Страница:
входила
в Соединенные Штаты. В одна тысяча восемьсот сорок пятом году она их
возглавила,
ибо видела, что их необходимо взбодрить ввиду иностранной агрессии и внутренних неурядиц. Предвидение это оказалось необычайно точным: следующие три года именно она отражала агрессивных мексиканцев, а скоро ей пришлось вести гражданскую войну - на двух фронтах сразу. Естественно, широкой публике, у которой не хватает ни мозгов, ни нутра, зато есть привычка от всего шарахаться, это было представлено аннексией. Но спикер Конгресса и сенаторы, хоть что-то весившие в Вашингтоне, всегда знали, что существует секретный договор и что согласно ему глава страны - Техас. С той поры президенты в Белом доме были только ширмой техасского истеблишмента - Франклин Делано Рузвельт, например, был марионеткой в руках нашего Джека Гарнера, очень и очень скромного вершителя всех дел. А чуть позже Линдон Великий вертел Джеком Кеннеди, хотя тот посмертно и был объявлен почетным гражданином Техаса и президентом такового, учитывая величие и ритуальную важность его кончины. С началом третьей мировой войны, после распыления Вашингтона, Нью-Йорка, Сан-Франциско и так далее, секретность утратила смысл, и Техас вступил в свои права не только де факто, но и де юре, включив в свои пределы для круглого счета как ледяную макушку, так и сухую и жаркую, заросшую джунглями задницу континента. К тому же по терапевтическим причинам нам требовалось очень много мексов.
Мои мысли потряхивало, как транспортер, - он теперь пересекал ремонтируемый изгиб улицы, увертываясь от мексиканцев, которые увертывались от него. Я сожалел, что у меня не было иных наставников в истории, кроме моего отца, который разделывался с завоеванием континента небрежной фразой: "Входят варвары с боевыми топорами", или исчерпывал падение цивилизации краткой ремаркой: "Уходят эпикурейцы, ломая руки и вопя. Идрис проносится по сцене нагая". Я знал многие подробности династической истории греков, римлян и англичан, а также был осведомлен о невротических штучках человека XX века, начиная от Ибсена и Бергмана и кончая "Зеленой комедией" и внутреннепространственной мультисценой. Но в нашем репертуаре не было более современных пьес, где действие развертывалось бы в Техасе, а потому отец проскочил этот край стремительно. Нет, конечно, перед моим отлетом он дал мне представление о Северо-западной территории и Йеллоунайфе очень подробное и точное - так мне во всяком случае казалось.
- Ну, я все сказал. Настала твоя очередь, Черепуша, - прервал мои размышления Эльмо. - Ты вроде бы упомянул про Йеллоунай-фское Бюро регистрации заявок на открытие рудников? - Голос у него внезапно стал таким небрежным, а память оказалась такой прекрасной, что у меня волей-неволей зародились подозрения. Но вновь меня выручила скульптура, на этот раз абстрактная, предоставив мне возможность переменить тему. Над тротуаром на высоте метров двадцати висел золотистый прямоугольник, поперек нижней части которого было прикреплено нацеленное вниз подобие какого-то дальнобойного орудия, тоже золотистое. И прошло еще несколько секунд, прежде чем я разглядел узкий прозрачный пилон, поддерживающий эту часть абстрактного памятника.
Дальнобойное орудие было нацелено на вторую половину скульптуры - чрезвычайно сложную конструкцию из трубок, тросов, стержней, пружин и кубов - опять же золотистую, длиной примерно в мой транспортер, однако шире и объемнее. Этот фантастический ажурный отливающий золотом параллелепипед тоже поддерживался почти невидимой опорой, но всего лишь на полуметровой высоте.
- Это, - объяснил Эльмо, указывая пальцем, - окно книжного склада, через которое Освальд произвел роковые выстрелы, а это - шасси автомобиля, в котором Джек дал себя пристрелить, показав своим подвигом всем будущим президентам Техаса, как подобает мужественно уходить, когда прозвонит твой политический колокол.
- Кстати, Черепуша, - продолжал Эльмо, пригибаясь в седле и соответственно понижая голос, - то, о чем я сообщу тебе теперь, сверхзасекречено, но компания, которую мы навестим, ничего другого под своими черепными крышками не.хранит. Опасные воды, Черепуша, очень опасные, так что с моей стороны только честно снабдить тебя веслом или даже парочкой, чтобы ты мог лавировать. А может быть, и аквалангом. К тому же мы, техасцы, не слишком уважаем секретность, а предпочитаем, чтобы все было попроще, посвободнее, вроде поводьев, которыми мы управляем нашими гражданами второго класса. Как бы то ни было, а скажу я тебе вот что: наш нынешний президент Техаса чуточку мнется и не торопится последовать великому примеру Джека. Видишь ли, его не любят, но вместо того, чтобы выйти вперед и умереть, как достойно мужчине, он превратил Президентскую обитель в укрепленный форт. Более того, - поверь и возрыдай! - организовал отряд из преданных ему мексиканских дворовых! Организовал - и вооружил их! Чистейшей воды подлость по отношению к политической оппозиции. Он дошел до того, что выгнал взашей свою охрану из Вольных техасских стрелков. Дескать, у него нет гарантий, что они его не прикончат. Что, конечно, святая истина, да только не для упоминания вслух.
- Мы к нему едем?
- Нет, ты все перепутал, Черепуша, хотя его обитель и здесь, в Далласе, где вершатся все важные дела. Нет, мы направляемся на ранчо Коттона Буи Ламара, губернатора штата Техас, иными словами, губернатора штата-прародителя величайшей нации мира. И никаких сношений с гнусным вооружающим мексов тираном Лон-гхорном Элиджей Остином, текущим главой указанной величайшей нации!
- Вы надеетесь нанести ему поражение на следующих выборах? Эльмо покачал головой и причмокнул.
- Нет, Черепуша, в процессе обретения истинной свободы мы давно отбросили демократическую фантасмагорию. Нематериальным плебейским голосам мы предпочли материальную, ритуально удобную благородную пулю, и вот ее-то Лонгхорн Э.О. трусливо отказывается принять. А поданные против голоса скатились бы с него как с гуся вода.
Тем временем гусеницы транспортера, копыта ослика, нагормо-ненный конь и шесть стертых ороговевших мексиканских подошв уже влекли нас к совершенно иной панораме. Металл, стекло, пластмассы остались позади, а в отдалении поднимался настоящий лес крохотных хижин, обитых и окаймленных яркой пестротой. Видимо, цветами, подумал я с приятным удивлением. Между ними и нами находился целый город с тесно расположенными пастельных тонов постройками - светло-лиловыми, голубыми и розовыми, - но слишком миниатюрными даже для мексиканцев. И тут я понял, что передо мною кладбище.
Между бледно окрашенными жилищами мертвых навстречу нам ковыляла, опираясь на длинный посох, фигура, подобно мне закутанная в плащ, но оранжево-желтый. Ростом она была около пяти футов, а под капюшоном пряталась одна чернота. Внезапно экзоскелет ожег холодом мою кожу под мешкостюмом. Я остановил транспортер и сел прямо.
- Мексо-Сити, - выразительно объяснил Эльмо.
С усилием я оторвал взгляд от фигуры, которая пугающе его притягивала. Впереди - с двух сторон окаймленная кладбищем, с третьей - нашей улицей, а сзади - сооружением из пастельных арок, которое я счел церковью, - поднималась даже еще более живописная металлическая конструкция, состоящая из большой круглой площадки в десяти футах над землей, куда вело несколько лестниц. Ее осенял колышущийся балдахин, опирающийся на стройные радужные колонны десятиметровой высоты.
Быстрым кивком Ла Кукарача подтвердила, что я отгадал правильно - это была музыкальная эстрада, место нашего вечернеат свидания.
Но взыгравший во мне романтик оледенел, едва мои глаза обратились на приближающуюся закутанную фигуру. Я по-прежнему не мог различить лицо под капюшоном и спросил себя, кажется ли его внутренность такой черной из-за яркого солнечного света или
же?..
- Вот идет проклятущий черномазый дзен-буддист из одной проклятущей береговой анархии - скорее всего из Калифорнии, где черные возобладали со времени удачного покушения на Рональда Третьего, - сказал Эльмо. - Хотя их дзены - настойчивые психи и вечно бешено протестуют, и клянчат милостыню, и самоподжигаются, мы разрешаем им свободно странствовать в пределах Техаса по великой своей терпимости. И, - он понизил голос, - по дипломатическим соображениям.
Теперь я различил под капюшоном искаженное гневом, почти чернильно-черное лицо с щелочками глаз. Благодаря смешанным бракам такой цвет кожи уже не встречается ни в Мешке, ни даже в Циркумлуне.
Часть моих опасений рассеялись. Но только часть.
Дзен-буддист остановился в двух метрах от меня. Теперь, когда он перестал хромать и выпрямился, то подрос еще на целый фут. Из-под мохнатых бровей сверкнули огромные сумасшедшие глаза, точно две налитые кровью луны, Меня сковала исходившая от него невидимая сила.
- О белая грязь с неба! - проскрипел он. - Восстань и прими на плечи свою карму.
Я нервно откашлялся.
Ухватив свой посох двумя руками, он совершенно неожиданно ударил меня по голове. Мой титановый головной убор отозвался довольно звучным "ба-ам!" Я остался цел и невредим, но был оглушен, растерян, испуган.
- Восстань, приказываю тебе, о жалкое творение из плоти и металла, гнусное порождение беломазого и машин! - вскричал он. -
Восстань и прими великую судьбу, коей ты вовсе не достоин! - И занес посох для нового удара. Я чувствовал, что не в силах защищаться.
Ла Кукарача била ослика пятками, торопясь к нам, но тут плечи фигуры обвил бич Эльмо. Раздался треск, сопровождавший бледно-голубую вспышку, и буддист упал, грозя кулаками и изрыгая невнятные слова.
Вновь ловко щелкнув бичом, Эльмо обвил его гибкий конец вокруг посоха, дернул на себя, ухватил могучей лапищей и метнул словно копье в глубину кладбища, а потом принялся выбивать бичом искры возле извивающегося тела.
- Проваливай, непотребный сын Нирваны, либо я поджарю тебя, прежде чем ты успеешь облиться бензином и поджарить себя сам! - взревел он.
Буддист кое-как поднялся на ноги и заковылял между могильными памятниками, опираясь вместо посоха на судорожно вытянутую руку и злобно оглядываясь через выпачканное плечо.
- Что он такое говорил? - спросил я голосом, который от тревоги повысился почти до баритона.
Эльмо пожал плечами.
- А, эти паршивые дзены только так и разговаривают. Судьбы, кармы, перевоплощения - других-то слов и не знают! Беда в том, что они завели манеру лупить людей по головам - для подкрепления своих дурацких утверждений, если им верить. Твое счастье, Черепуша, что на тебе полушлем. Я бы отправил этого чокнутого в участок, да только у нас нет времени.
- Черный умалишенный, сеньор Ла Крус, - добавила моя милочка. - Пыль под вашими ногами. Забудьте про него.
- Но откуда он знает, что я из космоса?
Эльмо опять пожал плечами и сморщил огромную физиономию.
- У этих черных есть свои способы раздобывать сведения, - признал он.
- Кроме того, он знал, что под плащом и капюшоном я состою из плоти и металла.
- И то верно. Тут, пожалуй, надо бы разобраться. Лапонька, свяжись с Гонсалесом и компанией, выясни, что на уме у этого черномазого. Доложишь дома.
- Ага! Так я и знала, - воскликнула моя милая, и ее черные глаза вспыхнули от негодования, то ли подлинного, то ли притворного. - Я знала, что вы опять найдете предлог не взять меня на ранчо губернатора. Вы боитесь, что моя смелость поставит вас в неловкое положение?
- Послушай, Лапонька…
- Или опасаетесь, что вышестоящий захочет выменять меня у вас, и вам не достанет духа ему отказать?
- Лапонька! Отправляйся без разговоров, не то я поставлю тебя на кон в следующий же раз, когда сяду играть в покер.
- Договорились! А им придется послать на склады девушек в
Сьюдад-Мехико или в Новый Орлеан, чтобы поставить что-то равноценное! Педро, Пабло, Паблито! Vamanos!
Ла Кукарача повернула ослика в сторону кладбища, трое согбенных побежали за ней, но она уделила мне еще один сверкающий взгляд и тремя пальцами постучала по приятной выпуклости с левой стороны груди, намекая на чувства органа, сокрытого внутри.
- Черепуша, мы зря тратим время, - сказал Эльмо. - Ты попривык к своей повозочке, так что давай прибавим ходу!
Он снял колоссальную шляпу, дважды описал ею круг над головой, завопил "ки-и-ию-пии!" и пустил своего коня тяжеловесным галопом.
Скрипнув зубами, что я умею делать с большой выразительностью, я нажал на кнопку максимальной скорости у локтя и покатил за ним, слегка подпрыгивая на моем ложе. Когда ноздря в ноздрю мы пронеслись мимо эстрады, уныние, овладевшее мной при появлении оранжево-желтого буддиста, рассеялось полностью. Мой дух взыграл. Я выполню миссию, которая привела меня на Терру, да-да! И уж конечно, хорошенько запомнив наш дальнейший путь, я вернусь сегодня к восходу луны на романтично расцвеченное кладбище, даже если мне придется присобачить к экзоскелету реактивный двигатель!
Глава 3. РАНЧО ГУБЕРНАТОРА
"Африканская Америка" Букера Т.Нкрумы, Та-скеджи, Институт Буду и Политехническая библиотека.
"Континент Единственной Звезды" Сэма Хьюстона Липински, Техасский университет при "Миннеаполис-Пресс"
Мой экзоскелет подчинялся миоэлектрическим импульсам безупречно, и, ускорив последние шаги, я вступил в парадное патио губернаторского ранчо "Дивный Сюрприз", заметно опередив Эльмо, а также семенящих дворовых слуг в лиловых штанах до колен и лиловых куртках с галунами, но босых, как Гонсалес и компания. Они высыпали двумя конвергирующими толпами из мексодверей по сторонам грингодвери.
Тут я остановился и выпрямился во весь рост, чтобы дать им возможность неуклюже сгрудиться за моей спиной. Я научился перехватывать эффектный выход у других актеров еще до того, как начал играть Тома Сойера, Странного Джона, Джонни Кросса и маленького лорда Фаунтлероя.
Когда Эльмо приступил к представлениям внезапно угасшим и даже неуверенным тоном, я почти перестал его слушать и быстро огляделся, не шелохнув ни единым экзоскелетным шарниром.
Я находился на обширной площадке с небом вместо потолка, с трех сторон обнесенной металлическими многоцветными стенами в четыре этажа высотой и вымощенной еще более пестрыми мозаичными узорами из отшлифованных минералов - возможно, мрамором из разных каменоломен. С четвертой стороны в некотором отдалении виднелось несколько деревьев и много узких башен в форме срезанных крокусов. Две из них были в пять раз выше остальных, соответственно шире и выглядели заметно поновее. Все они отбрасывали длинные предвечерние тени.
Ближе - кончаясь метрах в двадцати от того места, где я стоял - простирался обширный колышущийся прямоугольник, в котором отражалась небесная синева. "Если это вода, - подумал я, - то ее должно хватить на целое озеро!" Во всяком случае, ее было много больше, чем в главном плавательном объеме Циркумлуны. Над ней на ажурной опоре торчала длинная широкая доска, и мне вспомнились пиратские истории - про пленников, которых заставляли "ходить по доске".
Совсем близко, каждый на отдельном многоподушечном ложе с низкими столиками по обеим сторонам, располагались пятеро техасцев мужского пола, одетых более элегантно - и уж во всяком случае более аккуратно, - чем Эльмо, все с благородными рублеными лицами обитателей Дальнего Запада середины XIX века. (Говорят, что разделы земных искусств в видеотеках Циркумлуны и Мешка заметно богаче земных.) Как и у Эльмо наиболее внушительной частью их фигур были ноги - для того, чтобы поддерживать при шести лу-награвах массу, соответствующую восьмифутовому росту, требуются мощные опоры.
У всех в руках - или рядом на столиках - были стаканчики с янтарной жидкостью, почти все курили длинные тонкие сигареты. Вокруг бесшумно сновали дворовые, прислуживая им. В воздухе стоял запах разогретой пластмассы.
Полулежащих техасцев окружала аура власти, более впечатляющая, чем красивая внешность; им были присуши те или иные поведенческие сдвиги, которые сопутствуют обладанию властью. Самый ближний сжимал в согнутых трубочкой пальцах стопку блестящих желтых кружков и позвякивал ими в ритме вальса. Другой, подсунув под белоснежную рубашку три пальца, почесывал солнечное сплетение. У коротко подстриженного лицо дергалось от семисекундного тика, который, казалось, вот-вот заставит выпасть из его левого глаза большой монокль.
Я с одобрением заметил, что, слушая Эльмо, они смотрели на меня.
- …и у него большие интересы в горнодобывающей промышленности Северного Техаса, - закончил Эльмо к большому моему раздражению. Болтливый гадальщик на кофейной гуще! (Впрочем, первым распустил язык я, когда приходил в себя после усыпления.)
Спокойным жестом я снял плащ с капюшоном и уронил его на ближайшего из дворовых слуг. Плащ окутал его с головы до ног, но я даже не взглянул, как он будет из него выпутываться.
С еле заметным поклоном я медленно поворачивал лицо, словно панорамирующую камеру, озирая полулежащих техасцев, и неторопливо произносил самым низким своим голосом на пределе слышимости с нервотреплющими субтонами:
- Могущественные, мудрые вельможи, властители мои! Явился я, чтоб принести привет вам из внеземной вселенной.
(Отец, указывая на бешеное человеческое тщеславие, присущее всему нашему виду, - я и сам не свободен от некоторого самодовольства - рекомендовал мне: "Кидай лесть лопатой, Кристофер, и не стесняйся заимствовать побольше у бессмертного Барда. Он ведь сам заимствовал направо и налево".)
Мой бас и гордая солдатская осанка произвели на техасцев сильное впечатление. Безошибочный сценический инстинкт надоумил меня воспользоваться вступительной строкой из речи Отелло, великого венецианского полководца.
Затем я поклонился чуть-чуть ниже - но только чуть-чуть! - человеку, к которому первым обратился Эльмо.
- Губернатор Ламар, -сказал я, - ваше превосходительство, я приношу вам особые приветы от Циркумлуны и Агрегата Воздушных Объемов! - И поглядел на него властным взглядом.
Словно загипнотизированный (кто знает всю меру моих сил? Во всяком случае, не я), губернатор медленно поднялся на ноги, сняв две недвижимые пылинки со своего темного пиджака - это была его особая привычка. Он был наиболее худощавым из всех и выглядел чуть более исполненным достоинства.
- Мистер Ла Крус, - сказал он, - меня очень огорчают неудобства, которые причинил вам плохо осведомленный пилот - быть может, он счел Даллас единым космопортом для всех частей нашей обширнейшей страны, что понятно, но я рад возможности приветствовать вас в Техасе. Мы встречаем не так уж много космовиков, сэр… - Он прервал свою речь, чтобы большим и указательным пальцами снять что-то невидимое с рукава.
- А я, сэр, - подхватил позвякиватель золотыми монетами, поднимаясь на ноги вслед за Ламаром, - Атом Билл Берлсон, говорю вам: "Добро пожаловать в Даллас" в качестве мэра такового. - Его серые глаза осмотрели меня с головы до ног. - Прошу прощения, сэр, но я еще не видел человека, столь худощавого… нет, еще раз прошу прощения, столь испитого, как вы, и тем не менее пребывающего в мире живых. Мы слышали о жутких пытках, которым предаются интеллектуально пьяные заправилы Циркумлуны, от чьей ти-
рании, полагаю, вы бежали, но мне в голову не приходило, что простое морение голодом на протяжении лет… или десятилетий… Я поднял руку, прерывая его речь, и произнес напевно:
- Имея в своем распоряжении энергию и массу, пусть самую минимальную, человек способен приспособиться к выживанию в любой среде. В нагреваемом солнцем нуль-граве, то есть в невесомости, потребность в мышцах и жире крайне мала. Мы становимся худяками или жиряками или накачиваем большую мускулатуру с помощью безгравных упражнений в зависимости от темперамента - эстетического, пикнического или атлетического. Я, сэр, как вы видите воочию, принадлежу к худякам. Однако я не понял, почему вы упомянули тиранию. Циркумлуна и Агрегат Воздушных Объемов представляют собой технократические демократии.
Кто-то еще из власть имущих спросил, не вставая:
- Согласно нашим сведениям Циркум и Мешок были населены только длинноволосыми. Ну, я человек простой и говорю прямо. Вы - один из них, мистер Ла Крус?
Говорил самый дюжий и самый толстоногий из них всех, чья особая привычка заключалась в том, что он выдавливал между большим и указательным пальцами черный цилиндрик, который удлинялся до двух дециметров и сокращался почти в ничто, не меняя диаметра. Странная игрушка… Но мне следовало ответить на его вопрос.
- Пусть моя бритая макушка послужит вам ответом, мистер…
- Я не счел нужным упомянуть про белокурый по плечи парик у меня в багаже и поглядел на техасца властным взглядом, который не подействовал: во всяком случае, он не встал.
Подал голос еще один невстающий - чесатель брюха, с которым, как я теперь осознал, о чем-то пошептался Эльмо.
- Вроде бы у тебя есть капиталовложения в горную промышленность Северного Техаса, приятель? - Он продолжал почесываться. - Но с кем ты?
- Сам по себе, - тотчас ответил я, пожимая плечами. - Ну, и, конечно, я весьма обязан мистеру Эрпу, который любезно позаботился обо мне в космопорту.
- Вот-вот, - поспешил подтвердить Эльмо, тоже словно оправдываясь. - Святая правда, как открытые карты в покере.
Я бросил на него свирепый взгляд. Однако он только обиженно уставился на меня. Хотя Ламар понял смысл моего взгляда.
- Разумеется, никому из нас в голову не придет поставить под сомнение слова мистера Ла Круса, - произнес он торжественно. - Кстати, мне следовало бы представить… - Но он умолк и принялся подозрительно отскабливать кончиками ногтей краешек идеально острой складки своих брюк, где не было даже намека на пылинку.
- И никаких капиталовложений в горную промышленность, - поторопился я сказать, - у меня нет. Мистер Эрп неверно понял мои слова. В Амарильо-Кучильо мне надо уладить одно старинное семейное дело, и ничего больше.
- Дело чести? - вкрадчиво спросил Ламар, и глаза у него заблестели. Как и у позвякивающего золотом Берлсона. Но Чесатель не дал мне ответить.
- А ты неверно понял мои слова, приятель, - гаркнул он. - Я спросил, с кем ты, не в смысле, кто тут с тобой и прочее, а просто: с кем ты!
- Боюсь, мне не совсем ясно, - вежливо сказал я. - Когда? Где?
- Да где угодно. И в любое время. А лучше всего теперь. С кем
ты?
Я поглядел вокруг довольно беспомощно, но с мужественно веселой улыбкой, рассчитанной на завоевание симпатий зрительного зала.
- Какая-то шутка, джентльмены? - спросил я наконец.
- Вовсе не шутка, - отрезал Чесатель прямо-таки злобно, но тут же взял себя в руки и принялся втолковывать терпеливо, словно умственно неразвитому ребенку: - Ну, вот я, до того как стал шерифом графства Даллас, был с электрокомпанией "Литтлтон и Ламар", а перед тем со "Шпионикой" Ханта, и так далее. Каждый техасец мужского пола, чего-то стоящий, всегда с той или иной компанией, если он не на государственной службе. А тогда он с правительством.
- Понимаю, - сказал я. - Ну, так я - в качестве актера-премьера - с труппой на паях "Сферический театр Ла-Круса".
- Служитель Мельпомены! - вскричал Ламар. - Моя дочь будет…
- На паях! - воскликнул Берлсон, грохнув своими золотыми, точно цимбалами. - То есть вы выпускаете акции, сертификаты…
- Ла Круса! - перекрыл его выжиматель черного цилиндра. - Так она ваша собственная? Но я точно знаю, что на Циркумлуне - сплошной коммунизм.
- Джентльмены! - Я вежливо понудил их умолкнуть, прибегнув к самому низкому регистру моего голоса, и торопливо объяснил: - Да, я актер шекспировского репертуара в невесомости. Термин "на паях" мы употребляем в старинном театральном смысле, означающем, что у каждого свое амплуа, хотя некоторые из нас заметно многостороннее, чем подразумевает это слово. Владелец же труппы - мой отец, хотя это по-своему кооператив и…
- Семейное предприятие, э?
- Да, - ответил я Черному Цилиндру. - И у нас в космосе существует собственность. Нередко частная. Если предметы и процессы никому не принадлежат и никем не ценятся, то кто о них позаботится, мистер..?
И вновь мой намек пропал втуне. На этот раз из-за последнего из полулежащих - владельца монокля. Все это время он пристально следил за мной, точно школьник, которому не терпится продекламировать стихи или показать фокус, непрерывно ерзал на своем ложе и так морщил лицо вдобавок к тику, что я каждый раз поражался, почему круглое стеклышко, превращавшее его левый глаз в совиный, не вылетает наружу.
Теперь, точно не в силах больше совладать с собой, он вскочил на ноги и кинулся в мою сторону, а облаченные в лиловое слуги ша-
рахнулись вправо и влево, очищая ему дорогу. Он остановился передо мной и, пригибаясь и выпрямляясь, обозрел мой экзоскелет. Его пальцы порхали над ним не прикасаясь. Последнее, возможно, потому, что я выпрямился и, сложив руки на груди, посмотрел на него неодобрительно.
Мои мысли потряхивало, как транспортер, - он теперь пересекал ремонтируемый изгиб улицы, увертываясь от мексиканцев, которые увертывались от него. Я сожалел, что у меня не было иных наставников в истории, кроме моего отца, который разделывался с завоеванием континента небрежной фразой: "Входят варвары с боевыми топорами", или исчерпывал падение цивилизации краткой ремаркой: "Уходят эпикурейцы, ломая руки и вопя. Идрис проносится по сцене нагая". Я знал многие подробности династической истории греков, римлян и англичан, а также был осведомлен о невротических штучках человека XX века, начиная от Ибсена и Бергмана и кончая "Зеленой комедией" и внутреннепространственной мультисценой. Но в нашем репертуаре не было более современных пьес, где действие развертывалось бы в Техасе, а потому отец проскочил этот край стремительно. Нет, конечно, перед моим отлетом он дал мне представление о Северо-западной территории и Йеллоунайфе очень подробное и точное - так мне во всяком случае казалось.
- Ну, я все сказал. Настала твоя очередь, Черепуша, - прервал мои размышления Эльмо. - Ты вроде бы упомянул про Йеллоунай-фское Бюро регистрации заявок на открытие рудников? - Голос у него внезапно стал таким небрежным, а память оказалась такой прекрасной, что у меня волей-неволей зародились подозрения. Но вновь меня выручила скульптура, на этот раз абстрактная, предоставив мне возможность переменить тему. Над тротуаром на высоте метров двадцати висел золотистый прямоугольник, поперек нижней части которого было прикреплено нацеленное вниз подобие какого-то дальнобойного орудия, тоже золотистое. И прошло еще несколько секунд, прежде чем я разглядел узкий прозрачный пилон, поддерживающий эту часть абстрактного памятника.
Дальнобойное орудие было нацелено на вторую половину скульптуры - чрезвычайно сложную конструкцию из трубок, тросов, стержней, пружин и кубов - опять же золотистую, длиной примерно в мой транспортер, однако шире и объемнее. Этот фантастический ажурный отливающий золотом параллелепипед тоже поддерживался почти невидимой опорой, но всего лишь на полуметровой высоте.
- Это, - объяснил Эльмо, указывая пальцем, - окно книжного склада, через которое Освальд произвел роковые выстрелы, а это - шасси автомобиля, в котором Джек дал себя пристрелить, показав своим подвигом всем будущим президентам Техаса, как подобает мужественно уходить, когда прозвонит твой политический колокол.
- Кстати, Черепуша, - продолжал Эльмо, пригибаясь в седле и соответственно понижая голос, - то, о чем я сообщу тебе теперь, сверхзасекречено, но компания, которую мы навестим, ничего другого под своими черепными крышками не.хранит. Опасные воды, Черепуша, очень опасные, так что с моей стороны только честно снабдить тебя веслом или даже парочкой, чтобы ты мог лавировать. А может быть, и аквалангом. К тому же мы, техасцы, не слишком уважаем секретность, а предпочитаем, чтобы все было попроще, посвободнее, вроде поводьев, которыми мы управляем нашими гражданами второго класса. Как бы то ни было, а скажу я тебе вот что: наш нынешний президент Техаса чуточку мнется и не торопится последовать великому примеру Джека. Видишь ли, его не любят, но вместо того, чтобы выйти вперед и умереть, как достойно мужчине, он превратил Президентскую обитель в укрепленный форт. Более того, - поверь и возрыдай! - организовал отряд из преданных ему мексиканских дворовых! Организовал - и вооружил их! Чистейшей воды подлость по отношению к политической оппозиции. Он дошел до того, что выгнал взашей свою охрану из Вольных техасских стрелков. Дескать, у него нет гарантий, что они его не прикончат. Что, конечно, святая истина, да только не для упоминания вслух.
- Мы к нему едем?
- Нет, ты все перепутал, Черепуша, хотя его обитель и здесь, в Далласе, где вершатся все важные дела. Нет, мы направляемся на ранчо Коттона Буи Ламара, губернатора штата Техас, иными словами, губернатора штата-прародителя величайшей нации мира. И никаких сношений с гнусным вооружающим мексов тираном Лон-гхорном Элиджей Остином, текущим главой указанной величайшей нации!
- Вы надеетесь нанести ему поражение на следующих выборах? Эльмо покачал головой и причмокнул.
- Нет, Черепуша, в процессе обретения истинной свободы мы давно отбросили демократическую фантасмагорию. Нематериальным плебейским голосам мы предпочли материальную, ритуально удобную благородную пулю, и вот ее-то Лонгхорн Э.О. трусливо отказывается принять. А поданные против голоса скатились бы с него как с гуся вода.
Тем временем гусеницы транспортера, копыта ослика, нагормо-ненный конь и шесть стертых ороговевших мексиканских подошв уже влекли нас к совершенно иной панораме. Металл, стекло, пластмассы остались позади, а в отдалении поднимался настоящий лес крохотных хижин, обитых и окаймленных яркой пестротой. Видимо, цветами, подумал я с приятным удивлением. Между ними и нами находился целый город с тесно расположенными пастельных тонов постройками - светло-лиловыми, голубыми и розовыми, - но слишком миниатюрными даже для мексиканцев. И тут я понял, что передо мною кладбище.
Между бледно окрашенными жилищами мертвых навстречу нам ковыляла, опираясь на длинный посох, фигура, подобно мне закутанная в плащ, но оранжево-желтый. Ростом она была около пяти футов, а под капюшоном пряталась одна чернота. Внезапно экзоскелет ожег холодом мою кожу под мешкостюмом. Я остановил транспортер и сел прямо.
- Мексо-Сити, - выразительно объяснил Эльмо.
С усилием я оторвал взгляд от фигуры, которая пугающе его притягивала. Впереди - с двух сторон окаймленная кладбищем, с третьей - нашей улицей, а сзади - сооружением из пастельных арок, которое я счел церковью, - поднималась даже еще более живописная металлическая конструкция, состоящая из большой круглой площадки в десяти футах над землей, куда вело несколько лестниц. Ее осенял колышущийся балдахин, опирающийся на стройные радужные колонны десятиметровой высоты.
Быстрым кивком Ла Кукарача подтвердила, что я отгадал правильно - это была музыкальная эстрада, место нашего вечернеат свидания.
Но взыгравший во мне романтик оледенел, едва мои глаза обратились на приближающуюся закутанную фигуру. Я по-прежнему не мог различить лицо под капюшоном и спросил себя, кажется ли его внутренность такой черной из-за яркого солнечного света или
же?..
- Вот идет проклятущий черномазый дзен-буддист из одной проклятущей береговой анархии - скорее всего из Калифорнии, где черные возобладали со времени удачного покушения на Рональда Третьего, - сказал Эльмо. - Хотя их дзены - настойчивые психи и вечно бешено протестуют, и клянчат милостыню, и самоподжигаются, мы разрешаем им свободно странствовать в пределах Техаса по великой своей терпимости. И, - он понизил голос, - по дипломатическим соображениям.
Теперь я различил под капюшоном искаженное гневом, почти чернильно-черное лицо с щелочками глаз. Благодаря смешанным бракам такой цвет кожи уже не встречается ни в Мешке, ни даже в Циркумлуне.
Часть моих опасений рассеялись. Но только часть.
Дзен-буддист остановился в двух метрах от меня. Теперь, когда он перестал хромать и выпрямился, то подрос еще на целый фут. Из-под мохнатых бровей сверкнули огромные сумасшедшие глаза, точно две налитые кровью луны, Меня сковала исходившая от него невидимая сила.
- О белая грязь с неба! - проскрипел он. - Восстань и прими на плечи свою карму.
Я нервно откашлялся.
Ухватив свой посох двумя руками, он совершенно неожиданно ударил меня по голове. Мой титановый головной убор отозвался довольно звучным "ба-ам!" Я остался цел и невредим, но был оглушен, растерян, испуган.
- Восстань, приказываю тебе, о жалкое творение из плоти и металла, гнусное порождение беломазого и машин! - вскричал он. -
Восстань и прими великую судьбу, коей ты вовсе не достоин! - И занес посох для нового удара. Я чувствовал, что не в силах защищаться.
Ла Кукарача била ослика пятками, торопясь к нам, но тут плечи фигуры обвил бич Эльмо. Раздался треск, сопровождавший бледно-голубую вспышку, и буддист упал, грозя кулаками и изрыгая невнятные слова.
Вновь ловко щелкнув бичом, Эльмо обвил его гибкий конец вокруг посоха, дернул на себя, ухватил могучей лапищей и метнул словно копье в глубину кладбища, а потом принялся выбивать бичом искры возле извивающегося тела.
- Проваливай, непотребный сын Нирваны, либо я поджарю тебя, прежде чем ты успеешь облиться бензином и поджарить себя сам! - взревел он.
Буддист кое-как поднялся на ноги и заковылял между могильными памятниками, опираясь вместо посоха на судорожно вытянутую руку и злобно оглядываясь через выпачканное плечо.
- Что он такое говорил? - спросил я голосом, который от тревоги повысился почти до баритона.
Эльмо пожал плечами.
- А, эти паршивые дзены только так и разговаривают. Судьбы, кармы, перевоплощения - других-то слов и не знают! Беда в том, что они завели манеру лупить людей по головам - для подкрепления своих дурацких утверждений, если им верить. Твое счастье, Черепуша, что на тебе полушлем. Я бы отправил этого чокнутого в участок, да только у нас нет времени.
- Черный умалишенный, сеньор Ла Крус, - добавила моя милочка. - Пыль под вашими ногами. Забудьте про него.
- Но откуда он знает, что я из космоса?
Эльмо опять пожал плечами и сморщил огромную физиономию.
- У этих черных есть свои способы раздобывать сведения, - признал он.
- Кроме того, он знал, что под плащом и капюшоном я состою из плоти и металла.
- И то верно. Тут, пожалуй, надо бы разобраться. Лапонька, свяжись с Гонсалесом и компанией, выясни, что на уме у этого черномазого. Доложишь дома.
- Ага! Так я и знала, - воскликнула моя милая, и ее черные глаза вспыхнули от негодования, то ли подлинного, то ли притворного. - Я знала, что вы опять найдете предлог не взять меня на ранчо губернатора. Вы боитесь, что моя смелость поставит вас в неловкое положение?
- Послушай, Лапонька…
- Или опасаетесь, что вышестоящий захочет выменять меня у вас, и вам не достанет духа ему отказать?
- Лапонька! Отправляйся без разговоров, не то я поставлю тебя на кон в следующий же раз, когда сяду играть в покер.
- Договорились! А им придется послать на склады девушек в
Сьюдад-Мехико или в Новый Орлеан, чтобы поставить что-то равноценное! Педро, Пабло, Паблито! Vamanos!
[11]
Ла Кукарача повернула ослика в сторону кладбища, трое согбенных побежали за ней, но она уделила мне еще один сверкающий взгляд и тремя пальцами постучала по приятной выпуклости с левой стороны груди, намекая на чувства органа, сокрытого внутри.
- Черепуша, мы зря тратим время, - сказал Эльмо. - Ты попривык к своей повозочке, так что давай прибавим ходу!
Он снял колоссальную шляпу, дважды описал ею круг над головой, завопил "ки-и-ию-пии!" и пустил своего коня тяжеловесным галопом.
Скрипнув зубами, что я умею делать с большой выразительностью, я нажал на кнопку максимальной скорости у локтя и покатил за ним, слегка подпрыгивая на моем ложе. Когда ноздря в ноздрю мы пронеслись мимо эстрады, уныние, овладевшее мной при появлении оранжево-желтого буддиста, рассеялось полностью. Мой дух взыграл. Я выполню миссию, которая привела меня на Терру, да-да! И уж конечно, хорошенько запомнив наш дальнейший путь, я вернусь сегодня к восходу луны на романтично расцвеченное кладбище, даже если мне придется присобачить к экзоскелету реактивный двигатель!
Глава 3. РАНЧО ГУБЕРНАТОРА
Техас - это блуждающая драная лента белого фашизма, без особого успеха разделяющая бездирективные черные демократии и хиповые республики Флориды и Калифорнии, занимая при этом не более 2% территории Северной Америки. На два цента обожравшейся, духовно разбомбленной обывательщины!
"Африканская Америка" Букера Т.Нкрумы, Та-скеджи, Институт Буду и Политехническая библиотека.
Техас - это безмятежный сверхштат, протянувшийся от экватора до Сибири. Окаймленный мелкими беспорядочными черными анархиями на задушенных водорослями побережьях, он вдохновляет и благостно контролирует верхнюю половину Нового Света.
"Континент Единственной Звезды" Сэма Хьюстона Липински, Техасский университет при "Миннеаполис-Пресс"
Мой экзоскелет подчинялся миоэлектрическим импульсам безупречно, и, ускорив последние шаги, я вступил в парадное патио губернаторского ранчо "Дивный Сюрприз", заметно опередив Эльмо, а также семенящих дворовых слуг в лиловых штанах до колен и лиловых куртках с галунами, но босых, как Гонсалес и компания. Они высыпали двумя конвергирующими толпами из мексодверей по сторонам грингодвери.
Тут я остановился и выпрямился во весь рост, чтобы дать им возможность неуклюже сгрудиться за моей спиной. Я научился перехватывать эффектный выход у других актеров еще до того, как начал играть Тома Сойера, Странного Джона, Джонни Кросса и маленького лорда Фаунтлероя.
Когда Эльмо приступил к представлениям внезапно угасшим и даже неуверенным тоном, я почти перестал его слушать и быстро огляделся, не шелохнув ни единым экзоскелетным шарниром.
Я находился на обширной площадке с небом вместо потолка, с трех сторон обнесенной металлическими многоцветными стенами в четыре этажа высотой и вымощенной еще более пестрыми мозаичными узорами из отшлифованных минералов - возможно, мрамором из разных каменоломен. С четвертой стороны в некотором отдалении виднелось несколько деревьев и много узких башен в форме срезанных крокусов. Две из них были в пять раз выше остальных, соответственно шире и выглядели заметно поновее. Все они отбрасывали длинные предвечерние тени.
Ближе - кончаясь метрах в двадцати от того места, где я стоял - простирался обширный колышущийся прямоугольник, в котором отражалась небесная синева. "Если это вода, - подумал я, - то ее должно хватить на целое озеро!" Во всяком случае, ее было много больше, чем в главном плавательном объеме Циркумлуны. Над ней на ажурной опоре торчала длинная широкая доска, и мне вспомнились пиратские истории - про пленников, которых заставляли "ходить по доске".
Совсем близко, каждый на отдельном многоподушечном ложе с низкими столиками по обеим сторонам, располагались пятеро техасцев мужского пола, одетых более элегантно - и уж во всяком случае более аккуратно, - чем Эльмо, все с благородными рублеными лицами обитателей Дальнего Запада середины XIX века. (Говорят, что разделы земных искусств в видеотеках Циркумлуны и Мешка заметно богаче земных.) Как и у Эльмо наиболее внушительной частью их фигур были ноги - для того, чтобы поддерживать при шести лу-награвах массу, соответствующую восьмифутовому росту, требуются мощные опоры.
У всех в руках - или рядом на столиках - были стаканчики с янтарной жидкостью, почти все курили длинные тонкие сигареты. Вокруг бесшумно сновали дворовые, прислуживая им. В воздухе стоял запах разогретой пластмассы.
Полулежащих техасцев окружала аура власти, более впечатляющая, чем красивая внешность; им были присуши те или иные поведенческие сдвиги, которые сопутствуют обладанию властью. Самый ближний сжимал в согнутых трубочкой пальцах стопку блестящих желтых кружков и позвякивал ими в ритме вальса. Другой, подсунув под белоснежную рубашку три пальца, почесывал солнечное сплетение. У коротко подстриженного лицо дергалось от семисекундного тика, который, казалось, вот-вот заставит выпасть из его левого глаза большой монокль.
Я с одобрением заметил, что, слушая Эльмо, они смотрели на меня.
- …и у него большие интересы в горнодобывающей промышленности Северного Техаса, - закончил Эльмо к большому моему раздражению. Болтливый гадальщик на кофейной гуще! (Впрочем, первым распустил язык я, когда приходил в себя после усыпления.)
Спокойным жестом я снял плащ с капюшоном и уронил его на ближайшего из дворовых слуг. Плащ окутал его с головы до ног, но я даже не взглянул, как он будет из него выпутываться.
С еле заметным поклоном я медленно поворачивал лицо, словно панорамирующую камеру, озирая полулежащих техасцев, и неторопливо произносил самым низким своим голосом на пределе слышимости с нервотреплющими субтонами:
- Могущественные, мудрые вельможи, властители мои! Явился я, чтоб принести привет вам из внеземной вселенной.
(Отец, указывая на бешеное человеческое тщеславие, присущее всему нашему виду, - я и сам не свободен от некоторого самодовольства - рекомендовал мне: "Кидай лесть лопатой, Кристофер, и не стесняйся заимствовать побольше у бессмертного Барда. Он ведь сам заимствовал направо и налево".)
Мой бас и гордая солдатская осанка произвели на техасцев сильное впечатление. Безошибочный сценический инстинкт надоумил меня воспользоваться вступительной строкой из речи Отелло, великого венецианского полководца.
Затем я поклонился чуть-чуть ниже - но только чуть-чуть! - человеку, к которому первым обратился Эльмо.
- Губернатор Ламар, -сказал я, - ваше превосходительство, я приношу вам особые приветы от Циркумлуны и Агрегата Воздушных Объемов! - И поглядел на него властным взглядом.
Словно загипнотизированный (кто знает всю меру моих сил? Во всяком случае, не я), губернатор медленно поднялся на ноги, сняв две недвижимые пылинки со своего темного пиджака - это была его особая привычка. Он был наиболее худощавым из всех и выглядел чуть более исполненным достоинства.
- Мистер Ла Крус, - сказал он, - меня очень огорчают неудобства, которые причинил вам плохо осведомленный пилот - быть может, он счел Даллас единым космопортом для всех частей нашей обширнейшей страны, что понятно, но я рад возможности приветствовать вас в Техасе. Мы встречаем не так уж много космовиков, сэр… - Он прервал свою речь, чтобы большим и указательным пальцами снять что-то невидимое с рукава.
- А я, сэр, - подхватил позвякиватель золотыми монетами, поднимаясь на ноги вслед за Ламаром, - Атом Билл Берлсон, говорю вам: "Добро пожаловать в Даллас" в качестве мэра такового. - Его серые глаза осмотрели меня с головы до ног. - Прошу прощения, сэр, но я еще не видел человека, столь худощавого… нет, еще раз прошу прощения, столь испитого, как вы, и тем не менее пребывающего в мире живых. Мы слышали о жутких пытках, которым предаются интеллектуально пьяные заправилы Циркумлуны, от чьей ти-
рании, полагаю, вы бежали, но мне в голову не приходило, что простое морение голодом на протяжении лет… или десятилетий… Я поднял руку, прерывая его речь, и произнес напевно:
- Имея в своем распоряжении энергию и массу, пусть самую минимальную, человек способен приспособиться к выживанию в любой среде. В нагреваемом солнцем нуль-граве, то есть в невесомости, потребность в мышцах и жире крайне мала. Мы становимся худяками или жиряками или накачиваем большую мускулатуру с помощью безгравных упражнений в зависимости от темперамента - эстетического, пикнического или атлетического. Я, сэр, как вы видите воочию, принадлежу к худякам. Однако я не понял, почему вы упомянули тиранию. Циркумлуна и Агрегат Воздушных Объемов представляют собой технократические демократии.
Кто-то еще из власть имущих спросил, не вставая:
- Согласно нашим сведениям Циркум и Мешок были населены только длинноволосыми. Ну, я человек простой и говорю прямо. Вы - один из них, мистер Ла Крус?
Говорил самый дюжий и самый толстоногий из них всех, чья особая привычка заключалась в том, что он выдавливал между большим и указательным пальцами черный цилиндрик, который удлинялся до двух дециметров и сокращался почти в ничто, не меняя диаметра. Странная игрушка… Но мне следовало ответить на его вопрос.
- Пусть моя бритая макушка послужит вам ответом, мистер…
- Я не счел нужным упомянуть про белокурый по плечи парик у меня в багаже и поглядел на техасца властным взглядом, который не подействовал: во всяком случае, он не встал.
Подал голос еще один невстающий - чесатель брюха, с которым, как я теперь осознал, о чем-то пошептался Эльмо.
- Вроде бы у тебя есть капиталовложения в горную промышленность Северного Техаса, приятель? - Он продолжал почесываться. - Но с кем ты?
- Сам по себе, - тотчас ответил я, пожимая плечами. - Ну, и, конечно, я весьма обязан мистеру Эрпу, который любезно позаботился обо мне в космопорту.
- Вот-вот, - поспешил подтвердить Эльмо, тоже словно оправдываясь. - Святая правда, как открытые карты в покере.
Я бросил на него свирепый взгляд. Однако он только обиженно уставился на меня. Хотя Ламар понял смысл моего взгляда.
- Разумеется, никому из нас в голову не придет поставить под сомнение слова мистера Ла Круса, - произнес он торжественно. - Кстати, мне следовало бы представить… - Но он умолк и принялся подозрительно отскабливать кончиками ногтей краешек идеально острой складки своих брюк, где не было даже намека на пылинку.
- И никаких капиталовложений в горную промышленность, - поторопился я сказать, - у меня нет. Мистер Эрп неверно понял мои слова. В Амарильо-Кучильо мне надо уладить одно старинное семейное дело, и ничего больше.
- Дело чести? - вкрадчиво спросил Ламар, и глаза у него заблестели. Как и у позвякивающего золотом Берлсона. Но Чесатель не дал мне ответить.
- А ты неверно понял мои слова, приятель, - гаркнул он. - Я спросил, с кем ты, не в смысле, кто тут с тобой и прочее, а просто: с кем ты!
- Боюсь, мне не совсем ясно, - вежливо сказал я. - Когда? Где?
- Да где угодно. И в любое время. А лучше всего теперь. С кем
ты?
Я поглядел вокруг довольно беспомощно, но с мужественно веселой улыбкой, рассчитанной на завоевание симпатий зрительного зала.
- Какая-то шутка, джентльмены? - спросил я наконец.
- Вовсе не шутка, - отрезал Чесатель прямо-таки злобно, но тут же взял себя в руки и принялся втолковывать терпеливо, словно умственно неразвитому ребенку: - Ну, вот я, до того как стал шерифом графства Даллас, был с электрокомпанией "Литтлтон и Ламар", а перед тем со "Шпионикой" Ханта, и так далее. Каждый техасец мужского пола, чего-то стоящий, всегда с той или иной компанией, если он не на государственной службе. А тогда он с правительством.
- Понимаю, - сказал я. - Ну, так я - в качестве актера-премьера - с труппой на паях "Сферический театр Ла-Круса".
- Служитель Мельпомены! - вскричал Ламар. - Моя дочь будет…
- На паях! - воскликнул Берлсон, грохнув своими золотыми, точно цимбалами. - То есть вы выпускаете акции, сертификаты…
- Ла Круса! - перекрыл его выжиматель черного цилиндра. - Так она ваша собственная? Но я точно знаю, что на Циркумлуне - сплошной коммунизм.
- Джентльмены! - Я вежливо понудил их умолкнуть, прибегнув к самому низкому регистру моего голоса, и торопливо объяснил: - Да, я актер шекспировского репертуара в невесомости. Термин "на паях" мы употребляем в старинном театральном смысле, означающем, что у каждого свое амплуа, хотя некоторые из нас заметно многостороннее, чем подразумевает это слово. Владелец же труппы - мой отец, хотя это по-своему кооператив и…
- Семейное предприятие, э?
- Да, - ответил я Черному Цилиндру. - И у нас в космосе существует собственность. Нередко частная. Если предметы и процессы никому не принадлежат и никем не ценятся, то кто о них позаботится, мистер..?
И вновь мой намек пропал втуне. На этот раз из-за последнего из полулежащих - владельца монокля. Все это время он пристально следил за мной, точно школьник, которому не терпится продекламировать стихи или показать фокус, непрерывно ерзал на своем ложе и так морщил лицо вдобавок к тику, что я каждый раз поражался, почему круглое стеклышко, превращавшее его левый глаз в совиный, не вылетает наружу.
Теперь, точно не в силах больше совладать с собой, он вскочил на ноги и кинулся в мою сторону, а облаченные в лиловое слуги ша-
рахнулись вправо и влево, очищая ему дорогу. Он остановился передо мной и, пригибаясь и выпрямляясь, обозрел мой экзоскелет. Его пальцы порхали над ним не прикасаясь. Последнее, возможно, потому, что я выпрямился и, сложив руки на груди, посмотрел на него неодобрительно.