направился к скалам. Он полагал, что очутился на острове, чудесным образом
перенесенном в иной мир с картин Гогена, но в этом следовало убедиться. К
тому же, на полотнах великого француза присутствовало и многое другое -
цветы и плоды, туземцы, туземные хижины и туземные женщины... Да, женщины! С
золотистой кожей, великолепными телами, пухлыми чувственными губами и
призывным взглядом темных и страстных глаз... Блейд облизнул вдруг
пересохшие губы и ускорил шаги.
Скалы оказались невысокими - около тридцати-сорока футов, - и были
покрыты трещинами и уступами, так что подъем не представлял труда. Блейд не
помнил, как называлась слагавшая их горная порода; соответствующий термин
вертелся в голове, но никак не желал всплывать на поверхность. Он попытался
сосредоточиться, но покалывание в затылке стало сильнее, словно
предостерегая его от чрезмерных умственных усилий.
Вершина выбранного им утеса оказалась плоской и засыпанной тонкими
каменными пластинками с довольно острыми краями. Блейд старался двигаться
осторожно, чтобы не поранить ноги; потом нагнулся, выбрал довольно большой
осколок в форме наконечника копья и зажал его в кулаке. Вот и оружие! На
первый случай сойдет - если местные аборигены окажутся не столь
дружелюбными, как те, которых рисовал Гоген.
Он огляделся, медленно поворачиваясь на все четыре стороны света.
Остров, конечно же - остров! И небольшой! Этот клочок тверди земной
представлял из себя классическое кольцо атолла с круглой лагуной в центре, и
Блейд мог обозреть свои новые владения из конца в конец. Итак, в наличии
имелось: лагуна диаметром с треть мили; окаймлявшее ее кольцо суши шириной
ярдов четыреста и длиной по внешней окружности мили две; изнутри и снаружи -
ленты нешироких песчаных пляжей, за которыми вздымались утесы, точные
подобия того, на котором стоял Блейд; между ними - скалистые холмы, поросшие
деревьями. Вероятно, эти были такие же утесы, на которые ветер тысячелетиями
наносил почву; теперь их голые темные вершины торчали над морем зелени.
Кое-где во впадинах блестела вода - след прошедших дождей, наполнявших
естественные водоемы; в этих местах кроны деревьев казались более густыми и
пышными. Островное кольцо было разорвано на юге довольно широким проливом,
соединявшим лагуну с океаном. В целом островок напоминал червя,
свернувшегося кольцом в луже голубой воды и отрастившего на спине
миниатюрный каменный хребет.
Коралловый риф? Блейд задумчиво поскреб в голове и бросил взгляд на
свой каменный кинжал. Нет, эта порода совсем не походила на известняк... Где
же он очутился?
Впрочем, геологические подробности большого значения не имели. Гораздо
важнее, что здесь есть вода и зелень, а значит, можно рассчитывать на
фрукты. Учитывая, что рядом океан, прибрежная зона которого наверняка кишит
рыбой, с голода он не умрет. Холод тоже ему не угрожает - островок явно
расположен в тропиках. Люди? Вообще какие-либо разумные существа? Он не
видел ни малейших признаков их присутствия - ни дыма костра, ни хижин или
шалашей, ни лодок на песчаных пляжах, ни троп, протоптанных в лесу. Нужно
проверить более тщательно... Остров невелик, укрыться здесь негде, и любое
живое создание рано или поздно выйдет к прудам с пресной водой. Оттуда и
надо начинать поиски.
Внезапно Блейд ощутил жажду. Он еще раз осмотрел островок, запечатлевая
в памяти расстояния и основные ориентиры. Со своей скалы он насчитал три
пруда, располагавшихся довольно симметрично: один - на юге, почти у самой
оконечности каменного червя; другой - на западе, третий - почти в самом
центре острова. До срединного водоема было всего ярдов двести, и Блейд
двинулся было к нему, однако, не пройдя и половины склона, влез обратно на
скалу.
Он встал посередине, распростер руки в стороны, и торжественно
произнес:
- Властью, дарованной мне Ее Величеством королевой Великобритании и
спецотделом МИ6А, я, полковник Ричард Блейд, достигший сих берегов
одиннадцатого октября в год одна тысяча девятьсот семидесятый от Рождества
Христова, нарекаю эту землю Кориваллом - в честь своей неверной возлюбленной
Зоэ Коривалл И да простит ее Господь, как я простил сию леди в душе своей.
Затем, весело насвистывая британский гимн, он начал спускаться по
склону. Радостное чувство переполняло его и, если не считать слегка
ломившего затылка, он чувствовал себя преотлично. Действительно, первый раз
за все свои странствия он попал в мир, где ему абсолютно ничего не угрожало
- ни человек, ни зверь, ни непогода.
В Альбе, минут через пять после прибытия, его стали травить собаками...
Кроме того, он почти потерял память и долгое время не мог вообще
разобраться, что произошло и где он очутился. В Кате машина забросила его
прямо в центр военных действий, перед армией из тысяч свирепых
воинов-монгов, штурмовавших Великую Стену... В Меотиде... Ну, там творилось
такое, что лучше и не вспоминать! Берглион встретил пришельца ледяным
дыханием снежной тундры, а Тарн - древней, невероятной и пугающей техникой.
Эти силовые завесы... и Хончо, ньютер, пленивший его вскоре после появления
в том мире...
Блейд вздрогнул и остановился. Конечно, все, о чем он думал, что
вспоминал, соответствовало действительности. Однако его нынешние размышления
отражали лишь половину правды - более горькую и неприятную. Да, он терпел
лишения и проливал кровь, свою и чужую, в каждой из пяти открывшихся ему
реальностей. Но было там кое-что еще... теплые робкие губы Талин, нежное
тело Лали Мэй, колдовские глаза Аквии... и Зулькия, рыжекудрая Зулькия,
зачавшая от него первого императора Тарна! Даже проклятая богом Меотида в
своем роде представляла определенный интерес... В конце концов, он сумел
договориться с этими амазонками...
Он оглянулся, словно ожидая, что из лесной чащи сейчас выскочит и
бросится ему на грудь не то Талин, не то Зулькия - или, на худой конец,
недавняя подружка Дорис, - и шумно перевел дух. В полусотне шагов перед ним
лежал пруд, вытянувшийся между склонов двух невысоких каменистых гряд; вода
была темной, на ее поверхности покачивались огромные белые цветы,
обрамленные блестящими кожистыми листьями. От пруда веяло свежестью, и
Блейд, присев на корточки у темной поверхности, вволю напился.
Потом он вошел по пояс в воду, выдернул ближайший цветок и поднес его к
лицу. Белые мясистые лепестки слегка шевельнулись, словно потянувшись к его
губам, и разведчик вдохнул чарующий, пьянящий аромат. На миг мир завертелся
перед глазами, а когда он вновь пришел в устойчивое состояние, Блейд
чувствовал себя так, словно только что опрокинул рюмку лучшего французского
коньяка. Одобрительно хмыкнув, он посмотрел на цветок - тот, подарив
наслаждение, умирал. Белоснежные лепестки опали и побурели, запах исчез,
листья поникли.
- Лотос забвения? - пробормотал Блейд, возвращаясь на берег. Как бы то
ни было, на этом островке найдется, что глотнуть. Вероятно, "лотосы"
вырабатывали какой то слабый наркотик. Неважная замена соблазнительной
женской плоти, однако лучше, чем ничего.
В течение ближайших четырех часов Блейд дважды обошел весь остров:
сначала - его внутреннюю и наиболее интересную часть, затем - побережье.
Здесь не было птиц - если не считать больших длиннокрылых созданий с хищно
загнутыми клювами, - и встречалось очень мало насекомых. Зато плоды
присутствовали в изобилии, и он сорвал какой-то огромный зеленовато-желтый
фрукт, соблазнившись его сходством с ананасом. У западного пруда
простиралась изрытая норами полянка, на которой мельтешили довольно
упитанные ушастые зверьки, что-то среднее между большими кроликами и
морскими свинками; ловко швырнув камень, Блейд подшиб одного. Затем он
срезал пару лиан: одну затянул вокруг пояса, сунув за нее свой каменный
кинжал, концами другой обмотал тушку кролика и ананас, повесив добычу через
плечо. Две раковины, похожие на огромных устриц, которые он выудил из
лагуны, пришлось тащить в руках.
Перед закатом он вернулся туда, где пришел в себя в момент вторжения в
этот мир. Решив, что это место ничем не хуже любого другого, Блейд сбросил
поклажу на мягкий песок около скал и занялся костром. В лесу хватало
хвороста, но чтобы добыть огонь, ему пришлось возиться минут десять Наконец
сухая кора затлела под палочкой, которую он вращал в ладонях, крохотный
язычок пламени лизнул тонкие прутья, и костер разгорелся. Блейд разделал
зверька, наскреб с прибрежных камней щепоть горьковатой соли, и через час
приступил к трапезе. Жаркое, устрицы, запеченые в золе, и ананас,
оказавшийся выше всяких похвал... Не каждый ресторан на Пикадили мог
предложить ему такой выбор.
Спать ему пришлось в одиночестве, но во всех остальных отношениях
остров Коривалл мнился Блейду совершеннейшим раем.
* * *
Следующие три дня он безмятежно наслаждался покоем. Пожалуй, здесь было
лучше, чем в Дорсете, в его уединенном коттедже на берегу Ла-Манша. Холодные
воды Канала не могли сравниться с теплым тропическим морем, а богатому
выбору фруктов позавидовал бы любой из фешенебельных лондонских магазинов.
Нагретый солнцем песок, устланный кучей травы, оказался столь же мягким, как
матрас на его кровати, и пока Блейда не очень угнетало, что приминать эту
душистую постель ему приходится одному. За все хорошее надо платить; он спал
без подружки, зато никакие тревожные звонки и приказы не могли выдернуть его
из этой копны сена.
Он сделал лук и две дюжины стрел с обожженными в огне остриями, копье и
пару каменных томагавков; построил шалаш в расселине между скал - с видом на
море; сплел неуклюжую корзину и набрал больших раковин, в которых можно было
носить воду. Похожие на кроликов зверьки являлись превосходным объектом для
охоты - у них не было других врагов, кроме длиннокрылых морских "коршунов",
да и от тех они не слишком-то бегали, предпочитая с философским спокойствием
платить дань молодняком. Поскольку Блейд не спускался с неба, не имел
крючковатого клюва и пестрого оперения, он, по мнению ушастиков, не
представлял опасности. Видимо, был нужен не один месяц, чтобы кролики
распознали гастрономические склонности своего нового соседа. Пока что
разведчик без труда бил их стрелами и камнями.
Он насчитал в лесу более двадцати пород плодоносящих деревьев. Теперь
он стал осторожнее и не пробовал сам каждый новый сорт фруктов, каким бы
соблазнительным ароматом тот не обладал. Имелся простой и надежный метод
проверки - Блейд срезал несколько плодов и подбрасывал на кроличью поляну,
ушастым дегустаторам. Зверьки были вегетарианцами и питались исключительно
травой, листьями кустарника да опавшими переспелыми фруктами - так что в
местной флоре они разбирались хорошо. Очевидно, здесь не было ядовитых
растений, ибо все, что им предлагалось, ушастики поедали с завидным
аппетитом. За три дня Блейд обнаружил на островке не только аналог земного
ананаса; тут росли гроздья огромных сизых ягод, напоминавших виноград,
листообразные плоды со сладковатой мучнистой мякотью - местные бананы,
что-то похожее на груши в форме толстых коротких огурцов, сочные дольчатые
плоды с горьковатым привкусом грейпфрутов и масса разновидностей орехов.
Лагуна была не менее изобильной, чем лес. Там кишели моллюски и
крабоподобные создания (не те малыши, которых Блейд видел в первый день, а
бронированные твари величиной с суповую миску), а также маленькие, с ладонь,
рыбешки и рыбины в два-три фута длиной, толстые, медлительные и очень
недурные на вкус. Блейд купался четырежды в день и никогда не выходил из
воды без добычи; рыбу он бил сначала копьем, а потом изготовил трезубец с
обожженными концами из подходящей древесной ветви.
Вечерами он сидел у костра на океанском берегу, любовался небом с
яркими цветными точками звезд, пытаясь сложить из них фигуры, и вспоминал.
Шесть или семь лет назад, когда он трудился во славу Соединенного
королевства в Юго-Восточной Азии, местные мафиози мадам Вонг выбросили его,
одурманенного наркотиком, на какой-то атолл в Индийском океане. Блейд до сих
пор не понимал, почему его попросту не спустили за борт на корм акулам -
может быть, мадам надеялась на повторение ночи, проведенной накануне в ее
каюте, и не желала уничтожать столь ценный экземпляр мужской породы?
Насколько он припоминал, предводительница пиратов не страдала
сентиментальностью...
Как бы то ни было, в году шестьдесят третьем или шестьдесят четвертом
он получил свой первый опыт робинзонады, очутившись на безлюдном коралловом
рифе, где рос лишь невысокий кустарник да два десятка пальм шелестели сухими
листьями на ветру. К счастью, там нашелся источник пресной воды да
проржавевший корпус американского бомбардировщика времен Второй мировой
войны, в котором Блейд укрывался от палящего солнца. За две недели он съел
все кокосы и распугал прибрежных рыбешек, на которых охотился с
металлическим рычагом, выломанным в пилотской кабине; так что когда его
подобрало индонезийское патрульное судно, он потерял в весе десяток фунтов.
По сравнению с той кучей известняка Коривалл казался настоящим Эдемом.
Иногда Блейд с мимолетной тоской поглядывал на горизонт, где наверняка
лежали и большие острова, и материки, полные беспокойной, суетливой жизни.
Возможно, там лилась кровь, звенели мечи, свистели стрелы или грохотали
выстрелы... Насчет выстрелов он, правда, сомневался - ничто не говорило о
тон, что этот мир обладает развитой технологией и смертоносными машинами,
способными обрушить свинцовый град на города и веси, если таковые здесь
имелись. Он не видел в океане ничего похожего на корабль, а в небесах -
никаких летательных аппаратов, но не это обстоятельство послужило основой
для его выводов. Скорее он базировался на том, что нашел - или не нашел - на
своем островке.
Здесь никогда не было живых существ крупнее, чем кролики и клювастые
коршуны. За три дня Блейд излазил окрестности трех прудов с пресной водой,
разыскал и исследовал несколько пещер а скалах, внимательно осмотрел
побережье. Конечно, и на Земле во второй половине двадцатого века были
безлюдные места, но такую точку, где отсутствовали бы следы человека, он
представить не мог. Естественно, речь шла не о заснеженных пиках Гималаев, а
о районах, пригодных для жизни; в них, как следует покопавшись, всегда можно
было сыскать ржавую консервную банку, пустую бутылку или хотя бы старый
полиэтиленовый пакет с Микки Маусом, красоткой с розовой голой задницей либо
призывом записываться в морскую пехоту США. Даже на том никчемном атолле у
индонезийских берегов ржавел самолет... а уж сколько вокруг валялось ржавых
банок из-под сосисок и бобов со свининой! Куда больше, чем орехов на чахлых
пальмах...
На Коривалле еще не побывал никто. Здесь не было остатков хижин,
выжженных кругов от костра или закопченных огнем камней, скелетов и костей,
обломков оружия и инструментов. Четвертый день Блейд посвятил тщательному
осмотру побережья и тех мест в лагуне, где могли застрять какие-либо
принесенные приливом артефакты. Он нашел пустые раковины, гниющие водоросли,
птичьи перья, дохлую рыбешку. Ни доски, ни клочка материи, ни обработанного
кусочка дерева... Если на этой планете и существовали населенные континенты,
их отделяли от Коривалла тысячи, десятки тысяч миль.
Покалывание в затылке, в том месте, куда впился синий кабель, через
который лорд Лейтон так жаждал накачать его знаниями, больше не беспокоило
Блейда. Он настроился провести среди коривалльского рая месяц или два, пока
компьютер не вытащит его обратно; в конце концов, он заслужил эти каникулы -
не в меньшей степени, чем свое полковничье звание! Он заранее предвкушал,
какие физиономии скорчат Лейтон и Дж., допросив его под гипнозом о
подробностях этого вояжа. На этот раз отчет будет предельно краток: сидел на
необитаемом острове, жарил кроликов и отъедался фруктами. Все!
Иногда он подумывал о том, чтобы соорудить плот и покинуть
гостеприимные берега Коривалла - в лесу были подходящие деревья, а над
спокойным океанским простором веял устойчивый западный бриз. Однако
простейший расчет времени показывал, что надо не менее трех-четырех месяцев,
чтобы свалить каменным топором два десятка толстых деревьев, очистить от
ветвей, вытащить на берег и изготовить сколько-нибудь надежное плавательное
средство. Блейд подозревал, что как раз в конце этого срока лорд Лейтон
вытребует его обратно, и дело кончится тем, что он сможет добавить к своему
докладу только одну фразу: "потел три месяца, чтобы убраться с этого
проклятого острова и сдохнуть в океане".
Успокоив таким образом совесть, он продолжал свои полинезийские
развлечения в лесу и в лагуне. Мягкий климат, полная безответственность и
обильная пища расслабляли; Коривалл словно баюкал своего единственного
обитателя в нежных объятьях, и Блейд сожалел лишь об одном - что в этой
мягкой колыбели у него не оказалось подходящей напарницы. Воспоминания о
тяжелых налитых грудях Дорис, его последней подружки, все чаще мучили его;
и, дней через пять после "высадки на берег", он набрал охапку лотосов в
центральном пруду, улегся на густой траве и начал вдыхать пряный цветочный
аромат.
Ему хватило восьми "затяжек". Внезапно он воспарил над островком,
раскинув руки будто крылья, и начал медленно и плавно кружить в вышине,
распугивая морских коршунов. Он видел невысокие растрескавшиеся утесы,
деревья, усыпанные плодами, лагуну и безбрежный океан, золотую ленту песка и
свой шалаш на северном берегу, выглядывавший из-под нависшей скалы. Там, на
охапке свежей травы, кто-то лежал - крохотная человеческая фигурка на
изумрудно-зеленой перине.
Взволнованный, он начал спускаться; ветер нес его, подчиняясь
неистовому желанию, к скалам и шалашу, и фигурка росла, обретая знакомые
очертания. Знакомые? Длинные стройные ноги несомненно принадлежали Зоэ
Коривалл - только у нее была такая матовая белая нежная кожа... Но полные
груди и очертания плеч как будто напоминали Дорис - Зоэ была более хрупкой,
более изящной. Изгиб талии... да, здесь проглядывало сходство с Катрин,
танцовщицей из ночного бара, с которой он переспал раза три... Дорис как раз
сменила ее... А волосы! Нечто невероятное, фантастическое! Зоэ и Дорис были
брюнетками, Катрин - блондинкой с короткой мальчишеской стрижкой; но лицо
красавицы, над которой хищным коршуном парил Блейд, утопало в массе рыжих
локонов. Где-то он видел эти волосы... этот рыжевато-золотистый водопад...
эти сапфировые глаза и губы, похожие на лепестки тюльпана...
Зулькия из Тарна. Облик немного отличен, словно лица трех или четырех
женщин чудесным образом слились в одно, но черты Зулькии явно преобладают...
Теперь Блейд висел на крыле ветра в трех ярдах над девушкой и смотрел ей
прямо в глаза. Она улыбнулась, отбросила волосы - таким мучительно знакомым
движением! - и протянула к нему руки. Ее колени раздвинулись, капельки пота
выступили на груди, дыхание стало тяжелым, отрывистым...
Блейд рухнул вниз.
Он рухнул прямо на податливое нежное тело, почувствовал, как ласковые
руки обняли его, погрузился и испытал блаженство. Эта девушка,
Зоэ-Дорис-Катрин-Зулькия, умела любить! И отдавалась ему раз за разом с
пылким неистовством, которого хватило бы на всех четверых!
Блейд не считал часов, проведенных в объятиях эфемерной возлюбленной,
но когда он очнулся на берегу пруда, голубовато-серебристое солнце уже
склонялось к закату, и длинные тени деревьев протянули к воде свой сумрачный
полог. Он устал, но был доволен. На этом острове действительно имелось все
необходимое для приятного времяпровождения! Пусть реальные живые женщины
находились далеко от него, зато наркотик, волшебный галлюциноген, способный
мгновенно вызвать любую из его былых подружек, рос прямо под руками!
Он встал, немного пошатываясь, и отправился к своему шалашу - на сей
раз пешком, ибо без помощи чудесных белых цветов слабый ветерок, реявший над
островом Коривалл, не мог поднять в небеса его отяжелевшее тело.
Блейду надо было пройти двести ярдов по лесу и перевалить через гряду
невысоких утесов, выходивших на пляж. Хотя ноги его слегка заплетались, он
благополучно справился с первой частью задачи и даже сумел взобраться на
плоскую вершину скалы, у которой располагался шалаш. Но тут, в наступившем
полумраке, он запнулся о какой-то булыжник и упал на бок, ударившись
затылком о другой каменный обломок. В голове у разведчика взорвался огненный
фейерверк, и он потерял сознание.
* * *
Утреннее солнце согрело его и привело в чувство, исторгнув обратно в
реальный мир из мрачных глубин подсознанья, в которых его разум блуждал всю
ночь. Он приподнялся на локте и посмотрел на восток, туда, где над океаном в
победном и мощном сиянии вставало серебристо-голубоватое светило. В мозгу у
него шла какая-то странная работа: одна за другой отдергивались шторки,
раскрывались дверцы, распахивались потаенные кладовые памяти, падали
барьеры.
Голубоватая звезда... Согласно диаграмме спектр-светимость, температура
поверхности - восемь с половиной тысяч градусов по шкале Кельвина... на три
тысячи больше, чем у земного Солнца... Ближайшие аналоги - Вега и Сириус...
Блейд поднялся на ноги и окинул взглядом свои владения, славное
графство Коривалл. Каким же кретином он был! Перед ним простиралась
затопленная кальдера древнего вулкана. Данное геологическое образование не
имело ничего общего с той сложной известняковой структурой биогенного
происхождения, которая в просторечии называется коралловым рифом. Горы,
подобные этой, зарождались в результате совершенно иных процессов - подвижек
в орогенно-геосинклинальных зонах земной коры, в складчатых поясах,
обрамлявших древние континенты. Странно, что он мог позабыть такие
элементарные сведения...
Опустил голову вниз, он внимательно осмотрел поверхность скалы под
ногами. Базальт... Темноокрашенная магматическая порода с низким содержанием
кремнезема... А эти полупрозрачные осколки - обсидиан... Показатель
преломления - полтора, плотность - от двух и трех десятых до двух и четырех,
твердость по шкале Мооса - пять единиц. Вполне естественно... Именно эти
горные породы и должны присутствовать в кратере давно уснувшего вулкана...
С южной стороны утеса, на котором стоял Блейд, раскинулась небольшая
рощица деревьев с глянцевитой листвой, усеянных круглыми
желтовато-оранжевыми плодами. Это были те самые местные "грейпфруты",
которыми он лакомился с большим удовольствием, но сейчас в голове у него
всплыло не воспоминание об их сочной горьковатой мякоти, а странное слово -
помпельмус. Да, помпельмус - субтропическое плодовое дерево группы
цитрусовых - вот как называется ближайший земной аналог! Затем память
услужливо развернула длинный список групп, видов, родов, классов детального
ботанического реестра, и Блейда внезапно прошиб холодный пот. Он кое-как
разбирался в горном деле и металлургии, помнил азы математики, но никогда -
никогда! - не изучал ботаники! И астрономии! Он был абсолютно уверен, что до
сего дня не имел ни малейшего понятия ни о классификации цитрусовых, ни о
диаграмме Ресселла, связывающей массу и светимость звезд!
Ошеломленный, он опустился на теплую поверхность скалы. Итак, Лейтон
добился своего! Дьявольская машина сработала! Стоило ему треснуться затылком
о камень, как шок от удара заставил проявиться все Гималаи сведений, всю
чудовищную библиотеку из тысяч и тысяч томов, которую компьютер перекачал в
его мозг! С чувством, близким к панике, Блейд приступил к ревизии своего
нынешнего интеллектуального достояния. Математика: дифференциальное и
интегральное исчисление, аналитическая и дифференциальная геометрия,
дифференциальные и интегральные уравнения, уравнения в частных производных,
теория операторов, высшая алгебра, теория групп, теория целых чисел,
комплексное переменное, статистика и теория вероятностей... О, Боже! Теперь
он знал все о третьей проблеме Гильберта, об уравнении Фредгольма, о машине
Тьюринга, о марковских процессах, о постулатах, леммах и теоремах Евклида,
Ферма, Коши, Гаусса, Вейерштрасса, Декарта, Абеля, Кантора, Галуа, Римана,
Лобачевского и десятков других великих математиков! Но гением он,
безусловно, не стал, ибо девяносто девять процентов зафиксированных в его
памяти сведений оставались ему совершенно непонятными.
Немного успокоенный, Блейд двинулся дальше. Так... Физика, астрономия,
химия - органическая и неорганическая, геология, механика, материаловедение,
теория машин и механизмов, минералогия, биология, антропология, ботаника,
энтомология, медицина... Он бросил взгляд вниз, обозрев сначала свою мощную
выпуклую грудь, затем - плоский мускулистый живот, под которым болтался
поникший после вчерашних утех пенис, сильные бедра, колени, голени,
щиколотки, ступни. Он знал, как называется каждая косточка, каждая мышца,
каждый внутренний орган! Он мог перечислить - на латинском! - все пятьдесят
семь тысяч триста восемьдесят восемь основных недугов, от которых страдали
человечество и полмиллиона лекарств - с из химическими формулами -
предназначенных для исцеления оных болезней.
перенесенном в иной мир с картин Гогена, но в этом следовало убедиться. К
тому же, на полотнах великого француза присутствовало и многое другое -
цветы и плоды, туземцы, туземные хижины и туземные женщины... Да, женщины! С
золотистой кожей, великолепными телами, пухлыми чувственными губами и
призывным взглядом темных и страстных глаз... Блейд облизнул вдруг
пересохшие губы и ускорил шаги.
Скалы оказались невысокими - около тридцати-сорока футов, - и были
покрыты трещинами и уступами, так что подъем не представлял труда. Блейд не
помнил, как называлась слагавшая их горная порода; соответствующий термин
вертелся в голове, но никак не желал всплывать на поверхность. Он попытался
сосредоточиться, но покалывание в затылке стало сильнее, словно
предостерегая его от чрезмерных умственных усилий.
Вершина выбранного им утеса оказалась плоской и засыпанной тонкими
каменными пластинками с довольно острыми краями. Блейд старался двигаться
осторожно, чтобы не поранить ноги; потом нагнулся, выбрал довольно большой
осколок в форме наконечника копья и зажал его в кулаке. Вот и оружие! На
первый случай сойдет - если местные аборигены окажутся не столь
дружелюбными, как те, которых рисовал Гоген.
Он огляделся, медленно поворачиваясь на все четыре стороны света.
Остров, конечно же - остров! И небольшой! Этот клочок тверди земной
представлял из себя классическое кольцо атолла с круглой лагуной в центре, и
Блейд мог обозреть свои новые владения из конца в конец. Итак, в наличии
имелось: лагуна диаметром с треть мили; окаймлявшее ее кольцо суши шириной
ярдов четыреста и длиной по внешней окружности мили две; изнутри и снаружи -
ленты нешироких песчаных пляжей, за которыми вздымались утесы, точные
подобия того, на котором стоял Блейд; между ними - скалистые холмы, поросшие
деревьями. Вероятно, эти были такие же утесы, на которые ветер тысячелетиями
наносил почву; теперь их голые темные вершины торчали над морем зелени.
Кое-где во впадинах блестела вода - след прошедших дождей, наполнявших
естественные водоемы; в этих местах кроны деревьев казались более густыми и
пышными. Островное кольцо было разорвано на юге довольно широким проливом,
соединявшим лагуну с океаном. В целом островок напоминал червя,
свернувшегося кольцом в луже голубой воды и отрастившего на спине
миниатюрный каменный хребет.
Коралловый риф? Блейд задумчиво поскреб в голове и бросил взгляд на
свой каменный кинжал. Нет, эта порода совсем не походила на известняк... Где
же он очутился?
Впрочем, геологические подробности большого значения не имели. Гораздо
важнее, что здесь есть вода и зелень, а значит, можно рассчитывать на
фрукты. Учитывая, что рядом океан, прибрежная зона которого наверняка кишит
рыбой, с голода он не умрет. Холод тоже ему не угрожает - островок явно
расположен в тропиках. Люди? Вообще какие-либо разумные существа? Он не
видел ни малейших признаков их присутствия - ни дыма костра, ни хижин или
шалашей, ни лодок на песчаных пляжах, ни троп, протоптанных в лесу. Нужно
проверить более тщательно... Остров невелик, укрыться здесь негде, и любое
живое создание рано или поздно выйдет к прудам с пресной водой. Оттуда и
надо начинать поиски.
Внезапно Блейд ощутил жажду. Он еще раз осмотрел островок, запечатлевая
в памяти расстояния и основные ориентиры. Со своей скалы он насчитал три
пруда, располагавшихся довольно симметрично: один - на юге, почти у самой
оконечности каменного червя; другой - на западе, третий - почти в самом
центре острова. До срединного водоема было всего ярдов двести, и Блейд
двинулся было к нему, однако, не пройдя и половины склона, влез обратно на
скалу.
Он встал посередине, распростер руки в стороны, и торжественно
произнес:
- Властью, дарованной мне Ее Величеством королевой Великобритании и
спецотделом МИ6А, я, полковник Ричард Блейд, достигший сих берегов
одиннадцатого октября в год одна тысяча девятьсот семидесятый от Рождества
Христова, нарекаю эту землю Кориваллом - в честь своей неверной возлюбленной
Зоэ Коривалл И да простит ее Господь, как я простил сию леди в душе своей.
Затем, весело насвистывая британский гимн, он начал спускаться по
склону. Радостное чувство переполняло его и, если не считать слегка
ломившего затылка, он чувствовал себя преотлично. Действительно, первый раз
за все свои странствия он попал в мир, где ему абсолютно ничего не угрожало
- ни человек, ни зверь, ни непогода.
В Альбе, минут через пять после прибытия, его стали травить собаками...
Кроме того, он почти потерял память и долгое время не мог вообще
разобраться, что произошло и где он очутился. В Кате машина забросила его
прямо в центр военных действий, перед армией из тысяч свирепых
воинов-монгов, штурмовавших Великую Стену... В Меотиде... Ну, там творилось
такое, что лучше и не вспоминать! Берглион встретил пришельца ледяным
дыханием снежной тундры, а Тарн - древней, невероятной и пугающей техникой.
Эти силовые завесы... и Хончо, ньютер, пленивший его вскоре после появления
в том мире...
Блейд вздрогнул и остановился. Конечно, все, о чем он думал, что
вспоминал, соответствовало действительности. Однако его нынешние размышления
отражали лишь половину правды - более горькую и неприятную. Да, он терпел
лишения и проливал кровь, свою и чужую, в каждой из пяти открывшихся ему
реальностей. Но было там кое-что еще... теплые робкие губы Талин, нежное
тело Лали Мэй, колдовские глаза Аквии... и Зулькия, рыжекудрая Зулькия,
зачавшая от него первого императора Тарна! Даже проклятая богом Меотида в
своем роде представляла определенный интерес... В конце концов, он сумел
договориться с этими амазонками...
Он оглянулся, словно ожидая, что из лесной чащи сейчас выскочит и
бросится ему на грудь не то Талин, не то Зулькия - или, на худой конец,
недавняя подружка Дорис, - и шумно перевел дух. В полусотне шагов перед ним
лежал пруд, вытянувшийся между склонов двух невысоких каменистых гряд; вода
была темной, на ее поверхности покачивались огромные белые цветы,
обрамленные блестящими кожистыми листьями. От пруда веяло свежестью, и
Блейд, присев на корточки у темной поверхности, вволю напился.
Потом он вошел по пояс в воду, выдернул ближайший цветок и поднес его к
лицу. Белые мясистые лепестки слегка шевельнулись, словно потянувшись к его
губам, и разведчик вдохнул чарующий, пьянящий аромат. На миг мир завертелся
перед глазами, а когда он вновь пришел в устойчивое состояние, Блейд
чувствовал себя так, словно только что опрокинул рюмку лучшего французского
коньяка. Одобрительно хмыкнув, он посмотрел на цветок - тот, подарив
наслаждение, умирал. Белоснежные лепестки опали и побурели, запах исчез,
листья поникли.
- Лотос забвения? - пробормотал Блейд, возвращаясь на берег. Как бы то
ни было, на этом островке найдется, что глотнуть. Вероятно, "лотосы"
вырабатывали какой то слабый наркотик. Неважная замена соблазнительной
женской плоти, однако лучше, чем ничего.
В течение ближайших четырех часов Блейд дважды обошел весь остров:
сначала - его внутреннюю и наиболее интересную часть, затем - побережье.
Здесь не было птиц - если не считать больших длиннокрылых созданий с хищно
загнутыми клювами, - и встречалось очень мало насекомых. Зато плоды
присутствовали в изобилии, и он сорвал какой-то огромный зеленовато-желтый
фрукт, соблазнившись его сходством с ананасом. У западного пруда
простиралась изрытая норами полянка, на которой мельтешили довольно
упитанные ушастые зверьки, что-то среднее между большими кроликами и
морскими свинками; ловко швырнув камень, Блейд подшиб одного. Затем он
срезал пару лиан: одну затянул вокруг пояса, сунув за нее свой каменный
кинжал, концами другой обмотал тушку кролика и ананас, повесив добычу через
плечо. Две раковины, похожие на огромных устриц, которые он выудил из
лагуны, пришлось тащить в руках.
Перед закатом он вернулся туда, где пришел в себя в момент вторжения в
этот мир. Решив, что это место ничем не хуже любого другого, Блейд сбросил
поклажу на мягкий песок около скал и занялся костром. В лесу хватало
хвороста, но чтобы добыть огонь, ему пришлось возиться минут десять Наконец
сухая кора затлела под палочкой, которую он вращал в ладонях, крохотный
язычок пламени лизнул тонкие прутья, и костер разгорелся. Блейд разделал
зверька, наскреб с прибрежных камней щепоть горьковатой соли, и через час
приступил к трапезе. Жаркое, устрицы, запеченые в золе, и ананас,
оказавшийся выше всяких похвал... Не каждый ресторан на Пикадили мог
предложить ему такой выбор.
Спать ему пришлось в одиночестве, но во всех остальных отношениях
остров Коривалл мнился Блейду совершеннейшим раем.
* * *
Следующие три дня он безмятежно наслаждался покоем. Пожалуй, здесь было
лучше, чем в Дорсете, в его уединенном коттедже на берегу Ла-Манша. Холодные
воды Канала не могли сравниться с теплым тропическим морем, а богатому
выбору фруктов позавидовал бы любой из фешенебельных лондонских магазинов.
Нагретый солнцем песок, устланный кучей травы, оказался столь же мягким, как
матрас на его кровати, и пока Блейда не очень угнетало, что приминать эту
душистую постель ему приходится одному. За все хорошее надо платить; он спал
без подружки, зато никакие тревожные звонки и приказы не могли выдернуть его
из этой копны сена.
Он сделал лук и две дюжины стрел с обожженными в огне остриями, копье и
пару каменных томагавков; построил шалаш в расселине между скал - с видом на
море; сплел неуклюжую корзину и набрал больших раковин, в которых можно было
носить воду. Похожие на кроликов зверьки являлись превосходным объектом для
охоты - у них не было других врагов, кроме длиннокрылых морских "коршунов",
да и от тех они не слишком-то бегали, предпочитая с философским спокойствием
платить дань молодняком. Поскольку Блейд не спускался с неба, не имел
крючковатого клюва и пестрого оперения, он, по мнению ушастиков, не
представлял опасности. Видимо, был нужен не один месяц, чтобы кролики
распознали гастрономические склонности своего нового соседа. Пока что
разведчик без труда бил их стрелами и камнями.
Он насчитал в лесу более двадцати пород плодоносящих деревьев. Теперь
он стал осторожнее и не пробовал сам каждый новый сорт фруктов, каким бы
соблазнительным ароматом тот не обладал. Имелся простой и надежный метод
проверки - Блейд срезал несколько плодов и подбрасывал на кроличью поляну,
ушастым дегустаторам. Зверьки были вегетарианцами и питались исключительно
травой, листьями кустарника да опавшими переспелыми фруктами - так что в
местной флоре они разбирались хорошо. Очевидно, здесь не было ядовитых
растений, ибо все, что им предлагалось, ушастики поедали с завидным
аппетитом. За три дня Блейд обнаружил на островке не только аналог земного
ананаса; тут росли гроздья огромных сизых ягод, напоминавших виноград,
листообразные плоды со сладковатой мучнистой мякотью - местные бананы,
что-то похожее на груши в форме толстых коротких огурцов, сочные дольчатые
плоды с горьковатым привкусом грейпфрутов и масса разновидностей орехов.
Лагуна была не менее изобильной, чем лес. Там кишели моллюски и
крабоподобные создания (не те малыши, которых Блейд видел в первый день, а
бронированные твари величиной с суповую миску), а также маленькие, с ладонь,
рыбешки и рыбины в два-три фута длиной, толстые, медлительные и очень
недурные на вкус. Блейд купался четырежды в день и никогда не выходил из
воды без добычи; рыбу он бил сначала копьем, а потом изготовил трезубец с
обожженными концами из подходящей древесной ветви.
Вечерами он сидел у костра на океанском берегу, любовался небом с
яркими цветными точками звезд, пытаясь сложить из них фигуры, и вспоминал.
Шесть или семь лет назад, когда он трудился во славу Соединенного
королевства в Юго-Восточной Азии, местные мафиози мадам Вонг выбросили его,
одурманенного наркотиком, на какой-то атолл в Индийском океане. Блейд до сих
пор не понимал, почему его попросту не спустили за борт на корм акулам -
может быть, мадам надеялась на повторение ночи, проведенной накануне в ее
каюте, и не желала уничтожать столь ценный экземпляр мужской породы?
Насколько он припоминал, предводительница пиратов не страдала
сентиментальностью...
Как бы то ни было, в году шестьдесят третьем или шестьдесят четвертом
он получил свой первый опыт робинзонады, очутившись на безлюдном коралловом
рифе, где рос лишь невысокий кустарник да два десятка пальм шелестели сухими
листьями на ветру. К счастью, там нашелся источник пресной воды да
проржавевший корпус американского бомбардировщика времен Второй мировой
войны, в котором Блейд укрывался от палящего солнца. За две недели он съел
все кокосы и распугал прибрежных рыбешек, на которых охотился с
металлическим рычагом, выломанным в пилотской кабине; так что когда его
подобрало индонезийское патрульное судно, он потерял в весе десяток фунтов.
По сравнению с той кучей известняка Коривалл казался настоящим Эдемом.
Иногда Блейд с мимолетной тоской поглядывал на горизонт, где наверняка
лежали и большие острова, и материки, полные беспокойной, суетливой жизни.
Возможно, там лилась кровь, звенели мечи, свистели стрелы или грохотали
выстрелы... Насчет выстрелов он, правда, сомневался - ничто не говорило о
тон, что этот мир обладает развитой технологией и смертоносными машинами,
способными обрушить свинцовый град на города и веси, если таковые здесь
имелись. Он не видел в океане ничего похожего на корабль, а в небесах -
никаких летательных аппаратов, но не это обстоятельство послужило основой
для его выводов. Скорее он базировался на том, что нашел - или не нашел - на
своем островке.
Здесь никогда не было живых существ крупнее, чем кролики и клювастые
коршуны. За три дня Блейд излазил окрестности трех прудов с пресной водой,
разыскал и исследовал несколько пещер а скалах, внимательно осмотрел
побережье. Конечно, и на Земле во второй половине двадцатого века были
безлюдные места, но такую точку, где отсутствовали бы следы человека, он
представить не мог. Естественно, речь шла не о заснеженных пиках Гималаев, а
о районах, пригодных для жизни; в них, как следует покопавшись, всегда можно
было сыскать ржавую консервную банку, пустую бутылку или хотя бы старый
полиэтиленовый пакет с Микки Маусом, красоткой с розовой голой задницей либо
призывом записываться в морскую пехоту США. Даже на том никчемном атолле у
индонезийских берегов ржавел самолет... а уж сколько вокруг валялось ржавых
банок из-под сосисок и бобов со свининой! Куда больше, чем орехов на чахлых
пальмах...
На Коривалле еще не побывал никто. Здесь не было остатков хижин,
выжженных кругов от костра или закопченных огнем камней, скелетов и костей,
обломков оружия и инструментов. Четвертый день Блейд посвятил тщательному
осмотру побережья и тех мест в лагуне, где могли застрять какие-либо
принесенные приливом артефакты. Он нашел пустые раковины, гниющие водоросли,
птичьи перья, дохлую рыбешку. Ни доски, ни клочка материи, ни обработанного
кусочка дерева... Если на этой планете и существовали населенные континенты,
их отделяли от Коривалла тысячи, десятки тысяч миль.
Покалывание в затылке, в том месте, куда впился синий кабель, через
который лорд Лейтон так жаждал накачать его знаниями, больше не беспокоило
Блейда. Он настроился провести среди коривалльского рая месяц или два, пока
компьютер не вытащит его обратно; в конце концов, он заслужил эти каникулы -
не в меньшей степени, чем свое полковничье звание! Он заранее предвкушал,
какие физиономии скорчат Лейтон и Дж., допросив его под гипнозом о
подробностях этого вояжа. На этот раз отчет будет предельно краток: сидел на
необитаемом острове, жарил кроликов и отъедался фруктами. Все!
Иногда он подумывал о том, чтобы соорудить плот и покинуть
гостеприимные берега Коривалла - в лесу были подходящие деревья, а над
спокойным океанским простором веял устойчивый западный бриз. Однако
простейший расчет времени показывал, что надо не менее трех-четырех месяцев,
чтобы свалить каменным топором два десятка толстых деревьев, очистить от
ветвей, вытащить на берег и изготовить сколько-нибудь надежное плавательное
средство. Блейд подозревал, что как раз в конце этого срока лорд Лейтон
вытребует его обратно, и дело кончится тем, что он сможет добавить к своему
докладу только одну фразу: "потел три месяца, чтобы убраться с этого
проклятого острова и сдохнуть в океане".
Успокоив таким образом совесть, он продолжал свои полинезийские
развлечения в лесу и в лагуне. Мягкий климат, полная безответственность и
обильная пища расслабляли; Коривалл словно баюкал своего единственного
обитателя в нежных объятьях, и Блейд сожалел лишь об одном - что в этой
мягкой колыбели у него не оказалось подходящей напарницы. Воспоминания о
тяжелых налитых грудях Дорис, его последней подружки, все чаще мучили его;
и, дней через пять после "высадки на берег", он набрал охапку лотосов в
центральном пруду, улегся на густой траве и начал вдыхать пряный цветочный
аромат.
Ему хватило восьми "затяжек". Внезапно он воспарил над островком,
раскинув руки будто крылья, и начал медленно и плавно кружить в вышине,
распугивая морских коршунов. Он видел невысокие растрескавшиеся утесы,
деревья, усыпанные плодами, лагуну и безбрежный океан, золотую ленту песка и
свой шалаш на северном берегу, выглядывавший из-под нависшей скалы. Там, на
охапке свежей травы, кто-то лежал - крохотная человеческая фигурка на
изумрудно-зеленой перине.
Взволнованный, он начал спускаться; ветер нес его, подчиняясь
неистовому желанию, к скалам и шалашу, и фигурка росла, обретая знакомые
очертания. Знакомые? Длинные стройные ноги несомненно принадлежали Зоэ
Коривалл - только у нее была такая матовая белая нежная кожа... Но полные
груди и очертания плеч как будто напоминали Дорис - Зоэ была более хрупкой,
более изящной. Изгиб талии... да, здесь проглядывало сходство с Катрин,
танцовщицей из ночного бара, с которой он переспал раза три... Дорис как раз
сменила ее... А волосы! Нечто невероятное, фантастическое! Зоэ и Дорис были
брюнетками, Катрин - блондинкой с короткой мальчишеской стрижкой; но лицо
красавицы, над которой хищным коршуном парил Блейд, утопало в массе рыжих
локонов. Где-то он видел эти волосы... этот рыжевато-золотистый водопад...
эти сапфировые глаза и губы, похожие на лепестки тюльпана...
Зулькия из Тарна. Облик немного отличен, словно лица трех или четырех
женщин чудесным образом слились в одно, но черты Зулькии явно преобладают...
Теперь Блейд висел на крыле ветра в трех ярдах над девушкой и смотрел ей
прямо в глаза. Она улыбнулась, отбросила волосы - таким мучительно знакомым
движением! - и протянула к нему руки. Ее колени раздвинулись, капельки пота
выступили на груди, дыхание стало тяжелым, отрывистым...
Блейд рухнул вниз.
Он рухнул прямо на податливое нежное тело, почувствовал, как ласковые
руки обняли его, погрузился и испытал блаженство. Эта девушка,
Зоэ-Дорис-Катрин-Зулькия, умела любить! И отдавалась ему раз за разом с
пылким неистовством, которого хватило бы на всех четверых!
Блейд не считал часов, проведенных в объятиях эфемерной возлюбленной,
но когда он очнулся на берегу пруда, голубовато-серебристое солнце уже
склонялось к закату, и длинные тени деревьев протянули к воде свой сумрачный
полог. Он устал, но был доволен. На этом острове действительно имелось все
необходимое для приятного времяпровождения! Пусть реальные живые женщины
находились далеко от него, зато наркотик, волшебный галлюциноген, способный
мгновенно вызвать любую из его былых подружек, рос прямо под руками!
Он встал, немного пошатываясь, и отправился к своему шалашу - на сей
раз пешком, ибо без помощи чудесных белых цветов слабый ветерок, реявший над
островом Коривалл, не мог поднять в небеса его отяжелевшее тело.
Блейду надо было пройти двести ярдов по лесу и перевалить через гряду
невысоких утесов, выходивших на пляж. Хотя ноги его слегка заплетались, он
благополучно справился с первой частью задачи и даже сумел взобраться на
плоскую вершину скалы, у которой располагался шалаш. Но тут, в наступившем
полумраке, он запнулся о какой-то булыжник и упал на бок, ударившись
затылком о другой каменный обломок. В голове у разведчика взорвался огненный
фейерверк, и он потерял сознание.
* * *
Утреннее солнце согрело его и привело в чувство, исторгнув обратно в
реальный мир из мрачных глубин подсознанья, в которых его разум блуждал всю
ночь. Он приподнялся на локте и посмотрел на восток, туда, где над океаном в
победном и мощном сиянии вставало серебристо-голубоватое светило. В мозгу у
него шла какая-то странная работа: одна за другой отдергивались шторки,
раскрывались дверцы, распахивались потаенные кладовые памяти, падали
барьеры.
Голубоватая звезда... Согласно диаграмме спектр-светимость, температура
поверхности - восемь с половиной тысяч градусов по шкале Кельвина... на три
тысячи больше, чем у земного Солнца... Ближайшие аналоги - Вега и Сириус...
Блейд поднялся на ноги и окинул взглядом свои владения, славное
графство Коривалл. Каким же кретином он был! Перед ним простиралась
затопленная кальдера древнего вулкана. Данное геологическое образование не
имело ничего общего с той сложной известняковой структурой биогенного
происхождения, которая в просторечии называется коралловым рифом. Горы,
подобные этой, зарождались в результате совершенно иных процессов - подвижек
в орогенно-геосинклинальных зонах земной коры, в складчатых поясах,
обрамлявших древние континенты. Странно, что он мог позабыть такие
элементарные сведения...
Опустил голову вниз, он внимательно осмотрел поверхность скалы под
ногами. Базальт... Темноокрашенная магматическая порода с низким содержанием
кремнезема... А эти полупрозрачные осколки - обсидиан... Показатель
преломления - полтора, плотность - от двух и трех десятых до двух и четырех,
твердость по шкале Мооса - пять единиц. Вполне естественно... Именно эти
горные породы и должны присутствовать в кратере давно уснувшего вулкана...
С южной стороны утеса, на котором стоял Блейд, раскинулась небольшая
рощица деревьев с глянцевитой листвой, усеянных круглыми
желтовато-оранжевыми плодами. Это были те самые местные "грейпфруты",
которыми он лакомился с большим удовольствием, но сейчас в голове у него
всплыло не воспоминание об их сочной горьковатой мякоти, а странное слово -
помпельмус. Да, помпельмус - субтропическое плодовое дерево группы
цитрусовых - вот как называется ближайший земной аналог! Затем память
услужливо развернула длинный список групп, видов, родов, классов детального
ботанического реестра, и Блейда внезапно прошиб холодный пот. Он кое-как
разбирался в горном деле и металлургии, помнил азы математики, но никогда -
никогда! - не изучал ботаники! И астрономии! Он был абсолютно уверен, что до
сего дня не имел ни малейшего понятия ни о классификации цитрусовых, ни о
диаграмме Ресселла, связывающей массу и светимость звезд!
Ошеломленный, он опустился на теплую поверхность скалы. Итак, Лейтон
добился своего! Дьявольская машина сработала! Стоило ему треснуться затылком
о камень, как шок от удара заставил проявиться все Гималаи сведений, всю
чудовищную библиотеку из тысяч и тысяч томов, которую компьютер перекачал в
его мозг! С чувством, близким к панике, Блейд приступил к ревизии своего
нынешнего интеллектуального достояния. Математика: дифференциальное и
интегральное исчисление, аналитическая и дифференциальная геометрия,
дифференциальные и интегральные уравнения, уравнения в частных производных,
теория операторов, высшая алгебра, теория групп, теория целых чисел,
комплексное переменное, статистика и теория вероятностей... О, Боже! Теперь
он знал все о третьей проблеме Гильберта, об уравнении Фредгольма, о машине
Тьюринга, о марковских процессах, о постулатах, леммах и теоремах Евклида,
Ферма, Коши, Гаусса, Вейерштрасса, Декарта, Абеля, Кантора, Галуа, Римана,
Лобачевского и десятков других великих математиков! Но гением он,
безусловно, не стал, ибо девяносто девять процентов зафиксированных в его
памяти сведений оставались ему совершенно непонятными.
Немного успокоенный, Блейд двинулся дальше. Так... Физика, астрономия,
химия - органическая и неорганическая, геология, механика, материаловедение,
теория машин и механизмов, минералогия, биология, антропология, ботаника,
энтомология, медицина... Он бросил взгляд вниз, обозрев сначала свою мощную
выпуклую грудь, затем - плоский мускулистый живот, под которым болтался
поникший после вчерашних утех пенис, сильные бедра, колени, голени,
щиколотки, ступни. Он знал, как называется каждая косточка, каждая мышца,
каждый внутренний орган! Он мог перечислить - на латинском! - все пятьдесят
семь тысяч триста восемьдесят восемь основных недугов, от которых страдали
человечество и полмиллиона лекарств - с из химическими формулами -
предназначенных для исцеления оных болезней.