Лезер Стивен. Жесткая посадка

   — Это твой сын, — твердо произнесла Мойра. — Он на первом месте.
   — Конечно, на первом. Не надо мне напоминать, что я должен ценить больше всего.
   — Кому-то все-таки надо это сделать, — возразила Мойра. — Военную службу ты всегда ставил выше семьи, да и в полиции мало что изменилось.
   — Я ушел из армии ради Сью, — тихо промолвил Шеферд.
   Ему не хотелось ввязываться в спор, тем более что он уже тысячу раз ссорился из-за этого с женой.
   — Она хотела, чтобы у тебя была нормальная работа. А не похождения тайного агента, который занимается бог знает чем.
   — Ей не следовало сообщать тебе, чем я занимаюсь. Какой смысл работать под прикрытием, когда люди кричат об этом со всех крыш.
   Мойра мрачно взглянула на него.
   — Похоже, ты так и не понял, Дэниел, что семья важнее всего. Сью ничего от меня не скрывала.
   Шеферд знал, что Сью скрывала от матери множество вещей. Как они занимались любовью в ванной, когда Мойра и ее муж сидели внизу и смотрели «Жителей Ист-Энда». Про уплотнение, которое он нашел у нее у груди, и о том, как потом Сью несколько недель не могла спокойно спать, пока врачи не признали опухоль доброкачественной. Шеферд знал, что на свете нет ничего важнее семьи, но Мойра не понимала, что он и был для Сью семьей. Он и Лайам.
   — Это очень важная работа, Мойра.
   — Но ты на нее не вернешься, верно?
   — Все не так просто.
   — Нет, нет! — воскликнула она. — Все очень просто. У тебя есть выбор — работа или сын.
   Шеферд взялся за голову.
   — Мойра... — пробормотал он.
   — Сью еще не успели похоронить, а у тебя на уме уже одна работа. Ты подсел на адреналин, вот в чем дело. Мы говорили Сью — если свяжешься с десантником, не жди ничего хорошего. Все вы одинаковые. Вам нужна опасность, смертельный риск. Этим ты занимался в САС, то же делаешь и сейчас. Точь-в-точь как наркоман — главное, получить дозу.
   — Это несправедливо.
   — Конечно, несправедливо. Ставить свою работу выше благополучия сына — и ради чего? Деньги тут ни при чем, правда? За то время, что ты проводишь вне дома, можно больше заработать на заводе. — Она кивнула на комнату. — Посмотри! Та же мебель, что и в Херефорде. Том и я купили вам кровать и гардероб. А ваш ковер — через него видно пол. Не знаю, что ты ценишь в своей работе, но явно не высокую зарплату.
   — Дело не в деньгах!
   — Еще бы. Получить кайф, вот чего ты желаешь.
   — Я хочу изменить мир к лучшему. Сделать его немного безопаснее.
   Мойра хрипло рассмеялась.
   — Неужели? По-твоему, за последние двадцать лет мир стал безопаснее? Я так не думаю.
   — Он был бы гораздо хуже, если бы мы не выполняли свою работу, — возразил Шеферд, но сразу усомнился в своих словах.
   Большая часть его работы состояла в том, чтобы ловить наркодилеров и уличных торговцев зельем, однако количество поступавших в страну наркотиков с каждым годом возрастало. На месте одного преступника, которого он сажал за решетку, появлялись двое новых. Но Джералда Карпентера нельзя было просто отпустить. Не важно, кто придет вместо него, — он не должен уйти безнаказанным после того, что натворил. Мойра хотела что-то сказать, но Шеферд остановил ее, подняв руку.
   — В тюрьме есть человек, — продолжил он, — который заслужил пожизненное заключение, но ситуация складывается так, что он может выйти на свободу. Он ввез в страну отравы на несколько миллионов фунтов стерлингов и убивает всякого, кто встает у него на пути.
   — Если он в тюрьме, значит, с ним все кончено?
   — Не совсем. Его взяли с поличным, но одно дело арестовать, и совсем другое — вынести приговор. Он сидит в предварительном заключении и ждет суда. И при этом устраняет свидетелей, избавляется от улик, старается непременно выбраться на волю. Я — последняя линия обороны, Мойра. Если я выйду из игры, он свободен.
   — Неужели все так плохо?
   — Он убил тайного агента, моего друга. Застрелил его на глазах у беременной жены.
   — Это не твоя проблема.
   — Тогда чья это проблема, Мойра? Если я ничего не сделаю, то кто?
   — Ты не единственный полицейский в стране. Пусть кто-нибудь другой подставляет себя под пули.
   — Для других нет времени. Я не могу объяснить тебе, чем занимаюсь, но без меня это дело рухнет. Мы не успеем подключить новых людей. Если я уйду, ему все сойдет с рук. Включая убийство.
   — Ты твердишь одно и то же — он сделал то, он сделал это, он убивал людей. Но если вам все уже известно, почему бы просто не предъявить ему обвинение и не покончить с ним?
   — Потому что сейчас иные времена, — ответил Шеферд. — У этого парня лучшие адвокаты в стране. Одна ошибка, один неверный шаг, и они вытащат его из тюрьмы. Мы должны действовать наверняка.
   У Мойры опустились плечи. Она внезапно словно постарела на десять лет.
   — Мне нужна твоя помощь, — объяснил Шеферд. — Я хочу, чтобы ты пока позаботилась о Лайаме.
   — Никто не заменит ему отца, — пробормотала Мойра, но в ее голосе уже не звучала прежняя убежденность.
   — Я скоро вернусь. Просто дай мне немного времени для решения проблемы.
   — Сколько тебе нужно?
   — Несколько недель. Как только дело передадут в суд, моя миссия кончится. А если я выясню, как он связывается со своими людьми на воле, то освобожусь еще раньше. Оставайся здесь, хорошо? Ты единственный человек, кому я могу доверить Лайама.
   Мойра смерила его взглядом.
   — Надеюсь, с уголовниками ты притворяешься лучше, — усмехнулась она. — Думаешь, я растаю от пары ласковых слов? Это могло сработать со Сью, но не со мной.
   — Я серьезно, — произнес Шеферд. — Лайам плохо знает моих родных. Он почти не видел моего брата, и я редко возил его к родителям. Вы с Томом самые близкие для него люди. Ты можешь подумать, что я опять пытаюсь тебе льстить, но клянусь, это чистая правда.
   — Вряд ли я оставлю Тома одного.
   — Пусть приезжает сюда.
   — У него тоже работа. Такая же, как у тебя.
   — Возьмите Лайама к себе.
   — А школа?
   — Ничего страшного, если он пропустит месяц-другой. Кроме того, в Херефорде тоже есть школы. Для него будет даже лучше, если он временно сменит обстановку.
   — Чтобы тебе было удобнее опять удрать из дома? — Мойра вздохнула. — Я устала с тобой спорить. Мы с Томом позаботимся о мальчике, пока ты не почувствуешь, что созрел для роли отца. — Она резко встала с дивана. — Я иду спать. Во сколько ты завтра уедешь?
   — Не знаю. Очевидно, в середине дня.
   — Я приготовлю обед. Собиралась сделать жаркое, но Лайам хочет рыбные палочки.
   — Отлично.
   Мойра ушла, оставив Шеферда допивать виски с водой. Он вытянул ноги и тяжело вздохнул. Ему казалось, что тюрьма находится за миллион миль отсюда, и он чувствовал, что готов бросить ко всем чертям свою работу, предоставив разбираться с Карпентером кому-нибудь другому. Подключать новых людей уже поздно, это правда, но и Мойра была недалека от истины, обвинив его в том, что он подсел на адреналин. В глубине души он мечтал сразиться с Карпентером и поставить свою жизнь на карту, как много раз случалось раньше. Шеферд сознавал, что по-настоящему живым он ощущал себя лишь во время битвы, когда встречался с врагом лицом к лицу и знал, что один из них должен умереть, поскольку в бою не может быть двух победителей и если он не убьет противника, тот уничтожит его. Работа тайного агента была иной, но она вызывала в нем те же эмоции. Ничто не могло сравниться с упоением победы, когда один из его подопечных уходил в наручниках, не догадываясь, где он прокололся, а Шеферд знал, что это произошло благодаря ему и только собственные силы и способности — вместе с толикой удачи — вознесли его в этот день на пьедестал. По всей стране за решеткой сидели множество мужчин и женщин, которых Шеферд лично посадил в тюрьму, и они, словно живые трофеи, свидетельствовали о его триумфах. Шеферд осушил бокал, сходил в кухню и наполнил его снова. Интересно, чем сейчас занимается Карпентер? Наверное, лежит на койке и слушает радио. Может, что-нибудь читает. Или планирует свой следующий ход. Размышляет о том, что будет делать, когда выйдет на свободу, как потратит свои миллионы.
   — Человек предполагает... — пробормотал Шеферд и поднял бокал.
   Если он все сделает правильно, планы Карпентера превратятся в дым и остаток своей жизни он проведет в тюрьме, даже не зная, кому этим обязан.

* * *

   Джейсон Ли сидел за столом, когда дверь в его камеру открылась. Он нахмурил брови. До ужина оставалось еще полчаса. Потом Ли вспомнил, что сегодня может вернуться сосед, и обернулся, ожидая Макдоналда. К его удивлению, на пороге стоял Эрик Магоуэн, один из раздатчиков на кухне. Он держал в руках целлофановый пакет с провизией. За его спиной возвышался кто-то из надзирателей, но Л и не рассмотрел его лица.
   — Это не мне, приятель, я сегодня без гроша, — сказал Ли.
   Он откинулся на стуле, пытаясь разглядеть лицо охранника, но по-прежнему видел лишь его черные брюки и белое пятно рубашки. Трудно было определить, мужчина это или женщина.
   — Бери, — буркнул Магоуэн и швырнул ему пакет.
   Ли поймал его на лету. Три пачки лапши. Две плитки шоколада. Банка кофе. Ли не мог заказать такое пиршество. Это плата от Карпентера.
   Магоуэн ушел, и надзиратель запер дверь на ключ. Ли посмотрел на пакет. Он знал, что Карпентер ничего не дает просто так. Теперь ему придется присматривать за соседом. Если на Макдоналда будет какой-то компромат, а Л и его прозевает, — да поможет ему Господь.

* * *

   Шеферд проснулся и перевернулся на другой бок. Он почувствовал запах духов Сью и, бормоча ее имя, потянулся к противоположной стороне кровати, но рука наткнулась на пустую подушку. Реальность окатила его холодной волной, и Шеферд сжался в комок, вспомнив обо всем, что произошло. Ему приходилось видеть смерть многих людей, на его глазах погибали друзья, но ничто не могло сравниться с потерей любимой женщины.
   Однажды Шеферда с ног до головы залило кровью капитана, которому и афганской пустыне оторвало голову, и он тащил тело, пока снайперская пуля не ранила его самого в плечо. Он видел, как во время учений на Борнео молодой десантник умер от укуса змеи из-за глупой ошибки медиков, положивших ему в рюкзак не то противоядие. Десантник скончался в вертолете всего в десяти минутах от госпиталя, его спина выгнулась, как колесо, и на губах выступила кровавая пена, но Шеферд до последнего мгновения держал его за руку и уверял, что все будет хорошо. Когда они лазали по скалам на берегу Уэльса, один из курсантов взял на себя слишком много груза, сорвался вниз и разбился насмерть — еще одна нелепая ошибка, стоившая человеческой жизни. Но в смерти товарищей и сослуживцев был хоть какой-то смысл: они защищали свою страну, а за это иногда приходится дорого платить. Как и любой солдат, Шеферд знал, что смертельный риск является частью его профессии. Позже, оказавшись в рядах полиции, он тоже понимал, что столкнется с насилием и смертью. Но гибель Сью была совершенно нелепой. Обычный дорожный инцидент, две столкнувшихся машины — и вот Лайам лишился матери, Том и Мойра потеряли дочь, а Шеферд остался без жены.
   Он повернулся на живот, зарылся лицом в подушку и вспомнил, как в последний раз встречался с Сью. Комната для посещений, он со своим дурацким жетоном на груди, ее старый шерстяной жакет и голубые джинсы, маленький золотой крестик на шее, неприятный разговор о том, когда он выйдет из тюрьмы. Шеферд помнил каждое сказанное ею слово, все ее жесты, выражение глаз, то, как она постукивала ногтем по столу и бросала раздраженные взгляды на охранников, словно они были виноваты во всех ее проблемах. Это было тяжелое воспоминание, наполнявшее его горечью и стыдом. Будь он тогда дома, вместе с Сью и сыном, ему пришлось бы вести Лайама в школу и, вероятно, он успел бы раньше нажать на тормоза, но даже если бы не успел, если бы врезался в тот грузовик, пусть лучше погиб бы он, а не Сью. Мойра права. В мире хватает полицейских и без Шеферда, множество людей в любой момент могли бы занять его место, но у Лайама была только одна мать, и ее уже никем не заменить.
   Шеферд начал ругаться в подушку, он ругался самыми грязными словами, какие знал, однако сознавал, что его гнев бесполезен. Ему некого винить, и мстить тоже некому. Он повернулся на спину и уставился в потолок. Сделанного не воротишь. Надо играть с той картой, которая тебе досталась, даже если на руках одни шестерки.
   Шеферд принял душ и спустился в кухню. Мойра в белом халате Сью готовила кофе.
   — Ты не возражаешь? — спросила она, кивнув на свой наряд. — Просто я...
   Мойра не закончила фразу, но Шеферд понял, что она хотела сказать. От халата пахло Сью, ее духами, ее потом, ее жизнью — надев его, Мойра словно немного продляла существование дочери.
   — Я знаю, — промолвил Шеферд. — Это как будто она ненадолго вышла и вот-вот вернется.
   — Она мне снилась сегодня ночью. Я почти не спала, но потом заснула и увидела во сне, как она вернулась, потому что произошла ужасная ошибка и в машине погиб другой. — Она грустно усмехнулась. — Глупо, правда?
   Шеферд так не считал. Ему тоже приснилась Сью: она объясняла ему, что выполняла для Сэма Харгроува какое-то особое задание, настолько секретное, что не может о нем рассказывать, но теперь все кончено и больше она у него не работает. Даже во сне Шеферд понял, что это звучит неправдоподобно, и начал просыпаться. Он хотел удержать сон, но Сью все равно ускользнула от него, и он проснулся окончательно, продолжая ее звать и стараясь вернуть обратно.
   — Я схожу в магазин, куплю продукты для обеда, — сказала Мойра.
   — А я свожу Лайама в парк.
   — Ты не станешь бриться?
   — Не могу. Это часть моей роли.
   Шеферд поднялся на второй этаж и сел на кровати рядом с сыном. Лайам спал, обняв подушку, на щеках у него засохли слезы. Шеферд погладил его лоб.
   — Пора вставать, малыш.
   Лайам сонно повернулся на бок.
   — Ты дома? — спросил он.
   — Конечно, дома, — ответил Шеферд.
   Лайам широко раскрыл глаза, и Шеферд понял, что в первый момент он забыл о произошедшем, но теперь все вновь нахлынуло. Шеферд лег на кровать и обнял сына.
   — Все в порядке, — прошептал он ему в ухо. — Все будет хорошо.
   — Мама умерла.
   — Да. Но она смотрит на тебя.
   — В раю?
   — Да, в раю.
   — Я тоже хочу быть вместе с ней.
   — Пока тебе рано отправляться в рай. Ты должен остаться со мной и бабушкой.
   — Это нечестно.
   — Знаю, что нечестно.
   — Она правда в раю, папа?
   Шеферд крепче сжал сына.
   — Конечно, — ответил он. — Она теперь с Иисусом, и Иисус заботится о ней.
   Шеферд в это не верил. Сью была мертва. Ее тело лежало где-то в морге, и его готовили к похоронам или кремации. Она не сидела на облаке с арфой и не смотрела на Лайама с небес. Сью умерла, и Шеферд тоже когда-нибудь умрет. Но его вера — это одно, а то, что Шеферд хотел внушить Лайаму, — совсем другое. Когда сыну было три года, он поспорил с женой, решив просветить ребенка, что никакого Санта-Клауса не существует. Он говорил, что Санта-Клаус просто рекламная выдумка и если не скажут об этом мальчику, то будут обманывать его вместе с остальными. Сью не соглашалась и настаивала, что дети имеют право на фантазии. Шеферд уточнил, нужно ли включать сюда и Бога, и она ответила ему ледяным взглядом. Жена выиграла спор, и лишь в школе, когда приятели прочистили ему мозги, Лайам перестал верить в румяного старичка в красном балахоне. Шеферд ставил Бога на одну доску с Санта-Клаусом, но не хотел доводить ребенка до отчаяния, объяснив ему, что на самом деле никакого рая нет и он больше никогда не увидит свою мать.
   — Я люблю тебя, мамочка! — воскликнул Лайам. — Не забывай меня! — Потом он спросил: — Она меня слышит, папа?
   — Конечно, слышит. Слышит и любит.
   Лайам прижался к нему.
   — Тебя я тоже люблю, папа.

* * *

   Джералд Карпентер прибавил звук на стереосистеме. Он слушал новости по четвертому каналу, но даже в наушниках до него доносился громкий рэп, громыхавший в нижней камере, а также хлопанье дверей, стук бильярдных шаров, возбужденные голоса и взрывы смеха — звуки, наполнявшие тюрьму в свободные часы, когда заключенным полагалось общаться друг с другом. Впрочем, и когда заключенных разводили по камерам, в блоке не наступало полной тишины. Даже посреди ночи где-то играло радио, слышались приглушенные разговоры, храп, скрип ботинок проходившего по площадке надзирателя, звяканье ключей. Лежа с закрытыми глазами, Карпентер продолжал чувствовать и понимать, где находится. Невозможность контролировать обстановку — одна из самых серьезных проблем в тюрьме. Он надеялся, что деньги и связи сделают его пребывание здесь недолгим. Трудно представить что-либо хуже, чем длительное заключение за решеткой, где все действия контролируются людьми, считающими тебя чем-то вроде запертого в клетку зверька, которого надо периодически выгуливать и кормить.
   Карпентер глубоко вдохнул и постарался расслабиться. Он начал думать о жене и сыне, о прогулочном катере, на котором они катались у Малаги, загорая на солнце и вызывая завистливые взгляды столпившихся на пристани туристов; Бонни, сидевшую на лошади и чертовски привлекательную в бриджах и сапожках; самого себя, заходившего в местный паб, угощавшего всех выпивкой и болтавшего о футболе с парнями, не имевшими понятия о том, чем он зарабатывает на жизнь. Если все пойдет по плану, очень скоро он окажется на воле и будет наслаждаться этим наяву. Он уже потратил почти два миллиона на то, чтобы разрушить заведенное против него дело, но даже если ему придется заплатить целых двадцать миллионов, это будет небольшая цена за его свободу.

* * *

   После завтрака — яичницы и тостов с сыром, как хотел Лайам, — Шеферд повел сына на прогулку в местный парк. Лайам постоянно говорил о матери. Чаще всего он начинал: «Помнишь, как...» — и потом выкладывал историю от начала до конца. Как она случайно захлопнула входную дверь и ей пришлось забираться в дом через окно. Как она возила его в больницу, решив, что он сломал себе ключицу, упав с велосипеда. Как в каникулы они ели устрицы на берегу реки. Он вспоминал об этом с радостью, и Шеферд молча слушал, гладя его по волосам.
   Они погоняли мяч, затем по очереди встали на ворота и устроили серию пенальти, которую выиграл Лайам. Когда они зашли в рощу, Лайам захотел забраться на высокий дуб с широкими ветвями. Шеферд с тревогой смотрел на него снизу, но мальчик ловко и бесстрашно вскарабкался наверх. Он сел на толстый сук и помахал отцу рукой.
   — Давай, папа!
   Шеферд влез на дерево. Лайам указал куда-то вдаль.
   — Наш дом там, верно?
   — Да.
   — Ты его видишь?
   — Нет.
   — Мама никогда не разрешала мне лазать на деревья.
   — Она боялась, что ты упадешь.
   — Но я не упаду, — заверил Лайам. — Мы будем жить в том же доме?
   — Пока не знаю.
   — Я не хочу переезжать в другое место, — твердо заявил сын.
   — Но ты не против немного побыть у бабушки?
   — А я должен?
   — Если хочешь мне помочь. Мне надо закончить кое-какие дела.
   Лайам серьезно кивнул.
   — А потом мы снова будем жить дома, правда?
   — Да.
   — Ты разрешишь мне спать на большой кровати?
   — Конечно, разрешу.
   Когда они возвращались домой, Шеферд увидел, как в конце подъездной аллеи остановился синий «воксхолл-вектра». С заднего сиденья вылез Джимми Шарп и встал у машины, спрятав руки в карманы.
   — Кто этот человек, папа? — спросил Лайам.
   — Друг, — ответил Шеферд, положив руку на его плечо.
   — Он похож на полицейского.
   Шеферд улыбнулся. Шарп десять лет работал под прикрытием, а теперь его запросто раскусил семилетний мальчик.
   — Почему ты так решил? — поинтересовался он.
   — У него холодные глаза. Как у тебя.
   Слова сына полоснули Шеферда по сердцу. Значит, вот как он выглядит в его глазах? Полицейским с холодными глазами?
   — Он хороший человек, — сказал Шеферд. — Его зовут Джимми Шарп.
   — Шар? Совсем круглый?
   — Нет, на конце буква "п".
   — Ты уедешь с ним?
   — Не знаю. Наверное, да.
   — Ладно.
   — Но сначала мы пообедаем. Бабушка приготовила рыбные палочки. Твои любимые, верно?
   Сын молча пожал плечами.
   Когда они подошли к машине, Шарп кивнул Шеферду.
   — Харгроув хочет с тобой поговорить, — сообщил он.
   Шеферд хлопнул сына по спине.
   — Беги в дом и скажи бабушке, что я сейчас приду.
   Пока Лайам мчался по дорожке, Шарп набрал номер на мобильном телефоне и протянул его Шеферду. Харгроув ответил после второго сигнала.
   — Ты уже решил, что будешь делать? — спросил он Шеферда. У суперинтенданта был усталый голос.
   Шеферд взглянул на Шарпа, затем обернулся к дому. Сын застыл у парадной двери и смотрел в его сторону, все еще держа в руках футбольный мяч. За его спиной стояла Мойра.
   — Я возвращаюсь в тюрьму, — промолвил Шеферд.
   — Спасибо, Паук, — промолвил суперинтендант. — Я знал, что могу на тебя рассчитывать.
   — Только проследите, чтобы на воле все было в порядке.
   Харгроув снова его поблагодарил, и Шеферд вернул телефон Шарпу.
   — Я только пообедаю, и мы поедем, — продолжил Шеферд. — Прости, что не приглашаю тебя в дом. Теща сейчас настроена против полиции.
   — Пустяки, — улыбнулся Шарп. — Том прихватил с собой свежих сандвичей и бутылочку «Джемесон». Мы не пропадем.
   — Лайам поживет пока у тещи в Херефорде. Присмотрите за ним, ладно?
   — Конечно.
   — Ты слышал, что среди нас завелась паршивая овца?
   — Я слышал только то, что Карпентер — большой засранец. И дерьма у него столько, что хватит на всех.
   — Карандаш найдется?
   Шарп дал ему авторучку и маленький блокнот. Шеферд написал имя и номер телефона.
   — Это парень из САС, — пояснил он. — Если возникнут проблемы, позвони ему и сообщи, в чем дело.
   Шарп убрал ручку и карандаш в карман плаща.
   Когда Шеферд вернулся в дом, Мойра уже ставила на стол рыбные палочки с жареным картофелем и зеленый горошек. Шеферду не хотелось есть, Лайам тоже вяло ковырялся в своей тарелке. За обедом шла застольная беседа, но мыслями Шеферд был уже в тюрьме, планируя последнюю фазу операции. Он заставлял себя жевать, глотать пищу и кивать, пока Мойра говорила о тяжелой работе в своем саду, о том, что горох теперь далеко не тот, что раньше, и она боится, как бы ее муж не забыл разгрузить стиральную машину.
   Когда обед закончился, Шеферд обнял и поцеловал сына.
   — Хорошо веди себя с бабушкой.
   Лайам не стал плакать, упрекать отца или просить его остаться. Он просто сидел на стуле и молчал.
   — Я скоро вернусь, — пообещал Шеферд.
   — Можно мне поиграть на своей приставке? — спросил сын, отвернувшись, словно не хотел встречаться с ним взглядом.
   — Конечно.
   Мальчик слез со стула и тихо вышел из кухни.
   — С ним все будет в порядке, — заверила Мойра.
   Шеферд тяжело вздохнул. Всего один звонок Харгроуву, и он останется дома, посвятив себя сыну. Один звонок. Он закрыл глаза и покачал головой.
   — Ты уже сделал выбор, — мягко промолвила Мойра. — Если начнешь колебаться, станет только хуже.
   Шеферд вдруг осознал, как Сью была похожа на Мойру. Он хотел остановить это мгновение, потому что пока в его ушах звучал голос Мойры, все было так, словно ничего не произошло, Сью по-прежнему сидела рядом с ним и была готова устроить ему очередную головомойку, чтобы потом вместе улечься на диван перед телевизором и заснуть в объятиях друг друга.
   — Дэниел...
   Шеферд открыл глаза, и иллюзия рассеялась. Он поцеловал Мойру в щеку и быстро вышел из дома. Рванув дверцу автомобиля, он рухнул на заднее сиденье.
   — Поехали! — велел он Россеру. — Увези меня отсюда, пока я не передумал.

* * *

   Гамилтон проводил Шеферда от приемной до тюремного блока, вращая связкой ключей, точно винтом пропеллера.
   — Слышал, ты застрелил какую-то старушку? — спросил он по дороге.
   — Ошибка при опознании, — ответил Шеферд. — Прости, если разочаровал тебя.
   — Мне-то что. В любом случае за ограбление в Гатуике тебе дадут лет двенадцать, не меньше.
   — Ты знаешь, как в Британии работает судебная система? — поинтересовался Шеферд. — Пока человек не осужден, его считают невиновным.
   — Это в теории, Макдоналд. На самом деле я могу пересчитать всех, кто здесь невиновен, по пальцам одной руки.
   Гамилтон открыл дверь в блок предварительного заключения и пропустил Шеферда вперед. Ллойд-Дэвис сидела в стеклянной кабинке и улыбнулась, увидев Шеферда.
   — Я думала, шотландцы тебя не вернут, — произнесла она.
   — Ошибка при опознании, — буркнул Гамилтон.
   — Как раз к ужину.
   Шеферд хотел возразить, что не голоден, но вовремя спохватился: в тюрьме считали, что за ним присматривали полицейские, которые вряд ли стали бы заботиться о его питании. Тем более если его подозревали в нападении на полицейского.
   — Спасибо, мэм, — промолвил он.
   Гамилтон распахнул дверь в секцию, и Шеферд вошел внутрь. Было время свободного общения. На первом этаже четверо заключенных катали бильярдные шары, рядом за столом играли в карты. Шеферд остановился перед лестницей, высматривая Карпентера. Его нигде не было. Он вернулся к кабинке и назвал фамилию и телефон Джимми Шарпа, попросив вписать его в список разрешенных лиц.
   — Кто это? — удивилась Ллойд-Дэвис. — Член семьи?
   — Один из полицейских, возивший меня в Глазго. Он сказал, что поможет мне в моем деле.
   Когда он отходил от кабинки, рядом появился Ли.
   — Как все прошло, Боб? — спросил он, не вынимая рук из карманов.
   — Эта ведьма была слепа, как крот.