Страница:
так здорово
тут!
И она впилась в меня поцелуем до того страстным, что мы ушли под воду по меньшей мере на метр. Дважды мощно брыкнув ногами, Рейчел подняла меня на поверхность, и я смог воздать должное этому поцелую громким "ах!", какого он заслуживал.
- Плыви сейчас же сюда, душка, ты меня слышишь? - Ламар в бешенстве одной рукой рвал на себе волосы, а другой тыкал в нас. - На этот раз получишь миллион спальных лет и без всякой одежды!
- Папочка, а я-то думала, как ты сейчас рад, что оставил мне лифчик и трусики, - кротко отозвалась она. - Вдруг против твоих ожиданий они и сейчас на мне? Черепуша, будь другом, скажи, в трусиках я или нет?
Я еще подыскивал ответ, который побольней уязвил бы Ламара, оставаясь безупречно галантным, как вдруг на шею мне лег большой отполированный металлический крюк, и Рейчел только-только успела его сбросить. А потом схватила и дернула на себя. Шериф Чейз зашатался у бортика бассейна и выпустил трехметровый шест, к которому был присобачен этот крюк.
- Душка, умоляю тебя! - крикнул Ламар, упав на колени и ломая руки. - Ведь подобного скандала не случалось с тех самых пор, когда Джефферсон Дэвис, ища, где бы спокойно выкурить сигару, совершенно случайно наткнулся на Порцию Кальпурнию Ламар, которая принимала солнечную ванну! Плыви к папочке, душка!
- Папочка, - крикнула в ответ Рейчел, - почему ты не купишь себе городской дом с веселыми девочками? Научитесь смотреть жизни в глаза, губернатор!
Тем временем из грингодвери с той поспешностью, на какую вообще способны техасцы, выбежали три вольные стрелка с лазерными ружьями. Чейз о чем-то с ним переговорил. Один выловил из воды шест и двинулся вокруг бассейна. Чейз извлек из кармана черный упругий цилиндрик вроде тех, какими накануне забавлялся Хант, и внимательно его оглядел. Одновременно Берлсон выхватил из кобуры на боку антикварного вида револьвер и уставился на него с некоторым недоумением.
- Принцесса, с помощью слов нам отсюда не выбраться, надо что-то предпринять! - лихорадочно зашептал я.
- Черепуша, повторяю: все на мази, - ответила она театральным шепотом, - но если тебе так уж хочется…
Одной рукой она открыла свою розовую сумочку и нажала на рычажок крохотной коробочки внутри.
- Черная Мадонна вызывает Субмарину! Прием, прием! - негромко произнесла Рейчел, поднеся сумочку к самому рту прямо над водой. Я услышал, как ей ответили, но слов не разобрал. А она продолжала: - Вас поняла. Мы с Ла Муэрте в центре бассейна, и примерно через тридцать секунд нам придется туго. Вы прибудете через двадцать пять? Чудненько!
Я изо всех сил попытался ободриться. Видимо, бассейн соединен с рекой или подземным озером? Малоправдоподобно, но ведь он очень глубок… Раздалось оглушительное "буум!", и что-то весьма твердое разбрызгало воду в полуметре от моей головы. Кожу обжег горячий воздух. Я увидел, как Берлсон наводит на меня свой револьвер, двигая его по дуге градусов в двадцать.
Рейчел энергично заработала ногами и повернула меня так, что оказалась между мной и револьвером, взывая:
- Папочка, ты позволишь ему меня продырявить? Ты хочешь, чтобы твою любящую Рейчел изрешетили точно какого-нибудь ковбоя в Ларедо?
Ламар вскочил и набросился на мэра, который начал оправдываться:
- Да я так, просто пульнул, губернатор. Хотел подбить космо-мекса. Вашей овечке ничего не угрожало.
- Вылезайте, мисс Ламар, - заорал Чейз. - Волоките сюда Ла Круса. И без возражений - мы кончили валять дурака. Ребята, готовьтесь вскипятить воду вокруг них!
Лазерные ружья были наведены слева и справа от нас. Наверное, их энергии все-таки не хватит, чтобы вскипятить весь бассейн. Но если лучи лягут рядом…
Рейчел закинула мои руки себе на шею и крепко меня обхватила.
- Обними меня сильнее, Черепуша! - сказала она, поворачивая меня так, что я уже не видел патио. Возможно, она хотела, чтобы мы погибли в объятиях друг друга, однако от меня тут мало что зависело.
Третий стрелок тянулся к нам с крюком. Но прежде чем я успел предостеречь Рейчел, он отдернул его и стремительно обернулся.
Из-за загадочных башен к нам по волнистой траектории приближался жуткий столб бурой пыли. С каждой секундой он становился выше и шире. В уши мне ударил глухой рев.
- Смерч! Спасайся кто может! - завопил стрелок, бросая крюк, и припустил вокруг бассейна.
Рейчел снова повернула меня лицом к патио. Мои пальцы были сплетены у нее на шее, подбородок опирался на ее плечо. Я впился зубами в запястье, чтобы удержать голову в вертикальном положении: даже если моя любимая решила нас утопить, я намеревался дышать воздухом до последнего мига.
Рев нарастал. Два стрелка и губернатор Ламар плечом к плечу протискивались сквозь грингодверь. Берлсон отставал от них на пару петляющих шажков, а третий стрелок готовился обойти его.
Чейз, не покинувший бортика, наводил на нас что-то. И тут же словно невидимая рука прочертила рейсфедером расширяющуюся
черную линию от него к нам. Конец ее ударил Рейчел в спину чуть ниже моих сплетенных рук. Я ощутил, как одрябли ее мышцы, остаточный электроток защекотал меня, и я чуть было не разжал пальцы.
Мы начали тонуть, потому что она уже не могла работать ногами. Чейз тяжело зарысил вслед за остальными, а рев стал оглушительным. Столб бурой пыли накрыл поверхность бассейна и превратился в гейзер белых брызг.
Я только успел завершить глубокий вдох, как удар ветра погрузил нас под воду. Положительная плавучесть Рейчел более чем компенсировала мою отрицательную, но едва мы начали всплывать, как нас снова утопило.
Затем мы все-таки всплыли. Я продул ноздри и втянул воздух сквозь забитый запястьем рот.
Смерч завис над патио, видимо колеблясь, то ли ворваться в дом, то ли перевалить через него, то ли попятиться. Он все еще поднимал тучи брызг у конца бассейна.
- Черепуша, я ниже шеи парализована. Не выпускай меня! - еле выговорила Рейчел возле моего уха. Голос ее тонул в реве смерча.
- Ни за что, принцесса! - ответил я мрачно через запястье. Выпустить ее? Она же мой спасательный круг!
Смерч принял третье решение. Нас снова утопило. А когда мы всплыли в третий раз, то оказались внутри сумеречного высокого иглу из брызг. Глаз смерча, сказал я себе, хотя и не знал, существует ли такая вещь в числе стихийных явлений Терры.
Однако стихийная теория тут же рухнула: мой исковерканный экзоскелет и лохмотья мешкостюма у меня на глазах взмыли вверх, захваченные металлическими клещами на конце кабеля. Мои пальцы расцепились, ухватили волосы Рейчел и заплелись в них. Разжав челюсти, я дал моей голове запрокинуться.
Прямо над нами сквозь широкое отверстие в прозрачной забрызганной пластмассе выглядывало свирепое, медного оттенка лицо, казавшееся еще свирепее из-за ало-белой раскраски и узла черных волос. Что-то опустилось, покачиваясь, и легло на наши с Рейчел головы. Неулыбчивые губы разомкнулись:
- Хватайтесь, бледнолицые! Пора улетать!
Спущен нам был канат с узлами через каждые четверть метра. Я вцепился в него зубами, потом выпутал одну кисть из волос Рейчел и дополнительно оплел его пальцами.
Канат натянулся и потащил меня за голову и руку. Когда из воды показалось мое туловище, я, почувствовав, что шея начинает растягиваться, поспешно разжал зубы. Великолепный был штрих, но не ждать же, пока у меня лопнет спинной мозг!.. Все равно, героически решил я, буду цепляться руками за канат и Рейчел, пока не вывихнется плечо, но и тогда рук не разожму.
Моя голова упала на грудь, и я теперь смотрел вниз. Когда сильная боль в плече сказала мне, что кость вот-вот выйдет из сустава, я увидел, как Рейчел ожила и сама крепко ухватилась за канат - обеими руками и зубами.
В этот миг во мне возникло пророческое предчувствие, что настанет день, когда мы с ней завоюем славу как воздушные акробаты в невесомости.
Нас быстро втянули в отверстие, и мы оказались внутри аппарата, которого словно и не было. Я хочу сказать, что он почти весь был сконструирован из прозрачной пластмассы, причем преломляющей свет точно, как техасская атмосфера. Кое-что было видимым: двигатели, люк, кое-какие рычаги и экипаж из двух человек.
Один был вытащивший нас из бассейна индеец, а в чаще металлических и пластмассовых рычагов сидел Гучу.
Он ухмыльнулся нам, но ничего не сказал.
За пластмассовой оболочкой со всех сторон бушевала буря. Вверху, иногда посверкивая, в ней вращались невидимые лопасти винта.
- Это веенвеп, -› объяснила сквозь рев Рейчел, перебираясь поближе ко мне. - ВНВП. Вертолет на воздушной подушке.
Бурую пыль пронизали стрелы молний, окрасив ее в багровый цвет.
Гучу фыркнул. Я почувствовал, что машина резко накренилась и пошла вверх. Мы выбрались из пыли, но багряные молнии не возобновились.
Рейчел положила мою ноющую шею и голову к себе на колени, повернув эту последнюю так, что я увидел большую башню, заслонившую нас от лазерных ружей.
Гучу сказал, сверкнув зубами:
- Большой мальчик будет нас заслонять, пока мы не выйдем из пределов досягаемости.
- Индеец жив, черный жив, бледнолицые живы. Хорошо, - изрек его напарник.
Я вяло поглядывал по сторонам. Даже вид моего бедного экзо и лохмотьев мешкостюма не привел меня в бешенство и не вверг в меланхолию. Слишком много было пережито за последний час.
Новейшая конструкция аппарата дисгармонировала с той революционной простотой и бедностью, которые накануне вечером я наблюдал в церкви и на кладбище.
- Если это веенвеп, так почему ты называла его субмариной?
- спросил я у Рейчел.
- Потому что он не субмарина, - ответила она, обрабатывая царапины у меня на груди и заклеивая их пластырем. - Немножко тумана в глаза вольным стрелкам.
- И ты никакая не Черная Мадонна, ты - Мария Магдалина,
- зевнув, протянул я.
- Заткнись!
На пластмассе возле меня я заметил черный штамп с надписью: "Хоокеантиская Наячер Публикарес". Медленно и с трудом я перевел эту вульгарную латынь: "Тихоокеанская Черная Республика". Так ведь, томно подумал я, революции всегда беднее третьих политических партий, и вынуждены принимать иностранную финансовую и военную помощь.
Тут я лишился сознания, а возможно, просто уснул.
Глава 10. ВЕРХОМ НА СМЕРЧЕ
Вейчел Линдсей. "Тропа Санта-Фе".
Вновь я проснулся в Мешке, но на этот раз мое пребывание в нем оказалось еще короче. Мама обнимала меня пухлыми руками, прижимая к упругой груди. Раздавалось ритмичное дробное постукивание. Наверное, папа собирал декорации для спектакля. Мне ясно представилось, как он медленно переворачивается в свободном парении, в одной руке держа пластмассовые рейки и гвоздь, а другой нервно сжимая молоток.
Но тут ноздри мне защекотал кислый запах нагретого металла. Неужели папа опять прибегнул к горячей сварке вопреки правилам безопасности, которые Циркумлуна установила для Мешка? Вполне возможно. Папа часто нарушал правила - естественно, всегда ради театра и искусства. Но тогда почему стучит молоток, причем в ритме слишком размеренном для папы?.. Впрочем, зачем задавать вопросы? Мне нигде не больно. И я там, где хочу быть. Не открывай глаз. Спи.
К стуку примешивалось тяжелое папино дыхание. Ритмичные судорожные вздохи. Стало тревожно. Папе не следует так напрягаться. Он умрет. (Среди тайных страхов моего детства одним из мучительных было опасение, что папа скоро умрет - слишком уж он смахивал на скелет. Тогда я еще не разбирался в худяках, жиряках и накачанных.)
Воображаемая сцена переменилась, отодвинулась в прошлое на десять тысяч лет, если не больше. Мы - первобытная семья у себя в уютной пещере. Щекой и подбородком я прижимаюсь к грубому меху медвежьей шкуры, которую носит мама. А хрипло дышит дракон, обнюхивающий снаружи лаз в пещеру. На огне костерка папа кует бронзовый меч. Им он убьет дракона.
Я открыл глаза. Последнее видение было ближе к реальности. Я лежал в пещере на чем-то очень мягком, облегающем неумолимое давление вездесущей силы тяжести. До подбородка меня укрывал мех с очень длинным ворсом.
Прямо напротив, у обнесенного стенками костерка, от которого веяло жаром, сидел индеец. Всякий раз, когда раздавался хриплый вздох, над алой россыпью между стенок поднимались призрачные язычки пламени. Хрипло вздыхали кузнечные меха. Индеец нажимал на них коленом.
На горне лежало плечо моего экзоскелета. Оно багровело в средней своей части - там, где была вмятина. Вмятина выглядела не такой большой, как мне помнилось.
Руки индейца были защищены рукавицами. Он переложил эк-зокость на наковальню и застучал молоточком, еще больше ее выпрямляя.
Плечо было по-прежнему скреплено с экзоскелетом. Об остальных вмятинах напоминали только радужные пятна на металле. Грудной клетки я не увидел.
Индеец был другой, не тот, который втащил нас в веенвеп. Волосы у него были совсем серебряные, лицо изрезано глубокими морщинами. Укрытые среди них черные глаза следили за мной, пока он продолжал стучать молоточком. Возле него лежали три мои саквояжа. Я им обрадовался.
Плечо перестало багрово светиться. Вмятина исчезла бесследно. Индеец указал на меня молоточком и задумчиво произнес:
- Одно я узнал, Смерть. Без твоей брони ты очень слаб.
Я улыбнулся ему и пошевелил указательным пальцем. Я не думал, что он заметит это движение. Но его глаза скосились. Возможно, моя рука лежала поверх укрывавшей меня бизоньей шкуры.
Позднее я выяснил, что лежал так покойно на трех пуховых перинах, которые в какой-то степени имитировали эффект невесомости. Пух был гагачий, и я благословлял этих побеждающих тяготение птиц, которые настолько лелеют своих птенцов, что устилают для них гнезда пухом, выщипанным из собственной груди.
Я вдруг ощутил жажду и голод. И, словно ощущение это явилось сигналом, в поле моего зрения, улыбаясь, вошли Рейчел-Вейчел и Ла Кукарача, причем рука первой ласково лежала на плече второй. Обе они в багряных отблесках горна выглядели очаровательно. Рейчел была в своем одеянии Черной Мадонны, Ла Кукарача - в огненно-красном платье с поясом и ожерельем из чеканного серебра. Она шла, гордо подняв голову. Рейчел же приходилось нагибаться, чтобы не задевать головой сталактиты.
Рейчел молча откинула бизонью шкуру и занялась осмотром моей израненной груди - там добавляла антисептика, тут заменяла пластырь, а Ла Кукарача, используя уголок горна как плиту, заварила на воде жиденькую овсянку, в которую добавила мои белковые питательные пилюльки.
Пока питательная пища возвращала мне силы, я лениво дивился такому дружелюбию милых девочек. Когда я видел их вместе в последний раз, они дрались из-за меня, точно волк с овцебыком. Теперь - заключили перемирие. Да только что оно сулит мне?
Вошел Эль Торо и встал у моего ложа. На его смуглом лице играла суровая усмешка.
- Как ты себя чувствуешь, товарищ? - спросил он.
- Гораздо лучше, - ответил я.
- Bueno! - сказал он с кивком, подобным удару молотка аук-ционщика. - Нет, правда очень хорошо. Завтра в Талсе ты начнешь свои труды во имя революции.
- Вряд ли получится так скоро, - сообщил я ему хриплым басом. (Пусть эти плюгавые марксисты не воображают, будто могут мною командовать! Необходимо с самого начала занять твердую позицию.)
- Ваши металлообрабатывающие товарищи достаточно прилично выпрямили мои кости, насколько я могу судить. Но я лично - разумеется, с помощью индейца, который будет держать что нужно и подавать что нужно - должен подсоединить тросики, отрегулировать их натяжение и проверить каждый моторчик, проводок и деталь.
- Вовсе нет. - Эль Торо сделал знак, и в поле моего зрения, позевывая и протирая глаза, появился не кто иной, как профессор Фаннинович. Он стукнулся лбом о сталактит и выругался по-немецки.
- Мы его похитили еще до того, как вытащили вас из бассейна,
- с гордостью объяснил Эль Торо. - Это он руководил восстановлением твоего скелета. Он работал всю ночь и всю первую половину дня. Три часа назад мы позволили ему отдохнуть.
- Вынудил меня, ленивый и расхлябанный недочеловек! - рявкнул на него Фаннинович, вставил в правый глаз монокль и, быстро взглянув на угрожающе низкий потолок, выпрямился во весь рост, чтобы удобнее было облить всех нас презрением.
- Извольте понять, - сказал он резко, - что я брезгую всеми вами и вашей невежественной сентиментальной революцией. Когда республика Единственной Звезды, носительница благороднейшего фашизма, схватит вас, что неизбежно, я буду улыбаться вашей каре, надеясь, что она будет жесточайшей. И если казнь, то только после пыток!
- Ну и ну, Фанни, - обиженно произнесла Рейчел. Пропустив ее слова мимо ушей, он нацелил свой злобный взгляд
на меня:
- Это относится и к тебе, жалкий скоморох из космических трущоб!
Тут он расслабился, стал пониже ростом и, пожав плечами, добавил с улыбкой:
- Однако я безнадежно влюблен в ваш несравненный экзоскелет. Это мания, навязчивая идея; тут бессильны и самые строгие мои милитаристские принципы и убеждения. Через двенадцать часов ваш экзоскелет будет даже лучше, чем когда вы получили его от русско-американских свиней Циркумлуны.
Тут у меня нашлось бы много сомнений и возражений, но я промолчал. Эль Торо, Лапонька, Рейчел и даже старик-индеец слишком уж сияли самодовольством и слишком гордились своей революционной находчивостью. Как же! Они ведь сумели использовать манию Фанниновича против него самого!
На следующий день, погрузившись в три веенвепа, мы тремя разными маршрутами отправились в Талсу, Оклахома (Техас). Мы летели сквозь низкие тучи среди вспышек молний, ориентируясь с помощью прибора, называемого "радар" - совершенной для меня новинкой, так как в космосе не бывает ни скоплений водяных паров, ни беззвездных ночей.
В прозрачном веенвепе возникало ощущение, будто плывешь по серому океану. В любом случае этот мутный суперсуп с его электрическим перцем был мне совсем не по вкусу. Но мои спутники ему радовались: он препятствует радиосвязи и укрывает от хищных самолетов Единственной Звезды, объяснили они.
Эль Торо сообщил мне отчасти с гордостью, отчасти с завистью, что техасские газетчики прозвали меня Призраком, и что я объявлен врагом республики номер один. Вольные стрелки поклялись прибить мою шкуру к амбарным дверям (надеюсь, это останется несбывшимся желанием!) рядом со шкурами каких-то Бонни и Клайда. Ищут нас с большим рвением, заверил меня Эль Торо. И Хант, и Чейз выкладываются на всю катушку.
- Они намерены сжечь тебя, звездный мальчик, - сказал мне Гучу, поворачиваясь в кресле пилота. - Но не страшись. Смерть в огне несет очищение.
Я с облегчением обнаружил, что Фаннинович летит не с нами - немец являл собой нестерпимую смесь прусского хамства (по отношению ко мне) и первосвященника (по отношению к моему эк-зоскелету). Однако ни Рейчел, ни Лапоньки с нами тоже не было. Это обстоятельство весьма меня огорчило, и я решил принять незамедлительные меры, если мы протянем хотя бы до посадки.
Время я коротал, беседуя с седоволосым очень сгорбленным мек-сом по имени Педро Рамирес, который двадцать лет проработал в команде киборгов. Он задрал рубашку и показал мне сморщенные рубцы там, где через вживленные трубочки в его вены и артерии из ошейника поступали транквилизаторы, тонизирующие препараты и ферменты. Далее он потребовал, чтобы я осмотрел своеобразные мозоли в его ушах - память о затычках, которыми они закупоривались ежедневно в течение двух десятилетий. А сам тем временем начал тихонько напевать (мне кажется, сам того не замечая), меняя один монотонный мотив на другой. Мне удалось уловить слова:
Мне стало ясно, что киборгизация не требует прямого контроля над нервной системой, а представляет собой просто химическое и гипнотическое воздействие, причем ушные затычки передают как пропагандистские речи, так и команды надсмотрщика-техасца. Или же, пояснил Эль Торо, приказы киборгизированного псевдонадсмотрщи-ка-мекса, которым управляет техасец, держащий таким образом под контролем сразу несколько рабочих команд - вплоть до дюжины.
Мне эта система показалась не только возмутительной, но и чрезмерно усложненной: ведь ту же работу вполне могли бы выполнять машины, а если на то пошло, то и не окиборгизированные рабочие, тонизируемые листьями коки и транквилизируемые марихуаной. Я решил, что техасцы выбрали такую систему лишь потому, что она позволяла не давать мексиканцам образования, а также - и даже в первую очередь - укрепляла убеждение техасцев, будто мексиканцы и другие "дикари" не способны ни к какому образованию.
- И эти жалкие пеоны, Эскель, понятия не имеют, какую.работу выполняют, - подтвердил мою догадку Эль Торо. - Сразу же, едва с них снимают ошейник, они получают гипнотический приказ - полностью забыть не только подробности, но самый характер своего труда.
- Сверхнадежность! - кивнул Гучу. - Вернее, чем вырезать языки и выдавливать глаза. Слепонемой способен жестикулировать, способен нарисовать или даже написать, но никто не может сообщить то, о чем он забыл.
Тут я понял, почему мои вопросы так подействовали на Педро Рамиреса. Тем не менее, произнеся еще несколько успокоительных фраз, я осведомился, доводилось ли ему работать внутри больших нефтевышек.
- В этих - никогда, сеньор Эспектро, - заверил он с дрожью в голосе и судорожно мотнул головой. - Нет, ни единого разочка.
Хотя Педро суеверно назвал меня Призраком, мне показалось, что он все-таки лжет: слишком уж отчаянно он это отрицал. И особенно после монотонных повторений "долбят и бурят". Но дальше его мучить ради удовлетворения праздного любопытства мне не хотелось. Поэтому я еще раз его успокоил, а затем усыпил, обещав, что проснется он, чувствуя себя здоровым и счастливым. Всякий актер, если он чего-то стоит, должен быть недурным гипнотизером.
Полет все продолжался, что было бы неплохо, если бы кто-нибудь усыпил меня. Почему-то применять самогипноз мне не хотелось. С грустью я подумал, как мне не хватает сейчас нежных забот, которыми в пещере меня окружили Рейчел и Ла Кукарача. Я любил их тогда, как двух моих соматерей, как нянюшек, склонившихся над коконом тяготения. Однако теперь, заверил я себя и хлопнул по ребрам моего верного экзо, теперь я люблю их совсем другой любовью! Эта мысль чрезвычайно меня ободрила.
Ребра у меня были новые, из чистого серебра, и весили на килограмм-другой побольше, зато блестели с особым матовым отливом. Их дорогая элегантность чудесно контрастировала с моим боевым шлемом - вмятины на нем были выправлены довольно плохо.
Однако к тому времени, когда мы опустились на центральную площадь мекстауна Талсы, настроение у меня вновь стало таким же хмурым и мрачным, какой оставалась погода. Встреча с любимыми девушками чуть-чуть его улучшила, но оно тут же совсем испортилось, потому что Эль Торо шепнул:
- Помни, camarada, тринадцати известным стукачам перерезали горло или еще как-то гарантировали их молчание, чтобы наше собрание прошло без помех.
Жутковатая цена за представление! В контракте про убийства не было ничего, и я опасался, что провалюсь. До выхода на сцену я все время видел перед собой эти перерезанные глотки, а также злополучную толпу согбенников, которые гибли в Далласе, воспламененные моими призывами. И не шли из ума молнии электрических бичей и лазерные лучи.
Но как только я вышел к публике, мной овладело контролируемое революционное исступление, и я был таким саркастичным и беспощадным, какой может быть только Смерть. Нет, поразительно, как увлекает роль, даже когда она тебе противна.
Еще я опасался, что Фаннинович, так сказать, заминировал мой экзоскелет и он вот-вот взорвется, однако ничего такого не произошло, а функционировал он даже лучше, чем прежде. Какие странные и противоречивые побуждения управляют человеком!
К концу моей речи я пришел в такое неистовство, что хотел сам повести толпу в техастаун Талсы и возглавить его разгром, но этим занялись местные руководители, а мы с Эль Торо и остальными отправились в заброшенное противоатомное убежище, где нам предстояло переночевать, прежде чем продолжить путь в Литтл-Рок, Уичито или в Спрингфилд, в зависимости от обстоятельств.
Я удивился: каким образом атомубежище оказалось заброшенным в мире, перенесшем атомную войну и отнюдь не обретшем равновесия? Однако Эль Торо объяснил, что радиоактивные материалы
- большой дефицит, так как они требуются во всех отраслях промышленности, не говоря уж о военной, и их теперь не используют для стратегического оружия. Ну, кто бы стал расходовать дефицитный бензин на молотовскйе коктейли? Это название, добавил он, тер-, рористы дали своим бомбам в честь какого-то древнего русского деятеля.
И она впилась в меня поцелуем до того страстным, что мы ушли под воду по меньшей мере на метр. Дважды мощно брыкнув ногами, Рейчел подняла меня на поверхность, и я смог воздать должное этому поцелую громким "ах!", какого он заслуживал.
- Плыви сейчас же сюда, душка, ты меня слышишь? - Ламар в бешенстве одной рукой рвал на себе волосы, а другой тыкал в нас. - На этот раз получишь миллион спальных лет и без всякой одежды!
- Папочка, а я-то думала, как ты сейчас рад, что оставил мне лифчик и трусики, - кротко отозвалась она. - Вдруг против твоих ожиданий они и сейчас на мне? Черепуша, будь другом, скажи, в трусиках я или нет?
Я еще подыскивал ответ, который побольней уязвил бы Ламара, оставаясь безупречно галантным, как вдруг на шею мне лег большой отполированный металлический крюк, и Рейчел только-только успела его сбросить. А потом схватила и дернула на себя. Шериф Чейз зашатался у бортика бассейна и выпустил трехметровый шест, к которому был присобачен этот крюк.
- Душка, умоляю тебя! - крикнул Ламар, упав на колени и ломая руки. - Ведь подобного скандала не случалось с тех самых пор, когда Джефферсон Дэвис, ища, где бы спокойно выкурить сигару, совершенно случайно наткнулся на Порцию Кальпурнию Ламар, которая принимала солнечную ванну! Плыви к папочке, душка!
- Папочка, - крикнула в ответ Рейчел, - почему ты не купишь себе городской дом с веселыми девочками? Научитесь смотреть жизни в глаза, губернатор!
Тем временем из грингодвери с той поспешностью, на какую вообще способны техасцы, выбежали три вольные стрелка с лазерными ружьями. Чейз о чем-то с ним переговорил. Один выловил из воды шест и двинулся вокруг бассейна. Чейз извлек из кармана черный упругий цилиндрик вроде тех, какими накануне забавлялся Хант, и внимательно его оглядел. Одновременно Берлсон выхватил из кобуры на боку антикварного вида револьвер и уставился на него с некоторым недоумением.
- Принцесса, с помощью слов нам отсюда не выбраться, надо что-то предпринять! - лихорадочно зашептал я.
- Черепуша, повторяю: все на мази, - ответила она театральным шепотом, - но если тебе так уж хочется…
Одной рукой она открыла свою розовую сумочку и нажала на рычажок крохотной коробочки внутри.
- Черная Мадонна вызывает Субмарину! Прием, прием! - негромко произнесла Рейчел, поднеся сумочку к самому рту прямо над водой. Я услышал, как ей ответили, но слов не разобрал. А она продолжала: - Вас поняла. Мы с Ла Муэрте в центре бассейна, и примерно через тридцать секунд нам придется туго. Вы прибудете через двадцать пять? Чудненько!
Я изо всех сил попытался ободриться. Видимо, бассейн соединен с рекой или подземным озером? Малоправдоподобно, но ведь он очень глубок… Раздалось оглушительное "буум!", и что-то весьма твердое разбрызгало воду в полуметре от моей головы. Кожу обжег горячий воздух. Я увидел, как Берлсон наводит на меня свой револьвер, двигая его по дуге градусов в двадцать.
Рейчел энергично заработала ногами и повернула меня так, что оказалась между мной и револьвером, взывая:
- Папочка, ты позволишь ему меня продырявить? Ты хочешь, чтобы твою любящую Рейчел изрешетили точно какого-нибудь ковбоя в Ларедо?
Ламар вскочил и набросился на мэра, который начал оправдываться:
- Да я так, просто пульнул, губернатор. Хотел подбить космо-мекса. Вашей овечке ничего не угрожало.
- Вылезайте, мисс Ламар, - заорал Чейз. - Волоките сюда Ла Круса. И без возражений - мы кончили валять дурака. Ребята, готовьтесь вскипятить воду вокруг них!
Лазерные ружья были наведены слева и справа от нас. Наверное, их энергии все-таки не хватит, чтобы вскипятить весь бассейн. Но если лучи лягут рядом…
Рейчел закинула мои руки себе на шею и крепко меня обхватила.
- Обними меня сильнее, Черепуша! - сказала она, поворачивая меня так, что я уже не видел патио. Возможно, она хотела, чтобы мы погибли в объятиях друг друга, однако от меня тут мало что зависело.
Третий стрелок тянулся к нам с крюком. Но прежде чем я успел предостеречь Рейчел, он отдернул его и стремительно обернулся.
Из-за загадочных башен к нам по волнистой траектории приближался жуткий столб бурой пыли. С каждой секундой он становился выше и шире. В уши мне ударил глухой рев.
- Смерч! Спасайся кто может! - завопил стрелок, бросая крюк, и припустил вокруг бассейна.
Рейчел снова повернула меня лицом к патио. Мои пальцы были сплетены у нее на шее, подбородок опирался на ее плечо. Я впился зубами в запястье, чтобы удержать голову в вертикальном положении: даже если моя любимая решила нас утопить, я намеревался дышать воздухом до последнего мига.
Рев нарастал. Два стрелка и губернатор Ламар плечом к плечу протискивались сквозь грингодверь. Берлсон отставал от них на пару петляющих шажков, а третий стрелок готовился обойти его.
Чейз, не покинувший бортика, наводил на нас что-то. И тут же словно невидимая рука прочертила рейсфедером расширяющуюся
черную линию от него к нам. Конец ее ударил Рейчел в спину чуть ниже моих сплетенных рук. Я ощутил, как одрябли ее мышцы, остаточный электроток защекотал меня, и я чуть было не разжал пальцы.
Мы начали тонуть, потому что она уже не могла работать ногами. Чейз тяжело зарысил вслед за остальными, а рев стал оглушительным. Столб бурой пыли накрыл поверхность бассейна и превратился в гейзер белых брызг.
Я только успел завершить глубокий вдох, как удар ветра погрузил нас под воду. Положительная плавучесть Рейчел более чем компенсировала мою отрицательную, но едва мы начали всплывать, как нас снова утопило.
Затем мы все-таки всплыли. Я продул ноздри и втянул воздух сквозь забитый запястьем рот.
Смерч завис над патио, видимо колеблясь, то ли ворваться в дом, то ли перевалить через него, то ли попятиться. Он все еще поднимал тучи брызг у конца бассейна.
- Черепуша, я ниже шеи парализована. Не выпускай меня! - еле выговорила Рейчел возле моего уха. Голос ее тонул в реве смерча.
- Ни за что, принцесса! - ответил я мрачно через запястье. Выпустить ее? Она же мой спасательный круг!
Смерч принял третье решение. Нас снова утопило. А когда мы всплыли в третий раз, то оказались внутри сумеречного высокого иглу из брызг. Глаз смерча, сказал я себе, хотя и не знал, существует ли такая вещь в числе стихийных явлений Терры.
Однако стихийная теория тут же рухнула: мой исковерканный экзоскелет и лохмотья мешкостюма у меня на глазах взмыли вверх, захваченные металлическими клещами на конце кабеля. Мои пальцы расцепились, ухватили волосы Рейчел и заплелись в них. Разжав челюсти, я дал моей голове запрокинуться.
Прямо над нами сквозь широкое отверстие в прозрачной забрызганной пластмассе выглядывало свирепое, медного оттенка лицо, казавшееся еще свирепее из-за ало-белой раскраски и узла черных волос. Что-то опустилось, покачиваясь, и легло на наши с Рейчел головы. Неулыбчивые губы разомкнулись:
- Хватайтесь, бледнолицые! Пора улетать!
Спущен нам был канат с узлами через каждые четверть метра. Я вцепился в него зубами, потом выпутал одну кисть из волос Рейчел и дополнительно оплел его пальцами.
Канат натянулся и потащил меня за голову и руку. Когда из воды показалось мое туловище, я, почувствовав, что шея начинает растягиваться, поспешно разжал зубы. Великолепный был штрих, но не ждать же, пока у меня лопнет спинной мозг!.. Все равно, героически решил я, буду цепляться руками за канат и Рейчел, пока не вывихнется плечо, но и тогда рук не разожму.
Моя голова упала на грудь, и я теперь смотрел вниз. Когда сильная боль в плече сказала мне, что кость вот-вот выйдет из сустава, я увидел, как Рейчел ожила и сама крепко ухватилась за канат - обеими руками и зубами.
В этот миг во мне возникло пророческое предчувствие, что настанет день, когда мы с ней завоюем славу как воздушные акробаты в невесомости.
Нас быстро втянули в отверстие, и мы оказались внутри аппарата, которого словно и не было. Я хочу сказать, что он почти весь был сконструирован из прозрачной пластмассы, причем преломляющей свет точно, как техасская атмосфера. Кое-что было видимым: двигатели, люк, кое-какие рычаги и экипаж из двух человек.
Один был вытащивший нас из бассейна индеец, а в чаще металлических и пластмассовых рычагов сидел Гучу.
Он ухмыльнулся нам, но ничего не сказал.
За пластмассовой оболочкой со всех сторон бушевала буря. Вверху, иногда посверкивая, в ней вращались невидимые лопасти винта.
- Это веенвеп, -› объяснила сквозь рев Рейчел, перебираясь поближе ко мне. - ВНВП. Вертолет на воздушной подушке.
Бурую пыль пронизали стрелы молний, окрасив ее в багровый цвет.
Гучу фыркнул. Я почувствовал, что машина резко накренилась и пошла вверх. Мы выбрались из пыли, но багряные молнии не возобновились.
Рейчел положила мою ноющую шею и голову к себе на колени, повернув эту последнюю так, что я увидел большую башню, заслонившую нас от лазерных ружей.
Гучу сказал, сверкнув зубами:
- Большой мальчик будет нас заслонять, пока мы не выйдем из пределов досягаемости.
- Индеец жив, черный жив, бледнолицые живы. Хорошо, - изрек его напарник.
Я вяло поглядывал по сторонам. Даже вид моего бедного экзо и лохмотьев мешкостюма не привел меня в бешенство и не вверг в меланхолию. Слишком много было пережито за последний час.
Новейшая конструкция аппарата дисгармонировала с той революционной простотой и бедностью, которые накануне вечером я наблюдал в церкви и на кладбище.
- Если это веенвеп, так почему ты называла его субмариной?
- спросил я у Рейчел.
- Потому что он не субмарина, - ответила она, обрабатывая царапины у меня на груди и заклеивая их пластырем. - Немножко тумана в глаза вольным стрелкам.
- И ты никакая не Черная Мадонна, ты - Мария Магдалина,
- зевнув, протянул я.
- Заткнись!
На пластмассе возле меня я заметил черный штамп с надписью: "Хоокеантиская Наячер Публикарес". Медленно и с трудом я перевел эту вульгарную латынь: "Тихоокеанская Черная Республика". Так ведь, томно подумал я, революции всегда беднее третьих политических партий, и вынуждены принимать иностранную финансовую и военную помощь.
Тут я лишился сознания, а возможно, просто уснул.
Глава 10. ВЕРХОМ НА СМЕРЧЕ
Слава Техасу,[25]чей воздух несет воскресение нам,
Раз город нас душит,
А книги великих наскучили нам.
Вейчел Линдсей. "Тропа Санта-Фе".
Вновь я проснулся в Мешке, но на этот раз мое пребывание в нем оказалось еще короче. Мама обнимала меня пухлыми руками, прижимая к упругой груди. Раздавалось ритмичное дробное постукивание. Наверное, папа собирал декорации для спектакля. Мне ясно представилось, как он медленно переворачивается в свободном парении, в одной руке держа пластмассовые рейки и гвоздь, а другой нервно сжимая молоток.
Но тут ноздри мне защекотал кислый запах нагретого металла. Неужели папа опять прибегнул к горячей сварке вопреки правилам безопасности, которые Циркумлуна установила для Мешка? Вполне возможно. Папа часто нарушал правила - естественно, всегда ради театра и искусства. Но тогда почему стучит молоток, причем в ритме слишком размеренном для папы?.. Впрочем, зачем задавать вопросы? Мне нигде не больно. И я там, где хочу быть. Не открывай глаз. Спи.
К стуку примешивалось тяжелое папино дыхание. Ритмичные судорожные вздохи. Стало тревожно. Папе не следует так напрягаться. Он умрет. (Среди тайных страхов моего детства одним из мучительных было опасение, что папа скоро умрет - слишком уж он смахивал на скелет. Тогда я еще не разбирался в худяках, жиряках и накачанных.)
Воображаемая сцена переменилась, отодвинулась в прошлое на десять тысяч лет, если не больше. Мы - первобытная семья у себя в уютной пещере. Щекой и подбородком я прижимаюсь к грубому меху медвежьей шкуры, которую носит мама. А хрипло дышит дракон, обнюхивающий снаружи лаз в пещеру. На огне костерка папа кует бронзовый меч. Им он убьет дракона.
Я открыл глаза. Последнее видение было ближе к реальности. Я лежал в пещере на чем-то очень мягком, облегающем неумолимое давление вездесущей силы тяжести. До подбородка меня укрывал мех с очень длинным ворсом.
Прямо напротив, у обнесенного стенками костерка, от которого веяло жаром, сидел индеец. Всякий раз, когда раздавался хриплый вздох, над алой россыпью между стенок поднимались призрачные язычки пламени. Хрипло вздыхали кузнечные меха. Индеец нажимал на них коленом.
На горне лежало плечо моего экзоскелета. Оно багровело в средней своей части - там, где была вмятина. Вмятина выглядела не такой большой, как мне помнилось.
Руки индейца были защищены рукавицами. Он переложил эк-зокость на наковальню и застучал молоточком, еще больше ее выпрямляя.
Плечо было по-прежнему скреплено с экзоскелетом. Об остальных вмятинах напоминали только радужные пятна на металле. Грудной клетки я не увидел.
Индеец был другой, не тот, который втащил нас в веенвеп. Волосы у него были совсем серебряные, лицо изрезано глубокими морщинами. Укрытые среди них черные глаза следили за мной, пока он продолжал стучать молоточком. Возле него лежали три мои саквояжа. Я им обрадовался.
Плечо перестало багрово светиться. Вмятина исчезла бесследно. Индеец указал на меня молоточком и задумчиво произнес:
- Одно я узнал, Смерть. Без твоей брони ты очень слаб.
Я улыбнулся ему и пошевелил указательным пальцем. Я не думал, что он заметит это движение. Но его глаза скосились. Возможно, моя рука лежала поверх укрывавшей меня бизоньей шкуры.
Позднее я выяснил, что лежал так покойно на трех пуховых перинах, которые в какой-то степени имитировали эффект невесомости. Пух был гагачий, и я благословлял этих побеждающих тяготение птиц, которые настолько лелеют своих птенцов, что устилают для них гнезда пухом, выщипанным из собственной груди.
Я вдруг ощутил жажду и голод. И, словно ощущение это явилось сигналом, в поле моего зрения, улыбаясь, вошли Рейчел-Вейчел и Ла Кукарача, причем рука первой ласково лежала на плече второй. Обе они в багряных отблесках горна выглядели очаровательно. Рейчел была в своем одеянии Черной Мадонны, Ла Кукарача - в огненно-красном платье с поясом и ожерельем из чеканного серебра. Она шла, гордо подняв голову. Рейчел же приходилось нагибаться, чтобы не задевать головой сталактиты.
Рейчел молча откинула бизонью шкуру и занялась осмотром моей израненной груди - там добавляла антисептика, тут заменяла пластырь, а Ла Кукарача, используя уголок горна как плиту, заварила на воде жиденькую овсянку, в которую добавила мои белковые питательные пилюльки.
Пока питательная пища возвращала мне силы, я лениво дивился такому дружелюбию милых девочек. Когда я видел их вместе в последний раз, они дрались из-за меня, точно волк с овцебыком. Теперь - заключили перемирие. Да только что оно сулит мне?
Вошел Эль Торо и встал у моего ложа. На его смуглом лице играла суровая усмешка.
- Как ты себя чувствуешь, товарищ? - спросил он.
- Гораздо лучше, - ответил я.
- Bueno! - сказал он с кивком, подобным удару молотка аук-ционщика. - Нет, правда очень хорошо. Завтра в Талсе ты начнешь свои труды во имя революции.
- Вряд ли получится так скоро, - сообщил я ему хриплым басом. (Пусть эти плюгавые марксисты не воображают, будто могут мною командовать! Необходимо с самого начала занять твердую позицию.)
- Ваши металлообрабатывающие товарищи достаточно прилично выпрямили мои кости, насколько я могу судить. Но я лично - разумеется, с помощью индейца, который будет держать что нужно и подавать что нужно - должен подсоединить тросики, отрегулировать их натяжение и проверить каждый моторчик, проводок и деталь.
- Вовсе нет. - Эль Торо сделал знак, и в поле моего зрения, позевывая и протирая глаза, появился не кто иной, как профессор Фаннинович. Он стукнулся лбом о сталактит и выругался по-немецки.
- Мы его похитили еще до того, как вытащили вас из бассейна,
- с гордостью объяснил Эль Торо. - Это он руководил восстановлением твоего скелета. Он работал всю ночь и всю первую половину дня. Три часа назад мы позволили ему отдохнуть.
- Вынудил меня, ленивый и расхлябанный недочеловек! - рявкнул на него Фаннинович, вставил в правый глаз монокль и, быстро взглянув на угрожающе низкий потолок, выпрямился во весь рост, чтобы удобнее было облить всех нас презрением.
- Извольте понять, - сказал он резко, - что я брезгую всеми вами и вашей невежественной сентиментальной революцией. Когда республика Единственной Звезды, носительница благороднейшего фашизма, схватит вас, что неизбежно, я буду улыбаться вашей каре, надеясь, что она будет жесточайшей. И если казнь, то только после пыток!
- Ну и ну, Фанни, - обиженно произнесла Рейчел. Пропустив ее слова мимо ушей, он нацелил свой злобный взгляд
на меня:
- Это относится и к тебе, жалкий скоморох из космических трущоб!
Тут он расслабился, стал пониже ростом и, пожав плечами, добавил с улыбкой:
- Однако я безнадежно влюблен в ваш несравненный экзоскелет. Это мания, навязчивая идея; тут бессильны и самые строгие мои милитаристские принципы и убеждения. Через двенадцать часов ваш экзоскелет будет даже лучше, чем когда вы получили его от русско-американских свиней Циркумлуны.
Тут у меня нашлось бы много сомнений и возражений, но я промолчал. Эль Торо, Лапонька, Рейчел и даже старик-индеец слишком уж сияли самодовольством и слишком гордились своей революционной находчивостью. Как же! Они ведь сумели использовать манию Фанниновича против него самого!
На следующий день, погрузившись в три веенвепа, мы тремя разными маршрутами отправились в Талсу, Оклахома (Техас). Мы летели сквозь низкие тучи среди вспышек молний, ориентируясь с помощью прибора, называемого "радар" - совершенной для меня новинкой, так как в космосе не бывает ни скоплений водяных паров, ни беззвездных ночей.
В прозрачном веенвепе возникало ощущение, будто плывешь по серому океану. В любом случае этот мутный суперсуп с его электрическим перцем был мне совсем не по вкусу. Но мои спутники ему радовались: он препятствует радиосвязи и укрывает от хищных самолетов Единственной Звезды, объяснили они.
Эль Торо сообщил мне отчасти с гордостью, отчасти с завистью, что техасские газетчики прозвали меня Призраком, и что я объявлен врагом республики номер один. Вольные стрелки поклялись прибить мою шкуру к амбарным дверям (надеюсь, это останется несбывшимся желанием!) рядом со шкурами каких-то Бонни и Клайда. Ищут нас с большим рвением, заверил меня Эль Торо. И Хант, и Чейз выкладываются на всю катушку.
- Они намерены сжечь тебя, звездный мальчик, - сказал мне Гучу, поворачиваясь в кресле пилота. - Но не страшись. Смерть в огне несет очищение.
Я с облегчением обнаружил, что Фаннинович летит не с нами - немец являл собой нестерпимую смесь прусского хамства (по отношению ко мне) и первосвященника (по отношению к моему эк-зоскелету). Однако ни Рейчел, ни Лапоньки с нами тоже не было. Это обстоятельство весьма меня огорчило, и я решил принять незамедлительные меры, если мы протянем хотя бы до посадки.
Время я коротал, беседуя с седоволосым очень сгорбленным мек-сом по имени Педро Рамирес, который двадцать лет проработал в команде киборгов. Он задрал рубашку и показал мне сморщенные рубцы там, где через вживленные трубочки в его вены и артерии из ошейника поступали транквилизаторы, тонизирующие препараты и ферменты. Далее он потребовал, чтобы я осмотрел своеобразные мозоли в его ушах - память о затычках, которыми они закупоривались ежедневно в течение двух десятилетий. А сам тем временем начал тихонько напевать (мне кажется, сам того не замечая), меняя один монотонный мотив на другой. Мне удалось уловить слова:
Но когда я попробовал расспросить его о подробностях этой работы, он пришел в возбуждение и расстройство чувств. Впрочем, я без труда успокоил его несколькими взвешенными и вескими фразами.
Дважды в сутки двенадцать часов подряд
Ошейнички роют, долбят и бурят.
Мне стало ясно, что киборгизация не требует прямого контроля над нервной системой, а представляет собой просто химическое и гипнотическое воздействие, причем ушные затычки передают как пропагандистские речи, так и команды надсмотрщика-техасца. Или же, пояснил Эль Торо, приказы киборгизированного псевдонадсмотрщи-ка-мекса, которым управляет техасец, держащий таким образом под контролем сразу несколько рабочих команд - вплоть до дюжины.
Мне эта система показалась не только возмутительной, но и чрезмерно усложненной: ведь ту же работу вполне могли бы выполнять машины, а если на то пошло, то и не окиборгизированные рабочие, тонизируемые листьями коки и транквилизируемые марихуаной. Я решил, что техасцы выбрали такую систему лишь потому, что она позволяла не давать мексиканцам образования, а также - и даже в первую очередь - укрепляла убеждение техасцев, будто мексиканцы и другие "дикари" не способны ни к какому образованию.
- И эти жалкие пеоны, Эскель, понятия не имеют, какую.работу выполняют, - подтвердил мою догадку Эль Торо. - Сразу же, едва с них снимают ошейник, они получают гипнотический приказ - полностью забыть не только подробности, но самый характер своего труда.
- Сверхнадежность! - кивнул Гучу. - Вернее, чем вырезать языки и выдавливать глаза. Слепонемой способен жестикулировать, способен нарисовать или даже написать, но никто не может сообщить то, о чем он забыл.
Тут я понял, почему мои вопросы так подействовали на Педро Рамиреса. Тем не менее, произнеся еще несколько успокоительных фраз, я осведомился, доводилось ли ему работать внутри больших нефтевышек.
- В этих - никогда, сеньор Эспектро, - заверил он с дрожью в голосе и судорожно мотнул головой. - Нет, ни единого разочка.
Хотя Педро суеверно назвал меня Призраком, мне показалось, что он все-таки лжет: слишком уж отчаянно он это отрицал. И особенно после монотонных повторений "долбят и бурят". Но дальше его мучить ради удовлетворения праздного любопытства мне не хотелось. Поэтому я еще раз его успокоил, а затем усыпил, обещав, что проснется он, чувствуя себя здоровым и счастливым. Всякий актер, если он чего-то стоит, должен быть недурным гипнотизером.
Полет все продолжался, что было бы неплохо, если бы кто-нибудь усыпил меня. Почему-то применять самогипноз мне не хотелось. С грустью я подумал, как мне не хватает сейчас нежных забот, которыми в пещере меня окружили Рейчел и Ла Кукарача. Я любил их тогда, как двух моих соматерей, как нянюшек, склонившихся над коконом тяготения. Однако теперь, заверил я себя и хлопнул по ребрам моего верного экзо, теперь я люблю их совсем другой любовью! Эта мысль чрезвычайно меня ободрила.
Ребра у меня были новые, из чистого серебра, и весили на килограмм-другой побольше, зато блестели с особым матовым отливом. Их дорогая элегантность чудесно контрастировала с моим боевым шлемом - вмятины на нем были выправлены довольно плохо.
Однако к тому времени, когда мы опустились на центральную площадь мекстауна Талсы, настроение у меня вновь стало таким же хмурым и мрачным, какой оставалась погода. Встреча с любимыми девушками чуть-чуть его улучшила, но оно тут же совсем испортилось, потому что Эль Торо шепнул:
- Помни, camarada, тринадцати известным стукачам перерезали горло или еще как-то гарантировали их молчание, чтобы наше собрание прошло без помех.
Жутковатая цена за представление! В контракте про убийства не было ничего, и я опасался, что провалюсь. До выхода на сцену я все время видел перед собой эти перерезанные глотки, а также злополучную толпу согбенников, которые гибли в Далласе, воспламененные моими призывами. И не шли из ума молнии электрических бичей и лазерные лучи.
Но как только я вышел к публике, мной овладело контролируемое революционное исступление, и я был таким саркастичным и беспощадным, какой может быть только Смерть. Нет, поразительно, как увлекает роль, даже когда она тебе противна.
Еще я опасался, что Фаннинович, так сказать, заминировал мой экзоскелет и он вот-вот взорвется, однако ничего такого не произошло, а функционировал он даже лучше, чем прежде. Какие странные и противоречивые побуждения управляют человеком!
К концу моей речи я пришел в такое неистовство, что хотел сам повести толпу в техастаун Талсы и возглавить его разгром, но этим занялись местные руководители, а мы с Эль Торо и остальными отправились в заброшенное противоатомное убежище, где нам предстояло переночевать, прежде чем продолжить путь в Литтл-Рок, Уичито или в Спрингфилд, в зависимости от обстоятельств.
Я удивился: каким образом атомубежище оказалось заброшенным в мире, перенесшем атомную войну и отнюдь не обретшем равновесия? Однако Эль Торо объяснил, что радиоактивные материалы
- большой дефицит, так как они требуются во всех отраслях промышленности, не говоря уж о военной, и их теперь не используют для стратегического оружия. Ну, кто бы стал расходовать дефицитный бензин на молотовскйе коктейли? Это название, добавил он, тер-, рористы дали своим бомбам в честь какого-то древнего русского деятеля.