Страница:
Бегство вестготов описано Аммианом Марцеллином; историк сравнивает массу переселенцев с песком ливийской пустыни, поднятым страшным ураганом. Бросив имущества, они на лодках, плотах и вплавь старались уйти от настигавших их гуннов, многие при этом погибли. Остановило гуннов огромное количество награбленного. Часть их с добычей вернулась в восточные степи, а часть образовала в Паннонии, примерно на территории современной Венгрии, собственное государство. Аланы, пришедшие с гуннами, объединились с племенем вандалов и двинулись дальше на запад, заняв территории на Пиренейском полуострове. В 429 г. они переселились в Северную Африку и основали там Алано-вандальское королевство с центром в Карфагене, просуществовавшее около столетия. Оттуда они совершали пиратские набеги на Италию и Западное Средиземноморье; в 455 г. вандалы разграбили и разрушили Рим, уничтожив бесценные произведения искусства (отсюда термин «вандализм»).
За первой волной нашествия гуннов в V в. последовала вторая, еще более неудержимая и разрушительная, подобная цунами. Во главе второй «волны» стоял выдающийся полководец Аттила, прозванный «бичом Божиим», поскольку, по мнению Церкви, он был послан Провидением в наказание за грехи. Сперва Аттила, пройдя через Кавказский хребет, вторгся в Армению, Месопотамию, Сирию, Малую Азию, всюду сея ужас и смерть. Затем в 441 году он двинулся в Европу, сделав императора Феодосия II своим данником, а в Западной империи дошел до Рейна. В 452 г. Аттила вторгся в Италию. Спасшиеся жители разрушенной Аквилеи основали тогда в труднодоступных лагунах город Венецию.
При подходе к Риму в войсках началась эпидемия. И делегации, в которую входил папа Лев I Великий, богатыми подарками и уговорами удалось склонить Аттилу к отступлению. Вскоре Аттила вернулся в Паннонию и в 453 г. скоропостижно умер в брачную ночь с бургундской принцессой Ильдекой. Это романтическое событие вызвало у гуннов, по словам историка Г. Шрайбера, восторг, смешанный с горем, как «смерть истинного гунна, смерть воистину царская, ибо они были не только неустрашимыми воинами, но и обладали достаточной мудростью, чтобы считать счастливым того, кто умер в момент наивысшего наслаждения».
Базилика Сан-Витале. 548 г. Равенна
После смерти Аттилы основанное им государство распалось и исчезло, однако вызванное гуннами волнение улеглось не скоро. Для предмета книги важно отметить, что одним из результатов Великого переселения народов стало интенсивное распространение христианства за пределами греко-римского мира. В течение IV и V веков значительно возросло число обращенных среди германцев, франков и бриттов. Еще при Константине Великом христианство распространилось в Абиссинии и даже Индии; в Грузии первой проповедницей учения Христа считается пленница Нина, исцелившая королеву иверцев, после чего в 326 г. крестился царь Мерой. Первые немногочисленные случаи крещения славян произошли, по-видимому, в IV и V веках, когда они попали в Европу вместе с гуннами. Об участии славян в походах гуннов имеются достоверные свидетельства. Около 450 г. греки отправили к Аттиле представительное посольстве, в котором был некто Приск Ритор, судя по имени – человек образованный. В своих заметках он описал воинов, которых называли скифами, но, судя по их одежде, обычаям и именам, речь идет о славянах. Они стригли волосы в кружок, носили узорные рубахи, парились в банях, встречали гостей хлебом-солью, пили напитки, которые называли «медом» и «квасом», носили славянские имена – Борис, Влад, Боян.
3. IV–V в. – несомненно, важнейшие во всей истории христианской Церкви после времен апостольских. Это был период глубочайшего осмысления и развития христианского вероучения, описание его в виде чеканных и точных формул-догматов, утвержденных Вселенскими Соборами. Однако это время больших побед было для Церкви, только начавшей набирать силы, также и временем колебаний и многих искушений. Изнутри Церковь ослабляли и разрывали ереси, а за ее оградой по-прежнему бурлила враждебная языческая жизнь.
Раскрытию христианского вероучения Отцами и Учителями Церкви IV–V вв. и их борьбе с ересями посвящены следующие разделы этой главы. Здесь же будет кратко обсуждена сложная проблема взаимоотношений Церкви с христианским государством.
Вплоть да правления Константина Великого официальная религия Римской империи преследовала ту же цель, что и гражданская власть, – обеспечение устойчивого порядка в государстве и благополучия народа. Считалось, что помощь в этом деле богов-покровителей Рима можно привлечь путем принесения жертв. Верховным жрецом (pontifex maximus), являлся сам император. Ситуация коренным образом изменилась, когда господствующей религией в государстве стало христианство, провозгласившее: «Царство Мое не от мира сего» (Ин 18:36). Однако при этом Спасителем было сказано: «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Лк 20:25), а еще определеннее – первоапостолом: «Нет власти не от Бога… начальник есть Божий слуга, тебе на добро, и потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести» (Рим 13: 1,4,5).
Таким образом, проблема взаимоотношений власти и религии в христианском государстве оказалась антиномичной, и потому для оптимального ее решения следует воспользоваться многократно упоминавшимся выше принципом «неслиянности и нераздельности», иначе говоря, это взаимоотношение должно быть «симфоническим». Идеологию «симфонии» в Византии впервые провозгласил Юстиниан I через два столетия после Константина, хотя в полной мере она не была реализована даже в Восточной Церкви.
На Западе отношения между Церковью и государством развивались иным путем, и это различие русский философ Евгений Трубецкой объясняет следующим образом: «На Востоке, где светская власть сравнительно сильна, смешение светской и духовной власти ведет к преобладанию светской власти, которая нередко узурпирует функции Церкви. Совсем другое происходит на Западе. Здесь в течение IV–V веков, вплоть до падения Западной империи, происходит постепенное умаление светской власти, а с другой стороны – быстрый рост независимости епископата. Быстро развиваясь, духовная власть здесь господствует над мирской, подчиняя себе в конце концов самую императорскую власть. Это отличие Запада от Востока вызвано сложной совокупностью культурно-исторических условий».
В период правления Константина I отношения между властью и Церковью были крайне неустойчивыми, несмотря на несомненную религиозность императора и его благоговейное отношение к христианству. Правда, крестился он только тогда, когда ощутил приближение конца своей земной жизни, полагая, что спасение необходимо лишь после смерти. Сыновья Константина не обладали его личностными качествами, но во всем старались продолжить политику отца в отношении христианской Церкви, хотя тоже крестились только перед смертью.
Существенные действия, направленные на установление государственного христианства, были предприняты императором Грацианом и его восточным соправителем Феодосием I. Грациан первым из императоров официально отказался от языческого титула pontifex maximus, а Феодосий крестился в самом начале своего правления, и поэтому в 390 году св. Амвросий, епископ Милана, смог потребовать от него публичного покаяния за убийство семи тысяч восставших фессалоникийцев.
Феодосии I издал ряд указов, запретивших языческие богослужения, и тем самым конституционно сделал империю христианским государством, в котором нехристианские религии либо всячески притеснялись, либо подобно языческой преследовались по закону. Все находившиеся у власти сыновья и внуки Феодосия I были членами Церкви и ужесточали антиязыческое законодательство. Собрание императорских указов, появившихся между 312-м и 437 г., было издано Феодосием II (Codex Theodosi annus) и сразу же приобрело силу закона по всей империи. В грамоте Феодосия II, переданной III Вселенскому Собору, говорится: «Состояние нашего государства зависит от образа богопочитания, и у них много общего; они поддерживают одно другое. Посему поставленные Богом на царство, назначенные быть средоточием благочестия и благополучия подданных, мы всегда храним союз их неразрывным, служа Промыслу и людям».
Как уже говорилось, идея «симфонии» Церкви и государства была разработана при Юстиниане I, который своей твердой и последовательной политикой в области религии совершенно изгнал язычество из общественной жизни империи.
Надо заметить, что имперские законы, запрещавшие язычество, одновременно оказывали некоторое покровительство иудаизму: местным властям не разрешалось закрывать синагоги, а евреям была гарантирована свобода богослужений; иудейское духовенство, наряду с христианским, было освобождено от государственных налогов. Правда, весьма строгие меры принимались против иудейского прозелитизма среди христиан, в то время как крещение иудеев всячески поощрялось.
Начиная с Константина I государство пыталось бороться с сектантством и ересями внутри Церкви, однако в этом вопросе в IV–V вв. царила неразбериха, и императоры часто сочувствовали еретикам, преследуя епископов, соблюдавших чистоту православной веры, – так было, например, со св. Афанасием Великим и Иоанном Златоустом.
4. Среди многочисленных ересей, потрясавших жизнь христианской Церкви в рассматриваемый нами период, наиболее опасными были учения ариан и монофизитов, которые искажали православный взгляд на христологическую и тринитарную проблемы, а значит, проблему спасения, то есть затрагивали самую сущность веры. Поэтому обсуждение этих сложных предметов велось не только богословами, – споры о них шли на улицах, в гуще верующих христиан, о чем не без иронии и горечи писал младший из «великих каппадокийцев», св. Григорий Нисский: «Все полно людьми, рассуждающими о непостижимом, – улицы, рынки, перекрестки. Спросишь, сколько оболов надо заплатить, – философствуют о рожденном и нерожденном. Хочешь узнать цену на хлеб, – отвечают: «Отец больше Сына». Спрашиваешь, готова ли баня, говорят: «Сын произошел из ничего».
Тем не менее, на Никейском Соборе 325 г. защитниками ортодоксальной христианской веры против ариан выступили малоученые провинциальные епископы, не искушенные в богословских и философских тонкостях, но проникнутые истинным церковным духом новозаветных писаний. Из среды таких епископов, твердых в церковной вере, но не слишком образованных в вопросах теории, вышел и победитель арианства св. Афанасий Великий.
Арий, основатель ереси его имени, родился в Ливии около 260 г. Будучи пресвитером в Александрии, он вел аскетическую жизнь и прославился как яркий проповедник, что не в последнюю очередь обеспечило успех его деятельности. В 318 г. Арий выступил с проповедью своего учения, чем вызвал резкий отпор со стороны александрийского епископа св. Александра и его помощника св. Афанасия. По словам Александра Александрийского, «закваску свою оно [арианство] получило от нечестия Лукиана». Лукиан, учитель Ариана, был блестящим библеистом, продолжившим работу Оригена над исправлением греческого текста Ветхого Завета. Умер Лукиан мученической смертью во время гонений Максимилиана.
Некоторые исследователи указывают на использование Лукианом, а затем и Арианом, некоторых положений из работ Оригена, хотя арианство никак нельзя назвать оригенизмом. Подобные недоразумения обычно возникают из-за неоднозначных толкований идей гениальных первопроходцев богословия, к которым принадлежал Ориген и которые не всегда заботились о четкости формулировок.
Сам Арий был жестким монотеистом: его понятие о Боге авраамично, т. е. напоминает ранний иудаизм или возникший через три столетия ислам. Можно также заметить, что представление о Боге у Ария имеет некоторое сходство с идеей Единого у неоплатоников; правда, Арий отрицал постулат неоплатоников о божественных эманациях, а Бог у него, в соответствии с принципами ортодоксального монотеизма, является Личностью, для Которой возможен диалог «я» и «Ты». В Триединстве Бога Арий видел возникшую в третьем веке ересь Савеллия, который считал божественные Ипостаси лишь различными состояниями Единого Бога, так что в православной формуле «неслиянно и нераздельно» оставлял практически лишь одну ее часть – «нераздельность».
Центральным моментом ереси Ария является утверждение, что Сын сотворен волей Бога не по сущности Бога, а «из несущего», ибо «было время, когда не было Слова». Иначе говоря, Иисус Христос – Сын Божий по усыновлению, «только по имени»: «Не потому избрал его Бог, что у него было нечто особенное и преимущественное перед прочими существами по природе, и не в силу какого-нибудь особого отношения Его к Богу, но потому, что, несмотря на изменчивость Своей природы, Он через упражнения Себя в доброй деятельности не уклонился ко злу. Если бы равную силу явили Павел или Петр, их усыновление ничем бы не отличалось от Его усыновления».
Агнец Божий. Роспись купола базилики Сан-Витале. Равенна
Таким образом, Слово-Логос превращается в слабое человеческое слово, неспособное никого обожить и спасти. В оправдание своих взглядов ариане часто ссылаются на слова из книги Притчей (8:22), относящиеся в действительности к Софии – Премудрости Божией: «Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони». В отличие от православных христиан, которых можно назвать омоусианами (от греческого ομοουσιος – единосущий), ариане во главе с Арием именовались аномеями (от ανομοιος – не подобны). В это же время возникло течение «полуариан», или омиусиан (от ομοισοϚ – подобный), которые вскоре приняли православную точку зрения на сущность Сына.
Чтобы прекратить раскол Церкви, вызванный арианством, Константин I, вняв настояниям своего советника по церковным делам епископа Кордубского (ныне Кордова в Испании) св. Осии, созвал в 325 году I Вселенский Собор в Никее, который предал анафеме Ария и его сторонников.
Конха базилики Сан-Витале. Фрагмент. Середина VI в. Равенна
I Никейский Собор часто называют «Собором 318 отцов», число 318, во-первых, совпадает с количеством верных рабов Авраама (Быт 14:14), а во-вторых, представляет собой цифровое выражение греческих букв, образующих сочетание креста (Т) и имени Иисуса.
Арий был отправлен в ссылку, ариане подверглись преследованиям. Однако власть, уверенная в своей силе, бывает склонна к капризам и резким колебаниям в проводимой политике. Уже в 327 г. под влиянием арианского окружения Елены и ловкого в дворцовых интригах епископа Евсевия Никомидийского, поддерживавшего Ария, а также благодаря быстрому распространению ереси на Востоке, особенно в Египте, Константин I сменил свое отношение к арианству на противоположное. Преследованиям стали подвергаться православные иерархи. Арий получает свободу, а ряд никейцев потерял свои кафедры. Так, собор в Тире в 335 г. низлагает Афанасия Великого, и император отправляет его в Галлию. В 336 г. Арий получает епископство в Александрии, но по дороге туда скоропостижно умирает, что было немедленно приписано его противниками суду Божьему.
На протяжении IV в. арианство и полуарианство время от времени торжествовали по всей империи, а ученик Евсевия Никомидийского, тогда епископа Константинопольского, уже упоминавшийся Ульфила принес арианство вестготам. Там ересь быстро распространилась и была перенесена в Северную Африку вандалами; у готов арианство сохранилось до VII в. Но и после VII в. она продолжала под разными личинами проникать в еретические учения. Даже такие современные религиозные течения в рамках христианства, как унитарианство, Общество свидетелей Иеговы и некоторые другие, преимущественно протестантского толка, представляют собой своеобразные формы арианства.
Успех и живучесть ереси Ариана, по мнению автора, отчасти связаны с причинами психологического свойства. Во все времена существовали и будут существовать люди, о которых А. К. Толстой писал: «Все, чего им не взвесить, не смеряти,/ Все, кричат они, надо похерети!/ Только то, говорят, и действительно,/ Что для нашего тела чувствительно». Обычно эти люди не чужды природных основ нравственности, «добра от Бога», но при восприятии и осмыслении чего бы там ни было они практически игнорируют духовное измерение явлений.
Потребность все «взвесить и смеряти» делает для них наиболее привлекательными те учения, которые берутся наглядно представить и без труда разрешить сложнейшие проблемы, пренебрегая возникающими противоречиями и откровенными нелепицами. Таковы, например, памятные по недавним советским временам приверженцы «единственно научного мировоззрения» – диалектического и исторического материализма. Поскольку лежащий в основе православного богословия принцип одновременной «неслиянности и нераздельности» наглядно непредставим, то для таких людей арианство, практически сводящее на нет божественную природу Иисуса, могло оказаться предпочтительным.
Напряженная и бескомпромиссная борьба Церкви с арианством была вызвана, конечно, не отвлеченными теоретическими соображениями – здесь затрагивался «центральный нерв» Православия как религии спасения, поскольку вопрос о различных природах Сына Божия, Спасителя и Искупителя, о соотношении этих природ и о способе их сочетания в единой Личности-Ипостаси напрямую связан с чаяниями каждого верующего христианина: «воскрешение плоти и жизнь вечная». Надо отметить, что небывалый всплеск богословского творчества в IV–V вв. так или иначе был вызван острой потребностью максимально полно, насколько это доступно человеческому разуму, исследовать проблемы сотериологии (от греч. σότεριοη – спасение).
Однако соблюсти гармонию при обсуждении основополагающего в этих проблемах принципа «неслиянного и нераздельного» так же трудно, как удержаться на острие бритвы – равновесие здесь неустойчивое, как такое состояние называют в механике. Поэтому защитники Православия, победившие ариан на первых двух Вселенских Соборах, сами зачастую впадали в ереси – некоторые не добирались до «равновесия», а некоторых в пылу борьбы по инерции заносило далеко в сторону, противоположную арианству.
Такой предельно антиарианской ересью в V в. стало монофизитство, а одним из первых его предвестников в IV веке был аполлинаризм. Основателем этой ереси стал лаодикийский епископ Аполлинарий, которого А. Гарнак назвал «самым значительным богословом своего времени, учителем каппадокийцев». Он родился в Александрии в семье ритора и получил блестящее образование под руководством языческих учителей. Был тесно связан с Афанасием Великим, а после переселения в Сирию – с каппадокийцами. По мнению Аполлинария, единение Бога и плоти во Христе достигается заменой человеческого ума Логосом, то есть умом божественным. По его словам, «если бы Господь принял все человеческое естество, то, без сомнения, имел бы и человеческие помыслы, а где полный человек, там невозможно не быть греху».
Логически это утверждение кажется безупречным, однако допустить возможность неполноты человеческой природы в Иисусе значит нанести ущерб православному учению о спасении, чего Церковь не должна позволять, и это вполне справедливо, так как основные принципы христианской веры невозможно опровергнуть доводами человеческого разума. Христологические споры не могли не затронуть статус Девы Марии – так несториане возражали против именования Ее Богородицей, ©готовое;, ибо Мария родила Иисуса, а не Бога, и считали, что называть ее следует Хрис-тородицей.
Против утверждавшего подобное Нестория, епископа Константинопольского с 428 г., и его последователей был собран в 431 г. III Вселенский Собор в Эфесе, который осудил несторианство. Истоки этой ереси лежат в учении епископа Мопсуестии (Малая Азия) Феодора, который писал: «Безумие утверждать, что Бог родился от Девы. Не Бог, но храм, в котором обитает Бог, родился от Девы». Надо сказать, что Феодор Мопсуестийский, родившийся в Антиохии в середине IV в., был крупнейшим богословом и библеистом, духовным лидером антиохийской школы. Согласно Феодору, божественное и человеческое в Христе соединены наподобие духовного и телесного в человеке, и Логос осенил Иисуса уже после Его рождения. Несторий вместо формулы «Бог родился от Марии» предлагал говорить «Бог прошел через Марию», то есть, как и Феодор, четко разделял в Христе божественную и человеческую природы, что противоречит их «нераздельности». Более того, он утверждал, что Бог не страдал вместе с Иисусом и во время крестной Его смерти оставался бесстрастным.
Оппонентом Нестория на Эфесском Соборе был епископ Александрии св. Кирилл, который защищал православное учение о принципиальной нераздельности божественной и человеческой природы во Христе, утверждая, что «Христос, как Бог, есть вместе с тем и человек, и как человек, есть вместе с тем и Бог». От имени Церкви Кирилл зачитал на Соборе следующие слова о Пресвятой Богородице: «Кто не исповедует, что Иисус есть истинный Бог, а потому и Святая Дева – Богородица, ибо она плотски родила Слово Божие, сделавшееся плотью, – тому да будет анафема». Таким образом, Несторий признавал отношение между обеими природами во Христе внешним, а Кирилл – ипостасным.
Мозаика базилики Сан-Витале. Середина VI в. Равенна
Прежде чем перейти к ереси монофизитов, борьба с которой стала главной заботой Церкви в V в., следует упомянуть о донатистах и пелагианах, против которых писал величайший богослов и вероучитель Западной Церкви блаженный Августин. Раскол донатистов возник, по сути, как продолжение деятельности римского пресвитера III в. Новациана, который боролся за строгую дисциплину в среде прихожан и особенно священнослужителей христианской Церкви. Провинившихся община Новациана не допускала даже в ограду своих церквей, а человека, осквернившегося смертным грехом, новациане считали непригодным для совершения таинств.
В доконстантиновское время они поощряли добровольное мученичество и вели аскетичный образ жизни. При этом в IV в. новациане активно выступали против ариан, а сочинение самого Новациана «О Троице» считается православным. В 317 г. Донат был избран епископом Карфагена и главой Церкви всей Африки и пользовался в течение 30 лет огромным авторитетом. Его попытки очистить приходы от маловерных и греховных, причем в первую очередь эта «чистка» касалась служителей Церкви, нашли сочувственный отклик среди большинства христиан. Для провинившихся, а затем покаявшихся донатисты требовали повторного крещения.
Когда в 347 г. императорские комиссары прибыли в Карфаген, чтобы рассмотреть многочисленные жалобы на епископа, Донат произнес ставшую знаменитой фразу: «Какое дело императору до Церкви?» Он был немедленно арестован и сослан в Галлию, где вскоре умер. Как движение за отлучение от Церкви недостойных ее служителей донатизм находит последователей и поныне.
Императрица Феодора
Мозаика базилики Сан-Витале. Фрагмент. Равенна
Если донатизм в значительной мере есть политика, и политика популистская, как сказали бы сейчас, то ересь пелагиан связана с тончайшими проблемами богословия и религиозной философии. Речь в ней идет о роли свободы воли и благодати в деле спасения. Православие утверждает их «нераздельность и неслиянность» в богочеловеческом процессе обожения верующего. Как уже говорилось выше, Ириней Лионский сравнивал благодать и свободу воли с двумя крыльями, позволяющими человеку подняться к Богу, обожиться. Кельт Пелагий, родившийся в Шотландии во второй половине IV в., при решении этой проблемы практически исключил влияние благодати, даруемой Церковью, и дело обожения целиком предоставил человеческой воле, способной, по его мнению, самостоятельно совершать добрые поступки, обеспечивающие жизнь вечную. Пелагий утверждал, что по своей природе человек добр, первородный грех есть грех только самого Адама и не может быть вменяем в вину всему человечеству. Далее он учил, что приобретенный грех неодолимым быть не может: если он есть следствие необходимости, то это не есть грех, а если он вызван свободной волей, уклонившейся от добра, то его можно исправить последующим покаянием и добрыми делами.
Пелагианство есть несомненная утопия, современная психология это очень хорошо понимает, а вся человеческая история подтверждает такую оценку учения Пелагия. Блаженный Августин был гениальным психологом, интуитивно чувствующим иллюзорность утверждений пелагиан, но при этом сам не избежал противоположного уклона – от него, о чем будет сказано далее, исходит идея предопределения, которая до сих пор исповедуется протестантами и многими католиками. Учение Пелагия о примате свободы воли в деле спасения было воспринято и развито через тысячелетие его земляком, выдающимся богословом и мыслителем католической Церкви, «тонким доктором» Дунсом Скотом.
За первой волной нашествия гуннов в V в. последовала вторая, еще более неудержимая и разрушительная, подобная цунами. Во главе второй «волны» стоял выдающийся полководец Аттила, прозванный «бичом Божиим», поскольку, по мнению Церкви, он был послан Провидением в наказание за грехи. Сперва Аттила, пройдя через Кавказский хребет, вторгся в Армению, Месопотамию, Сирию, Малую Азию, всюду сея ужас и смерть. Затем в 441 году он двинулся в Европу, сделав императора Феодосия II своим данником, а в Западной империи дошел до Рейна. В 452 г. Аттила вторгся в Италию. Спасшиеся жители разрушенной Аквилеи основали тогда в труднодоступных лагунах город Венецию.
При подходе к Риму в войсках началась эпидемия. И делегации, в которую входил папа Лев I Великий, богатыми подарками и уговорами удалось склонить Аттилу к отступлению. Вскоре Аттила вернулся в Паннонию и в 453 г. скоропостижно умер в брачную ночь с бургундской принцессой Ильдекой. Это романтическое событие вызвало у гуннов, по словам историка Г. Шрайбера, восторг, смешанный с горем, как «смерть истинного гунна, смерть воистину царская, ибо они были не только неустрашимыми воинами, но и обладали достаточной мудростью, чтобы считать счастливым того, кто умер в момент наивысшего наслаждения».
Базилика Сан-Витале. 548 г. Равенна
После смерти Аттилы основанное им государство распалось и исчезло, однако вызванное гуннами волнение улеглось не скоро. Для предмета книги важно отметить, что одним из результатов Великого переселения народов стало интенсивное распространение христианства за пределами греко-римского мира. В течение IV и V веков значительно возросло число обращенных среди германцев, франков и бриттов. Еще при Константине Великом христианство распространилось в Абиссинии и даже Индии; в Грузии первой проповедницей учения Христа считается пленница Нина, исцелившая королеву иверцев, после чего в 326 г. крестился царь Мерой. Первые немногочисленные случаи крещения славян произошли, по-видимому, в IV и V веках, когда они попали в Европу вместе с гуннами. Об участии славян в походах гуннов имеются достоверные свидетельства. Около 450 г. греки отправили к Аттиле представительное посольстве, в котором был некто Приск Ритор, судя по имени – человек образованный. В своих заметках он описал воинов, которых называли скифами, но, судя по их одежде, обычаям и именам, речь идет о славянах. Они стригли волосы в кружок, носили узорные рубахи, парились в банях, встречали гостей хлебом-солью, пили напитки, которые называли «медом» и «квасом», носили славянские имена – Борис, Влад, Боян.
3. IV–V в. – несомненно, важнейшие во всей истории христианской Церкви после времен апостольских. Это был период глубочайшего осмысления и развития христианского вероучения, описание его в виде чеканных и точных формул-догматов, утвержденных Вселенскими Соборами. Однако это время больших побед было для Церкви, только начавшей набирать силы, также и временем колебаний и многих искушений. Изнутри Церковь ослабляли и разрывали ереси, а за ее оградой по-прежнему бурлила враждебная языческая жизнь.
Раскрытию христианского вероучения Отцами и Учителями Церкви IV–V вв. и их борьбе с ересями посвящены следующие разделы этой главы. Здесь же будет кратко обсуждена сложная проблема взаимоотношений Церкви с христианским государством.
Вплоть да правления Константина Великого официальная религия Римской империи преследовала ту же цель, что и гражданская власть, – обеспечение устойчивого порядка в государстве и благополучия народа. Считалось, что помощь в этом деле богов-покровителей Рима можно привлечь путем принесения жертв. Верховным жрецом (pontifex maximus), являлся сам император. Ситуация коренным образом изменилась, когда господствующей религией в государстве стало христианство, провозгласившее: «Царство Мое не от мира сего» (Ин 18:36). Однако при этом Спасителем было сказано: «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Лк 20:25), а еще определеннее – первоапостолом: «Нет власти не от Бога… начальник есть Божий слуга, тебе на добро, и потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести» (Рим 13: 1,4,5).
Таким образом, проблема взаимоотношений власти и религии в христианском государстве оказалась антиномичной, и потому для оптимального ее решения следует воспользоваться многократно упоминавшимся выше принципом «неслиянности и нераздельности», иначе говоря, это взаимоотношение должно быть «симфоническим». Идеологию «симфонии» в Византии впервые провозгласил Юстиниан I через два столетия после Константина, хотя в полной мере она не была реализована даже в Восточной Церкви.
На Западе отношения между Церковью и государством развивались иным путем, и это различие русский философ Евгений Трубецкой объясняет следующим образом: «На Востоке, где светская власть сравнительно сильна, смешение светской и духовной власти ведет к преобладанию светской власти, которая нередко узурпирует функции Церкви. Совсем другое происходит на Западе. Здесь в течение IV–V веков, вплоть до падения Западной империи, происходит постепенное умаление светской власти, а с другой стороны – быстрый рост независимости епископата. Быстро развиваясь, духовная власть здесь господствует над мирской, подчиняя себе в конце концов самую императорскую власть. Это отличие Запада от Востока вызвано сложной совокупностью культурно-исторических условий».
В период правления Константина I отношения между властью и Церковью были крайне неустойчивыми, несмотря на несомненную религиозность императора и его благоговейное отношение к христианству. Правда, крестился он только тогда, когда ощутил приближение конца своей земной жизни, полагая, что спасение необходимо лишь после смерти. Сыновья Константина не обладали его личностными качествами, но во всем старались продолжить политику отца в отношении христианской Церкви, хотя тоже крестились только перед смертью.
Существенные действия, направленные на установление государственного христианства, были предприняты императором Грацианом и его восточным соправителем Феодосием I. Грациан первым из императоров официально отказался от языческого титула pontifex maximus, а Феодосий крестился в самом начале своего правления, и поэтому в 390 году св. Амвросий, епископ Милана, смог потребовать от него публичного покаяния за убийство семи тысяч восставших фессалоникийцев.
Феодосии I издал ряд указов, запретивших языческие богослужения, и тем самым конституционно сделал империю христианским государством, в котором нехристианские религии либо всячески притеснялись, либо подобно языческой преследовались по закону. Все находившиеся у власти сыновья и внуки Феодосия I были членами Церкви и ужесточали антиязыческое законодательство. Собрание императорских указов, появившихся между 312-м и 437 г., было издано Феодосием II (Codex Theodosi annus) и сразу же приобрело силу закона по всей империи. В грамоте Феодосия II, переданной III Вселенскому Собору, говорится: «Состояние нашего государства зависит от образа богопочитания, и у них много общего; они поддерживают одно другое. Посему поставленные Богом на царство, назначенные быть средоточием благочестия и благополучия подданных, мы всегда храним союз их неразрывным, служа Промыслу и людям».
Как уже говорилось, идея «симфонии» Церкви и государства была разработана при Юстиниане I, который своей твердой и последовательной политикой в области религии совершенно изгнал язычество из общественной жизни империи.
Надо заметить, что имперские законы, запрещавшие язычество, одновременно оказывали некоторое покровительство иудаизму: местным властям не разрешалось закрывать синагоги, а евреям была гарантирована свобода богослужений; иудейское духовенство, наряду с христианским, было освобождено от государственных налогов. Правда, весьма строгие меры принимались против иудейского прозелитизма среди христиан, в то время как крещение иудеев всячески поощрялось.
Начиная с Константина I государство пыталось бороться с сектантством и ересями внутри Церкви, однако в этом вопросе в IV–V вв. царила неразбериха, и императоры часто сочувствовали еретикам, преследуя епископов, соблюдавших чистоту православной веры, – так было, например, со св. Афанасием Великим и Иоанном Златоустом.
4. Среди многочисленных ересей, потрясавших жизнь христианской Церкви в рассматриваемый нами период, наиболее опасными были учения ариан и монофизитов, которые искажали православный взгляд на христологическую и тринитарную проблемы, а значит, проблему спасения, то есть затрагивали самую сущность веры. Поэтому обсуждение этих сложных предметов велось не только богословами, – споры о них шли на улицах, в гуще верующих христиан, о чем не без иронии и горечи писал младший из «великих каппадокийцев», св. Григорий Нисский: «Все полно людьми, рассуждающими о непостижимом, – улицы, рынки, перекрестки. Спросишь, сколько оболов надо заплатить, – философствуют о рожденном и нерожденном. Хочешь узнать цену на хлеб, – отвечают: «Отец больше Сына». Спрашиваешь, готова ли баня, говорят: «Сын произошел из ничего».
Тем не менее, на Никейском Соборе 325 г. защитниками ортодоксальной христианской веры против ариан выступили малоученые провинциальные епископы, не искушенные в богословских и философских тонкостях, но проникнутые истинным церковным духом новозаветных писаний. Из среды таких епископов, твердых в церковной вере, но не слишком образованных в вопросах теории, вышел и победитель арианства св. Афанасий Великий.
Арий, основатель ереси его имени, родился в Ливии около 260 г. Будучи пресвитером в Александрии, он вел аскетическую жизнь и прославился как яркий проповедник, что не в последнюю очередь обеспечило успех его деятельности. В 318 г. Арий выступил с проповедью своего учения, чем вызвал резкий отпор со стороны александрийского епископа св. Александра и его помощника св. Афанасия. По словам Александра Александрийского, «закваску свою оно [арианство] получило от нечестия Лукиана». Лукиан, учитель Ариана, был блестящим библеистом, продолжившим работу Оригена над исправлением греческого текста Ветхого Завета. Умер Лукиан мученической смертью во время гонений Максимилиана.
Некоторые исследователи указывают на использование Лукианом, а затем и Арианом, некоторых положений из работ Оригена, хотя арианство никак нельзя назвать оригенизмом. Подобные недоразумения обычно возникают из-за неоднозначных толкований идей гениальных первопроходцев богословия, к которым принадлежал Ориген и которые не всегда заботились о четкости формулировок.
Сам Арий был жестким монотеистом: его понятие о Боге авраамично, т. е. напоминает ранний иудаизм или возникший через три столетия ислам. Можно также заметить, что представление о Боге у Ария имеет некоторое сходство с идеей Единого у неоплатоников; правда, Арий отрицал постулат неоплатоников о божественных эманациях, а Бог у него, в соответствии с принципами ортодоксального монотеизма, является Личностью, для Которой возможен диалог «я» и «Ты». В Триединстве Бога Арий видел возникшую в третьем веке ересь Савеллия, который считал божественные Ипостаси лишь различными состояниями Единого Бога, так что в православной формуле «неслиянно и нераздельно» оставлял практически лишь одну ее часть – «нераздельность».
Центральным моментом ереси Ария является утверждение, что Сын сотворен волей Бога не по сущности Бога, а «из несущего», ибо «было время, когда не было Слова». Иначе говоря, Иисус Христос – Сын Божий по усыновлению, «только по имени»: «Не потому избрал его Бог, что у него было нечто особенное и преимущественное перед прочими существами по природе, и не в силу какого-нибудь особого отношения Его к Богу, но потому, что, несмотря на изменчивость Своей природы, Он через упражнения Себя в доброй деятельности не уклонился ко злу. Если бы равную силу явили Павел или Петр, их усыновление ничем бы не отличалось от Его усыновления».
Агнец Божий. Роспись купола базилики Сан-Витале. Равенна
Таким образом, Слово-Логос превращается в слабое человеческое слово, неспособное никого обожить и спасти. В оправдание своих взглядов ариане часто ссылаются на слова из книги Притчей (8:22), относящиеся в действительности к Софии – Премудрости Божией: «Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони». В отличие от православных христиан, которых можно назвать омоусианами (от греческого ομοουσιος – единосущий), ариане во главе с Арием именовались аномеями (от ανομοιος – не подобны). В это же время возникло течение «полуариан», или омиусиан (от ομοισοϚ – подобный), которые вскоре приняли православную точку зрения на сущность Сына.
Чтобы прекратить раскол Церкви, вызванный арианством, Константин I, вняв настояниям своего советника по церковным делам епископа Кордубского (ныне Кордова в Испании) св. Осии, созвал в 325 году I Вселенский Собор в Никее, который предал анафеме Ария и его сторонников.
Конха базилики Сан-Витале. Фрагмент. Середина VI в. Равенна
I Никейский Собор часто называют «Собором 318 отцов», число 318, во-первых, совпадает с количеством верных рабов Авраама (Быт 14:14), а во-вторых, представляет собой цифровое выражение греческих букв, образующих сочетание креста (Т) и имени Иисуса.
Арий был отправлен в ссылку, ариане подверглись преследованиям. Однако власть, уверенная в своей силе, бывает склонна к капризам и резким колебаниям в проводимой политике. Уже в 327 г. под влиянием арианского окружения Елены и ловкого в дворцовых интригах епископа Евсевия Никомидийского, поддерживавшего Ария, а также благодаря быстрому распространению ереси на Востоке, особенно в Египте, Константин I сменил свое отношение к арианству на противоположное. Преследованиям стали подвергаться православные иерархи. Арий получает свободу, а ряд никейцев потерял свои кафедры. Так, собор в Тире в 335 г. низлагает Афанасия Великого, и император отправляет его в Галлию. В 336 г. Арий получает епископство в Александрии, но по дороге туда скоропостижно умирает, что было немедленно приписано его противниками суду Божьему.
На протяжении IV в. арианство и полуарианство время от времени торжествовали по всей империи, а ученик Евсевия Никомидийского, тогда епископа Константинопольского, уже упоминавшийся Ульфила принес арианство вестготам. Там ересь быстро распространилась и была перенесена в Северную Африку вандалами; у готов арианство сохранилось до VII в. Но и после VII в. она продолжала под разными личинами проникать в еретические учения. Даже такие современные религиозные течения в рамках христианства, как унитарианство, Общество свидетелей Иеговы и некоторые другие, преимущественно протестантского толка, представляют собой своеобразные формы арианства.
Успех и живучесть ереси Ариана, по мнению автора, отчасти связаны с причинами психологического свойства. Во все времена существовали и будут существовать люди, о которых А. К. Толстой писал: «Все, чего им не взвесить, не смеряти,/ Все, кричат они, надо похерети!/ Только то, говорят, и действительно,/ Что для нашего тела чувствительно». Обычно эти люди не чужды природных основ нравственности, «добра от Бога», но при восприятии и осмыслении чего бы там ни было они практически игнорируют духовное измерение явлений.
Потребность все «взвесить и смеряти» делает для них наиболее привлекательными те учения, которые берутся наглядно представить и без труда разрешить сложнейшие проблемы, пренебрегая возникающими противоречиями и откровенными нелепицами. Таковы, например, памятные по недавним советским временам приверженцы «единственно научного мировоззрения» – диалектического и исторического материализма. Поскольку лежащий в основе православного богословия принцип одновременной «неслиянности и нераздельности» наглядно непредставим, то для таких людей арианство, практически сводящее на нет божественную природу Иисуса, могло оказаться предпочтительным.
Напряженная и бескомпромиссная борьба Церкви с арианством была вызвана, конечно, не отвлеченными теоретическими соображениями – здесь затрагивался «центральный нерв» Православия как религии спасения, поскольку вопрос о различных природах Сына Божия, Спасителя и Искупителя, о соотношении этих природ и о способе их сочетания в единой Личности-Ипостаси напрямую связан с чаяниями каждого верующего христианина: «воскрешение плоти и жизнь вечная». Надо отметить, что небывалый всплеск богословского творчества в IV–V вв. так или иначе был вызван острой потребностью максимально полно, насколько это доступно человеческому разуму, исследовать проблемы сотериологии (от греч. σότεριοη – спасение).
Однако соблюсти гармонию при обсуждении основополагающего в этих проблемах принципа «неслиянного и нераздельного» так же трудно, как удержаться на острие бритвы – равновесие здесь неустойчивое, как такое состояние называют в механике. Поэтому защитники Православия, победившие ариан на первых двух Вселенских Соборах, сами зачастую впадали в ереси – некоторые не добирались до «равновесия», а некоторых в пылу борьбы по инерции заносило далеко в сторону, противоположную арианству.
Такой предельно антиарианской ересью в V в. стало монофизитство, а одним из первых его предвестников в IV веке был аполлинаризм. Основателем этой ереси стал лаодикийский епископ Аполлинарий, которого А. Гарнак назвал «самым значительным богословом своего времени, учителем каппадокийцев». Он родился в Александрии в семье ритора и получил блестящее образование под руководством языческих учителей. Был тесно связан с Афанасием Великим, а после переселения в Сирию – с каппадокийцами. По мнению Аполлинария, единение Бога и плоти во Христе достигается заменой человеческого ума Логосом, то есть умом божественным. По его словам, «если бы Господь принял все человеческое естество, то, без сомнения, имел бы и человеческие помыслы, а где полный человек, там невозможно не быть греху».
Логически это утверждение кажется безупречным, однако допустить возможность неполноты человеческой природы в Иисусе значит нанести ущерб православному учению о спасении, чего Церковь не должна позволять, и это вполне справедливо, так как основные принципы христианской веры невозможно опровергнуть доводами человеческого разума. Христологические споры не могли не затронуть статус Девы Марии – так несториане возражали против именования Ее Богородицей, ©готовое;, ибо Мария родила Иисуса, а не Бога, и считали, что называть ее следует Хрис-тородицей.
Против утверждавшего подобное Нестория, епископа Константинопольского с 428 г., и его последователей был собран в 431 г. III Вселенский Собор в Эфесе, который осудил несторианство. Истоки этой ереси лежат в учении епископа Мопсуестии (Малая Азия) Феодора, который писал: «Безумие утверждать, что Бог родился от Девы. Не Бог, но храм, в котором обитает Бог, родился от Девы». Надо сказать, что Феодор Мопсуестийский, родившийся в Антиохии в середине IV в., был крупнейшим богословом и библеистом, духовным лидером антиохийской школы. Согласно Феодору, божественное и человеческое в Христе соединены наподобие духовного и телесного в человеке, и Логос осенил Иисуса уже после Его рождения. Несторий вместо формулы «Бог родился от Марии» предлагал говорить «Бог прошел через Марию», то есть, как и Феодор, четко разделял в Христе божественную и человеческую природы, что противоречит их «нераздельности». Более того, он утверждал, что Бог не страдал вместе с Иисусом и во время крестной Его смерти оставался бесстрастным.
Оппонентом Нестория на Эфесском Соборе был епископ Александрии св. Кирилл, который защищал православное учение о принципиальной нераздельности божественной и человеческой природы во Христе, утверждая, что «Христос, как Бог, есть вместе с тем и человек, и как человек, есть вместе с тем и Бог». От имени Церкви Кирилл зачитал на Соборе следующие слова о Пресвятой Богородице: «Кто не исповедует, что Иисус есть истинный Бог, а потому и Святая Дева – Богородица, ибо она плотски родила Слово Божие, сделавшееся плотью, – тому да будет анафема». Таким образом, Несторий признавал отношение между обеими природами во Христе внешним, а Кирилл – ипостасным.
Мозаика базилики Сан-Витале. Середина VI в. Равенна
Прежде чем перейти к ереси монофизитов, борьба с которой стала главной заботой Церкви в V в., следует упомянуть о донатистах и пелагианах, против которых писал величайший богослов и вероучитель Западной Церкви блаженный Августин. Раскол донатистов возник, по сути, как продолжение деятельности римского пресвитера III в. Новациана, который боролся за строгую дисциплину в среде прихожан и особенно священнослужителей христианской Церкви. Провинившихся община Новациана не допускала даже в ограду своих церквей, а человека, осквернившегося смертным грехом, новациане считали непригодным для совершения таинств.
В доконстантиновское время они поощряли добровольное мученичество и вели аскетичный образ жизни. При этом в IV в. новациане активно выступали против ариан, а сочинение самого Новациана «О Троице» считается православным. В 317 г. Донат был избран епископом Карфагена и главой Церкви всей Африки и пользовался в течение 30 лет огромным авторитетом. Его попытки очистить приходы от маловерных и греховных, причем в первую очередь эта «чистка» касалась служителей Церкви, нашли сочувственный отклик среди большинства христиан. Для провинившихся, а затем покаявшихся донатисты требовали повторного крещения.
Когда в 347 г. императорские комиссары прибыли в Карфаген, чтобы рассмотреть многочисленные жалобы на епископа, Донат произнес ставшую знаменитой фразу: «Какое дело императору до Церкви?» Он был немедленно арестован и сослан в Галлию, где вскоре умер. Как движение за отлучение от Церкви недостойных ее служителей донатизм находит последователей и поныне.
Императрица Феодора
Мозаика базилики Сан-Витале. Фрагмент. Равенна
Если донатизм в значительной мере есть политика, и политика популистская, как сказали бы сейчас, то ересь пелагиан связана с тончайшими проблемами богословия и религиозной философии. Речь в ней идет о роли свободы воли и благодати в деле спасения. Православие утверждает их «нераздельность и неслиянность» в богочеловеческом процессе обожения верующего. Как уже говорилось выше, Ириней Лионский сравнивал благодать и свободу воли с двумя крыльями, позволяющими человеку подняться к Богу, обожиться. Кельт Пелагий, родившийся в Шотландии во второй половине IV в., при решении этой проблемы практически исключил влияние благодати, даруемой Церковью, и дело обожения целиком предоставил человеческой воле, способной, по его мнению, самостоятельно совершать добрые поступки, обеспечивающие жизнь вечную. Пелагий утверждал, что по своей природе человек добр, первородный грех есть грех только самого Адама и не может быть вменяем в вину всему человечеству. Далее он учил, что приобретенный грех неодолимым быть не может: если он есть следствие необходимости, то это не есть грех, а если он вызван свободной волей, уклонившейся от добра, то его можно исправить последующим покаянием и добрыми делами.
Пелагианство есть несомненная утопия, современная психология это очень хорошо понимает, а вся человеческая история подтверждает такую оценку учения Пелагия. Блаженный Августин был гениальным психологом, интуитивно чувствующим иллюзорность утверждений пелагиан, но при этом сам не избежал противоположного уклона – от него, о чем будет сказано далее, исходит идея предопределения, которая до сих пор исповедуется протестантами и многими католиками. Учение Пелагия о примате свободы воли в деле спасения было воспринято и развито через тысячелетие его земляком, выдающимся богословом и мыслителем католической Церкви, «тонким доктором» Дунсом Скотом.