Все с ненавистью смотрели на седобородого старца и еще семерых людей, которых Алые Убийцы, подталкивая мечами, подвели к царю для суда скорого и справедливого.
— Смерть подлым отравителям! — кричали даже те, кто всей душой жаждал гибели царю-атланту. Отравить-то ведь хотели не только Кулла, возможно и заслужившего такую смерть, но и всех, собравшихся сегодня в этом зале.
Плененных злоумышленников подвели к царю.
Шестеро холеных мужчин в богатых одеждах, забыв всю гордость и тени прославленных предков, бухнулись пред Куллом на колени, вымаливая пощаду, крича, что это лорд Сан-Сан — все шестеро дружно указывали дрожащими перстами в сторону седобородого старца — заставил их принять участие в богомерзком преступлении.
Разоблаченные отравители, растеряв весь свой лоск, готовы были рассказать в полном молчании присутствующих о всех злокозненных замыслах. Они, перебивая друг друга, поведали, что Сан-Сан, всего лишь слуга Тулсы Дуума и древнего повелителя змей, которые забыли о давней вражде, ополчившись на общего врага — царя Валузии, Кулла.
Пленники кричали, вымаливая пощаду, такое, во что было просто трудно поверить, что в голове не укладывалось: о многоярусном подземном храме, о приношении в жертву мерзкому Змею, поселившемуся в подземельях под Грелиманусом, невинных младенцев, о том, что Змей в человечьем обличье пожирает еженощно самых красивых и знатных девушек, что все жители околдованы и уже и не люди даже, а подчиняющиеся воле двух злых чародеев зомби.
Лишь седобородый Сан-сан стоял гордо подняв голову, не отводя полного ненависти и бессильной злобы взгляда от побледневшего от подобных речей Кулла. Рука царя непроизвольно сжалась на украшенной огромным изумрудом рукояти меча. Восьмой пленник, юноша с гордым гербом прославленного рода, отец которого некогда встал плечом плечу рядом с Куллом против кровопийцы Борны, стоял с бледным лицом, уставив взгляд вдаль, в никуда, словно все происходящее его не касалось.
Шестеро коленопреклоненных, плачущих заговорщиков, захлебываясь и перескакивая с одного на другое, торопясь выложить царю все, что знали и не знали, в надежде вымолить пощаду, обвиняли во всех грехах седобородого и друга друга, готовые вцепиться товарищу в бороду, лишь бы обелить самого себя.
— Прекратите, жалкие трусы! — вдруг на весь зал взревел Сан-Сан. — Чтобы сохранить свои никчемные жизни, мокрицы, вы готовы возводить напраслину и подлую клевету на достойнейших мужей! Будь проклят час, когда я связался с вами, подлые заячьи душонки! Я вас ненавижу и презираю даже больше, чем этого узурпатора-атланта. Но мне не нужны ваши ничтожные жизни — Кулл, вот кого я готов стереть с лица земли, даже ценой собственной жизни, лишь бы прекрасное небо Валузии не осквернялось его презренным дыханием!
Седобородый поцеловал черный камень в своем перстне и быстро обвел им вокруг. Бирюзовый луч обежал зал и встрепенувшиеся телохранителя царя, как и пораженные всем происходящим гости, замерли в самых глупых и неестественных позах. Даже птицы в саду прекратили пение, даже пылинки, казалось, замерли в лучах собирающегося на покой солнца.
Кулл успел вскочить с кресла и выхватить из ножен меч, но тоже замер, скованный невидимыми магическими оковами.
Мир словно остановился посреди мгновения, смолкли все звуки, померкли цвета.
Лишь седобородый маг Сан-Сан, расхохотавшись, распростер руки в стороны. Плащ мягко упал с его плеч. Лицо старца исказилось то ли от боли, то ли от жестокой злорадной усмешки, и вдруг богатые одежды лопнули на груди, а длинные седые волосы бороды опали к его ногам, словно пожелтевшие листья с осеннего дуба.
На глазах у многочисленных изумленных, напуганных и обездвиженных злым колдовством гостей, слуг и рабов происходило жуткое и отвратительное чудо — седобородый превращался в непредставимого монстра. А присутствующие в пиршественном зале, скованные древней магией волшебного черного опала, даже прославленные Алые Убийцы, были не в силах пошевелиться, не могли произнести ни звука. Все, что им оставалось, это смотреть, как чародей превращается в гигантского — чуть ли не два человечьих роста белошерстного дракона с могучими кенгурячьми лапами и мощным, утыканным крепкими роговыми пластинами, хвостом. Ногти на передних лапах у перерождающегося мага не уступали ни размерами, ни остротой кривым лимурийским пиратским кинжалам. Дорогая одежда слетела с монстра и лишь золотой перстень с магическим камнем каким-то чудом держался на лапе.
Отвратительно и грозно ревя, не глядя на своих коленопреклоненных товарищей, дракон обошел их и направился к так же замершему и державшему бесполезный сейчас прославленный в битвах меч, Куллу.
Кулл видел приближающуюся звериную морду чудовища, у которого меж оскаленных желтоватых клыков текла мерзкая липкая слюна. Перед глазами вспыхивали красные круги злости и досады — Кулл не боялся умереть, но он не желал погибать столь глупо и бесславно. Он ничего не мог сделать, не мог защищаться, не мог нападать.
Что может быть обиднее для воина, чем это бездействие? Для воина, прошедшего через столько сражений, что все их просто невозможно запомнить, для которого звуки сражения, звон скрещивающихся мечей — самая сладостная мелодия на свете.
Монстр приближался. Медленно, сладострастно ревя, выставив вперед жуткие когти, одно движение которых снесло попавшемуся на пути рабу голову. Чудовище не торопилось, широкие ноздри раздувались от предвкушении смерти Кулла. Казалось, ничто, даже всемогущий Хотат, не сможет остановить его неотвратимого приближения.
Если бы мог, Кулл закрыл бы глаза — хотя никогда не отворачивался от смерти. Быть в роли связанного кролика, к которому подходит живодер, ему ни разу доселе не доводилось, и он не представлял раньше насколько это страшно и мерзко.
Монстр был уже совсем близко, ему оставалось преодолеть каких-то несколько шагов, скоро уже коготь-лезвие полоснет по груди Кулла и брызнет первая кровь.
В это мгновение, когда обездвиженный царь прощался с жизнью, моля великих Валку и Хотата об одном — вернуть ему возможность двигаться, Кулл боковым зрением не заметил даже, а скорее почувствовал, какую-то быстро появившуюся тень и на весь огромный зал прозвучали странные слова:
— Ка нама каа лайерама!
Кулл еще не успел понять, что же означают эти слова, где, когда и от кого он уже слышал их, как почувствовал, что неведомая магическая сила черного опала седобородого Сан-Сана рухнула, как не было, и его ничто больше не держит.
Еще не осознавая, что произошло, он снизу вверх нанес удар мечом прямо в белую шерсть груди переродившегося мага. И тот час же выдернул меч, в глаза ему брызнуло черной зловонной кровью, а уши заполнил дикий нечеловеческий рев чудовища.
Острые когти-кинжалы устремились к нему, Кулл едва успел увернуться — когти скользнули по левому плечу, оставляя глубокие борозды.
Рукав парчовой рубахи сразу стал темно-алым, но Кулл, не обращая ни малейшего внимания на боль, нанес новый удар — туда, где у монстра, по его расчетам, должно было быть сердце.
Ноги чудовища разъехались, уже не в силах держать огромное туловище, но мощные передние лапы со свистящими воздухе когтями пытались настигнуть врага.
Кулл занес над головой меч, держа рукоять обеими руками, и в прекрасном неповторимом прыжке, видный всем присутствующим, под общий вздох облегчения, одним мощным ударом отсек чудовищу безобразную голову.
Она, оставляя черный кровавый след подкатилась к ногам Келькора. Командир Алых Убийц с отвращением отпихнул ее ногой.
Тело монстра словно обмякло и рухнуло бесформенной кучей на мраморные плиты. Над останками чудовища заклубился черный дым, а когда он рассеялся, Кулл увидел лишь лужу отвратительной, булькающей черной слизи, в центре которой сверкал золотой перстень с черным магическим опалом.
Царь подошел и поднял перстень.
— Пусть уберут эту гадость! — поморщившись, приказал он рабам и посмотрел на свое опрокинутое кресло, которое двое стражников тут же кинулись поднимать. — Садитесь, дорогие гости! — громко пригласил Кулл. — Продолжим пир. Великий Хотат не оставил нас. Пусть нальют еще вина!
Слуги, выйдя из оцепенения, бросились со всех ног, кто наливать вина, кто убирать жуткую лужу. Хотя им было страшно даже подойти к останкам злобного колдуна, гнев царя был еще страшнее.
Гости, обсуждая удивительное происшествие, спешили залить пережитые страхи и волнения прекрасным вином.
— Слава Куллу — победителю человека-дракона!
— Слава мужественному и отважному царю-воину!
— Наконец-то на троне Валузии настоящий царь, которому не страшны никакие противники.
В эти мгновения, пережив ледяной холодок ужаса, здравицы Куллу кричали и те, кто всей душой желал бы ему смерти.
Но Кулл не слышал слов благодарности, он высматривал человека, который спас ему жизнь. И, наконец заметив, встал, раскрыв объятия.
— Брул! Как я рад тебя видеть!
— Извини, Кулл, что я опоздал на праздник великого Хотата! — произнес подошедший к царю пикт.
Это был, как и все люди его народа, темноволосый широкоплечий воин среднего роста и крепкого сложения. На смелом лице блестели непроницаемые, неустрашимые глаза.
Давние друзья крепко обнялись.
— Я спешил, как мог, — виновато сказал Брул, — но мой конь сломал ногу и оставшуюся часть пути мне пришлось преодолеть пешком.
— Ты появился вовремя, — ответил Кулл и показал ему место рядом со своим креслом. — Откуда ты знал, что надо произнести именно эти слова? Помнится, это заклинание против змеелюдей?
— А я и не знал, что надо произнести именно это заклинание, — усмехнулся Брул. — Просто увидев тебя, замершего словно утес над морем, и этого монстра, я сразу понял, что без магии здесь не обошлось. И выкрикнул единственное заклинание, которое знал. Я рад, что оно помогло.
— Помогло?! Да ты мне спас жизнь. — Кулл поднял кубок. — Выпьем за бесстрашного Брула Убивающего Копьем, который всем здесь присутствующим спас сегодня жизнь!
Собравшиеся в царском зале гости с радостью осушили кубки и потянулись к закускам — после таких переживаний просыпается зверский аппетит.
— Угощайся, Брул, ты наверное голоден с дороги, — предложил Кулл, отодвинув золотое блюдо, к яствам на котором так и не притронулся.
— Ваше величество, — осмелился с поклоном обратится к царю военачальник Алых Убийц. — А с этими что будем делать?
Он указал на так и стоявших на коленях шестерых пленников и юношу с древним гербом на груди.
— Отвести их в тюрьму или позвать палачей прямо сюда?
— Что с ними делать, Келькор? — переспросил Кулл. — А пусть мои гости подскажут, как поступить с теми, кто знал о готовящемся преступлении, о том, что вино отравлено и молчал, явился сюда, чтобы полюбоваться нашими смертями. Что думаете об этом, доблестные и благородные граждане Валузии?
— Смерть им!
— Прямо сейчас, они не заслуживают пощады!
— Пусть палачи отсекут негодяям головы!
— Нет, пусть принесут то самое отравленное вино и напоят им самих отравителей. А мы полюбуемся!
— Смерть им, смерть!
Кулл поднял руку, призывая ко вниманию. Он принял решение, достойное царя. Все смолкли, ожидая, что он скажет, зазевавшихся соседи бесцеремонно толкали локтями в бок, чтобы замолчали и посмотрели на царя.
Шестеро заговорщиков, размазывая по щекам недостойные мужчин слезы с мольбой в глазах воззрились на повелителя Валузии.
Кулл встал и произнес так, что его слышали в самых дальних уголках огромного зала:
— Эти люди, вместе со своим главарем, пытались отравить меня и моих гостей самым подлым образом. Они не вышли, как подобает мужчине, против меня с мечом в руке, не вызвали на честный бой! Смерть — вот, что они заслужили.
Одобрительный гул был ему ответом. Некоторые, особо довольные этими словами царя, протягивали рабам кубки, чтобы те вновь наполнили их, и залпом осушали в честь справедливого и мудрого решения.
Кулл вновь поднял руку, требуя тишины.
— Но сегодня — праздник милостивого Хотата, который иногда прощал своих врагов. И я, в честь праздника, дарю им жизнь!
Гул разочарования пронесся над столами, но царь еще не закончил свою речь.
— Да, я дарю им жизнь, они не встретятся сегодня с острыми топорами палачей! Но я не могу отпустить их с жаждой мести в сердцах, чтобы они вынашивали коварные замыслы, против меня, царя Валузии, а значит и всей страны. Я вызываю их на честный бой! Всех семерых сразу. Пусть умрут с оружием в руках, как и подобает мужчинам. Или убьют меня и тогда провозгласят царем Валузии, кого пожелают! Стража, дайте им щиты и мечи!
В зале вновь воцарилась мертвая тишина. Заговорщики, просветлевшие лицами при первых словах Кулла, вновь принялись умолять о пощаде.
— Поднимите их с колен, Келькор, — недовольно приказал Кулл. — И дайте им оружие! Если они так хотят жить — пусть попробуют убить меня не подлой отравой, а острым мечом в открытом бою!
— Слава Куллу, справедливейшему и отважному царю Валузии! — крикнул кто-то, но крик утонул в общем молчании.
Гости позабыли о прекрасном вине и изысканных угощениях на серебряных блюдах. Все молча смотрели на царя-воина, который скинул с себя парчовые одежды, оставшись обнаженным до пояса. Многочисленные гости, среди которых было немало женщин, непроизвольно любовались его могучим, загорелым телом, украшенным многочисленными шрамами и не имеющего ни единой складки жира.
Алые Убийцы довольно грубо подняли шестерых пленных с колен и вручили каждому острый меч и щит. Увидев, что им реально выдали без всякого обмана боевое остро отточенное оружие, а Кулл, выхватив меч, один идет на них, они решили дорого продать свои жизни. А может, в отчаянном безумии, они вдруг на мгновение поверили, что смогут справиться все вместе с одним воином.
Сотни глаз устремились на то место, где шестеро заговорщиков вытянули мечи в сторону приближающегося Кулла. Седьмой, юноша с бледным лицом, меч из рук Алого Убийцы взял, но держал его острием вниз.
— Бей его, смерть узурпатору! — вскричал один из тех, кто несколько минут назад молил о пощаде.
Шестеро грелиманусцев вмиг окружили царя, как комары облепляют случайно забредшего на болота медведя. Но так же легко, как от жала комара, Кулл уворачивался от их ударов.
Для Кулла не имело значения, кто стоит перед ним с оружием в руках, для него исчез огромный роскошный пиршественный зал и сотни глаз, неотрывно следящих за ним, он забыл, что за его спиной стоят Алые Убийцы, лучшие в мире воины, на их алых доспехах незаметна кровь, ни своя, ни противника, чтобы не отвлекала от важного дела — убивать, убивать, убивать.
Кулл забыл обо всем, кроме жалких противников, в глупости своей возомнивших, что могут победить его, варвара, выходца из Атланты. Удар сверху вниз — и вот уже первый противник упал с раскроенным черепом, и тут же удар снизу вверх и второй грелиманусец заорал предсмертным криком. Третий, самый отчаянный, нанес резкий рубящий удар, но Кулл с разворота покончил и с ним, не обратив ни малейшего внимания на рану, на то, что он весь обрызган кровью — своей и чужой. Он провел выпад, который невозможно отразить, и еще один заговорщик упал, распростившись с жизнью.
Один из двоих оставшихся закричал в испуге, поняв неотвратимость смерти, и, выставив меч вперед, бросился прочь от Кулла, надеясь протаранить себе путь среди рабов и слуг и выскочить из дворца, позорным бегством спасая жизнь. Рабы разбегались пред блеском стали, испуганные искаженным страхом и ненавистью лицом беглецам.
До спасительных дверей оставалось совсем немного, в лицо беглецу уже пахнуло опьяняющим ветром свободы, как путь заговорщику преградили двое Алых Убийц, хмурых и безжалостных. Словно молнии сверкнули два клинка и из спины грелиманусца показались два обагренных кровью острия.
Кулл тем временем покончил с еще одним заговорщиком, у ног его валялись пять трупов. Он подлетел к последнему, не отпившему вина, бледному юноше с гордым гербом на груди.
— Подними меч и защищайся, подлый отравитель! — крикнул ему Кулл. — Прими смерть, как мужчина.
— Моя жизнь принадлежит тебе, мой царь, — не поднимая клинка ответил молодой человек. — И если тебе так нужно, убей меня.
— Ты вместе с этими мерзавцами пытался отравить меня!
— Как я мог хотеть смерти царя, за которого отдал жизнь мой отец, и за которого я сам проливал кровь уже в трех битвах?
Кулл остановился.
— Да, я помню в прошлом сражении ты проявил мужество и бесстрашие, достойное воина. Тем более я удивлен тем, что представитель столь благородного рода оказался среди заговорщиков.
— Я не имею к ним никакого отношения, — спокойно ответил юноша, глядя царю прямо в глаза и готовый принять смерть, но не поднять меча на своего повелителя.
— Почему же ты не прикоснулся к вину, когда я провозгласил тост за великого Хотата? — удивленно спросил Кулл, которому очень хотелось, чтобы юноша доказал свою невиновность — ему он нравился.
— Я не пил вина, — спокойно ответил тот, — потому, что дал обет не прикасаться к вину и изысканным яствам до тех пор, пока не обвенчаюсь со своей возлюбленной, ее зовут Фейра, дочь известного вам гора-Марина. Но она отправилась за благословением к своему деду в Грелиманус и я с тревогой ожидаю ее возвращения. Я поехал бы вместе с ней, но я обязан был присутствовать на вашем пире, мой царь, я не мог нарушить традиций. Но я не мог и нарушить обета не пить ничего, кроме родниковой воды и не есть ничего, кроме черного хлеба. Я все сказал, если сомневаешься в моих словах, мой повелитель, убей меня, я с удовольствием приму смерть за своего царя.
— Как твое имя?
— Хеерст из рода Дракбары.
Кулл опустил меч и обнял юношу.
— Твои слова обогревают мое сердце, — сказал царь. — Не все в моем царстве думают лишь о том, как погубить меня и завладеть моим троном. Я бы выпил с тобой вина, отважный Хеерст, но я уважаю твой обет. У меня к тебе есть поручение, готов ли ты выполнить его прямо сейчас?
— Что прикажете, мой повелитель?
— Отправляйся немедленно в Грелиманус и проверь слова этих, — Кулл брезгливо указал на трупы, которых уносили рабы. — Но, что бы там не происходило, ты обязан вернуться живым и все рассказать мне. Если там все в порядке, передай отцам города, что как только справлюсь со срочными делами, сам приеду посмотреть, как они живут, я давно собирался съездить туда.
— Я уже мчусь в конюшню, мой повелитель! — пылко воскликнул юноша из рода Дракбары.
Царь уселся в свое кресло. Бокал перед ним был полон. Тут же подошли три женщины с тазами, полными воды, чтобы промыть и перевязать его раны.
За все время, что происходили описанные события, гости словно забыли о своих голоде и жажде, но сейчас, когда все благополучно завершилось, аппетит давал знать о себе со зверской силой.
Те, кто не успел произнести здравицы днем на площади перед царским дворцом, рассчитывали наверстать упущенное, готовясь произнести пышные слова в надежде обратить на себя взгляд царя. Кулл, прекрасно зная об этом, сожалел, что сладостные мгновения схватки пролетели столь стремительно и вновь подкатила скука застолья.
Какое-то время он слушал витиеватый тост Ка-ну, любившего поговорить не менее, чем пить вино или обнимать знойных красоток.
Знатные гости и послы вставали один за другим, произнося хвалебные речи царю Куллу и восславления великому Хотату. Кулл сидел, закрыв глаза — может, он заснул, но все считали, что он слушает или думает о важных неотложных государственных делах.
Очень скоро пирующие дошли до того состояния, когда уже не слышат речи других, а когда произносят речь сами, не обращают внимания: слушает ли их хоть кто-нибудь.
— Кулл, пойдем в сад, — тихо предложил на ухо царю Брул. — У меня для тебя есть подарок. Заодно и поговорим. Гости уже не заметят твоего ухода.
Кулл обвел взглядом зал, посмотрел на золотое блюдо с изысканными деликатесами, к которым так и не притронулся.
— Да, Брул, ты прав. Пойдем поговорим наедине. Советник Ту, посол Ка-ну, не хотите присоединиться к нам, пройтись по свежему воздуху? Здесь стало чересчур душно.
Ту без слов поставил на стол кубок и встал. Ка-ну с благодушной улыбкой согнал черноволосую красотку, пристроившуюся у него на коленях.
— Иди-иди, крошка, — сказал посол пиктов девушке. — Я вернусь и у нас еще будет время обсудить твои прелести.
Царь и трое его ближайших друзей вышли в сад, восемь Алых Убийц во главе с Келькором на приличном расстоянии следовали за ними.
Никто из гостей, увлеченных прекрасным вином и изумительными угощениями, которых на столе не уменьшалось, поскольку едва блюдо пустело, рабы тут же заменяли его полным, не обратил внимания на уход царя из пиршественного зала.
Брул уверенно вел царя и его спутников в дальний, заросший вековыми деревьями уголок сада, почти у самой каменной стены, огораживающей царский дворец. Ноздри царя раздулись, почувствовав полузабытый запах костра.
— Я, кажется, понял, Брул, какой подарок ты мне приготовил, — сказал Кулл.
— Я заметил, что ты ничего не ел во время пира.
Они вышли на небольшую лужайку. Двое царских рабов жарили на костре тушу животного.
Брул подошел к ним и придирчиво осмотрел мясо.
— Скоро будет совсем готово, — сообщил он, усаживаясь прямо в траву. — Этот олень сегодня бегал по лесу.
— Я пьян уже от самого запаха, — сказал Кулл, также усаживаясь в траву. — Удружил, Брул. Я сам не понимал, что мне хочется, а оказалось, все так просто… Что-то приобретая, обязательно что-то теряешь и в этом дворце тоскуешь по воле гор, по охоте… Как мне надоели эти покушения, если бы ты знал, Брул! Я не могу думать о делах страны — я все время вынужден защищать свой трон. Вместо того, чтобы продумать, где строить новый порт и съездить самому все посмотреть на месте, мне теперь придется заниматься этими заговорщиками в Грелиманусе.
— Это наказание каждого царя, — со вздохом сказал старый Ка-ну. — Стоит на мгновение ослабить внимание и запросто можно лишиться короны. Вместе с головой.
— Что мой царь думает о сообщенном грелиманусцами? — спросил советник Ту. — Возможно ли, чтобы повелитель змей вместе со своими змеелюдьми и Тулса Дуум, наш заклятый враг, заключили союз?
— Валка и Хотат, если б я знал! — воскликнул Кулл. — Но змеелюди коварны и хитры, они могут пойти на что угодно, чтобы покорить Валузию, а затем и все Семь Империй, весь мир…
— Если это так, нельзя давать им время накопить силы. Сейчас они могут лишь засылать подлых убийц, но пройдет несколько лет и они двинут на столицу целую армию жутких чудовищ.
Брул снял поджарившуюся оленину с костра и отрезал лучший кусок царю. Тот с дикарской жадностью принялся есть. Да и походил сейчас Кулл больше на дикаря — едва умывшись после схватки, еще взлохмаченный, со свежими ранами.
— Около года назад, по дороге в Зальфхаану, я был в Грелиманусе, — наконец произнес царь. — И там принимали меня, как подобает. Я не верю в слова этих заговорщиков. Они могли мать родную облыжно обвинить в любых мерзостях, лишь бы сохранить жизнь. Но завтра же мы отправляемся в поход и разберемся во всем сами.
— Ты ничего не увидишь, мой царь, — возразил Ка-ну. — У твоих врагов еще мало сил, и они тщательно прячутся. Нет смысла тебе ехать в пышном окружении свиты под охраной Алых Убийц. Коварные враги проведают о твоем приближении и успеют спрятать все, что не захотят показывать. Ты вновь увидишь лишь улыбки и довольных людей.
— А что ты можешь предложить?
— Пусть советник Ту вместе со всей свитой отправляется в другую сторону, на запад, по побережью, а твои одежды и золотой шлем оденет схожий по сложению воин. О том, что ты якобы отправился туда, узнают все. И враги, ничего не заподозрив, будут продолжать свои грязные дела. Сам же, вместе с Брулом, переоденься в наемных воинов и, под видом обычных путников, разведай все.
Кулл встал, обтерев о траву жирные руки. Долго думал.
— Что ж, Ка-ну, ты дал мудрый совет. Брул, ты готов ехать со мной в Грелиманус?
— Я всегда готов, — осклабился в улыбке пикт. — Лес мне дом родной, а отец — вольный ветер. Скучно жить без опасностей, как есть пресную лепешку без мяса и вина.
— Значит, с восходом солнца и отправимся, — решил Кулл. — Я разворошу это осиное гнездо, кто бы ни объединялся в союз против меня — будь это Тулса Дуум, змеелюди, пираты, древние боги или совсем уж непредставимые силы. Я знаю, что трон Валузии принадлежит мне и никому не уступлю его!
Глава 2. ДАВНЕЕ СНОВИДЕНИЕ, ИЗМЕНИВШЕЕ ЖИЗНЬ
— Смерть подлым отравителям! — кричали даже те, кто всей душой жаждал гибели царю-атланту. Отравить-то ведь хотели не только Кулла, возможно и заслужившего такую смерть, но и всех, собравшихся сегодня в этом зале.
Плененных злоумышленников подвели к царю.
Шестеро холеных мужчин в богатых одеждах, забыв всю гордость и тени прославленных предков, бухнулись пред Куллом на колени, вымаливая пощаду, крича, что это лорд Сан-Сан — все шестеро дружно указывали дрожащими перстами в сторону седобородого старца — заставил их принять участие в богомерзком преступлении.
Разоблаченные отравители, растеряв весь свой лоск, готовы были рассказать в полном молчании присутствующих о всех злокозненных замыслах. Они, перебивая друг друга, поведали, что Сан-Сан, всего лишь слуга Тулсы Дуума и древнего повелителя змей, которые забыли о давней вражде, ополчившись на общего врага — царя Валузии, Кулла.
Пленники кричали, вымаливая пощаду, такое, во что было просто трудно поверить, что в голове не укладывалось: о многоярусном подземном храме, о приношении в жертву мерзкому Змею, поселившемуся в подземельях под Грелиманусом, невинных младенцев, о том, что Змей в человечьем обличье пожирает еженощно самых красивых и знатных девушек, что все жители околдованы и уже и не люди даже, а подчиняющиеся воле двух злых чародеев зомби.
Лишь седобородый Сан-сан стоял гордо подняв голову, не отводя полного ненависти и бессильной злобы взгляда от побледневшего от подобных речей Кулла. Рука царя непроизвольно сжалась на украшенной огромным изумрудом рукояти меча. Восьмой пленник, юноша с гордым гербом прославленного рода, отец которого некогда встал плечом плечу рядом с Куллом против кровопийцы Борны, стоял с бледным лицом, уставив взгляд вдаль, в никуда, словно все происходящее его не касалось.
Шестеро коленопреклоненных, плачущих заговорщиков, захлебываясь и перескакивая с одного на другое, торопясь выложить царю все, что знали и не знали, в надежде вымолить пощаду, обвиняли во всех грехах седобородого и друга друга, готовые вцепиться товарищу в бороду, лишь бы обелить самого себя.
— Прекратите, жалкие трусы! — вдруг на весь зал взревел Сан-Сан. — Чтобы сохранить свои никчемные жизни, мокрицы, вы готовы возводить напраслину и подлую клевету на достойнейших мужей! Будь проклят час, когда я связался с вами, подлые заячьи душонки! Я вас ненавижу и презираю даже больше, чем этого узурпатора-атланта. Но мне не нужны ваши ничтожные жизни — Кулл, вот кого я готов стереть с лица земли, даже ценой собственной жизни, лишь бы прекрасное небо Валузии не осквернялось его презренным дыханием!
Седобородый поцеловал черный камень в своем перстне и быстро обвел им вокруг. Бирюзовый луч обежал зал и встрепенувшиеся телохранителя царя, как и пораженные всем происходящим гости, замерли в самых глупых и неестественных позах. Даже птицы в саду прекратили пение, даже пылинки, казалось, замерли в лучах собирающегося на покой солнца.
Кулл успел вскочить с кресла и выхватить из ножен меч, но тоже замер, скованный невидимыми магическими оковами.
Мир словно остановился посреди мгновения, смолкли все звуки, померкли цвета.
Лишь седобородый маг Сан-Сан, расхохотавшись, распростер руки в стороны. Плащ мягко упал с его плеч. Лицо старца исказилось то ли от боли, то ли от жестокой злорадной усмешки, и вдруг богатые одежды лопнули на груди, а длинные седые волосы бороды опали к его ногам, словно пожелтевшие листья с осеннего дуба.
На глазах у многочисленных изумленных, напуганных и обездвиженных злым колдовством гостей, слуг и рабов происходило жуткое и отвратительное чудо — седобородый превращался в непредставимого монстра. А присутствующие в пиршественном зале, скованные древней магией волшебного черного опала, даже прославленные Алые Убийцы, были не в силах пошевелиться, не могли произнести ни звука. Все, что им оставалось, это смотреть, как чародей превращается в гигантского — чуть ли не два человечьих роста белошерстного дракона с могучими кенгурячьми лапами и мощным, утыканным крепкими роговыми пластинами, хвостом. Ногти на передних лапах у перерождающегося мага не уступали ни размерами, ни остротой кривым лимурийским пиратским кинжалам. Дорогая одежда слетела с монстра и лишь золотой перстень с магическим камнем каким-то чудом держался на лапе.
Отвратительно и грозно ревя, не глядя на своих коленопреклоненных товарищей, дракон обошел их и направился к так же замершему и державшему бесполезный сейчас прославленный в битвах меч, Куллу.
Кулл видел приближающуюся звериную морду чудовища, у которого меж оскаленных желтоватых клыков текла мерзкая липкая слюна. Перед глазами вспыхивали красные круги злости и досады — Кулл не боялся умереть, но он не желал погибать столь глупо и бесславно. Он ничего не мог сделать, не мог защищаться, не мог нападать.
Что может быть обиднее для воина, чем это бездействие? Для воина, прошедшего через столько сражений, что все их просто невозможно запомнить, для которого звуки сражения, звон скрещивающихся мечей — самая сладостная мелодия на свете.
Монстр приближался. Медленно, сладострастно ревя, выставив вперед жуткие когти, одно движение которых снесло попавшемуся на пути рабу голову. Чудовище не торопилось, широкие ноздри раздувались от предвкушении смерти Кулла. Казалось, ничто, даже всемогущий Хотат, не сможет остановить его неотвратимого приближения.
Если бы мог, Кулл закрыл бы глаза — хотя никогда не отворачивался от смерти. Быть в роли связанного кролика, к которому подходит живодер, ему ни разу доселе не доводилось, и он не представлял раньше насколько это страшно и мерзко.
Монстр был уже совсем близко, ему оставалось преодолеть каких-то несколько шагов, скоро уже коготь-лезвие полоснет по груди Кулла и брызнет первая кровь.
В это мгновение, когда обездвиженный царь прощался с жизнью, моля великих Валку и Хотата об одном — вернуть ему возможность двигаться, Кулл боковым зрением не заметил даже, а скорее почувствовал, какую-то быстро появившуюся тень и на весь огромный зал прозвучали странные слова:
— Ка нама каа лайерама!
Кулл еще не успел понять, что же означают эти слова, где, когда и от кого он уже слышал их, как почувствовал, что неведомая магическая сила черного опала седобородого Сан-Сана рухнула, как не было, и его ничто больше не держит.
Еще не осознавая, что произошло, он снизу вверх нанес удар мечом прямо в белую шерсть груди переродившегося мага. И тот час же выдернул меч, в глаза ему брызнуло черной зловонной кровью, а уши заполнил дикий нечеловеческий рев чудовища.
Острые когти-кинжалы устремились к нему, Кулл едва успел увернуться — когти скользнули по левому плечу, оставляя глубокие борозды.
Рукав парчовой рубахи сразу стал темно-алым, но Кулл, не обращая ни малейшего внимания на боль, нанес новый удар — туда, где у монстра, по его расчетам, должно было быть сердце.
Ноги чудовища разъехались, уже не в силах держать огромное туловище, но мощные передние лапы со свистящими воздухе когтями пытались настигнуть врага.
Кулл занес над головой меч, держа рукоять обеими руками, и в прекрасном неповторимом прыжке, видный всем присутствующим, под общий вздох облегчения, одним мощным ударом отсек чудовищу безобразную голову.
Она, оставляя черный кровавый след подкатилась к ногам Келькора. Командир Алых Убийц с отвращением отпихнул ее ногой.
Тело монстра словно обмякло и рухнуло бесформенной кучей на мраморные плиты. Над останками чудовища заклубился черный дым, а когда он рассеялся, Кулл увидел лишь лужу отвратительной, булькающей черной слизи, в центре которой сверкал золотой перстень с черным магическим опалом.
Царь подошел и поднял перстень.
— Пусть уберут эту гадость! — поморщившись, приказал он рабам и посмотрел на свое опрокинутое кресло, которое двое стражников тут же кинулись поднимать. — Садитесь, дорогие гости! — громко пригласил Кулл. — Продолжим пир. Великий Хотат не оставил нас. Пусть нальют еще вина!
Слуги, выйдя из оцепенения, бросились со всех ног, кто наливать вина, кто убирать жуткую лужу. Хотя им было страшно даже подойти к останкам злобного колдуна, гнев царя был еще страшнее.
Гости, обсуждая удивительное происшествие, спешили залить пережитые страхи и волнения прекрасным вином.
— Слава Куллу — победителю человека-дракона!
— Слава мужественному и отважному царю-воину!
— Наконец-то на троне Валузии настоящий царь, которому не страшны никакие противники.
В эти мгновения, пережив ледяной холодок ужаса, здравицы Куллу кричали и те, кто всей душой желал бы ему смерти.
Но Кулл не слышал слов благодарности, он высматривал человека, который спас ему жизнь. И, наконец заметив, встал, раскрыв объятия.
— Брул! Как я рад тебя видеть!
— Извини, Кулл, что я опоздал на праздник великого Хотата! — произнес подошедший к царю пикт.
Это был, как и все люди его народа, темноволосый широкоплечий воин среднего роста и крепкого сложения. На смелом лице блестели непроницаемые, неустрашимые глаза.
Давние друзья крепко обнялись.
— Я спешил, как мог, — виновато сказал Брул, — но мой конь сломал ногу и оставшуюся часть пути мне пришлось преодолеть пешком.
— Ты появился вовремя, — ответил Кулл и показал ему место рядом со своим креслом. — Откуда ты знал, что надо произнести именно эти слова? Помнится, это заклинание против змеелюдей?
— А я и не знал, что надо произнести именно это заклинание, — усмехнулся Брул. — Просто увидев тебя, замершего словно утес над морем, и этого монстра, я сразу понял, что без магии здесь не обошлось. И выкрикнул единственное заклинание, которое знал. Я рад, что оно помогло.
— Помогло?! Да ты мне спас жизнь. — Кулл поднял кубок. — Выпьем за бесстрашного Брула Убивающего Копьем, который всем здесь присутствующим спас сегодня жизнь!
Собравшиеся в царском зале гости с радостью осушили кубки и потянулись к закускам — после таких переживаний просыпается зверский аппетит.
— Угощайся, Брул, ты наверное голоден с дороги, — предложил Кулл, отодвинув золотое блюдо, к яствам на котором так и не притронулся.
— Ваше величество, — осмелился с поклоном обратится к царю военачальник Алых Убийц. — А с этими что будем делать?
Он указал на так и стоявших на коленях шестерых пленников и юношу с древним гербом на груди.
— Отвести их в тюрьму или позвать палачей прямо сюда?
— Что с ними делать, Келькор? — переспросил Кулл. — А пусть мои гости подскажут, как поступить с теми, кто знал о готовящемся преступлении, о том, что вино отравлено и молчал, явился сюда, чтобы полюбоваться нашими смертями. Что думаете об этом, доблестные и благородные граждане Валузии?
— Смерть им!
— Прямо сейчас, они не заслуживают пощады!
— Пусть палачи отсекут негодяям головы!
— Нет, пусть принесут то самое отравленное вино и напоят им самих отравителей. А мы полюбуемся!
— Смерть им, смерть!
Кулл поднял руку, призывая ко вниманию. Он принял решение, достойное царя. Все смолкли, ожидая, что он скажет, зазевавшихся соседи бесцеремонно толкали локтями в бок, чтобы замолчали и посмотрели на царя.
Шестеро заговорщиков, размазывая по щекам недостойные мужчин слезы с мольбой в глазах воззрились на повелителя Валузии.
Кулл встал и произнес так, что его слышали в самых дальних уголках огромного зала:
— Эти люди, вместе со своим главарем, пытались отравить меня и моих гостей самым подлым образом. Они не вышли, как подобает мужчине, против меня с мечом в руке, не вызвали на честный бой! Смерть — вот, что они заслужили.
Одобрительный гул был ему ответом. Некоторые, особо довольные этими словами царя, протягивали рабам кубки, чтобы те вновь наполнили их, и залпом осушали в честь справедливого и мудрого решения.
Кулл вновь поднял руку, требуя тишины.
— Но сегодня — праздник милостивого Хотата, который иногда прощал своих врагов. И я, в честь праздника, дарю им жизнь!
Гул разочарования пронесся над столами, но царь еще не закончил свою речь.
— Да, я дарю им жизнь, они не встретятся сегодня с острыми топорами палачей! Но я не могу отпустить их с жаждой мести в сердцах, чтобы они вынашивали коварные замыслы, против меня, царя Валузии, а значит и всей страны. Я вызываю их на честный бой! Всех семерых сразу. Пусть умрут с оружием в руках, как и подобает мужчинам. Или убьют меня и тогда провозгласят царем Валузии, кого пожелают! Стража, дайте им щиты и мечи!
В зале вновь воцарилась мертвая тишина. Заговорщики, просветлевшие лицами при первых словах Кулла, вновь принялись умолять о пощаде.
— Поднимите их с колен, Келькор, — недовольно приказал Кулл. — И дайте им оружие! Если они так хотят жить — пусть попробуют убить меня не подлой отравой, а острым мечом в открытом бою!
— Слава Куллу, справедливейшему и отважному царю Валузии! — крикнул кто-то, но крик утонул в общем молчании.
Гости позабыли о прекрасном вине и изысканных угощениях на серебряных блюдах. Все молча смотрели на царя-воина, который скинул с себя парчовые одежды, оставшись обнаженным до пояса. Многочисленные гости, среди которых было немало женщин, непроизвольно любовались его могучим, загорелым телом, украшенным многочисленными шрамами и не имеющего ни единой складки жира.
Алые Убийцы довольно грубо подняли шестерых пленных с колен и вручили каждому острый меч и щит. Увидев, что им реально выдали без всякого обмана боевое остро отточенное оружие, а Кулл, выхватив меч, один идет на них, они решили дорого продать свои жизни. А может, в отчаянном безумии, они вдруг на мгновение поверили, что смогут справиться все вместе с одним воином.
Сотни глаз устремились на то место, где шестеро заговорщиков вытянули мечи в сторону приближающегося Кулла. Седьмой, юноша с бледным лицом, меч из рук Алого Убийцы взял, но держал его острием вниз.
— Бей его, смерть узурпатору! — вскричал один из тех, кто несколько минут назад молил о пощаде.
Шестеро грелиманусцев вмиг окружили царя, как комары облепляют случайно забредшего на болота медведя. Но так же легко, как от жала комара, Кулл уворачивался от их ударов.
Для Кулла не имело значения, кто стоит перед ним с оружием в руках, для него исчез огромный роскошный пиршественный зал и сотни глаз, неотрывно следящих за ним, он забыл, что за его спиной стоят Алые Убийцы, лучшие в мире воины, на их алых доспехах незаметна кровь, ни своя, ни противника, чтобы не отвлекала от важного дела — убивать, убивать, убивать.
Кулл забыл обо всем, кроме жалких противников, в глупости своей возомнивших, что могут победить его, варвара, выходца из Атланты. Удар сверху вниз — и вот уже первый противник упал с раскроенным черепом, и тут же удар снизу вверх и второй грелиманусец заорал предсмертным криком. Третий, самый отчаянный, нанес резкий рубящий удар, но Кулл с разворота покончил и с ним, не обратив ни малейшего внимания на рану, на то, что он весь обрызган кровью — своей и чужой. Он провел выпад, который невозможно отразить, и еще один заговорщик упал, распростившись с жизнью.
Один из двоих оставшихся закричал в испуге, поняв неотвратимость смерти, и, выставив меч вперед, бросился прочь от Кулла, надеясь протаранить себе путь среди рабов и слуг и выскочить из дворца, позорным бегством спасая жизнь. Рабы разбегались пред блеском стали, испуганные искаженным страхом и ненавистью лицом беглецам.
До спасительных дверей оставалось совсем немного, в лицо беглецу уже пахнуло опьяняющим ветром свободы, как путь заговорщику преградили двое Алых Убийц, хмурых и безжалостных. Словно молнии сверкнули два клинка и из спины грелиманусца показались два обагренных кровью острия.
Кулл тем временем покончил с еще одним заговорщиком, у ног его валялись пять трупов. Он подлетел к последнему, не отпившему вина, бледному юноше с гордым гербом на груди.
— Подними меч и защищайся, подлый отравитель! — крикнул ему Кулл. — Прими смерть, как мужчина.
— Моя жизнь принадлежит тебе, мой царь, — не поднимая клинка ответил молодой человек. — И если тебе так нужно, убей меня.
— Ты вместе с этими мерзавцами пытался отравить меня!
— Как я мог хотеть смерти царя, за которого отдал жизнь мой отец, и за которого я сам проливал кровь уже в трех битвах?
Кулл остановился.
— Да, я помню в прошлом сражении ты проявил мужество и бесстрашие, достойное воина. Тем более я удивлен тем, что представитель столь благородного рода оказался среди заговорщиков.
— Я не имею к ним никакого отношения, — спокойно ответил юноша, глядя царю прямо в глаза и готовый принять смерть, но не поднять меча на своего повелителя.
— Почему же ты не прикоснулся к вину, когда я провозгласил тост за великого Хотата? — удивленно спросил Кулл, которому очень хотелось, чтобы юноша доказал свою невиновность — ему он нравился.
— Я не пил вина, — спокойно ответил тот, — потому, что дал обет не прикасаться к вину и изысканным яствам до тех пор, пока не обвенчаюсь со своей возлюбленной, ее зовут Фейра, дочь известного вам гора-Марина. Но она отправилась за благословением к своему деду в Грелиманус и я с тревогой ожидаю ее возвращения. Я поехал бы вместе с ней, но я обязан был присутствовать на вашем пире, мой царь, я не мог нарушить традиций. Но я не мог и нарушить обета не пить ничего, кроме родниковой воды и не есть ничего, кроме черного хлеба. Я все сказал, если сомневаешься в моих словах, мой повелитель, убей меня, я с удовольствием приму смерть за своего царя.
— Как твое имя?
— Хеерст из рода Дракбары.
Кулл опустил меч и обнял юношу.
— Твои слова обогревают мое сердце, — сказал царь. — Не все в моем царстве думают лишь о том, как погубить меня и завладеть моим троном. Я бы выпил с тобой вина, отважный Хеерст, но я уважаю твой обет. У меня к тебе есть поручение, готов ли ты выполнить его прямо сейчас?
— Что прикажете, мой повелитель?
— Отправляйся немедленно в Грелиманус и проверь слова этих, — Кулл брезгливо указал на трупы, которых уносили рабы. — Но, что бы там не происходило, ты обязан вернуться живым и все рассказать мне. Если там все в порядке, передай отцам города, что как только справлюсь со срочными делами, сам приеду посмотреть, как они живут, я давно собирался съездить туда.
— Я уже мчусь в конюшню, мой повелитель! — пылко воскликнул юноша из рода Дракбары.
Царь уселся в свое кресло. Бокал перед ним был полон. Тут же подошли три женщины с тазами, полными воды, чтобы промыть и перевязать его раны.
За все время, что происходили описанные события, гости словно забыли о своих голоде и жажде, но сейчас, когда все благополучно завершилось, аппетит давал знать о себе со зверской силой.
Те, кто не успел произнести здравицы днем на площади перед царским дворцом, рассчитывали наверстать упущенное, готовясь произнести пышные слова в надежде обратить на себя взгляд царя. Кулл, прекрасно зная об этом, сожалел, что сладостные мгновения схватки пролетели столь стремительно и вновь подкатила скука застолья.
Какое-то время он слушал витиеватый тост Ка-ну, любившего поговорить не менее, чем пить вино или обнимать знойных красоток.
Знатные гости и послы вставали один за другим, произнося хвалебные речи царю Куллу и восславления великому Хотату. Кулл сидел, закрыв глаза — может, он заснул, но все считали, что он слушает или думает о важных неотложных государственных делах.
Очень скоро пирующие дошли до того состояния, когда уже не слышат речи других, а когда произносят речь сами, не обращают внимания: слушает ли их хоть кто-нибудь.
— Кулл, пойдем в сад, — тихо предложил на ухо царю Брул. — У меня для тебя есть подарок. Заодно и поговорим. Гости уже не заметят твоего ухода.
Кулл обвел взглядом зал, посмотрел на золотое блюдо с изысканными деликатесами, к которым так и не притронулся.
— Да, Брул, ты прав. Пойдем поговорим наедине. Советник Ту, посол Ка-ну, не хотите присоединиться к нам, пройтись по свежему воздуху? Здесь стало чересчур душно.
Ту без слов поставил на стол кубок и встал. Ка-ну с благодушной улыбкой согнал черноволосую красотку, пристроившуюся у него на коленях.
— Иди-иди, крошка, — сказал посол пиктов девушке. — Я вернусь и у нас еще будет время обсудить твои прелести.
Царь и трое его ближайших друзей вышли в сад, восемь Алых Убийц во главе с Келькором на приличном расстоянии следовали за ними.
Никто из гостей, увлеченных прекрасным вином и изумительными угощениями, которых на столе не уменьшалось, поскольку едва блюдо пустело, рабы тут же заменяли его полным, не обратил внимания на уход царя из пиршественного зала.
Брул уверенно вел царя и его спутников в дальний, заросший вековыми деревьями уголок сада, почти у самой каменной стены, огораживающей царский дворец. Ноздри царя раздулись, почувствовав полузабытый запах костра.
— Я, кажется, понял, Брул, какой подарок ты мне приготовил, — сказал Кулл.
— Я заметил, что ты ничего не ел во время пира.
Они вышли на небольшую лужайку. Двое царских рабов жарили на костре тушу животного.
Брул подошел к ним и придирчиво осмотрел мясо.
— Скоро будет совсем готово, — сообщил он, усаживаясь прямо в траву. — Этот олень сегодня бегал по лесу.
— Я пьян уже от самого запаха, — сказал Кулл, также усаживаясь в траву. — Удружил, Брул. Я сам не понимал, что мне хочется, а оказалось, все так просто… Что-то приобретая, обязательно что-то теряешь и в этом дворце тоскуешь по воле гор, по охоте… Как мне надоели эти покушения, если бы ты знал, Брул! Я не могу думать о делах страны — я все время вынужден защищать свой трон. Вместо того, чтобы продумать, где строить новый порт и съездить самому все посмотреть на месте, мне теперь придется заниматься этими заговорщиками в Грелиманусе.
— Это наказание каждого царя, — со вздохом сказал старый Ка-ну. — Стоит на мгновение ослабить внимание и запросто можно лишиться короны. Вместе с головой.
— Что мой царь думает о сообщенном грелиманусцами? — спросил советник Ту. — Возможно ли, чтобы повелитель змей вместе со своими змеелюдьми и Тулса Дуум, наш заклятый враг, заключили союз?
— Валка и Хотат, если б я знал! — воскликнул Кулл. — Но змеелюди коварны и хитры, они могут пойти на что угодно, чтобы покорить Валузию, а затем и все Семь Империй, весь мир…
— Если это так, нельзя давать им время накопить силы. Сейчас они могут лишь засылать подлых убийц, но пройдет несколько лет и они двинут на столицу целую армию жутких чудовищ.
Брул снял поджарившуюся оленину с костра и отрезал лучший кусок царю. Тот с дикарской жадностью принялся есть. Да и походил сейчас Кулл больше на дикаря — едва умывшись после схватки, еще взлохмаченный, со свежими ранами.
— Около года назад, по дороге в Зальфхаану, я был в Грелиманусе, — наконец произнес царь. — И там принимали меня, как подобает. Я не верю в слова этих заговорщиков. Они могли мать родную облыжно обвинить в любых мерзостях, лишь бы сохранить жизнь. Но завтра же мы отправляемся в поход и разберемся во всем сами.
— Ты ничего не увидишь, мой царь, — возразил Ка-ну. — У твоих врагов еще мало сил, и они тщательно прячутся. Нет смысла тебе ехать в пышном окружении свиты под охраной Алых Убийц. Коварные враги проведают о твоем приближении и успеют спрятать все, что не захотят показывать. Ты вновь увидишь лишь улыбки и довольных людей.
— А что ты можешь предложить?
— Пусть советник Ту вместе со всей свитой отправляется в другую сторону, на запад, по побережью, а твои одежды и золотой шлем оденет схожий по сложению воин. О том, что ты якобы отправился туда, узнают все. И враги, ничего не заподозрив, будут продолжать свои грязные дела. Сам же, вместе с Брулом, переоденься в наемных воинов и, под видом обычных путников, разведай все.
Кулл встал, обтерев о траву жирные руки. Долго думал.
— Что ж, Ка-ну, ты дал мудрый совет. Брул, ты готов ехать со мной в Грелиманус?
— Я всегда готов, — осклабился в улыбке пикт. — Лес мне дом родной, а отец — вольный ветер. Скучно жить без опасностей, как есть пресную лепешку без мяса и вина.
— Значит, с восходом солнца и отправимся, — решил Кулл. — Я разворошу это осиное гнездо, кто бы ни объединялся в союз против меня — будь это Тулса Дуум, змеелюди, пираты, древние боги или совсем уж непредставимые силы. Я знаю, что трон Валузии принадлежит мне и никому не уступлю его!
Глава 2. ДАВНЕЕ СНОВИДЕНИЕ, ИЗМЕНИВШЕЕ ЖИЗНЬ
Валузия — прекраснейшая и самая большая и могущественная страна во всем цивилизованном мире, нет сомнений. Когда Ка, птица творения, лишь просыпалась, чтобы волей своей родить из пыли космической землю и воду, над которыми поставит править Валку, то тогда, наверняка, первой мыслю чудесного создания было рождение Валузии, центра земли, сосредоточия древней мудрости и жизни.
Птица Ка щедро одарила любимую землю — плодородные реки пересекали зеленеющие долины, богатые моря омывали страну с востока и севера, горячие пустыни обогревали ее с юга, непроходимые горы защищали от жестоких восточных ветров.
И как сама Валузия была торсом мира, сердцем Валузии являлся Хрустальный город, расположенный почти в самом центре страны — до ближайших северных границ было не менее десяти дней бешеной скачки на лучшем скакуне.
Птица Ка щедро одарила любимую землю — плодородные реки пересекали зеленеющие долины, богатые моря омывали страну с востока и севера, горячие пустыни обогревали ее с юга, непроходимые горы защищали от жестоких восточных ветров.
И как сама Валузия была торсом мира, сердцем Валузии являлся Хрустальный город, расположенный почти в самом центре страны — до ближайших северных границ было не менее десяти дней бешеной скачки на лучшем скакуне.