— Мне нужно поговорить с инквизитором Корнфельдом, — заявил я.
Парень удивил меня, набрав это имя на своем компьютере.
— Нет таких, — ответил он.
— О'кей, — сказал я. — А инквизитор Моргенлендер?
Он попробовал — с тем же результатом.
Это меня обеспокоило. В мое время будущее Отдела определялось выбором между двумя этими личностями, и шансов одержать верх у Корнфельда имелось куда больше. Впрочем, меня тревожило не столько то, что ни того, ни другого не оказалось на месте, сколько то, что парню пришлось запрашивать имена у компьютера.
— Попробуйте инквизитора Телепромптер, — предложил я.
Его руки забегали по клавишам.
— Я посмотрю, может ли она вас принять, — сказал он и в первый раз посмотрел на нас внимательнее.
Я улыбнулся ему, и он нажал пару кнопок на интеркоме.
— Мисс Телепромптер? — спросил он. — Тут один парень у входа, так он хочет поговорить с вами. — Он выслушал ее ответ и повернулся ко мне. — Как вас зовут?
Я назвал себя, и он повторил мое имя в трубку.
— Подождите здесь, — сказал он, глядя на нас слегка расширившимися глазами.
Мы с Серфейсом отошли на пару шагов от стойки перевести дух, когда нас окружили несколько типичных для Отдела фигур с квадратными плечами.
— Мистер Меткалф? — спросил один из них.
— Меткалф и Серфейс, — ответил я. — Мы вместе.
Шимпанзе не слишком обрадовался этому, но возражать мне не стал.
Инквизиторы взяли нас под руки и подтолкнули к лифту. Мне показалось, что мы все не влезем, и я хотел уже предложить, чтобы мы с Серфейсом ехали на следующем, но они настаивали, и мы все-таки влезли. Толстые подобрали животы, и мы поехали вверх.
Лифт остановился на третьем этаже, и нас повели в один из служебных кабинетов. Это произвело на меня впечатление, впрочем, я не был слишком уверен, что перемещение с первого на третий этаж — добрый знак для Кэтрин.
Насколько я знаю Отдел, игра в кабинетах ненамного чище игры на улицах.
Наши провожатые набрали код на двери. Двое из них прошли вместе с нами, а остальные остались ждать в коридоре.
Кабинет наверняка был одним из лучших в здании: огромное окно с видом на залив, фотографии и памятные знаки на стенах. Кэтрин сидела за огромным столом, постаревшая на шесть лет, но не подурневшая ни на день. Те же волосы приоткрывали ту же шею, и на мгновение я забыл обо всем, пока не увидел ее глаза. Они были холодны как сталь.
— Обыщите их, — приказала она.
Парни обшарили наши карманы. Они обнаружили мой пистолет и маленькую записную книжку у Серфейса и передали их Кэтрин вместе с нашими карточками. Она сунула все это в ящик и приказала парням выйти и подождать.
— Садитесь, — разрешила она.
Мы сели.
— Вам бы лучше уехать из города, Меткалф, — заметила она. — Вам же известно, как здесь все делается.
Я встретился с ней взглядом, но наткнулся на стену. Она даже не моргнула, а если и моргнула, то одновременно со мной. Эффект впечатлял.
— Я старше только на два дня, Кэтрин, — сказал я. — Будь снисходительнее.
— Не зовите меня Кэтрин. Пустив вас с вашей обезьяной к себе в кабинет, я и так проявила к вам снисходительность. Боюсь, излишнюю. — Голос ее звучал неумолимо, как бормашина.
Наши глаза снова встретились. Я смотрел на женщину, с которой лежал в постели всего две ночи назад. Я забыл только о том, что она провела шесть лет, ожидая, когда же я вернусь из ванной. Чем глубже я похороню эти воспоминания, тем лучше.
— О'кей, — сказал я. — Я понял. Вы теперь на этой стороне. Поздравляю, и извините меня. Где Корнфельд?
Она не ушла от ответа — хоть это между нами еще оставалось.
— Его давно нет, — ответила она. — Он перегнул палку, так что теперь отдыхает в морозильнике. — Она произнесла это так, словно это ее рук дело, и, возможно, так оно и было. — Так что если у вас есть дело к Корнфельду, вам лучше подождать.
— Я задолжал ему удар под дых, — сказал я. — Подождет. Так кто теперь за него… или я с ним и говорю?
— Возможно, так, — кивнула она.
Я покосился на Серфейса. Тот бросил на меня предельно кислый взгляд.
— Значит, мне надо поговорить с вами. Ничего личного.
— Даю вам пять минут.
— Я уверен, что вы забудете о времени. Но все кончится хорошо.
— Мне трудно сосредоточиваться надолго, — сказала она холодно.
— Все очень просто. Имеются несколько убийств, которые не потрудились раскрыть как следует, и парень в морозильнике, который не должен был там оказаться.
— Если вы назовете фамилию «Стенхант», у вас только три минуты.
— Как насчет шести минут на двух Стенхантов?
— Давайте.
— Я буду говорить быстро и высоким голосом, вы можете записать и промотать потом медленнее. Я распутал дело Стенханта. Оба дела.
Серфейс застонал, как будто был на ее стороне.
— Это просто конфетка. Идеально отлаженный механизм, похоронивший сам себя. И все начинается и кончается Денни Фонеблюмом.
— Вы просто помешаны на Фонеблюме, — перебила меня Кэтрин. — Я проверяла. Безнадежно. Вы не можете пришить ему это дело.
— Я помешан на истине, — возразил я. — Все это дело — это Фонеблюм.
Фонеблюм и Челеста. В первый раз, когда я встретил ее, я заметил, что она пытается стряхнуть с себя груз прошлого, от которого не может отделаться.
Не сразу, но я докопался до истины. Она была подружкой Фонеблюма. Не знаю, долго ли, но была. Он любил ее, и она, возможно, тоже любила его. Она родила ему сына. Врачом, принимавшим роды, был доктор Тестафер.
— Вы почти исчерпали свое время.
— Дайте мне еще минуту. Мальчика назвали Барри. Фонеблюм мечтал о наследнике, и он хотел, чтобы Челеста осталась с ним и растила ребенка. Но он был груб и плохо с ней обращался, и она сбежала и обратилась за защитой к доктору. Он сам признался мне в этом вчера днем.
Она поморщилась.
— Она забрала ребенка с собой и не оставила Фонеблюму адреса. Как раз тогда Тестафер принял к себе помощника, молодого врача по имени Мейнард
Стенхант, и, когда Стенхант повстречался с Челестой, они полюбили друг друга. Тестафер предостерегал Челесту, но говорить своему другу о том, что тот влюбляется в беглую подружку взбешенного гангстера, не стал.
— Ваш рассказ меня утомил, Меткалф.
— Приготовьтесь, — сказал я. — Именно тут на сцену выходит Отдел. Когда
Фонеблюм нашел, где прячутся его мадонна с младенцем, он почти рехнулся от ярости. Он потребовал от нее, чтобы она вернулась, но она отказалась, и он совсем было уже собрался убрать Мейнарда со сцены. Но передумал. Он занимается бизнесом, размораживая лишенных кармы — не без помощи вашего старого знакомого, Корнфельда, — имплантируя им невольничьи блоки и торгуя их телами в маленьком подпольном борделе. И для этого ему были необходимы врачи. Поэтому он только забрал у нее ребенка, а Стенханта с Тестафером заставил шантажом обслуживать своих невольников. — Я перевел дыхание и продолжал: — У Фонеблюма была полунищая девчонка, продававшая его наркотики. Он купил ей дом на Кренберри-стрит и сделал ее нянькой ребенка.
— Пэнси Гринлиф, — сообразил Серфейс.
— Верно. Итак, Фонеблюм получил своего наследника, своих врачей и в придачу молчание Челесты. Возможно, на данном этапе их взаимоотношений это было все, что ему от нее требовалось.
И Кэтрин, и Серфейс вдруг замолчали и слушали, замерев. Я завоевал их внимание, и все, что теперь мне было нужно, — это изложить всю историю до конца. Я надеялся, что не разочарую всех нас.
— Но тут возникла еще одна проблема, — продолжал я, — это Челеста. Она имела привычку убегать вовремя и не очень. В общем, она упаковала свои вещички и ушла от доктора, что поставило и Стенханта, и Фонеблюма в сложное положение. Они столковались и начали нанимать детективов следить за ней, чтобы сохранить их маленький хрупкий треугольник.
— Нас с тобой, — кивнул Серфейс.
— Нас с тобой, — согласился я. — Только Челеста, как выяснилось, выпала из треугольника не насовсем. Когда Стенханта нашли мертвым в номере мотеля, стрелка весов качнулась в другую сторону. У Фонеблюма пропал стимул держаться подальше от Челесты. Она все понимала, и это ее пугало настолько, что она шарахалась от каждого, в ком видела фонеблюмова мордоворота, — от меня в том числе. Когда она поняла, что я действую самостоятельно, она попыталась завербовать меня в качестве охраны, и я клюнул, но на крючок не попался. Черт, как жаль! В ночь, когда она погибла, я напоролся на Тестафера и кенгуру, по приказу Фонеблюма рыскавших по городу в поисках Челесты.
— Челеста Стенхант была убита неизвестным, которого она подцепила в секс-клубе, — перебила меня Кэтрин. — Он изнасиловал ее и убил. Она хотела этого и в конце концов получила.
— Фонеблюм нашел ее той ночью и отплатил за то, что она бросила его, — сказал я. — Теперь, когда у него не осталось доктора, его ничего уже не удерживало. А держа в кармане Корнфельда и Отдел, он не боялся возмездия.
Я не могу доказать этого, но так оно и было.
— Я начинаю припоминать это Дело, — заявила Кэтрин. — У этой девки-наркоманки был брат. Он приехал из Эл-Эй и убил доктора в отеле. Он так и считается виновным. Остальная часть материала не имеет к делу ни малейшего отношения.
— Ортон Энгьюин не мог бы иметь меньше отношения к делу, даже если бы он никогда не возвращался в город, — возразил я. — Одного я не мог понять
— того, что же произошло в мотеле. Это дошло до меня только вчера утром. Я не провел шесть лет, размышляя об этом, но если бы и провел, мог бы так и не найти ответа.
Я ткнул пальцем в Серфейса.
— Мне помогло то, что ты сказал на кухне вчера. Все улики были налицо, и все же мне не помешал последний толчок.
— Боже праведный, Меткалф, — вздохнул Серфейс. — Ну ты и мастак трепаться.
— Вы оба заставили меня мучиться, сравнивая ваши версии, — продолжал я и посмотрел на Кэтрин. — Вы утверждали, что Стенхант встречался в мотеле с любовницей, а ты, — я покосился на Серфейса, — что то же самое делала там
Челеста. — Я рассмеялся. — И вы оба были правы наполовину.
— Ну что ж, послушаем, — сказала Кэтрин.
Она явно торопила меня с рассказом. Мои пять минут давно истекли, но я знал, что теперь у меня в распоряжении все время в мире.
— Я понял все. Но сначала я должен немного вернуться назад. В том, как
Стенхант и Фонеблюм нанимали частных инквизиторов, имеется последовательность, очень важная для того, чтобы понять суть. Я был первым, и я имел дело со Стенхантом, и все, что он хотел от меня, — это чтобы я нажал на Челесту и заставил ее вернуться домой. Но нанимать громил получалось у Стенханта не важно, и, когда я отказался, он доверил это
Фонеблюму. Тот нанял Уолтера. — Я махнул рукой в сторону Серфейса. — Когда он донес Фонеблюму, что у Челесты есть кто-то на стороне, тот предложил
Уолтеру большие деньги, чтобы тот вычислил счастливчика и убрал его. Но
Уолтер тоже отказался. И остался без работы, так ни разу и не встретившись со Стенхантом. Верно?
Серфейс утвердительно кивнул.
— К этому времени у Фонеблюма начались неприятности на другом фронте.
Его сын и протеже стал башкунчиком и сбежал на Телеграф-авеню пить виски и нести чепуху. Фонеблюм не бросал надежды вернуть наследника под свое крылышко — одно время он финансировал проектирование пристройки для башкунчиков на Кренберри-стрит, — но одновременно начал искать нового кандидата на эту роль. И нашел такового в молодом кенгуру по имени Джой
Каста. Джой оказался способным учеником.
— Я проверил это на себе, — перебил меня Серфейс. Должно быть, он вспомнил про свои ребра.
— Так вот представьте себе, — продолжал я, — после меня и Серфейса
Фонеблюм бросил идею искать помощь на стороне. У него как раз имелся свой стрелок-кенгуру, готовый на все. Фонеблюм дал ему то же поручение, что и
Уолтеру: следить за Челестой. Учтите, что кенгуру _никогда на видел раньше
Мейнарда Стенханта_. И еще одно поручение: убрать нового ее дружка со сцены.
Я сделал эффектную паузу. Оба не сводили с меня глаз.
— Мейнард Стенхант имел чрезмерное пристрастие к Забывателю — по меркам шестилетней давности. Первый раз, когда я пытался дозвониться ему домой, он даже не вспомнил, кто я такой. Я бы предупредил Энгьюина насчет опасности иметь дело с людьми, страдающими провалами в памяти, но тогда я и сам не задумывался о возможных последствиях этого. На деле и Мейнард, и
Челеста имели свидания в «Бэйвью». В одном номере. Друг с другом.
— Уолтер, — обратился я к Серфейсу, — ты видел Стенханта, только не знал об этом. Он и был тот парень, которого ты засек в мотеле. Да, Челеста бросила его, но колебалась, как это бывает. Она согласилась встречаться с ним в мотеле, но его утреннее "я" — то, которое нанимало детективов, — не помнило об этой договоренности.
Серфейс только рот раскрыл.
— Вчера ты сказал мне, что теперь в Эл-Эй запрещено знать, как ты зарабатываешь деньги. Вот тогда до меня и дошло. Стенхант был ранним прототипом этого. Та часть его, что не помнила о встречах с Челестой, отчаянно ревновала ее к тому, с кем она встречалась в «Бэйвью», вот он и попросил Фонеблюма, чтобы тот приказал своим мальчикам пристрелить его.
Кенгуру знал, как выглядит Стенхант, не лучше, чем ты, Уолтер. Он просто сделал все, что ему приказали, и убил дружка. Стенхант сам заказал свое убийство.
Я помолчал и дал им время обмозговать это. На лице Кэтрин сменило друг друга несколько разных выражений, по большей части скептических, но в конце концов она была достаточно умна, чтобы притворяться, будто это лишено убедительности. Я видел, что она осознала это, а потом я увидел, как она напоминает себе, что моя карточка лежит у нее в ящике и что за пределы этой комнаты без ее ведома не выйдет никто и ничто. Она быстро пришла в себя — наверное, за эти годы у нее было достаточно возможности попрактиковаться в этом. Да, она изменилась сильнее, чем Барри, или
Серфейс, или Тестафер, или кто угодно другой из тех, с кем я имел дело со времени возвращения. Она изменилась так же, как изменились размеры и убранство ее кабинета.
— Интересная история, — произнесла она. — Что вы надеетесь получить?
— Я хочу, чтобы Энгьюина разморозили, — ответил я. — Я устрою вам черт-те что, если вы не сделаете этого.
Она только улыбнулась.
— Это вы меня смешите, Телепромптер, — сказал я. — Позвольте мне считать, что я представляю для вас угрозу. Это ведь не ерунда: парень совершенно безобиден — и невиновен.
Она пощелкала клавишами своего компьютера. Я решил, что она смотрит досье Энгьюина, хотя на деле это могло быть что угодно. Вплоть до часов.
Она щурилась, глядя на монитор, и я вспомнил, как при нашей первой встрече она не хотела, чтобы я видел ее в очках.
— Я посмотрю, что можно сделать, — сказала она.
Я обдумал это. Я много чего сделал на четырнадцать тысяч Энгьюина.
— Этого мало, — сказал я.
Она посмотрела мне прямо в глаза. На этот раз это я выдержал ее взгляд, не моргнув.
— Ладно, — сказала она. — Завтра. Даю вам слово.
— Спасибо.
— Не меня благодарите, — отрезала она. — Благодарите свою счастливую звезду. Забирайте свое барахло и убирайтесь.
Она открыла ящик и вернула Серфейсу его карточку и книжку, потом отдала мне карточку, а пистолет положила на стол. Я потянулся за ним, но она не убирала с него руки и смотрела на меня, а я смотрел на нее, и мне показалось, по лицу ее пробежала слабая тень улыбки. Секунда прошла, и она позволила мне взять пистолет и убрать его в карман пиджака.
Она нажала на кнопку интеркома и вызвала громил, ожидавших за дверью.
— Уведите их отсюда, — приказала она. — Вышвырните их на улицу.
Храни Господь их добрые сердца, они выполнили приказ в точности.
Парень удивил меня, набрав это имя на своем компьютере.
— Нет таких, — ответил он.
— О'кей, — сказал я. — А инквизитор Моргенлендер?
Он попробовал — с тем же результатом.
Это меня обеспокоило. В мое время будущее Отдела определялось выбором между двумя этими личностями, и шансов одержать верх у Корнфельда имелось куда больше. Впрочем, меня тревожило не столько то, что ни того, ни другого не оказалось на месте, сколько то, что парню пришлось запрашивать имена у компьютера.
— Попробуйте инквизитора Телепромптер, — предложил я.
Его руки забегали по клавишам.
— Я посмотрю, может ли она вас принять, — сказал он и в первый раз посмотрел на нас внимательнее.
Я улыбнулся ему, и он нажал пару кнопок на интеркоме.
— Мисс Телепромптер? — спросил он. — Тут один парень у входа, так он хочет поговорить с вами. — Он выслушал ее ответ и повернулся ко мне. — Как вас зовут?
Я назвал себя, и он повторил мое имя в трубку.
— Подождите здесь, — сказал он, глядя на нас слегка расширившимися глазами.
Мы с Серфейсом отошли на пару шагов от стойки перевести дух, когда нас окружили несколько типичных для Отдела фигур с квадратными плечами.
— Мистер Меткалф? — спросил один из них.
— Меткалф и Серфейс, — ответил я. — Мы вместе.
Шимпанзе не слишком обрадовался этому, но возражать мне не стал.
Инквизиторы взяли нас под руки и подтолкнули к лифту. Мне показалось, что мы все не влезем, и я хотел уже предложить, чтобы мы с Серфейсом ехали на следующем, но они настаивали, и мы все-таки влезли. Толстые подобрали животы, и мы поехали вверх.
Лифт остановился на третьем этаже, и нас повели в один из служебных кабинетов. Это произвело на меня впечатление, впрочем, я не был слишком уверен, что перемещение с первого на третий этаж — добрый знак для Кэтрин.
Насколько я знаю Отдел, игра в кабинетах ненамного чище игры на улицах.
Наши провожатые набрали код на двери. Двое из них прошли вместе с нами, а остальные остались ждать в коридоре.
Кабинет наверняка был одним из лучших в здании: огромное окно с видом на залив, фотографии и памятные знаки на стенах. Кэтрин сидела за огромным столом, постаревшая на шесть лет, но не подурневшая ни на день. Те же волосы приоткрывали ту же шею, и на мгновение я забыл обо всем, пока не увидел ее глаза. Они были холодны как сталь.
— Обыщите их, — приказала она.
Парни обшарили наши карманы. Они обнаружили мой пистолет и маленькую записную книжку у Серфейса и передали их Кэтрин вместе с нашими карточками. Она сунула все это в ящик и приказала парням выйти и подождать.
— Садитесь, — разрешила она.
Мы сели.
— Вам бы лучше уехать из города, Меткалф, — заметила она. — Вам же известно, как здесь все делается.
Я встретился с ней взглядом, но наткнулся на стену. Она даже не моргнула, а если и моргнула, то одновременно со мной. Эффект впечатлял.
— Я старше только на два дня, Кэтрин, — сказал я. — Будь снисходительнее.
— Не зовите меня Кэтрин. Пустив вас с вашей обезьяной к себе в кабинет, я и так проявила к вам снисходительность. Боюсь, излишнюю. — Голос ее звучал неумолимо, как бормашина.
Наши глаза снова встретились. Я смотрел на женщину, с которой лежал в постели всего две ночи назад. Я забыл только о том, что она провела шесть лет, ожидая, когда же я вернусь из ванной. Чем глубже я похороню эти воспоминания, тем лучше.
— О'кей, — сказал я. — Я понял. Вы теперь на этой стороне. Поздравляю, и извините меня. Где Корнфельд?
Она не ушла от ответа — хоть это между нами еще оставалось.
— Его давно нет, — ответила она. — Он перегнул палку, так что теперь отдыхает в морозильнике. — Она произнесла это так, словно это ее рук дело, и, возможно, так оно и было. — Так что если у вас есть дело к Корнфельду, вам лучше подождать.
— Я задолжал ему удар под дых, — сказал я. — Подождет. Так кто теперь за него… или я с ним и говорю?
— Возможно, так, — кивнула она.
Я покосился на Серфейса. Тот бросил на меня предельно кислый взгляд.
— Значит, мне надо поговорить с вами. Ничего личного.
— Даю вам пять минут.
— Я уверен, что вы забудете о времени. Но все кончится хорошо.
— Мне трудно сосредоточиваться надолго, — сказала она холодно.
— Все очень просто. Имеются несколько убийств, которые не потрудились раскрыть как следует, и парень в морозильнике, который не должен был там оказаться.
— Если вы назовете фамилию «Стенхант», у вас только три минуты.
— Как насчет шести минут на двух Стенхантов?
— Давайте.
— Я буду говорить быстро и высоким голосом, вы можете записать и промотать потом медленнее. Я распутал дело Стенханта. Оба дела.
Серфейс застонал, как будто был на ее стороне.
— Это просто конфетка. Идеально отлаженный механизм, похоронивший сам себя. И все начинается и кончается Денни Фонеблюмом.
— Вы просто помешаны на Фонеблюме, — перебила меня Кэтрин. — Я проверяла. Безнадежно. Вы не можете пришить ему это дело.
— Я помешан на истине, — возразил я. — Все это дело — это Фонеблюм.
Фонеблюм и Челеста. В первый раз, когда я встретил ее, я заметил, что она пытается стряхнуть с себя груз прошлого, от которого не может отделаться.
Не сразу, но я докопался до истины. Она была подружкой Фонеблюма. Не знаю, долго ли, но была. Он любил ее, и она, возможно, тоже любила его. Она родила ему сына. Врачом, принимавшим роды, был доктор Тестафер.
— Вы почти исчерпали свое время.
— Дайте мне еще минуту. Мальчика назвали Барри. Фонеблюм мечтал о наследнике, и он хотел, чтобы Челеста осталась с ним и растила ребенка. Но он был груб и плохо с ней обращался, и она сбежала и обратилась за защитой к доктору. Он сам признался мне в этом вчера днем.
Она поморщилась.
— Она забрала ребенка с собой и не оставила Фонеблюму адреса. Как раз тогда Тестафер принял к себе помощника, молодого врача по имени Мейнард
Стенхант, и, когда Стенхант повстречался с Челестой, они полюбили друг друга. Тестафер предостерегал Челесту, но говорить своему другу о том, что тот влюбляется в беглую подружку взбешенного гангстера, не стал.
— Ваш рассказ меня утомил, Меткалф.
— Приготовьтесь, — сказал я. — Именно тут на сцену выходит Отдел. Когда
Фонеблюм нашел, где прячутся его мадонна с младенцем, он почти рехнулся от ярости. Он потребовал от нее, чтобы она вернулась, но она отказалась, и он совсем было уже собрался убрать Мейнарда со сцены. Но передумал. Он занимается бизнесом, размораживая лишенных кармы — не без помощи вашего старого знакомого, Корнфельда, — имплантируя им невольничьи блоки и торгуя их телами в маленьком подпольном борделе. И для этого ему были необходимы врачи. Поэтому он только забрал у нее ребенка, а Стенханта с Тестафером заставил шантажом обслуживать своих невольников. — Я перевел дыхание и продолжал: — У Фонеблюма была полунищая девчонка, продававшая его наркотики. Он купил ей дом на Кренберри-стрит и сделал ее нянькой ребенка.
— Пэнси Гринлиф, — сообразил Серфейс.
— Верно. Итак, Фонеблюм получил своего наследника, своих врачей и в придачу молчание Челесты. Возможно, на данном этапе их взаимоотношений это было все, что ему от нее требовалось.
И Кэтрин, и Серфейс вдруг замолчали и слушали, замерев. Я завоевал их внимание, и все, что теперь мне было нужно, — это изложить всю историю до конца. Я надеялся, что не разочарую всех нас.
— Но тут возникла еще одна проблема, — продолжал я, — это Челеста. Она имела привычку убегать вовремя и не очень. В общем, она упаковала свои вещички и ушла от доктора, что поставило и Стенханта, и Фонеблюма в сложное положение. Они столковались и начали нанимать детективов следить за ней, чтобы сохранить их маленький хрупкий треугольник.
— Нас с тобой, — кивнул Серфейс.
— Нас с тобой, — согласился я. — Только Челеста, как выяснилось, выпала из треугольника не насовсем. Когда Стенханта нашли мертвым в номере мотеля, стрелка весов качнулась в другую сторону. У Фонеблюма пропал стимул держаться подальше от Челесты. Она все понимала, и это ее пугало настолько, что она шарахалась от каждого, в ком видела фонеблюмова мордоворота, — от меня в том числе. Когда она поняла, что я действую самостоятельно, она попыталась завербовать меня в качестве охраны, и я клюнул, но на крючок не попался. Черт, как жаль! В ночь, когда она погибла, я напоролся на Тестафера и кенгуру, по приказу Фонеблюма рыскавших по городу в поисках Челесты.
— Челеста Стенхант была убита неизвестным, которого она подцепила в секс-клубе, — перебила меня Кэтрин. — Он изнасиловал ее и убил. Она хотела этого и в конце концов получила.
— Фонеблюм нашел ее той ночью и отплатил за то, что она бросила его, — сказал я. — Теперь, когда у него не осталось доктора, его ничего уже не удерживало. А держа в кармане Корнфельда и Отдел, он не боялся возмездия.
Я не могу доказать этого, но так оно и было.
— Я начинаю припоминать это Дело, — заявила Кэтрин. — У этой девки-наркоманки был брат. Он приехал из Эл-Эй и убил доктора в отеле. Он так и считается виновным. Остальная часть материала не имеет к делу ни малейшего отношения.
— Ортон Энгьюин не мог бы иметь меньше отношения к делу, даже если бы он никогда не возвращался в город, — возразил я. — Одного я не мог понять
— того, что же произошло в мотеле. Это дошло до меня только вчера утром. Я не провел шесть лет, размышляя об этом, но если бы и провел, мог бы так и не найти ответа.
Я ткнул пальцем в Серфейса.
— Мне помогло то, что ты сказал на кухне вчера. Все улики были налицо, и все же мне не помешал последний толчок.
— Боже праведный, Меткалф, — вздохнул Серфейс. — Ну ты и мастак трепаться.
— Вы оба заставили меня мучиться, сравнивая ваши версии, — продолжал я и посмотрел на Кэтрин. — Вы утверждали, что Стенхант встречался в мотеле с любовницей, а ты, — я покосился на Серфейса, — что то же самое делала там
Челеста. — Я рассмеялся. — И вы оба были правы наполовину.
— Ну что ж, послушаем, — сказала Кэтрин.
Она явно торопила меня с рассказом. Мои пять минут давно истекли, но я знал, что теперь у меня в распоряжении все время в мире.
— Я понял все. Но сначала я должен немного вернуться назад. В том, как
Стенхант и Фонеблюм нанимали частных инквизиторов, имеется последовательность, очень важная для того, чтобы понять суть. Я был первым, и я имел дело со Стенхантом, и все, что он хотел от меня, — это чтобы я нажал на Челесту и заставил ее вернуться домой. Но нанимать громил получалось у Стенханта не важно, и, когда я отказался, он доверил это
Фонеблюму. Тот нанял Уолтера. — Я махнул рукой в сторону Серфейса. — Когда он донес Фонеблюму, что у Челесты есть кто-то на стороне, тот предложил
Уолтеру большие деньги, чтобы тот вычислил счастливчика и убрал его. Но
Уолтер тоже отказался. И остался без работы, так ни разу и не встретившись со Стенхантом. Верно?
Серфейс утвердительно кивнул.
— К этому времени у Фонеблюма начались неприятности на другом фронте.
Его сын и протеже стал башкунчиком и сбежал на Телеграф-авеню пить виски и нести чепуху. Фонеблюм не бросал надежды вернуть наследника под свое крылышко — одно время он финансировал проектирование пристройки для башкунчиков на Кренберри-стрит, — но одновременно начал искать нового кандидата на эту роль. И нашел такового в молодом кенгуру по имени Джой
Каста. Джой оказался способным учеником.
— Я проверил это на себе, — перебил меня Серфейс. Должно быть, он вспомнил про свои ребра.
— Так вот представьте себе, — продолжал я, — после меня и Серфейса
Фонеблюм бросил идею искать помощь на стороне. У него как раз имелся свой стрелок-кенгуру, готовый на все. Фонеблюм дал ему то же поручение, что и
Уолтеру: следить за Челестой. Учтите, что кенгуру _никогда на видел раньше
Мейнарда Стенханта_. И еще одно поручение: убрать нового ее дружка со сцены.
Я сделал эффектную паузу. Оба не сводили с меня глаз.
— Мейнард Стенхант имел чрезмерное пристрастие к Забывателю — по меркам шестилетней давности. Первый раз, когда я пытался дозвониться ему домой, он даже не вспомнил, кто я такой. Я бы предупредил Энгьюина насчет опасности иметь дело с людьми, страдающими провалами в памяти, но тогда я и сам не задумывался о возможных последствиях этого. На деле и Мейнард, и
Челеста имели свидания в «Бэйвью». В одном номере. Друг с другом.
— Уолтер, — обратился я к Серфейсу, — ты видел Стенханта, только не знал об этом. Он и был тот парень, которого ты засек в мотеле. Да, Челеста бросила его, но колебалась, как это бывает. Она согласилась встречаться с ним в мотеле, но его утреннее "я" — то, которое нанимало детективов, — не помнило об этой договоренности.
Серфейс только рот раскрыл.
— Вчера ты сказал мне, что теперь в Эл-Эй запрещено знать, как ты зарабатываешь деньги. Вот тогда до меня и дошло. Стенхант был ранним прототипом этого. Та часть его, что не помнила о встречах с Челестой, отчаянно ревновала ее к тому, с кем она встречалась в «Бэйвью», вот он и попросил Фонеблюма, чтобы тот приказал своим мальчикам пристрелить его.
Кенгуру знал, как выглядит Стенхант, не лучше, чем ты, Уолтер. Он просто сделал все, что ему приказали, и убил дружка. Стенхант сам заказал свое убийство.
Я помолчал и дал им время обмозговать это. На лице Кэтрин сменило друг друга несколько разных выражений, по большей части скептических, но в конце концов она была достаточно умна, чтобы притворяться, будто это лишено убедительности. Я видел, что она осознала это, а потом я увидел, как она напоминает себе, что моя карточка лежит у нее в ящике и что за пределы этой комнаты без ее ведома не выйдет никто и ничто. Она быстро пришла в себя — наверное, за эти годы у нее было достаточно возможности попрактиковаться в этом. Да, она изменилась сильнее, чем Барри, или
Серфейс, или Тестафер, или кто угодно другой из тех, с кем я имел дело со времени возвращения. Она изменилась так же, как изменились размеры и убранство ее кабинета.
— Интересная история, — произнесла она. — Что вы надеетесь получить?
— Я хочу, чтобы Энгьюина разморозили, — ответил я. — Я устрою вам черт-те что, если вы не сделаете этого.
Она только улыбнулась.
— Это вы меня смешите, Телепромптер, — сказал я. — Позвольте мне считать, что я представляю для вас угрозу. Это ведь не ерунда: парень совершенно безобиден — и невиновен.
Она пощелкала клавишами своего компьютера. Я решил, что она смотрит досье Энгьюина, хотя на деле это могло быть что угодно. Вплоть до часов.
Она щурилась, глядя на монитор, и я вспомнил, как при нашей первой встрече она не хотела, чтобы я видел ее в очках.
— Я посмотрю, что можно сделать, — сказала она.
Я обдумал это. Я много чего сделал на четырнадцать тысяч Энгьюина.
— Этого мало, — сказал я.
Она посмотрела мне прямо в глаза. На этот раз это я выдержал ее взгляд, не моргнув.
— Ладно, — сказала она. — Завтра. Даю вам слово.
— Спасибо.
— Не меня благодарите, — отрезала она. — Благодарите свою счастливую звезду. Забирайте свое барахло и убирайтесь.
Она открыла ящик и вернула Серфейсу его карточку и книжку, потом отдала мне карточку, а пистолет положила на стол. Я потянулся за ним, но она не убирала с него руки и смотрела на меня, а я смотрел на нее, и мне показалось, по лицу ее пробежала слабая тень улыбки. Секунда прошла, и она позволила мне взять пистолет и убрать его в карман пиджака.
Она нажала на кнопку интеркома и вызвала громил, ожидавших за дверью.
— Уведите их отсюда, — приказала она. — Вышвырните их на улицу.
Храни Господь их добрые сердца, они выполнили приказ в точности.
7
Счетчик на стоянке перед пансионатом «Уайт Уолнут Рест Хоум» исполнил для меня пару тактов на гавайской гитаре, когда я опустил в прорезь двадцать пять центов, но я не стал задерживаться, чтобы дослушать. Я одолел долгий путь, и у меня трещала голова. Моя кровеносная система не отказалась от попыток требовать зелья, и я устал искать различные поводы для отказа. Все это называлось одним словом: ломка, и в отличие от индусов, сажавших исцеляемых от дурной привычки на деревянную лошадку, меня, казалось, посадили на дикобраза.
Я вошел внутрь. Здесь было тихо и славно, с цветами и антикварной мебелью на каждом шагу. Я нашел администратора. Даму за столом мое появление, казалось, напугало, но я не знал, что было тому виной: мои ли покрасневшие глаза вкупе с помятой одеждой или то, кого я хотел видеть.
Возможно, и то, и другое.
Они держали его в уютной палате, с окнами на три стороны и коллекцией плетеной мебели, чтобы ставить на нее стаканы с лимонадом и прочие нужные вещи. Он смотрел телевизор, вернее, они усадили его лицом к телевизору, поскольку, когда я обошел его кресло-каталку и стал перед глазами, он не обратил на это внимания, хотя сидел с открытыми глазами. Если не считать застывшего взгляда его когда-то полных жизни глаз, он почти не изменился.
Его борода была запущена, но голова почти не начала лысеть. Я отпустил сиделку и уселся в одно из кресел.
Так мы сидели несколько минут: я смотрел за танцем пылинок в солнечном луче, он якобы смотрел телевизор. Единственным слышным звуком было его дыхание. Потом я протянул руку и выключил изображение.
— Фонеблюм, — позвал я.
Он сонно пробормотал что-то.
Я выбрался из кресла, подошел и взял его за воротник Его глаза прояснились.
— Проснитесь, — сказал я.
Он поднял свои пухлые руки, отнял мои от воротника и оттолкнул меня.
Я подождал, пока он моргает, выходя из забытья. Он осмотрел меня; его лоб вопросительно покрылся сетью морщин.
— Вы инквизитор? — припомнил он. Голос доносился из недр его туши, словно купленный по дешевке гром «секонд хэнд». Это был голос из прошлого.
— Вы правы, — ответил я.
— Очень хорошо. — Он потер нос согнутым пальцем. — Вас не раздражают вопросы? Я с пониманием отношусь к тем, кто их не любит.
Он выдохся, но старые привычки умирали не сразу. Я готов был снять перед ним шляпу. Это был блеф, и в другой обстановке, не будь здесь телевизора, кресла-каталки и толстого слоя пыли, я мог бы купиться на него и поверить, что он до сих пор в седле. Но яркий, острый ум, светившийся в его глазах исчез. Он не знал, с кем говорит.
— Ничего. Вопросы — мой хлеб. С маслом.
Он не вспомнил ответа. Он просто кивнул и сказал:
— Хорошо. Чем могу помочь?
— Я хотел поговорить с вами о Челесте.
Я подождал, пока он переварит это. Имя он помнил. Наверное, оно уносило его в страну его мечты.
— Вы помните Челесту? — спросил я.
— Как же, помню. — Он больше не смотрел на меня. — Я помню Челесту.
Разумеется.
— Я расследовал ее убийство.
Его глаза снова перекинулись на меня.
— Это было давно, — сказал он.
— Для меня прошло дня два. У меня на ботинках до сих пор ее кровь.
Я произнес это ненароком, но увидел, что это произвело впечатление.
— Да, — тихо произнес он. — У меня тоже.
— Вы убили ее? — предположил я.
— Не помню, — признался он. — Я убил много людей.
— Вы любили ее?
Он задумался. Я ждал.
— Не помню, — повторил он.
Его лицо не выражало ничего.
— Попробуйте еще, — сказал я. — Этот случай особый. Вы любили ее и убили ее.
Я взял его за воротник. Его глаза прояснились, а челюсть стала на место.
— Кажется, да. Эти две вещи часто происходят вместе. — Он усмехнулся в бороду. — Видите ли, женщины на середине высоты раздваиваются. Я просто довел это до конца.
Вот и все. Я спорил сам с собой, но он облегчил мою задачу. Я отпустил его халат, отступил назад и достал из кармана пистолет Барри. Он проиграл мне свою скрипучую мелодию. Я снял его с предохранителя и навел мушку на грудь Фонеблюма. Он служил хорошей мишенью.
Я смотрел, как он пытается сфокусировать взгляд на пистолете. Ему пришлось скосить глаза к переносице. Его пальцы на подлокотниках каталки чуть напряглись, но лицо осталось бесстрастным.
— Вы собираетесь меня убить? — спросил он.
— Я могу, — ответил я.
Я хотел сделать это. Не знаю, что меня удерживало.
Он заглянул мне в глаза.
— Я вас знаю, сэр?
Долгую, мучительную минуту я пытался заставить себя нажать на спуск
Пылинки в воздухе, казалось, застыли между дулом пистолета и грудью
Фонеблюма. В конце концов я понял, что ничего у меня не получится. Я поставил пистолет на предохранитель и убрал его.
— Нет, — нехотя ответил я. — Произошла ошибка. Я нашел не того.
Фонеблюм не ответил. Он даже не вздохнул с облегчением. Я протянул руку и снова включил телевизор, поправил плащ и вышел в коридор.
Я миновал вестибюль, но не стал расписываться в книге посетителей. У меня просто не было настроения. Я сел в машину. В баке оставалось еще бензина на одну поездку, но я не был уверен, что хочу этого. Я подумал о пакетике зелья, который выкинул в кусты, и о порошечне. На расстоянии эти их автоматы казались не такими уж и плохими. Я попробовал утешить себя тем, что завершил расследование и что теперь моя совесть чиста. Я постарался изо всех сил и в конце концов сумел завести мотор и направил машину в сторону порошечни. Но передумал. Работа еще не была закончена. Я повернул руль и погнал машину к «Капризной Музе».
Я приехал рано. Мне пришлось остановиться на стоянке и любоваться закатом в ожидании, пока они откроются. Небо имело цвет хорошего синяка.
Когда дверь открылась, я вошел и заказал выпить в надежде, что это поможет мне убить время, хотя бы полчаса. О том, что будет потом, я не думал. Я не узнал бармена, но это ничего не значило. Лицо могло поменяться, тип остался прежним.
Он принес мне стакан.
— Первый клиент сегодня, — сообщил он, словно это что-то значило.
— Похоже, — откликнулся я.
Получив сдачу, я отошел в угол позвонить, потом допил стакан и вышел ждать на стоянку. Ждать пришлось недолго. Похоже, кенгуру был один, но наверняка я не знал. Он больше не ездил на мотороллере.
Он вылез из машины, держа пистолет наготове. Меня это не удивило и не обеспокоило. Он не убьет меня, пока не узнает, что мне известно и что мне нужно. Надо просто потянуть. Он пересек стоянку и подошел к моей машине.
— Залезай, — сказал я.
Он уселся рядом со мной и положил лапу с пистолетом на колено. Это более чем напоминало нашу первую беседу на стоянке мотеля «Бэйвью». Я понимал, что теперь он не зеленый новичок, совершающий паломничество на место своего первого убийства. Встреча со мной, должно быть, казалась ему ожившим кошмаром. Но теперь мне достаточно было одного взгляда, чтобы понять, как далеко он ушел с тех пор. Физически он изменился мало — разве что раздался в шее, да зубы пожелтели сильнее, — но он изменился. Я читал это в его глазах.
— Меткалф… — начал он.
— Молчи, — оборвал я его. — Я знаю, что ты скажешь. Ты теперь большой человек и умеешь сладко петь. Такая у тебя работа. Ты скажешь мне, что прошлое осталось в прошлом. Ты скажешь, что идеализм вышел из моды, пока меня не было. Ты смешаешь угрозы и посулы в один сладкий коктейль и вольешь его мне в ухо. Я знаю все об этом. Ты теперь Фонеблюм.
Он скривил свои черные губы в хорошо отрепетированной улыбке. В его старый репертуар это не входило, поэтому я воспринял это как подтверждение того, что я сказал.
— Я — Фонеблюм? — переспросил он. — Что ж, это почти верно.
— Хочешь, я опишу тебе нашу дальнейшую беседу? Ты прощупаешь меня на предмет цены — во сколько тебе обойдется заставить меня исчезнуть. Я скажу, что не продаюсь. Ты напомнишь мне, что тебе вовсе не обязательно было приезжать и что ты просто мог послать полную машину своих ребят.
— Неплохо, — сказал он. — Мне нравится.
— О'кей. Я сказал твою часть. Теперь ты скажи мне мою.
Он подумал.
— Ты скажешь, что имеешь на меня что-то. Я внимательно выслушаю и спокойно отвечу, что ты и твоя информация уже шесть лет как мертвы — Он помолчал. — Знаешь, Меткалф, ты странный призрак Ты мне не навредишь, а я тебе могу, и еще как. Ты все равно что не существуешь.
— Мне это тоже нравится, — сказал я. — Только ты все понял неверно.
— Как это неверно?
— Это будет скорее вот как, — объяснил я. — Я скажу тебе, что с твоей стороны было большой ошибкой помещать меня в морозильник. События шестилетней давности для меня все равно что вчерашние.
Я заметил, что его лапа с пистолетом напряглась. Я не беспокоился. Он был мой. Он дважды подумает, стоит ли устраивать шум на стоянке у своего клуба, к тому же шанса подумать об этом дважды у него не будет.
— Я скажу тебе, что ты совершил самую офигительно большую ошибку в жизни, не послав вместо себя своих ребят, — продолжал я. — А потом я разобью тебе морду.
Он поднял пистолет, но я с силой отвел дуло вниз, прижав к его колену.
Я врезал ему по носу головой, и он ударился в панику и попытался встать.
Машина была явно мала для этого. Всем своим весом я сунул его обратно в кресло и обеими руками сжал его палец на спусковом крючке. Он не хотел прострелить себе коленку и отпустил пистолет, упавший на пол машины.
Он ударил меня по зубам, но не вложил в удар душу. Возможно, ему не доводилось драться со времени нашей потасовки у меня в подъезде, в то время как моей единственной проблемой были пальцы, разбитые два дня назад о его зубы. Его главным оружием всегда служили задние ноги и хвост, но сейчас они застряли под приборной доской. Это был мой бенефис. Когда руки устали, я поднял пистолет Джоя и пару раз сунул ему в пасть. Потом опустил стекло и вышвырнул пистолет на гравий.
Я попробовал говорить, но во рту оказалось слишком много крови. Должно быть, он все-таки успел двинуть меня пару раз. Я сплюнул в окошко и вытер рот рукой. Однако и Джой выглядел не блестяще. Его голова откинулась на спинку кресла так, словно шея не гнулась. Но когда я заговорил, я видел, что он слушает.
— Знаешь, почему Фонеблюм так мечтал о наследнике? Всегда находится кто-то, выступающий в его роли, точно так же, как всегда найдется кто-то вроде меня.
Я еще раз вытер кровь со рта, потом достал пистолет Барри. Тот сыграл мне свою Тему Опасности, и на этот раз она показалась вполне уместной.
— Не думай, что это за убийство Стенханта, — сказал я. — Тебя заставили нажать на курок. Я принимаю это в расчет.
Глаза Джоя расширились от страха. Он понимал каждое слово.
— Это тебе за то, что ты держишь вожжи, — продолжал я. — За девушек на втором этаже «Капризной Музы». За шесть лет искалеченных жизней, которым я не мог помочь, потому что лежал замороженный. Это тебе за те дела, о которых знаешь только ты, за те дела, которые ты совершил, позволив себе пойти по стопам толстяка.
— Меткалф, — произнес Джой. — Меткалф, ради Бога…
— На твоем месте сидел сегодня Фонеблюм, — продолжал я, не слушая его.
— Но я опоздал на годы. А с тобой я как раз угадал. Я хочу убить того, кто помнит, кем я был.
Я нажал на спуск. Первая пуля ударила ему в морду, но его ноги еще дергались. Я с опаской относился к этим ногам. Я разрядил обойму ему в живот, и одна из пуль задела позвоночник. Он затих. Потом я забрал у него ключи и оставил его в моей машине, а сам взял его. Вести ее оказалось куда приятнее, чем взятую напрокат колымагу.
Я вошел внутрь. Здесь было тихо и славно, с цветами и антикварной мебелью на каждом шагу. Я нашел администратора. Даму за столом мое появление, казалось, напугало, но я не знал, что было тому виной: мои ли покрасневшие глаза вкупе с помятой одеждой или то, кого я хотел видеть.
Возможно, и то, и другое.
Они держали его в уютной палате, с окнами на три стороны и коллекцией плетеной мебели, чтобы ставить на нее стаканы с лимонадом и прочие нужные вещи. Он смотрел телевизор, вернее, они усадили его лицом к телевизору, поскольку, когда я обошел его кресло-каталку и стал перед глазами, он не обратил на это внимания, хотя сидел с открытыми глазами. Если не считать застывшего взгляда его когда-то полных жизни глаз, он почти не изменился.
Его борода была запущена, но голова почти не начала лысеть. Я отпустил сиделку и уселся в одно из кресел.
Так мы сидели несколько минут: я смотрел за танцем пылинок в солнечном луче, он якобы смотрел телевизор. Единственным слышным звуком было его дыхание. Потом я протянул руку и выключил изображение.
— Фонеблюм, — позвал я.
Он сонно пробормотал что-то.
Я выбрался из кресла, подошел и взял его за воротник Его глаза прояснились.
— Проснитесь, — сказал я.
Он поднял свои пухлые руки, отнял мои от воротника и оттолкнул меня.
Я подождал, пока он моргает, выходя из забытья. Он осмотрел меня; его лоб вопросительно покрылся сетью морщин.
— Вы инквизитор? — припомнил он. Голос доносился из недр его туши, словно купленный по дешевке гром «секонд хэнд». Это был голос из прошлого.
— Вы правы, — ответил я.
— Очень хорошо. — Он потер нос согнутым пальцем. — Вас не раздражают вопросы? Я с пониманием отношусь к тем, кто их не любит.
Он выдохся, но старые привычки умирали не сразу. Я готов был снять перед ним шляпу. Это был блеф, и в другой обстановке, не будь здесь телевизора, кресла-каталки и толстого слоя пыли, я мог бы купиться на него и поверить, что он до сих пор в седле. Но яркий, острый ум, светившийся в его глазах исчез. Он не знал, с кем говорит.
— Ничего. Вопросы — мой хлеб. С маслом.
Он не вспомнил ответа. Он просто кивнул и сказал:
— Хорошо. Чем могу помочь?
— Я хотел поговорить с вами о Челесте.
Я подождал, пока он переварит это. Имя он помнил. Наверное, оно уносило его в страну его мечты.
— Вы помните Челесту? — спросил я.
— Как же, помню. — Он больше не смотрел на меня. — Я помню Челесту.
Разумеется.
— Я расследовал ее убийство.
Его глаза снова перекинулись на меня.
— Это было давно, — сказал он.
— Для меня прошло дня два. У меня на ботинках до сих пор ее кровь.
Я произнес это ненароком, но увидел, что это произвело впечатление.
— Да, — тихо произнес он. — У меня тоже.
— Вы убили ее? — предположил я.
— Не помню, — признался он. — Я убил много людей.
— Вы любили ее?
Он задумался. Я ждал.
— Не помню, — повторил он.
Его лицо не выражало ничего.
— Попробуйте еще, — сказал я. — Этот случай особый. Вы любили ее и убили ее.
Я взял его за воротник. Его глаза прояснились, а челюсть стала на место.
— Кажется, да. Эти две вещи часто происходят вместе. — Он усмехнулся в бороду. — Видите ли, женщины на середине высоты раздваиваются. Я просто довел это до конца.
Вот и все. Я спорил сам с собой, но он облегчил мою задачу. Я отпустил его халат, отступил назад и достал из кармана пистолет Барри. Он проиграл мне свою скрипучую мелодию. Я снял его с предохранителя и навел мушку на грудь Фонеблюма. Он служил хорошей мишенью.
Я смотрел, как он пытается сфокусировать взгляд на пистолете. Ему пришлось скосить глаза к переносице. Его пальцы на подлокотниках каталки чуть напряглись, но лицо осталось бесстрастным.
— Вы собираетесь меня убить? — спросил он.
— Я могу, — ответил я.
Я хотел сделать это. Не знаю, что меня удерживало.
Он заглянул мне в глаза.
— Я вас знаю, сэр?
Долгую, мучительную минуту я пытался заставить себя нажать на спуск
Пылинки в воздухе, казалось, застыли между дулом пистолета и грудью
Фонеблюма. В конце концов я понял, что ничего у меня не получится. Я поставил пистолет на предохранитель и убрал его.
— Нет, — нехотя ответил я. — Произошла ошибка. Я нашел не того.
Фонеблюм не ответил. Он даже не вздохнул с облегчением. Я протянул руку и снова включил телевизор, поправил плащ и вышел в коридор.
Я миновал вестибюль, но не стал расписываться в книге посетителей. У меня просто не было настроения. Я сел в машину. В баке оставалось еще бензина на одну поездку, но я не был уверен, что хочу этого. Я подумал о пакетике зелья, который выкинул в кусты, и о порошечне. На расстоянии эти их автоматы казались не такими уж и плохими. Я попробовал утешить себя тем, что завершил расследование и что теперь моя совесть чиста. Я постарался изо всех сил и в конце концов сумел завести мотор и направил машину в сторону порошечни. Но передумал. Работа еще не была закончена. Я повернул руль и погнал машину к «Капризной Музе».
Я приехал рано. Мне пришлось остановиться на стоянке и любоваться закатом в ожидании, пока они откроются. Небо имело цвет хорошего синяка.
Когда дверь открылась, я вошел и заказал выпить в надежде, что это поможет мне убить время, хотя бы полчаса. О том, что будет потом, я не думал. Я не узнал бармена, но это ничего не значило. Лицо могло поменяться, тип остался прежним.
Он принес мне стакан.
— Первый клиент сегодня, — сообщил он, словно это что-то значило.
— Похоже, — откликнулся я.
Получив сдачу, я отошел в угол позвонить, потом допил стакан и вышел ждать на стоянку. Ждать пришлось недолго. Похоже, кенгуру был один, но наверняка я не знал. Он больше не ездил на мотороллере.
Он вылез из машины, держа пистолет наготове. Меня это не удивило и не обеспокоило. Он не убьет меня, пока не узнает, что мне известно и что мне нужно. Надо просто потянуть. Он пересек стоянку и подошел к моей машине.
— Залезай, — сказал я.
Он уселся рядом со мной и положил лапу с пистолетом на колено. Это более чем напоминало нашу первую беседу на стоянке мотеля «Бэйвью». Я понимал, что теперь он не зеленый новичок, совершающий паломничество на место своего первого убийства. Встреча со мной, должно быть, казалась ему ожившим кошмаром. Но теперь мне достаточно было одного взгляда, чтобы понять, как далеко он ушел с тех пор. Физически он изменился мало — разве что раздался в шее, да зубы пожелтели сильнее, — но он изменился. Я читал это в его глазах.
— Меткалф… — начал он.
— Молчи, — оборвал я его. — Я знаю, что ты скажешь. Ты теперь большой человек и умеешь сладко петь. Такая у тебя работа. Ты скажешь мне, что прошлое осталось в прошлом. Ты скажешь, что идеализм вышел из моды, пока меня не было. Ты смешаешь угрозы и посулы в один сладкий коктейль и вольешь его мне в ухо. Я знаю все об этом. Ты теперь Фонеблюм.
Он скривил свои черные губы в хорошо отрепетированной улыбке. В его старый репертуар это не входило, поэтому я воспринял это как подтверждение того, что я сказал.
— Я — Фонеблюм? — переспросил он. — Что ж, это почти верно.
— Хочешь, я опишу тебе нашу дальнейшую беседу? Ты прощупаешь меня на предмет цены — во сколько тебе обойдется заставить меня исчезнуть. Я скажу, что не продаюсь. Ты напомнишь мне, что тебе вовсе не обязательно было приезжать и что ты просто мог послать полную машину своих ребят.
— Неплохо, — сказал он. — Мне нравится.
— О'кей. Я сказал твою часть. Теперь ты скажи мне мою.
Он подумал.
— Ты скажешь, что имеешь на меня что-то. Я внимательно выслушаю и спокойно отвечу, что ты и твоя информация уже шесть лет как мертвы — Он помолчал. — Знаешь, Меткалф, ты странный призрак Ты мне не навредишь, а я тебе могу, и еще как. Ты все равно что не существуешь.
— Мне это тоже нравится, — сказал я. — Только ты все понял неверно.
— Как это неверно?
— Это будет скорее вот как, — объяснил я. — Я скажу тебе, что с твоей стороны было большой ошибкой помещать меня в морозильник. События шестилетней давности для меня все равно что вчерашние.
Я заметил, что его лапа с пистолетом напряглась. Я не беспокоился. Он был мой. Он дважды подумает, стоит ли устраивать шум на стоянке у своего клуба, к тому же шанса подумать об этом дважды у него не будет.
— Я скажу тебе, что ты совершил самую офигительно большую ошибку в жизни, не послав вместо себя своих ребят, — продолжал я. — А потом я разобью тебе морду.
Он поднял пистолет, но я с силой отвел дуло вниз, прижав к его колену.
Я врезал ему по носу головой, и он ударился в панику и попытался встать.
Машина была явно мала для этого. Всем своим весом я сунул его обратно в кресло и обеими руками сжал его палец на спусковом крючке. Он не хотел прострелить себе коленку и отпустил пистолет, упавший на пол машины.
Он ударил меня по зубам, но не вложил в удар душу. Возможно, ему не доводилось драться со времени нашей потасовки у меня в подъезде, в то время как моей единственной проблемой были пальцы, разбитые два дня назад о его зубы. Его главным оружием всегда служили задние ноги и хвост, но сейчас они застряли под приборной доской. Это был мой бенефис. Когда руки устали, я поднял пистолет Джоя и пару раз сунул ему в пасть. Потом опустил стекло и вышвырнул пистолет на гравий.
Я попробовал говорить, но во рту оказалось слишком много крови. Должно быть, он все-таки успел двинуть меня пару раз. Я сплюнул в окошко и вытер рот рукой. Однако и Джой выглядел не блестяще. Его голова откинулась на спинку кресла так, словно шея не гнулась. Но когда я заговорил, я видел, что он слушает.
— Знаешь, почему Фонеблюм так мечтал о наследнике? Всегда находится кто-то, выступающий в его роли, точно так же, как всегда найдется кто-то вроде меня.
Я еще раз вытер кровь со рта, потом достал пистолет Барри. Тот сыграл мне свою Тему Опасности, и на этот раз она показалась вполне уместной.
— Не думай, что это за убийство Стенханта, — сказал я. — Тебя заставили нажать на курок. Я принимаю это в расчет.
Глаза Джоя расширились от страха. Он понимал каждое слово.
— Это тебе за то, что ты держишь вожжи, — продолжал я. — За девушек на втором этаже «Капризной Музы». За шесть лет искалеченных жизней, которым я не мог помочь, потому что лежал замороженный. Это тебе за те дела, о которых знаешь только ты, за те дела, которые ты совершил, позволив себе пойти по стопам толстяка.
— Меткалф, — произнес Джой. — Меткалф, ради Бога…
— На твоем месте сидел сегодня Фонеблюм, — продолжал я, не слушая его.
— Но я опоздал на годы. А с тобой я как раз угадал. Я хочу убить того, кто помнит, кем я был.
Я нажал на спуск. Первая пуля ударила ему в морду, но его ноги еще дергались. Я с опаской относился к этим ногам. Я разрядил обойму ему в живот, и одна из пуль задела позвоночник. Он затих. Потом я забрал у него ключи и оставил его в моей машине, а сам взял его. Вести ее оказалось куда приятнее, чем взятую напрокат колымагу.
8
На следующее утро я сидел в машине Джоя перед входом в Отдел. Я был в норме. Почти всю ночь я провел в холмах, любуясь луной, массируя пальцы.
Где-то на протяжении этих часов я пришел в себя. Мой организм забыл о порошке. Я опустил стекло, откинулся в кресле и стал слушать звуки наступающего дня. Я не боялся ждать. По какой-то причине все казалось мне замечательным. Мне даже нравились дома, натыканные за время моего отсутствия.
Через полчаса из дверей, подслеповато щурясь на солнечный свет, вышел
Энгьюин с новой карточкой в руке. Он выпадал из обстановки не больше, чем шесть лет назад. Когда он проходил мимо, я отодвинулся в тень. Мне нечего было сказать ему. Я просто хотел удостовериться.
Потом я запер машину Джоя и вошел. Я нашел инквизитора и протянул ему карточку и пистолет Барри, еще раз сыгравший Тему Опасности. Это даже начинало мне нравиться.
— Мое имя Конрад Меткалф, — сказал я. — Возможно, вы искали меня.
Теперь, когда я развязался со всем, морозильник не представлялся мне таким уж наказанием. Я ощущал себя бродягой, который бьет витрины, чтобы было где переночевать. Если мне не понравится мир, в котором я проснусь в следующий раз, я всегда нарвусь на какую-нибудь неприятность, и так до тех пор, пока я не найду подходящего мира или пока они не прекратят морозить меня за казенный счет. И вполне возможно, что я все-таки встречусь с
Корнфельдом, чтобы вернуть ему удар по пузу.
Когда меня готовили к заморозке, один из инквизиторов проникся ко мне симпатией — на этом этапе они часто такие — и предложил мне понюшку зелья, которое нюхал сам.
— Забыватель? — спросил я.
Он отрицательно мотнул головой.
— Мой собственный состав, — гордо сказал он. — Попробуй-ка.
Значит, порошечники все же работают. Подпольно. Уже лучше. Я взял у него соломинку. Ну вот, теперь я точно проснусь с больной головой, но, черт возьми, это моя головная боль.
Как все оказалось просто.
Где-то на протяжении этих часов я пришел в себя. Мой организм забыл о порошке. Я опустил стекло, откинулся в кресле и стал слушать звуки наступающего дня. Я не боялся ждать. По какой-то причине все казалось мне замечательным. Мне даже нравились дома, натыканные за время моего отсутствия.
Через полчаса из дверей, подслеповато щурясь на солнечный свет, вышел
Энгьюин с новой карточкой в руке. Он выпадал из обстановки не больше, чем шесть лет назад. Когда он проходил мимо, я отодвинулся в тень. Мне нечего было сказать ему. Я просто хотел удостовериться.
Потом я запер машину Джоя и вошел. Я нашел инквизитора и протянул ему карточку и пистолет Барри, еще раз сыгравший Тему Опасности. Это даже начинало мне нравиться.
— Мое имя Конрад Меткалф, — сказал я. — Возможно, вы искали меня.
Теперь, когда я развязался со всем, морозильник не представлялся мне таким уж наказанием. Я ощущал себя бродягой, который бьет витрины, чтобы было где переночевать. Если мне не понравится мир, в котором я проснусь в следующий раз, я всегда нарвусь на какую-нибудь неприятность, и так до тех пор, пока я не найду подходящего мира или пока они не прекратят морозить меня за казенный счет. И вполне возможно, что я все-таки встречусь с
Корнфельдом, чтобы вернуть ему удар по пузу.
Когда меня готовили к заморозке, один из инквизиторов проникся ко мне симпатией — на этом этапе они часто такие — и предложил мне понюшку зелья, которое нюхал сам.
— Забыватель? — спросил я.
Он отрицательно мотнул головой.
— Мой собственный состав, — гордо сказал он. — Попробуй-ка.
Значит, порошечники все же работают. Подпольно. Уже лучше. Я взял у него соломинку. Ну вот, теперь я точно проснусь с больной головой, но, черт возьми, это моя головная боль.
Как все оказалось просто.