Страница:
Итак, вернемся к квантовой физике и к принципу, лежащему в ее основании, – соотношению неопределенности Гейзенберга. Согласно этому принципу^ квантовой частицы, находящейся в определенном месте пространства, скорость не может быть определенной, а при определенном значении скорости неопределенным является ее местонахождение. Поэтому квантовую частицу невозможно остановить, «успокоить», поскольку в состоянии покоя положение и скорость частицы одновременно являются определенными (скорость равна нулю), что не допускается принципом неопределенности. Такая антиномия «скорость – местоположение» или, как принято говорить, дуализм «волна – частица» вполне укладывается в богословскую формулу «неслиянно и нераздельно»: с одной стороны, оба понятия антиномии относятся к состояниям одной и той же частицы и потому нераздельны, а с другой – они в указанном смысле несовместны, неслиянны. Имеется важное обобщение соотношения неопределенности, предложенное одним из создателей современной физики Н. Бором, – принцип дополнительности, – значение которого выходит далеко за рамки проблем физики и в связи с которым на вечный вопрос «Что есть истина?» Бор дал парадоксальный (иначе нельзя) ответ: «Истина, по-моему, это такое утверждение, что противоположное ему тоже истинно». Когда Бору за выдающиеся научные заслуги, принесшие Дании славу, было пожаловано дворянство, то для своего герба он выбрал китайский символ, означающий единство фундаментальных понятий, лежащих в основе мира и выражающих его универсальный дуализм, – Инь и Ян, и дополнил этот символ латинским изречением «Contraria sunt complementa» – «Противоположности дополняют друг друга».
Один из крупнейших физиков-теоретиков XX в. Л.Д. Ландау однажды высказал утверждение (автор был тому свидетелем), что великие мыслители всех времен помогли нам понять то, что представить себе уже невозможно. Речь, прежде всего, шла об ученых-естествоиспытателях и об открытиях типа соотношения неопределенности, но сказанное в такой же мере относится к любому виду духовной деятельности. Здесь следует отметить одну из характерных черт современного естествознания – потерю в значительной степени той наглядности, которой была присуща, например, классической физике, причем этот уход от наглядности тем заметнее, чем глубже проникает наука в сущность природных явлений. Само по себе это неудивительно, поскольку речь идет, как правило, о поведении объектов, восприятие которых с помощью непосредственного чувственного опыта не предоставляется возможным. Удивительным может показаться другое – некоторые надежно установленные фундаментальные законы природы, как, например, упомянутый выше принцип дополнительности, можно адекватно описать богословской формулой «неслиянно и нераздельно», и вряд ли этот факт вызван случайным совпадением. Правда, для религиозного сознания причина такого сходства ясна, поскольку в глубинах природы должны быть скрыты следы Творца мира, «печать Божия», и век небывалого развития науки и технических возможностей их начинает обнаруживать. Мистически настроенным мыслителям всех времен эти следы были видны, правда, свои прозрения они выражали, конечно, в иных терминах и с иной степенью обоснованности. Как писал Вл. Соловьев: «… Под грубою корою вещества/ Я осязал нетленную порфиру/ И узнавал сиянье божества…» Более подробно об этом важном предмете будет сказано в дальнейшем, а теперь пора вернуться к нашей истории.
Известно, что предсказание будущего – занятие неблагодарное, и можно лишь надеяться и принимать к тому все доступные меры, чтобы отклонение «маятника истории» от состояния гармонии антиномичных «измерений» не стали в дальнейшем катастрофичными, хотя апокалиптические пророчества предлагают другой, известный всем сценарий. Поэтому тема взаимоотношений религиозной веры и разума приобретает в наше время особую актуальность, и обсуждению способов их согласования посвящены многие страницы настоящей книги, тем более что проблема «симфоничности» близка духу Православия.
К уже рассмотренной в рамках Предисловия антиномии тесно примыкает другая пара важных антиномичных понятий: «дух – материя». Проблема взаимосвязи духовного и материального в нашем мире с извечным вопросом о том, что первично, привела к неутихшему и поныне многовековому яростному спору между так называемыми идеалистами и материалистами – сторонниками крайних взглядов. По мнению автора, предмет спора вызван недоразумением и напоминает полушутливый вопрос, занимавший еще софистов Древней Греции: «Что было раньше – курица или яйцо?». Для христианского сознания отношение между духовным и материальным сводится все к той же формуле «неслиянно и нераздельно», а другие решения, этому принципу противоречащие, неприемлемы. Так, в христианской антропологии человек содержит в себе «неслиянно и нераздельно» человека природного, плотского, «созданного из праха земного», и духовного, возникшего в результате того, что Бог «вдунул в лицо его дыхание жизни»; онтологический аспект проблемы целиком определяется актом творения «из ничего». Среди всех христианских конфессий наибольшую заботу о «симфоничности» духовного и телесного в человеке проявляет Православие, чья аскетика пронизана этим стремлением, а наиболее действенной считается «умная молитва», во время которой «ум помещен в сердце». Не прибегая к богословской терминологии, можно попытаться оправдать неразрывность духовного и материального следующим образом: как убедительно, на взгляд автора, показано в обширной философской литературе, например в классических работах Дж. Беркли, что без наблюдателя, наделенного сознанием, т. е. без духовного субъекта, материя в чистом виде, а тем более с теми свойствами, которыми ее наделяют материалисты, – не более чем фикция, пустой звук; с другой же стороны, в нашем мире невозможно даже представить себе чистую духовность без материальной «подкладки».
Маслины Гефсиманского сада. Иерусалим
Жесткое разделение этих понятий неизбежно вызывает яростную борьбу между адептами крайних точек зрения, что, например, в условиях тоталитарного государства крайне небезопасно. Как многие еще помнят, в Советском Союзе, где ортодоксальный материализм был включен в официальную идеологию, ярлык «идеалиста» мог привести к большим неприятностям, а в период сталинского террора был связан с риском для жизни. Даже некоторые разделы естественных наук (о гуманитарных и говорить нечего) были объявлены идеалистическими, что привело к закрытию ряда институтов и лабораторий, а ученые, чьи достижения в этих областях часто определяли мировой уровень науки, подвергались преследованиям. Так пострадали генетика, уже упоминавшаяся квантовая физика и связанные с ней фундаментальные направления современной химии и молекулярной биологии, кибернетика.
Сказанное выше свидетельствует о зависимости политического и культурного уровня, характера исторического процесса от того, насколько обществу удалось привести в согласие, «симфонизировать» некоторые антиномичные понятия. Христианство считает исторический процесс делом богочеловеческим, иначе говоря, наряду с Провидением история творится свободной человеческой волей. Эта свобода изначально дана как драгоценный дар Божий и при надлежащем применении является источником блага, но она же может вызвать многие беды, будучи главной причиной зла на земле. Здесь нет противоречия с известным стихом Евангелия: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными». Дело в том, что в приведенном тексте истина – не наука, созданная людьми, а – Он Сам: «Я есмь путь и истина и жизнь». Современный немецкий философ К. Ясперс пишет: «Я обладаю свободой не благодаря себе самому, свобода мне дарована… Глубочайшая свобода проявляет себя как свобода от «мира», и в то же время как глубочайшая связанность с трансцендентным». Так Ясперс указывает на возможность прийти к Богу через глубины свободы.
Вопреки такому пониманию свободы диалектический и исторический материализм утверждает, что свобода не дана, а задана человеку, и в полной мере проявится лишь при коммунизме в результате «скачка из царства необходимости в царство свободы» (Ф. Энгельс), или поэтичнее у К. Маркса: «Царство свободы расцветет на царстве необходимости, как на своем базисе». К счастью, подобная «мифология» царства свободы, вырастающего на крови предыдущих поколений, лишена чувства реальности и потому представляет собой беспочвенную фантазию. В действительности, как теперь стало ясно, осуществление коммунистических идей возможно лишь при условии, что «народные массы» добровольно, «свободно» примут свое рабство, находясь в состоянии парализующего страха перед карательными действиями тоталитарного государства, «царства необходимости».
Богословским и философским аспектам сложной проблемы взаимоотношений свободы и рабства (так упрощенно и, по-видимому, не очень удачно можно назвать антиномичное свободе понятие) будет уделено значительное место в основном тексте книги, здесь же в заключение разговора о дуализме мира кратко рассмотрим некоторые понятия, неразрывно с этой антиномией связанные. Понятие свободы многолико, и его, как и антиномичное ему, не удается сколько-нибудь четко определить. Есть парадоксальная формулировка А. Бергсона: «Свободой мы называем отношение конкретного «я» к совершаемому действию. Это отношение неопределимо именно потому, что мы свободны». В свободном акте «я» участвует целиком, неделимо, а попытка насильственного анализа живого «я» неизбежно лишает его жизни, а значит, и свободы: «Вот почему всякое определение свободы оправдывает детерминизм» (там же). Полтора тысячелетия назад подобное было сказано блаж. Августином о времени: «Если никто меня не спрашивает, что такое время, то я знаю – что, но как объяснить вопрошающему – не знаю». Свобода воли и время неразрывно связаны, недаром приведенные выше цитаты взяты из книги А. Бергсона, которая в первом русском переводе была названа «Время и свобода воли». Речь, конечно, идет не о физическом времени, не о часах, бесстрастно отсчитывающих секунды, а о времени, в которое погружены люди, народы, весь мир, о времени живом – судьбе, роке (в большинстве славянских языков рок означает год, т. е. единицу времени), о времени, творящем историю, о страшном древнегреческом Кроне – Хроносе, безжалостно глотающем своих детей; о таком времени А. Ахматова писала: «Что войны, что чума? – конец им виден скорый,/ Им приговор почти произнесен./ Но кто нас защитит от ужаса, который/ Был бегом времени когда-то наречен?» В книге Бергсона «Творческая эволюция» есть знаменитый афоризм о творческом аспекте времени: «Время либо творчество, либо – пустой звук». С другой стороны, основой всякой творческой деятельности, понимаемой в широком смысле этого слова, является свобода; без нее нет творчества.
Однако успешный творческий акт требует разумного ограничения свободы, как внутренней, так иногда и внешней. «Лишь в самоограничении обнаруживает себя мастер», – писал Гете. Иначе говоря, соответствующая антиномия нуждается в согласовании, понятие, антиномичное свободе, многообразно и трудно определимо, спектр его проявлений весьма широк – от самодисциплины, умения управлять своими желаниями и страстями, от всевозможных запретов этического характера, от юридических кодексов и других правовых ограничений, которые Вл. Соловьев удачно определил как «минимальную нравственность», до тупой инертности, нравственной неразборчивости, а в общественной жизни – до правового беспредела, грубого насилия со стороны окружающих или государственной машины. Свобода без противодействия, свобода ничем не сдерживаемая, неизбежно скатывается к анархии, хаосу; с другой стороны, жесткая закрепощенность без уважения к свободе и правам человека приводит к рабству в буквальном смысле этого слова. В связи со сказанным нельзя не вспомнить «золотую середину» Аристотеля или еще более древние афоризмы греческих мудрецов: «ничего слишком» (Солон) и «знай меру» (Клеобул и Фалес). Есть, правда, рабство воли, которое христианство считает проявлением высшей свободы, это – безоговорочное подчинение своей воли воле Божьей согласно известной православной молитве: «Научи меня творить волю Твою». Такое рабство требует полного отречения от мира, что слабому и греховному человеку в полной мере не под силу, однако некоторым подвижникам удалось вплотную приблизиться к этому идеальному пределу. Одинокий странник, замечательный философ, богослов и поэт Г. Сковорода, чья жизнь была гармонично слита с его учением, составил себе эпитафию, написанную не без чувства гордости: «Мир ловил меня, но не поймал», которую и сейчас можно прочесть на его могиле вблизи родного автору г. Харькова. Итог приведенного пассажа о свободе, рабстве, времени и творчестве можно кратко подвести так: названные понятия, каждое из которых имеет свои особые, только ему одному присущие черты и функции, одновременно тесно связаны между собой и в значительной степени определяют друг друга, так что оптимальное отношение между ними укладывается в неоднократно упоминавшуюся уже богословскую формулу – «неслиянно и нераздельно».
Список антиномий нетрудно продолжить, поскольку каждому фундаментальному понятию в онтологии или антропологии отвечает, как правило, неразрывно с ним связанное и противоположное ему. Этот дуализм заложен в основание нашего мира, который «весь во зле лежит», и потому может быть снят лишь в мире ином. Причина дуализма согласно христианским представлениям кроется в нашей тварности (пусть не коробит никого этот общепринятый богословский термин), а главное, в трагедии грехопадения и вызванной им «трещине», проходящей через все мировое бытие, включая сердце, ум и душу каждого человека. Бессилие, а иногда нежелание эту раздвоенность согласовать грозит человеку достаточно распространенным болезненным состоянием психики – раздвоением личности, в то время как «симфоничность» духовного и телесного – залог душевного здоровья и основа гармоничной личности. Глубочайший анализ внутренней борьбы, в результате которой было обретено такое единство, дан в «Исповеди» блаж. Августина. Для него эта борьба была особенно трудной и мучительной, если учесть его африканский темперамент и мощь его творческого гения. Путь к душевному равновесию и внутренней умиротворенности нередко, как, например, у блаж. Августина, лежит через так называемый религиозный опыт, который во многом подобен обычному опыту, даже чувственному, и речь о котором пойдет во Введении. У поэтессы 3. Гиппиус, жены и соратницы писателя и религиозного мыслителя Дм. Мережковского, есть стихотворение «Электричество» (опять физика!), которое имеет непосредственное отношение к обсуждаемой теме и смысл которого гораздо шире его названия: «Две нити вместе свиты,/ Концы обнажены,/ То «да» и «нет», – не слиты,/ Не слиты – сплетены./ Их темное сплетенье/ И тесно, и мертво./ Но ждет их воскресенье,/ И ждут они его./ Концы концов коснутся —/ другие «да» и «нет»,/ И «да» и «нет» проснутся,/ Сплетенные сольются,/ И смерть их будет – Свет». Это стихотворение Мережковский поместил в лучшую свою книгу «Толстой и Достоевский»; в ее третьей части – «Христос и антихрист в русской литературе» Толстой назван «гением плоти», а Достоевский – «гением духа». Гармония плоти и духа в русской литературе была реализована в чудесном явлении Пушкина, из которого, подобно ветвям из единого ствола, направленным в противоположные стороны, выросли и Достоевский, и Л. Толстой.
Жизнь – театр, где мы одновременно и актеры, и зрители; к этому известному афоризму Шекспира можно добавить, что жанр этого спектакля – трагикомедия, т. е. в некотором смысле он тоже антиномичен. Как писал Вл. Соловьев в «Посвящении к неизданной комедии»: «Таков закон; все лучшее в тумане,/ А близкое иль больно, иль смешно./ Не миновать нам двойственной сей грани:/ Из смеха звонкого и из глухих рыданий/ Созвучие вселенной создано». Наш философ, как и надлежит православному христианину, не был ни оптимистом, ни пессимистом (спор между ними так же нелеп, как упомянутый выше спор материалистов с идеалистами); христианское миросозерцание упрощено можно назвать «трагическим оптимизмом».
В заключение темы уместно привести пример, иллюстрирующий факт раздвоенности мира на уровне физических явлений, коснувшись при этом проблемы творения ех тЫ1о, «из ничего». Поскольку описываемая картина относится к одному из сложнейших направлений современной физики, то читателю, не имеющему прямого отношения к подобным вещам, следует, не мудрствуя лукаво, поверить автору на слово. В обычном, обыденном понимании слово «вакуум» означает отсутствие чего бы то ни было, «ничто», так можно создать вакуум в сосуде, полностью выкачав из него воздух. Однако в современной физике этот термин означает так называемое основное состояние физической системы, т. е. состояние, в котором рассматриваемая система имеет минимально возможное для нее значение энергии; остальные состояния являются «возбужденными», обладая большей энергией за счет «элементарных возбуждений», добавленных к основному состоянию и тем самым повышающих энергию системы. В вакуумном состоянии какие бы то ни было возбуждения отсутствуют, и в этом смысле для него оправданы обыденные представления. Состояние вакуума можно достичь, например, опустив температуру системы до абсолютного нуля (-273,16 °C), и хотя сделать это не позволяют законы термодинамики, приблизиться к желаемому, скажем, на миллионную долю градуса физики уже умеют, и это не предел. Утверждение, ради которого пришлось углубиться в дебри физических понятий, таково: из вакуума, например, знакомого всем электромагнитного поля (простейшие колебания этого поля – радиоволны, видимый свет, рентгеновское и гамма-излучение и т. п.) с помощью специальных внешних воздействий можно «родить» возбуждения в виде пар частиц, в определенном смысле противоположных друг другу: электрон – позитрон (антиэлектрон), протон – антипротон и другие пары частица – античастица, т. е. возможно реально, в физической лаборатории, сотворить одновременно два мира – обычный и антимир. При столкновении частицы с античастицей они могут исчезнуть – аннигилировать, а затраченная на их рождение энергия выделится при этом в виде излучения или новых частиц.
Внешне все это очень напоминает описанную ранее картину динамики мира в буддизме – постоянное рождение всего сущего из Нирваны с помощью дхарм – свойств, а затем возвращение в нее же. В индуизме также есть понятие Пустоты как неисчерпаемого источника всякого творения, однако восточные религии пантеистичны, и потому кажущееся сходство с христианским креационизмом здесь является поверхностным.
Храм Воскресения Христова (известен также как храм Гроба Господня).
Иерусалим
Обилие приведенных выше примеров из области физики для иллюстрации богословских и философских положений, весьма далеких от проблем естествознания, может вызвать у читателя законное недоумение. Для оправдания такого методического приема имеется ряд причин. Первая – следствие одного из фактов биографии автора – профессионального физика-теоретика. В свое время он обратил внимание на глубокие и далеко идущие аналогии между некоторыми утверждениями христианского богословия и представлениями современной теоретической физики, в результате чего был подготовлен курс лекций со странным, на первый взгляд, названием «Теоретическая физика для богословов», который предполагалось прочесть студентам одной из Духовных академий. Однако этим планам, к сожалению, не суждено было сбыться, поскольку в 70-е годы XX в. в Советском Союзе чтение подобного курса оказалось делом несовместимым с работой в академическом режимном (закрытом) институте и тем более с педагогической деятельностью в вузе. Часть собранного для лекций материала, соответствующим образом переработанного, вошла в настоящую книгу. Недавно автор с удовлетворением узнал, что в этом своем деле он не одинок – в 1994 г. в серии «Bibliotheca orientalia» вышла книга «Дао физики» с подзаголовком «Исследования параллелей между современной физикой и мистицизмом Востока». Ее автор работал в Калифорнийском университете и в научных центрах Англии и Франции, специализируясь в области теоретической физики высоких энергий и одновременно серьезно изучал индуизм и даосизм под руководством опытных учителей.
Общий план храма Гроба Господня
Вторая причина, которая частично объясняет первую, связана с важным принципом христианского богословия Analogia entis («подобие сущего»), утвержденным на знаменитом Латеранском соборе 1215 г. в Риме (печально знаменитом, поскольку на нем также была учреждена инквизиция), и определяет отношение между бытием Абсолютным и конечным, тварным. Утверждение Analogia entis послужило толчком к развитию естествознания, а инквизиция стала своего рода противовесом (как правило, жестоким и несправедливым, в чем католическая Церковь недавно повинилась), не позволяющим плодам человеческого разума слишком отдаляться от Бога, т. е. философия должна была стать, по словам св. Фомы Аквинского, «служанкой богословия (под философией тогда понималась натурфилософия, включавшая всю науку), правда, всегда подчеркивалось, что служанка эта любимая, почти подруга. Согласно принципу Analogia entis, не только человек сотворен по образу и подобию Божьему, но и вся природа, живая и неживая, имеет в себе черты Творца, надо только уметь их разглядеть, хотя это не более чем подобие, – природа Создателя и Его творения совершенно различны и даже несовместны, как живое человеческое лицо и написанный художником портрет. А «художница» Бога, София – Премудрость, глубоко почитаемая в Православии, о чем свидетельствуют многие древние храмы ее имени, немало потрудилась не только над человеком, но и над всей природой. Вспомним тютчевское: «Не то, что мните вы, природа:/ Не слепок, не бездушный лик —/ В ней есть душа, в ней есть свобода,/ В ней есть любовь, в ней есть язык…»
Нельзя забывать, наконец, что в наше время мир коренным образом изменился благодаря великим открытиям физики XX в., причем это преображение не сводится только к результатам так называемого научно-технического прогресса – этот прогресс принес, к сожалению, немало горьких плодов, и Вл. Соловьев был отчасти прав, пророчески видя в нем симптом конца истории и сравнив в известном своем каламбуре такой прогресс с прогрессивным параличом. Достижения современной физики изменили прежние представления о времени, пространстве, причинности, были открыты новые законы микромира и Вселенной в целом, которые формируют наше мировоззрение, хотим мы этого или нет, и упоминание об этих открытиях весьма желательно при обсуждении затронутых в настоящей книге тем. Надо, однако помнить, что примеры из области естествознания не более, чем бледные копии, иллюстрации к положениям богословия; тем не менее, такие примеры могут быть полезны для современного человека, тонущего в пучине безверия и ищущего хотя бы соломинку, лишь бы исходила она от почитаемой им позитивной науки. Нелепо ждать, что наука когда-либо ответит на сакраментальные вопросы, решать которые берется религия: «Кто мы есть?», «Зачем мы?», «Откуда и куда идем?» – она для этого не предназначена, у нее свои функции, очень серьезные, часто мировоззренческие, но – иные.
Принцип Analogia entis помогает преодолеть двойственность божественного и природного в мире, идеального и материального, он направлен на «склеивание трещины», походящей через земное бытие, что является делом не только трудным, но и невыполнимым в полной мере. Тем не менее труд по такому «склеиванию» самоценен, представляя собой подвиг в числе тех, что совершали отцы и учители Церкви, а благочестивому христианину надлежит усердно им следовать, уповая на помощь благодатных сил и в меру своих возможностей. Вспомним Вл. Соловьева: «Высшую силу в себе сознавая,/ Что ж тосковать о ребяческих снах?/ Жизнь только подвиг, – и правда живая/ Светит бессмертьем в истлевших гробах».
Переходя к краткому описанию содержания книги, приведем в качестве пролога одно любопытное наблюдение автора, сделанное при подготовке курса лекций под названием «Религиоведение», который в 1990-е годы ему пришлось читать по кафедре «Истории культуры» студентам вуза. Наблюдение может рассматриваться как возможная реализация принципа Analogia entis и относится к малопонятной автору области так называемой сакральной географии, которая в последнее время часто упоминается, например, в связи с евразийскими спекуляциями. Итак, читателю предлагается отметить на карте мира (лучше – на глобусе) точками следующие места: в Индии – Бенарес, священный город индуизма и родина буддизма. Далее на северо-запад – в Сузы, центр персидского зороастризма через наиболее известные центры Индии доарийского периода Мохенджо-Даро и Хараппу; затем – библейский Ур Халдейский (Шумер), Вавилон, Иерихон – самый древний из известных городов – и Иерусалим. Наконец, остров Санторин в Эгейском море, вблизи которого, по мнению современных археологов, находилась до своего погружения в пучину в XV в. до н. э. легендарная Атлантида, далее – Афины, Микены и Рим. Эти центры мировых религий и культур с небольшим разбросом укладываются на геодезическую линию (кратчайшее расстояние вдоль поверхности между двумя ее точками, в данном случае – по сфере глобуса), а на плоской карте – на линию, близкую и прямой. Теперь через Иерусалим, который считают центром Вселенной (в Храме Гроба Господнего есть место, называемое «пуп Земли»), надо провести перпендикулярную геодезическую через Египет с юго-запада (Луксор, Фивы, Мемфис, Гиза) к Дамаску, Каркемишу (столица древних хеттов), Харану и Каппадокии. Затем короткий перпендикуляр через о. Санторин: с одной стороны – о. Крит, с другой – Стамбул (Константинополь, Византий), пройдя по дороге Эфес и Трою. Наконец, наклонная линия через Бенарес, захватив на юго-западе центры индуизма с большой примесью древних дравидийских религий (кришнаизма, например), а на северо-востоке – Лхасу (ламаизм) и некоторые районы Китая. Получается православный восьмиконечный крест, который накрывает практически все известные центры мировой культуры и религий, что вряд ли требует комментариев, тем более что у автора их нет.
Один из крупнейших физиков-теоретиков XX в. Л.Д. Ландау однажды высказал утверждение (автор был тому свидетелем), что великие мыслители всех времен помогли нам понять то, что представить себе уже невозможно. Речь, прежде всего, шла об ученых-естествоиспытателях и об открытиях типа соотношения неопределенности, но сказанное в такой же мере относится к любому виду духовной деятельности. Здесь следует отметить одну из характерных черт современного естествознания – потерю в значительной степени той наглядности, которой была присуща, например, классической физике, причем этот уход от наглядности тем заметнее, чем глубже проникает наука в сущность природных явлений. Само по себе это неудивительно, поскольку речь идет, как правило, о поведении объектов, восприятие которых с помощью непосредственного чувственного опыта не предоставляется возможным. Удивительным может показаться другое – некоторые надежно установленные фундаментальные законы природы, как, например, упомянутый выше принцип дополнительности, можно адекватно описать богословской формулой «неслиянно и нераздельно», и вряд ли этот факт вызван случайным совпадением. Правда, для религиозного сознания причина такого сходства ясна, поскольку в глубинах природы должны быть скрыты следы Творца мира, «печать Божия», и век небывалого развития науки и технических возможностей их начинает обнаруживать. Мистически настроенным мыслителям всех времен эти следы были видны, правда, свои прозрения они выражали, конечно, в иных терминах и с иной степенью обоснованности. Как писал Вл. Соловьев: «… Под грубою корою вещества/ Я осязал нетленную порфиру/ И узнавал сиянье божества…» Более подробно об этом важном предмете будет сказано в дальнейшем, а теперь пора вернуться к нашей истории.
Известно, что предсказание будущего – занятие неблагодарное, и можно лишь надеяться и принимать к тому все доступные меры, чтобы отклонение «маятника истории» от состояния гармонии антиномичных «измерений» не стали в дальнейшем катастрофичными, хотя апокалиптические пророчества предлагают другой, известный всем сценарий. Поэтому тема взаимоотношений религиозной веры и разума приобретает в наше время особую актуальность, и обсуждению способов их согласования посвящены многие страницы настоящей книги, тем более что проблема «симфоничности» близка духу Православия.
К уже рассмотренной в рамках Предисловия антиномии тесно примыкает другая пара важных антиномичных понятий: «дух – материя». Проблема взаимосвязи духовного и материального в нашем мире с извечным вопросом о том, что первично, привела к неутихшему и поныне многовековому яростному спору между так называемыми идеалистами и материалистами – сторонниками крайних взглядов. По мнению автора, предмет спора вызван недоразумением и напоминает полушутливый вопрос, занимавший еще софистов Древней Греции: «Что было раньше – курица или яйцо?». Для христианского сознания отношение между духовным и материальным сводится все к той же формуле «неслиянно и нераздельно», а другие решения, этому принципу противоречащие, неприемлемы. Так, в христианской антропологии человек содержит в себе «неслиянно и нераздельно» человека природного, плотского, «созданного из праха земного», и духовного, возникшего в результате того, что Бог «вдунул в лицо его дыхание жизни»; онтологический аспект проблемы целиком определяется актом творения «из ничего». Среди всех христианских конфессий наибольшую заботу о «симфоничности» духовного и телесного в человеке проявляет Православие, чья аскетика пронизана этим стремлением, а наиболее действенной считается «умная молитва», во время которой «ум помещен в сердце». Не прибегая к богословской терминологии, можно попытаться оправдать неразрывность духовного и материального следующим образом: как убедительно, на взгляд автора, показано в обширной философской литературе, например в классических работах Дж. Беркли, что без наблюдателя, наделенного сознанием, т. е. без духовного субъекта, материя в чистом виде, а тем более с теми свойствами, которыми ее наделяют материалисты, – не более чем фикция, пустой звук; с другой же стороны, в нашем мире невозможно даже представить себе чистую духовность без материальной «подкладки».
Маслины Гефсиманского сада. Иерусалим
Жесткое разделение этих понятий неизбежно вызывает яростную борьбу между адептами крайних точек зрения, что, например, в условиях тоталитарного государства крайне небезопасно. Как многие еще помнят, в Советском Союзе, где ортодоксальный материализм был включен в официальную идеологию, ярлык «идеалиста» мог привести к большим неприятностям, а в период сталинского террора был связан с риском для жизни. Даже некоторые разделы естественных наук (о гуманитарных и говорить нечего) были объявлены идеалистическими, что привело к закрытию ряда институтов и лабораторий, а ученые, чьи достижения в этих областях часто определяли мировой уровень науки, подвергались преследованиям. Так пострадали генетика, уже упоминавшаяся квантовая физика и связанные с ней фундаментальные направления современной химии и молекулярной биологии, кибернетика.
Сказанное выше свидетельствует о зависимости политического и культурного уровня, характера исторического процесса от того, насколько обществу удалось привести в согласие, «симфонизировать» некоторые антиномичные понятия. Христианство считает исторический процесс делом богочеловеческим, иначе говоря, наряду с Провидением история творится свободной человеческой волей. Эта свобода изначально дана как драгоценный дар Божий и при надлежащем применении является источником блага, но она же может вызвать многие беды, будучи главной причиной зла на земле. Здесь нет противоречия с известным стихом Евангелия: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными». Дело в том, что в приведенном тексте истина – не наука, созданная людьми, а – Он Сам: «Я есмь путь и истина и жизнь». Современный немецкий философ К. Ясперс пишет: «Я обладаю свободой не благодаря себе самому, свобода мне дарована… Глубочайшая свобода проявляет себя как свобода от «мира», и в то же время как глубочайшая связанность с трансцендентным». Так Ясперс указывает на возможность прийти к Богу через глубины свободы.
Вопреки такому пониманию свободы диалектический и исторический материализм утверждает, что свобода не дана, а задана человеку, и в полной мере проявится лишь при коммунизме в результате «скачка из царства необходимости в царство свободы» (Ф. Энгельс), или поэтичнее у К. Маркса: «Царство свободы расцветет на царстве необходимости, как на своем базисе». К счастью, подобная «мифология» царства свободы, вырастающего на крови предыдущих поколений, лишена чувства реальности и потому представляет собой беспочвенную фантазию. В действительности, как теперь стало ясно, осуществление коммунистических идей возможно лишь при условии, что «народные массы» добровольно, «свободно» примут свое рабство, находясь в состоянии парализующего страха перед карательными действиями тоталитарного государства, «царства необходимости».
Богословским и философским аспектам сложной проблемы взаимоотношений свободы и рабства (так упрощенно и, по-видимому, не очень удачно можно назвать антиномичное свободе понятие) будет уделено значительное место в основном тексте книги, здесь же в заключение разговора о дуализме мира кратко рассмотрим некоторые понятия, неразрывно с этой антиномией связанные. Понятие свободы многолико, и его, как и антиномичное ему, не удается сколько-нибудь четко определить. Есть парадоксальная формулировка А. Бергсона: «Свободой мы называем отношение конкретного «я» к совершаемому действию. Это отношение неопределимо именно потому, что мы свободны». В свободном акте «я» участвует целиком, неделимо, а попытка насильственного анализа живого «я» неизбежно лишает его жизни, а значит, и свободы: «Вот почему всякое определение свободы оправдывает детерминизм» (там же). Полтора тысячелетия назад подобное было сказано блаж. Августином о времени: «Если никто меня не спрашивает, что такое время, то я знаю – что, но как объяснить вопрошающему – не знаю». Свобода воли и время неразрывно связаны, недаром приведенные выше цитаты взяты из книги А. Бергсона, которая в первом русском переводе была названа «Время и свобода воли». Речь, конечно, идет не о физическом времени, не о часах, бесстрастно отсчитывающих секунды, а о времени, в которое погружены люди, народы, весь мир, о времени живом – судьбе, роке (в большинстве славянских языков рок означает год, т. е. единицу времени), о времени, творящем историю, о страшном древнегреческом Кроне – Хроносе, безжалостно глотающем своих детей; о таком времени А. Ахматова писала: «Что войны, что чума? – конец им виден скорый,/ Им приговор почти произнесен./ Но кто нас защитит от ужаса, который/ Был бегом времени когда-то наречен?» В книге Бергсона «Творческая эволюция» есть знаменитый афоризм о творческом аспекте времени: «Время либо творчество, либо – пустой звук». С другой стороны, основой всякой творческой деятельности, понимаемой в широком смысле этого слова, является свобода; без нее нет творчества.
Однако успешный творческий акт требует разумного ограничения свободы, как внутренней, так иногда и внешней. «Лишь в самоограничении обнаруживает себя мастер», – писал Гете. Иначе говоря, соответствующая антиномия нуждается в согласовании, понятие, антиномичное свободе, многообразно и трудно определимо, спектр его проявлений весьма широк – от самодисциплины, умения управлять своими желаниями и страстями, от всевозможных запретов этического характера, от юридических кодексов и других правовых ограничений, которые Вл. Соловьев удачно определил как «минимальную нравственность», до тупой инертности, нравственной неразборчивости, а в общественной жизни – до правового беспредела, грубого насилия со стороны окружающих или государственной машины. Свобода без противодействия, свобода ничем не сдерживаемая, неизбежно скатывается к анархии, хаосу; с другой стороны, жесткая закрепощенность без уважения к свободе и правам человека приводит к рабству в буквальном смысле этого слова. В связи со сказанным нельзя не вспомнить «золотую середину» Аристотеля или еще более древние афоризмы греческих мудрецов: «ничего слишком» (Солон) и «знай меру» (Клеобул и Фалес). Есть, правда, рабство воли, которое христианство считает проявлением высшей свободы, это – безоговорочное подчинение своей воли воле Божьей согласно известной православной молитве: «Научи меня творить волю Твою». Такое рабство требует полного отречения от мира, что слабому и греховному человеку в полной мере не под силу, однако некоторым подвижникам удалось вплотную приблизиться к этому идеальному пределу. Одинокий странник, замечательный философ, богослов и поэт Г. Сковорода, чья жизнь была гармонично слита с его учением, составил себе эпитафию, написанную не без чувства гордости: «Мир ловил меня, но не поймал», которую и сейчас можно прочесть на его могиле вблизи родного автору г. Харькова. Итог приведенного пассажа о свободе, рабстве, времени и творчестве можно кратко подвести так: названные понятия, каждое из которых имеет свои особые, только ему одному присущие черты и функции, одновременно тесно связаны между собой и в значительной степени определяют друг друга, так что оптимальное отношение между ними укладывается в неоднократно упоминавшуюся уже богословскую формулу – «неслиянно и нераздельно».
Список антиномий нетрудно продолжить, поскольку каждому фундаментальному понятию в онтологии или антропологии отвечает, как правило, неразрывно с ним связанное и противоположное ему. Этот дуализм заложен в основание нашего мира, который «весь во зле лежит», и потому может быть снят лишь в мире ином. Причина дуализма согласно христианским представлениям кроется в нашей тварности (пусть не коробит никого этот общепринятый богословский термин), а главное, в трагедии грехопадения и вызванной им «трещине», проходящей через все мировое бытие, включая сердце, ум и душу каждого человека. Бессилие, а иногда нежелание эту раздвоенность согласовать грозит человеку достаточно распространенным болезненным состоянием психики – раздвоением личности, в то время как «симфоничность» духовного и телесного – залог душевного здоровья и основа гармоничной личности. Глубочайший анализ внутренней борьбы, в результате которой было обретено такое единство, дан в «Исповеди» блаж. Августина. Для него эта борьба была особенно трудной и мучительной, если учесть его африканский темперамент и мощь его творческого гения. Путь к душевному равновесию и внутренней умиротворенности нередко, как, например, у блаж. Августина, лежит через так называемый религиозный опыт, который во многом подобен обычному опыту, даже чувственному, и речь о котором пойдет во Введении. У поэтессы 3. Гиппиус, жены и соратницы писателя и религиозного мыслителя Дм. Мережковского, есть стихотворение «Электричество» (опять физика!), которое имеет непосредственное отношение к обсуждаемой теме и смысл которого гораздо шире его названия: «Две нити вместе свиты,/ Концы обнажены,/ То «да» и «нет», – не слиты,/ Не слиты – сплетены./ Их темное сплетенье/ И тесно, и мертво./ Но ждет их воскресенье,/ И ждут они его./ Концы концов коснутся —/ другие «да» и «нет»,/ И «да» и «нет» проснутся,/ Сплетенные сольются,/ И смерть их будет – Свет». Это стихотворение Мережковский поместил в лучшую свою книгу «Толстой и Достоевский»; в ее третьей части – «Христос и антихрист в русской литературе» Толстой назван «гением плоти», а Достоевский – «гением духа». Гармония плоти и духа в русской литературе была реализована в чудесном явлении Пушкина, из которого, подобно ветвям из единого ствола, направленным в противоположные стороны, выросли и Достоевский, и Л. Толстой.
Жизнь – театр, где мы одновременно и актеры, и зрители; к этому известному афоризму Шекспира можно добавить, что жанр этого спектакля – трагикомедия, т. е. в некотором смысле он тоже антиномичен. Как писал Вл. Соловьев в «Посвящении к неизданной комедии»: «Таков закон; все лучшее в тумане,/ А близкое иль больно, иль смешно./ Не миновать нам двойственной сей грани:/ Из смеха звонкого и из глухих рыданий/ Созвучие вселенной создано». Наш философ, как и надлежит православному христианину, не был ни оптимистом, ни пессимистом (спор между ними так же нелеп, как упомянутый выше спор материалистов с идеалистами); христианское миросозерцание упрощено можно назвать «трагическим оптимизмом».
В заключение темы уместно привести пример, иллюстрирующий факт раздвоенности мира на уровне физических явлений, коснувшись при этом проблемы творения ех тЫ1о, «из ничего». Поскольку описываемая картина относится к одному из сложнейших направлений современной физики, то читателю, не имеющему прямого отношения к подобным вещам, следует, не мудрствуя лукаво, поверить автору на слово. В обычном, обыденном понимании слово «вакуум» означает отсутствие чего бы то ни было, «ничто», так можно создать вакуум в сосуде, полностью выкачав из него воздух. Однако в современной физике этот термин означает так называемое основное состояние физической системы, т. е. состояние, в котором рассматриваемая система имеет минимально возможное для нее значение энергии; остальные состояния являются «возбужденными», обладая большей энергией за счет «элементарных возбуждений», добавленных к основному состоянию и тем самым повышающих энергию системы. В вакуумном состоянии какие бы то ни было возбуждения отсутствуют, и в этом смысле для него оправданы обыденные представления. Состояние вакуума можно достичь, например, опустив температуру системы до абсолютного нуля (-273,16 °C), и хотя сделать это не позволяют законы термодинамики, приблизиться к желаемому, скажем, на миллионную долю градуса физики уже умеют, и это не предел. Утверждение, ради которого пришлось углубиться в дебри физических понятий, таково: из вакуума, например, знакомого всем электромагнитного поля (простейшие колебания этого поля – радиоволны, видимый свет, рентгеновское и гамма-излучение и т. п.) с помощью специальных внешних воздействий можно «родить» возбуждения в виде пар частиц, в определенном смысле противоположных друг другу: электрон – позитрон (антиэлектрон), протон – антипротон и другие пары частица – античастица, т. е. возможно реально, в физической лаборатории, сотворить одновременно два мира – обычный и антимир. При столкновении частицы с античастицей они могут исчезнуть – аннигилировать, а затраченная на их рождение энергия выделится при этом в виде излучения или новых частиц.
Внешне все это очень напоминает описанную ранее картину динамики мира в буддизме – постоянное рождение всего сущего из Нирваны с помощью дхарм – свойств, а затем возвращение в нее же. В индуизме также есть понятие Пустоты как неисчерпаемого источника всякого творения, однако восточные религии пантеистичны, и потому кажущееся сходство с христианским креационизмом здесь является поверхностным.
Храм Воскресения Христова (известен также как храм Гроба Господня).
Иерусалим
Обилие приведенных выше примеров из области физики для иллюстрации богословских и философских положений, весьма далеких от проблем естествознания, может вызвать у читателя законное недоумение. Для оправдания такого методического приема имеется ряд причин. Первая – следствие одного из фактов биографии автора – профессионального физика-теоретика. В свое время он обратил внимание на глубокие и далеко идущие аналогии между некоторыми утверждениями христианского богословия и представлениями современной теоретической физики, в результате чего был подготовлен курс лекций со странным, на первый взгляд, названием «Теоретическая физика для богословов», который предполагалось прочесть студентам одной из Духовных академий. Однако этим планам, к сожалению, не суждено было сбыться, поскольку в 70-е годы XX в. в Советском Союзе чтение подобного курса оказалось делом несовместимым с работой в академическом режимном (закрытом) институте и тем более с педагогической деятельностью в вузе. Часть собранного для лекций материала, соответствующим образом переработанного, вошла в настоящую книгу. Недавно автор с удовлетворением узнал, что в этом своем деле он не одинок – в 1994 г. в серии «Bibliotheca orientalia» вышла книга «Дао физики» с подзаголовком «Исследования параллелей между современной физикой и мистицизмом Востока». Ее автор работал в Калифорнийском университете и в научных центрах Англии и Франции, специализируясь в области теоретической физики высоких энергий и одновременно серьезно изучал индуизм и даосизм под руководством опытных учителей.
Общий план храма Гроба Господня
Вторая причина, которая частично объясняет первую, связана с важным принципом христианского богословия Analogia entis («подобие сущего»), утвержденным на знаменитом Латеранском соборе 1215 г. в Риме (печально знаменитом, поскольку на нем также была учреждена инквизиция), и определяет отношение между бытием Абсолютным и конечным, тварным. Утверждение Analogia entis послужило толчком к развитию естествознания, а инквизиция стала своего рода противовесом (как правило, жестоким и несправедливым, в чем католическая Церковь недавно повинилась), не позволяющим плодам человеческого разума слишком отдаляться от Бога, т. е. философия должна была стать, по словам св. Фомы Аквинского, «служанкой богословия (под философией тогда понималась натурфилософия, включавшая всю науку), правда, всегда подчеркивалось, что служанка эта любимая, почти подруга. Согласно принципу Analogia entis, не только человек сотворен по образу и подобию Божьему, но и вся природа, живая и неживая, имеет в себе черты Творца, надо только уметь их разглядеть, хотя это не более чем подобие, – природа Создателя и Его творения совершенно различны и даже несовместны, как живое человеческое лицо и написанный художником портрет. А «художница» Бога, София – Премудрость, глубоко почитаемая в Православии, о чем свидетельствуют многие древние храмы ее имени, немало потрудилась не только над человеком, но и над всей природой. Вспомним тютчевское: «Не то, что мните вы, природа:/ Не слепок, не бездушный лик —/ В ней есть душа, в ней есть свобода,/ В ней есть любовь, в ней есть язык…»
Нельзя забывать, наконец, что в наше время мир коренным образом изменился благодаря великим открытиям физики XX в., причем это преображение не сводится только к результатам так называемого научно-технического прогресса – этот прогресс принес, к сожалению, немало горьких плодов, и Вл. Соловьев был отчасти прав, пророчески видя в нем симптом конца истории и сравнив в известном своем каламбуре такой прогресс с прогрессивным параличом. Достижения современной физики изменили прежние представления о времени, пространстве, причинности, были открыты новые законы микромира и Вселенной в целом, которые формируют наше мировоззрение, хотим мы этого или нет, и упоминание об этих открытиях весьма желательно при обсуждении затронутых в настоящей книге тем. Надо, однако помнить, что примеры из области естествознания не более, чем бледные копии, иллюстрации к положениям богословия; тем не менее, такие примеры могут быть полезны для современного человека, тонущего в пучине безверия и ищущего хотя бы соломинку, лишь бы исходила она от почитаемой им позитивной науки. Нелепо ждать, что наука когда-либо ответит на сакраментальные вопросы, решать которые берется религия: «Кто мы есть?», «Зачем мы?», «Откуда и куда идем?» – она для этого не предназначена, у нее свои функции, очень серьезные, часто мировоззренческие, но – иные.
Принцип Analogia entis помогает преодолеть двойственность божественного и природного в мире, идеального и материального, он направлен на «склеивание трещины», походящей через земное бытие, что является делом не только трудным, но и невыполнимым в полной мере. Тем не менее труд по такому «склеиванию» самоценен, представляя собой подвиг в числе тех, что совершали отцы и учители Церкви, а благочестивому христианину надлежит усердно им следовать, уповая на помощь благодатных сил и в меру своих возможностей. Вспомним Вл. Соловьева: «Высшую силу в себе сознавая,/ Что ж тосковать о ребяческих снах?/ Жизнь только подвиг, – и правда живая/ Светит бессмертьем в истлевших гробах».
Переходя к краткому описанию содержания книги, приведем в качестве пролога одно любопытное наблюдение автора, сделанное при подготовке курса лекций под названием «Религиоведение», который в 1990-е годы ему пришлось читать по кафедре «Истории культуры» студентам вуза. Наблюдение может рассматриваться как возможная реализация принципа Analogia entis и относится к малопонятной автору области так называемой сакральной географии, которая в последнее время часто упоминается, например, в связи с евразийскими спекуляциями. Итак, читателю предлагается отметить на карте мира (лучше – на глобусе) точками следующие места: в Индии – Бенарес, священный город индуизма и родина буддизма. Далее на северо-запад – в Сузы, центр персидского зороастризма через наиболее известные центры Индии доарийского периода Мохенджо-Даро и Хараппу; затем – библейский Ур Халдейский (Шумер), Вавилон, Иерихон – самый древний из известных городов – и Иерусалим. Наконец, остров Санторин в Эгейском море, вблизи которого, по мнению современных археологов, находилась до своего погружения в пучину в XV в. до н. э. легендарная Атлантида, далее – Афины, Микены и Рим. Эти центры мировых религий и культур с небольшим разбросом укладываются на геодезическую линию (кратчайшее расстояние вдоль поверхности между двумя ее точками, в данном случае – по сфере глобуса), а на плоской карте – на линию, близкую и прямой. Теперь через Иерусалим, который считают центром Вселенной (в Храме Гроба Господнего есть место, называемое «пуп Земли»), надо провести перпендикулярную геодезическую через Египет с юго-запада (Луксор, Фивы, Мемфис, Гиза) к Дамаску, Каркемишу (столица древних хеттов), Харану и Каппадокии. Затем короткий перпендикуляр через о. Санторин: с одной стороны – о. Крит, с другой – Стамбул (Константинополь, Византий), пройдя по дороге Эфес и Трою. Наконец, наклонная линия через Бенарес, захватив на юго-западе центры индуизма с большой примесью древних дравидийских религий (кришнаизма, например), а на северо-востоке – Лхасу (ламаизм) и некоторые районы Китая. Получается православный восьмиконечный крест, который накрывает практически все известные центры мировой культуры и религий, что вряд ли требует комментариев, тем более что у автора их нет.