которое я послал вам на имя Я-Бона и которое он перехватил. Я писал о том, что иду вам на помощь, вот почему он вынужден был поспешить… Только согласно старинной моей привычке я явился на несколько часов раньше, чем обещал, и застал его в самый разгар работы…
— А до этого вы не знали, что враг именно он?
— Совершенно!
— И только утром…
— Я узнал об этом сегодня без четверти два пополудни.
Патриций смотрел на часы.
— А теперь четыре… Стало быть, два часа вы…
— Даже меньше этого, час… Всего только час, как я здесь!
— Вы расспросили Я-Бона?
— Вы думаете, я терял даром время? Мне вполне достаточно было узнать от него, что вас нет и что это начинает его беспокоить.
— И тогда?
— Тогда я начал вас искать…
— Как именно?
— Я начал с того, что обыскал вашу комнату и обнаружил, что в вашем столе и в стене есть отверстие, через которое можно из соседней комнаты достать ваш дневник. Это и проделывал Симон, благодаря чему был в курсе всех ваших действий. Вы ведь не забыли, что стол стоит вплотную к стене? Из вашего же дневника он узнал, что вы намерены придти сюда именно сегодня. Вот почему вчера ночью он не напал на вас, предпочтя прежде прочитать то, что вы записали в дневнике. Узнав, что вы настороже, он постарался скрыться. Я узнал все это из того же источника, а завтра об этом узнал бы и Демальон, встревоженный вашим отсутствием.