- "Париж", - прочитал фабричное клеймо Старчак и спросил: - Ты что, во Франции побывал?
- Да нет, - засмеялся Бедрин. - Там немецкий офицер побывал, а от него она ко мне по наследству перешла... Без завещания.
Еще один подарок. Его принес генерал, занимавшийся десантными операциями.
Откинув полу халата, он показал Старчаку пистолет.
- Узнаешь?
- Вроде мой. Можно взглянуть?
Генерал вытащил пистолет из кобуры, и сверкнула серебром пластинка, привинченная к рукоятке.
На пластинке выгравировано "От имени Президиума Верховного Совета СССР за образцовое выполнение боевых заданий награжден личным оружием - пистолетом..." Ну, раз пистолет есть, можно опять воевать, - сказал Старчак.
- Нет; брат, рано еще говорить об этом...
4
Однажды пришел дежурный врач и спросил Старчака: - Как вы себя чувствуете, Иван Георгиевич?
- Отлично.
- У вас всегда один ответ, - улыбнулся врач. - Ну, раз отлично - придется вам принять английскую делегацию.
Через несколько минут в палату вошли в сопровождении главного врача несколько английских офицеров в белых халатах, накинутых на плечи.
Старший из офицеров, пожилой, рыжеволосый, назвавшийся майором, членом военной миссии, сказал, что много слышал о подвигах Старчака и очень рад счастливой возможности побеседовать со столь отважным человеком.
- О русских парашютистах, - сказал майор, присаживаясь на стул рядом с койкой Старчака, - о русских парашютистах мы самого высокого мнения еще с тридцать шестого года. Некоторые наши военные обозреватели считают, что именно парашютисты, числом в две тысячи, спасли Москву в октябре прошлого года. Старчак улыбнулся.
- Хороша была бы Москва, если бы ее спасение или падение зависело от двух тысяч парашютистов!.. Нет, ваши обозреватели ошибаются. Столицу нашу спас весь наш народ.
- У нас это называется фанатизмом, - медленно подбирая слова на чужом для него языке, сказал майор. - Когда здравый смысл подсказывает, что сопротивление бесполезно, надо складывать оружие. Логика войны должна торжествовать, как и всякая другая логика...
- К чему вы это говорите? - спросил Старчак.
- А вот к чему. На протяжении этой войны ваши солдаты не сдавались там, где логика, здравый смысл, благоразумие - все говорило, что сопротивление бесполезно... Что это, как не фанатизм, слепая вера?
- Извините, нам такая логика не подходит, - ответил Старчак.
Майор грузно сидел на белом больничном стуле, далеко выставив свои ноги в щегольских, не форменных ботинках. Брюки цвета хаки были тщательно отутюжены, и складка четко отграничивала на них свет и тень.
Старчак внимательно посмотрел на майора и сказал:
- По-вашему - фанатизм, по-нашему - любовь к земле, на которой вырос и которую возвеличил трудом. Любовь к стране, где ты - полный хозяин и ответчик. Вам, господин майор, этого не понять, хотя и вы по-своему любите родину...
Майор пожал плечами:
- Собственно говоря, мы здесь не для того, чтобы обсуждать причины поражения немцев под Москвой, предоставим это будущим писателям.
- Если мы не объясним эти причины, историкам будет нелегко, - возразил Старчак. - Ну, да ладно... Что вас интересует?
- Меня интересует - у вас, кажется, это называется обмениваться опытом, меня интересует, как вы использовали трофейное оружие. Как обучали личный состав, как планировали обеспечение боеприпасами?..
- Мне кажется, - сказал Старчак, - что этот вопрос не совсем ко времени, и поэтому я не смогу ответить.
- Почему? Союзная армия хочет знать, каким образом действуют ее друзья.
- Прежде чем говорить об использовании трофейного оружия, надо попытаться захватить его, а союзная армия ждет, когда будет пришита последняя пуговица к парадным брюкам последнего барабанщика.
- Зачем так резко? Мы пришли как друзья. У нас общие идеалы...
- Идеалы!.. А сквозь снега наша армия идет в одиночку. Идеалы...
Врач, видя, что Старчак с трудом сдерживается, вежливо напомнил посетителям.
- Больной устал.
Майор поднялся со стула и стал для чего-то застегивать пуговицы белого халата:
- Верю в ваше скорое выздоровление. Надеюсь еще услышать про смелого командира русских парашютистов. Честь имею, господин майор!
Когда гости ушли, врач сказал Старчаку;
- Нельзя так. Надо как-то деликатней, дипломатичней, что ли. Неприятностей не оберешься. Все же союзники...
- Не бойтесь, милый доктор, никогда ничего не бойтесь!..
- Они подарки вам принесли- шоколад, шпроты, вино, - вспомнил врач. - Я сейчас пришлю с санитаркой.
. - У меня все есть - вон сколько понатащили. Отдайте-ка английские дары другим раненым. По своему усмотрению.
Когда врач вышел, Старчак - впервые за все эти дни - поднес ко рту гармонику, подарок Ивана Бедрина, и стал наигрывать какую-то мелодию, в которой переплетались грусть и надежда...
Койка стояла у самого окна, и Старчак видел черные ветви, уже стряхнувшие с себя снег, видел серые сникшие сугробы. И ему вспоминались белые декабрьские и январские снега там, в тылу...
Пятого марта Старчака навестил Андрей Кабачевский. После зимних рейдов он стал капитаном.
- Ну, Иван Георгиевич, есть для тебя подарочек.
Старчак усмхнулся.
- Девать их уже некуда.
- Как знаешь...
- Ну ладно, выкладывай.
- Сегодня освобожден Юхнов... В полночь будет об этом в сводке.
- Открой, брат, окно, - попросил Старчак.
- А не заругают? - покосился на дверь Кабачевский.
- Я отвечаю!
Кабачевекий соскоблил ножом замазку и распахнул окно.
И сразу же ворвался в палату холодный влажный воздух, прогнав прочь больничные запахи и заставив трепетать занавеси.
- Значит, перезимовали, - сказал Старчак. - Весна...
5
Лишь поздней осенью, и то на костылях, вышел Старчак из госпиталя.
Но, он добился, чтобы ему разрешили полеты. - Только уговор, - сказали в штабе, - никаких прыжков!
Иван Георгиевич вновь стал готовить парашютистов к рейдам в тыл врага и сам неизменно сопровождал своих воспитанников. Четыреста часов провел он во время войны в полетах над территорией, занятой врагом.
Еще одна цифра. Он подготовил столько парашютистов, что из них можно было бы создать не один отряд, подобный тому, каким он командовал в Юхнове. Ну, а как насчет прыжков? Ведь в сорок девятом году Старчаку присвоили звание заслуженного мастера спорта, неужели только за довоенные успехи?..
Среди снимков, которые я видел у Старчака, мое внимание привлек один. Здесь запечатлен Старчак после прыжка с парашютом.
Купол еще не погашен, и парашютист, несколько откинувшись назад, старается сохранить равновесие.
- Давно фотографировались? - спросил я.
- Уж и не помню, наверно, еще до войны...
Зато Наталия Петровна рассказала все. - Он уже после госпиталя прыгал, с его-то ногами! Это не снимок, а настоящей фотообвинение. Попало ему как следует, а дома я добавила. Еще оправдываться вздумал, что высота небольшая. Как будто я не знаю, с какой высоты прыгают...
Старчак вынужден был сказать правду. Он просил лишь, чтобы я не писал об этом прыжке.
Но ведь цель автора - поделиться с читателями всем интересным в жизни героя, и я долго доказывал это Старчаку. - Ладно, - согласился он, - только не расписывайте.
И чтобы нечего было "расписывать", не сказал больше ни слова о своих прыжках с парашютом.
Новые встречи
Остается, по старому доброму правилу, рассказать о дальнейшей судьбе героев.
Прежде всего о Старчаке. Ему не довелось увидеть освобожденный Юхнов, зато он был среди тех, кто испещрил своими подписями стены рейхстага в Берлине.
Может быть, он и доныне служил бы в армии, если бы не автомобильная катастрофа, случившаяся в пятьдесят втором году. Крепко пострадали и без того израненные ноги Старчака. Пришлось уволиться в отставку. Но, как и прежде, у него каждая минута на счету. Обучение молодых парашютистов, выполнение множества партийных поручений, работа в различных комиссиях. Да мало ли дел у человека, который привык трудиться! Несколько слов о других героях повести.
Уже было сказано, что многие не отозвались на перекличке, которую провел Старчак.
Погиб на Северо-Западном фронте, преодолевая со своей ротой водный рубеж, старший лейтенант Анатолий Левенец. Старчак разыскал его мать и рассказал ей все, что знал о сыне. Взорвал себя, уничтожая мост в тылу врага, неподалеку от Мозыря, бесстрашный Мальшин, тот самый, который всегда дружески подшучивал над Улмджи Эрдеевым, заставляя его чистить свой автомат.
Не стало мужественного и великодушного Бориса Петрова. Его мать Евфалия Михайловна переслала мне из Вурнаров письмо парашютистки-разведчицы Людмилы Беляевой, рассказавшей,, при каких обстоятельствах он погиб. В августе сорок третьего года самолёт, на котором Петров возвращался после выброски десанта во вражеском тылу, был подбит и загорелся. Борис пропустил вперед, к дверям, товарищей, а когда хотел выпрыгнуть сам, самолет уже был объят пламенем...
Казнен в сорок четвертом году в центральной тюрьме гестапо в Риге отважный парашютист-разведчик Анатолий Авдеенко. К сожалению, в этих записках его имя почти не встречается, но, быть может, удастся рассказать о нем особо.
Авдеенко оставил жену, разведчицу-радистку Аню, и маленькую дочь Светлану. Совсем недавно я разыскал их, и Светлана, ставшая уже студенткой торгового техникума, тотчас же поехала к Старчаку. Он, сразу же узнав дочь товарища, рассказал ей об отце.
Комиссара Николая Щербину, своего верного друга, Старчак потерял из виду: изменчивая военная судьба раскидала их в разные стороны. Доходили стороной вести о том, что Щербина отличился в боях, был тяжело ранен. Однажды - это было уже после войны - кто-то из общих знакомых передал Старчаку привет от Щербины, сказал, что тот уже подполковник. Адрес у Щербины в то время должен был измениться, поэтому писать пока было некуда.
Щербина уехал в какие-то дальние края, потом уезжал Старчак. И так они, потеряв друг друга из виду, не смогли ни встретиться, ни завязать переписку.
Несколько лет спустя Старчак стал наводить справки о Щербине, Он обращался в Управление воздушно-десантных войск, в Политическое управление и во многие другие организации. И наконец ему сообщили, что Щербина умер в сорок девятом гаду от ран, полученных на войне.
Не довелось Старчаку встретиться и с бесстрашным парашютистом Петром Балашовым. Он перешел в пятьсот шестьдесят девятый штурмовой авиационный полк, стал командиром эскадрильи. Петр Балашов участвовал во многих воздушных боях, храбро сражался и погиб. Но имя его помнят и спортсмены, и военные парашютисты, и летчики полка тяжелых бомбардировщиков, и летчики пятьсот шестьдесят девятого штурмового полка, которых он водил в бой. Балашов прожил чуть больше тридцати лет...
Александр Буров теперь главный металлург большого завода.
Остался в живых и земляк Бурова Руф Демин. Простая русская семья Гущевых спрятала и выходила его. Как только деревня была освобождена, Дёмина увезли в госпиталь.
Там он пролежал почти полгода, перенес семь операций и вернулся в Кольчугино на протезах.
Я встретился с ним совершенно случайно на смотре любительских духовых оркестров. Демин приехал в Москву вместе с музыкантами из Кольчугинского Дворца культуры, где он руководит оркестром.
Встретившись с Деминым после стольких лет разлуки, Старчак сказал:
- А ты, Руф, все такой же крепкий. Помнишь, как в Юхнове мы с тобой боролись?
- Нет, не помню, - рассмеялся Демин, - А вот того, что вы отослать меня назад в Кольчугино собирались, никогда вам не прощу!..
Многие бойцы отряда Старчака погибли. Из двенадцати кольчугинцев вернулись с фронта лишь трое - Буров, Демин и третий их товарищ, Константин Власов. Дорогой ценой завоевана победа...
Не знает Старчак, что с Кузьминой, не известна ему судьба Гриши Туляка и многих других боевых товарищей. Может быть, прочитав эти строки, они или их близкие отзовутся?.. Ведь многие из тех, чья судьба оставалась неизвестной Старчаку, откликнулись, и вновь возрождается фронтовое товарищество.
К своему командиру часто приезжают из Раменского работающие и живущие там друзья - Андрей Гришин и Сергей Шкарупо. Навещают Старчака Александр Буров и Афанасий Вдовин, ныне бригадир в орловском колхозе. Приезжает Георгий Кириллович Авдулов, начавший войну рядовым бойцом н ставший подполковником. Шлет письма из Свердловска подполковник Андрей Прохорович Кабачевский.
Часто бывает у своего командира Иван Андреевич Бедрин. Он летал на самолете-штурмовике, участвовал в copок третьем году в знаменитом сражении на Курской дуге, был тяжело ранен в воздушном бою...
Раз в год, в ясный летний денек, Старчак и его товарищи по оружию собираются в Москве и отправляются по Варшавскому шоссе в Юхнов.
Однажды автобус, в котором ехали Старчак и его товарищи, обогнали трехосные бронированные грузовики с эмблемой воздушно-десантных войск - белыми крыльями самолета и раскрытым куполом парашюта. Молодые десантники, сидя плечо к плечу в кузовах машин, что-то пели... Ветер относил их песню, но чувствовалось, что песня эта, бодрая, задорная, зовущая вперед.
- Наша смена, - сказал полковник Старчак. - Надежная смена.
За окнами мелькали перелески, поля, отстроенные после войны села - все, что так дорого сердцу.
Полковник и его спутники знают: рано успокаиваться, рано складывать оружие. Они слышат угрозы, которые выкрикивают наши недруги.
Старчак сидит у окна, и встречный ветер треплет страницы книжки, которую он читает. На черной обложке два самолета выбрасывают из своих чрев десант. "Внимание, парашютисты!" - вытиснено на картоне...
Автор книги Алькмар фон Гове. Он пытается внушить читателю, что немцы потерпели поражение потому, что фюрер недооценивал парашютные войска.
Недобитый гитлеровец взывает к будущим завоевателям: "Не повторяйте роковой ошибки! Вперед по воздушным мостам!.."
А чтобы они, будущие завоеватели, чувствовали себя уверенней, подбадривает их: "Страна, где невелика плотность населения, может быть названа "пространством без народа". Не будет никакого риска, если вы прогуляетесь туда, где мирно зреют хлеба и виднеются редкие крестьянские домики, на своих вертолетах, самолетах-вагонах, конвертопланах!.."
Старчак читает полные спеси и скрытой обиды строки, и ему вспоминаются первые гитлеровские парашютисты, которых он видел тогда, в июне сорок первого года, на шоссе близ Минска. И ярче других встает в памяти один из них, тот самый, молодой, светловолосый, лежавший навзничь, раскинув ноги, обутые в высокие шнурованные ботинки. Вспоминаются его сухие голубые глаза, уже не видя, смотревшие на солнце...
Что привело его на чужую землю, ставшую для него могилой?
Какими словами прельстили его гитлеровские пропагандисты?
Что думал он в свой последний миг?
Новый фашистский вещатель Алькмар фон Гове вербует новых авантюристов, обещая им удачу в чужом небе и на чужой земле.
Автобус, в котором едет Старчак с товарищами, то опускаясь в ложбины, то поднимаясь на взгорья; мчится по узкой ленте шоссе.
А справа и слева мелькают рощи, пробегают деревни, тянутся золотые поля...
"Здесь, на этих полях, - советует Алькмар фон Гове, - могут пройти танки высаженных с воздуха дивизий, сосредоточиваясь для нанесения сокрушительного удара по жизненно важному району страны... С неба будут "падать" целые воздушно-десантные дивизии, чтобы тут же развернуть боевые действия, или "воздушно-десантные роты и взводы, имеющие диверсионные и другие специальные задания, выполнив которые они снова будут взяты на самолет и исчезнут, как мираж..."
"Гладко было на бумаге, да забыли про овраги а по ним шагать", - думает Старчак, закрывая книгу.
- Ну что ж, - говорит он, отвечая своим мыслям, - в Музее Советской Армии, где сложены знамена поверженного гитлеровского, воинства, найдется место и для знамен, под которыми рискнули бы пойти на нашу землю будущие завоеватели.
- Да нет, - засмеялся Бедрин. - Там немецкий офицер побывал, а от него она ко мне по наследству перешла... Без завещания.
Еще один подарок. Его принес генерал, занимавшийся десантными операциями.
Откинув полу халата, он показал Старчаку пистолет.
- Узнаешь?
- Вроде мой. Можно взглянуть?
Генерал вытащил пистолет из кобуры, и сверкнула серебром пластинка, привинченная к рукоятке.
На пластинке выгравировано "От имени Президиума Верховного Совета СССР за образцовое выполнение боевых заданий награжден личным оружием - пистолетом..." Ну, раз пистолет есть, можно опять воевать, - сказал Старчак.
- Нет; брат, рано еще говорить об этом...
4
Однажды пришел дежурный врач и спросил Старчака: - Как вы себя чувствуете, Иван Георгиевич?
- Отлично.
- У вас всегда один ответ, - улыбнулся врач. - Ну, раз отлично - придется вам принять английскую делегацию.
Через несколько минут в палату вошли в сопровождении главного врача несколько английских офицеров в белых халатах, накинутых на плечи.
Старший из офицеров, пожилой, рыжеволосый, назвавшийся майором, членом военной миссии, сказал, что много слышал о подвигах Старчака и очень рад счастливой возможности побеседовать со столь отважным человеком.
- О русских парашютистах, - сказал майор, присаживаясь на стул рядом с койкой Старчака, - о русских парашютистах мы самого высокого мнения еще с тридцать шестого года. Некоторые наши военные обозреватели считают, что именно парашютисты, числом в две тысячи, спасли Москву в октябре прошлого года. Старчак улыбнулся.
- Хороша была бы Москва, если бы ее спасение или падение зависело от двух тысяч парашютистов!.. Нет, ваши обозреватели ошибаются. Столицу нашу спас весь наш народ.
- У нас это называется фанатизмом, - медленно подбирая слова на чужом для него языке, сказал майор. - Когда здравый смысл подсказывает, что сопротивление бесполезно, надо складывать оружие. Логика войны должна торжествовать, как и всякая другая логика...
- К чему вы это говорите? - спросил Старчак.
- А вот к чему. На протяжении этой войны ваши солдаты не сдавались там, где логика, здравый смысл, благоразумие - все говорило, что сопротивление бесполезно... Что это, как не фанатизм, слепая вера?
- Извините, нам такая логика не подходит, - ответил Старчак.
Майор грузно сидел на белом больничном стуле, далеко выставив свои ноги в щегольских, не форменных ботинках. Брюки цвета хаки были тщательно отутюжены, и складка четко отграничивала на них свет и тень.
Старчак внимательно посмотрел на майора и сказал:
- По-вашему - фанатизм, по-нашему - любовь к земле, на которой вырос и которую возвеличил трудом. Любовь к стране, где ты - полный хозяин и ответчик. Вам, господин майор, этого не понять, хотя и вы по-своему любите родину...
Майор пожал плечами:
- Собственно говоря, мы здесь не для того, чтобы обсуждать причины поражения немцев под Москвой, предоставим это будущим писателям.
- Если мы не объясним эти причины, историкам будет нелегко, - возразил Старчак. - Ну, да ладно... Что вас интересует?
- Меня интересует - у вас, кажется, это называется обмениваться опытом, меня интересует, как вы использовали трофейное оружие. Как обучали личный состав, как планировали обеспечение боеприпасами?..
- Мне кажется, - сказал Старчак, - что этот вопрос не совсем ко времени, и поэтому я не смогу ответить.
- Почему? Союзная армия хочет знать, каким образом действуют ее друзья.
- Прежде чем говорить об использовании трофейного оружия, надо попытаться захватить его, а союзная армия ждет, когда будет пришита последняя пуговица к парадным брюкам последнего барабанщика.
- Зачем так резко? Мы пришли как друзья. У нас общие идеалы...
- Идеалы!.. А сквозь снега наша армия идет в одиночку. Идеалы...
Врач, видя, что Старчак с трудом сдерживается, вежливо напомнил посетителям.
- Больной устал.
Майор поднялся со стула и стал для чего-то застегивать пуговицы белого халата:
- Верю в ваше скорое выздоровление. Надеюсь еще услышать про смелого командира русских парашютистов. Честь имею, господин майор!
Когда гости ушли, врач сказал Старчаку;
- Нельзя так. Надо как-то деликатней, дипломатичней, что ли. Неприятностей не оберешься. Все же союзники...
- Не бойтесь, милый доктор, никогда ничего не бойтесь!..
- Они подарки вам принесли- шоколад, шпроты, вино, - вспомнил врач. - Я сейчас пришлю с санитаркой.
. - У меня все есть - вон сколько понатащили. Отдайте-ка английские дары другим раненым. По своему усмотрению.
Когда врач вышел, Старчак - впервые за все эти дни - поднес ко рту гармонику, подарок Ивана Бедрина, и стал наигрывать какую-то мелодию, в которой переплетались грусть и надежда...
Койка стояла у самого окна, и Старчак видел черные ветви, уже стряхнувшие с себя снег, видел серые сникшие сугробы. И ему вспоминались белые декабрьские и январские снега там, в тылу...
Пятого марта Старчака навестил Андрей Кабачевский. После зимних рейдов он стал капитаном.
- Ну, Иван Георгиевич, есть для тебя подарочек.
Старчак усмхнулся.
- Девать их уже некуда.
- Как знаешь...
- Ну ладно, выкладывай.
- Сегодня освобожден Юхнов... В полночь будет об этом в сводке.
- Открой, брат, окно, - попросил Старчак.
- А не заругают? - покосился на дверь Кабачевский.
- Я отвечаю!
Кабачевекий соскоблил ножом замазку и распахнул окно.
И сразу же ворвался в палату холодный влажный воздух, прогнав прочь больничные запахи и заставив трепетать занавеси.
- Значит, перезимовали, - сказал Старчак. - Весна...
5
Лишь поздней осенью, и то на костылях, вышел Старчак из госпиталя.
Но, он добился, чтобы ему разрешили полеты. - Только уговор, - сказали в штабе, - никаких прыжков!
Иван Георгиевич вновь стал готовить парашютистов к рейдам в тыл врага и сам неизменно сопровождал своих воспитанников. Четыреста часов провел он во время войны в полетах над территорией, занятой врагом.
Еще одна цифра. Он подготовил столько парашютистов, что из них можно было бы создать не один отряд, подобный тому, каким он командовал в Юхнове. Ну, а как насчет прыжков? Ведь в сорок девятом году Старчаку присвоили звание заслуженного мастера спорта, неужели только за довоенные успехи?..
Среди снимков, которые я видел у Старчака, мое внимание привлек один. Здесь запечатлен Старчак после прыжка с парашютом.
Купол еще не погашен, и парашютист, несколько откинувшись назад, старается сохранить равновесие.
- Давно фотографировались? - спросил я.
- Уж и не помню, наверно, еще до войны...
Зато Наталия Петровна рассказала все. - Он уже после госпиталя прыгал, с его-то ногами! Это не снимок, а настоящей фотообвинение. Попало ему как следует, а дома я добавила. Еще оправдываться вздумал, что высота небольшая. Как будто я не знаю, с какой высоты прыгают...
Старчак вынужден был сказать правду. Он просил лишь, чтобы я не писал об этом прыжке.
Но ведь цель автора - поделиться с читателями всем интересным в жизни героя, и я долго доказывал это Старчаку. - Ладно, - согласился он, - только не расписывайте.
И чтобы нечего было "расписывать", не сказал больше ни слова о своих прыжках с парашютом.
Новые встречи
Остается, по старому доброму правилу, рассказать о дальнейшей судьбе героев.
Прежде всего о Старчаке. Ему не довелось увидеть освобожденный Юхнов, зато он был среди тех, кто испещрил своими подписями стены рейхстага в Берлине.
Может быть, он и доныне служил бы в армии, если бы не автомобильная катастрофа, случившаяся в пятьдесят втором году. Крепко пострадали и без того израненные ноги Старчака. Пришлось уволиться в отставку. Но, как и прежде, у него каждая минута на счету. Обучение молодых парашютистов, выполнение множества партийных поручений, работа в различных комиссиях. Да мало ли дел у человека, который привык трудиться! Несколько слов о других героях повести.
Уже было сказано, что многие не отозвались на перекличке, которую провел Старчак.
Погиб на Северо-Западном фронте, преодолевая со своей ротой водный рубеж, старший лейтенант Анатолий Левенец. Старчак разыскал его мать и рассказал ей все, что знал о сыне. Взорвал себя, уничтожая мост в тылу врага, неподалеку от Мозыря, бесстрашный Мальшин, тот самый, который всегда дружески подшучивал над Улмджи Эрдеевым, заставляя его чистить свой автомат.
Не стало мужественного и великодушного Бориса Петрова. Его мать Евфалия Михайловна переслала мне из Вурнаров письмо парашютистки-разведчицы Людмилы Беляевой, рассказавшей,, при каких обстоятельствах он погиб. В августе сорок третьего года самолёт, на котором Петров возвращался после выброски десанта во вражеском тылу, был подбит и загорелся. Борис пропустил вперед, к дверям, товарищей, а когда хотел выпрыгнуть сам, самолет уже был объят пламенем...
Казнен в сорок четвертом году в центральной тюрьме гестапо в Риге отважный парашютист-разведчик Анатолий Авдеенко. К сожалению, в этих записках его имя почти не встречается, но, быть может, удастся рассказать о нем особо.
Авдеенко оставил жену, разведчицу-радистку Аню, и маленькую дочь Светлану. Совсем недавно я разыскал их, и Светлана, ставшая уже студенткой торгового техникума, тотчас же поехала к Старчаку. Он, сразу же узнав дочь товарища, рассказал ей об отце.
Комиссара Николая Щербину, своего верного друга, Старчак потерял из виду: изменчивая военная судьба раскидала их в разные стороны. Доходили стороной вести о том, что Щербина отличился в боях, был тяжело ранен. Однажды - это было уже после войны - кто-то из общих знакомых передал Старчаку привет от Щербины, сказал, что тот уже подполковник. Адрес у Щербины в то время должен был измениться, поэтому писать пока было некуда.
Щербина уехал в какие-то дальние края, потом уезжал Старчак. И так они, потеряв друг друга из виду, не смогли ни встретиться, ни завязать переписку.
Несколько лет спустя Старчак стал наводить справки о Щербине, Он обращался в Управление воздушно-десантных войск, в Политическое управление и во многие другие организации. И наконец ему сообщили, что Щербина умер в сорок девятом гаду от ран, полученных на войне.
Не довелось Старчаку встретиться и с бесстрашным парашютистом Петром Балашовым. Он перешел в пятьсот шестьдесят девятый штурмовой авиационный полк, стал командиром эскадрильи. Петр Балашов участвовал во многих воздушных боях, храбро сражался и погиб. Но имя его помнят и спортсмены, и военные парашютисты, и летчики полка тяжелых бомбардировщиков, и летчики пятьсот шестьдесят девятого штурмового полка, которых он водил в бой. Балашов прожил чуть больше тридцати лет...
Александр Буров теперь главный металлург большого завода.
Остался в живых и земляк Бурова Руф Демин. Простая русская семья Гущевых спрятала и выходила его. Как только деревня была освобождена, Дёмина увезли в госпиталь.
Там он пролежал почти полгода, перенес семь операций и вернулся в Кольчугино на протезах.
Я встретился с ним совершенно случайно на смотре любительских духовых оркестров. Демин приехал в Москву вместе с музыкантами из Кольчугинского Дворца культуры, где он руководит оркестром.
Встретившись с Деминым после стольких лет разлуки, Старчак сказал:
- А ты, Руф, все такой же крепкий. Помнишь, как в Юхнове мы с тобой боролись?
- Нет, не помню, - рассмеялся Демин, - А вот того, что вы отослать меня назад в Кольчугино собирались, никогда вам не прощу!..
Многие бойцы отряда Старчака погибли. Из двенадцати кольчугинцев вернулись с фронта лишь трое - Буров, Демин и третий их товарищ, Константин Власов. Дорогой ценой завоевана победа...
Не знает Старчак, что с Кузьминой, не известна ему судьба Гриши Туляка и многих других боевых товарищей. Может быть, прочитав эти строки, они или их близкие отзовутся?.. Ведь многие из тех, чья судьба оставалась неизвестной Старчаку, откликнулись, и вновь возрождается фронтовое товарищество.
К своему командиру часто приезжают из Раменского работающие и живущие там друзья - Андрей Гришин и Сергей Шкарупо. Навещают Старчака Александр Буров и Афанасий Вдовин, ныне бригадир в орловском колхозе. Приезжает Георгий Кириллович Авдулов, начавший войну рядовым бойцом н ставший подполковником. Шлет письма из Свердловска подполковник Андрей Прохорович Кабачевский.
Часто бывает у своего командира Иван Андреевич Бедрин. Он летал на самолете-штурмовике, участвовал в copок третьем году в знаменитом сражении на Курской дуге, был тяжело ранен в воздушном бою...
Раз в год, в ясный летний денек, Старчак и его товарищи по оружию собираются в Москве и отправляются по Варшавскому шоссе в Юхнов.
Однажды автобус, в котором ехали Старчак и его товарищи, обогнали трехосные бронированные грузовики с эмблемой воздушно-десантных войск - белыми крыльями самолета и раскрытым куполом парашюта. Молодые десантники, сидя плечо к плечу в кузовах машин, что-то пели... Ветер относил их песню, но чувствовалось, что песня эта, бодрая, задорная, зовущая вперед.
- Наша смена, - сказал полковник Старчак. - Надежная смена.
За окнами мелькали перелески, поля, отстроенные после войны села - все, что так дорого сердцу.
Полковник и его спутники знают: рано успокаиваться, рано складывать оружие. Они слышат угрозы, которые выкрикивают наши недруги.
Старчак сидит у окна, и встречный ветер треплет страницы книжки, которую он читает. На черной обложке два самолета выбрасывают из своих чрев десант. "Внимание, парашютисты!" - вытиснено на картоне...
Автор книги Алькмар фон Гове. Он пытается внушить читателю, что немцы потерпели поражение потому, что фюрер недооценивал парашютные войска.
Недобитый гитлеровец взывает к будущим завоевателям: "Не повторяйте роковой ошибки! Вперед по воздушным мостам!.."
А чтобы они, будущие завоеватели, чувствовали себя уверенней, подбадривает их: "Страна, где невелика плотность населения, может быть названа "пространством без народа". Не будет никакого риска, если вы прогуляетесь туда, где мирно зреют хлеба и виднеются редкие крестьянские домики, на своих вертолетах, самолетах-вагонах, конвертопланах!.."
Старчак читает полные спеси и скрытой обиды строки, и ему вспоминаются первые гитлеровские парашютисты, которых он видел тогда, в июне сорок первого года, на шоссе близ Минска. И ярче других встает в памяти один из них, тот самый, молодой, светловолосый, лежавший навзничь, раскинув ноги, обутые в высокие шнурованные ботинки. Вспоминаются его сухие голубые глаза, уже не видя, смотревшие на солнце...
Что привело его на чужую землю, ставшую для него могилой?
Какими словами прельстили его гитлеровские пропагандисты?
Что думал он в свой последний миг?
Новый фашистский вещатель Алькмар фон Гове вербует новых авантюристов, обещая им удачу в чужом небе и на чужой земле.
Автобус, в котором едет Старчак с товарищами, то опускаясь в ложбины, то поднимаясь на взгорья; мчится по узкой ленте шоссе.
А справа и слева мелькают рощи, пробегают деревни, тянутся золотые поля...
"Здесь, на этих полях, - советует Алькмар фон Гове, - могут пройти танки высаженных с воздуха дивизий, сосредоточиваясь для нанесения сокрушительного удара по жизненно важному району страны... С неба будут "падать" целые воздушно-десантные дивизии, чтобы тут же развернуть боевые действия, или "воздушно-десантные роты и взводы, имеющие диверсионные и другие специальные задания, выполнив которые они снова будут взяты на самолет и исчезнут, как мираж..."
"Гладко было на бумаге, да забыли про овраги а по ним шагать", - думает Старчак, закрывая книгу.
- Ну что ж, - говорит он, отвечая своим мыслям, - в Музее Советской Армии, где сложены знамена поверженного гитлеровского, воинства, найдется место и для знамен, под которыми рискнули бы пойти на нашу землю будущие завоеватели.