Страница:
— На дорогах у нас очень уж грязно, милорд, — пробурчал он, теребя шапку. — У нас тут ужас, сколько было дождей. Может, вам лучше поехать на юг?
Неужели вся Англия спятила за время его отсутствия? Когда это наемный извозчик вступал с ним в пререкания?
— Я совершенно уверен, что мне не нужно на юг, — процедил он надменно, — точнее, я в этом непоколебимо уверен. А теперь, сэр, если вам угодно оказать мне величайшую любезность покончить с разговорами, я буду вам весьма признателен!
Извозчик, нахмурившись, надел шапку.
— Говорю же, грязно, — пробормотал он себе под нос, уселся на свое сиденье и добавил к сказанному еще что-то такое, чего Артур не разобрал, но что прозвучало достаточно язвительно.
— Я прекрасно вас слышу! — заявил ему Артур, влезая в фаэтон. Захлопнув дверцу, он с рассерженным видом опустился на скамью напротив Керри.
Но достаточно было один раз взглянуть на нее, чтобы Артур забыл о своем раздражении.
— Можно подумать, что наш извозчик питает особое отвращение к дорожной грязи. Остается только удивляться, зачем он вообще стал извозчиком, — хмыкнул он.
Керри молча улыбнулась и посмотрела в мутное серое окно.
Артур нахмурился — еще два дня назад Керри засмеялась бы. Эта молчаливость появилась у нее, когда он сказал, что они входят в кингстонскую гавань. Он вообще-то не очень разбирался в изменчивых женских настроениях — и не имел к этому склонности, — но тогда он это заметил и предположил, что ее грусть связана с воспоминаниями о Шотландии — и о Томасе. На протяжении последних нескольких дней она не один раз вслух высказывала тревогу о своем родственнике. Правда, Артур считал, что эти тревоги — непоправимая растрата хорошего настроения; кто-кто, а уж Томас, этот грубый осел, проложит себе дорогу в жизни. Черт побери, Артур не удивился бы, если бы узнал, что этот упрямый осел добыл себе славу и состояние какой-нибудь жуткой выдумкой. У мужчин вроде Маккиннонов всегда так получается…
— А ваш друг граф, он, правда, не сочтет, что я бесцеремонна?
Тихий голос Керри оторвал Артура от размышлений; он заметил озабоченное выражение на ее лице и успокаивающим жестом положил руку ей на колено.
— Поверьте мне, Олбрайт с радостью нас примет.
Керри окинула взглядом свою поношенную черную юбку и нахмурилась.
И вдруг Артур все понял и впервые в жизни пожалел, что в его распоряжении нет целого королевства — или больших денег под рукой, — чтобы предоставить Керри возможность выбрать себе платья, драгоценности и обувь прямо здесь, в этой малонаселенной области Англии. Он был готов на все, лишь бы порадовать ее, лишь бы на лице ее вновь появилась веселая улыбка.
Конечно, он дарил безделушки своим любовницам или делал им маленькие подарки, чтобы пригладить взъерошенные перышки, когда они начинали высказывать свое недовольство его отношением к ним. Но никогда еще ему до такой степени не хотелось положить к ногам женщины весь мир, никогда еще не ощущал он такой жгучей потребности сделать женщину счастливой. И никогда еще он не признавался себе, что абсолютно не способен это сделать. Потому что, каким бы влиятельным человеком он ни был, какими бы возможностями ни обладал, сейчас это не имело значения, ибо у него при себе осталось так мало денег, что и говорить о них не стоило, и он знал, что их примут в Лонг-бридже в том виде, в каком они предстанут перед его друзьями. Или не примут… Артур понятия не имел, как он поступит, если Лилиане не понравится их вторжение в ее дом — неожиданное и неуместное. Больше того, он сознавал, что способность сомневаться абсолютно во всем за последнее время стала для него привычной.
Вот что, значит, связаться с Керри Маккиннон.
К тому времени, когда они добрались до подъездной аллеи длиной в милю, ведущей к имению Лонгбридж, Артура уже перестало заботить, в каком виде они предстанут перед Олбрайтами и вообще перед всем дурацким высшим обществом. Дважды они увязали в грязи, и ему приходилось вместе с кучером толкать экипаж. Снова пошел холодный дождь, и он промок до костей. Никогда в жизни он не был таким измученным, озябшим и изголодавшимся, как в этот день, и ей же богу, Эдриену Спенсу, так или иначе, придется их принять.
Естественно, извозчик отказался ехать дальше, когда начался ливень. Вследствие чего Артур и Керри стояли в массивных кирпичных воротах под почти не защищающим от дождя навесом, пока дождь не стих. То есть почти стих. Поскольку Артур уже смирился с мыслью, что солнце навсегда спряталось за тучами, он взял их сумки, изобразил на лице улыбку — ради Керри — и направился по раскисшей дороге к дому, с трудом вытаскивая ноги из грязи. Этот отрезок пути отнял у них последние силы, но Керри ни разу не пожаловалась и не заявила, что больше не в состоянии идти. Характер у нее сильный, в этом ей не откажешь, более сильный, чем у него, потому что он уже готов был сесть у дороги и захныкать, как дитя.
Они шли, пока не оказались у огромного навеса, предохраняющего массивные дубовые двери Лонгбриджа от дождя. Остановившись, они уставились на страшную морду, вырезанную на медном дверном молотке. Они долго стояли молча около дверей. Когда Артур, наконец, покосился на Керри, он увидел, что она смотрит на него с таким сокрушенным видом, что он не сумел — хотя и пытался изо всех сил — найти слова ободрения. Артур перевел глаза на мерзкую морду на молотке; он мог бы весь вечер изучать это произведение искусства, если бы вдруг дверь не распахнулась так стремительно, что их с Керри чуть не сбило с ног. Артур жмурился от хлынувшего на них яркого света, пока не начал ясно различать мраморные плиты и позолоченные статуи, украшающие холл.
— Боже мой! Боже мой!
Артур сразу узнал этот голос — он принадлежал Максу, дворецкому Эдриена, весьма надменному малому.
— Макс, — заговорил он, растягивая слова и пытаясь сфокусировать на нем ослепленный взгляд, — а что, Эдриена здесь нет?
Макс, который был на добрых шесть дюймов ниже Артура, изумленно уставился на него, и его круглые глаза явственно выразили, насколько он шокирован.
— Милорд Артур! — задохнулся он. — Что за трагедия вас постигла?
Что за трагедия? Почему трагедия? Приключение настолько причудливое, что в него нельзя поверить, — это так, но трагедия? Это вовсе не трагедия; это дурацкая комедия! Артур ничего не смог поделать: происходящее внезапно показалось ему необычайно смешным, и он расхохотался.
— Тысяча звезд свалилась на меня, если хотите знать, — проговорил он сквозь смех, прекрасно понимая при этом, что вид у него совершенно безумный. — Тысяча звезд, Макс, и все на голову. А теперь, будьте так добры, сообщите старине Эдриену, что я явился к нему с визитом.
Макс смерил Артура взглядом с ног до головы, потом посмотрел на Керри.
— Милорд, граф пребывает в поместье. Прошу вас, проходите. — Он поклонился и отступил в сторону, слабым жестом предлагая им войти в холл.
Все еще посмеиваясь, Артур положил руку Керри на талию и легонько подтолкнул вперед. Но она неожиданно отпрянула и отказалась входить.
— Ничего страшного, — прошептал он. — Пойдемте.
— Нет, — замотала она головой и с такой силой оттолкнулась от него, пытаясь отойти от дверей, что он чуть не потерял равновесие.
Вид у Макса был огорченный; ради дворецкого Артур изобразил на лице улыбку и, наклонившись к уху Керри, прошептал:
— Что вы намерены делать? Простоять здесь всю ночь? Пошли же, мы просто войдем, и все.
— Нет! — прошипела она и толкнула его локтем под ребра. — Я не войду сюда в таком виде!
Чудно. Ну, просто чудно! Он тащит ее из самой Шотландии, и выходит, только для того, видите ли, чтобы она теперь артачилась! Ладно, ладно, он ведь понимает, почему ей не хочется входить — Олбрайты ничего никогда не делают наполовину, и продуманный декор их холла — расписанные карнизы, покрытые позолотой статуи и оконные переплеты, мраморные плиты и великолепный размах лестницы — заявлял о том, какие сокровища спрятаны в этом доме. При всем при том для Артура и Керри это было единственное убежище на много миль в округе, а они промокли до нитки. Поэтому Артур не склонен был дискутировать на сей счет.
— Входите, — сказал он тоном, исключающим любые возражения. — Мы можем все обсудить в тепле с таким же успехом, как и под дождем.
— Нет!
Резко вздохнув, Артур повернулся и схватил Керри за плечи, больше не думая о том, что услышит или увидит Макс.
— У вас нет выбора, Керри! Либо этот дом — либо конюшня, и поверьте, вам не захочется находиться в конюшне рядом с Громом!
Керри с вызовом вздернула подбородок.
— Я предпочитаю конюшню!
— Это нетрудно устроить! — сердито парировал он.
— Прекрасно! В таком случае скажите, куда мне идти, потому что мне очень хочется поскорее уйти отсюда, пока я не попалась на глаза еще кому-нибудь!
— Артур?
Вздрогнув при звуке женского голоса, Артур и Керри одновременно посмотрели в ту сторону. В холле стояла Лилиана Спенс, вид у нее был недоумевающий. Она изумленно воззрилась на Артура, потом перевела взгляд на Керри. Точеная светлая бровь приподнялась в немом вопросе.
Проклятие! Артур откашлялся.
— Лилиана. Я должен извиниться за то, что прибыл так… да, так… вы, конечно, удивлены…
— Прошу вас, войдите. Вы, наверное, очень замерзли, — проговорила она, обращаясь к Керри и торопливо направилась к ним, протягивая руку.
— Н-нет, благодарю вас, — пробормотала Керри, отшатнувшись и наступив при этом Артуру на ногу. — Мне бы не хотелось портить ваш дом — я имею в виду грязь…
— Вздор. Это всего лишь пол, и вы не могли бы испортить его, даже если бы попытались, мисс…
— Леди Олбрайт, позвольте представить вам миссис Маккиннон из Гленбейдена, что в Шотландии, — быстро вмешался Артур.
— В Шотландии! — Лицо Лилианы просияло улыбкой. — То-то мне показалось, что я заметила легкий акцент! Ах, как это чудесно, миссис Маккиннон! Мне страшно хочется побывать в Шотландии, и я уже прочла все прекрасные стихотворения Вордсворта. Муж обещает отвезти меня туда, как только дети немного подрастут. — Лилиана замолчала, посмотрела через открытые двери на серое небо, потом на грязную красную сумку и дружелюбно улыбнулась Керри. — Нужно переодеть вас в сухое, — озабоченно произнесла она, жестом приказав Максу закрыть двери.
— Нет, — мгновенно возразила Керри, — я не хочу вторгаться…
— Что значит «вторгаться», миссис Маккиннон? Для меня это истинное удовольствие — принять в своем доме настоящую шотландку. А вам, Артур, — сурово проговорила Лилиана, — вам, простите, что я так говорю, нужно принять ванну. Макс, велите немедленно приготовить две ванны, — распорядилась она и обняла Керри, не обращая внимания на грязь, тут же прилипшую к ее руке. — Прошу вас, миссис Маккиннон, входите. Вы можете простудиться до смерти.
Сердито зыркнув на Артура, Керри позволила Лилиане увлечь себя в холл.
— Артур, Макс сейчас поможет вам, — бросила Лилиана через плечо, поднимаясь по изогнутой лестнице и увлекая за собой Керри.
Артур понял, почему Эдриен так любит эту женщину — она ни разу не оглянулась, чтобы посмотреть, как грязная юбка Керри волочится по голубому ковру, покрывающему лестницу, равно как не взглянула ни на ее волосы, ни на испачканную одежду. Она разговаривала с Керри как с равной, и за одно это Артур будет преклоняться перед Лилианой Спенс до конца своих дней.
— Господи, да что такое случилось с твоими сапогами?
Артур закрыл глаза и быстренько попросил Господа, чтобы в его жизни не часто выпадали такие дни, как этот. Наконец он открыл глаза и увидел Эдриена, небрежно прислонившегося к стене и поглядывавшего на него с удивлением и насмешкой.
— Могу сообщить вам, сударь, если вы сами этого не знаете, что вид у вас просто чудовищный.
— Весьма благодарен, Олбрайт, за любезный комплимент. — Эдриен пропустил эти слова мимо ушей и, закинув голову, посмотрел туда, где только что исчезли Лилиана и Керри.
— Полагаю, ты догадываешься, с каким трепетом я предвкушаю рассказ о том, как ты оказался здесь и, естественно, почему в таком виде — и с новой подопечной.
Да, Артур мог себе представить, какой трепет охватил Эдриена, и, нетерпеливо издохнув, провел грязной рукой по спутанным волосам.
— Я был бы очень рад получить от тебя взамен горячую ванну и бутылку твоего лучшего виски. — Эдриен поднял брови.
— Бутылку, вот как? Прекрасно, я велю Максу принести самое лучшее виски — думаю, ничто другое недостойно сопровождать твой занимательный рассказ.
И судя по всему, он вознамерился услышать этот рассказ немедленно, потому что пошел следом за Артуром в ванную комнату, где уже была готова для него ванна. Артур пренебрег нетерпением Эдриена и с наслаждением погрузился в горячую воду. Закрыв глаза и положив голову на край фаянсовой ванны, он позволил воде пропитать все поры кожи и с помощью мыла и мочалки избавился от десятидневной грязи. Время от времени он открывал глаза и снова видел Эдриена, который растянулся на длинной, обитой шелком скамье у окна, согнув ногу в колене и упираясь в нее каблуком, не жалея прекрасной ткани. Одной рукой он поддерживал голову, в другой держал хрустальный стакан, из которого неторопливо потягивал старое шотландское виски — в те минуты, когда не устремлял внимательный взгляд на Артура.
Артур только еще начал чувствовать себя человеком, когда Эдриен нетерпеливо произнес:
— Ну, давай же.
Артур фыркнул в ответ, растирая себя мочалкой.
— Ах, Кристиан, ты ведь не собираешься дразнить меня, правда? Ну взгляни же на все с моей точки зрения. Ты появляешься из ниоткуда после странного набега на Шотландию и длительного отсутствия, покрытый по непонятной причине с ног до головы грязью и в придачу под ручку с какой-то шотландкой. А теперь решил изобразить скромника? Ну, уж нет!
Артур усмехнулся.
— Ты говоришь так, словно никогда не появлялся на Маунт-стрит при подозрительных обстоятельствах, Олбрайт. Не можешь же ты отрицать — ты должен, просто обязан признать это: я никогда не лез к тебе в подобных случаях с настойчивыми расспросами, — ответствовал он и глубже погрузился в ванну.
— Ну да, наверное. Но ведь ты — Артур. И, кроме того, я никогда не появлялся под ручку с незнакомой женщиной — ты, очевидно, спутал меня с Кеттерингом.
В ответ на это раздалось новое фырканье — Джулиан действительно несколько раз появлялся у его дверей под руку с незнакомыми женщинами… а также с очень даже знакомыми.
— Кеттеринга я тоже не расспрашивал, хотя видит Бог — следовало бы.
— Ну, так начинай же. Твой брат прислал мне два письма, интересуясь, не видел ли я тебя, случайно. Мы уже все начали немного беспокоиться. Так кто такая эта женщина, где ты, собственно говоря, был и что ты сделал с этими превосходными сапогами?
Как это ни смешно, но до этой минуты Артур не представлял себе, в каких выражениях объяснит, кто такая Керри. Или как расскажет, где он обретался в последние недели. Или зачем рисковал своей шеей, чтобы привезти ее сюда. Он посмотрел на одного из своих самых близких друзей.
Эдриен выпрямился, нагнулся вперед, держа в руке стакан и нетерпеливо глядя на Артура.
— Кто она, Артур?
Господи, если бы он сам это знал! Что же он делает? Что за безумие одолело его, каким демоном он одержим? Какой демон вбил ему в голову, что он может привезти Керри сюда и что при этом ему не зададут никаких вопросов, не потребуют никаких объяснений?
— Я не могу представить себе, что случилось в Шотландии, но, похоже, эта особа очень дорога тебе, если ты ввязался в такую передрягу, — задумчиво проговорил Эдриен.
Если бы он только знал…
— Дороже жизни, — пробормотал Артур. Это признание удивило его самого гораздо больше, кажется, чем Эдриена. Он вовсе не собирался говорить ничего подобного, но слова эти невольно сорвались с его губ и были произнесены прежде, чем он успел их остановить.
— Она шотландка. И вдова одного безземельного бедняка. Она… она ничто.
— Прошу прощения, — удивился Эдриен, — очевидно, для тебя она очень даже что-то.
Тогда Артур взглянул на своего друга, уверенный, что увидит на его лице какие-либо признаки осуждения, намек на то, что он не примет Керри.
Он ничего такого не увидел.
Но зато он увидел на лице Эдриена черты аристократизма и спокойное выражение, а в голосе услышал выработанное годами искусное безразличие. Без сомнения, Эдриен пытался вникнуть в эту странную ситуацию, пытался в ней разобраться. Но как ему объяснить? Как объяснить Эдриену, что Керри перевернула всю его жизнь?
— Ты помнишь, — тихо начал он, — тот вечер, когда мы вчетвером сопровождали Алекса в оперу? В тот вечер он впервые появился в своей только что абонированной ложе.
Некоторое время Эдриен смотрел на виски в своем стакане.
— Я ясно помню это, — ответил он, посмотрев на Артура. — Очень ясно. Филипп, как обычно, выпил слишком много бренди.
— В таком случае ты, конечно, вспомнишь, как он сверх меры разозлил Алекса, приведя в его ложу мисс Дафну.
Эдриен опять кивнул.
Артур посмотрел на огонь в камине. Он прямо воочию видел Филиппа в ложе, его белокурую голову, склоненную к Дафне, — он объяснял ей содержание оперы. Алекс — герцог, человек, уважающий приличия, — был мертвенно бледен. Дафна — одна из подопечных мадам Фарантино, женщина, которая ублажала мужчин из аристократических кругов в тайном борделе позади кабачка Тома О'Шантера. Она была любовницей Филиппа, а в те дни он сильно увлекся ею, и увлечение это могло соперничать разве что с его пристрастием к бренди.
Алекс пригласил четырех повес с Риджент-стрит в свою ложу на открытие оперного сезона. Это было время, когда «Тайме» редко выходил без упоминания об их подвигах. Во время увертюры Филипп исчез, а потом появился под ручку с Дафной в самом неподходящем месте — в паузе, когда все толпились в ложе, чтобы нанести визит или в надежде быть представленными герцогу. Алекс был в ярости из-за выходки Филиппа и растерян, но ничего не мог сделать, иначе вышел бы скандал.
— Я страшно рассердился тогда, — продолжал Артур. — Когда я позже упрекнул Филиппа за его недостойное поведение, он посмотрел на меня, словно я в чем-то его разочаровал. Помню, я подумал, что это довольно странная реакция на мое возмущение. «Ты же общаешься с женщинами вроде Дафны, — сказал он мне. — Или ты полагаешь, что женщины, на которых ты ездишь верхом, настолько незначительны за пределами твоей постели, что им нужно отказывать даже в таких простых удовольствиях, как музыка?»
Артур замолчал, вспоминая, как почувствовал тогда себя униженным, и не в последнюю очередь еще и потому, что в этой отповеди Филиппа заключалось зерно истины. Эдриен молчал, ожидая, когда Артур продолжит свой рассказ.
— Конечно, я относился к этой женщине с достаточным уважением, — признался он, мысленно спросив себя, является ли это истинной правдой. — Но оперная ложа Алекса? Это нельзя себе представить, нельзя объяснить. Я должен был думать о его репутации: он был новоиспеченным герцогом и старался соответствовать своему титулу. Многие пришли бы в восторг, если бы он допустил промах. Я сказал все это Филиппу и напомнил ему, что Дафна не должна забывать, кто она такая и что само ее присутствие нанесло ущерб важной работе моего брата, которая заключается в проведении общественных реформ, ставящих перед собой цель помочь именно таким женщинам, как она.
— Не сомневаюсь, что он в ответ только посмеялся, — пробормотал Эдриен.
— Он сказал: «В таком случае, Артур, твой брат подсовывает нам фальшивые реформы, если говорит, что намерен помочь таким людям, как Дафна. Потому что Дафна — живое, дышащее человеческое существо, такое же дитя Господа Бога, как ты или я. Она так же заслуживает его уважения, как и всякий другой, но если она не настолько хороша, чтобы сидеть в его ложе, значит, нет надежды, что ее можно спасти от таких людей, как твой брат».
Артур посмотрел на Эдриена.
— Керри действительно что-то для меня — она из того слоя общества, с которым, как я всегда думал, мне никогда не придется соприкоснуться, человек, не принадлежащий к моему классу, человек, чье появление в свете может запятнать доброе имя моей семьи. И все же она коснулась меня — коснулась так, что я почти не в состоянии это осознать и еще меньше описать. Она что-то для меня, да. Она все для меня — она живое, дышащее существо, такое же дитя Господа Бога, как ты или я, и так же заслуживает моего уважения, как и любой другой.
Эдриен, прищурившись, долго смотрел в глаза Артуру, а потом допил свое виски.
— Ну, тогда это делает ее чем-то и для меня. А теперь, надеюсь, ты вылезешь, наконец, из ванны, а я должен решить, что с ней делать.
Встав со скамьи, он с шутовским видом поклонился Артуру и направился к двери.
— Я не сомневаюсь, что Макс принес тебе лучшее из моей одежды, — улыбнулся он. — Мы будем вас ждать в Золотом салоне.
С этими словами он вышел, и Артур услышал, как он велит Максу принести еще бутылку из погреба, «потому что Кристиану виски весьма пригодится».
Он фыркнул и с головой погрузился в теплую воду.
Глава 18
Неужели вся Англия спятила за время его отсутствия? Когда это наемный извозчик вступал с ним в пререкания?
— Я совершенно уверен, что мне не нужно на юг, — процедил он надменно, — точнее, я в этом непоколебимо уверен. А теперь, сэр, если вам угодно оказать мне величайшую любезность покончить с разговорами, я буду вам весьма признателен!
Извозчик, нахмурившись, надел шапку.
— Говорю же, грязно, — пробормотал он себе под нос, уселся на свое сиденье и добавил к сказанному еще что-то такое, чего Артур не разобрал, но что прозвучало достаточно язвительно.
— Я прекрасно вас слышу! — заявил ему Артур, влезая в фаэтон. Захлопнув дверцу, он с рассерженным видом опустился на скамью напротив Керри.
Но достаточно было один раз взглянуть на нее, чтобы Артур забыл о своем раздражении.
— Можно подумать, что наш извозчик питает особое отвращение к дорожной грязи. Остается только удивляться, зачем он вообще стал извозчиком, — хмыкнул он.
Керри молча улыбнулась и посмотрела в мутное серое окно.
Артур нахмурился — еще два дня назад Керри засмеялась бы. Эта молчаливость появилась у нее, когда он сказал, что они входят в кингстонскую гавань. Он вообще-то не очень разбирался в изменчивых женских настроениях — и не имел к этому склонности, — но тогда он это заметил и предположил, что ее грусть связана с воспоминаниями о Шотландии — и о Томасе. На протяжении последних нескольких дней она не один раз вслух высказывала тревогу о своем родственнике. Правда, Артур считал, что эти тревоги — непоправимая растрата хорошего настроения; кто-кто, а уж Томас, этот грубый осел, проложит себе дорогу в жизни. Черт побери, Артур не удивился бы, если бы узнал, что этот упрямый осел добыл себе славу и состояние какой-нибудь жуткой выдумкой. У мужчин вроде Маккиннонов всегда так получается…
— А ваш друг граф, он, правда, не сочтет, что я бесцеремонна?
Тихий голос Керри оторвал Артура от размышлений; он заметил озабоченное выражение на ее лице и успокаивающим жестом положил руку ей на колено.
— Поверьте мне, Олбрайт с радостью нас примет.
Керри окинула взглядом свою поношенную черную юбку и нахмурилась.
И вдруг Артур все понял и впервые в жизни пожалел, что в его распоряжении нет целого королевства — или больших денег под рукой, — чтобы предоставить Керри возможность выбрать себе платья, драгоценности и обувь прямо здесь, в этой малонаселенной области Англии. Он был готов на все, лишь бы порадовать ее, лишь бы на лице ее вновь появилась веселая улыбка.
Конечно, он дарил безделушки своим любовницам или делал им маленькие подарки, чтобы пригладить взъерошенные перышки, когда они начинали высказывать свое недовольство его отношением к ним. Но никогда еще ему до такой степени не хотелось положить к ногам женщины весь мир, никогда еще не ощущал он такой жгучей потребности сделать женщину счастливой. И никогда еще он не признавался себе, что абсолютно не способен это сделать. Потому что, каким бы влиятельным человеком он ни был, какими бы возможностями ни обладал, сейчас это не имело значения, ибо у него при себе осталось так мало денег, что и говорить о них не стоило, и он знал, что их примут в Лонг-бридже в том виде, в каком они предстанут перед его друзьями. Или не примут… Артур понятия не имел, как он поступит, если Лилиане не понравится их вторжение в ее дом — неожиданное и неуместное. Больше того, он сознавал, что способность сомневаться абсолютно во всем за последнее время стала для него привычной.
Вот что, значит, связаться с Керри Маккиннон.
К тому времени, когда они добрались до подъездной аллеи длиной в милю, ведущей к имению Лонгбридж, Артура уже перестало заботить, в каком виде они предстанут перед Олбрайтами и вообще перед всем дурацким высшим обществом. Дважды они увязали в грязи, и ему приходилось вместе с кучером толкать экипаж. Снова пошел холодный дождь, и он промок до костей. Никогда в жизни он не был таким измученным, озябшим и изголодавшимся, как в этот день, и ей же богу, Эдриену Спенсу, так или иначе, придется их принять.
Естественно, извозчик отказался ехать дальше, когда начался ливень. Вследствие чего Артур и Керри стояли в массивных кирпичных воротах под почти не защищающим от дождя навесом, пока дождь не стих. То есть почти стих. Поскольку Артур уже смирился с мыслью, что солнце навсегда спряталось за тучами, он взял их сумки, изобразил на лице улыбку — ради Керри — и направился по раскисшей дороге к дому, с трудом вытаскивая ноги из грязи. Этот отрезок пути отнял у них последние силы, но Керри ни разу не пожаловалась и не заявила, что больше не в состоянии идти. Характер у нее сильный, в этом ей не откажешь, более сильный, чем у него, потому что он уже готов был сесть у дороги и захныкать, как дитя.
Они шли, пока не оказались у огромного навеса, предохраняющего массивные дубовые двери Лонгбриджа от дождя. Остановившись, они уставились на страшную морду, вырезанную на медном дверном молотке. Они долго стояли молча около дверей. Когда Артур, наконец, покосился на Керри, он увидел, что она смотрит на него с таким сокрушенным видом, что он не сумел — хотя и пытался изо всех сил — найти слова ободрения. Артур перевел глаза на мерзкую морду на молотке; он мог бы весь вечер изучать это произведение искусства, если бы вдруг дверь не распахнулась так стремительно, что их с Керри чуть не сбило с ног. Артур жмурился от хлынувшего на них яркого света, пока не начал ясно различать мраморные плиты и позолоченные статуи, украшающие холл.
— Боже мой! Боже мой!
Артур сразу узнал этот голос — он принадлежал Максу, дворецкому Эдриена, весьма надменному малому.
— Макс, — заговорил он, растягивая слова и пытаясь сфокусировать на нем ослепленный взгляд, — а что, Эдриена здесь нет?
Макс, который был на добрых шесть дюймов ниже Артура, изумленно уставился на него, и его круглые глаза явственно выразили, насколько он шокирован.
— Милорд Артур! — задохнулся он. — Что за трагедия вас постигла?
Что за трагедия? Почему трагедия? Приключение настолько причудливое, что в него нельзя поверить, — это так, но трагедия? Это вовсе не трагедия; это дурацкая комедия! Артур ничего не смог поделать: происходящее внезапно показалось ему необычайно смешным, и он расхохотался.
— Тысяча звезд свалилась на меня, если хотите знать, — проговорил он сквозь смех, прекрасно понимая при этом, что вид у него совершенно безумный. — Тысяча звезд, Макс, и все на голову. А теперь, будьте так добры, сообщите старине Эдриену, что я явился к нему с визитом.
Макс смерил Артура взглядом с ног до головы, потом посмотрел на Керри.
— Милорд, граф пребывает в поместье. Прошу вас, проходите. — Он поклонился и отступил в сторону, слабым жестом предлагая им войти в холл.
Все еще посмеиваясь, Артур положил руку Керри на талию и легонько подтолкнул вперед. Но она неожиданно отпрянула и отказалась входить.
— Ничего страшного, — прошептал он. — Пойдемте.
— Нет, — замотала она головой и с такой силой оттолкнулась от него, пытаясь отойти от дверей, что он чуть не потерял равновесие.
Вид у Макса был огорченный; ради дворецкого Артур изобразил на лице улыбку и, наклонившись к уху Керри, прошептал:
— Что вы намерены делать? Простоять здесь всю ночь? Пошли же, мы просто войдем, и все.
— Нет! — прошипела она и толкнула его локтем под ребра. — Я не войду сюда в таком виде!
Чудно. Ну, просто чудно! Он тащит ее из самой Шотландии, и выходит, только для того, видите ли, чтобы она теперь артачилась! Ладно, ладно, он ведь понимает, почему ей не хочется входить — Олбрайты ничего никогда не делают наполовину, и продуманный декор их холла — расписанные карнизы, покрытые позолотой статуи и оконные переплеты, мраморные плиты и великолепный размах лестницы — заявлял о том, какие сокровища спрятаны в этом доме. При всем при том для Артура и Керри это было единственное убежище на много миль в округе, а они промокли до нитки. Поэтому Артур не склонен был дискутировать на сей счет.
— Входите, — сказал он тоном, исключающим любые возражения. — Мы можем все обсудить в тепле с таким же успехом, как и под дождем.
— Нет!
Резко вздохнув, Артур повернулся и схватил Керри за плечи, больше не думая о том, что услышит или увидит Макс.
— У вас нет выбора, Керри! Либо этот дом — либо конюшня, и поверьте, вам не захочется находиться в конюшне рядом с Громом!
Керри с вызовом вздернула подбородок.
— Я предпочитаю конюшню!
— Это нетрудно устроить! — сердито парировал он.
— Прекрасно! В таком случае скажите, куда мне идти, потому что мне очень хочется поскорее уйти отсюда, пока я не попалась на глаза еще кому-нибудь!
— Артур?
Вздрогнув при звуке женского голоса, Артур и Керри одновременно посмотрели в ту сторону. В холле стояла Лилиана Спенс, вид у нее был недоумевающий. Она изумленно воззрилась на Артура, потом перевела взгляд на Керри. Точеная светлая бровь приподнялась в немом вопросе.
Проклятие! Артур откашлялся.
— Лилиана. Я должен извиниться за то, что прибыл так… да, так… вы, конечно, удивлены…
— Прошу вас, войдите. Вы, наверное, очень замерзли, — проговорила она, обращаясь к Керри и торопливо направилась к ним, протягивая руку.
— Н-нет, благодарю вас, — пробормотала Керри, отшатнувшись и наступив при этом Артуру на ногу. — Мне бы не хотелось портить ваш дом — я имею в виду грязь…
— Вздор. Это всего лишь пол, и вы не могли бы испортить его, даже если бы попытались, мисс…
— Леди Олбрайт, позвольте представить вам миссис Маккиннон из Гленбейдена, что в Шотландии, — быстро вмешался Артур.
— В Шотландии! — Лицо Лилианы просияло улыбкой. — То-то мне показалось, что я заметила легкий акцент! Ах, как это чудесно, миссис Маккиннон! Мне страшно хочется побывать в Шотландии, и я уже прочла все прекрасные стихотворения Вордсворта. Муж обещает отвезти меня туда, как только дети немного подрастут. — Лилиана замолчала, посмотрела через открытые двери на серое небо, потом на грязную красную сумку и дружелюбно улыбнулась Керри. — Нужно переодеть вас в сухое, — озабоченно произнесла она, жестом приказав Максу закрыть двери.
— Нет, — мгновенно возразила Керри, — я не хочу вторгаться…
— Что значит «вторгаться», миссис Маккиннон? Для меня это истинное удовольствие — принять в своем доме настоящую шотландку. А вам, Артур, — сурово проговорила Лилиана, — вам, простите, что я так говорю, нужно принять ванну. Макс, велите немедленно приготовить две ванны, — распорядилась она и обняла Керри, не обращая внимания на грязь, тут же прилипшую к ее руке. — Прошу вас, миссис Маккиннон, входите. Вы можете простудиться до смерти.
Сердито зыркнув на Артура, Керри позволила Лилиане увлечь себя в холл.
— Артур, Макс сейчас поможет вам, — бросила Лилиана через плечо, поднимаясь по изогнутой лестнице и увлекая за собой Керри.
Артур понял, почему Эдриен так любит эту женщину — она ни разу не оглянулась, чтобы посмотреть, как грязная юбка Керри волочится по голубому ковру, покрывающему лестницу, равно как не взглянула ни на ее волосы, ни на испачканную одежду. Она разговаривала с Керри как с равной, и за одно это Артур будет преклоняться перед Лилианой Спенс до конца своих дней.
— Господи, да что такое случилось с твоими сапогами?
Артур закрыл глаза и быстренько попросил Господа, чтобы в его жизни не часто выпадали такие дни, как этот. Наконец он открыл глаза и увидел Эдриена, небрежно прислонившегося к стене и поглядывавшего на него с удивлением и насмешкой.
— Могу сообщить вам, сударь, если вы сами этого не знаете, что вид у вас просто чудовищный.
— Весьма благодарен, Олбрайт, за любезный комплимент. — Эдриен пропустил эти слова мимо ушей и, закинув голову, посмотрел туда, где только что исчезли Лилиана и Керри.
— Полагаю, ты догадываешься, с каким трепетом я предвкушаю рассказ о том, как ты оказался здесь и, естественно, почему в таком виде — и с новой подопечной.
Да, Артур мог себе представить, какой трепет охватил Эдриена, и, нетерпеливо издохнув, провел грязной рукой по спутанным волосам.
— Я был бы очень рад получить от тебя взамен горячую ванну и бутылку твоего лучшего виски. — Эдриен поднял брови.
— Бутылку, вот как? Прекрасно, я велю Максу принести самое лучшее виски — думаю, ничто другое недостойно сопровождать твой занимательный рассказ.
И судя по всему, он вознамерился услышать этот рассказ немедленно, потому что пошел следом за Артуром в ванную комнату, где уже была готова для него ванна. Артур пренебрег нетерпением Эдриена и с наслаждением погрузился в горячую воду. Закрыв глаза и положив голову на край фаянсовой ванны, он позволил воде пропитать все поры кожи и с помощью мыла и мочалки избавился от десятидневной грязи. Время от времени он открывал глаза и снова видел Эдриена, который растянулся на длинной, обитой шелком скамье у окна, согнув ногу в колене и упираясь в нее каблуком, не жалея прекрасной ткани. Одной рукой он поддерживал голову, в другой держал хрустальный стакан, из которого неторопливо потягивал старое шотландское виски — в те минуты, когда не устремлял внимательный взгляд на Артура.
Артур только еще начал чувствовать себя человеком, когда Эдриен нетерпеливо произнес:
— Ну, давай же.
Артур фыркнул в ответ, растирая себя мочалкой.
— Ах, Кристиан, ты ведь не собираешься дразнить меня, правда? Ну взгляни же на все с моей точки зрения. Ты появляешься из ниоткуда после странного набега на Шотландию и длительного отсутствия, покрытый по непонятной причине с ног до головы грязью и в придачу под ручку с какой-то шотландкой. А теперь решил изобразить скромника? Ну, уж нет!
Артур усмехнулся.
— Ты говоришь так, словно никогда не появлялся на Маунт-стрит при подозрительных обстоятельствах, Олбрайт. Не можешь же ты отрицать — ты должен, просто обязан признать это: я никогда не лез к тебе в подобных случаях с настойчивыми расспросами, — ответствовал он и глубже погрузился в ванну.
— Ну да, наверное. Но ведь ты — Артур. И, кроме того, я никогда не появлялся под ручку с незнакомой женщиной — ты, очевидно, спутал меня с Кеттерингом.
В ответ на это раздалось новое фырканье — Джулиан действительно несколько раз появлялся у его дверей под руку с незнакомыми женщинами… а также с очень даже знакомыми.
— Кеттеринга я тоже не расспрашивал, хотя видит Бог — следовало бы.
— Ну, так начинай же. Твой брат прислал мне два письма, интересуясь, не видел ли я тебя, случайно. Мы уже все начали немного беспокоиться. Так кто такая эта женщина, где ты, собственно говоря, был и что ты сделал с этими превосходными сапогами?
Как это ни смешно, но до этой минуты Артур не представлял себе, в каких выражениях объяснит, кто такая Керри. Или как расскажет, где он обретался в последние недели. Или зачем рисковал своей шеей, чтобы привезти ее сюда. Он посмотрел на одного из своих самых близких друзей.
Эдриен выпрямился, нагнулся вперед, держа в руке стакан и нетерпеливо глядя на Артура.
— Кто она, Артур?
Господи, если бы он сам это знал! Что же он делает? Что за безумие одолело его, каким демоном он одержим? Какой демон вбил ему в голову, что он может привезти Керри сюда и что при этом ему не зададут никаких вопросов, не потребуют никаких объяснений?
— Я не могу представить себе, что случилось в Шотландии, но, похоже, эта особа очень дорога тебе, если ты ввязался в такую передрягу, — задумчиво проговорил Эдриен.
Если бы он только знал…
— Дороже жизни, — пробормотал Артур. Это признание удивило его самого гораздо больше, кажется, чем Эдриена. Он вовсе не собирался говорить ничего подобного, но слова эти невольно сорвались с его губ и были произнесены прежде, чем он успел их остановить.
— Она шотландка. И вдова одного безземельного бедняка. Она… она ничто.
— Прошу прощения, — удивился Эдриен, — очевидно, для тебя она очень даже что-то.
Тогда Артур взглянул на своего друга, уверенный, что увидит на его лице какие-либо признаки осуждения, намек на то, что он не примет Керри.
Он ничего такого не увидел.
Но зато он увидел на лице Эдриена черты аристократизма и спокойное выражение, а в голосе услышал выработанное годами искусное безразличие. Без сомнения, Эдриен пытался вникнуть в эту странную ситуацию, пытался в ней разобраться. Но как ему объяснить? Как объяснить Эдриену, что Керри перевернула всю его жизнь?
— Ты помнишь, — тихо начал он, — тот вечер, когда мы вчетвером сопровождали Алекса в оперу? В тот вечер он впервые появился в своей только что абонированной ложе.
Некоторое время Эдриен смотрел на виски в своем стакане.
— Я ясно помню это, — ответил он, посмотрев на Артура. — Очень ясно. Филипп, как обычно, выпил слишком много бренди.
— В таком случае ты, конечно, вспомнишь, как он сверх меры разозлил Алекса, приведя в его ложу мисс Дафну.
Эдриен опять кивнул.
Артур посмотрел на огонь в камине. Он прямо воочию видел Филиппа в ложе, его белокурую голову, склоненную к Дафне, — он объяснял ей содержание оперы. Алекс — герцог, человек, уважающий приличия, — был мертвенно бледен. Дафна — одна из подопечных мадам Фарантино, женщина, которая ублажала мужчин из аристократических кругов в тайном борделе позади кабачка Тома О'Шантера. Она была любовницей Филиппа, а в те дни он сильно увлекся ею, и увлечение это могло соперничать разве что с его пристрастием к бренди.
Алекс пригласил четырех повес с Риджент-стрит в свою ложу на открытие оперного сезона. Это было время, когда «Тайме» редко выходил без упоминания об их подвигах. Во время увертюры Филипп исчез, а потом появился под ручку с Дафной в самом неподходящем месте — в паузе, когда все толпились в ложе, чтобы нанести визит или в надежде быть представленными герцогу. Алекс был в ярости из-за выходки Филиппа и растерян, но ничего не мог сделать, иначе вышел бы скандал.
— Я страшно рассердился тогда, — продолжал Артур. — Когда я позже упрекнул Филиппа за его недостойное поведение, он посмотрел на меня, словно я в чем-то его разочаровал. Помню, я подумал, что это довольно странная реакция на мое возмущение. «Ты же общаешься с женщинами вроде Дафны, — сказал он мне. — Или ты полагаешь, что женщины, на которых ты ездишь верхом, настолько незначительны за пределами твоей постели, что им нужно отказывать даже в таких простых удовольствиях, как музыка?»
Артур замолчал, вспоминая, как почувствовал тогда себя униженным, и не в последнюю очередь еще и потому, что в этой отповеди Филиппа заключалось зерно истины. Эдриен молчал, ожидая, когда Артур продолжит свой рассказ.
— Конечно, я относился к этой женщине с достаточным уважением, — признался он, мысленно спросив себя, является ли это истинной правдой. — Но оперная ложа Алекса? Это нельзя себе представить, нельзя объяснить. Я должен был думать о его репутации: он был новоиспеченным герцогом и старался соответствовать своему титулу. Многие пришли бы в восторг, если бы он допустил промах. Я сказал все это Филиппу и напомнил ему, что Дафна не должна забывать, кто она такая и что само ее присутствие нанесло ущерб важной работе моего брата, которая заключается в проведении общественных реформ, ставящих перед собой цель помочь именно таким женщинам, как она.
— Не сомневаюсь, что он в ответ только посмеялся, — пробормотал Эдриен.
— Он сказал: «В таком случае, Артур, твой брат подсовывает нам фальшивые реформы, если говорит, что намерен помочь таким людям, как Дафна. Потому что Дафна — живое, дышащее человеческое существо, такое же дитя Господа Бога, как ты или я. Она так же заслуживает его уважения, как и всякий другой, но если она не настолько хороша, чтобы сидеть в его ложе, значит, нет надежды, что ее можно спасти от таких людей, как твой брат».
Артур посмотрел на Эдриена.
— Керри действительно что-то для меня — она из того слоя общества, с которым, как я всегда думал, мне никогда не придется соприкоснуться, человек, не принадлежащий к моему классу, человек, чье появление в свете может запятнать доброе имя моей семьи. И все же она коснулась меня — коснулась так, что я почти не в состоянии это осознать и еще меньше описать. Она что-то для меня, да. Она все для меня — она живое, дышащее существо, такое же дитя Господа Бога, как ты или я, и так же заслуживает моего уважения, как и любой другой.
Эдриен, прищурившись, долго смотрел в глаза Артуру, а потом допил свое виски.
— Ну, тогда это делает ее чем-то и для меня. А теперь, надеюсь, ты вылезешь, наконец, из ванны, а я должен решить, что с ней делать.
Встав со скамьи, он с шутовским видом поклонился Артуру и направился к двери.
— Я не сомневаюсь, что Макс принес тебе лучшее из моей одежды, — улыбнулся он. — Мы будем вас ждать в Золотом салоне.
С этими словами он вышел, и Артур услышал, как он велит Максу принести еще бутылку из погреба, «потому что Кристиану виски весьма пригодится».
Он фыркнул и с головой погрузился в теплую воду.
Глава 18
Стоя перед зеркалом, в котором она отражалась с ног до головы, Керри еще раз повернулась, не веря своим глазам. Метаморфоза, которая произошла с ней, была просто… замечательной.
На ней было такое красивое платье, каких она никогда в жизни не видела и даже представить себе не могла. Оно было из бледно-голубого шелка, оторочено белым атласом — ни черным, ни серым, ни каким-нибудь еще угрюмым однообразным вдовьим цветом. Никогда она не выглядела такой элегантной. Даже волосы — миссис Дисмьюк, личная горничная леди Олбрайт, причесала ее влажные волосы, искусно скрутив их в толстый шиньон, и закрепила на затылке шпильками с бриллиантовыми головками.
Леди Олбрайт дала ей крупные жемчужные серьги, чтобы Керри надела их к ужину, и такое же ожерелье. Керри подумала, что жемчуга, которые она хранила как самое ценное, что у нее есть, в течение всех этих лет, выглядят такими ужасно мелкими и невзрачными по сравнению с этими. Неудивительно, что мистер Эбернети презрительно усмехнулся, когда она показала ему свои жемчуга, а потом небрежно бросил их в сейф.
Вспомнив об этом, она вдруг ощутила себя мошенницей и быстро отвела взгляд от зеркала — ей стало невмоготу смотреть на себя. Что же это она делает — притворяется леди? Ей так же не пристало носить прекрасную одежду, как и находиться в этом доме! Доме? Господи, да ведь это настоящий дворец, везде, куда ни глянь, золото, мрамор, хрусталь. Последние два часа ей казалось, что она попала в сказку, и она старалась не делать резких движений, боясь, что все это вдруг исчезнет.
— О, миссис Маккиннон, какая вы красивая!
Керри заставила себя улыбнуться и застенчиво взглянула на леди Олбрайт, которая появилась в туалетной комнате, одетая в платье цвета лаванды, еще красивее, чем-то, что было на Керри.
— Не знаю, как благодарить вас за ванну и за… это, — пролепетала она, смущенно показывая на платье.
Леди Олбрайт изящным жестом прервала поток ее благодарностей.
— Я не надевала это платье много лет. Да я и вообще не ношу ни одно из моих старых платьев с тех пор, как у меня родился сын. К сожалению, все они уже не застегиваются у меня на талии. А на вас оно так хорошо сидит! Оставьте его себе.
От такого предложения Керри задохнулась.
— О нет! Такие красивые платья мне ни к чему!
— Отлично! — пробормотала миссис Дисмьюк.
— Я настаиваю. Нет, нет, — небрежно отмела ее возражения леди Олбрайт, — не будем больше спорить об этом. Если вы не примете это платье от меня в подарок, Полли засунет его куда-нибудь в шкаф и им будет питаться целая колония моли.
Керри снова посмотрела в зеркало, поглаживая вышитый лиф. Наверное, над этой замысловатой вышивкой трубилась целая дюжина мастериц.
— Ах, представьте себе, как удивится наш Артур! — веселилась леди Олбрайт, стоя у нее за спиной.
О да, конечно, он удивится. У него даже, наверное, будет апоплексический удар. Но если говорить честно, Керри очень тревожилась о том, что теперь подумает о ней Артур. Она повернулась и улыбнулась хозяйке дома.
— Я в долгу перед вами за вашу доброту. Лилиана весело рассмеялась и жестом предложила идти за собой.
— Вас слишком легко порадовать, миссис Маккиннон. А теперь, если вы готовы, идемте — мужчины ждут нас в Золотом салоне.
Они спустились вниз по изогнутой лестнице и направились по коридору, который был просторней, чем бальный зал в Монкриффе, шагая по казавшемуся бесконечным толстому голубому ковру. Торопливо следуя за леди Олбрайт, Керри изумлялась множеству портретов, фарфоровых ваз и букетов живых цветов. Она отпрянула, увидев лакея, распахнувшего при их приближении двустворчатую дверь, и чуть не налетела на леди Олбрайт, когда переступила через порог и увидела огромный салон, в котором главное место занимал портрет хозяйки дома во весь рост, изображенной в украшенном драгоценными камнями платье и с диадемой на белокурых волосах.
Прежде чем она успела вобрать в себя великолепие этой комнаты, внимание ее привлекло какое-то движение справа. Керри повернулась, и краски сбежали с ее лица. Артур медленно поднимался со стула, и когда он встал, у нее буквально дух захватило.
Боже мой! На нем был превосходный темно-синий фрак и шелковый серебристо-белый жилет, и вид у него был поистине королевский. Шейный платок из серебристого шелка, безукоризненно подходящий к жилету, был завязан элегантным узлом и сиял на фоне ярко-белых кружев сорочки. Панталоны темно-серого цвета прекрасно облегали мускулистые ноги и суживались к черным лакированным ботинкам, начищенным до блеска.
На ней было такое красивое платье, каких она никогда в жизни не видела и даже представить себе не могла. Оно было из бледно-голубого шелка, оторочено белым атласом — ни черным, ни серым, ни каким-нибудь еще угрюмым однообразным вдовьим цветом. Никогда она не выглядела такой элегантной. Даже волосы — миссис Дисмьюк, личная горничная леди Олбрайт, причесала ее влажные волосы, искусно скрутив их в толстый шиньон, и закрепила на затылке шпильками с бриллиантовыми головками.
Леди Олбрайт дала ей крупные жемчужные серьги, чтобы Керри надела их к ужину, и такое же ожерелье. Керри подумала, что жемчуга, которые она хранила как самое ценное, что у нее есть, в течение всех этих лет, выглядят такими ужасно мелкими и невзрачными по сравнению с этими. Неудивительно, что мистер Эбернети презрительно усмехнулся, когда она показала ему свои жемчуга, а потом небрежно бросил их в сейф.
Вспомнив об этом, она вдруг ощутила себя мошенницей и быстро отвела взгляд от зеркала — ей стало невмоготу смотреть на себя. Что же это она делает — притворяется леди? Ей так же не пристало носить прекрасную одежду, как и находиться в этом доме! Доме? Господи, да ведь это настоящий дворец, везде, куда ни глянь, золото, мрамор, хрусталь. Последние два часа ей казалось, что она попала в сказку, и она старалась не делать резких движений, боясь, что все это вдруг исчезнет.
— О, миссис Маккиннон, какая вы красивая!
Керри заставила себя улыбнуться и застенчиво взглянула на леди Олбрайт, которая появилась в туалетной комнате, одетая в платье цвета лаванды, еще красивее, чем-то, что было на Керри.
— Не знаю, как благодарить вас за ванну и за… это, — пролепетала она, смущенно показывая на платье.
Леди Олбрайт изящным жестом прервала поток ее благодарностей.
— Я не надевала это платье много лет. Да я и вообще не ношу ни одно из моих старых платьев с тех пор, как у меня родился сын. К сожалению, все они уже не застегиваются у меня на талии. А на вас оно так хорошо сидит! Оставьте его себе.
От такого предложения Керри задохнулась.
— О нет! Такие красивые платья мне ни к чему!
— Отлично! — пробормотала миссис Дисмьюк.
— Я настаиваю. Нет, нет, — небрежно отмела ее возражения леди Олбрайт, — не будем больше спорить об этом. Если вы не примете это платье от меня в подарок, Полли засунет его куда-нибудь в шкаф и им будет питаться целая колония моли.
Керри снова посмотрела в зеркало, поглаживая вышитый лиф. Наверное, над этой замысловатой вышивкой трубилась целая дюжина мастериц.
— Ах, представьте себе, как удивится наш Артур! — веселилась леди Олбрайт, стоя у нее за спиной.
О да, конечно, он удивится. У него даже, наверное, будет апоплексический удар. Но если говорить честно, Керри очень тревожилась о том, что теперь подумает о ней Артур. Она повернулась и улыбнулась хозяйке дома.
— Я в долгу перед вами за вашу доброту. Лилиана весело рассмеялась и жестом предложила идти за собой.
— Вас слишком легко порадовать, миссис Маккиннон. А теперь, если вы готовы, идемте — мужчины ждут нас в Золотом салоне.
Они спустились вниз по изогнутой лестнице и направились по коридору, который был просторней, чем бальный зал в Монкриффе, шагая по казавшемуся бесконечным толстому голубому ковру. Торопливо следуя за леди Олбрайт, Керри изумлялась множеству портретов, фарфоровых ваз и букетов живых цветов. Она отпрянула, увидев лакея, распахнувшего при их приближении двустворчатую дверь, и чуть не налетела на леди Олбрайт, когда переступила через порог и увидела огромный салон, в котором главное место занимал портрет хозяйки дома во весь рост, изображенной в украшенном драгоценными камнями платье и с диадемой на белокурых волосах.
Прежде чем она успела вобрать в себя великолепие этой комнаты, внимание ее привлекло какое-то движение справа. Керри повернулась, и краски сбежали с ее лица. Артур медленно поднимался со стула, и когда он встал, у нее буквально дух захватило.
Боже мой! На нем был превосходный темно-синий фрак и шелковый серебристо-белый жилет, и вид у него был поистине королевский. Шейный платок из серебристого шелка, безукоризненно подходящий к жилету, был завязан элегантным узлом и сиял на фоне ярко-белых кружев сорочки. Панталоны темно-серого цвета прекрасно облегали мускулистые ноги и суживались к черным лакированным ботинкам, начищенным до блеска.