Марк засмеялся, блеснув белоснежными зубами на загорелом лице.
– Это так похоже на Пьера. Он всегда был тихим, упрямым и замкнутым мальчуганом. Этим он очень походил на своего отца. Ты знаешь, что твой дедушка, Жак Дюмон, был убит в первые дни германского вторжения во Францию в 1940 году?
– Я знаю, что моя бабушка овдовела сразу после начала войны. – Энни никогда не удавалось расспросить у матери о семье ее отца. Та просто не желала говорить с дочерью о своем покойном муже, а уж после нового замужества вообще стало невозможно даже упоминать имя ее первого супруга.
Энни быстро убедилась, что отчима эти расспросы приводили в ярость; и оставила свои попытки.
Марк пристально следил за ней, словно пытаясь прочитать, что творится у Энни в мыслях…
– Твой дедушка встал в ряды французской армии сразу после начала войны. Однажды он без всякого предупреждения спокойно сообщил жене, что вступил в один из полков. А несколько месяцев спустя его убили. Твоя бабушка больше его не видела. Она осталась без кормильца и с маленьким Пьером на руках, твоим отцом, которому тогда было четыре годика. Выжить ей помогла маленькая лавка.
Энни никогда прежде не слышала эту историю из семейной хроники, поэтому внимательно следила за рассказом Марка, ни на мгновение не сомневаясь в правдивости его слов. То, что он говорил, полностью соответствовало ее представлениям о дедушке и бабушке.
Марк отхлебнул немного вина, уставясь взглядом на пламя свечи, колеблющееся между ним и Энни, его глаза казались совсем бездонными.
– Она не была похожа на остальных женщин в деревне. У нее была бабка-англичанка, и она выросла в атмосфере, где английский был вторым языком в семье. Затем училась в университете и получила ученую степень за успехи в изучении языкознания, успев это сделать до замужества. Она была помолвлена, когда ей исполнилось только восемнадцать, – родители хотели этого брака. Им нравился Жак Дюмон, к тому же родители молодых крепко дружили. Вдобавок они были еще и дальними родственниками. Анна знала будущего мужа с детства. И он ей тоже нравился.
При упоминании бабушкиного имени Энни вздрогнула, бросив быстрый взгляд на Марка, но тот был невозмутим. Пламя свечи слабо высвечивало его лицо, он подпер голову рукой, густая прядь волос упала на лоб.
– Она не была без ума от него, впрочем, как и он от нее. Она сама мне об этом рассказывала. Они не противились свадьбе, потому что это устраивало всех и еще потому, что ни один из них не встретил кого-то другого, кто бы увлек его… Той Энни был двадцать один год, ему на несколько лет больше. У них не водились особо деньги, но брак оказался удачным, они стали друзьями, хорошо дополняли друг друга. Жизнь текла ровно и размеренно, без высоких, взлетов и низких падений.
Энни не была уверена, хотела бы она для себя такого же брака. Марк перехватил ее взгляд и улыбнулся, словно сумел прочитать ее мысли.
– Но, узнав о гибели мужа, Анна сильно горевала. Ей очень не хватало его. Она словно потеряла брата. Она как-то сказала мне, что они жили очень дружно, и, узнав, что его убили, она просто взбесилась. Вот почему она вступила в ряды Сопротивления после падения Франции. Это помогло ей пережить горе и наполнило опустевшую жизнь новым смыслом – она заняла место мужа в строю, к тому же она получила возможность отомстить врагу. В те годы в горах Юра было неспокойно, поскольку это был приграничный район со Швейцарией и Германией.
– Но ведь там должно было быть очень опасно, – вслух подумала Энни.
– Да, конечно, так оно и было. Весь район просто кишел германскими солдатами. Правительство Свободной Франции контролировало территорию к югу и к северу от Виши. Конечно же, немцы старались установить контроль над этим приграничным районом – они не намеревались позволить кому-либо беспрепятственно пересекать швейцарскую границу.
– Но люди все равно ходили?
– Местные жители, бойцы Сопротивления, знали каждую тропинку в этих местах. Они спасли множество людей, которым нельзя было более оставаться во Франции. Пример? Взять хотя бы сбитых над германской территорией британских летчиков. Местные жители спасали их, проводя окольными путями в Швейцарию, совершая тайные ночные переходы по горам и лесам. Беглецов передавали из рук в руки, проводя от одного убежища к другому. Им давали проводников, чтобы можно было двигаться в ночную пору. Бойцы Сопротивления часто рисковали собственной жизнью, чтобы провести беглецов через перевалы на границе и довести до швейцарских озер.
Заинтригованная, Энни спросила Марка:
– Ваша семья тоже была в Сопротивлении?
Марк глянул на нее, едва заметно усмехнувшись.
– Я был одним из тех английских летчиков, Энни.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
– Это так похоже на Пьера. Он всегда был тихим, упрямым и замкнутым мальчуганом. Этим он очень походил на своего отца. Ты знаешь, что твой дедушка, Жак Дюмон, был убит в первые дни германского вторжения во Францию в 1940 году?
– Я знаю, что моя бабушка овдовела сразу после начала войны. – Энни никогда не удавалось расспросить у матери о семье ее отца. Та просто не желала говорить с дочерью о своем покойном муже, а уж после нового замужества вообще стало невозможно даже упоминать имя ее первого супруга.
Энни быстро убедилась, что отчима эти расспросы приводили в ярость; и оставила свои попытки.
Марк пристально следил за ней, словно пытаясь прочитать, что творится у Энни в мыслях…
– Твой дедушка встал в ряды французской армии сразу после начала войны. Однажды он без всякого предупреждения спокойно сообщил жене, что вступил в один из полков. А несколько месяцев спустя его убили. Твоя бабушка больше его не видела. Она осталась без кормильца и с маленьким Пьером на руках, твоим отцом, которому тогда было четыре годика. Выжить ей помогла маленькая лавка.
Энни никогда прежде не слышала эту историю из семейной хроники, поэтому внимательно следила за рассказом Марка, ни на мгновение не сомневаясь в правдивости его слов. То, что он говорил, полностью соответствовало ее представлениям о дедушке и бабушке.
Марк отхлебнул немного вина, уставясь взглядом на пламя свечи, колеблющееся между ним и Энни, его глаза казались совсем бездонными.
– Она не была похожа на остальных женщин в деревне. У нее была бабка-англичанка, и она выросла в атмосфере, где английский был вторым языком в семье. Затем училась в университете и получила ученую степень за успехи в изучении языкознания, успев это сделать до замужества. Она была помолвлена, когда ей исполнилось только восемнадцать, – родители хотели этого брака. Им нравился Жак Дюмон, к тому же родители молодых крепко дружили. Вдобавок они были еще и дальними родственниками. Анна знала будущего мужа с детства. И он ей тоже нравился.
При упоминании бабушкиного имени Энни вздрогнула, бросив быстрый взгляд на Марка, но тот был невозмутим. Пламя свечи слабо высвечивало его лицо, он подпер голову рукой, густая прядь волос упала на лоб.
– Она не была без ума от него, впрочем, как и он от нее. Она сама мне об этом рассказывала. Они не противились свадьбе, потому что это устраивало всех и еще потому, что ни один из них не встретил кого-то другого, кто бы увлек его… Той Энни был двадцать один год, ему на несколько лет больше. У них не водились особо деньги, но брак оказался удачным, они стали друзьями, хорошо дополняли друг друга. Жизнь текла ровно и размеренно, без высоких, взлетов и низких падений.
Энни не была уверена, хотела бы она для себя такого же брака. Марк перехватил ее взгляд и улыбнулся, словно сумел прочитать ее мысли.
– Но, узнав о гибели мужа, Анна сильно горевала. Ей очень не хватало его. Она словно потеряла брата. Она как-то сказала мне, что они жили очень дружно, и, узнав, что его убили, она просто взбесилась. Вот почему она вступила в ряды Сопротивления после падения Франции. Это помогло ей пережить горе и наполнило опустевшую жизнь новым смыслом – она заняла место мужа в строю, к тому же она получила возможность отомстить врагу. В те годы в горах Юра было неспокойно, поскольку это был приграничный район со Швейцарией и Германией.
– Но ведь там должно было быть очень опасно, – вслух подумала Энни.
– Да, конечно, так оно и было. Весь район просто кишел германскими солдатами. Правительство Свободной Франции контролировало территорию к югу и к северу от Виши. Конечно же, немцы старались установить контроль над этим приграничным районом – они не намеревались позволить кому-либо беспрепятственно пересекать швейцарскую границу.
– Но люди все равно ходили?
– Местные жители, бойцы Сопротивления, знали каждую тропинку в этих местах. Они спасли множество людей, которым нельзя было более оставаться во Франции. Пример? Взять хотя бы сбитых над германской территорией британских летчиков. Местные жители спасали их, проводя окольными путями в Швейцарию, совершая тайные ночные переходы по горам и лесам. Беглецов передавали из рук в руки, проводя от одного убежища к другому. Им давали проводников, чтобы можно было двигаться в ночную пору. Бойцы Сопротивления часто рисковали собственной жизнью, чтобы провести беглецов через перевалы на границе и довести до швейцарских озер.
Заинтригованная, Энни спросила Марка:
– Ваша семья тоже была в Сопротивлении?
Марк глянул на нее, едва заметно усмехнувшись.
– Я был одним из тех английских летчиков, Энни.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Такого Энни не ожидала. Она в сильнейшем волнении вскочила с места, побледневшая, дрожащая.
– Ну нет! Хватит! Не начинайте все сначала. То вы кажетесь абсолютно нормальным и здравомыслящим человеком, то в следующую минуту вы заявляете что-то настолько невероятное, что я начинаю опасаться за ваш рассудок. Больше я не желаю слышать ничего подобного. Ладно, давайте я помогу вам прибрать на столе и сварю кофе. А потом пойду спать.
– Нет, Энни, – торопливо воскликнул Марк. – Я обещал тебе, что завтра отвезу обратно в Париж, и я намерен сдержать слово. Наше время кончается, и тебе обязательно надо меня сегодня выслушать. – С этими словами Марк, взял девушку за руки и пытливо заглянул ей в глаза. – Я понимаю, как странно звучат мои слова, и не могу поэтому винить тебя за то, что ты считаешь меня безумцем. Но уверяю тебя, что я здоров. Я думаю, что если ты позволишь мне рассказать всю историю до конца, то начнешь понимать, даже если и не до конца мне поверишь.
Девушка сидела, поджав губы и нахмурившись. Она ничего более не хотела слышать. Хуже того, она начинала уже, по-настоящему бояться, но не того, что Марк порывался поведать ей, а себя самое. Эти проблески в памяти, именуемые "дежа-вю", эти сны, которые стали приходить к ней… Она боялась глубины своего чувства к Марку, боялась ощущения, будто она уже и в самом деле когда-то знала Марка, причем очень близко, что было уже совершенно невозможно само по себе. Энни пыталась дать всему этому разумное объяснение.
Но в глубине души ее гнездилась неуверенность. Она продолжала размышлять – а что, если?…
Что, если его слова правда? Что, если она действительно знала его раньше и просто забыла об этом? Что, если на самом деле безумна она, а не Марк?
Но его последние слова начисто смели все ее сомнения. Он больше не пользовался эффектными приемами, оставил таинственные недомолвки, взамен этого выдал совсем уже что-то неправдоподобное. Теперь-то она точно знала, что Марк душевнобольной. А разве есть иное разумное объяснение? Энни никогда не верила, что кто-то может помнить свою предыдущую жизнь в этом мире, не собиралась она уверовать в это и сейчас.
– Мне стоило таких трудов заставить тебя выслушать меня, – низким и охрипшим голосом начал Марк. – Прошу тебя, Энни, просто посиди немного, ну присядь. Я пока сварю кофе и потом все расскажу.
Девушка взглянула на него, уныло подумав, что, какие бы чудеса Марк ни вздумал ей сейчас преподнести, ей придется выслушать его хотя бы для того, чтобы не корить себя потом за то, что так и не узнала, что именно этот человек хотел бы сказать.
– Должно быть, я такая же сумасшедшая, как и вы, – пробормотала она, сдаваясь.
Марк засмеялся, в его глазах явственно проглядывало облегчение.
– Признайся, Энни, что ты очень любопытна. Тебе ведь интересно узнать, чем кончилась эта история?
– Ладно, может, оно и так, но я не обещаю, что поверю хоть одному слову. Признаю, что вы придумали интересную сказку.
Девушка уселась за стол, а Марк принялся варить кофе. Он делал все со сноровкой человека, для которого это дело привычное. Энни следила, как Марк двигался по кухне, она неотрывно смотрела на него, подмечая каждое движение; вот он склонился над плитой, и густая прядь волос упала на лоб… Какое же у него гибкое и стройное тело…
У Энни пересохло в горле, слиплись губы. Она снова вспомнила то, что было в лесу, тяжесть его тела, лежавшего на ней, острое желание физической близости. Просто невероятно! Ведь она встретилась с этим человеком всего несколько часов назад, к тому же он похитил ее, насильно удерживал в этом доме…
Еще недавно Энни ни за что не поверила бы, что способна испытать всепоглощающую страсть. Это опровергало ее представления о самой себе.
Оказывается, в ней таятся скрытые возможности, о каких она даже не подозревала.
Послышался булькающий звук закипевшего кофе. Черная жидкость по каплям просачивалась сквозь отверстия в стеклянном перфораторе кофеварки. Марк достал кофейные чашки, блюдца, сахарницу, наполненную кубиками желтого тростникового сахара, небольшой кувшинчик со сливками и плитку черного шоколада с орехами.
И все он делал сноровисто и умело, раскладывая длинными проворными пальцами ложки под углом, предписываемым этикетом.
– Вы так и не ответили мне, чем же вы занимаетесь, – стараясь говорить будничным тоном, пробормотала девушка и тут же поймала на себе взгляд, перевернувший ее сердце.
Марк просто не имел права быть столь сексуальным. Вот если бы встретиться с этим мужчиной при иных обстоятельствах… Если бы он не был так волнующ, так непохож на всех остальных мужчин, встречавшихся ей в жизни. Такого не забудешь…
– Позже я тебе об этом расскажу, – пообещал Марк, снимая кофеварку с плиты и ставя ее на стол. – Предпочитаешь пить кофе здесь или же перейдем в гостиную?
– А ваша история долгая?
– Боюсь, что так, – сухо ответил Марк.
– Тогда, может, нам действительно перебраться в более удобное местечко. Мне надоело сидеть за этим столом.
Марк поставил на поднос с кофейными принадлежностями свечи и сказал:
– Я затопил в гостиной камин, там нам будет тепло.
С этими словами он взял поднос и вышел из кухни. Энни последовала за ним, разглядывая по пути их большие тени, скачущие по стенам от пламени свечей, пока они шли по коридору к гостиной, которую девушка не успела прежде как следует рассмотреть, поскольку та была затемнена ставнями, сквозь которые едва пробивался тусклый голубоватый свет.
Сейчас помещение наполнял золотистый отсвет пылающих в камине смолистых сосновых поленьев. Они приятно потрескивали, распространяя неповторимый аромат. Энни уселась в кресло у камина, обитое зеленым бархатом. Она протянула руки к огню, а Марк устанавливал свечи на низком кофейном столике и разливал в чашки горячий напиток.
– Добавить сливок?
– Нет, благодарю.
– Сахар?
– Нет, спасибо.
Марк передал девушке чашку с крепким черным кофе.
– Благодарю вас. – Энни вдохнула аромат. – Пахнет волшебно.
– Попробуй с мятой, – предложил Марк.
– Благодарю вас, – ответила Энни и, понемногу откусывая травку, засмотрелась на пламя. Задняя стенка камина была выложена из огнеупорного кирпича с клеймом, изображавшим распростершего крылья феникса, каминная решетка представляла собой изящную корзину из чугуна, собственно очаг был на удивление чист, хотя искры разлетались во все стороны…
Марк устроился в соседнем кресле и вытянул длинные ноги к огню, обнимая обеими руками чашку с горячим кофе.
– Как здорово смотреть на живой огонь, – мечтательно протянула Энни, не в силах оторваться от созерцания пляшущего пламени в камине. – У меня в квартире центральное отопление. Но в живом огне есть что-то умиротворяющее, правда?
– Да, но огонь может стать и страшной опасностью, например в лесу, – сказал Марк, и тень печали пробежала по его лицу. – В горах Юра летом случались пожары. Они уничтожали десятки акров леса, а чтобы вырос новый лес взамен сгоревшего, требуется не менее двадцати лет. Это само по себе уже плохо, но еще хуже было то чувство, которое возникает, когда огонь вырывается на простор, а вы бессильны его остановить. Пламя перебрасывается с места на место, повсюду пляшут длинные языки оранжевого огня, раздуваемые ветром, оставляющие за собой шлейфы густого черного дыма и пожирающие все на своем пути. Вот и война очень похожа на пожар. Раз возникнув, она уже выходит из-под контроля. Она забирает людей, заставляет их творить злодеяния, которых они никогда не совершили бы в мирной жизни. Война меняет природу человека, природу вещей, оставляя за собой разорение и руины Терпимость и гуманность изгоняются прочь, правда, это происходит лишь тогда, когда человек внутренне готов отвергнуть все, что было для него ценным, что он любил в мирном прошлом…
– Вам доводилось тушить пожар? – быстро спросила Энни, стараясь как можно дольше удержать разговор в рамках обычной беседы.
– Да. Это случилось однажды летом, когда мне было чуть за двадцать. Я жил с семьей в горах Юра, когда там разгорелся сильный лесной пожар. Несколько подростков решили устроить пикник на краю леса, развели костер для шашлыка, какая-то искра перелетела на сухую траву, и неожиданно взметнулось сильнейшее пламя. Вся деревня тогда бросилась на помощь пожарной команде.
Самолеты обрушивали на горящий лес тонны воды. Но ветер неумолимо гнал огонь прямо на деревню. Мы уже решили было, что все пропало, но, на наше счастье, ветер стих, и за час мы сумели справиться с огнем. Но что было потом, я не помню. На меня упала пылающая ветвь дерева, и я отключился.
Марк приподнял густую шевелюру, и Энни разглядела небольшую выщербинку у него на лбу.
– Память того события. Мне пришлось нарочно отрастить волосы, чтобы прятать ее. Еще повезло, что я не обгорел.
– Но шрам почти не виден, – успокоила его девушка. – Если бы вы мне не рассказали, то я бы ничего и не заметила, волосы отлично все прячут. – А сама уже лихорадочно обдумывала его признание. Затем спросила, стараясь не выдать волнение в голосе: – Вам сильно ушибло голову? Не было сотрясения мозга?
– Говорили, что было сотрясение, – ответил Марк, но, похоже, сам он не был в этом уверен.
Так она и думала. Ее зеленые глаза расширились, как она ни старалась держать себя в руках. Марк улыбнулся краешком губ, читая ее мысли.
– Нет, Энни, сотрясение мозга тут ни при чем. Я помнил моменты прошлой жизни еще с тех пор, как был малым ребенком. Я мог, например, смотреть, как идет за окном дождь, или слушать, как свистит закипающий чайник, или же заслышать чей-либо смех, и внезапно в памяти возникали картины, мгновенно исчезавшие, но такие четкие и ясные, словно кадры из фильма, прокручивающегося в моей голове.
Энни напряглась и побледнела.
– Ты ведь понимаешь, о чем я говорю, Энни? – медленно произнес Марк, наблюдая за ней, будто он всегда знал, когда у нее возникало это ощущение уже виденного, это самое "дежа-вю".
Энни ничего ему не ответила. Ей не хотелось признавать, что и с ней стало происходить нечто похожее, правда, только после того, как она повстречала в своей жизни Марка. А Марк продолжал:
– Это выглядело так, будто какое-то рядовое событие нажимало на спусковой крючок, и в памяти возникало что-то подобное. Но сопровождавшееся драматическим явлением. Однажды, к примеру, когда я смотрел, как капли дождя стучат по листьям деревьев в саду, у меня внезапно возник образ женщины с темными волосами, подвязанными шарфиком, которая пробиралась в проливной дождь через лес, чтобы встретиться со мной. Я был одновременно и страшно возбужден и до смерти перепуган.
– Это могла быть запомнившаяся вам сценка из фильма, который вы когда-то видели, а потом позабыли. – Энни все еще не оставляла попыток найти всему разумное объяснение.
– Возможно, – спокойно согласился с ней Марк. – За исключением одного – в то время мне исполнилось всего семь лет, а чувства были те же, что и у взрослого. Энни, они были слишком реальны, чтобы быть позаимствованными из кинофильма. И потом, все было слишком личным. Я точно знал, что все, что я вспоминаю, произошло именно со мной. В ту ночь меня мучили кошмары, мне снилось, что я бегу по лесу, пытаясь спастись от наседавших преследователей, вознамерившихся меня убить. Я бежал и бежал, петляя между деревьями, но они поймали меня. Тот сон оборвался тем, что меня все-таки убили, – закончил Марк.
Энни выпрямилась, уставясь на него.
– Вас застрелили?
Марк утвердительно кивнул, а Энни облизнула внезапно пересохшие губы.
– В моем сне я слышала… – Она запнулась, не желая вспоминать.
– Я знаю, – тихо и спокойно произнес Марк. – Ты слышала звук автоматных очередей и знала, что кого-то застрелили. Это меня тогда убили, – сказал Марк.
Энни подскочила, толкнув чашку с кофе, – горячая черная жидкость выплеснулась ей на ноги, заставив вскрикнуть.
– Ну, опять ты себе что-то устроила? – Марк также вскочил, оглядывая ее джинсы и хмурясь при этом. – Ты не пострадала? Не обожглась кофе?
Девушка поморщилась, проведя рукой по мокрой джинсовой ткани.
– Да нет, кофе был не слишком горячим, а джинсы быстро просохнут у камина.
Энни подвинула кресло поближе к огню и уселась так, чтобы ее ноги оказались над очагом, и смотрела, как пошел пар от влажных джинсов. Потом, обернувшись к Марку, она сказала:
– Это все из-за вас я так перепугалась! Прекратите нести этот вздор.
Марк погрустнел, его темные глаза наполнились глубокой печалью.
– Я не могу, Энни! Я во все это верю, как бы тебе это ни казалось нелепо. С детства я помнил кусочки прошлой жизни, а после сотрясения мозга начал вновь и вновь переживать всю ее целиком. Если хочешь, можешь считать, что я это выдумал. А может, мне действительно все пригрезилось, но когда я пробуждался ото сна, то разрозненные фрагменты оставались в памяти. Потом они вновь возникали передо мной под влиянием каких-либо внешних событий, например из-за дождя, или из-за птичьего щебета, или при звуке выстрела.
Едва слышно Энни прошептала:
– Наверное, у вас было очень сильное сотрясение, и с тех пор начались галлюцинации…
Марк энергично затряс головой, в его темных волосах отразился отблеск огня, а она вся сжалась, так как теперь уже у нее начался приступ "дежа-вю".
Она когда-то прежде видела, как Марк так же сидел у огня, видела отблеск пламени в его волосах, чувствовала, как… Тут эмоции захлестнули ее с головой. Энни хотелось закричать – настолько поразила ее глубина нахлынувших собственных воспоминаний. Никогда не могла бы она представить себе, что подвергнет свою психику столь сильному испытанию. Ей казалось, она на грани смерти, ее охватило чувство глубочайшего отчаяния и печали…
– Нет, Энни, – сказал Марк, – я ничего не выдумал. Все было на самом деле и задокументировано. Это был реальный человек. Его звали Марк Грант.
Энни затаила дыхание, услышав это имя. А Марк продолжал:
– Все знали об этом человеке, английском летчике, которого застрелили в лесу, когда он пытался бежать. Он и похоронен там же, на маленьком кладбище на холме в самом центре деревни. На могиле поставили гладкий мраморный крест с его именем и датой гибели. Правда, это сделали уже много лет спустя родственники, когда его семье удалось приехать и посетить могилу. Когда я был ребенком, мы ходили на могилу после церковной воскресной службы. Этим захоронением гордилась вся деревня, гордилась тем английским летчиком, который стал частью истории деревни. Многие захотели назвать сына в честь него, поэтому в деревенской школе в одном классе со мной учились целых четыре Марка.
Энни взорвалась:
– Немудрено, что вы все посходили там с ума! Это была единственная могила английского солдата на кладбище?
Марк утвердительно кивнул головой.
– И он стал героем всех местных легенд, – продолжала девушка. – Героем драматических событий, которые будоражили воображение деревенских мальчишек. Историй, которые были гораздо интереснее их будней, и в особенности это касалось тех, кого назвали в его честь! Война уже давно кончилась и превратилась в романтическое воспоминание, в славное прошлое без каких-либо темных сторон. Совсем как игры английских мальчишек в Робина Гуда и его товарищей. Все начисто позабыли о бедах и горестях той тяжкой поры. История обернулась занимательной сказкой. Бьюсь об заклад, что и вы играли в войну, став тем английским летчиком, за которым гнались по лесу преследователи и в конце концов застрелили его…
Марк сидел нахмурившись. Он ничего ей не ответил. Девушка посмотрела на него, выражение ее зеленых глаз заметно смягчилось.
– Марк, ну разве вы не видите? Вся эта история засела в вашем подсознании с раннего детства, а когда вы получили травму головы при тушении лесного пожара, воспоминания о войне смешались у вас в мозгу.
Марк продолжал мрачно сидеть, замкнувшись в себе, с бесстрастным выражением на лице. Как хотелось Энни прочесть его мысли, убедиться в том, что она достучалась до него. Или он все же предпочитает оставаться в плену собственных фантазий? Она ласково добавила:
– Вы получили сильный удар по голове и потеряли сознание. Вы ведь знаете, как это бывает во сне, – вам приснилось, что вы бежите по лесу, преследуемый германскими солдатами, а потом умираете. Готова поспорить, что и того английского летчика убили выстрелом в голову. Ну разве вы не видите, как все совпадает?
Марк слабо улыбнулся.
– Все, кроме одного. Никто в деревне не рассказывал, кто ухаживал за ним в той маленькой лесной избушке. Кто перевязывал его, потому что английский летчик был искалечен при приземлении с парашютом и долгие недели не мог самостоятельно передвигаться. Кто кормил его, кто навещал его вне зависимости от того, были ли поблизости германские солдаты или нет. Никто не мог мне рассказать того, что произошло между англичанином и Анной Дюмон, потому что она об этом никому не говорила. Так что никто этого и знать не мог. Пожалуй, один-два бойца Сопротивления могли знать о том, что она ухаживала за ним, но только не то, что между ними возникла любовь. К тому же она была весьма замкнутой особой. В общем, когда я был ребенком, то некому было рассказать мне что-либо об Анне Дюмон или о ее сыне. Кстати говоря, оба они уехали из тех мест задолго до моего рождения. Потом почти вся ее семья либо вымерла, либо разбрелась по свету. Все, что я узнал малышом, – это то, что английскому летчику помогали бойцы Сопротивления, но его все-таки поймали и застрелили.
Энни чуть не до крови прикусила нижнюю губу. Темные глаза Марка внимательно следили за ней, в них явно был вопрос – так скажи мне, Энни, откуда я мог узнать такие подробности о погибшем английском летчике и Анне Дюмон?
Неуверенно она промямлила:
– Вы, должно быть, что-то слышали, а потом просто додумали все остальное.
Энни отказывалась признать правоту его слов, это было выше ее сил. Она цеплялась за логику, за здравый смысл" пытаясь найти простое и разумное объяснение. Тем временем Марк вздохнул.
– Нет, Энни, это не так.
Девушка сердито воскликнула:
– Если никто не говорил вам, что моя бабушка любила погибшего летчика, то этого могло и не быть на самом деле. А вдруг вы вообще все выдумали? Вам, очевидно; удалось узнать, что моя бабушка участвовала в движении Сопротивления. Потом вы выяснили, что она переехала в Англию еще до вашего рождения, и просто механически сложили эти два разных факта, а потом додумали и все остальное.
Марк снова замотал головой, а Энни нетерпеливо продолжала:
– Если в прошлой жизни вы были тем англичанином, то почему возродились как француз?
– Энни, я не знаю почему. Я знаю только одно – все это правда. Может, так произошло потому, что я погиб во Франции? А ты сама, Энни, возродилась англичанкой, возможно, потому, что прежде умерла в Англии.
Девушка тяжко вздохнула. Что другое она могла услышать от него! Похоже, Марк искренне верит в то, что говорит. Что ж, еще один удар по ее и без того напряженным нервам.
– Значит, я – это новое воплощение, реинкарнация моей бабушки? – засмеялась Энни, но смех ее был близок к истерике. – Марк, ради всего святого! Вы что, не понимаете, что это безумие?
Марк внезапно сорвался с места. Он упал перед ней на колени, поймал ее руки и задержал в своих ладонях, пристально глядя ей в глаза.
– Ты ее, живой образ, Энни. Знаешь ли ты это? Тебе надо посмотреть на ее фотографии, где твоя бабушка снята молодой. Годы спустя после того сотрясения мозга я увидел твое лицо на обложке английского компакт-диска. Я сразу тебя узнал, хотя ты была моложе, чем та Энни, которую я тогда знал.
Впервые я услышал о тебе, когда тебе исполнилось двадцать два года. В этом возрасте та Энни уже была замужем. А потом у нее были очень трудные десять лет жизни. С ней многое случилось за этот срок. – Марк страдальчески поморщился. – Многое случилось за это время и в мире. И во Франции, и в Англии наступила великая экономическая депрессия, росла безработица, люди боялись за свое будущее, опасались новой войны. А потом война стала реальностью. К тому времени Анна хлебнула горя в полной мере, и это отразилось на ней. Она исхудала и высохла, страдания и лишения оставили на лице свои следы. Но все равно она была очень привлекательна.
Внезапно, к своему полному изумлению, Энни почувствовала ревность!
– Ну нет! Хватит! Не начинайте все сначала. То вы кажетесь абсолютно нормальным и здравомыслящим человеком, то в следующую минуту вы заявляете что-то настолько невероятное, что я начинаю опасаться за ваш рассудок. Больше я не желаю слышать ничего подобного. Ладно, давайте я помогу вам прибрать на столе и сварю кофе. А потом пойду спать.
– Нет, Энни, – торопливо воскликнул Марк. – Я обещал тебе, что завтра отвезу обратно в Париж, и я намерен сдержать слово. Наше время кончается, и тебе обязательно надо меня сегодня выслушать. – С этими словами Марк, взял девушку за руки и пытливо заглянул ей в глаза. – Я понимаю, как странно звучат мои слова, и не могу поэтому винить тебя за то, что ты считаешь меня безумцем. Но уверяю тебя, что я здоров. Я думаю, что если ты позволишь мне рассказать всю историю до конца, то начнешь понимать, даже если и не до конца мне поверишь.
Девушка сидела, поджав губы и нахмурившись. Она ничего более не хотела слышать. Хуже того, она начинала уже, по-настоящему бояться, но не того, что Марк порывался поведать ей, а себя самое. Эти проблески в памяти, именуемые "дежа-вю", эти сны, которые стали приходить к ней… Она боялась глубины своего чувства к Марку, боялась ощущения, будто она уже и в самом деле когда-то знала Марка, причем очень близко, что было уже совершенно невозможно само по себе. Энни пыталась дать всему этому разумное объяснение.
Но в глубине души ее гнездилась неуверенность. Она продолжала размышлять – а что, если?…
Что, если его слова правда? Что, если она действительно знала его раньше и просто забыла об этом? Что, если на самом деле безумна она, а не Марк?
Но его последние слова начисто смели все ее сомнения. Он больше не пользовался эффектными приемами, оставил таинственные недомолвки, взамен этого выдал совсем уже что-то неправдоподобное. Теперь-то она точно знала, что Марк душевнобольной. А разве есть иное разумное объяснение? Энни никогда не верила, что кто-то может помнить свою предыдущую жизнь в этом мире, не собиралась она уверовать в это и сейчас.
– Мне стоило таких трудов заставить тебя выслушать меня, – низким и охрипшим голосом начал Марк. – Прошу тебя, Энни, просто посиди немного, ну присядь. Я пока сварю кофе и потом все расскажу.
Девушка взглянула на него, уныло подумав, что, какие бы чудеса Марк ни вздумал ей сейчас преподнести, ей придется выслушать его хотя бы для того, чтобы не корить себя потом за то, что так и не узнала, что именно этот человек хотел бы сказать.
– Должно быть, я такая же сумасшедшая, как и вы, – пробормотала она, сдаваясь.
Марк засмеялся, в его глазах явственно проглядывало облегчение.
– Признайся, Энни, что ты очень любопытна. Тебе ведь интересно узнать, чем кончилась эта история?
– Ладно, может, оно и так, но я не обещаю, что поверю хоть одному слову. Признаю, что вы придумали интересную сказку.
Девушка уселась за стол, а Марк принялся варить кофе. Он делал все со сноровкой человека, для которого это дело привычное. Энни следила, как Марк двигался по кухне, она неотрывно смотрела на него, подмечая каждое движение; вот он склонился над плитой, и густая прядь волос упала на лоб… Какое же у него гибкое и стройное тело…
У Энни пересохло в горле, слиплись губы. Она снова вспомнила то, что было в лесу, тяжесть его тела, лежавшего на ней, острое желание физической близости. Просто невероятно! Ведь она встретилась с этим человеком всего несколько часов назад, к тому же он похитил ее, насильно удерживал в этом доме…
Еще недавно Энни ни за что не поверила бы, что способна испытать всепоглощающую страсть. Это опровергало ее представления о самой себе.
Оказывается, в ней таятся скрытые возможности, о каких она даже не подозревала.
Послышался булькающий звук закипевшего кофе. Черная жидкость по каплям просачивалась сквозь отверстия в стеклянном перфораторе кофеварки. Марк достал кофейные чашки, блюдца, сахарницу, наполненную кубиками желтого тростникового сахара, небольшой кувшинчик со сливками и плитку черного шоколада с орехами.
И все он делал сноровисто и умело, раскладывая длинными проворными пальцами ложки под углом, предписываемым этикетом.
– Вы так и не ответили мне, чем же вы занимаетесь, – стараясь говорить будничным тоном, пробормотала девушка и тут же поймала на себе взгляд, перевернувший ее сердце.
Марк просто не имел права быть столь сексуальным. Вот если бы встретиться с этим мужчиной при иных обстоятельствах… Если бы он не был так волнующ, так непохож на всех остальных мужчин, встречавшихся ей в жизни. Такого не забудешь…
– Позже я тебе об этом расскажу, – пообещал Марк, снимая кофеварку с плиты и ставя ее на стол. – Предпочитаешь пить кофе здесь или же перейдем в гостиную?
– А ваша история долгая?
– Боюсь, что так, – сухо ответил Марк.
– Тогда, может, нам действительно перебраться в более удобное местечко. Мне надоело сидеть за этим столом.
Марк поставил на поднос с кофейными принадлежностями свечи и сказал:
– Я затопил в гостиной камин, там нам будет тепло.
С этими словами он взял поднос и вышел из кухни. Энни последовала за ним, разглядывая по пути их большие тени, скачущие по стенам от пламени свечей, пока они шли по коридору к гостиной, которую девушка не успела прежде как следует рассмотреть, поскольку та была затемнена ставнями, сквозь которые едва пробивался тусклый голубоватый свет.
Сейчас помещение наполнял золотистый отсвет пылающих в камине смолистых сосновых поленьев. Они приятно потрескивали, распространяя неповторимый аромат. Энни уселась в кресло у камина, обитое зеленым бархатом. Она протянула руки к огню, а Марк устанавливал свечи на низком кофейном столике и разливал в чашки горячий напиток.
– Добавить сливок?
– Нет, благодарю.
– Сахар?
– Нет, спасибо.
Марк передал девушке чашку с крепким черным кофе.
– Благодарю вас. – Энни вдохнула аромат. – Пахнет волшебно.
– Попробуй с мятой, – предложил Марк.
– Благодарю вас, – ответила Энни и, понемногу откусывая травку, засмотрелась на пламя. Задняя стенка камина была выложена из огнеупорного кирпича с клеймом, изображавшим распростершего крылья феникса, каминная решетка представляла собой изящную корзину из чугуна, собственно очаг был на удивление чист, хотя искры разлетались во все стороны…
Марк устроился в соседнем кресле и вытянул длинные ноги к огню, обнимая обеими руками чашку с горячим кофе.
– Как здорово смотреть на живой огонь, – мечтательно протянула Энни, не в силах оторваться от созерцания пляшущего пламени в камине. – У меня в квартире центральное отопление. Но в живом огне есть что-то умиротворяющее, правда?
– Да, но огонь может стать и страшной опасностью, например в лесу, – сказал Марк, и тень печали пробежала по его лицу. – В горах Юра летом случались пожары. Они уничтожали десятки акров леса, а чтобы вырос новый лес взамен сгоревшего, требуется не менее двадцати лет. Это само по себе уже плохо, но еще хуже было то чувство, которое возникает, когда огонь вырывается на простор, а вы бессильны его остановить. Пламя перебрасывается с места на место, повсюду пляшут длинные языки оранжевого огня, раздуваемые ветром, оставляющие за собой шлейфы густого черного дыма и пожирающие все на своем пути. Вот и война очень похожа на пожар. Раз возникнув, она уже выходит из-под контроля. Она забирает людей, заставляет их творить злодеяния, которых они никогда не совершили бы в мирной жизни. Война меняет природу человека, природу вещей, оставляя за собой разорение и руины Терпимость и гуманность изгоняются прочь, правда, это происходит лишь тогда, когда человек внутренне готов отвергнуть все, что было для него ценным, что он любил в мирном прошлом…
– Вам доводилось тушить пожар? – быстро спросила Энни, стараясь как можно дольше удержать разговор в рамках обычной беседы.
– Да. Это случилось однажды летом, когда мне было чуть за двадцать. Я жил с семьей в горах Юра, когда там разгорелся сильный лесной пожар. Несколько подростков решили устроить пикник на краю леса, развели костер для шашлыка, какая-то искра перелетела на сухую траву, и неожиданно взметнулось сильнейшее пламя. Вся деревня тогда бросилась на помощь пожарной команде.
Самолеты обрушивали на горящий лес тонны воды. Но ветер неумолимо гнал огонь прямо на деревню. Мы уже решили было, что все пропало, но, на наше счастье, ветер стих, и за час мы сумели справиться с огнем. Но что было потом, я не помню. На меня упала пылающая ветвь дерева, и я отключился.
Марк приподнял густую шевелюру, и Энни разглядела небольшую выщербинку у него на лбу.
– Память того события. Мне пришлось нарочно отрастить волосы, чтобы прятать ее. Еще повезло, что я не обгорел.
– Но шрам почти не виден, – успокоила его девушка. – Если бы вы мне не рассказали, то я бы ничего и не заметила, волосы отлично все прячут. – А сама уже лихорадочно обдумывала его признание. Затем спросила, стараясь не выдать волнение в голосе: – Вам сильно ушибло голову? Не было сотрясения мозга?
– Говорили, что было сотрясение, – ответил Марк, но, похоже, сам он не был в этом уверен.
Так она и думала. Ее зеленые глаза расширились, как она ни старалась держать себя в руках. Марк улыбнулся краешком губ, читая ее мысли.
– Нет, Энни, сотрясение мозга тут ни при чем. Я помнил моменты прошлой жизни еще с тех пор, как был малым ребенком. Я мог, например, смотреть, как идет за окном дождь, или слушать, как свистит закипающий чайник, или же заслышать чей-либо смех, и внезапно в памяти возникали картины, мгновенно исчезавшие, но такие четкие и ясные, словно кадры из фильма, прокручивающегося в моей голове.
Энни напряглась и побледнела.
– Ты ведь понимаешь, о чем я говорю, Энни? – медленно произнес Марк, наблюдая за ней, будто он всегда знал, когда у нее возникало это ощущение уже виденного, это самое "дежа-вю".
Энни ничего ему не ответила. Ей не хотелось признавать, что и с ней стало происходить нечто похожее, правда, только после того, как она повстречала в своей жизни Марка. А Марк продолжал:
– Это выглядело так, будто какое-то рядовое событие нажимало на спусковой крючок, и в памяти возникало что-то подобное. Но сопровождавшееся драматическим явлением. Однажды, к примеру, когда я смотрел, как капли дождя стучат по листьям деревьев в саду, у меня внезапно возник образ женщины с темными волосами, подвязанными шарфиком, которая пробиралась в проливной дождь через лес, чтобы встретиться со мной. Я был одновременно и страшно возбужден и до смерти перепуган.
– Это могла быть запомнившаяся вам сценка из фильма, который вы когда-то видели, а потом позабыли. – Энни все еще не оставляла попыток найти всему разумное объяснение.
– Возможно, – спокойно согласился с ней Марк. – За исключением одного – в то время мне исполнилось всего семь лет, а чувства были те же, что и у взрослого. Энни, они были слишком реальны, чтобы быть позаимствованными из кинофильма. И потом, все было слишком личным. Я точно знал, что все, что я вспоминаю, произошло именно со мной. В ту ночь меня мучили кошмары, мне снилось, что я бегу по лесу, пытаясь спастись от наседавших преследователей, вознамерившихся меня убить. Я бежал и бежал, петляя между деревьями, но они поймали меня. Тот сон оборвался тем, что меня все-таки убили, – закончил Марк.
Энни выпрямилась, уставясь на него.
– Вас застрелили?
Марк утвердительно кивнул, а Энни облизнула внезапно пересохшие губы.
– В моем сне я слышала… – Она запнулась, не желая вспоминать.
– Я знаю, – тихо и спокойно произнес Марк. – Ты слышала звук автоматных очередей и знала, что кого-то застрелили. Это меня тогда убили, – сказал Марк.
Энни подскочила, толкнув чашку с кофе, – горячая черная жидкость выплеснулась ей на ноги, заставив вскрикнуть.
– Ну, опять ты себе что-то устроила? – Марк также вскочил, оглядывая ее джинсы и хмурясь при этом. – Ты не пострадала? Не обожглась кофе?
Девушка поморщилась, проведя рукой по мокрой джинсовой ткани.
– Да нет, кофе был не слишком горячим, а джинсы быстро просохнут у камина.
Энни подвинула кресло поближе к огню и уселась так, чтобы ее ноги оказались над очагом, и смотрела, как пошел пар от влажных джинсов. Потом, обернувшись к Марку, она сказала:
– Это все из-за вас я так перепугалась! Прекратите нести этот вздор.
Марк погрустнел, его темные глаза наполнились глубокой печалью.
– Я не могу, Энни! Я во все это верю, как бы тебе это ни казалось нелепо. С детства я помнил кусочки прошлой жизни, а после сотрясения мозга начал вновь и вновь переживать всю ее целиком. Если хочешь, можешь считать, что я это выдумал. А может, мне действительно все пригрезилось, но когда я пробуждался ото сна, то разрозненные фрагменты оставались в памяти. Потом они вновь возникали передо мной под влиянием каких-либо внешних событий, например из-за дождя, или из-за птичьего щебета, или при звуке выстрела.
Едва слышно Энни прошептала:
– Наверное, у вас было очень сильное сотрясение, и с тех пор начались галлюцинации…
Марк энергично затряс головой, в его темных волосах отразился отблеск огня, а она вся сжалась, так как теперь уже у нее начался приступ "дежа-вю".
Она когда-то прежде видела, как Марк так же сидел у огня, видела отблеск пламени в его волосах, чувствовала, как… Тут эмоции захлестнули ее с головой. Энни хотелось закричать – настолько поразила ее глубина нахлынувших собственных воспоминаний. Никогда не могла бы она представить себе, что подвергнет свою психику столь сильному испытанию. Ей казалось, она на грани смерти, ее охватило чувство глубочайшего отчаяния и печали…
– Нет, Энни, – сказал Марк, – я ничего не выдумал. Все было на самом деле и задокументировано. Это был реальный человек. Его звали Марк Грант.
Энни затаила дыхание, услышав это имя. А Марк продолжал:
– Все знали об этом человеке, английском летчике, которого застрелили в лесу, когда он пытался бежать. Он и похоронен там же, на маленьком кладбище на холме в самом центре деревни. На могиле поставили гладкий мраморный крест с его именем и датой гибели. Правда, это сделали уже много лет спустя родственники, когда его семье удалось приехать и посетить могилу. Когда я был ребенком, мы ходили на могилу после церковной воскресной службы. Этим захоронением гордилась вся деревня, гордилась тем английским летчиком, который стал частью истории деревни. Многие захотели назвать сына в честь него, поэтому в деревенской школе в одном классе со мной учились целых четыре Марка.
Энни взорвалась:
– Немудрено, что вы все посходили там с ума! Это была единственная могила английского солдата на кладбище?
Марк утвердительно кивнул головой.
– И он стал героем всех местных легенд, – продолжала девушка. – Героем драматических событий, которые будоражили воображение деревенских мальчишек. Историй, которые были гораздо интереснее их будней, и в особенности это касалось тех, кого назвали в его честь! Война уже давно кончилась и превратилась в романтическое воспоминание, в славное прошлое без каких-либо темных сторон. Совсем как игры английских мальчишек в Робина Гуда и его товарищей. Все начисто позабыли о бедах и горестях той тяжкой поры. История обернулась занимательной сказкой. Бьюсь об заклад, что и вы играли в войну, став тем английским летчиком, за которым гнались по лесу преследователи и в конце концов застрелили его…
Марк сидел нахмурившись. Он ничего ей не ответил. Девушка посмотрела на него, выражение ее зеленых глаз заметно смягчилось.
– Марк, ну разве вы не видите? Вся эта история засела в вашем подсознании с раннего детства, а когда вы получили травму головы при тушении лесного пожара, воспоминания о войне смешались у вас в мозгу.
Марк продолжал мрачно сидеть, замкнувшись в себе, с бесстрастным выражением на лице. Как хотелось Энни прочесть его мысли, убедиться в том, что она достучалась до него. Или он все же предпочитает оставаться в плену собственных фантазий? Она ласково добавила:
– Вы получили сильный удар по голове и потеряли сознание. Вы ведь знаете, как это бывает во сне, – вам приснилось, что вы бежите по лесу, преследуемый германскими солдатами, а потом умираете. Готова поспорить, что и того английского летчика убили выстрелом в голову. Ну разве вы не видите, как все совпадает?
Марк слабо улыбнулся.
– Все, кроме одного. Никто в деревне не рассказывал, кто ухаживал за ним в той маленькой лесной избушке. Кто перевязывал его, потому что английский летчик был искалечен при приземлении с парашютом и долгие недели не мог самостоятельно передвигаться. Кто кормил его, кто навещал его вне зависимости от того, были ли поблизости германские солдаты или нет. Никто не мог мне рассказать того, что произошло между англичанином и Анной Дюмон, потому что она об этом никому не говорила. Так что никто этого и знать не мог. Пожалуй, один-два бойца Сопротивления могли знать о том, что она ухаживала за ним, но только не то, что между ними возникла любовь. К тому же она была весьма замкнутой особой. В общем, когда я был ребенком, то некому было рассказать мне что-либо об Анне Дюмон или о ее сыне. Кстати говоря, оба они уехали из тех мест задолго до моего рождения. Потом почти вся ее семья либо вымерла, либо разбрелась по свету. Все, что я узнал малышом, – это то, что английскому летчику помогали бойцы Сопротивления, но его все-таки поймали и застрелили.
Энни чуть не до крови прикусила нижнюю губу. Темные глаза Марка внимательно следили за ней, в них явно был вопрос – так скажи мне, Энни, откуда я мог узнать такие подробности о погибшем английском летчике и Анне Дюмон?
Неуверенно она промямлила:
– Вы, должно быть, что-то слышали, а потом просто додумали все остальное.
Энни отказывалась признать правоту его слов, это было выше ее сил. Она цеплялась за логику, за здравый смысл" пытаясь найти простое и разумное объяснение. Тем временем Марк вздохнул.
– Нет, Энни, это не так.
Девушка сердито воскликнула:
– Если никто не говорил вам, что моя бабушка любила погибшего летчика, то этого могло и не быть на самом деле. А вдруг вы вообще все выдумали? Вам, очевидно; удалось узнать, что моя бабушка участвовала в движении Сопротивления. Потом вы выяснили, что она переехала в Англию еще до вашего рождения, и просто механически сложили эти два разных факта, а потом додумали и все остальное.
Марк снова замотал головой, а Энни нетерпеливо продолжала:
– Если в прошлой жизни вы были тем англичанином, то почему возродились как француз?
– Энни, я не знаю почему. Я знаю только одно – все это правда. Может, так произошло потому, что я погиб во Франции? А ты сама, Энни, возродилась англичанкой, возможно, потому, что прежде умерла в Англии.
Девушка тяжко вздохнула. Что другое она могла услышать от него! Похоже, Марк искренне верит в то, что говорит. Что ж, еще один удар по ее и без того напряженным нервам.
– Значит, я – это новое воплощение, реинкарнация моей бабушки? – засмеялась Энни, но смех ее был близок к истерике. – Марк, ради всего святого! Вы что, не понимаете, что это безумие?
Марк внезапно сорвался с места. Он упал перед ней на колени, поймал ее руки и задержал в своих ладонях, пристально глядя ей в глаза.
– Ты ее, живой образ, Энни. Знаешь ли ты это? Тебе надо посмотреть на ее фотографии, где твоя бабушка снята молодой. Годы спустя после того сотрясения мозга я увидел твое лицо на обложке английского компакт-диска. Я сразу тебя узнал, хотя ты была моложе, чем та Энни, которую я тогда знал.
Впервые я услышал о тебе, когда тебе исполнилось двадцать два года. В этом возрасте та Энни уже была замужем. А потом у нее были очень трудные десять лет жизни. С ней многое случилось за этот срок. – Марк страдальчески поморщился. – Многое случилось за это время и в мире. И во Франции, и в Англии наступила великая экономическая депрессия, росла безработица, люди боялись за свое будущее, опасались новой войны. А потом война стала реальностью. К тому времени Анна хлебнула горя в полной мере, и это отразилось на ней. Она исхудала и высохла, страдания и лишения оставили на лице свои следы. Но все равно она была очень привлекательна.
Внезапно, к своему полному изумлению, Энни почувствовала ревность!