Страница:
Между тем ее шансы росли по мере того, как дряхлый визирь-евнух становился все более недееспособным. Теперь он был способен лишь сидеть истуканом на заседаниях Дивана. Сулейман уволил его в отставку и назначил на его место Рустама, нарушив тем самым другой закон Завоевателя, по которому эта должность доставалась лишь по способностям человека, а никак не благодаря его родственным связям. До сих пор ни один султан не мог назначить родственника на пост визиря.
Роксолана добилась этого посредством весьма тонких интриг. Теперь между троном и ее сыновьями стоял только Мустафа. Если бы Мустафа был устранен, она приобрела бы в серале статус матери наследника султана, контролируя через Рустама визирей.
Однако способный и популярный наследник мог быть казнен только по приказу самого Сулеймана, которому не могла и присниться гибель собственного сына. Замыслам Роксоланы помогла одна мелочь. На дальних границах Мустафа приобретал в войсках все большую популярность. Шпионы доставляли ей несомненные доказательства этого, не сопровождая их, правда, свидетельствами нелояльности Мустафы отцу. Они просто передавали подслушанные в военных лагерях разговоры. «Молодой султан рожден в седле.., даже теперь он может понести штандарты в „зону войны“ быстрее, чем падишах.., когда он раздает подарки, то делает это двумя руками.., да продлит Аллах его годы и поможет ему стать нашим падишахом».
Умело отбирая из этих сообщений нужные ей штрихи, Роксолана мало-помалу знакомила с ними султана. Она знала его тайну и помнила, как долго он вынашивал замысел восстания янычар против своего стареющего деда. Если бы султан не доверил ей этой тайны, она не преуспела бы в своих интригах.
Роксолана постоянно изучала своего мужа. Время от времени во внутреннюю Тронную комнату из расположенной напротив школы доставляли хор мальчиков с завязанными глазами. Роксолана садилась за решетчатым окном и наблюдала лицо Сулеймана, слушавшего, расслабившись, песни. Она чувствовала в нем нечто, недоступное ее пониманию. В глубине его души таилась жестокость, подозрительность в отношении того, чего он не понимал, и безмерная тоска, причину которой Хассеки Хуррам при всей ее интуиции не могла постигнуть.
Плести заговор против султана было опасно. На это не решался даже неблагодарный Ибрагим. Самое большее, что могла себе позволить Роксолана, — это при удобном случае возбудить его подозрительность. А она была присуща Сулейману. До сих пор, проезжая мимо казарм янычар, он по привычке бросал взгляды на их котелки. Вот если бы удалось заставить его отнестись подозрительно и к тому, кто ей неугоден!
Роксолана оценивала достоинства сына Гульбехар вполне реально. Нельзя было не согласиться с тем, чтобы Мустафа во главе Азиатской армии покончил с угрозой на восточной границе империи, исходившей от фанатичных персов. Теперь за ним последуют даже янычары, хотя они не признают своим главнокомандующим никого другого, кроме Господина двух миров. Сулейману не нужно снова ехать на восток.
Однако султан все-таки поехал туда после замирения с европейцами. Возможно, надеялся покончить с персами сам, поскольку брат шаха укрылся при его дворе в Константинополе. При этом Сулейман проигнорировал советы своих приближенных не брать с собой на восток шаха-еретика. Если власть в Персии будет поделена между шахом Taxмаспом и его мятежным братом, безопасность на восточных границах Османской империи будет обеспечена.
Сулейман со своей великой армией провел военную кампанию в Персии зимой 1548/49 года. Как стало известно Роксолане, крупных сражений не было, потому что шииты уклонялись от них. Записи в его дневнике, в который ей удалось заглянуть, оказались даже более лаконичными, чем обычно. Султану приходилось преодолевать горные хребты и посылать кавалерийские эскадроны к воротам самого Исфагана, но в дневнике были отмечены лишь названия населенных пунктов. Однако среди этих заметок была одна короткая запись. Сулейман послал своего флотоводца Пири Раиса в восточные моря завоевать Маскат и не допустить португальских гяуров в Персидский залив. Но никакого удовлетворения эта экспедиция ему не принесла. В дневнике было лишь упомянуто, что Пири Раис спасся вместе с двумя галерами после того, как его эскадра потерпела крушение у Бахрейнских островов. В Египте его судили и приговорили к смерти. И вот в связи с этим Сулейман разразился гневом, который прежде тщательно скрывал. Роксолана учла это. Она заметила, как Рустам углубился в финансовые дела, избегая малейшего повода заподозрить его в стремлении к политической власти, которой злоупотреблял Ибрагим. Рустам тоже опасался Сулеймана.
Вернувшись из Азии, Сулейман, как прежде, предался религии. Он часто читал толкования Корана, выходившие из-под пера муфтия. Роксолана умоляла его расслабиться, спросить совета у муфтия относительно решения важных государственных проблем.
Сулейман не соглашался с ней. Советы в вопросах веры, да. В этой сфере все решает шариатский закон. Но как можно уразуметь волю Аллаха в вопросах повиновения и лояльности? Здесь можно вынести суждение только на основе доказательств.
Вот насколько он был рационален, как твердо держался фактов. Супруга не могла постигнуть, почему он, высокий и сутулый, с воспаленными от бессонницы серыми глазами, взвалил на себя заботы и нужды миллионов людей и страдал от неспособности удовлетворить их чаяния.
— Пири Раис не должен был бросать своих людей в беде, — бормотал султан.
Не без любопытства Роксолана следила, как реализуется желание ее супруга построить Сулейманию. Из ее окна был виден поросший кипарисами холм за лесом корабельных мачт в бухте Золотой Рог. Этот-то холм султан и решил занять постройками своего собственного проекта вместо восстановления старого дворца. Сулеймания меньше всего будет напоминать дворец. В ее комплекс войдут гостиница для путников, религиозные школы, кухня, дом для престарелых и умственно неполноценных людей. И все это будет окружать мечеть, которая превзойдет по красоте Айа Софию.
У султана для осуществления этого замысла был архитектор, брат Рустама, Синан-ага, который восстанавливал Багдад. Синан начертил проект купола мечети, самого большого в городе и держащегося на четырех колоннах. Проект казался невероятным.
Роксолане казалась такой же невероятной и способность Сулеймана собрать вокруг себя столько блестящих умов: Синана — для строительства каменных мостов и гробниц, Рустама — для решения извечной проблемы сбора достаточной, но не чрезмерной суммы налогов с населения, дополненной данью с чужеземцев, Соколли — для заботы о сохранении и укреплении флота, оставленного Барбароссой. Их добрую волю, так же как и подвижничество самого Сулеймана, купить было невозможно. Нельзя было и оторвать их от повседневных дел…
Вскоре после этого в сераль стали поступать тревожные донесения. Военачальники и солдаты, недовольные отсутствием Сулеймана, выходили из повиновения Рустаму. Армия без всякой причины остановилась у Амасии, которой управлял Мустафа. Затем пошли сообщения о бунте. Войска требовали, чтобы их возглавил Мустафа, если султан настолько стар, что не может приехать в расположение аскеров.
— Пусть так будет, — говорили военные. — Один лишь первый визирь не хочет уступить место командующего будущему султану. Этот Рустам — не османской крови. Уничтожив его и отправив старого султана на отдых, мы получим предводителя, который поведет нас в бой.
Такие разговоры велись и раньше. Теперь же их источником стала полевая турецкая армия. Личное донесение Рустама возбудило подозрительность Сулеймана и подтолкнуло его к немедленным действиям. Мустафа, утверждал визирь, благосклонно выслушивает требования мятежников. Рустам был не в состоянии контролировать армию. Сулейман должен немедленно отправиться к ней или расстаться с троном.
Доверяя Рустаму, султан сразу же приготовился к отъезду, но затем заколебался. Что произойдет после его прибытия? Он способен привести армию в повиновение, но возможен конфликт и, несомненно, казнь изменников. В этом случае османский закон предусматривал возможность казни одного ради сохранения тысяч жизней.
Вероятно, Сулеймана страшил не сам мятеж. Его больше беспокоило то, какую роль играет в нем его сын. Каким судом судить Мустафу? Не в силах решить это сам, султан вынес вопрос на рассмотрение верховного судьи ислама, не раскрывая конкретного имени.
— Почтенный купец из нашего города, покидая дом, поручил заботу о своей собственности рабу, которому доверял. В отсутствие хозяина раб стал расхищать его товары и замыслил погубить своего благодетеля. Какое наказание предусматривает шариат для такого раба?
Так было изложено дело муфтию Ибн-Сауду без пояснений. Однако курьер, доставивший послание из сераля, дал понять муфтию, что вопрос касается лично султана. Должно быть, это предостережение исходило от приближенных Роксоланы.
Муфтий дал прямой ответ:
— По моему мнению, раб должен быть наказан мучительной смертью.
Суждение Ибн-Сауда, донесения Рустама, зловещие слухи, распространявшиеся в Зале для аудиенций и Диване, — все это было подстроено Роксоланой.
Сулейман отозвал Рустама из армии, передал управление городом своему третьему сыну Баязиду и отправился с дворцовой гвардией к восточным горам. Одновременно он отправил Мустафе письменный приказ лично прибыть в лагерь султана и ответить на его обвинения.
Роксолане, ожидавшей вести о прибытии Сулеймана в армию, казалось, что сын Гульбехар не настолько глуп, чтобы подчиниться приказу отца. Но, с другой стороны, бегство означало бы признание Мустафой своей вины. И все-таки она с трудом верила, что наследный принц поторопится на встречу с султаном, зная о грозящей ему опасности. «Он сказал, — утверждали шпионы, — что, если ему суждено умереть, то смерть от руки отца — наилучшая».
Мустафа, прекрасно выглядевший верхом на скакуне, прибыл в лагерь Сулеймана под восторженные приветствия янычар и осмелился разбить свой шатер рядом с султанским.
Затем в сопровождении всего лишь двух охранников Мустафа прошел от своего шатра к султанскому. У входа в него остановился, окруженный янычарами-телохранителями, и вошел в шатер один. В приемной его ожидали трое глухонемых с удавками.
Шпионы рассказали, что султан наблюдал смерть Мустафы из-за прозрачной занавески. Два спутника принца были убиты у входа мечами. Тело Мустафы положили на ковер, чтобы его могли видеть аскеры, проходившие мимо.
Сообщения о рыданиях и скорби янычар Роксолану не интересовали. Больше никто не пострадал, но в день гибели Мустафы янычары не принимали пищи. Они требовали расправы над Рустамом, который в это время возвращался в Константинополь в полной безопасности.
Произошло страшное и в древнем городе Бурса, где вдова Мустафы испугалась за жизнь своего четырехлетнего сына, когда у нее появился евнух с вестью, что ее вызывают в сераль. И действительно, евнух убил ребенка, как только мать скрылась из виду. Когда о смерти сына Мустафы узнали жители Бурсы, они стали преследовать убийцу, которому, однако, удалось скрыться.
Мустафа был неповинен в измене. Он обнаружил большое мужество в трудное время, но стал жертвой заговора русской женщины.
Убрать пасынка с пути к власти ее собственных сыновей оказалось нетрудным делом. Но это имело последствия, не предвиденные ею и весьма существенные для будущего Османской империи. Каким было бы это будущее, если бы империя развивалась согласно предначертаниям Сулеймана и под руководством такого лидера, как Мустафа, можно только догадываться.
Первым следствием смерти Мустафы стал гнев константинопольцев. Он был направлен не против Сулеймана, который в общественном мнении просто жестоко наказал сына, а против двух заговорщиков — Рустама и Роксоланы. Поскольку женщину нельзя было подвергнуть остракизму публично, едва сдерживаемый гнев обратился против визиря, ее зятя. Поэт того времени Яхья написал и распространил в народе элегию на гибель своего героя, молодого османского принца. Яхья, будучи христианином и албанцем, кажется, не испытывал страха перед последствиями своего поведения.
Рустам, знавший о неблагоприятных для себя настроениях, вызвал Яхью на заседание Дивана:
— Как посмел ты написать, что я живу как султан, а Мустафа потерян для трона Сулеймана?
Находчивый поэт ответил:
— Как и все, я склоняю голову перед справедливым судом моего господина — султана. Как и все, я не могу удержаться от слез, зная о столь печальном событии.
Взбешенный Рустам собирался казнить Яхью, но Сулейман не позволил ему это сделать. Вместо этого он отстранил Рустама от должности. Посланец султана, государственный казначей, явился в Диван вытребовать у Рустама османскую печать. Рустам удалился в свои покои, а печать была передана второму визирю.
Затем умер Джехангир. Неврастеничный молодой человек, постоянный собеседник Сулеймана, он безутешно горевал в связи с гибелью Мустафы. Медицина дворцовых лекарей была бессильна спасти его.
Как ни старалась Роксолана, ей не удалось предотвратить немедленно вспыхнувшее соперничество между оставшимися двумя другими ее сыновьями. Сама она больше симпатизировала Селиму, старшему сыну, вздорному и неприятному молодому человеку. Селим был подвержен припадкам страха, злоупотреблял вином для самоуспокоения и забывался в любовных утехах рабынь. Мать пыталась уговорить Сулеймана назначить Селима своим наследником. Однако Сулейман предпочел Баязида, младшего сына, по характеру напоминавшего Мустафу, отзывчивого и дальновидного.
В этих условиях темноволосый, сероглазый Баязид начал готовиться к управлению империей без всяких опасений. Но обиженный Селим стал собирать своих сторонников, чтобы нанести брату коварный удар исподтишка.
Сулейман, возможно, и обуздал бы сыновей Роксоланы, если бы его не беспокоил призрак Мустафы. Хотя вначале это был всего лишь самозванец, присвоивший имя покойного принца, чтобы найти себе сторонников. С помощью дервишей, оплакивавших гибель Мустафы, он будоражил в пустынных провинциях Анатолии местные племена. Даже армейские командиры, лично знавшие принца, клялись, что это сам Мустафа во плоти.
И хотя очень скоро лже-Мустафу схватили и было установлено его подлинное имя, волнения распространились на войска, находившиеся в подчинении двух сыновей султана. При всем своем ничтожестве и трусости их подогревал Селим.
И зрела убежденность — до тех пор, пока он, султан, не приедет со своим окружением туда, где возник конфликт, он не узнает его причины. Но теперь, когда ему было под шестьдесят, такие поездки верхом давались все труднее — от подагры болели ноги, стала мучить одышка.
Он уже не поехал в Египет, куда когда-то часто посылал Ибрагима, когда там вспыхнула острая вражда между египетским наместником и новым визирем Ахмедом. Сулейман полагался на честность обоих, но вражда началась из-за того, что один из них присвоил государственные деньги для самообогащения. В руки султана попало письмо, написанное Ахмедом, который повелел своим агентам увеличить сбор податей, чтобы скомпрометировать наместника. В письме он называл наместника Али Жирным.
Прочитав письмо, Сулейман в припадке ярости приказал казнить Ахмеда. И лишь после этого узнал, что Ахмед был озабочен тем, чтобы не повышать подати, в отличие от более искушенного Рустама. Состряпала эту фальшивку против Ахмеда Роксолана.
В серале дочь Михрмах при поддержке Роксоланы просила султана вернуть Рустаму должность первого визиря. Через год Сулейман уступил этой просьбе.
Осторожный Рустам не брал на себя ответственности ни за что, кроме как за контроль над пополнением и расходами казны. Теперь султан понял, что ответственность за важные дела нельзя делить ни с кем. Муфтий цитировал законы шариата, но исполнение этих законов целиком лежало на Сулеймане. Так и болезнь внутри семьи никто не излечит, кроме него самого.
Султан не мог предположить, что интриги Роксоланы и Михрмах в гареме станут источником фатальной слабости режима. Если женщины-затворницы могли влиять на решения Дивана, они со временем могли вершить судьбы империи, поскольку оставались невидимыми и безмолвными вне внутренней Тронной комнаты.
Рустам стал первым из визирей, назначенных гаремом.
«Кто-то упрекнул его за то, — вспоминал Огир Бусбек, — что он пользуется тарелками из серебра, после этого султан ел только из глиняной посуды».
Двойственность турок и их султана всегда озадачивала европейцев, которые стали чаще навещать Порту. Они считали турок кровожадными мистиками. Один из них писал: «В больших делах турки воистину величавы, в малых — они мародеры». Бусбек обнаружил, что необъяснимые турки подбирали обрывки бумаги и прикрепляли их к стенам или кустам, потому что на этих обрывках могло быть написано имя Аллаха. Точно так же турки подбирали лепестки роз по суеверному убеждению, что эти лепестки могли оказаться слезами пророка Мухаммеда.
Европейцы обычно легко приспосабливают идеи к своим личным потребностям и желаниям. Сулейман был не таким. Он никогда не претендовал, например, на то, что является защитником верующих, как ранние халифы. Вместо этого стремился превратить Константинополь, у которого сходились внутренние моря и огромные континенты, в международное убежище. Ему не удалось добиться своей цели, потому что большому городу недоставало естественной жизни. За морями в Рим стекались огромные толпы людей, находивших там свои молельни, ремесло, торговые площади или проституток.
Константинополь оставался тем, чем был, — городом беженцев, в котором пестрели базары, саманные хижины местных жителей, греческие церкви, еврейские синагоги, многочисленные бани и гробницы турок. Он выглядел огромным безжизненным караван-сараем, если отвлечься от навещавших и покидавших его толп людей.
Сулейман нелегко расстался со своей идеей. Понимая, что ему не удалось создать центр культурной жизни народов, он приказал архитектору Синану воздвигнуть его святилище позади остатков старого дворца. Если султан не может превратить Константинополь в другой Восточный Рим, то хотя бы сделает его национальной обителью, о чем давно мечтал. Это будет город в городе, отчасти напоминающий Ватикан — так европейцы стали называть резиденцию христианского папы.
За шесть лет султан и неутомимый Синан построили Сулейманию. Сулейман снабдил архитектора прекрасным мрамором и порфиром из заброшенных византийских церквей, разобранного дворца Велисария. В то время воздвигнуть религиозный центр внутри города было немалым достижением. В далеком Риме престарелый Микеланджело трудился над строительством собора Святого Петра по планам архитектора Браманте. Он опирался на помощь Нанни и двух пап. Под давлением Сулеймана турецкие строители проявили при выполнении их задания столько же энергии, сколько кораблестроители при создании для нетерпеливого Барбароссы огромного флота за полтора года.
Однако религиозный центр, названный именем Сулеймана, никогда не занимали ни муфтий, ни сам султан. (В Париже Франциск начал строить замок Лувр в качестве новой королевской резиденции, вскоре королева Екатерина Медичи заказала для себя дворец Тюильри.) Постройки же султанского центра предназначались для пользования всеми горожанами бесплатно. Водохранилище удовлетворяло две жизненные потребности мусульман — в чистой питьевой воде и воде для омовения. Начальная школа обучала детей основам чтения Корана и арифметике. Четыре небольшие академии проводили занятия по основам разных наук. В них преподавались такие необычные предметы, как метафизика, музыка и астрономия. Ученые обсерватории, Дома времени, определяли время по звездному небу. Муллы в Зале чтения сменяли друг друга в бесконечном цитировании стихов Корана.
Для больных в центре построили бесхитростную больницу. При ней находилось медучилище. (Ислам, однако, не признавал профилактики от эпидемий, поэтому чума вызывала в городе, как правило, большое количество смертей.) Небольшой больницей пользовались и немусульмане, с которыми там обращались в соответствии с их религиозными установками. Христиане, местные или иноземные, могли останавливаться в предназначенной для них гостинице на три дня. При этом их бесплатно обеспечивали супом, ячменем и мясом.
Для учащихся в обширных галереях самой мечети была устроена библиотека. В ней хранились рукописи, которые были иллюстрированы и украшены искусными руками каллиграфов. Турки не любили, а потому и не стремились освоить новое европейское искусство печати металлическим шрифтом. Хотя большинство рукописей библиотеки было посвящено толкованию шариата и обычаев, любознательные посетители могли обнаружить среди них труды по географии, притчи с персонажами в виде животных, а также произведения великих персидских поэтов, таких, как Джами и Руми. Верхние галереи мечети служили иным целям. Там была устроена своего рода камера хранения. Посетитель центра мог принести сюда личные вещи — драгоценные камни, золотые монеты, изделия из серебра или просто памятные подарки — и сдать их на хранение, обезопасившись от воров и сборщиков налогов.
Большая мечеть Сулеймана возвышалась на холме. Снаружи она казалась не более чем копией величественной Айа Софии, правда, с просторными дворами, похожими на парки. Но внутри Синан предусмотрел нечто уникальное.
Посетитель входит в место молитв Сулеймана и останавливается, пораженный пространством и безмолвием, светом и тенью. У него возникает ощущение вызова со стороны цветных стен и четырех огромных квадратных колонн, сложенных из разноцветного мрамора. Больше ничего нет. Ни статуй, ни выступов, которые бы исказили пространство вокруг. Свет проникает внутрь мечети через витражи, раскрашенные Ибрагимом Пьяным, а над головой — огромный купол, на пять метров шире, чем купол Айа Софии, и почти настолько же меньше купола собора Святого Петра.
Но вероятно, в мире больше нет другой постройки такого рода, внутри которой возникает ощущение вечернего неба.
Третью часть всего наследия султана составляли 27 резиденций, 18 гробниц, 5 хранилищ. Еще одну треть представляли сооружения общественного назначения — 18 караван-сараев, 31 общественная баня, 7 мостов и столько же дорог, 17 общественных столовых и 3 больницы.
Духовенство получило также треть даров султана, предназначенных народу, — 75 больших мечетей, 49 малых мечетей с религиозными школами при них, которые стали центрами расположенных в провинции деревень. Было также построено семь центров для углубленного изучения Корана.
Большинство этих зданий, сооруженных из камня и кирпича, размещались в садах, огороженных стенами. В далеком Иерусалиме реализованная задумка Сулеймана стоит до сих пор. Она представляет собой гранитную стену, окружающую старый город с укрепленными воротами, получившими название Башня Давида. В восточной части города султан восстановил полуразрушенные святилища вокруг храма на скале и мечети Аль-Акса. Огражденный комплекс исламских святынь был определен как харам, запретное место для гяуров. Сулейман распорядился убрать из комплекса обитель монахов-францисканцев, как неподобающую для харама. Но взамен передал ордену францисканцев место по соседству с гробницей христианского святого.
Роксолана добилась этого посредством весьма тонких интриг. Теперь между троном и ее сыновьями стоял только Мустафа. Если бы Мустафа был устранен, она приобрела бы в серале статус матери наследника султана, контролируя через Рустама визирей.
Однако способный и популярный наследник мог быть казнен только по приказу самого Сулеймана, которому не могла и присниться гибель собственного сына. Замыслам Роксоланы помогла одна мелочь. На дальних границах Мустафа приобретал в войсках все большую популярность. Шпионы доставляли ей несомненные доказательства этого, не сопровождая их, правда, свидетельствами нелояльности Мустафы отцу. Они просто передавали подслушанные в военных лагерях разговоры. «Молодой султан рожден в седле.., даже теперь он может понести штандарты в „зону войны“ быстрее, чем падишах.., когда он раздает подарки, то делает это двумя руками.., да продлит Аллах его годы и поможет ему стать нашим падишахом».
Умело отбирая из этих сообщений нужные ей штрихи, Роксолана мало-помалу знакомила с ними султана. Она знала его тайну и помнила, как долго он вынашивал замысел восстания янычар против своего стареющего деда. Если бы султан не доверил ей этой тайны, она не преуспела бы в своих интригах.
* * *
Однако понадобились годы, чтобы реализовались ее планы.Роксолана постоянно изучала своего мужа. Время от времени во внутреннюю Тронную комнату из расположенной напротив школы доставляли хор мальчиков с завязанными глазами. Роксолана садилась за решетчатым окном и наблюдала лицо Сулеймана, слушавшего, расслабившись, песни. Она чувствовала в нем нечто, недоступное ее пониманию. В глубине его души таилась жестокость, подозрительность в отношении того, чего он не понимал, и безмерная тоска, причину которой Хассеки Хуррам при всей ее интуиции не могла постигнуть.
Плести заговор против султана было опасно. На это не решался даже неблагодарный Ибрагим. Самое большее, что могла себе позволить Роксолана, — это при удобном случае возбудить его подозрительность. А она была присуща Сулейману. До сих пор, проезжая мимо казарм янычар, он по привычке бросал взгляды на их котелки. Вот если бы удалось заставить его отнестись подозрительно и к тому, кто ей неугоден!
Роксолана оценивала достоинства сына Гульбехар вполне реально. Нельзя было не согласиться с тем, чтобы Мустафа во главе Азиатской армии покончил с угрозой на восточной границе империи, исходившей от фанатичных персов. Теперь за ним последуют даже янычары, хотя они не признают своим главнокомандующим никого другого, кроме Господина двух миров. Сулейману не нужно снова ехать на восток.
Однако султан все-таки поехал туда после замирения с европейцами. Возможно, надеялся покончить с персами сам, поскольку брат шаха укрылся при его дворе в Константинополе. При этом Сулейман проигнорировал советы своих приближенных не брать с собой на восток шаха-еретика. Если власть в Персии будет поделена между шахом Taxмаспом и его мятежным братом, безопасность на восточных границах Османской империи будет обеспечена.
Сулейман со своей великой армией провел военную кампанию в Персии зимой 1548/49 года. Как стало известно Роксолане, крупных сражений не было, потому что шииты уклонялись от них. Записи в его дневнике, в который ей удалось заглянуть, оказались даже более лаконичными, чем обычно. Султану приходилось преодолевать горные хребты и посылать кавалерийские эскадроны к воротам самого Исфагана, но в дневнике были отмечены лишь названия населенных пунктов. Однако среди этих заметок была одна короткая запись. Сулейман послал своего флотоводца Пири Раиса в восточные моря завоевать Маскат и не допустить португальских гяуров в Персидский залив. Но никакого удовлетворения эта экспедиция ему не принесла. В дневнике было лишь упомянуто, что Пири Раис спасся вместе с двумя галерами после того, как его эскадра потерпела крушение у Бахрейнских островов. В Египте его судили и приговорили к смерти. И вот в связи с этим Сулейман разразился гневом, который прежде тщательно скрывал. Роксолана учла это. Она заметила, как Рустам углубился в финансовые дела, избегая малейшего повода заподозрить его в стремлении к политической власти, которой злоупотреблял Ибрагим. Рустам тоже опасался Сулеймана.
Вернувшись из Азии, Сулейман, как прежде, предался религии. Он часто читал толкования Корана, выходившие из-под пера муфтия. Роксолана умоляла его расслабиться, спросить совета у муфтия относительно решения важных государственных проблем.
Сулейман не соглашался с ней. Советы в вопросах веры, да. В этой сфере все решает шариатский закон. Но как можно уразуметь волю Аллаха в вопросах повиновения и лояльности? Здесь можно вынести суждение только на основе доказательств.
Вот насколько он был рационален, как твердо держался фактов. Супруга не могла постигнуть, почему он, высокий и сутулый, с воспаленными от бессонницы серыми глазами, взвалил на себя заботы и нужды миллионов людей и страдал от неспособности удовлетворить их чаяния.
— Пири Раис не должен был бросать своих людей в беде, — бормотал султан.
Не без любопытства Роксолана следила, как реализуется желание ее супруга построить Сулейманию. Из ее окна был виден поросший кипарисами холм за лесом корабельных мачт в бухте Золотой Рог. Этот-то холм султан и решил занять постройками своего собственного проекта вместо восстановления старого дворца. Сулеймания меньше всего будет напоминать дворец. В ее комплекс войдут гостиница для путников, религиозные школы, кухня, дом для престарелых и умственно неполноценных людей. И все это будет окружать мечеть, которая превзойдет по красоте Айа Софию.
У султана для осуществления этого замысла был архитектор, брат Рустама, Синан-ага, который восстанавливал Багдад. Синан начертил проект купола мечети, самого большого в городе и держащегося на четырех колоннах. Проект казался невероятным.
Роксолане казалась такой же невероятной и способность Сулеймана собрать вокруг себя столько блестящих умов: Синана — для строительства каменных мостов и гробниц, Рустама — для решения извечной проблемы сбора достаточной, но не чрезмерной суммы налогов с населения, дополненной данью с чужеземцев, Соколли — для заботы о сохранении и укреплении флота, оставленного Барбароссой. Их добрую волю, так же как и подвижничество самого Сулеймана, купить было невозможно. Нельзя было и оторвать их от повседневных дел…
Трое глухонемых с удавками
Жизнь Мустафы казалась столь же безопасной, как и жизнь муфтия, когда летом 1553 года на восточной границе случилась неприятность. Персы, перебравшись через горы, овладели Эрзурумом, сторожившим основной горный перевал. Но Сулейман, возраст которого приближался к шестидесяти, сам туда не поехал, послав командовать полевой армией Рустама.Вскоре после этого в сераль стали поступать тревожные донесения. Военачальники и солдаты, недовольные отсутствием Сулеймана, выходили из повиновения Рустаму. Армия без всякой причины остановилась у Амасии, которой управлял Мустафа. Затем пошли сообщения о бунте. Войска требовали, чтобы их возглавил Мустафа, если султан настолько стар, что не может приехать в расположение аскеров.
— Пусть так будет, — говорили военные. — Один лишь первый визирь не хочет уступить место командующего будущему султану. Этот Рустам — не османской крови. Уничтожив его и отправив старого султана на отдых, мы получим предводителя, который поведет нас в бой.
Такие разговоры велись и раньше. Теперь же их источником стала полевая турецкая армия. Личное донесение Рустама возбудило подозрительность Сулеймана и подтолкнуло его к немедленным действиям. Мустафа, утверждал визирь, благосклонно выслушивает требования мятежников. Рустам был не в состоянии контролировать армию. Сулейман должен немедленно отправиться к ней или расстаться с троном.
Доверяя Рустаму, султан сразу же приготовился к отъезду, но затем заколебался. Что произойдет после его прибытия? Он способен привести армию в повиновение, но возможен конфликт и, несомненно, казнь изменников. В этом случае османский закон предусматривал возможность казни одного ради сохранения тысяч жизней.
Вероятно, Сулеймана страшил не сам мятеж. Его больше беспокоило то, какую роль играет в нем его сын. Каким судом судить Мустафу? Не в силах решить это сам, султан вынес вопрос на рассмотрение верховного судьи ислама, не раскрывая конкретного имени.
— Почтенный купец из нашего города, покидая дом, поручил заботу о своей собственности рабу, которому доверял. В отсутствие хозяина раб стал расхищать его товары и замыслил погубить своего благодетеля. Какое наказание предусматривает шариат для такого раба?
Так было изложено дело муфтию Ибн-Сауду без пояснений. Однако курьер, доставивший послание из сераля, дал понять муфтию, что вопрос касается лично султана. Должно быть, это предостережение исходило от приближенных Роксоланы.
Муфтий дал прямой ответ:
— По моему мнению, раб должен быть наказан мучительной смертью.
Суждение Ибн-Сауда, донесения Рустама, зловещие слухи, распространявшиеся в Зале для аудиенций и Диване, — все это было подстроено Роксоланой.
Сулейман отозвал Рустама из армии, передал управление городом своему третьему сыну Баязиду и отправился с дворцовой гвардией к восточным горам. Одновременно он отправил Мустафе письменный приказ лично прибыть в лагерь султана и ответить на его обвинения.
Роксолане, ожидавшей вести о прибытии Сулеймана в армию, казалось, что сын Гульбехар не настолько глуп, чтобы подчиниться приказу отца. Но, с другой стороны, бегство означало бы признание Мустафой своей вины. И все-таки она с трудом верила, что наследный принц поторопится на встречу с султаном, зная о грозящей ему опасности. «Он сказал, — утверждали шпионы, — что, если ему суждено умереть, то смерть от руки отца — наилучшая».
Мустафа, прекрасно выглядевший верхом на скакуне, прибыл в лагерь Сулеймана под восторженные приветствия янычар и осмелился разбить свой шатер рядом с султанским.
Затем в сопровождении всего лишь двух охранников Мустафа прошел от своего шатра к султанскому. У входа в него остановился, окруженный янычарами-телохранителями, и вошел в шатер один. В приемной его ожидали трое глухонемых с удавками.
Шпионы рассказали, что султан наблюдал смерть Мустафы из-за прозрачной занавески. Два спутника принца были убиты у входа мечами. Тело Мустафы положили на ковер, чтобы его могли видеть аскеры, проходившие мимо.
Сообщения о рыданиях и скорби янычар Роксолану не интересовали. Больше никто не пострадал, но в день гибели Мустафы янычары не принимали пищи. Они требовали расправы над Рустамом, который в это время возвращался в Константинополь в полной безопасности.
Произошло страшное и в древнем городе Бурса, где вдова Мустафы испугалась за жизнь своего четырехлетнего сына, когда у нее появился евнух с вестью, что ее вызывают в сераль. И действительно, евнух убил ребенка, как только мать скрылась из виду. Когда о смерти сына Мустафы узнали жители Бурсы, они стали преследовать убийцу, которому, однако, удалось скрыться.
Мустафа был неповинен в измене. Он обнаружил большое мужество в трудное время, но стал жертвой заговора русской женщины.
Убрать пасынка с пути к власти ее собственных сыновей оказалось нетрудным делом. Но это имело последствия, не предвиденные ею и весьма существенные для будущего Османской империи. Каким было бы это будущее, если бы империя развивалась согласно предначертаниям Сулеймана и под руководством такого лидера, как Мустафа, можно только догадываться.
Первым следствием смерти Мустафы стал гнев константинопольцев. Он был направлен не против Сулеймана, который в общественном мнении просто жестоко наказал сына, а против двух заговорщиков — Рустама и Роксоланы. Поскольку женщину нельзя было подвергнуть остракизму публично, едва сдерживаемый гнев обратился против визиря, ее зятя. Поэт того времени Яхья написал и распространил в народе элегию на гибель своего героя, молодого османского принца. Яхья, будучи христианином и албанцем, кажется, не испытывал страха перед последствиями своего поведения.
Рустам, знавший о неблагоприятных для себя настроениях, вызвал Яхью на заседание Дивана:
— Как посмел ты написать, что я живу как султан, а Мустафа потерян для трона Сулеймана?
Находчивый поэт ответил:
— Как и все, я склоняю голову перед справедливым судом моего господина — султана. Как и все, я не могу удержаться от слез, зная о столь печальном событии.
Взбешенный Рустам собирался казнить Яхью, но Сулейман не позволил ему это сделать. Вместо этого он отстранил Рустама от должности. Посланец султана, государственный казначей, явился в Диван вытребовать у Рустама османскую печать. Рустам удалился в свои покои, а печать была передана второму визирю.
Затем умер Джехангир. Неврастеничный молодой человек, постоянный собеседник Сулеймана, он безутешно горевал в связи с гибелью Мустафы. Медицина дворцовых лекарей была бессильна спасти его.
Как ни старалась Роксолана, ей не удалось предотвратить немедленно вспыхнувшее соперничество между оставшимися двумя другими ее сыновьями. Сама она больше симпатизировала Селиму, старшему сыну, вздорному и неприятному молодому человеку. Селим был подвержен припадкам страха, злоупотреблял вином для самоуспокоения и забывался в любовных утехах рабынь. Мать пыталась уговорить Сулеймана назначить Селима своим наследником. Однако Сулейман предпочел Баязида, младшего сына, по характеру напоминавшего Мустафу, отзывчивого и дальновидного.
В этих условиях темноволосый, сероглазый Баязид начал готовиться к управлению империей без всяких опасений. Но обиженный Селим стал собирать своих сторонников, чтобы нанести брату коварный удар исподтишка.
Сулейман, возможно, и обуздал бы сыновей Роксоланы, если бы его не беспокоил призрак Мустафы. Хотя вначале это был всего лишь самозванец, присвоивший имя покойного принца, чтобы найти себе сторонников. С помощью дервишей, оплакивавших гибель Мустафы, он будоражил в пустынных провинциях Анатолии местные племена. Даже армейские командиры, лично знавшие принца, клялись, что это сам Мустафа во плоти.
И хотя очень скоро лже-Мустафу схватили и было установлено его подлинное имя, волнения распространились на войска, находившиеся в подчинении двух сыновей султана. При всем своем ничтожестве и трусости их подогревал Селим.
* * *
Однако на этом с призраком покончено не было. Лицо покойного сына преследовало Сулеймана, когда он один выезжал из Больших ворот, когда лежал в одиночестве на стеганом одеяле, расстеленном на выложенном плитками полу, когда сквозь узкое окно наблюдал, как в небе над кипарисовыми деревьями появляются россыпи звезд. Он никому не признавался в этом. При свете лампы, которая оставалась теперь на ночь зажженной, султан опять и опять читал элегию Яхьи, албанца, который любил и почитал Мустафу. «Скрытая злоба лжеца.., заставила нас лить слезы… Кем стал Мустафа после смерти? Теперь он бредет, как одинокий странник».И зрела убежденность — до тех пор, пока он, султан, не приедет со своим окружением туда, где возник конфликт, он не узнает его причины. Но теперь, когда ему было под шестьдесят, такие поездки верхом давались все труднее — от подагры болели ноги, стала мучить одышка.
Он уже не поехал в Египет, куда когда-то часто посылал Ибрагима, когда там вспыхнула острая вражда между египетским наместником и новым визирем Ахмедом. Сулейман полагался на честность обоих, но вражда началась из-за того, что один из них присвоил государственные деньги для самообогащения. В руки султана попало письмо, написанное Ахмедом, который повелел своим агентам увеличить сбор податей, чтобы скомпрометировать наместника. В письме он называл наместника Али Жирным.
Прочитав письмо, Сулейман в припадке ярости приказал казнить Ахмеда. И лишь после этого узнал, что Ахмед был озабочен тем, чтобы не повышать подати, в отличие от более искушенного Рустама. Состряпала эту фальшивку против Ахмеда Роксолана.
В серале дочь Михрмах при поддержке Роксоланы просила султана вернуть Рустаму должность первого визиря. Через год Сулейман уступил этой просьбе.
Осторожный Рустам не брал на себя ответственности ни за что, кроме как за контроль над пополнением и расходами казны. Теперь султан понял, что ответственность за важные дела нельзя делить ни с кем. Муфтий цитировал законы шариата, но исполнение этих законов целиком лежало на Сулеймане. Так и болезнь внутри семьи никто не излечит, кроме него самого.
Султан не мог предположить, что интриги Роксоланы и Михрмах в гареме станут источником фатальной слабости режима. Если женщины-затворницы могли влиять на решения Дивана, они со временем могли вершить судьбы империи, поскольку оставались невидимыми и безмолвными вне внутренней Тронной комнаты.
Рустам стал первым из визирей, назначенных гаремом.
Обитель в горах
Ошибка Сулеймана состояла в том, что он пытался осуществить идеи, непосильные для тех, кто ему служил. В его представлении незыблемым законом была справедливость. Он оставался верен своему слову даже тогда, когда это грозило роковыми последствиями. Инкрустированные в ножны его меча сверкающие рубины и аметисты были не просто драгоценными камнями, а символами достоинства Османской династии. Вместе с блеском золотых нитей его одежды они были частью его образа жизни. Султан редко обнаруживал сердечные чувства к ближним, к любимым лошадям в своих конюшнях, к золотой чаше, сработанной искусными руками Челлини, или диковинным часам.«Кто-то упрекнул его за то, — вспоминал Огир Бусбек, — что он пользуется тарелками из серебра, после этого султан ел только из глиняной посуды».
Двойственность турок и их султана всегда озадачивала европейцев, которые стали чаще навещать Порту. Они считали турок кровожадными мистиками. Один из них писал: «В больших делах турки воистину величавы, в малых — они мародеры». Бусбек обнаружил, что необъяснимые турки подбирали обрывки бумаги и прикрепляли их к стенам или кустам, потому что на этих обрывках могло быть написано имя Аллаха. Точно так же турки подбирали лепестки роз по суеверному убеждению, что эти лепестки могли оказаться слезами пророка Мухаммеда.
Европейцы обычно легко приспосабливают идеи к своим личным потребностям и желаниям. Сулейман был не таким. Он никогда не претендовал, например, на то, что является защитником верующих, как ранние халифы. Вместо этого стремился превратить Константинополь, у которого сходились внутренние моря и огромные континенты, в международное убежище. Ему не удалось добиться своей цели, потому что большому городу недоставало естественной жизни. За морями в Рим стекались огромные толпы людей, находивших там свои молельни, ремесло, торговые площади или проституток.
Константинополь оставался тем, чем был, — городом беженцев, в котором пестрели базары, саманные хижины местных жителей, греческие церкви, еврейские синагоги, многочисленные бани и гробницы турок. Он выглядел огромным безжизненным караван-сараем, если отвлечься от навещавших и покидавших его толп людей.
Сулейман нелегко расстался со своей идеей. Понимая, что ему не удалось создать центр культурной жизни народов, он приказал архитектору Синану воздвигнуть его святилище позади остатков старого дворца. Если султан не может превратить Константинополь в другой Восточный Рим, то хотя бы сделает его национальной обителью, о чем давно мечтал. Это будет город в городе, отчасти напоминающий Ватикан — так европейцы стали называть резиденцию христианского папы.
За шесть лет султан и неутомимый Синан построили Сулейманию. Сулейман снабдил архитектора прекрасным мрамором и порфиром из заброшенных византийских церквей, разобранного дворца Велисария. В то время воздвигнуть религиозный центр внутри города было немалым достижением. В далеком Риме престарелый Микеланджело трудился над строительством собора Святого Петра по планам архитектора Браманте. Он опирался на помощь Нанни и двух пап. Под давлением Сулеймана турецкие строители проявили при выполнении их задания столько же энергии, сколько кораблестроители при создании для нетерпеливого Барбароссы огромного флота за полтора года.
Однако религиозный центр, названный именем Сулеймана, никогда не занимали ни муфтий, ни сам султан. (В Париже Франциск начал строить замок Лувр в качестве новой королевской резиденции, вскоре королева Екатерина Медичи заказала для себя дворец Тюильри.) Постройки же султанского центра предназначались для пользования всеми горожанами бесплатно. Водохранилище удовлетворяло две жизненные потребности мусульман — в чистой питьевой воде и воде для омовения. Начальная школа обучала детей основам чтения Корана и арифметике. Четыре небольшие академии проводили занятия по основам разных наук. В них преподавались такие необычные предметы, как метафизика, музыка и астрономия. Ученые обсерватории, Дома времени, определяли время по звездному небу. Муллы в Зале чтения сменяли друг друга в бесконечном цитировании стихов Корана.
Для больных в центре построили бесхитростную больницу. При ней находилось медучилище. (Ислам, однако, не признавал профилактики от эпидемий, поэтому чума вызывала в городе, как правило, большое количество смертей.) Небольшой больницей пользовались и немусульмане, с которыми там обращались в соответствии с их религиозными установками. Христиане, местные или иноземные, могли останавливаться в предназначенной для них гостинице на три дня. При этом их бесплатно обеспечивали супом, ячменем и мясом.
Для учащихся в обширных галереях самой мечети была устроена библиотека. В ней хранились рукописи, которые были иллюстрированы и украшены искусными руками каллиграфов. Турки не любили, а потому и не стремились освоить новое европейское искусство печати металлическим шрифтом. Хотя большинство рукописей библиотеки было посвящено толкованию шариата и обычаев, любознательные посетители могли обнаружить среди них труды по географии, притчи с персонажами в виде животных, а также произведения великих персидских поэтов, таких, как Джами и Руми. Верхние галереи мечети служили иным целям. Там была устроена своего рода камера хранения. Посетитель центра мог принести сюда личные вещи — драгоценные камни, золотые монеты, изделия из серебра или просто памятные подарки — и сдать их на хранение, обезопасившись от воров и сборщиков налогов.
Большая мечеть Сулеймана возвышалась на холме. Снаружи она казалась не более чем копией величественной Айа Софии, правда, с просторными дворами, похожими на парки. Но внутри Синан предусмотрел нечто уникальное.
Посетитель входит в место молитв Сулеймана и останавливается, пораженный пространством и безмолвием, светом и тенью. У него возникает ощущение вызова со стороны цветных стен и четырех огромных квадратных колонн, сложенных из разноцветного мрамора. Больше ничего нет. Ни статуй, ни выступов, которые бы исказили пространство вокруг. Свет проникает внутрь мечети через витражи, раскрашенные Ибрагимом Пьяным, а над головой — огромный купол, на пять метров шире, чем купол Айа Софии, и почти настолько же меньше купола собора Святого Петра.
Но вероятно, в мире больше нет другой постройки такого рода, внутри которой возникает ощущение вечернего неба.
* * *
Энергией стареющего султана в империи было построено несколько Сулейманий. Только Синан при помощи искусных строителей мог осуществить то, чего добивался Сулейман.Третью часть всего наследия султана составляли 27 резиденций, 18 гробниц, 5 хранилищ. Еще одну треть представляли сооружения общественного назначения — 18 караван-сараев, 31 общественная баня, 7 мостов и столько же дорог, 17 общественных столовых и 3 больницы.
Духовенство получило также треть даров султана, предназначенных народу, — 75 больших мечетей, 49 малых мечетей с религиозными школами при них, которые стали центрами расположенных в провинции деревень. Было также построено семь центров для углубленного изучения Корана.
Большинство этих зданий, сооруженных из камня и кирпича, размещались в садах, огороженных стенами. В далеком Иерусалиме реализованная задумка Сулеймана стоит до сих пор. Она представляет собой гранитную стену, окружающую старый город с укрепленными воротами, получившими название Башня Давида. В восточной части города султан восстановил полуразрушенные святилища вокруг храма на скале и мечети Аль-Акса. Огражденный комплекс исламских святынь был определен как харам, запретное место для гяуров. Сулейман распорядился убрать из комплекса обитель монахов-францисканцев, как неподобающую для харама. Но взамен передал ордену францисканцев место по соседству с гробницей христианского святого.