Страница:
со своей шлюпки, с беспокойством глядели по сторонам, не зная,
идти вперед или возвратиться. Выбор был вскоре сделан. Туман с
моря стал настолько густ, что не было видно положительно
ничего. Ветер поднимал и колыхал этот туман, походивший на тучи
дыма над горящим лесом. И "Летучее облако", и шлюпка старшего
офицера скрылись из глаз одновременно. Но нас это уже не
слишком тревожило, так как даже если бы мы и видели их, то
добраться до них все равно не было ни малейшей возможности.
- Правьте к берегу! - крикнул мистер Рэнсом мистеру
Гроверу, решившись окончательно. - Вернемся на сушу! Это
единственный шанс на
спасение!
Мистер Гровер не колебался ни секунды. Да и то сказать:
канал так сузился, что мы едва смогли повернуть шлюпку.
Вследствие этого маневра лодка мистера Гровера очутилась
впереди, а мы последовали за ней. Канал все суживался, льдины
все наползали, и мы на самом деле могли оказаться в тисках. Все
понимали размеры опасности: если бы наши лодки были раздавлены,
нам не миговать гибели.
Иногда вы вынуждены были спрыгивать на лед и отталкивать
льдины ногами, чтобы очистить проход, или вытаскивать лодку и
тащить ее, как сани, через какую-нибудь огромную льдину,
загораживающую путь.
Каждый сознавал, что речь идет о жизни и смерти. Между
нами и вечностью - только лодка, только кедровая доска толщиною
в полдюйма...
Еще полмили боролись мы со льдом. Китоловам часто
приходится бороться с ним, и они боятся его так же, как ветра и
волн. В конце концов, мы вышли из этой борьбы победителями,
хотя и не без потерь. Ледяные глыбы кое-где повредили легкий
корпус лодок.
Когда мы оставляли этот берег, дикий и пустынный, он
казался нам отвратительным и негостеприимным. Сейчас,
возвращаясь к нему спустя несколько часов, мы смотрели на него
как на землю обетованную, текущую медом и млеком, и чувствовали
себя счастливыми и благодарными за спасительное убежище.
Причаливая, мы искали глазами то место, где уже
останавливались, но не могли его найти. Сначала мы были очень
удивлены, но подумав, легко объяснили это. Мы все время плыли
на запад, увлекаемые льдами, и, естественно, оказались на
большом расстоянии от того места, где высадились утром.
Конечно, мы не придали бы этому факту большого значения,
если бы он не говорил о том, как заметно удалились мы от
"Летучего облака".
Было самое время позаботиться о стоянке, так как уже
наступала ночь. Мы не могли быть очень разборчивы.
Единственное, чего мы желали, - найти не слишком сырое
местечко, где можно было бы расположиться. Несмотря на всю
скромность наших притязаний, стоило немалого труда осуществить
их: по всему берегу почва была насыщена водой, это было
настоящее болото.
Долго блуждали мы среди мшистых кочек, из которых под
нашими тяжелыми охотничьими сапогами брызгала вода, как сок из
апельсина, пока не попали на возвышенное и сравнительно сухое
место. Наше внимание привлекла большая скала. Это был
единственный камень на всем видимом пространстве. Очевидно, это
был гранитный валун с отвесными боками и площадкой наверху -
нечто похожее на пьедестал, ожидающий своей статуи. Вокруг
этого пьедестала почва была довольно суха и плотна, так что мы
могли здесь растянуться и спокойно заснуть.
Нечего было и думать разложить огонь, так как у нас не
было дров, весла и древки гарпунов - вот все, что было у нас
деревянного, да и не нужен нам был огонь для варки пищи: варить
было нечего. Мы взяли с собой только необходимое всего на день
и, на всякий случай, еще немного сухарей. Как нарочно, провизии
было очень мало. Хлеба и воды у нас не было даже столько,
сколько полагается арестантам, и наши порции были похожи на те,
какие дают, когда угрожает голод.
Однако не голод причинял нам наибольшие мучения. Когда мы
оставляли "Летучее облако", мы были далеки от мысли, что нам
придется провести ночь на суше или вообще где бы то ни было, а
не в наших удобных койках, и поэтому мы не взяли с собою ни
одеял, ни даже плащей. А ветер, словно издеваясь над нашей
беззащитностью и непредусмотрительностью, дул все сильнее и
леденил до костей.
Наши мучения доходили уже до того, что мы подумывали
сломать скамейки в шлюпках и разложить огонь, чтобы согреться.
Кто-то предложил это, и мне казалось,что мы сейчас так и
сделаем, как вдруг случилось происшествие, заставившее позабыть
и о холоде и о голоде.
Полночь уже миновала, но никто из нас не спал. И как можно
было спать, когда не попадал зуб на зуб? Некоторые, правда,
улеглись на земле, другие прыгали и плясали под скалой, чтобы
согреться. Заговорили о еде, стали рассуждать о том, что будем
есть завтра.
- Что есть! - воскликнул старик Гровер, достаточно
знакомый с этим краем. - Дети мои, да ничего!.. В этой
проклятой стране нет ничего съедобного - ни животных, ни
растений. Единственные животные, которых я встречал в этой
части Сибири, это медведи вроде полярных. Я встречал их иногда
целыми стадами, но не представляю, чем они могут питаться
здесь.
- Хотел бы я, чтобы сюда пришел хоть один, - проговорил
молодой китолов, испытывавший волчий голод.
- Почему это? - спросил его товарищ.
- Почему? Да потому, что я с удовольствием поужинал бы
медвежьим окороком, то есть, я хотел сказать, позавтракал, так
как время ужина давно прошло. Тогда, по крайней мере, стоило бы
сломать для костра скамейки наших лодок. Да, впрочем, я
чувствую себя способным съесть целого медведя
сырым...
- При условии, что он сам вас не съест, - насмешливо
произнес мистер Гровер. - Ясно, молодой человек, вы не
представляете себе, что такое сибирский медведь, иначе вы не
торопились бы свести с ним знакомство. Тсс! Это его рев! Да,
клянусь левиафаном, это он!..
Лишь только он сказал это, все разговоры смолкли, и мы с
беспокойством стали прислушиваться. Звук, который мы услышали,
походил не то на рычание, не то на храп, но не был ни тем, ни
другим. Он мог бы сбить с толку неопытных, если бы старые
китоловы единодушно и немедленно не
заявили, что это рев полярного медведя.
Вышла луна, и стало светло. Мы могли видеть далеко вокруг,
но не заметили ничего, похожего на медведя или на какое-либо
четвероногое животное.
Может быть, мы бы увидели что-нибудь, если бы весь снег
стаял, но земля была испещрена черными и белыми пятнами, и эти
пятна мешали разглядеть окрестность. Но одно не позволяло
сомневаться в присутствии где-то около нас живого существа, -
это странный звук, не то храп, не то кашель.
- Медведь, я уверен в этом, - произнес мистер Гровер. - И
их, по крайней мере, два, - быстро добавил он, внимательно
осмотрев кругом землю, испещренную пятнами. - Наверное, самец и
самка. И пусть волк меня съест, если за ними не прыгает
медвежонок! Пусть подойдут сюда. Теперь, дети мои, внимание!
Если они подходят с дурными намерениями, будет свалка.
Мы увидели двух медведей с детенышем. Их тени резко
выделялись при свете луны. Они не забрели сюда случайно, они
шли по следу прямо на нас. Они почуяли нас, так как шли с
подветренной стороны, и было очевидно, что
они имели дурные намерения, как говорил мистер Гровер.
Что делать? Надо быстро решиться на что-нибудь, враг не
оставляет нам времени на колебания! У нас было только одно
огнестрельное оружие - двухстволка мистера Рэнсома - и одно
холодное - копье, которое захватил с собою мистер Гровер больше
в качестве трости, чем оружия нападения или защиты.
Мы были так же готовы к встрече медведей, как школьники,
застигнутые в разгар игры. Поняв свое бессилие, мы решили
отступить к нашим шлюпкам. К несчастью, звери шли именно с этой
стороны. Как мы, они шли справа по берегу. Пытаться пройти там
значило, как говорится, лезть им в пасть.
Мы не знали, что предпринять. Для всех была очевидна
степень опасности, но избежать ее было, по-видимому,
невозможно, и мы уже сознавали, что кому-то предстоит стать
жертвой этих диких зверей. Мы были
вполне в их власти.
Было только одно, чего не следовало делать в нашем
положении и что сделал мистер Рэнсом. Чтобы остановить
животных, он выстрелил из обоих стволов. Но, так как ружье было
заряжено дробью на уток, с таким же успехом можно было
выстрелить в воду или вообще дать холостой выстрел. Я сказал "с
таким же успехом" и ошибся: конечно, было бы разумней сделать
холостой выстрел.
Произошло то, что нетрудно было предвидеть. Раны оказались
слишком незначительны, чтобы вывести любого из этих гигантов из
строя, но они были достаточны, чтобы привести их в бешенство.
Теперь они кинулись на нас, рыча от боли и ярости.
Мы уже были готовы броситься врассыпную, предоставляя
случаю решить, кому погибнуть за всех, как раздался голос:
- На скалу, ребята, там мы будем в безопасности!
Эта счастливая мысль пришла в голову старому Гроверу.
Мы не заставили его повторять и начали взбираться вверх со
скоростью, с какой взбирается на дерево человек, чтобы спастись
от рогов разъяренного быка. И вовремя: самка, более скорая на
ногу и сильнее рассерженная, буквально наседала нам на пятки.
Последним бежал мистер Гровер. Он протянул руку и ударил копьем
медведицу в морду. Она сразу остановилась, и
мы успели взобраться на площадку.
Первое, что пришло нам в голову, когда все оказались в
безопасности, это поздравить друг друга с избавлением от
очередной смертельной опасности. Мы громко закричали ура, как
умеют кричать китоловы. Вероятно, эхо пустынного берега никогда
не повторяло подобного крика. Второй раз в этот день мы чудом
спаслись от гибели, но на этот раз наша радость была едва ли не
острее. Во льдах опасность была велика, но шансы погибнуть
равнялись шансам на спасение. Встреча с медведями не оставляла
надежды уцелеть.
Однако скоро мы увидели, что поторопились радоваться и
торжествовать победу. Мы увидели, что медведи и не думали
удаляться. Они беспокойно бродили вокруг скалы и яростно
рычали. Иногда они поднимали вверх свои морды, и из открытых
пастей вырывались целые клубы пара, как из паровой машины.
Мы были твердо уверены, что на скалу им не взобраться,
даже если бы они решились на это. Кроме того, Гровер со своим
страшным оружием стоял на страже у единственного выхода на
площадку.
Да, но чем все это кончится? Вот вопрос, внушавший нам
тревогу. И больше всех озабочены им были опытные охотники,
потому что лучше других понимали, что нам предстоит. Мы были
новичками и с трудом верили тем ужасам, которые рассказывал о
полярном медведе мистер Гровер. Однако вскоре нам довелось
убедиться не только в том, что все это правда, но и в том, как
свиреп и злопамятен этот зверь. Так же, как и его собрат, серый
медведь Скалистых гор, он бросается на того, кто его ранил, не
рассчитывая последствий, а если не может отомстить сейчас же,
способен с диким упорством ждать случая очень долго.
Хотя мы еще не знали всего этого, но у нас были причины
чувствовать печаль и озабоченность. Начать с того, что нас было
двенадцать человек на площадке в двадцать четыре квадратных
фута, и мы все время должны были стоять, тесно прижавшись друг
у другу. Кроме того, мы были голодны, и некоторые едва
держались на ногах от слабости. Но и страдания голода были
ничто перед муками, причиняемыми холодом. Северо-восточный
ветер буквально хлестал нас на нашей площадке, а иногда его
очередной порыв действовал словно удар ножа. Чтобы хоть немного
согреться, некоторые начали прыгать, словно одержимые пляской
святого Витта.
Положение становилось прямо-таки невыносимо, но деваться
было некуда. Можно было терпеть, если бы у нас была хоть
малейшая надежда через какое-то время вырваться из этого ада,
но надежды не было, совсем наоборот, Гровер и другие "северяне"
не переставали твердить, что медведи снимут осаду лишь через
несколько дней, только голод может заставить их уйти.
Это была достаточно печальная и страшная перспектива.
Оставаться в таком положении, как мы, несколько дней, даже два,
значило умереть. Без воды и пищи, промерзшие до костей, не имея
возможности ни на миг закрыть глаза, принужденные все время
стоять, - разве могли мы совладать с подобными мучениями?
С минуты на минуту напряжение возрастало, и вдруг кто-то
заявил, что лучше было бы попытаться сойти с площадки и
спасаться кто как может: чем хуже придется тем, кого настигнут
звери, тем вероятнее спасутся те, у кого быстрые ноги. Не
правда ли, это была смелая мысль, или, вернее, безумная? Но мы
так много перенесли, что она показалась здравой. Большинство
уже было готово последовать ей, когда мистер Рэнсом закричал:
- Постойте! Кажется,я нашел лучший выход!
- Какой? - спросило сразу несколько голосов с явным
сомнением: подчиненные легко теряют уважение к старшим, когда
они оказываются не на высоте задачи.
- Пробиться к нашим шлюпкам, - ответил мистер Рэнсом. -
Надеюсь, нам это удастся. Немного терпения, и вы увидите.
Так невовремя и неудачно разрядив свое ружье, мистер
Рэнсом, несмотря на то, что формально оставался начальником
экспедиции, теперь, насколько возможно, оставался в стороне и
не отдавал никаких приказаний. Он выглядел сконфуженным и в то
же время озабоченным. Очевидно, он глубоко переживал свои
промахи - первый, когда предложил предпринять эту злосчастную
экспедицию, и второй, выстрелив по медведям дробью и вызвав их
гнев. Можно было сказать, что он изнемогал под бременем своей
ответственности. Мало того, он не мог воспользоваться и своим
ружьем, ибо свинец и порох у него были, а пистоны по недосмотру
оставались в лодке, и мы знали об этом.
Когда он призвал нас к терпению, это было излишне. Мы
исчерпали весь запас терпения и теперь смотрели на него с
надеждой и ожиданием: что он предпримет?
Каково же было наше удивление, когда он зарядил свое
ружье, и не только на этот раз пулей, но и надел пистон!
Оказывается, роясь в карманах, он нашел два завалявшихся
пистона. Этого было довольно, так как мистер Рэнсом был таким
же хорошим стрелком, как и гарпунщиком. Когда он вскинул ружье
к плечу, мы уже были уверены, что блокаде конец и мы будем
свободны. Надежда не обманула нас. При лунном свете мистер
Рэнсом мог стрелять, как при свете дня, кроме того медведи были
довольно близко. Два выстрела раздались один за другим.
Взрослые медведи рухнули. Один детеныш оставался жив, однако
через несколько мгновений и он отправился вслед за родителями:
мистер Гровер имел зуб против всех полярных медведей, и молодых
и старых, и его не могли растрогать ни младенчество, ни
беспомощность врага. Он пронзил его копьем.
Мы горячо благодарили мистера Рэнсома и поздравляли с
таким удачным двойным выстрелом. Наша благодарность имела
основания. Не говоря о том, что он избавил нас от смертельной
опасности, он еще и снабдил нас провиантом.
И все же мы были в большом замешательстве. До такой
степени голода, чтобы есть сырое мясо, мы еще не дошли, сварить
же нашу добычу было не на чем. Снова заговорили о скамейках с
лодок, и по зрелом размышлении некоторые из них решили-таки
употребить на топливо.
Несмотря на страшный голод, ели мы, однако, без особого
аппетита, потому что мясо полярного медведя, питающегося в
основном рыбой, имело отвратительный вкус. Возможно, окорока
оказались бы вкуснее под маринадом с сахаром, но у нас не было
ничего для того, чтобы их замариновать. Приготовленный таким
способом окорок американского черного медведя - подлинное
объедение. Зато нам было из чего выбирать, мы ели самые нежные
куски.
Наш ужин был скорее завтраком. Мы еще не кончили его, как
небо на востоке окрасилось розовым и загорелось золотом,
предвещая великолепный восход солнца. Всем сердцем мы желали
ясного дня. Избавившись от перенесенного ужаса и отдохнув от
волнения, вызванного радостью спасения, мы снова, даже сильнее,
чем раньше, были охвачены тревогой за свою дальнейшую судьбу.
Где "Летучее облако"? В какой части, с какой стороны ледяного
поля? В виду ли берега? Если нет, то мы подвергаемся страшной
опасности. Это хорошо понимали наши ветераны.
Лишь только озарилось небо, все взоры обратились к морю.
Некоторые, в том числе и оба наши офицера, взобрались на
вершину скалы. Но ни простым глазом, ни в подзорную трубу
нельзя было нигде заметить "Летучее облако". У берегов
виднелась полоса чистой воды, потом ледяное поле и плавучие
льды, было видно, как льдины плыли и сталкивались друг с
другом. Дальше во все стороны, насколько хватало глаз,
расстилалось зеленое море. Ни берега, ни паруса.
Когда солнце поднялось высоко, горизонт оставался все так
же пустынен. Мы восприняли это как новый жестокий удар судьбы.
Некоторые из нас не понимали всей безнадежности положения, пока
им не объяснили его. По неопытности мы не хотели верить в
безыходность, как недавно, когда нам говорили о свирепости
полярных медведей, готовы были даже смеяться над этим. "Ну и
что же, что мы не найдем свой корабль, - рассуждали новички, -
разве мы не можем добраться до какого-нибудь населенного
пункта, а оттуда тем или иным путем на родину?" Мы были
согласны даже на встречу с дикарями и не исключали ее, зная,
что они не злобны.
- Вы говорите о дикарях! - пытался остудить наши головы
старый Гровер. - Что дикари! Нечего нам думать о дикарях и не
их надо бояться. Дикари!.. Да я не хотел бы ничего лучшего, как
встретиться с ними. Но их нет в этой проклятой стране, нет!
Здесь нет ничего похожего на человеческое существо! Нет, нет!
Не люди и не звери должны беспокоить нас. Взгляните вокруг -
насколько хватает взор, вы видите все ту же негостиприимную
землю. Мы можем идти две недели и не найти пищи, достаточной
для того, чтобы накормить хотя бы кошку. На протяжении тысяч
милей земля все такая же, как эта: черная грязь, болотные
кочки, покрытые жалкой травой...
Мистер Гровер был несомненным авторитетом, и никто не
подумал не только возражать ему, но даже обратиться за
подтверждением его слов к другим "северянам". Даже самые
неопытные начали убеждаться, что "Летучее облако" мы можем и
вправду не увидеть никогда.
Чем больше и трезвее мы размышляли, тем крепче
утверждались в этом. Все было против нас. Я уже не говорю о
ледяном поле, которое тянулось сплошной полосой с востока на
запад. Это поле меньше всего тревожило нас, мы чувствовали, что
способны так или иначе преодолеть его. Но к чему нам его
переходить, если нигде не видно нашего корабля?
Увы! Мы не видели его, и не было у нас надежд его увидеть
вновь. Он стоял на якоре, когда его покинули три лодки. Судно
оставалось на месте, поджидая их. Одна из лодок возвратилась,
но какие известия она принесла на борт? Даже сам Лидж Коффен,
если бы даже он был оптимистом, что утешительного мог бы он
сообщить? А он был пессимистом. И в последний раз он видел нас,
когда мы отчаянно боролись со льдами. Так как он сам испытал
все превратности и ужас этой борьбы, проходя канал, то,
конечно, вполне мог быть уверен, что мы затерты льдами. По его
мнению, мы погибли, и, наверное, он так и сказал капитану
Дринкуотеру.
Чем более мы думали об этом, тем более считали себя
погибшими. К довершению несчастья, небо опять покрылось тучами,
и с востока на нас надвигался густой туман. Это было
повторением вчерашнего, только туман поднимался сегодня часом
раньше. Уже в полдень мы не могли разглядеть солнца. Нас окутал
сумрак. Мы совершенно упали духом. Последний луч надежды
погасал в нас.
Остаток дня мы провели в полном бездействии. Даже когда
туман временами давал возможность исследовать горизонт, мы не
делали этого, до такой степени все пали духом. Туман, покрывший
море и землю, позволял видеть не более чем на двадцать ярдов
вокруг. Он стоял всю ночь - вторую ночь, которую мы проводили
на этой негостеприимной земле. Даже если бы мы могли видеть
сквозь туман, мы бы равным образом ничего не выиграли. Корабль
не мог бы приблизиться к нам, потому что из-за тумана должен
был бы стоять там, где он его захватил.
Не имея возможности видеть корабль, мы прислушивались, в
надежде улышать сигнальный выстрел пушки. Но ничего не было
слышно, кроме пронзительных и жалобных криков птиц, которые
словно совершали погребальный обряд над нами.
Эта ночь была не теплее предыдущей, но провели мы ее не
так, как накануне, на площадке, обдуваемые ледяным ветром.
События страшной минувшей ночи дали возможность троим из нас
выспаться в тепле. Три матроса ухитрились сделать себе одеяла
из шкур убитых медведей, вывернув их наизнанку, мехом внутрь.
Мы больше не страдали от голода, но вынуждены были
принести в жертву еще несколько скамеек с наших лодок, чтобы
развести огонь. Теперь мы решились на это гораздо легче, мы уже
были готовы пустить в ход и наши весла, и даже самые шлюпки, в
полной уверенности, что нам уже больше никогда не доведется ими
воспользоваться. Мы дошли до этого. Или почти дошли.
Единственное, что не позволяло нам предаться полному
отчаянию, была мысль о том, что капитан Дринкуотер сделает все
возможное для нашего спасения. Могло показаться странным, что
мы в нашем положении еще возлагали надежды на него. Но причины
этого легко понять. Когда капитан не был пьян, он действительно
был в высшей степени находчив и менее всего способен опустить
руки. Он никогда не терял надежды сам и не оставлял в
бедственном положении матросов, кто бы они ни были. Юнга ли,
поваренок ли был смыт волной или им угрожала опасность, он
принимал в них такое же участие, как и в каком-нибудь самом
опытном китолове. Зная, что он именно таков, мы были уверены:
он постарается отыскать нас. Мы боялись только одного - чтобы
он не счел нас безнадежно погибшими.
Прошедшие сутки могли дать кое-кому из нас повод
скептически отнестись к его сообразительности, и обстоятельства
могли оправдать этот скептицизм: мы не видели своего корабля
целый день и целую ночь, не слышали его сигналов. Еще сутки в
таком положении, и многие бы решились, очертя голову, броситься
на поиски русских поселений на Камчатке, прямо по болоту. Но не
все думали так, как они, большинство упорно верило в капитана
Дринкуотера. Что касается меня, то я, как и наши офицеры, тоже
верил в него.
Наша вера была вознаграждена не позднее следующего утра.
После полуночи туман рассеялся, и как раз на рассвете мы
услышали пушечный выстрел. Все сразу узнали голос единственной
пушки "Летучего облака".
Нашему восторгу не было предела, когда мы увидели свое
судно. Оно было под парусами и, очевидно, исследовало ледяное
поле и полосу воды между льдами и берегом. Наша радость
граничила с безумием, и мы бросились на вершину скалы.
Наверное, мы вели себя так же странно, как в тот день, когда
нас осаждали медведи или когда мы танцевали, чтобы согреться.
На этот раз мы тоже танцевали, но иной танец и под иным
впечатлением. Некоторые оглушительно кричали.
Старики вели себя более осмотрительно: в конце концов,
было неизвестно, замечены ли мы экипажем "Летучего облака".
Принимая во внимание расстояние, заметить нас было нелегко. Мы
довольно хорошо видели корабль, но разве можно сравнить с
судном под парусами одного или даже двенадцать крошечных
человечков на берегу? Это точка, не более. Если корабль пройдет
мимо, наше положение станет совем безнадежным: исследовав берег
и ледяное поле и не обнаружив ничего, он вряд ли возвратится
обратно, и мы будем покинуты навсегда. Мы, со своей стороны, не
могли и думать пробраться через ледяное поле и достигнуть
корабля, тем более, что наши шлюпки потеряли большую часть
своих скамеек.
Эта мысль сразу отравила нашу радость, некоторые даже
кинулись из одной крайности в другую и впали в отчаяние. Более
сдержанные оказались и более твердыми, когда пришел нужный
момент. Старый Гровер, подцепив на острие своего копья шкуру
убитого медведя, поднялся на вершину скалы. Забравшись на самое
высокое место, он поднял копье в воздух. Колеблемый ветром
белый мех походил на парламентерский флаг и мог привлечь
внимание наших товарищей. Для большей верности мистер Рэнсом
встал рядом с Гровером и начал стрелять из ружья. Выстрелы
следовали один за другим.
Чем было привлечено внимание экипажа "Летучего облака" -
выстрелами, пороховым дымом или медвежьей шкурой? Мы не
задавались этими вопросами. Главное, что нас заметили! Когда мы
увидели, что судно остановило свой ход и неподвижно встало в
открытом море, взрыв радости потряс нашу маленькую команду. Мы
были спасены.
Надо ли рассказывать, что произошло дальше? Это и так
легко себе представить. Чтобы достигнуть "Летучего облака", нам
даже не пришлось пробиваться через ледяное поле, отделяющее
берег от моря. Оказалось, что к востоку от нас был проход, не
замеченный нами, но открытый экипажем "Летучего облака". Судно
сигналами приказало нам оставаться на месте. Если бы мы не
поняли сигналов, то могли бы испугаться, потому что, к нашему
величайшему удивлению, корабль поднял паруса и произвел маневр,
словно удалялся от нас. Но, сделав два узла, он снова
направился к нам и, насколько мы могли судить издали, спустил
шлюпки в море.
Наши офицеры следили за всеми его маневрами в подзорные
трубы и сообщали о них нам. Вот они сказали, что от судна
идти вперед или возвратиться. Выбор был вскоре сделан. Туман с
моря стал настолько густ, что не было видно положительно
ничего. Ветер поднимал и колыхал этот туман, походивший на тучи
дыма над горящим лесом. И "Летучее облако", и шлюпка старшего
офицера скрылись из глаз одновременно. Но нас это уже не
слишком тревожило, так как даже если бы мы и видели их, то
добраться до них все равно не было ни малейшей возможности.
- Правьте к берегу! - крикнул мистер Рэнсом мистеру
Гроверу, решившись окончательно. - Вернемся на сушу! Это
единственный шанс на
спасение!
Мистер Гровер не колебался ни секунды. Да и то сказать:
канал так сузился, что мы едва смогли повернуть шлюпку.
Вследствие этого маневра лодка мистера Гровера очутилась
впереди, а мы последовали за ней. Канал все суживался, льдины
все наползали, и мы на самом деле могли оказаться в тисках. Все
понимали размеры опасности: если бы наши лодки были раздавлены,
нам не миговать гибели.
Иногда вы вынуждены были спрыгивать на лед и отталкивать
льдины ногами, чтобы очистить проход, или вытаскивать лодку и
тащить ее, как сани, через какую-нибудь огромную льдину,
загораживающую путь.
Каждый сознавал, что речь идет о жизни и смерти. Между
нами и вечностью - только лодка, только кедровая доска толщиною
в полдюйма...
Еще полмили боролись мы со льдом. Китоловам часто
приходится бороться с ним, и они боятся его так же, как ветра и
волн. В конце концов, мы вышли из этой борьбы победителями,
хотя и не без потерь. Ледяные глыбы кое-где повредили легкий
корпус лодок.
Когда мы оставляли этот берег, дикий и пустынный, он
казался нам отвратительным и негостеприимным. Сейчас,
возвращаясь к нему спустя несколько часов, мы смотрели на него
как на землю обетованную, текущую медом и млеком, и чувствовали
себя счастливыми и благодарными за спасительное убежище.
Причаливая, мы искали глазами то место, где уже
останавливались, но не могли его найти. Сначала мы были очень
удивлены, но подумав, легко объяснили это. Мы все время плыли
на запад, увлекаемые льдами, и, естественно, оказались на
большом расстоянии от того места, где высадились утром.
Конечно, мы не придали бы этому факту большого значения,
если бы он не говорил о том, как заметно удалились мы от
"Летучего облака".
Было самое время позаботиться о стоянке, так как уже
наступала ночь. Мы не могли быть очень разборчивы.
Единственное, чего мы желали, - найти не слишком сырое
местечко, где можно было бы расположиться. Несмотря на всю
скромность наших притязаний, стоило немалого труда осуществить
их: по всему берегу почва была насыщена водой, это было
настоящее болото.
Долго блуждали мы среди мшистых кочек, из которых под
нашими тяжелыми охотничьими сапогами брызгала вода, как сок из
апельсина, пока не попали на возвышенное и сравнительно сухое
место. Наше внимание привлекла большая скала. Это был
единственный камень на всем видимом пространстве. Очевидно, это
был гранитный валун с отвесными боками и площадкой наверху -
нечто похожее на пьедестал, ожидающий своей статуи. Вокруг
этого пьедестала почва была довольно суха и плотна, так что мы
могли здесь растянуться и спокойно заснуть.
Нечего было и думать разложить огонь, так как у нас не
было дров, весла и древки гарпунов - вот все, что было у нас
деревянного, да и не нужен нам был огонь для варки пищи: варить
было нечего. Мы взяли с собой только необходимое всего на день
и, на всякий случай, еще немного сухарей. Как нарочно, провизии
было очень мало. Хлеба и воды у нас не было даже столько,
сколько полагается арестантам, и наши порции были похожи на те,
какие дают, когда угрожает голод.
Однако не голод причинял нам наибольшие мучения. Когда мы
оставляли "Летучее облако", мы были далеки от мысли, что нам
придется провести ночь на суше или вообще где бы то ни было, а
не в наших удобных койках, и поэтому мы не взяли с собою ни
одеял, ни даже плащей. А ветер, словно издеваясь над нашей
беззащитностью и непредусмотрительностью, дул все сильнее и
леденил до костей.
Наши мучения доходили уже до того, что мы подумывали
сломать скамейки в шлюпках и разложить огонь, чтобы согреться.
Кто-то предложил это, и мне казалось,что мы сейчас так и
сделаем, как вдруг случилось происшествие, заставившее позабыть
и о холоде и о голоде.
Полночь уже миновала, но никто из нас не спал. И как можно
было спать, когда не попадал зуб на зуб? Некоторые, правда,
улеглись на земле, другие прыгали и плясали под скалой, чтобы
согреться. Заговорили о еде, стали рассуждать о том, что будем
есть завтра.
- Что есть! - воскликнул старик Гровер, достаточно
знакомый с этим краем. - Дети мои, да ничего!.. В этой
проклятой стране нет ничего съедобного - ни животных, ни
растений. Единственные животные, которых я встречал в этой
части Сибири, это медведи вроде полярных. Я встречал их иногда
целыми стадами, но не представляю, чем они могут питаться
здесь.
- Хотел бы я, чтобы сюда пришел хоть один, - проговорил
молодой китолов, испытывавший волчий голод.
- Почему это? - спросил его товарищ.
- Почему? Да потому, что я с удовольствием поужинал бы
медвежьим окороком, то есть, я хотел сказать, позавтракал, так
как время ужина давно прошло. Тогда, по крайней мере, стоило бы
сломать для костра скамейки наших лодок. Да, впрочем, я
чувствую себя способным съесть целого медведя
сырым...
- При условии, что он сам вас не съест, - насмешливо
произнес мистер Гровер. - Ясно, молодой человек, вы не
представляете себе, что такое сибирский медведь, иначе вы не
торопились бы свести с ним знакомство. Тсс! Это его рев! Да,
клянусь левиафаном, это он!..
Лишь только он сказал это, все разговоры смолкли, и мы с
беспокойством стали прислушиваться. Звук, который мы услышали,
походил не то на рычание, не то на храп, но не был ни тем, ни
другим. Он мог бы сбить с толку неопытных, если бы старые
китоловы единодушно и немедленно не
заявили, что это рев полярного медведя.
Вышла луна, и стало светло. Мы могли видеть далеко вокруг,
но не заметили ничего, похожего на медведя или на какое-либо
четвероногое животное.
Может быть, мы бы увидели что-нибудь, если бы весь снег
стаял, но земля была испещрена черными и белыми пятнами, и эти
пятна мешали разглядеть окрестность. Но одно не позволяло
сомневаться в присутствии где-то около нас живого существа, -
это странный звук, не то храп, не то кашель.
- Медведь, я уверен в этом, - произнес мистер Гровер. - И
их, по крайней мере, два, - быстро добавил он, внимательно
осмотрев кругом землю, испещренную пятнами. - Наверное, самец и
самка. И пусть волк меня съест, если за ними не прыгает
медвежонок! Пусть подойдут сюда. Теперь, дети мои, внимание!
Если они подходят с дурными намерениями, будет свалка.
Мы увидели двух медведей с детенышем. Их тени резко
выделялись при свете луны. Они не забрели сюда случайно, они
шли по следу прямо на нас. Они почуяли нас, так как шли с
подветренной стороны, и было очевидно, что
они имели дурные намерения, как говорил мистер Гровер.
Что делать? Надо быстро решиться на что-нибудь, враг не
оставляет нам времени на колебания! У нас было только одно
огнестрельное оружие - двухстволка мистера Рэнсома - и одно
холодное - копье, которое захватил с собою мистер Гровер больше
в качестве трости, чем оружия нападения или защиты.
Мы были так же готовы к встрече медведей, как школьники,
застигнутые в разгар игры. Поняв свое бессилие, мы решили
отступить к нашим шлюпкам. К несчастью, звери шли именно с этой
стороны. Как мы, они шли справа по берегу. Пытаться пройти там
значило, как говорится, лезть им в пасть.
Мы не знали, что предпринять. Для всех была очевидна
степень опасности, но избежать ее было, по-видимому,
невозможно, и мы уже сознавали, что кому-то предстоит стать
жертвой этих диких зверей. Мы были
вполне в их власти.
Было только одно, чего не следовало делать в нашем
положении и что сделал мистер Рэнсом. Чтобы остановить
животных, он выстрелил из обоих стволов. Но, так как ружье было
заряжено дробью на уток, с таким же успехом можно было
выстрелить в воду или вообще дать холостой выстрел. Я сказал "с
таким же успехом" и ошибся: конечно, было бы разумней сделать
холостой выстрел.
Произошло то, что нетрудно было предвидеть. Раны оказались
слишком незначительны, чтобы вывести любого из этих гигантов из
строя, но они были достаточны, чтобы привести их в бешенство.
Теперь они кинулись на нас, рыча от боли и ярости.
Мы уже были готовы броситься врассыпную, предоставляя
случаю решить, кому погибнуть за всех, как раздался голос:
- На скалу, ребята, там мы будем в безопасности!
Эта счастливая мысль пришла в голову старому Гроверу.
Мы не заставили его повторять и начали взбираться вверх со
скоростью, с какой взбирается на дерево человек, чтобы спастись
от рогов разъяренного быка. И вовремя: самка, более скорая на
ногу и сильнее рассерженная, буквально наседала нам на пятки.
Последним бежал мистер Гровер. Он протянул руку и ударил копьем
медведицу в морду. Она сразу остановилась, и
мы успели взобраться на площадку.
Первое, что пришло нам в голову, когда все оказались в
безопасности, это поздравить друг друга с избавлением от
очередной смертельной опасности. Мы громко закричали ура, как
умеют кричать китоловы. Вероятно, эхо пустынного берега никогда
не повторяло подобного крика. Второй раз в этот день мы чудом
спаслись от гибели, но на этот раз наша радость была едва ли не
острее. Во льдах опасность была велика, но шансы погибнуть
равнялись шансам на спасение. Встреча с медведями не оставляла
надежды уцелеть.
Однако скоро мы увидели, что поторопились радоваться и
торжествовать победу. Мы увидели, что медведи и не думали
удаляться. Они беспокойно бродили вокруг скалы и яростно
рычали. Иногда они поднимали вверх свои морды, и из открытых
пастей вырывались целые клубы пара, как из паровой машины.
Мы были твердо уверены, что на скалу им не взобраться,
даже если бы они решились на это. Кроме того, Гровер со своим
страшным оружием стоял на страже у единственного выхода на
площадку.
Да, но чем все это кончится? Вот вопрос, внушавший нам
тревогу. И больше всех озабочены им были опытные охотники,
потому что лучше других понимали, что нам предстоит. Мы были
новичками и с трудом верили тем ужасам, которые рассказывал о
полярном медведе мистер Гровер. Однако вскоре нам довелось
убедиться не только в том, что все это правда, но и в том, как
свиреп и злопамятен этот зверь. Так же, как и его собрат, серый
медведь Скалистых гор, он бросается на того, кто его ранил, не
рассчитывая последствий, а если не может отомстить сейчас же,
способен с диким упорством ждать случая очень долго.
Хотя мы еще не знали всего этого, но у нас были причины
чувствовать печаль и озабоченность. Начать с того, что нас было
двенадцать человек на площадке в двадцать четыре квадратных
фута, и мы все время должны были стоять, тесно прижавшись друг
у другу. Кроме того, мы были голодны, и некоторые едва
держались на ногах от слабости. Но и страдания голода были
ничто перед муками, причиняемыми холодом. Северо-восточный
ветер буквально хлестал нас на нашей площадке, а иногда его
очередной порыв действовал словно удар ножа. Чтобы хоть немного
согреться, некоторые начали прыгать, словно одержимые пляской
святого Витта.
Положение становилось прямо-таки невыносимо, но деваться
было некуда. Можно было терпеть, если бы у нас была хоть
малейшая надежда через какое-то время вырваться из этого ада,
но надежды не было, совсем наоборот, Гровер и другие "северяне"
не переставали твердить, что медведи снимут осаду лишь через
несколько дней, только голод может заставить их уйти.
Это была достаточно печальная и страшная перспектива.
Оставаться в таком положении, как мы, несколько дней, даже два,
значило умереть. Без воды и пищи, промерзшие до костей, не имея
возможности ни на миг закрыть глаза, принужденные все время
стоять, - разве могли мы совладать с подобными мучениями?
С минуты на минуту напряжение возрастало, и вдруг кто-то
заявил, что лучше было бы попытаться сойти с площадки и
спасаться кто как может: чем хуже придется тем, кого настигнут
звери, тем вероятнее спасутся те, у кого быстрые ноги. Не
правда ли, это была смелая мысль, или, вернее, безумная? Но мы
так много перенесли, что она показалась здравой. Большинство
уже было готово последовать ей, когда мистер Рэнсом закричал:
- Постойте! Кажется,я нашел лучший выход!
- Какой? - спросило сразу несколько голосов с явным
сомнением: подчиненные легко теряют уважение к старшим, когда
они оказываются не на высоте задачи.
- Пробиться к нашим шлюпкам, - ответил мистер Рэнсом. -
Надеюсь, нам это удастся. Немного терпения, и вы увидите.
Так невовремя и неудачно разрядив свое ружье, мистер
Рэнсом, несмотря на то, что формально оставался начальником
экспедиции, теперь, насколько возможно, оставался в стороне и
не отдавал никаких приказаний. Он выглядел сконфуженным и в то
же время озабоченным. Очевидно, он глубоко переживал свои
промахи - первый, когда предложил предпринять эту злосчастную
экспедицию, и второй, выстрелив по медведям дробью и вызвав их
гнев. Можно было сказать, что он изнемогал под бременем своей
ответственности. Мало того, он не мог воспользоваться и своим
ружьем, ибо свинец и порох у него были, а пистоны по недосмотру
оставались в лодке, и мы знали об этом.
Когда он призвал нас к терпению, это было излишне. Мы
исчерпали весь запас терпения и теперь смотрели на него с
надеждой и ожиданием: что он предпримет?
Каково же было наше удивление, когда он зарядил свое
ружье, и не только на этот раз пулей, но и надел пистон!
Оказывается, роясь в карманах, он нашел два завалявшихся
пистона. Этого было довольно, так как мистер Рэнсом был таким
же хорошим стрелком, как и гарпунщиком. Когда он вскинул ружье
к плечу, мы уже были уверены, что блокаде конец и мы будем
свободны. Надежда не обманула нас. При лунном свете мистер
Рэнсом мог стрелять, как при свете дня, кроме того медведи были
довольно близко. Два выстрела раздались один за другим.
Взрослые медведи рухнули. Один детеныш оставался жив, однако
через несколько мгновений и он отправился вслед за родителями:
мистер Гровер имел зуб против всех полярных медведей, и молодых
и старых, и его не могли растрогать ни младенчество, ни
беспомощность врага. Он пронзил его копьем.
Мы горячо благодарили мистера Рэнсома и поздравляли с
таким удачным двойным выстрелом. Наша благодарность имела
основания. Не говоря о том, что он избавил нас от смертельной
опасности, он еще и снабдил нас провиантом.
И все же мы были в большом замешательстве. До такой
степени голода, чтобы есть сырое мясо, мы еще не дошли, сварить
же нашу добычу было не на чем. Снова заговорили о скамейках с
лодок, и по зрелом размышлении некоторые из них решили-таки
употребить на топливо.
Несмотря на страшный голод, ели мы, однако, без особого
аппетита, потому что мясо полярного медведя, питающегося в
основном рыбой, имело отвратительный вкус. Возможно, окорока
оказались бы вкуснее под маринадом с сахаром, но у нас не было
ничего для того, чтобы их замариновать. Приготовленный таким
способом окорок американского черного медведя - подлинное
объедение. Зато нам было из чего выбирать, мы ели самые нежные
куски.
Наш ужин был скорее завтраком. Мы еще не кончили его, как
небо на востоке окрасилось розовым и загорелось золотом,
предвещая великолепный восход солнца. Всем сердцем мы желали
ясного дня. Избавившись от перенесенного ужаса и отдохнув от
волнения, вызванного радостью спасения, мы снова, даже сильнее,
чем раньше, были охвачены тревогой за свою дальнейшую судьбу.
Где "Летучее облако"? В какой части, с какой стороны ледяного
поля? В виду ли берега? Если нет, то мы подвергаемся страшной
опасности. Это хорошо понимали наши ветераны.
Лишь только озарилось небо, все взоры обратились к морю.
Некоторые, в том числе и оба наши офицера, взобрались на
вершину скалы. Но ни простым глазом, ни в подзорную трубу
нельзя было нигде заметить "Летучее облако". У берегов
виднелась полоса чистой воды, потом ледяное поле и плавучие
льды, было видно, как льдины плыли и сталкивались друг с
другом. Дальше во все стороны, насколько хватало глаз,
расстилалось зеленое море. Ни берега, ни паруса.
Когда солнце поднялось высоко, горизонт оставался все так
же пустынен. Мы восприняли это как новый жестокий удар судьбы.
Некоторые из нас не понимали всей безнадежности положения, пока
им не объяснили его. По неопытности мы не хотели верить в
безыходность, как недавно, когда нам говорили о свирепости
полярных медведей, готовы были даже смеяться над этим. "Ну и
что же, что мы не найдем свой корабль, - рассуждали новички, -
разве мы не можем добраться до какого-нибудь населенного
пункта, а оттуда тем или иным путем на родину?" Мы были
согласны даже на встречу с дикарями и не исключали ее, зная,
что они не злобны.
- Вы говорите о дикарях! - пытался остудить наши головы
старый Гровер. - Что дикари! Нечего нам думать о дикарях и не
их надо бояться. Дикари!.. Да я не хотел бы ничего лучшего, как
встретиться с ними. Но их нет в этой проклятой стране, нет!
Здесь нет ничего похожего на человеческое существо! Нет, нет!
Не люди и не звери должны беспокоить нас. Взгляните вокруг -
насколько хватает взор, вы видите все ту же негостиприимную
землю. Мы можем идти две недели и не найти пищи, достаточной
для того, чтобы накормить хотя бы кошку. На протяжении тысяч
милей земля все такая же, как эта: черная грязь, болотные
кочки, покрытые жалкой травой...
Мистер Гровер был несомненным авторитетом, и никто не
подумал не только возражать ему, но даже обратиться за
подтверждением его слов к другим "северянам". Даже самые
неопытные начали убеждаться, что "Летучее облако" мы можем и
вправду не увидеть никогда.
Чем больше и трезвее мы размышляли, тем крепче
утверждались в этом. Все было против нас. Я уже не говорю о
ледяном поле, которое тянулось сплошной полосой с востока на
запад. Это поле меньше всего тревожило нас, мы чувствовали, что
способны так или иначе преодолеть его. Но к чему нам его
переходить, если нигде не видно нашего корабля?
Увы! Мы не видели его, и не было у нас надежд его увидеть
вновь. Он стоял на якоре, когда его покинули три лодки. Судно
оставалось на месте, поджидая их. Одна из лодок возвратилась,
но какие известия она принесла на борт? Даже сам Лидж Коффен,
если бы даже он был оптимистом, что утешительного мог бы он
сообщить? А он был пессимистом. И в последний раз он видел нас,
когда мы отчаянно боролись со льдами. Так как он сам испытал
все превратности и ужас этой борьбы, проходя канал, то,
конечно, вполне мог быть уверен, что мы затерты льдами. По его
мнению, мы погибли, и, наверное, он так и сказал капитану
Дринкуотеру.
Чем более мы думали об этом, тем более считали себя
погибшими. К довершению несчастья, небо опять покрылось тучами,
и с востока на нас надвигался густой туман. Это было
повторением вчерашнего, только туман поднимался сегодня часом
раньше. Уже в полдень мы не могли разглядеть солнца. Нас окутал
сумрак. Мы совершенно упали духом. Последний луч надежды
погасал в нас.
Остаток дня мы провели в полном бездействии. Даже когда
туман временами давал возможность исследовать горизонт, мы не
делали этого, до такой степени все пали духом. Туман, покрывший
море и землю, позволял видеть не более чем на двадцать ярдов
вокруг. Он стоял всю ночь - вторую ночь, которую мы проводили
на этой негостеприимной земле. Даже если бы мы могли видеть
сквозь туман, мы бы равным образом ничего не выиграли. Корабль
не мог бы приблизиться к нам, потому что из-за тумана должен
был бы стоять там, где он его захватил.
Не имея возможности видеть корабль, мы прислушивались, в
надежде улышать сигнальный выстрел пушки. Но ничего не было
слышно, кроме пронзительных и жалобных криков птиц, которые
словно совершали погребальный обряд над нами.
Эта ночь была не теплее предыдущей, но провели мы ее не
так, как накануне, на площадке, обдуваемые ледяным ветром.
События страшной минувшей ночи дали возможность троим из нас
выспаться в тепле. Три матроса ухитрились сделать себе одеяла
из шкур убитых медведей, вывернув их наизнанку, мехом внутрь.
Мы больше не страдали от голода, но вынуждены были
принести в жертву еще несколько скамеек с наших лодок, чтобы
развести огонь. Теперь мы решились на это гораздо легче, мы уже
были готовы пустить в ход и наши весла, и даже самые шлюпки, в
полной уверенности, что нам уже больше никогда не доведется ими
воспользоваться. Мы дошли до этого. Или почти дошли.
Единственное, что не позволяло нам предаться полному
отчаянию, была мысль о том, что капитан Дринкуотер сделает все
возможное для нашего спасения. Могло показаться странным, что
мы в нашем положении еще возлагали надежды на него. Но причины
этого легко понять. Когда капитан не был пьян, он действительно
был в высшей степени находчив и менее всего способен опустить
руки. Он никогда не терял надежды сам и не оставлял в
бедственном положении матросов, кто бы они ни были. Юнга ли,
поваренок ли был смыт волной или им угрожала опасность, он
принимал в них такое же участие, как и в каком-нибудь самом
опытном китолове. Зная, что он именно таков, мы были уверены:
он постарается отыскать нас. Мы боялись только одного - чтобы
он не счел нас безнадежно погибшими.
Прошедшие сутки могли дать кое-кому из нас повод
скептически отнестись к его сообразительности, и обстоятельства
могли оправдать этот скептицизм: мы не видели своего корабля
целый день и целую ночь, не слышали его сигналов. Еще сутки в
таком положении, и многие бы решились, очертя голову, броситься
на поиски русских поселений на Камчатке, прямо по болоту. Но не
все думали так, как они, большинство упорно верило в капитана
Дринкуотера. Что касается меня, то я, как и наши офицеры, тоже
верил в него.
Наша вера была вознаграждена не позднее следующего утра.
После полуночи туман рассеялся, и как раз на рассвете мы
услышали пушечный выстрел. Все сразу узнали голос единственной
пушки "Летучего облака".
Нашему восторгу не было предела, когда мы увидели свое
судно. Оно было под парусами и, очевидно, исследовало ледяное
поле и полосу воды между льдами и берегом. Наша радость
граничила с безумием, и мы бросились на вершину скалы.
Наверное, мы вели себя так же странно, как в тот день, когда
нас осаждали медведи или когда мы танцевали, чтобы согреться.
На этот раз мы тоже танцевали, но иной танец и под иным
впечатлением. Некоторые оглушительно кричали.
Старики вели себя более осмотрительно: в конце концов,
было неизвестно, замечены ли мы экипажем "Летучего облака".
Принимая во внимание расстояние, заметить нас было нелегко. Мы
довольно хорошо видели корабль, но разве можно сравнить с
судном под парусами одного или даже двенадцать крошечных
человечков на берегу? Это точка, не более. Если корабль пройдет
мимо, наше положение станет совем безнадежным: исследовав берег
и ледяное поле и не обнаружив ничего, он вряд ли возвратится
обратно, и мы будем покинуты навсегда. Мы, со своей стороны, не
могли и думать пробраться через ледяное поле и достигнуть
корабля, тем более, что наши шлюпки потеряли большую часть
своих скамеек.
Эта мысль сразу отравила нашу радость, некоторые даже
кинулись из одной крайности в другую и впали в отчаяние. Более
сдержанные оказались и более твердыми, когда пришел нужный
момент. Старый Гровер, подцепив на острие своего копья шкуру
убитого медведя, поднялся на вершину скалы. Забравшись на самое
высокое место, он поднял копье в воздух. Колеблемый ветром
белый мех походил на парламентерский флаг и мог привлечь
внимание наших товарищей. Для большей верности мистер Рэнсом
встал рядом с Гровером и начал стрелять из ружья. Выстрелы
следовали один за другим.
Чем было привлечено внимание экипажа "Летучего облака" -
выстрелами, пороховым дымом или медвежьей шкурой? Мы не
задавались этими вопросами. Главное, что нас заметили! Когда мы
увидели, что судно остановило свой ход и неподвижно встало в
открытом море, взрыв радости потряс нашу маленькую команду. Мы
были спасены.
Надо ли рассказывать, что произошло дальше? Это и так
легко себе представить. Чтобы достигнуть "Летучего облака", нам
даже не пришлось пробиваться через ледяное поле, отделяющее
берег от моря. Оказалось, что к востоку от нас был проход, не
замеченный нами, но открытый экипажем "Летучего облака". Судно
сигналами приказало нам оставаться на месте. Если бы мы не
поняли сигналов, то могли бы испугаться, потому что, к нашему
величайшему удивлению, корабль поднял паруса и произвел маневр,
словно удалялся от нас. Но, сделав два узла, он снова
направился к нам и, насколько мы могли судить издали, спустил
шлюпки в море.
Наши офицеры следили за всеми его маневрами в подзорные
трубы и сообщали о них нам. Вот они сказали, что от судна