Ли Линда Фрэнсис. Белый лебедь

   Могла ли она исполнить это?
   Могла ли она одержать победу, если бы ей позволили дебютировать в концертном зале?
   Неужели Найлз Прескотт был прав, не разрешив ей солировать?
   Она отдернула руку, словно обжегшись, и смычок ударился о стол. Она только сейчас осознала, что сыграла начальные такты из Баха и они прозвучали так, как и было задумано великим композитором.
   Она прислушалась — в доме было тихо. Диндра и Маргарет поднялись наверх, в свои комнаты. Никто ее не услышит.
   Глубоко вздохнув, она снова сыграла начальные такты. Руки у нее задрожали, слезы жгли глаза. Время вернулось вспять, и она чуть ли не физически ощущала присутствие в комнате своей матери.
   — Ты понимаешь, мама? — прошептала она. — Ты понимаешь, что я делаю и почему? К Бостону меня привязывала ты, но тебя больше здесь нет. Мне нужен «Белый лебедь», мне нужно знать, что этот дом мой.
   Но в комнате по-прежнему стояла тишина, и никакого ответа Софи не получила.
   Она откинулась на спинку стула, и деревянная рама впилась ей в тело. Матери нет, и поговорить ей не с кем.
   Резко наклонившись вперед, она опять поднесла смычок к струнам и сосредоточилась на «Вальсе лебедей». Один такт, второй. Легко и лирично. Но звуки не лились. Звуки, издаваемые виолончелью, совсем не походили на те звуки, которые она пыталась из нее извлечь. В голове у нее настойчиво звучала музыка Баха, и она не отпускала ее от себя, и Софи поняла, что это сражение она проиграла.
   Она резко опустила смычок и хотела выйти из комнаты, но музыка обвилась вокруг нее. Как обещание? Или — проклятие?
   Ее начал бить озноб, и задрожали руки, и она сдалась перед этим неумолимым влечением и заиграла. Соль-до-си-ля — си-до-си-до. Она повторяла этот фрагмент снова и снова и наконец перешла к следующему. Она играла с закрытыми глазами. Мечтая. Надеясь. Чувствуя каждую ноту, как мать чувствует своего ребенка.
   Софи ни о чем не думала, играла так, как играла в детстве. Она отдалась звукам, сладостной, резонирующей вибрации струн у своего тела, она исполняла сюиту так, словно играла ее лишь вчера. Она играла с такой страстью, что не слышала, как отворилась входная дверь, не слышала, как в вестибюле раздались чьи-то шаги. Она не слышала ничего, пока не прозвучала последняя нота.
   — Господи, это просто потрясающе! — Она вскинула голову, вздрогнув от неожиданности, и смычок неровно скользнул по струнам.
   — Грейсон?
   Музыка еще не отпустила ее, мешая сосредоточиться, и она смотрела на него — и не видела и никак не могла осознать, что он стоит рядом с ней. Обещания, данные Баху, и вид высокой фигуры Грейсона, стоящего в двух шагах от нее, — это уже было для нее слишком.
   — Что вы играли? — спросил он.
   — Ничего, — пожала она плечами, аккуратно кладя смычок на стол.
   — Это ни на что не похоже. Я никогда не слышал этого раньше.
   Она отмахнулась от него, как от мухи.
   — Это просто начало баховской сюиты для виолончели.
   — Неужели? — удивился он. — Я не знал, что Бах писал сюиты для виолончели.
   — Таких сюит шесть, хотя не многие знают об их существовании. Человек, который их обнаружил, многие годы полагал, что это нечто вроде упражнений для начинающего виолончелиста.
   — Вы исполняете их на концертах?
   — Господи, конечно, нет! — с излишней горячностью воскликнула она. «Успокойся!» — приказала она себе.
   — Почему же нет?
   Спокойствие не давалось ей, ладони вспотели.
   — Потому что это скучно.
   Ей был неприятен его взгляд, который, казалось, проникал в самую душу.
   — Тогда что же вы играете?
   — Всего понемногу. В основном то, что нравится публике. Зачем вы здесь?
   Грейсон понял, что она хочет переменить тему разговора. Пускай. Он понятия не имел, почему на щеках ее заалели пятна, когда он спросил ее о той потрясающей музыке, которую она исполняла, когда он вошел в дом.
   Все утро он провел в суде и музыку услышал, уже подходя к дому. Он шел со стороны Беркли-стрит и увидел Софи в боковом окне, подойдя ближе. Ему хорошо были видны ее волосы, напоминающие золотистое пламя. И теперь, когда он стоял перед ней, ее красота завораживала его. У нее были удивительно живые глаза, и легко было проследить следы, оставленные в ее внешности норманнскими предками — воинами, которые умели быть упорными в достижении своей цели.
   Неужели они передали ей не только цвет глаз и волос? Неужели это кровь предков заставляет ее бросать вызов всему свету?
   Многие годы он стремился удовлетворить свою тягу к чему-то, что не мог определить словами, пытаясь заполнить пустоту в душе. Он нашел способ отвлекаться от этого замкнутого круга мыслей, забываться, просиживая долгие часы за рабочим столом или погружаясь в нежную женскую плоть. Но ему это не помогало. Пробуждаясь, он понимал, что лежащая рядом женщина не может его спасти. Женщины никогда не заполняли пустоты в нем; на час или два они избавляли его от тяжелых мыслей, которые после их ухода наваливались на него с новой силой.
   Существовали и другие способы забыться. Работа. Сделки, судебные процессы, поглощавшие все его мысли и силы. В своей области он достиг вершины, работая как одержимый. Но, достигнув вершины, что он приобрел?
   Всю жизнь он трудился, чтобы завоевать уважение своего отца. Но несмотря на свои достижения, он не мог сказать, что достиг цели. Он привык к мысли о бесполезности собственных усилий. Зачем ему нужен замкнутый крут, в котором вращаются его мысли? Это делает его слабым. А слабость — это не для него.
   — Здравствуйте. Мы что, уснули? — Он сморгнул и увидел, что перед ним стоит Софи и водит у него перед глазами пальцами в изящных кольцах.
   — Я задумался.
   — Вы переусердствовали.
   Он смотрел, как она идет по комнате и шлейф ее мерцающего платья волочится сзади, как водопад прозрачного золота; пятна на ее щеках исчезли, она успокоилась. Только что она была знойной и восторженной, а теперь вдруг предстала перед ним ранимой.
   Этого он не понимал. Он слышал о музыкантах, которые были блестящими артистами, но их талант сочетался них с чудовищным эгоцентризмом.
   Так можно было бы подумать и о Софи, если не заглядывать глубоко. Но Грейсон видел в ней нежность и щедрость, когда они были детьми. И недавно — с собакой. Со своими друзьями, о которых она заботилась, точно наседка.
   — Вы так и не ответили мне, зачем вы здесь, — проговорила она, направляясь к подносу с чайными принадлежностями.
   — Я внес исправления в контракт с концертным залом и добавил в него дополнительные условия, о которых вы просили. Вы поставили жесткие условия. Но они на все согласились.
   Она резко повернулась к нему.
   — Как это может быть?
   Он смотрел на нее, не понимая, что выражает ее лицо. Сожаление?
   — Мне казалось, это именно то, чего вы хотите.
   — Ну да, только…
   Софи внимательно смотрела на лист бумаги, который он держал в руке, и ее фарфоровое личико так побледнело, что стали видны еле заметные веснушки на носу.
   — Что-то не так? — встревожился он. Она взглянула на него.
   — Нет, нет. Все в порядке. Просто я подумала… то есть я не думала, что они согласятся с такой легкостью.
   — Но они согласились. Вы хотите пойти на попятную? — Она вздернула подбородок:
   — Ни в коем случае! Где поставить подпись? — небрежно спросила она.
   Он изучающе посмотрел на нее, вынул из ящика письменного стола ручку и чернила и разложил перед ней бумаги.
   Софи на мгновение закрыла глаза, потом посмотрела на документ и взяла ручку. Но вдруг замерла. Она стояла не шевелясь. Грейсон видел высокую шею, легкие завитки волос на гладкой коже и румянец на нежных щеках. От нее пахло хорошим мылом и ключевой водой, а не тяжелым запахом парфюма, который всегда раздражал его в других женщинах.
   — Мне хочется поцеловать вас прямо сейчас. От этих слов мысли ее разбежались в стороны, она хотела отойти, но он ее не пустил. Он взял ее руку, ласково скользнув пальцами по коже.
   — Я не дам вам держаться от меня на расстоянии.
   Он чуть помедлил и взял в ладони ее лицо.
   — Я не позволю вам оттолкнуть меня, Софи. — Он нежно пробежал пальцами по ее щекам.
   Она ничего не ответила и лишь посмотрела на его губы — такие полные и чувственные, такие желанные. Дрожь пробежала по ее телу, медленный, пульсирующий жар подобрался к ее щекам, и она залилась ярким румянцем. Это сделал он — он заставил ее ощутить томление.
   — За те годы, что вы были в отъезде, — очень мягко и ласково произнес он, — вы выстроили вокруг себя стену.
   Его ладони скользнули по ее шее вниз, к плечам, сильные и уверенные, и ей захотелось припасть к нему — захотелось того поцелуя, о котором он только что говорил.
   — Вы — странная смесь бравады и робости, — он намотал на палец ее длинный локон, — самомнения и недооценки себя. Я это понял. — Он встретился с ней глазами. — Но я не понимаю почему. — Он высвободил свой палец из ее волос, наклонился, и теперь его губы были так близко, что почти прикасались к ней. — И я собираюсь это узнать.
   Его слова не сразу дошли до нее, но когда она осознала их смысл, рванулась прочь с дико бьющимся сердцем.
   — Оставьте меня в покое, Грейсон! Я не хочу, чтобы вы лезли в мою жизнь. И разумеется, мне не нужны ваши поцелуи.
   Эта фраза была ложью, и они оба знали это. Они смотрели друг на друга, потом он улыбнулся молча и кивнул.
   — Ладно, пусть пока будет так, — вздохнул он, и голос его был как ласковое прикосновение. — Я дам вам время. Я уже говорил.
   И, сказав это, он повернул ее лицом к бумагам, но она вдруг забыла, что должна делать. Она остро, до боли, ощущала его руки у себя на плечах — и его обещание покопаться в ее прошлом. Неужели он узнает о ее матери и Найлзе Прескотте и о причине, вынудившей ее уехать из Бостона? Неужели он узнает о ней все?
   — Софи!
   Она стояла опустив голову, не в силах заставить себя посмотреть на него.
   — Вам надо играть так, как вы играли, когда я вошел. И тогда Бостон полюбит вас. Как же может быть иначе? — Сердце ее бешено забилось.
   — Подпишите контракт, Софи. Меня ждет работа. — Она попыталась сосредоточиться на документе, чувствуя себя загнанной в угол. Несмотря на свою браваду, как она сможет все это проделать? Мыслимо ли, чтобы Бостон увидел ее представление?
   Поскольку она не двигалась, он поднял ее подбородок и с любопытством посмотрел на нее.
   — Чего вы боитесь?
   Она в мгновение ока схватила ручку.
   — Я не боюсь! Ничего! — Она давно уже перестала бояться чего бы то ни было. И с сердитым видом она быстро поставила свою подпись. — Ну вот, вы довольны?
   — Это нужно не мне, Софи. Это нужно вам. Остается спросить: довольны ли вы?
   — Дальше некуда.
   Грейсон смотрел на нее, пытаясь понять, что выражает ее взгляд. Был ли он прав, решив, что она пытается держать его и всех остальных на безопасном расстоянии?
   Но тут он заметил краешек какой-то бумаги, лежащей под ее чашкой с чаем. Его внимание привлекло имя Перси Уолтера.
   — Что это такое? — спросил он.
   Софи посмотрела на стол, потом вытащила намокшую записку и прочла. Она смотрела то на Грейсона, то на лист бумаги, и было очевидно, что написанное там очень ее радует.
   — Ax да, я и забыла! Это пришло вчера около полудня. А может, и в час. — Она пожала плечами. — Тут о том, что какая-то встреча в суде с Перси Уолтером двадцатого числа переносится с часу дня на одиннадцать утра.
   Она протянула ему липкий листок.
   Грейсон с трудом сдержался, чтобы не отругать ее.
   — А вы знаете, какое сегодня число?
   Она прищелкнула языком, огляделась, словно в поисках календаря, хорошее настроение снова вернулось к ней. Может быть, ей все-таки удастся изгнать его из этого дома?
   — Сегодня двадцатое, — язвительно произнес он.
   — Неужели? — удивленно отозвалась она, радуясь, что он больше не говорит о своем намерении порыться в ее прошлом. Она взглянула на часы, стоящие на камине. — Ах, взгляните! Без пяти одиннадцать. Вам нужно поторопиться, иначе вы опоздаете.
   Он сосчитал до десяти.
   — Знаете, — продолжала она, — я не очень люблю давать советы, но ничего подобного не произошло бы, если бы у вас были настоящая контора и настоящий секретарь.
   — Настоящая контора у меня есть, а настоящий секретарь был. Вы ее выжили.
   — Я могла бы найти много определений для мисс Алтеи Пруитт, но только не секретарь. Что до меня — скатертью ей дорога. Но не беспокойтесь: пока вы не съехали, я с удовольствием приму парочку сообщений.
   — Именно этого я и боюсь.
   Она улыбнулась, точно кошка, которой дали блюдце сливок.
   — Если вы поторопитесь, то, может быть, еще успеете явиться вовремя.
 
   Час спустя, когда от мисс Пруитт остались одни дурные воспоминания, Грейсон заседал в суде, а ее друзья разошлись, Софи услышала в холле чей-то голос.
   Щелкая каблучками по мрамору, с развевающимся за спиной боа из перьев, она направилась туда и увидела стоящего посреди холла человека средних лет.
   Увидев ее, он широко раскрыл глаза — возможно, его поразил ее туалет? Она не стала гадать, что его так удивило.
   — Я пришел увидеться с мистером Хоторном, — запинаясь, произнес он. — Мне назначено на двенадцать.
   — Вот как? — спросила она сочувственно. — Получилось так, что ему пришлось изменить свои планы. Вашего мистера Хоторна срочно вызвали в суд.
   — Вы ожидаете, что он вернется? — Софи скривилась:
   — Увы, да. Тогда я подожду.
   — Это будет не скоро.
   — Не важно.
   — Устраивайтесь. — Махнув рукой в сторону гостиной, она направилась к лестнице.
   — Как вы думаете, могу я получить чаю, пока жду?
   — Чаю? Вы хотите, чтобы я приготовила вам чай?
   — Если не трудно.
   — Хм… — пробормотала она, пожав плечами. Идея поразила ее своей новизной.
   Когда она была еще девочкой, мать настаивала на том, чтобы ее время было посвящено игре и занятиям. Софи никогда не училась вести хозяйство, хотя теперь быстро обучалась этому искусству, не имея возможности держать прислугу. Но что касается кухни, здесь особых успехов она пока не достигла. Маргарет в этом не было равных.
   — Почему же нет? Я уверена, что мы сможем организовать чашку чаю. Пошли.
   Посетитель испуганно направился вслед за ней.
   Несмотря на то что Софи за все эти годы провела на кухне в общей сложности несколько часов, она легко сумела достать чайник и чашки, найти банку с чаем и разожгла плиту так, словно делала это каждый день. Поставив чайник с заваркой настаиваться на стол, она нашла в шкафу свое любимое маленькое печенье и положила его на тарелку веджвудского фарфора.
   Потом налила чай в чашки.
   — Сахару? — спросила она.
   — Нет, благодарю вас. — Посетитель сделал глоток чая. — Превосходно. — Он вздохнул и наклонился над столом. — Вы не можете себе представить, какую неделю я провел.
   Софи издала ни к чему не обязывающее «хм», положила себе в чашку кусок сахара, потом поискала в обитой бархатом коробке ложку.
   — Я так надеялся, что мои… э-э-э… трудности будут сегодня улажены, — продолжал он взволнованно. — Или по крайней мере нам удастся составить какой — то план действий.
   — Я полностью разделяю ваше мнение насчет необходимости составить план действий, — задумчиво проговорила она, отпив немного чаю, а потом положив в него еще кусочек сахара. — Как бы то ни было, Грейсон скоро вернется и, конечно же, разрешит все ваши проблемы.
   — Вы так думаете? — с надеждой спросил он. Софи наконец посмотрела на него. Впервые она заметила его нахмуренный лоб и темные круги под глазами. Она очень не любила видеть перед собой озабоченных людей.
   — Конечно. — Она улыбнулась ему, помешала в чашке, серебро звякнуло о фарфор. — Все всегда улаживается, даже если вам кажется, что этого никогда не произойдет. — В последние дни ей много раз пришлось убеждать себя в этом. — Даже разводы? — выпалил он, и лицо его стало пунцовым.
   — А, разводы… — Она цокнула языком и положила ложечку. — Простите, мистер…
   — Кардвелл. Уиллард Кардвелл.
   Незнакомец наконец успокоился и подробно рассказал ей о своих затруднениях. Она съежилась, когда он заговорил об интимных подробностях дела, не понимая, как можно так откровенничать с первым встречным. Она всегда считала, что частная жизнь должна оставаться частной.
   Но судя по всему, мистер Уиллард Кардвелл жил по другим стандартам, и она быстро поняла, что они с «миссус» были женаты пять лет, имели четверых детей и его жена внезапно стала страдать от сильных головных болей. В конце концов Софи настолько захватил этот рассказ, что она уже не думала о том, что разговор их совершенно неприличен.
   — Господи, мистер Кардвелл! Да у кого же не начнутся головные боли, если каждый год производить по ребенку целых четыре года подряд! Женщина должна иметь передышку!
   Он зашипел и надулся.
   — Но я же, в конце концов, мужчина, и у меня есть… — Он резко осекся и густо покраснел.
   — Вы мужчина, и у вас есть потребности. Скажите что-нибудь поновее.
   — Значит, вы понимаете, что у меня нет другого выхода, как получить развод!
   — Кто это вам сказал?
   — Мистер Хоторн.
   — Это вам сказал Грейсон Хоторн? — потрясение переспросила она.
   — Признаться, он обошелся не таким количеством слов. Он просто предложил мне завести любовницу. Но такая женщина мне не по средствам! Я могу содержать только жену, а она мной больше не интересуется.
   — Фу! Что в этом понимает Грейсон!
   — Он адвокат! Самый лучший в городе.
   — Позвольте мне сказать вам кое-что, мистер Кардвелл. Возможно, Грейсон Хоторн и сведущ как адвокат, но о женщинах он не знает ни-че-го! На вашем месте я бы не стала тратить свои заработанные денежки на адвоката или любовницу. — Она придвинулась к нему поближе и сказала, что, по ее мнению, ему следует делать.
   Ее совет привел его в шоковое состояние. Софи покачала головой и вздохнула. Да, мужчины — странные существа.
   — Если у вас будут проблемы с этим, — добавила она, — купите по крайней мере вашей жене красивое ожерелье. Ваша ошибка состоит в том, что вы не думаете сердцем. Ухаживайте за ней, мистер Кардвелл. Пусть она почувствует себя не просто племенной кобылой. Пусть она почувствует, что ее любят.
   — Но драгоценности стоят дорого.
   — Грейсон Хоторн — тоже. Я видела его гонорары. — Она действительно видела, когда рылась в его столе, содержимое которого было таким же образцовым, как и он сам. Она не сумела проникнуть только в небольшую запертую шкатулку. Генри предложил свои услуги, но даже она была способна не на все. Хотя частенько задавалась вопросом: что в ней хранится?
   — Это верно, мистер Хоторн стоит дорого. — Он задумался. Чай он давно выпил. — Может, мне и впрямь попробовать?
   — На вашем месте я бы повела ее куда-нибудь пообедать. Принесите ей цветы. Конфеты.
   Он посмотрел на нее, морщины у него на лбу разгладились.
   — И может быть… может быть… Спасибо, мисс… — Уэнтуорт. Зовите меня просто Софи. — Софи, я ценю вашу доброту.
   — Всегда рада помочь. — И она похлопала его по руке. Потом она проводила его в холл. Но как раз когда она открыла входную дверь, по гранитным ступенькам взбежал Грейсон. Волосы, упавшие на лоб, делали его похожим на мальчишку, опоздавшего в школу.
   — Уиллард, простите, что я задержался. — Он сердито сверкнул глазами на Софи и провел рукой по волосам. В другой руке он держал черный кожаный портфель. — В моем сегодняшнем распорядке произошла небольшая путаница.
   — Нет проблем, Грейсон. Честно говоря, я только что получил от мисс Уэнтуорт прекрасный совет. Давно я такого не получал. Если все пойдет как задумано, мне не понадобятся ваши услуги. — Он прикоснулся пальцами к шляпе и направился к ожидающему его экипажу.
   Грейсон недоуменно посмотрел на Софи.
   — Что вы ему сказали?
   — То, что должны были сказать вы, когда он в первый раз к вам пришел.
   — Что же? — прошипел он. Софи шаловливо улыбнулась.
   — Я предложила ему употреблять противозачаточные средства.
   От этих слов его надутые паруса разом сникли. Он ошеломленно смотрел на нее.
   — Противозачаточные средства? — не веря своим ушам повторил он. Слова эти, казалось, застряли у него в горле.
   — Вы ведь, разумеется, слышали о них, да? — спросила она с абсолютно невинным видом, небрежно поправляя кружева на платье. — Это то, что мужчины натягивают на свои…
   — Иисусе! Вы не могли этого сделать, — простонал он, и его обычно хмурое лицо превратилось в маску, олицетворяющую изумление.
   — Я это сделала. — Она лихо перебросила через плечо конец своего боа из перьев. — Вы и представить себе не можете, как хорошо я умею давать советы. Если пожелаете, то, когда у меня будет свободное время, я могу поделиться с вами кое-каким опытом.
   Глаза его полыхали, вид у него был такой, словно он вот-вот ее задушит — и с огромным удовольствием.
   — Вы губите мою адвокатскую практику!
   — Это так нехорошо — обвинять кого-то в своих недостатках.
   На лице его отразилось отчаяние.
   — Я вижу, вы изо всех сил стараетесь отпугнуть моих клиентов.
   — Неужели я могла бы это сделать? — задумчиво спросила она, растягивая слова, точно густой мед.
   — В мгновение ока! К сожалению, сейчас у меня нет времени заниматься вами. Через час я опять должен быть в суде. Если кто-то придет, ограничьтесь простым взглядом на этого человека. Если я узнаю, что вы опять давали моим клиентам советы, я…
   — Что? Отведете меня в суд? Подадите иск? — с вызовом глядя на него, спросила она.
   Ярость его рвалась наружу, но он сумел себя сдержать.
   — Вряд ли.
   Она уничтожающе улыбнулась, повернулась и исчезла.
   На этот раз он уже не фыркал.

Глава 12

   Дело приняло серьезный оборот неделю спустя, и не в ее пользу.
   В четверг Генри с Диндрой отправились в Нью-Йорк послушать Лили Лэнгтри. Диндра настаивала на том, что им нужно побывать на ее выступлении ради вдохновения и новых идей. Кроме того, добавила она, у них там есть друзья, с которыми они хотели бы повидаться.
   Софи никак не могла придумать, как объяснить им, что те малые деньги, что у нее еще есть, исчезают гораздо быстрее, чем она надеялась.
   Но под конец, поскольку им вскоре все равно предстояло узнать, что денег у нее больше нет, ей удалось наскрести на два билета. Слава Богу, Маргарет собиралась в Лексингтон к кузине. Три билета поставили бы ее в крайне затруднительное положение. Пришлось взять деньги из той небольшой суммы, которую она отложила на крайний случай.
   Ее начал охватывать панический страх. Раньше ей никогда не приходилось ограничивать себя в средствах. Она всегда могла позволить себе роскошь покупать то, что хочется и когда хочется. Даже истратив деньги в счет будущих заработков на драгоценности, она и глазом не моргнула. Она решила считать это вложением капитала в будущее. И это вложение окупилось. На предстоящий сезон у нее более чем достаточно приглашений. Скоро у нее будут деньги.
   И только теперь она поняла, что это будет совсем не скоро.
   Софи глубоко вздохнула и, надеясь обрести успокоение, рассеянно провела рукой по славной собачьей голове.
   Когда Диндра и Генри убеждали ее в важности поездки в Нью-Йорк на концерт Лэнгтри, Софи уже готова была признаться им, как обстоят дела. Но слова застряли у нее в горле.
   Она наморщила носик, поняв, что вовсе не уверена, что они останутся с ней, если она не сможет и дальше их содержать. А именно сейчас она никак не может потерять этих людей, создающих хотя бы видимость семьи.
 
   Она громко фыркнула. Как это трогательно — купить себе семью! Но, даже сознавая это, она не могла себя заставить все им рассказать. И в результате она осталась одна до следующего понедельника.
   Всю ночь шел снег — хотелось надеяться, что в последний раз этой зимой, — и теперь мусор и кучи шлака припорошило свежей белизной. Утро обещало быть превосходным.
   Она перекинула через плечо свое боа, взяла виолончель, настроила и заиграла. Собака встала, потянулась, обошла вокруг нее и плюхнулась на свою мягкую подушку. Дом наполнился музыкой.
   Софи играла все, что ей хотелось, быстро и медленно, радостно и грустно. Все шло хорошо, но вот сосредоточиться на музыке она так и не смогла. Вскоре ей стало скучно, а ведь ее друзья только-только уехали. Даже в мысли о появлении Грейсона было что-то заманчивое. А если говорить честно — даже очень заманчивое.
   Ее внимание привлек стук. Взволнованная, она бросилась к входной двери и распахнула ее. И тут же похолодела, увидев Найлза Прескотта, стоявшего на плитах крыльца в шерстяном пальто ярко-бордового цвета, в синем с золотом шарфе и залихватски сдвинутом набекрень котелке на седых волосах. Он улыбался ей так, словно не было этих пяти лет и он пришел просто попить чаю.
   Что нашла ее мать в этом человеке такого, что позволило ей ввести его в дом?
   — Кажется, нам обоим известно, что ее здесь нет, — бросила она и хотела было закрыть дверь.
   Он придержал дверь рукой, обтянутой в перчатку, и снисходительно усмехнулся:
   — Ну-ну, Софи. Разве так разговаривают с другом дома?
   — Не будем притворяться, будто мы с вами друзья, мистер Прескотт.
   — Неужели вы все еще расстраиваетесь из-за вашего несостоявшегося дебюта?
   Она вскипела от такой наглости.
   — Расстраиваюсь? — Она старалась говорить небрежно. — Вы втерлись в нашу семью, воспользовались великодушием моей матери, обещали мне сольное выступление, а потом…
   Больше она не в силах была говорить.