Логично. Фонеблюм ценил отчаяние, когда ему удавалось найти его, — а когда не удавалось, создавал его сам.
Голос из-за двери принадлежал женщине, и я решил, что это секретарша, что, учитывая местопребывание Серфейса, было приятным сюрпризом. Однако за дверью не оказалось ничего, кроме крошечной комнатки, и женщина сидела, положив ноги на единственный стол. Офис был меньше моего, более грязный и убогий. Сравнивая его офис с моим, я уже знал, что, увидев Серфейса, буду искать на его лице схожие черты.
— Я ищу Уолтера Серфейса, — сказал я.
— Я принимаю сообщения, — ответила женщина.
Она выглядела неплохо для пятидесяти лет и плохо для тридцати пяти — скорее второе. Она посмотрела на меня и убрала ноги со стола, оставив следы на его пыльной поверхности.
— Мне нужно повидаться с ним, — сказал я. — И я спешу. — Я выложил на стол фотостат.
— Его здесь нет, — ответила она.
— Вы можете с ним связаться? — Я махнул рукой в сторону телефона, покрытого не меньшим слоем пыли, чем стол.
— Я не хочу поднимать его с постели, — сказала она. — Я передам ему вашу просьбу. Зайдите через пару дней. Неделю назад вы бы очень пригодились.
— Что случилось?
— Вы, наверное, не заметили следы крови у входа. Уолтера ранили. Он не принимает посетителей. Надеюсь, вы понимаете это.
— Кто вы? — спросил я. Судя по всему, она не особенно боялась расспросов. Я решил, что она довольно давно связана с инквизицией.
— Я помогаю Уолтеру в делах, — ответила она. — Думаю, что буду помогать и дальше, когда он поправится.
Пока она говорила, взгляд ее оторвался от моего лица, так и не найдя себе нового объекта, а голос становился все тише и невнятнее.
— Вы близки с Уолтером? — предположил я.
Она кивнула, но машинально. Я понял, что она находится здесь на тех же правах, что стол или телефон: то, что произошло неделю назад, лишило их троих смысла, и с тех пор они только покрывались пылью.
— Мне действительно необходимо с ним поговорить, — настаивал я. -
Почему бы вам не отвести меня к нему — заодно убедитесь, что с ним все в порядке. Зачем вам оставаться здесь?
Ее взгляд несколько просветлел.
— Никто не звонит, — согласилась она. — Словно они все про него знают.
— Тем более, — кивнул я.
— С таким же успехом я могу быть и с ним, — сказала она, рассуждая вслух. Потом глянула на меня: — Ему очень плохо.
— Ясно. — Я дал ей обдумать эту мысль и вытереть слезы, а потом сказал:
— Послушайте. Уолтер занимался важным делом, когда его ранили. Он пытался помочь человеку, который нуждался в помощи. И нуждается до сих пор. Если я могу переговорить с ним — хотя бы несколько минут, — возможно, я смогу продолжить с того места, на котором его прервали.
Звучало убедительно, хотя и грешило против истины. Энгьюин уже заморожен, к тому же утверждать, будто Серфейс помогал ему, можно было лишь с большой натяжкой. Однако я сказал именно то, что хотела услышать его подруга.
Я снял с крюка на стене ее пальто и шагнут к двери.
— Я поеду за вами на своей машине.
— Здесь недалеко, — тихо сказала она и вышла из-за стола. Надевая с моей помощью пальто, она старалась не касаться меня, чтобы не испачкать пылью.
Я забрал со стола лицензию, отряхнулся, и мы вместе вошли в лифт.
Я остановил машину за квартал до места. Она поднялась по ступенькам облезлого зеленого дома и обернулась с крыльца — я помахал ей в ответ.
Когда дверь за ней закрылась, я достал из бардачка зеркальце и принял понюшку; Потом пошел следом.
Когда я вошел, подруга Серфейса бросилась мне навстречу. Мне показалось даже, что, сними я плащ, она подхватила бы его и повесила на вешалку.
Когда мои глаза привыкли к полумраку, я тут же пожалел об этом: квартира напоминала хлев. И запах соответствующий. Серфейс или его дама держали животное и не меньше недели не потрудились чистить за ним помещение. Дом отчаянно нуждался в проветривании. Я мог бы простить их, но мой нос — никак. Недавняя понюшка обострила обоняние до предела, и я боялся, что не смогу разговаривать с Серфейсом без гримасы. Поэтому я достал сигарету.
Женщина увидела это и выкопала из-под груды старых газет потемневшую пепельницу.
— Спасибо. Где Серфейс?
— Там. — Она махнула рукой. — Он снова уснул.
Она не добавила больше ничего, но этого и не требовалось. Я вошел.
Комната была большая, повсюду стулья и полки. У окна стояла большая двуспальная кровать. Единственный свет исходил от телевизора, настроенного на музыкальный канал: аквамариновые треугольники вели бесконечный танец на полупрозрачном фоне. Бело-голубой отсвет от экрана падал на темный силуэт, распростертый на кровати.
Я шагнул ближе. Тело в постели казалось ужасно маленьким. Когда он оторвал от подушки темное лицо, я понял, что у нас с Уолтером не так много общих черт, как я надеялся или боялся. Животное в доме и Уолтер Серфейс были одним лицом — обращенным шимпанзе. От удивления я на пару секунд потерял голос, но в то же время я ни на мгновение не сомневался, что он и есть тот, кто мне нужен. Его лицо казалось достаточно человеческим, чтобы на нем читалась боль, помноженная на знание того, что замечает редко кто из людей, не говоря уж об обезьянах. Будь он человеком, я бы определил его возраст где-то около пятидесяти, однако в обезьянах я не знаток.
— Вы Серфейс? — спросил я, овладев собой.
— Верно. — Его тонкие губы почти не двигались, хотя голос прозвучал неожиданно громко.
— Моя фамилия Меткалф. Моя работа имеет отношение к делу Стенханта.
Я не протягивал ему руки, так как не горел желанием обмениваться с ним рукопожатием. От него разило. Должно быть, он делал все прямо под себя. Я решил, что его подруга привыкла к вони так же, как привыкла к вопросам.
Любовь порой бывает более чем слепа.
Серфейс закрыл глаза.
— Вас привела Нэнси.
Я согласился.
— Она сказала мне, что вы имеете ко мне несколько вопросов. — Он облизнул губы и с шумом выдохнул через нос — Вы должны понять, мистер
Меткалф. Я не знаю вас и не знаю, что вам от меня надо.
Телевизор вырубился, и мы погрузились в темноту. Я решил было, что он нажал на пульт случайно, но, когда комната снова осветилась, в руке его оказался пистолет. Чисто сработано.
— Только двинься — получишь пулю, — произнес он, сморщив свой кожистый нос. Пистолет смотрелся в его маленькой руке вполне уместно. — Я научу тебя харкать кровью, — продолжал он. — Я сам научился этому неделю назад.
Вот и поделюсь теперь опытом.
— Я тебя понимаю, — сказал я. — Только ты меня не за того принял.
Успокойся.
— Сядь. Руки на колени. Заткнись. Я достаточно долго слушал тебя, чтобы не хотеть больше. У меня пистолет — я и буду задавать вопросы. Имею лицензию на то и другое.
Я сел, поставил пепельницу на подлокотник и послушно положил руки на колени.
— Где кенгуру? Я предпочел бы угостить именно его.
Его обезьянье лицо исказилось в горькой усмешке, обнажив желтые зубы.
Мне на ум пришли обезьяны, убивающие кенгуру, и, возможно, кенгуру, убивающие овец. Да, эволюционная терапия доктора Тустренда — великое дело.
Она действительно вывела животных из джунглей.
— Ладно, — сказал шимпанзе. — Чем ты докажешь мне, что не работаешь на
Фонеблюма?
— Скорее всего ничем. Забудем.
Дверь за моей спиной отворилась. Вошла Нэнси, неся пару стаканов. Она немного пришла в себя, но, увидев в руке Серфейса пистолет, снова упала духом.
— Боже, Уолтер!
— Я ему не доверяю.
Шимпанзе поерзал на постели. На ребрах его виднелась марлевая повязка, бурая от йода или крови. Нэнси так и стояла со стаканами в руках.
— Пусть он убирается, — заявил шимпанзе. — Мать твою, ты слишком доверчива, Нэнси.
— Он мог бы прийти, приставив мне к виску пистолет, — возразила она.
— Послушай ее, Уолтер. Я на твоей стороне.
— Ох, мать вашу растак! — Серфейс уронил пистолет на кровать. — Дай мне лучше это.
Нэнси протянула ему стакан, и он в один присест выдул половину Она дала мне другой, прислонилась к стене и осталась стоять, скрестив руки.
В стакане оказался почти чистый джин, чуть разбавленный тюником для приличия. Сигарета выпала у меня изо рта. Я положил ее в пепельницу и сделал большой глоток. В конце концов алкоголь притупляет чувствительность органов обоняния.
— Если парни Фонеблюма захотят укокошить меня, они это сделают, — рассудительно сказал Серфейс, напомнив мне этим себя самого. — Зря ты пришел и позволил тыкать в тебя пушкой.
Я промолчал, потягивая джин.
— Чем ты занимаешься? — спросил он, почесав повязку ногтем большого пальца ноги.
— Тем же, чем и ты, — сказал я. — Тебя нанимали мне на замену. Я не согласился с тем, что от меня хотели, и в результате мне указали на дверь.
Возможно, как и тебе. Только я легче отделался.
— Рад за тебя.
Я не спеша сделал еще глоток.
— Я хочу скинуть Фонеблюма, Серфейс. И ты можешь мне помочь в этом.
— И ты поможешь мне получить еще пулю. Нет уж, спасибо.
— Никто не знает, что я здесь. И потом ты же сам сказал: захоти они тебя, они тебя получат. Почему бы тебе не уделить мне несколько минут?
Сними камень с души.
Умные глазки Серфейса поблескивали из-под низких бровей. С минуту он изучал мое лицо. Потом вздохнул и покосился на пистолет и стакан в руке.
— Валяй, — сказал он.
Я увидел, как Нэнси у стены чуть расслабилась. Она явно предпочитала видеть шимпанзе сидящим и беседующим.
— Фонеблюм сказал, что нанял тебя следить за Челестой, — сказал я. — Ты встречался хоть раз с ее мужем?
— Доктором Стенхантом?
— Да, — кивнул я. — Мейнардом Стенхантом.
— Ни разу его не видел. Насколько я понял, в этом и заключалась тонкость.
— Со мной все наоборот. Меня нанимал доктор, и я ни разу не видел
Фонеблюма. Насколько я понял, Мейнарду не понравилось работать со мной, и он попросил организовать все Фонеблюма.
— Понятно.
Серфейс положил пистолет на подоконник у кровати, задев при этом занавеску. По кровати пробежал и исчез солнечный зайчик.
— Сколько ты следил за ней?
— Неделю.
— Обнаружил что-нибудь?
— Только то, что Фонеблюм знал и без меня.
— Что именно?
Серфейс недовольно сморщился.
— Хахаля. — Он перехватил мой недоуменный взгляд. — Разве ты не знал про ее дружка?
— Нет.
Серфейс посмотрел на меня в упор.
— Стенхант боялся именно этого, — сказал я, — но я ничего не обнаружил.
— Ты уверен?
Он скептически нахмурил бровь.
— Еще как уверен.
— Где же?
— В том мотеле. «Бэйвью». Там, где его в конце концов пришлепнули.
— Расскажи подробнее.
— Она приезжала туда два или три раза, подолгу оставалась в номере, выходила с растрепанной прической. Все как положено.
Он покосился на меня как на слабоумного, и, ей-богу, я себя таким и чувствовал. Или он сочинял, или я начисто это прохлопал.
— Ты видел парня?
— Один раз. Вряд ли узнаю его снова.
Я немного обдумал это. В моей стройной теории неожиданно разверзлась дыра в виде прямого подозреваемого в убийстве. Это освобождало от улик
Энгьюина, поскольку представить его и Челесту в качестве любовников было невозможно. Она съела бы его с потрохами.
Я попробовал прикинуть, кто подпадает под эту категорию, но не остановился ни на ком.
— Каким образом ты не поладил с Фонеблюмом?
Серфейс усмехнулся.
— Ему нужен был крутой парень. Я бываю иногда таким. Только не на этот раз. Игра не стоила свеч, и я отказался. Ему это не понравилось. — Он скривился, и это напомнило мне, что я говорю с обезьяной. Потом он погладил рукой бинт. — Он угрожал. Думаю, по этой части он силен.
— Согласен. Они что, хотели, чтобы ты избил Челесту?
Серфейс снова скривился.
— Это тебе Фонеблюм так сказал?
— Фонеблюм не говорил ничего. Я получал приказы от Стенханта, и он просил меня припугнуть Челесту раз-другой и отправить ее домой.
— Забавно. — Он обернулся к Нэнси. — Слышала?
Нэнси не ответила.
— Это бы я обдумал, — сказал он мне. — Черт, на это я бы, возможно, и согласился. Только в моем случае все было слегка по-другому.
— Как?
Он вздохнул.
— Когда Фонеблюм рассказал Стенханту про дружка, тот чуть не тронулся от ревности. Фонеблюм вернулся от него и предложил пять тысяч за то, что я уберу парня.
— Убийство.
— Точно. Только я отказался.
— И Фонеблюм запаниковал. Он решил, что ты слишком много знаешь.
— Наверно.
Картинка на экране поменяла цвет, и комната перекрасилась из зелено-голубой в бело-золотую. Серфейс включил лампу и вырубил телевизор.
Нэнси забрала пустые стаканы и вышла.
Теперь я немного привык к запаху Серфейса, а он — к тому, что раздражало его во мне. Он отложил пистолет и вытянулся на постели. Когда он заговорил снова, голос его звучал куда мягче.
— Что ты узнал про Челесту?
— Не так много, честно. Я проторчал уйму времени на Кренберри-стрит и узнал, что она не задвигает шторы, переодеваясь.
— Это тебе и я мог сказать.
— Не забывай, я был первым.
Он улыбнулся, почти засмеялся, но, раздвинув губы, скривился от боли. Я подождал, пока ему полегчает.
— Я расскажу тебе все, что мне известно, — предложил я, — а ты заполнишь промежутки.
Он кивнул.
— Она бойкая дама, вернее, была когда-то. Познакомилась с Фонеблюмом по делу. Около двух с половиной лет назад решила начать новую жизнь и уехать на время. Точнее, просила разрешения уехать. Вот тогда ее прошлое кануло куда-то, и она зажила заново. Процесс завершился браком с богатым врачом.
С единственным исключением: Фонеблюм сохраняет власть над ней. И не отпускает.
— Похоже на правду, — вздохнул шимпанзе.
— Скажи мне, что тебе известно про Фонеблюма.
Он прищурился.
— Сам скажи, чего ты не знаешь.
— Почти ничего. Чем он промышляет?
— Чем промышляет? Секс. Порошки. Карма. Всем понемногу.
— Ясно, — сказал я.
— Знаешь клуб под названием «Капризная Муза»? Его заведение. Ступай прямо в заднюю комнату и спроси парня по имени Оверхольт.
Я повторил имя.
— Он продает товар Фонеблюма. Я имею в виду все, что захочешь.
— Похоже, Отдел тоже у Фонеблюма в кармане.
Серфейс снова улыбнулся и закрыл глаза.
— Да, мне тоже так кажется.
Я встал со стула. Было уже около пяти, и на улице начинало смеркаться.
Я собирался навестить Пэнси и Челесту, если та будет дома. И еще, возможно, съездить в «Капризную Музу».
Я подошел к кровати поближе. Глаза Серфейса поблескивали из-под бровей.
Кожа в тех местах, что виднелись под шерстью, была красивой, словно у старой женщины.
Я отступил на шаг.
— Спасибо, Уолтер, — сказал я. — Ты здорово мне помог. Когда-нибудь я смогу отплатить тебе.
— Нет проблем, — буркнул он, не открывая глаз.
— Поблагодари за меня Нэнси.
— Ладно.
Он был профессионал до мозга костей, и я не мог не восхищаться им. Я бы даже предложил ему часть денег Энгьюина, если бы не боялся, что он швырнет их мне в лицо.
Я положил на тумбочку свою визитку и вышел на вечернюю улицу.
Голос из-за двери принадлежал женщине, и я решил, что это секретарша, что, учитывая местопребывание Серфейса, было приятным сюрпризом. Однако за дверью не оказалось ничего, кроме крошечной комнатки, и женщина сидела, положив ноги на единственный стол. Офис был меньше моего, более грязный и убогий. Сравнивая его офис с моим, я уже знал, что, увидев Серфейса, буду искать на его лице схожие черты.
— Я ищу Уолтера Серфейса, — сказал я.
— Я принимаю сообщения, — ответила женщина.
Она выглядела неплохо для пятидесяти лет и плохо для тридцати пяти — скорее второе. Она посмотрела на меня и убрала ноги со стола, оставив следы на его пыльной поверхности.
— Мне нужно повидаться с ним, — сказал я. — И я спешу. — Я выложил на стол фотостат.
— Его здесь нет, — ответила она.
— Вы можете с ним связаться? — Я махнул рукой в сторону телефона, покрытого не меньшим слоем пыли, чем стол.
— Я не хочу поднимать его с постели, — сказала она. — Я передам ему вашу просьбу. Зайдите через пару дней. Неделю назад вы бы очень пригодились.
— Что случилось?
— Вы, наверное, не заметили следы крови у входа. Уолтера ранили. Он не принимает посетителей. Надеюсь, вы понимаете это.
— Кто вы? — спросил я. Судя по всему, она не особенно боялась расспросов. Я решил, что она довольно давно связана с инквизицией.
— Я помогаю Уолтеру в делах, — ответила она. — Думаю, что буду помогать и дальше, когда он поправится.
Пока она говорила, взгляд ее оторвался от моего лица, так и не найдя себе нового объекта, а голос становился все тише и невнятнее.
— Вы близки с Уолтером? — предположил я.
Она кивнула, но машинально. Я понял, что она находится здесь на тех же правах, что стол или телефон: то, что произошло неделю назад, лишило их троих смысла, и с тех пор они только покрывались пылью.
— Мне действительно необходимо с ним поговорить, — настаивал я. -
Почему бы вам не отвести меня к нему — заодно убедитесь, что с ним все в порядке. Зачем вам оставаться здесь?
Ее взгляд несколько просветлел.
— Никто не звонит, — согласилась она. — Словно они все про него знают.
— Тем более, — кивнул я.
— С таким же успехом я могу быть и с ним, — сказала она, рассуждая вслух. Потом глянула на меня: — Ему очень плохо.
— Ясно. — Я дал ей обдумать эту мысль и вытереть слезы, а потом сказал:
— Послушайте. Уолтер занимался важным делом, когда его ранили. Он пытался помочь человеку, который нуждался в помощи. И нуждается до сих пор. Если я могу переговорить с ним — хотя бы несколько минут, — возможно, я смогу продолжить с того места, на котором его прервали.
Звучало убедительно, хотя и грешило против истины. Энгьюин уже заморожен, к тому же утверждать, будто Серфейс помогал ему, можно было лишь с большой натяжкой. Однако я сказал именно то, что хотела услышать его подруга.
Я снял с крюка на стене ее пальто и шагнут к двери.
— Я поеду за вами на своей машине.
— Здесь недалеко, — тихо сказала она и вышла из-за стола. Надевая с моей помощью пальто, она старалась не касаться меня, чтобы не испачкать пылью.
Я забрал со стола лицензию, отряхнулся, и мы вместе вошли в лифт.
Я остановил машину за квартал до места. Она поднялась по ступенькам облезлого зеленого дома и обернулась с крыльца — я помахал ей в ответ.
Когда дверь за ней закрылась, я достал из бардачка зеркальце и принял понюшку; Потом пошел следом.
Когда я вошел, подруга Серфейса бросилась мне навстречу. Мне показалось даже, что, сними я плащ, она подхватила бы его и повесила на вешалку.
Когда мои глаза привыкли к полумраку, я тут же пожалел об этом: квартира напоминала хлев. И запах соответствующий. Серфейс или его дама держали животное и не меньше недели не потрудились чистить за ним помещение. Дом отчаянно нуждался в проветривании. Я мог бы простить их, но мой нос — никак. Недавняя понюшка обострила обоняние до предела, и я боялся, что не смогу разговаривать с Серфейсом без гримасы. Поэтому я достал сигарету.
Женщина увидела это и выкопала из-под груды старых газет потемневшую пепельницу.
— Спасибо. Где Серфейс?
— Там. — Она махнула рукой. — Он снова уснул.
Она не добавила больше ничего, но этого и не требовалось. Я вошел.
Комната была большая, повсюду стулья и полки. У окна стояла большая двуспальная кровать. Единственный свет исходил от телевизора, настроенного на музыкальный канал: аквамариновые треугольники вели бесконечный танец на полупрозрачном фоне. Бело-голубой отсвет от экрана падал на темный силуэт, распростертый на кровати.
Я шагнул ближе. Тело в постели казалось ужасно маленьким. Когда он оторвал от подушки темное лицо, я понял, что у нас с Уолтером не так много общих черт, как я надеялся или боялся. Животное в доме и Уолтер Серфейс были одним лицом — обращенным шимпанзе. От удивления я на пару секунд потерял голос, но в то же время я ни на мгновение не сомневался, что он и есть тот, кто мне нужен. Его лицо казалось достаточно человеческим, чтобы на нем читалась боль, помноженная на знание того, что замечает редко кто из людей, не говоря уж об обезьянах. Будь он человеком, я бы определил его возраст где-то около пятидесяти, однако в обезьянах я не знаток.
— Вы Серфейс? — спросил я, овладев собой.
— Верно. — Его тонкие губы почти не двигались, хотя голос прозвучал неожиданно громко.
— Моя фамилия Меткалф. Моя работа имеет отношение к делу Стенханта.
Я не протягивал ему руки, так как не горел желанием обмениваться с ним рукопожатием. От него разило. Должно быть, он делал все прямо под себя. Я решил, что его подруга привыкла к вони так же, как привыкла к вопросам.
Любовь порой бывает более чем слепа.
Серфейс закрыл глаза.
— Вас привела Нэнси.
Я согласился.
— Она сказала мне, что вы имеете ко мне несколько вопросов. — Он облизнул губы и с шумом выдохнул через нос — Вы должны понять, мистер
Меткалф. Я не знаю вас и не знаю, что вам от меня надо.
Телевизор вырубился, и мы погрузились в темноту. Я решил было, что он нажал на пульт случайно, но, когда комната снова осветилась, в руке его оказался пистолет. Чисто сработано.
— Только двинься — получишь пулю, — произнес он, сморщив свой кожистый нос. Пистолет смотрелся в его маленькой руке вполне уместно. — Я научу тебя харкать кровью, — продолжал он. — Я сам научился этому неделю назад.
Вот и поделюсь теперь опытом.
— Я тебя понимаю, — сказал я. — Только ты меня не за того принял.
Успокойся.
— Сядь. Руки на колени. Заткнись. Я достаточно долго слушал тебя, чтобы не хотеть больше. У меня пистолет — я и буду задавать вопросы. Имею лицензию на то и другое.
Я сел, поставил пепельницу на подлокотник и послушно положил руки на колени.
— Где кенгуру? Я предпочел бы угостить именно его.
Его обезьянье лицо исказилось в горькой усмешке, обнажив желтые зубы.
Мне на ум пришли обезьяны, убивающие кенгуру, и, возможно, кенгуру, убивающие овец. Да, эволюционная терапия доктора Тустренда — великое дело.
Она действительно вывела животных из джунглей.
— Ладно, — сказал шимпанзе. — Чем ты докажешь мне, что не работаешь на
Фонеблюма?
— Скорее всего ничем. Забудем.
Дверь за моей спиной отворилась. Вошла Нэнси, неся пару стаканов. Она немного пришла в себя, но, увидев в руке Серфейса пистолет, снова упала духом.
— Боже, Уолтер!
— Я ему не доверяю.
Шимпанзе поерзал на постели. На ребрах его виднелась марлевая повязка, бурая от йода или крови. Нэнси так и стояла со стаканами в руках.
— Пусть он убирается, — заявил шимпанзе. — Мать твою, ты слишком доверчива, Нэнси.
— Он мог бы прийти, приставив мне к виску пистолет, — возразила она.
— Послушай ее, Уолтер. Я на твоей стороне.
— Ох, мать вашу растак! — Серфейс уронил пистолет на кровать. — Дай мне лучше это.
Нэнси протянула ему стакан, и он в один присест выдул половину Она дала мне другой, прислонилась к стене и осталась стоять, скрестив руки.
В стакане оказался почти чистый джин, чуть разбавленный тюником для приличия. Сигарета выпала у меня изо рта. Я положил ее в пепельницу и сделал большой глоток. В конце концов алкоголь притупляет чувствительность органов обоняния.
— Если парни Фонеблюма захотят укокошить меня, они это сделают, — рассудительно сказал Серфейс, напомнив мне этим себя самого. — Зря ты пришел и позволил тыкать в тебя пушкой.
Я промолчал, потягивая джин.
— Чем ты занимаешься? — спросил он, почесав повязку ногтем большого пальца ноги.
— Тем же, чем и ты, — сказал я. — Тебя нанимали мне на замену. Я не согласился с тем, что от меня хотели, и в результате мне указали на дверь.
Возможно, как и тебе. Только я легче отделался.
— Рад за тебя.
Я не спеша сделал еще глоток.
— Я хочу скинуть Фонеблюма, Серфейс. И ты можешь мне помочь в этом.
— И ты поможешь мне получить еще пулю. Нет уж, спасибо.
— Никто не знает, что я здесь. И потом ты же сам сказал: захоти они тебя, они тебя получат. Почему бы тебе не уделить мне несколько минут?
Сними камень с души.
Умные глазки Серфейса поблескивали из-под низких бровей. С минуту он изучал мое лицо. Потом вздохнул и покосился на пистолет и стакан в руке.
— Валяй, — сказал он.
Я увидел, как Нэнси у стены чуть расслабилась. Она явно предпочитала видеть шимпанзе сидящим и беседующим.
— Фонеблюм сказал, что нанял тебя следить за Челестой, — сказал я. — Ты встречался хоть раз с ее мужем?
— Доктором Стенхантом?
— Да, — кивнул я. — Мейнардом Стенхантом.
— Ни разу его не видел. Насколько я понял, в этом и заключалась тонкость.
— Со мной все наоборот. Меня нанимал доктор, и я ни разу не видел
Фонеблюма. Насколько я понял, Мейнарду не понравилось работать со мной, и он попросил организовать все Фонеблюма.
— Понятно.
Серфейс положил пистолет на подоконник у кровати, задев при этом занавеску. По кровати пробежал и исчез солнечный зайчик.
— Сколько ты следил за ней?
— Неделю.
— Обнаружил что-нибудь?
— Только то, что Фонеблюм знал и без меня.
— Что именно?
Серфейс недовольно сморщился.
— Хахаля. — Он перехватил мой недоуменный взгляд. — Разве ты не знал про ее дружка?
— Нет.
Серфейс посмотрел на меня в упор.
— Стенхант боялся именно этого, — сказал я, — но я ничего не обнаружил.
— Ты уверен?
Он скептически нахмурил бровь.
— Еще как уверен.
— Где же?
— В том мотеле. «Бэйвью». Там, где его в конце концов пришлепнули.
— Расскажи подробнее.
— Она приезжала туда два или три раза, подолгу оставалась в номере, выходила с растрепанной прической. Все как положено.
Он покосился на меня как на слабоумного, и, ей-богу, я себя таким и чувствовал. Или он сочинял, или я начисто это прохлопал.
— Ты видел парня?
— Один раз. Вряд ли узнаю его снова.
Я немного обдумал это. В моей стройной теории неожиданно разверзлась дыра в виде прямого подозреваемого в убийстве. Это освобождало от улик
Энгьюина, поскольку представить его и Челесту в качестве любовников было невозможно. Она съела бы его с потрохами.
Я попробовал прикинуть, кто подпадает под эту категорию, но не остановился ни на ком.
— Каким образом ты не поладил с Фонеблюмом?
Серфейс усмехнулся.
— Ему нужен был крутой парень. Я бываю иногда таким. Только не на этот раз. Игра не стоила свеч, и я отказался. Ему это не понравилось. — Он скривился, и это напомнило мне, что я говорю с обезьяной. Потом он погладил рукой бинт. — Он угрожал. Думаю, по этой части он силен.
— Согласен. Они что, хотели, чтобы ты избил Челесту?
Серфейс снова скривился.
— Это тебе Фонеблюм так сказал?
— Фонеблюм не говорил ничего. Я получал приказы от Стенханта, и он просил меня припугнуть Челесту раз-другой и отправить ее домой.
— Забавно. — Он обернулся к Нэнси. — Слышала?
Нэнси не ответила.
— Это бы я обдумал, — сказал он мне. — Черт, на это я бы, возможно, и согласился. Только в моем случае все было слегка по-другому.
— Как?
Он вздохнул.
— Когда Фонеблюм рассказал Стенханту про дружка, тот чуть не тронулся от ревности. Фонеблюм вернулся от него и предложил пять тысяч за то, что я уберу парня.
— Убийство.
— Точно. Только я отказался.
— И Фонеблюм запаниковал. Он решил, что ты слишком много знаешь.
— Наверно.
Картинка на экране поменяла цвет, и комната перекрасилась из зелено-голубой в бело-золотую. Серфейс включил лампу и вырубил телевизор.
Нэнси забрала пустые стаканы и вышла.
Теперь я немного привык к запаху Серфейса, а он — к тому, что раздражало его во мне. Он отложил пистолет и вытянулся на постели. Когда он заговорил снова, голос его звучал куда мягче.
— Что ты узнал про Челесту?
— Не так много, честно. Я проторчал уйму времени на Кренберри-стрит и узнал, что она не задвигает шторы, переодеваясь.
— Это тебе и я мог сказать.
— Не забывай, я был первым.
Он улыбнулся, почти засмеялся, но, раздвинув губы, скривился от боли. Я подождал, пока ему полегчает.
— Я расскажу тебе все, что мне известно, — предложил я, — а ты заполнишь промежутки.
Он кивнул.
— Она бойкая дама, вернее, была когда-то. Познакомилась с Фонеблюмом по делу. Около двух с половиной лет назад решила начать новую жизнь и уехать на время. Точнее, просила разрешения уехать. Вот тогда ее прошлое кануло куда-то, и она зажила заново. Процесс завершился браком с богатым врачом.
С единственным исключением: Фонеблюм сохраняет власть над ней. И не отпускает.
— Похоже на правду, — вздохнул шимпанзе.
— Скажи мне, что тебе известно про Фонеблюма.
Он прищурился.
— Сам скажи, чего ты не знаешь.
— Почти ничего. Чем он промышляет?
— Чем промышляет? Секс. Порошки. Карма. Всем понемногу.
— Ясно, — сказал я.
— Знаешь клуб под названием «Капризная Муза»? Его заведение. Ступай прямо в заднюю комнату и спроси парня по имени Оверхольт.
Я повторил имя.
— Он продает товар Фонеблюма. Я имею в виду все, что захочешь.
— Похоже, Отдел тоже у Фонеблюма в кармане.
Серфейс снова улыбнулся и закрыл глаза.
— Да, мне тоже так кажется.
Я встал со стула. Было уже около пяти, и на улице начинало смеркаться.
Я собирался навестить Пэнси и Челесту, если та будет дома. И еще, возможно, съездить в «Капризную Музу».
Я подошел к кровати поближе. Глаза Серфейса поблескивали из-под бровей.
Кожа в тех местах, что виднелись под шерстью, была красивой, словно у старой женщины.
Я отступил на шаг.
— Спасибо, Уолтер, — сказал я. — Ты здорово мне помог. Когда-нибудь я смогу отплатить тебе.
— Нет проблем, — буркнул он, не открывая глаз.
— Поблагодари за меня Нэнси.
— Ладно.
Он был профессионал до мозга костей, и я не мог не восхищаться им. Я бы даже предложил ему часть денег Энгьюина, если бы не боялся, что он швырнет их мне в лицо.
Я положил на тумбочку свою визитку и вышел на вечернюю улицу.
22
Дом на Кренберри-стрит осточертел мне. Я приехал туда как раз вовремя, чтобы полюбоваться на закат, отражающийся в окнах домов на том берегу. Но и закат не улучшил моего настроения. Слишком много я знал про дом и его обитателей. Много, да недостаточно, вот мне и пришлось снова стучать в дверь.
Ко мне вышла Пэнси Гринлиф. На секунду она замерла, широко раскрыв глаза, и казалось, будто мы не знакомы. Словно мы забыли о том, что последний раз, когда я был здесь, она выходила из наркотического сна и клялась, что убьет меня, если я вернусь. Секунда длилась достаточно долго, чтобы я начал сомневаться в том, что она вообще помнит нашу последнюю встречу. Потом она стиснула зубы, сощурила глаза, и ее рука вцепилась в дверь.
— Привет, Патриция.
Она не ответила.
— Вы выглядите лучше, — сказал я. — Приятно видеть. Нам надо поговорить.
— Я занята.
— Кто-то в гостях? — Я приподнялся на цыпочки, чтобы заглянуть в глубь дома. — Челеста? Я и с ней хотел поговорить.
— Нет. Никого нет.
— Ясно. Вы хотите сказать, вы заняты так же, как вчера? Это нехорошее зелье, Пэнси. Я попросил, чтобы его посмотрели под микроскопом. Оно съест вас живьем.
— Это мое дело.
— Это дело Денни Фонеблюма, принцесса. Вы всего-навсего клиент.
Я прошел в дом, для чего мне пришлось отстранить ее плечом.
Войдя в гостиную, я слегка оцепенел при виде трех башкунчиков, чинно сидевших рядком на диване. Они никак не вписывались в этот дом. Их присутствие здесь напоминало дурную шутку, воспринятую всерьез. Даже котенок Саша — которой не было видно поблизости — подходила к этому дому куда больше, чем эти башкунчики. В ней было больше человеческого.
Барри сидел с краю, чуть отодвинувшись от других двух, его ярко-желтый парик все также нахлобучен несколько наискось. С другого краю сидел башкунчик в тоге, который отводил меня наверх в гостинице. Между ними расположился третий, которого я не знал, в маленьком красном костюме человека-паука, темных очках и бейсбольной кепке на лысой голове.
— Барри! — сказал я. — Давненько не виделись.
— Мистер Жопа, — откликнулся Барри. — Присаживайтесь.
Со спины ко мне подошла Пэнси. Я обернулся и улыбнулся ей, получив в ответ испепеляющий взгляд.
— Примите мои извинения, — заявил я. — У вас гости. Пожалуйста, продолжайте беседу. Я буду тих, как мышь.
Пэнси не сказала ничего. Барри наморщил лоб и буркнул:
— Тих, как миф.
Остальные башкунчики захихикали.
Пэнси стала за спинку незанятого кресла.
— Человек по фамилии Корнфельд искал вас здесь сегодня, — сказала она.
— Он просил меня позвонить ему, если вы еще раз вломитесь ко мне.
— Парень из Отдела, — улыбнулся я. — Не стоит беспокоиться. Мелкая сошка. Он должен мне немного кармы, вот, должно быть, и хотел расплатиться.
— У вас неприятности, — продолжала она. — Мне бы надо ненавидеть вас
Пока мне вас жалко.
— Спасибо, Пэнси. Вспомните обо мне в следующий раз, когда скатитесь с кровати на иглу.
— Почему бы тебе не исчезнуть, громила? — предложил Барри. — Ты нам мешаешь.
— Я всю жизнь кому-то мешаю, — сказал я, обращаясь к башкунчикам. — Уж простите меня.
Башкунчик в темных очках снял их и зацепил дужкой за воротник Он и тот, в простыне, уставились на меня темными провалами глаз, совершенно неподвижные, несмотря на водовороты эмоциональных завихрений, наполнявших комнату. Два лица создавали своеобразный стереоэффект.
Я повернулся к Пэнси.
— Я ищу Челесту, — сказал я. — Вы видели ее?
— Вы опоздали. Она была здесь утром, но уже уехала.
— Она не говорила, куда собирается?
— Она была очень расстроена. Она сказала, что вы отказались помочь ей.
Она хотела позвонить инквизитору Моргенлендеру и сказать ему, что Ортон невиновен.
— Что вы ей ответили?
Рука Пэнси судорожно вцепилась в спинку кресла, а глаза уставились в пол. Потом она обиженно посмотрела на меня.
— Я сказала, что это глупо. Ясно же, что это сделал Ортон. — Ее щеки пылали, но она не отводила взгляда.
— Смелое заявление, — заметил я.
— Идите к черту, — сказала она, повернулась и вышла из комнаты.
Я прислушался и различил ее шаги по ковру лестницы. Потом скрип кроватных пружин наверху.
Барри казался довольным, как будто это он режиссировал поступки Пэнси и радовался тому, как точно она все исполняет. Стереопара только вращала глазами, словно зрители на теннисном матче.
— Почему ты вернулся? — спросил я.
— Я не был здесь несколько недель. И судя по вашим словам, здесь становится интересно.
— Ну и как?
— Я был прав. Интересно.
— Ты любишь свою мать, Барри?
— Я не люблю ничего. — Он произнес слово так, словно он знает, что оно означает, а я нет.
— Тогда то, что я собираюсь сказать, тебе без разницы.
— До сих пор было именно так.
Я сделал глубокий вдох До меня дошло.
— Твою мать зовут Челеста Стенхант, не Пэнси Гринлиф. Не сразу, но я понял это. Пэнси работает на Денни Фонеблюма, но никто не признается в том, что же она делает. Она работает нянькой, Барри. Или работала, пока ты не вылетел из гнезда.
Барри только ухмыльнулся.
— Знали бы вы, как мало это меня интересует.
— Я тебе не верю.
— Вам меня не понять.
— Возможно.
Я подошел к кухонному блоку, нашел стеклянный стакан и налил воды из-под крана.
— Вы так и не ответили на мой вопрос, — сказал Барри.
— Какой еще вопрос?
— Каково быть тем, кем вы есть?
— Ты задавал его по-другому. Там присутствовали слова, которых я не знаю.
— Вы жопа, — сказал Барри. — Самая гнусная жопа. Вам кажется, что вы представляете Справедливость, или Истину, или еще что.
Прежде чем ответить, я сделал большой глоток воды. Он начинал действовать мне на нервы, пусть ему было всего три года.
— Истина и Справедливость. Не уверен, что ты вообще понимаешь, о чем говоришь. Для тебя это просто слова. Истина и Справедливость. Красивые, звонкие слова.
Я взял себя в руки. Распинаться перед башкунчиками — пустая трата времени. Да и не только перед ними.
И тут я совершил ошибку, решив дать им повод для размышления.
— Я могу сказать вам, что считаю Истину и Справедливость двумя совершенно разными вещами.
Один из стереопары пришел в восторг. Он повернулся ко второму:
— Я могу сказать тебе, что считаю Истину и Справедливость четырьмя совершенно разными вещами.
— А я могу сказать вам, — подхватил второй, — что Любовь и Деньги — шесть совершенно разных вещей.
— В другой раз, — сказал я. — У меня нет настроения.
Я поставил стакан на стол и направился к двери.
— А я скажу, что считаю Время и Настроение двенадцатью совершенно разными вещами, — заявил за моей спиной Барри.
Ко мне вышла Пэнси Гринлиф. На секунду она замерла, широко раскрыв глаза, и казалось, будто мы не знакомы. Словно мы забыли о том, что последний раз, когда я был здесь, она выходила из наркотического сна и клялась, что убьет меня, если я вернусь. Секунда длилась достаточно долго, чтобы я начал сомневаться в том, что она вообще помнит нашу последнюю встречу. Потом она стиснула зубы, сощурила глаза, и ее рука вцепилась в дверь.
— Привет, Патриция.
Она не ответила.
— Вы выглядите лучше, — сказал я. — Приятно видеть. Нам надо поговорить.
— Я занята.
— Кто-то в гостях? — Я приподнялся на цыпочки, чтобы заглянуть в глубь дома. — Челеста? Я и с ней хотел поговорить.
— Нет. Никого нет.
— Ясно. Вы хотите сказать, вы заняты так же, как вчера? Это нехорошее зелье, Пэнси. Я попросил, чтобы его посмотрели под микроскопом. Оно съест вас живьем.
— Это мое дело.
— Это дело Денни Фонеблюма, принцесса. Вы всего-навсего клиент.
Я прошел в дом, для чего мне пришлось отстранить ее плечом.
Войдя в гостиную, я слегка оцепенел при виде трех башкунчиков, чинно сидевших рядком на диване. Они никак не вписывались в этот дом. Их присутствие здесь напоминало дурную шутку, воспринятую всерьез. Даже котенок Саша — которой не было видно поблизости — подходила к этому дому куда больше, чем эти башкунчики. В ней было больше человеческого.
Барри сидел с краю, чуть отодвинувшись от других двух, его ярко-желтый парик все также нахлобучен несколько наискось. С другого краю сидел башкунчик в тоге, который отводил меня наверх в гостинице. Между ними расположился третий, которого я не знал, в маленьком красном костюме человека-паука, темных очках и бейсбольной кепке на лысой голове.
— Барри! — сказал я. — Давненько не виделись.
— Мистер Жопа, — откликнулся Барри. — Присаживайтесь.
Со спины ко мне подошла Пэнси. Я обернулся и улыбнулся ей, получив в ответ испепеляющий взгляд.
— Примите мои извинения, — заявил я. — У вас гости. Пожалуйста, продолжайте беседу. Я буду тих, как мышь.
Пэнси не сказала ничего. Барри наморщил лоб и буркнул:
— Тих, как миф.
Остальные башкунчики захихикали.
Пэнси стала за спинку незанятого кресла.
— Человек по фамилии Корнфельд искал вас здесь сегодня, — сказала она.
— Он просил меня позвонить ему, если вы еще раз вломитесь ко мне.
— Парень из Отдела, — улыбнулся я. — Не стоит беспокоиться. Мелкая сошка. Он должен мне немного кармы, вот, должно быть, и хотел расплатиться.
— У вас неприятности, — продолжала она. — Мне бы надо ненавидеть вас
Пока мне вас жалко.
— Спасибо, Пэнси. Вспомните обо мне в следующий раз, когда скатитесь с кровати на иглу.
— Почему бы тебе не исчезнуть, громила? — предложил Барри. — Ты нам мешаешь.
— Я всю жизнь кому-то мешаю, — сказал я, обращаясь к башкунчикам. — Уж простите меня.
Башкунчик в темных очках снял их и зацепил дужкой за воротник Он и тот, в простыне, уставились на меня темными провалами глаз, совершенно неподвижные, несмотря на водовороты эмоциональных завихрений, наполнявших комнату. Два лица создавали своеобразный стереоэффект.
Я повернулся к Пэнси.
— Я ищу Челесту, — сказал я. — Вы видели ее?
— Вы опоздали. Она была здесь утром, но уже уехала.
— Она не говорила, куда собирается?
— Она была очень расстроена. Она сказала, что вы отказались помочь ей.
Она хотела позвонить инквизитору Моргенлендеру и сказать ему, что Ортон невиновен.
— Что вы ей ответили?
Рука Пэнси судорожно вцепилась в спинку кресла, а глаза уставились в пол. Потом она обиженно посмотрела на меня.
— Я сказала, что это глупо. Ясно же, что это сделал Ортон. — Ее щеки пылали, но она не отводила взгляда.
— Смелое заявление, — заметил я.
— Идите к черту, — сказала она, повернулась и вышла из комнаты.
Я прислушался и различил ее шаги по ковру лестницы. Потом скрип кроватных пружин наверху.
Барри казался довольным, как будто это он режиссировал поступки Пэнси и радовался тому, как точно она все исполняет. Стереопара только вращала глазами, словно зрители на теннисном матче.
— Почему ты вернулся? — спросил я.
— Я не был здесь несколько недель. И судя по вашим словам, здесь становится интересно.
— Ну и как?
— Я был прав. Интересно.
— Ты любишь свою мать, Барри?
— Я не люблю ничего. — Он произнес слово так, словно он знает, что оно означает, а я нет.
— Тогда то, что я собираюсь сказать, тебе без разницы.
— До сих пор было именно так.
Я сделал глубокий вдох До меня дошло.
— Твою мать зовут Челеста Стенхант, не Пэнси Гринлиф. Не сразу, но я понял это. Пэнси работает на Денни Фонеблюма, но никто не признается в том, что же она делает. Она работает нянькой, Барри. Или работала, пока ты не вылетел из гнезда.
Барри только ухмыльнулся.
— Знали бы вы, как мало это меня интересует.
— Я тебе не верю.
— Вам меня не понять.
— Возможно.
Я подошел к кухонному блоку, нашел стеклянный стакан и налил воды из-под крана.
— Вы так и не ответили на мой вопрос, — сказал Барри.
— Какой еще вопрос?
— Каково быть тем, кем вы есть?
— Ты задавал его по-другому. Там присутствовали слова, которых я не знаю.
— Вы жопа, — сказал Барри. — Самая гнусная жопа. Вам кажется, что вы представляете Справедливость, или Истину, или еще что.
Прежде чем ответить, я сделал большой глоток воды. Он начинал действовать мне на нервы, пусть ему было всего три года.
— Истина и Справедливость. Не уверен, что ты вообще понимаешь, о чем говоришь. Для тебя это просто слова. Истина и Справедливость. Красивые, звонкие слова.
Я взял себя в руки. Распинаться перед башкунчиками — пустая трата времени. Да и не только перед ними.
И тут я совершил ошибку, решив дать им повод для размышления.
— Я могу сказать вам, что считаю Истину и Справедливость двумя совершенно разными вещами.
Один из стереопары пришел в восторг. Он повернулся ко второму:
— Я могу сказать тебе, что считаю Истину и Справедливость четырьмя совершенно разными вещами.
— А я могу сказать вам, — подхватил второй, — что Любовь и Деньги — шесть совершенно разных вещей.
— В другой раз, — сказал я. — У меня нет настроения.
Я поставил стакан на стол и направился к двери.
— А я скажу, что считаю Время и Настроение двенадцатью совершенно разными вещами, — заявил за моей спиной Барри.
23
Мне раньше приходилось пару раз бывать в «Капризной Музе» в качестве посетителя — они поздно закрывались, и я пользовался этим, и еще пару раз я бывал там по работе, следя за какими-то алкашами. Я даже знал о существовании задней комнаты, но сам туда никогда не заглядывал. Имя
Оверхольт было мне незнакомо. Я сел в машину и поехал туда, хотя не был уверен, что они уже открыты.
Они уже открылись. Входить в «Музу» со стоянки — все равно что попадать в маленькую машину времени, переносящую тебя из шести вечера в глубокую ночь. Парни за стойкой выглядели так, словно они набираются уже не один час, а на полу валялся ночной слой сигаретных бычков, размокавших в лужах пролитого виски и растаявшего льда. Музыкальный автомат выдавал заунывную песню, хорошо идущую под последнюю рюмку, когда весь бар подпевает слова, хотя ясно, что последней рюмки в «Музе» не бывает. Вернее, бывает, но не одна.
Я зашел и сел как можно ближе к задней двери. Барменом здесь был здоровяк, сам то и дело прикладывающийся к бутылке. Ему потребовалось некоторое время, чтобы уяснить мой заказ, и еще некоторое время, чтобы принести его мне. Я не обратил на это внимания. Мне стоило бы спешить, но здесь, в «Капризной Музе», тебя окутывал кокон безвременья. В самом деле кому нужна карма? Я осушил стакан и сунул под него на пятьдесят баксов больше, чем следовало.
Когда бармен увидел деньги, он повел бровью, но не сильно. Он взял бы их как должное, если бы я не поманил его пальцем.
Он наклонился ко мне.
— Я хочу поговорить с Оверхольтом.
— Он, может, и не пришел еще. — Он говорил так быстро, словно ответ был заготовлен у него заранее.
Я вынул одну из рваных сотенных, заполнявших теперь мой карман. Он принял ее за целую и не замечал этого, пока не взял в руки, тогда снова повел бровью.
— Я склею ее после того, как поговорю с Оверхольтом, — пояснил я. -
Будет как новенькая.
— Бог с ней, с новой, — сказал он. — И так сойдет. — Он повел глазами в сторону двери в задней стене.
— Спасибо.
— Не благодарите меня.
Он забрал у меня стакан, отнес его к шеренге бутылок у зеркала и принес обратно полным.
— Главное, платите больше за питье, вот и все.
Я взял стакан и прошел в дверь. Всю комнату занимал бильярдный стол — стены подходили к нему с трех сторон так близко, что это, должно быть, мешало прицеливаться кием. С четвертой стороны уходил вглубь темный коридор. Единственная лампочка свисала на проводе с потолка чуть выше шаров — неверное движение кием, и вы разобьете ее. У стола стояли двое, большой парень и маленький парень, и изучали стол, облокотясь на кии. Я закрыл за собой дверь и поставил стакан на сукно.
Когда большой парень посмотрел на меня, я уже знал, что мне нужен маленький. У некоторых людей все написано на лице, так вот у большого было явно написано что-то не то.
Впрочем, он не был лишен изящества. Он сделал шаг, снял стакан со стола и сунул его мне в руку. Потом пробил. Удар был неплох, и мы с Оверхольтом молча стояли и смотрели, как он один за другим заколачивает шары. Пару раз он задел кием о стену, но это ему не мешало. Он только поднимал конец кия выше и бил так же точно.
Оверхольт было мне незнакомо. Я сел в машину и поехал туда, хотя не был уверен, что они уже открыты.
Они уже открылись. Входить в «Музу» со стоянки — все равно что попадать в маленькую машину времени, переносящую тебя из шести вечера в глубокую ночь. Парни за стойкой выглядели так, словно они набираются уже не один час, а на полу валялся ночной слой сигаретных бычков, размокавших в лужах пролитого виски и растаявшего льда. Музыкальный автомат выдавал заунывную песню, хорошо идущую под последнюю рюмку, когда весь бар подпевает слова, хотя ясно, что последней рюмки в «Музе» не бывает. Вернее, бывает, но не одна.
Я зашел и сел как можно ближе к задней двери. Барменом здесь был здоровяк, сам то и дело прикладывающийся к бутылке. Ему потребовалось некоторое время, чтобы уяснить мой заказ, и еще некоторое время, чтобы принести его мне. Я не обратил на это внимания. Мне стоило бы спешить, но здесь, в «Капризной Музе», тебя окутывал кокон безвременья. В самом деле кому нужна карма? Я осушил стакан и сунул под него на пятьдесят баксов больше, чем следовало.
Когда бармен увидел деньги, он повел бровью, но не сильно. Он взял бы их как должное, если бы я не поманил его пальцем.
Он наклонился ко мне.
— Я хочу поговорить с Оверхольтом.
— Он, может, и не пришел еще. — Он говорил так быстро, словно ответ был заготовлен у него заранее.
Я вынул одну из рваных сотенных, заполнявших теперь мой карман. Он принял ее за целую и не замечал этого, пока не взял в руки, тогда снова повел бровью.
— Я склею ее после того, как поговорю с Оверхольтом, — пояснил я. -
Будет как новенькая.
— Бог с ней, с новой, — сказал он. — И так сойдет. — Он повел глазами в сторону двери в задней стене.
— Спасибо.
— Не благодарите меня.
Он забрал у меня стакан, отнес его к шеренге бутылок у зеркала и принес обратно полным.
— Главное, платите больше за питье, вот и все.
Я взял стакан и прошел в дверь. Всю комнату занимал бильярдный стол — стены подходили к нему с трех сторон так близко, что это, должно быть, мешало прицеливаться кием. С четвертой стороны уходил вглубь темный коридор. Единственная лампочка свисала на проводе с потолка чуть выше шаров — неверное движение кием, и вы разобьете ее. У стола стояли двое, большой парень и маленький парень, и изучали стол, облокотясь на кии. Я закрыл за собой дверь и поставил стакан на сукно.
Когда большой парень посмотрел на меня, я уже знал, что мне нужен маленький. У некоторых людей все написано на лице, так вот у большого было явно написано что-то не то.
Впрочем, он не был лишен изящества. Он сделал шаг, снял стакан со стола и сунул его мне в руку. Потом пробил. Удар был неплох, и мы с Оверхольтом молча стояли и смотрели, как он один за другим заколачивает шары. Пару раз он задел кием о стену, но это ему не мешало. Он только поднимал конец кия выше и бил так же точно.