Страница:
Элли почувствовала, как плечи Николаса расслабились. Длинная юбка надежно прикрывала ее ноги, так что никто не смог бы увидеть, что, собственно, происходит под широкими складками. Но Элли знала. Теперь, когда непосредственная опасность миновала, гнусность только что произошедшего между ними поразила девушку в самое сердце.
Все внутри омертвело от омерзения.
— Немедленно отпусти меня, — процедила она сквозь крепко стиснутые зубы.
— Элли, посмотри на меня.
— Я сказала: отпусти меня, — прошипела она, вперив неподвижный взгляд куда-то ему за спину.
— Черт возьми, Элли! Да посмотри же на меня! Я отказываюсь разрушать возникшую между нами близость лишь потому, что был настолько глуп и забыл, где мы находимся. Ты заслуживаешь лучшего. Я это знаю и кляну себя. Но не жалею о том, что произошло. Мне лишь хотелось бы , чтобы это случилось в более подходящем месте. В следующий раз, я обещаю, будет не в пример лучше. — Он подождал немного, потом чуть склонил голову набок и улыбнулся: — Там, где рыцарь обретает даму своего сердца.
В ответ Элли пронзила его горящим негодованием взглядом:
— Не льстите себе, Дрейк. Никакой вы не рыцарь, а я уж точно не дама вашего сердца. А теперь отпустите меня. И поскорее.
Вздохнув, он отпустил ее ноги, но придержал сильными руками за плечи:
— Не делай этого, Элли. Не разрушай того, что соединило нас.
— Ничего нас не соединило. Когда наконец вы вобьете это себе в голову! — От душевной муки голос ее стал визгливым.
— Милая, ты не права. — Николас покачал головой, как если бы только сейчас осознал свою правоту. — Нас соединяет большее, чем случившееся сегодня. Мы будем любить друг друга, Элли. Чуть позже, сейчас мы для этого не готовы. Но попомни мои слова: мы будем любить друг друга.
У Элли снова часто забилось сердце. Ей вдруг захотелось сдаться, проиграть битву, а может быть, и всю эту войну. Она тут же сердито одернула себя. Ей нельзя сдаваться. Не важно, что ночью ее тревожат странные, томительные сны, зато ее дни заполнены суровой реальностью. Николас может хотеть ее, и она тоже может дойти до того, что захочет его, но он же сам ей заявил, что никогда никого не полюбит. Никого. Женщину он может только хотеть. А Элли была глубоко убеждена, что, как только пламя страсти погаснет, на его месте останется лишь пепел.
— Да кто вы такой, Дрейк, чтобы указывать, что я буду делать, а что не буду! Вы к моей жизни не имеете никакого отношения и никогда не будете иметь! Советую не забывать об этом.
Элли бросала ему в лицо грубости, а он нежно гладил пальцами ее щеку. Когда же она попыталась отбросить его руку, Николас с легкостью удержал ее, взял за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза.
— Согласна ты с этим или нет, но я уже часть твоей жизни. И мы будем наслаждаться друг другом, Элли, советую не забывать об этом.
Ей захотелось отвесить ему пощечину, но Николас играючи перехватил ее руку.
— Не надо драться, Элли. Не дерись со мной, пожалуйста.
— Отпустите меня, самодовольный… — Она резко оборвала себя, явно стараясь успокоиться. Потом спрыгнула на землю, торопливо оправила платье и ринулась вперед в надежде улизнуть. Но через пару секунд Николас уже шагал рядом.
— Я провожу вас до дому.
— Я не нуждаюсь в ваших услугах, Дрейк, — скрипнув зубами, отрезала Элли. — И в вас я тоже не нуждаюсь. Вскоре они подошли к ее дому.
— Все люди в ком-то нуждаются, Элли. Она замерла на месте. Ночные улицы были полны тишиной.
— В ком нуждаетесь вы? — спокойно спросила Элли.
Вопрос застал Николаса врасплох. Конечно, в ней. Мысль промелькнула прежде, чем он успел ее удержать, и привела его в еще большее замешательство.
— Я исключение из правил, — выдавив улыбку, наконец ответил он.
— Неправда, Дрейк, — со вздохом возразила Элли и сделала несколько шагов в сторону двери. — Ведь вы были правы, когда сказали, что все люди в ком-то нуждаются. И вы не исключение.
— Ну а если я нуждаюсь в тебе?
Она как раз взялась за ручку двери, но так ее и не повернула. Николас стоял и с замиранием сердца ждал ответа.
После, как показалось ему, бесконечно долгого молчания Элли прижалась лбом к дверному косяку.
— Я вам не нужна, Дрейк. И вы мне не нужны, не можете быть нужны. Если нам и предназначено быть кем-то в этом мире, то мы будем врагами. Вы вот недавно упомянули шахматы. В этой игре, Дрейк, может победить только один игрок. Другой обречен на поражение. К несчастью, я не умею играть в шахматы. Я все свое время трачу на то, чтобы хотя бы парировать ваши ходы и уменьшить нанесенный вред. Вы хотите затащить меня к себе в постель, но лишь потому, что это еще на один шаг приблизит вас к заветной цели.
— Элли, это не так.
— Разве? Разве вы не преследуете меня ради того, чтобы заполучить мой дом? Так вот, Дрейк, пока я жива, я его никому и никогда не продам.
Они стояли и смотрели друг другу в глаза. И все же, несмотря на сказанную ею правду, Элли вдруг поняла что ей страстно хочется, чтобы прямо здесь, сейчас Николас отступился от ее дома и отрекся от ненависти к человеку, который был ее отцом. Прошло несколько томительно долгих минут, и она упрекнула себя за несусветную глупость.
— Николас, прошу вас. Если надо, чтобы я извинилась, я извинюсь, но ради Бога, оставьте меня в покое.
С этими словами Элли проскользнула за дверь, оставив Николаса одного на гранитных ступенях.
Ночное небо было чистым, высоким и холодным. Николас продолжал стоять, удивляясь своему спокойствию. Воспоминания, от которых несколько часов назад он сбежал на улицы Нью-Йорка, были теперь далеки и едва различимы. Сейчас он признался себе, что на самом-то деле отправился на поиски Элли. Он хотел услышать ее голос, заглянуть в милое лицо этой зеленоглазой женщины, чтобы успокоить свою душу. И она сделала это. Как никто другой в его жизни. Он усмехнулся.
«Оставьте меня в покое». Ее слова. Ее мольба.
Николас знал, что в жизни некоторых людей хотя бы один раз наступал момент, когда можно было изменить судьбу. И если они пропускали этот момент или выбирали другое, их жизнь не менялась. Окруженный одиночеством беспросветной ночи, Николас осознал, что это не его путь. Нет никаких сомнений в том, что жизнь его круто переменилась в тот самый момент, когда в зале суда он впервые увидел Элиот Синклер. Но сейчас Николас с особой ясностью понимал, что, избери он другой путь, подними глаза чуть позже или чуть раньше — ничего не изменилось бы. И даже не просьбу, а мольбу Элли оставить ее в покое он при всем желании не в силах был выполнить.
Он сказал ей, что они будут заниматься любовью.! Но хотя это и правда, он знал, что соединяет их не только это. Ублажив свою плоть в ее лоне, он не освободится от мыслей об Элли. Так же, как не освободится от необходимости получить ее дом. Им на роду написано быть вместе. Эта женщина стала частью его души. И бороться с этим бесполезно.
Николас засунул руки в карманы плаща и отвел глаза от закрытой двери дома Элиот Синклер. Теперь он понял, что со дня их первой встречи он честно пытался доказать себе ложность испытываемых им чувств. Он слишком долго прожил с уверенностью, что никогда ни в ком не будет нуждаться.
Как такое могло случиться именно с ним — таким сильным, способным, настоящим бойцом? Однако в глубине души Николас понимал всю абсурдность своего вопроса. Элиот Синклер незримо обвилась вокруг него, как плющ вокруг дерева. В ее присутствии он ощущал свою цельность. Он мог быть насмешливым, сердитым, но всегда цельным. Вдруг неизвестно откуда возникла твердая уверенность, что Элли — единственная, которой по силам навсегда избавить его от воспоминаний.
Между ними стояло лишь одно.
Дрейк глубоко вздохнул и понял, что ему нужно сделать. Если он хочет, чтобы Элли принадлежала ему, если он хочет сделать новый решительный шаг в своей жизни, он должен окончательно освободиться от призраков прошлого. Он должен забыть о ее доме.
Он должен забыть о Гарри Дилларде.
И в первый раз за все эти долгие, мучительные годы, вспоминая недавние прикосновения любимой женщины, он почувствовал, что сможет это сделать. С его губ слетел короткий смешок. В душе затеплилось радостное и непривычное чувство облегчения. Элли и в голову не могло прийти, что, не зная правил игры, она сейчас одержала убедительную и полную победу.
Глава 17
Глава 18
Все внутри омертвело от омерзения.
— Немедленно отпусти меня, — процедила она сквозь крепко стиснутые зубы.
— Элли, посмотри на меня.
— Я сказала: отпусти меня, — прошипела она, вперив неподвижный взгляд куда-то ему за спину.
— Черт возьми, Элли! Да посмотри же на меня! Я отказываюсь разрушать возникшую между нами близость лишь потому, что был настолько глуп и забыл, где мы находимся. Ты заслуживаешь лучшего. Я это знаю и кляну себя. Но не жалею о том, что произошло. Мне лишь хотелось бы , чтобы это случилось в более подходящем месте. В следующий раз, я обещаю, будет не в пример лучше. — Он подождал немного, потом чуть склонил голову набок и улыбнулся: — Там, где рыцарь обретает даму своего сердца.
В ответ Элли пронзила его горящим негодованием взглядом:
— Не льстите себе, Дрейк. Никакой вы не рыцарь, а я уж точно не дама вашего сердца. А теперь отпустите меня. И поскорее.
Вздохнув, он отпустил ее ноги, но придержал сильными руками за плечи:
— Не делай этого, Элли. Не разрушай того, что соединило нас.
— Ничего нас не соединило. Когда наконец вы вобьете это себе в голову! — От душевной муки голос ее стал визгливым.
— Милая, ты не права. — Николас покачал головой, как если бы только сейчас осознал свою правоту. — Нас соединяет большее, чем случившееся сегодня. Мы будем любить друг друга, Элли. Чуть позже, сейчас мы для этого не готовы. Но попомни мои слова: мы будем любить друг друга.
У Элли снова часто забилось сердце. Ей вдруг захотелось сдаться, проиграть битву, а может быть, и всю эту войну. Она тут же сердито одернула себя. Ей нельзя сдаваться. Не важно, что ночью ее тревожат странные, томительные сны, зато ее дни заполнены суровой реальностью. Николас может хотеть ее, и она тоже может дойти до того, что захочет его, но он же сам ей заявил, что никогда никого не полюбит. Никого. Женщину он может только хотеть. А Элли была глубоко убеждена, что, как только пламя страсти погаснет, на его месте останется лишь пепел.
— Да кто вы такой, Дрейк, чтобы указывать, что я буду делать, а что не буду! Вы к моей жизни не имеете никакого отношения и никогда не будете иметь! Советую не забывать об этом.
Элли бросала ему в лицо грубости, а он нежно гладил пальцами ее щеку. Когда же она попыталась отбросить его руку, Николас с легкостью удержал ее, взял за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза.
— Согласна ты с этим или нет, но я уже часть твоей жизни. И мы будем наслаждаться друг другом, Элли, советую не забывать об этом.
Ей захотелось отвесить ему пощечину, но Николас играючи перехватил ее руку.
— Не надо драться, Элли. Не дерись со мной, пожалуйста.
— Отпустите меня, самодовольный… — Она резко оборвала себя, явно стараясь успокоиться. Потом спрыгнула на землю, торопливо оправила платье и ринулась вперед в надежде улизнуть. Но через пару секунд Николас уже шагал рядом.
— Я провожу вас до дому.
— Я не нуждаюсь в ваших услугах, Дрейк, — скрипнув зубами, отрезала Элли. — И в вас я тоже не нуждаюсь. Вскоре они подошли к ее дому.
— Все люди в ком-то нуждаются, Элли. Она замерла на месте. Ночные улицы были полны тишиной.
— В ком нуждаетесь вы? — спокойно спросила Элли.
Вопрос застал Николаса врасплох. Конечно, в ней. Мысль промелькнула прежде, чем он успел ее удержать, и привела его в еще большее замешательство.
— Я исключение из правил, — выдавив улыбку, наконец ответил он.
— Неправда, Дрейк, — со вздохом возразила Элли и сделала несколько шагов в сторону двери. — Ведь вы были правы, когда сказали, что все люди в ком-то нуждаются. И вы не исключение.
— Ну а если я нуждаюсь в тебе?
Она как раз взялась за ручку двери, но так ее и не повернула. Николас стоял и с замиранием сердца ждал ответа.
После, как показалось ему, бесконечно долгого молчания Элли прижалась лбом к дверному косяку.
— Я вам не нужна, Дрейк. И вы мне не нужны, не можете быть нужны. Если нам и предназначено быть кем-то в этом мире, то мы будем врагами. Вы вот недавно упомянули шахматы. В этой игре, Дрейк, может победить только один игрок. Другой обречен на поражение. К несчастью, я не умею играть в шахматы. Я все свое время трачу на то, чтобы хотя бы парировать ваши ходы и уменьшить нанесенный вред. Вы хотите затащить меня к себе в постель, но лишь потому, что это еще на один шаг приблизит вас к заветной цели.
— Элли, это не так.
— Разве? Разве вы не преследуете меня ради того, чтобы заполучить мой дом? Так вот, Дрейк, пока я жива, я его никому и никогда не продам.
Они стояли и смотрели друг другу в глаза. И все же, несмотря на сказанную ею правду, Элли вдруг поняла что ей страстно хочется, чтобы прямо здесь, сейчас Николас отступился от ее дома и отрекся от ненависти к человеку, который был ее отцом. Прошло несколько томительно долгих минут, и она упрекнула себя за несусветную глупость.
— Николас, прошу вас. Если надо, чтобы я извинилась, я извинюсь, но ради Бога, оставьте меня в покое.
С этими словами Элли проскользнула за дверь, оставив Николаса одного на гранитных ступенях.
Ночное небо было чистым, высоким и холодным. Николас продолжал стоять, удивляясь своему спокойствию. Воспоминания, от которых несколько часов назад он сбежал на улицы Нью-Йорка, были теперь далеки и едва различимы. Сейчас он признался себе, что на самом-то деле отправился на поиски Элли. Он хотел услышать ее голос, заглянуть в милое лицо этой зеленоглазой женщины, чтобы успокоить свою душу. И она сделала это. Как никто другой в его жизни. Он усмехнулся.
«Оставьте меня в покое». Ее слова. Ее мольба.
Николас знал, что в жизни некоторых людей хотя бы один раз наступал момент, когда можно было изменить судьбу. И если они пропускали этот момент или выбирали другое, их жизнь не менялась. Окруженный одиночеством беспросветной ночи, Николас осознал, что это не его путь. Нет никаких сомнений в том, что жизнь его круто переменилась в тот самый момент, когда в зале суда он впервые увидел Элиот Синклер. Но сейчас Николас с особой ясностью понимал, что, избери он другой путь, подними глаза чуть позже или чуть раньше — ничего не изменилось бы. И даже не просьбу, а мольбу Элли оставить ее в покое он при всем желании не в силах был выполнить.
Он сказал ей, что они будут заниматься любовью.! Но хотя это и правда, он знал, что соединяет их не только это. Ублажив свою плоть в ее лоне, он не освободится от мыслей об Элли. Так же, как не освободится от необходимости получить ее дом. Им на роду написано быть вместе. Эта женщина стала частью его души. И бороться с этим бесполезно.
Николас засунул руки в карманы плаща и отвел глаза от закрытой двери дома Элиот Синклер. Теперь он понял, что со дня их первой встречи он честно пытался доказать себе ложность испытываемых им чувств. Он слишком долго прожил с уверенностью, что никогда ни в ком не будет нуждаться.
Как такое могло случиться именно с ним — таким сильным, способным, настоящим бойцом? Однако в глубине души Николас понимал всю абсурдность своего вопроса. Элиот Синклер незримо обвилась вокруг него, как плющ вокруг дерева. В ее присутствии он ощущал свою цельность. Он мог быть насмешливым, сердитым, но всегда цельным. Вдруг неизвестно откуда возникла твердая уверенность, что Элли — единственная, которой по силам навсегда избавить его от воспоминаний.
Между ними стояло лишь одно.
Дрейк глубоко вздохнул и понял, что ему нужно сделать. Если он хочет, чтобы Элли принадлежала ему, если он хочет сделать новый решительный шаг в своей жизни, он должен окончательно освободиться от призраков прошлого. Он должен забыть о ее доме.
Он должен забыть о Гарри Дилларде.
И в первый раз за все эти долгие, мучительные годы, вспоминая недавние прикосновения любимой женщины, он почувствовал, что сможет это сделать. С его губ слетел короткий смешок. В душе затеплилось радостное и непривычное чувство облегчения. Элли и в голову не могло прийти, что, не зная правил игры, она сейчас одержала убедительную и полную победу.
Глава 17
Николас проснулся и медленно открыл глаза. Было раннее утро. Зеленые бархатные портьеры, как всегда, были раздвинуты. В комнате стоял полумрак. А Николаса наполняла малопонятная ему радостная легкость.
Элли. Милая, страстная Элли, способная столько отдать, что он и не мечтал о таком. Ее обжигающая чувственность. Ее широко распахнутые влекущие бедра. Для него, именно для него. Николас беспокойно зашевелился, чувствуя, как пробуждается желание. Теперь он мог с уверенностью сказать, что она тоже желает его. Не будь Элли такой до чертиков упрямой, стремящейся к независимости во всем, она бы давно уже сама знала об этом.
Чуть позже Николас, выбритый, умытый и одетый, не спеша повязывал перед зеркалом галстук. За спиной у него послышалось какое-то движение, и он обернулся.
— Шарлотта? — с удивлением сказал он, увидев стоявшую на пороге племянницу. — Доброе утро.
Девочка молча смотрела на него и как будто раздумывала о чем-то исключительно важном. Под глазами у нее Николас заметил знакомые темные круги, дыхание было слишком коротким. Николас разозлился на охватившее его чувство беспомощности. Он переговорил чуть ли не с каждым врачом от Бостона до Филадельфии, и ни один не сказал ему ничего обнадеживающего.
Шарлотта наконец решилась и, шагнув в комнату, неуверенно протянула ему длинную плоскую коробку:
— Это вам.
— Мне?
— Да. Надеюсь, вам понравится.
Николас понятия не имел, как поступить. Поколебавшись, он взял коробку и открыл ее вдруг ставшими неуклюжими руками. Заглянув внутрь, он уставился на подарок. Знать бы, что это такое.
— Нравится? — настороженно спросила Шарлотта, озабоченно прикусив нижнюю губку.
Николас взглянул на племянницу и ясно увидел в ее глазах робкую надежду. Шарлотта хотела сделать ему приятное. Он растерянно переступил с ноги на ногу.
— Конечно, нравится.
В глазах ее вспыхнуло такое разочарование, что Николас мысленно обругал себя самыми последними словами.
— Честное слово, — неловко продолжил он. Я думаю, что это… замечательно.
Разочарование медленно отступило, и худенькое личико Шарлотты просветлело.
— Правда? Вам нравится мой галстук? Так это галстук. Боже!
— Да я в него просто влюбился, — весело ответил Николас и, отложив подарок в сторону, принялся довязывать узел галстука, который он выбрал на сегодня.
Шарлотта, теребя руками юбку, набралась смелости и сказала:
— А мой галстук очень идет к вашему чудесному костюму.
Николас замер. Неужели она хочет, чтобы он надел ее галстук?
— Уверен, что ты права, — солгал он. Господи, да на нем, прямо в центре, огромный оранжевый цветок! — Но этот подходит лучше.
Шарлотта сникла, но тут же мужественно улыбнулась:
— Конечно, глупо дарить старый, поношенный галстук. Мисс Шеморти права. Она сказала, что вы его носить не будете.
Девочка повернулась, чтобы уйти, и Николаса пронзило неприятное чувство. Сначала гнев на няню за ее необдуманные слова, а потом стыд за себя. Он нанес ребенку незаслуженную обиду. Николас мысленно простонал, поняв, что ему придется выбрать одно из двух:
или еще большая отчужденность с Шарлоттой, или этот проклятый галстук.
— Ну что ж, мисс Шеморти ошиблась, — с изумлением услышал он собственный голос. — Мне твои галстук очень нравится. Я думаю, все мужчины сегодня просто с ума сойдут от зависти, когда увидят его.
С этими словами Николас стянул уже почти завязанный галстук и вытащил из коробки подарок Шарлотты. Он с ужасом посмотрел на сомнительное изделие, но искренняя радость племянницы прогнала все колебания.
Шарлотта метнулась вперед и торопливо вскочила ногами на кровать.
— Я умею его завязывать! — возбужденно воскликнула она.
Это, к удивлению Николаса, оказалось правдой. Для своих шести с небольшим лет девочка просто профессионально повязала галстук ему на шею. Николас отогнал подальше мысли о том, каким образом Шарлотта научилась этому искусству. Ведь ее отец уже давно не был дома.
— Идеально, — мечтательно вздохнула она. Неловко отступив назад, Шарлотта придирчиво оглядела Николаса: — Да, идеально.
Сомнения у Николаса оставались, однако они мгновенно улетучились, когда девочка посмотрела ему прямо в глаза с берущей за душу серьезностью.
— Спасибо, — прошептала она, а потом привстала на цыпочки и обвила худенькими ручонками его шею. Николас застыл не столько от неожиданного объятия, сколько от нахлынувших при этом чувств. — После моего папы, — с нежностью проговорила Шарлотта, — вы самый красивый мужчина на свете.
У Дрейка вдруг так защипало в глазах, что он зажмурился. Потом медленно поднял руки и неловко укрыл ее ласковым объятием.
— Разыщи мою сестру.
Это было первое, о чем распорядился Николас, войдя в кабинет к своему помощнику.
Берт поднял глаза от разложенных бумаг. Очки сидели чуть не на самом кончике его носа, а длинные волосы в беспорядке свисали на лоб. Начав было отвечать, он замер с открытым ртом при виде нового галстука своего хозяина. Николас скосил глаза себе на грудь и, казалось, тоже изумился. Выйдя из дома, он хотел сразу снять это безобразие. Но не тут-то было: узел был завязан намертво. Николас вымученно улыбнулся, чем вновь поверг в изумление своего помощника. Нахмурившись, он сердито повторил:
— Разыщи мою сестру.
— Вашу сестру, сэр? — переспросил Берт, в замешательстве убрав растопыренными пальцами волосы со лба. — Ту, которая в Париже?
— Да, Берт, именно ее, — нетерпеливо бросил Николас. — У меня лишь одна сестра. Пусть возвращается. — Он направился к двери своего кабинета, но остановился и добавил: — А пока будешь этим заниматься, разыщи заодно и ее никчемного мужа. Вполне может статься, что Шарлотте это не поможет, но клянусь, родителей я ей верну.
Выбравшись из-за стола, Берт проследовал за Николасом в его кабинет.
— Незамедлительно займусь этим делом, сэр. И пожалуй, я могу предложить новый вариант для мисс Синклер, — с самодовольным видом закончил он.
Однако от последовавших слов Николаса лицо у него вытянулось.
— А вот мисс Синклер забудь.
— Забыть, сэр? — не веря своим ушам, переспросил Берт.
— Да. Забыть. Я решил больше не заниматься собственностью мисс Синклер.
— То есть как, сэр? Почему? Николас рассмеялся:
— Потому что вместо этого я собираюсь на ней жениться!
Неожиданно для себя Николас высказал свое самое заветное желание. И дело было совсем не в доме на Шестнадцатой улице.
Он представил себе Элли: как она, задумавшись, рассеянно убирает выбившуюся белокурую прядку; как вызывающе называет его Дрейком; как бесстрашно стоит на своем; какими мечтательными сделались ее глаза, когда она заговорила об океане. Ему хотелось наполнить ее дни счастьем, а ночи — страстью. Николас признался себе, что уже не может представить своей жизни без этой женщины.
Все эти годы он не разрешал себе ни с кем слишком сближаться. Люди в конечном счете всегда разочаровывают и предают. Но Элли не из таких. При всем ее упрямстве Дрейк ни у кого не встречал такой преданности близким людям. Одна лишь мысль об одиннадцатилетней девочке, изо всех сил старающейся защитить Джима от безжалостного мальчишки, наполняла Николаса желанием самому укрывать и защищать. И он не собирался позволять, чтобы ее страх перед своими чувствами взял верх над тем, что возникло между ними.
Пустота, омрачавшая его существование, исчезла. Не прошло и дня, как Николас сказал себе, что эта история с Гарри Диллардом осталась в прошлом, как все в его жизни пришло в движение!
Но сначала надо начать ухаживать за Элли. Показать, что ее дом больше его не волнует. Доказать, что она заблуждается, считая себя и его врагами. И только после этого он сможет попросить ее стать его женой. Он собирался дать ей ту жизнь, о которой она мечтала и которой заслуживала. И начнет он, пожалуй, с того, что покажет ей океан.
— Я не могу ехать на океан! Элли вышла в прихожую своего дома, плотно закрыв за собой дверь в столовую.
— Но почему? — спросил Николас.
— Потому что я занята. — Она посмотрела на его руки, которые прикасались к ней так нежно и так откровенно. Думал ли он о том, что они натворили у входа в картинную галерею тем вечером? Пережил ли он еще раз все это, как пережила она, когда, вернувшись домой, легла спать? Или сомнения не мучили его?
— Элли, вы меня не слушаете.
— Нет, я все слышу, — слегка покраснев, солгала она и смело добавила: — Вы говорили про август.
— Верно. Сейчас август. А вам, как и мне, прекрасно известно, что в это время года Манхэттен пустеет и даже шляпки покупать некому.
— Вы говорите, конечно, о людях с деньгами.
— Я говорю о людях, которые покупают шляпки, — пожав плечами, уточнил Николас. — На Лонг-Айленде у меня есть домик. Мне надо передохнуть, так же как и Ханне с Джимом. Даже старине Барнарду будет полезно подышать свежим морским воздухом.
— Я все слышал! — откликнулся Барнард из своего закутка, где он корпел над очередной картиной. — Элли, не верь ни единому его слову. Нам никуда не нужно ехать.
— Напротив, — возразил Николас. — Очень даже нужно. И не только вам, но и Шарлотте тоже. Морской воздух и жаркое солнце могут сотворить чудо. Между прочим, вы сами недавно говорили, что хотите увидеть океан.
— Я наврала.
— Элли, почему по любому поводу с вами нужно воевать? — вздохнул Николас.
Она поморщилась, потому что он сказал правду. Совсем недавно ей пришло в голову, что она дьявольски устала. Господи, за эти последние месяцы ее счастливые красные чулки ничего, кроме беспокойства, ей не приносили. А сейчас чудесную возможность отдохнуть ей преподносят чуть ли не на серебряном подносе. Отбросить всякую осторожность и увидеть океан, возбужденно подумала она. Но сможет ли она сделать это? Хватит ли у нее смелости?
Дверь в столовую вдруг распахнулась, и оттуда едва не вывалились растерянные Ханна и Джим. Ясное дело, они подслушивали и малость переусердствовали. Джим выпрямился и, смущенно переступив с ноги на ногу проговорил:
— Элли, мне так хочется увидеть океан. Как ты думаешь, а мы и правда можем туда поехать?
Элли открыла рот, чтобы ответить, но ее перебила Ханна:
— Только представить себе — океан. Такое одни богачи могут себе позволить.
Еще одна причина сказать «нет». Но Элли все никак, не могла произнести это короткое слово. Так она и стояла, покачиваясь с носков на пятки и прикусив нижнюю губу. Август на самом деле неудачный месяц для торговли, неожиданно сказала она себе. И она действительно всю свою жизнь мечтала увидеть океан. Тем не менее…Ханна откашлялась и решительно добавила последний аргумент:
— Элли, ты только представь, как полезно Шарлотте подышать морским воздухом.
— Ничего себе! — воскликнула Ханна, непроизвольно прикладывая руку к пышной груди. — И это вы называете домик?
Элли выглянула в окно. Длинная подъездная аллея вела к маячившей впереди громаде из гранита и мрамора, которую Николас назвал домиком. Возможно ли такое, что она за пару часов успела закрыть магазин, собрать вещи и устремиться к океану с человеком, которого должна бы люто ненавидеть, уныло подумала Элли. Она тяжело вздохнула и откинулась на отделанное мягкой кожей сиденье.
— Я здесь не был уже несколько лет, — извиняющимся тоном сказал Николас.
— Это Уэйверли, — вмешалась в разговор Шарлотта. От радостного возбуждения ее обычно бледное личико раскраснелось. — Мы с мамой приезжаем сюда каждое лето. — Ее радость померкла. — Кроме нынешнего, — упавшим голосом поправилась она и, прикрыв рот ладошкой, натуженно закашлялась.
В глазах Николаса промелькнула неподдельная боль. К удивлению Элли, он обнял племянницу и нежно прижал к себе:
— Принцесса, обещаю тебе, что мама очень скоро будет здесь. Ведь я же волшебник!
Со вздохом Шарлотта поудобнее пристроилась у него под боком и, взяв Николаса за руку, переплела свои пальчики с его длинными пальцами.
Николас поднял глаза, поймал взгляд Элли и мягко улыбнулся ей. Она с чувством неловкости отвернулась, толком не понимая, отчего на глаза вдруг навернулись слезы.
Вскоре все дружно высыпали из экипажа. Элли никогда не видела такого великолепия. Ее провели в комнату в самом конце длинного коридора. Ханну, Барнарда и Джимма увели по другому, такому же неимоверно длинному коридору. Шарлотта, по всей видимости, расположилась в своей комнате, няня оказалась в соседней.
У Элли екнуло сердце, когда она сообразила, что ближе всего к ней находится комната Николаса.
Он что, сделал это намеренно? И сомневаться не приходится.
Она попробовала рассердиться. Ничего не получилось, только вновь затрепетало сердце.
Тогда она подошла к окну и впервые в жизни увидела необъятную гладь Атлантического океана. Просто онемев, Элли широко раскрытыми глазами смотрела на его уходящую за горизонт темную синеву. Распахнув створки окна, девушка с наслаждением глубоко вдохнула запах мокрого песка и морской воды.
— Твои ожидания оправдались? — Голос Николаса был полон нежности.
— Нет, — ответила она. — Такого я вообще не ожидала. Честное слово!
— Да, реальность часто превосходит наши надежды. — Он встал рядом. — Когда ожидаешь малого, никогда не разочаруешься. Ограждаем себя, верно?
Он увидел, как напряглись ее худенькие плечи. Ему захотелось притянуть Элли к себе и покрепче обнять. Но он не шелохнулся. Слишком рано. Дрейк снова вспомнил о близости между ними тогда, ночью, около картинной галереи. Каким же опрометчивым дураком он тогда оказался! А ведь надумал жениться на ней!
Так что он подождет. Будет ухаживать за ней, как и обещал себе. Он не будет спешить, чтобы ее оборона ослабла и панцирь, которым она себя окружила, сам собой развалился бы на куски. Ему хотелось нежности. И не столько для себя, сколько для нее.
Так они молча стояли у окна, удивляясь возникшей между ними легкости.
— Я рад, что ты приехала, — негромко сказал Николас.
— Я, должно быть, сошла с ума.
— Это одно из твоих достоинств, которые меня восхищают. Я имею в виду честность, — рассмеялся он в ответ.
— А я думала, что как раз это ты больше всего ненавидишь.
— Ненавижу? В тебе мне нечего ненавидеть. Я мог не соглашаться с тобой, это верно, но чтобы ненавидеть… Этого никогда не было и не будет.
Элли обхватила себя за плечи.
— Если твои действия по отношению ко мне — это отсутствие ненависти, — задумчиво проговорила она, — то мне страшно становится при мысли, каким безжалостным тебя сделала бы ненависть.
Николас посерьезнел:
— Возможно. Но думаю, даже самые суровые мои критики согласятся, что я безжалостен только к тем, кто меня предал.
Элли. Милая, страстная Элли, способная столько отдать, что он и не мечтал о таком. Ее обжигающая чувственность. Ее широко распахнутые влекущие бедра. Для него, именно для него. Николас беспокойно зашевелился, чувствуя, как пробуждается желание. Теперь он мог с уверенностью сказать, что она тоже желает его. Не будь Элли такой до чертиков упрямой, стремящейся к независимости во всем, она бы давно уже сама знала об этом.
Чуть позже Николас, выбритый, умытый и одетый, не спеша повязывал перед зеркалом галстук. За спиной у него послышалось какое-то движение, и он обернулся.
— Шарлотта? — с удивлением сказал он, увидев стоявшую на пороге племянницу. — Доброе утро.
Девочка молча смотрела на него и как будто раздумывала о чем-то исключительно важном. Под глазами у нее Николас заметил знакомые темные круги, дыхание было слишком коротким. Николас разозлился на охватившее его чувство беспомощности. Он переговорил чуть ли не с каждым врачом от Бостона до Филадельфии, и ни один не сказал ему ничего обнадеживающего.
Шарлотта наконец решилась и, шагнув в комнату, неуверенно протянула ему длинную плоскую коробку:
— Это вам.
— Мне?
— Да. Надеюсь, вам понравится.
Николас понятия не имел, как поступить. Поколебавшись, он взял коробку и открыл ее вдруг ставшими неуклюжими руками. Заглянув внутрь, он уставился на подарок. Знать бы, что это такое.
— Нравится? — настороженно спросила Шарлотта, озабоченно прикусив нижнюю губку.
Николас взглянул на племянницу и ясно увидел в ее глазах робкую надежду. Шарлотта хотела сделать ему приятное. Он растерянно переступил с ноги на ногу.
— Конечно, нравится.
В глазах ее вспыхнуло такое разочарование, что Николас мысленно обругал себя самыми последними словами.
— Честное слово, — неловко продолжил он. Я думаю, что это… замечательно.
Разочарование медленно отступило, и худенькое личико Шарлотты просветлело.
— Правда? Вам нравится мой галстук? Так это галстук. Боже!
— Да я в него просто влюбился, — весело ответил Николас и, отложив подарок в сторону, принялся довязывать узел галстука, который он выбрал на сегодня.
Шарлотта, теребя руками юбку, набралась смелости и сказала:
— А мой галстук очень идет к вашему чудесному костюму.
Николас замер. Неужели она хочет, чтобы он надел ее галстук?
— Уверен, что ты права, — солгал он. Господи, да на нем, прямо в центре, огромный оранжевый цветок! — Но этот подходит лучше.
Шарлотта сникла, но тут же мужественно улыбнулась:
— Конечно, глупо дарить старый, поношенный галстук. Мисс Шеморти права. Она сказала, что вы его носить не будете.
Девочка повернулась, чтобы уйти, и Николаса пронзило неприятное чувство. Сначала гнев на няню за ее необдуманные слова, а потом стыд за себя. Он нанес ребенку незаслуженную обиду. Николас мысленно простонал, поняв, что ему придется выбрать одно из двух:
или еще большая отчужденность с Шарлоттой, или этот проклятый галстук.
— Ну что ж, мисс Шеморти ошиблась, — с изумлением услышал он собственный голос. — Мне твои галстук очень нравится. Я думаю, все мужчины сегодня просто с ума сойдут от зависти, когда увидят его.
С этими словами Николас стянул уже почти завязанный галстук и вытащил из коробки подарок Шарлотты. Он с ужасом посмотрел на сомнительное изделие, но искренняя радость племянницы прогнала все колебания.
Шарлотта метнулась вперед и торопливо вскочила ногами на кровать.
— Я умею его завязывать! — возбужденно воскликнула она.
Это, к удивлению Николаса, оказалось правдой. Для своих шести с небольшим лет девочка просто профессионально повязала галстук ему на шею. Николас отогнал подальше мысли о том, каким образом Шарлотта научилась этому искусству. Ведь ее отец уже давно не был дома.
— Идеально, — мечтательно вздохнула она. Неловко отступив назад, Шарлотта придирчиво оглядела Николаса: — Да, идеально.
Сомнения у Николаса оставались, однако они мгновенно улетучились, когда девочка посмотрела ему прямо в глаза с берущей за душу серьезностью.
— Спасибо, — прошептала она, а потом привстала на цыпочки и обвила худенькими ручонками его шею. Николас застыл не столько от неожиданного объятия, сколько от нахлынувших при этом чувств. — После моего папы, — с нежностью проговорила Шарлотта, — вы самый красивый мужчина на свете.
У Дрейка вдруг так защипало в глазах, что он зажмурился. Потом медленно поднял руки и неловко укрыл ее ласковым объятием.
— Разыщи мою сестру.
Это было первое, о чем распорядился Николас, войдя в кабинет к своему помощнику.
Берт поднял глаза от разложенных бумаг. Очки сидели чуть не на самом кончике его носа, а длинные волосы в беспорядке свисали на лоб. Начав было отвечать, он замер с открытым ртом при виде нового галстука своего хозяина. Николас скосил глаза себе на грудь и, казалось, тоже изумился. Выйдя из дома, он хотел сразу снять это безобразие. Но не тут-то было: узел был завязан намертво. Николас вымученно улыбнулся, чем вновь поверг в изумление своего помощника. Нахмурившись, он сердито повторил:
— Разыщи мою сестру.
— Вашу сестру, сэр? — переспросил Берт, в замешательстве убрав растопыренными пальцами волосы со лба. — Ту, которая в Париже?
— Да, Берт, именно ее, — нетерпеливо бросил Николас. — У меня лишь одна сестра. Пусть возвращается. — Он направился к двери своего кабинета, но остановился и добавил: — А пока будешь этим заниматься, разыщи заодно и ее никчемного мужа. Вполне может статься, что Шарлотте это не поможет, но клянусь, родителей я ей верну.
Выбравшись из-за стола, Берт проследовал за Николасом в его кабинет.
— Незамедлительно займусь этим делом, сэр. И пожалуй, я могу предложить новый вариант для мисс Синклер, — с самодовольным видом закончил он.
Однако от последовавших слов Николаса лицо у него вытянулось.
— А вот мисс Синклер забудь.
— Забыть, сэр? — не веря своим ушам, переспросил Берт.
— Да. Забыть. Я решил больше не заниматься собственностью мисс Синклер.
— То есть как, сэр? Почему? Николас рассмеялся:
— Потому что вместо этого я собираюсь на ней жениться!
Неожиданно для себя Николас высказал свое самое заветное желание. И дело было совсем не в доме на Шестнадцатой улице.
Он представил себе Элли: как она, задумавшись, рассеянно убирает выбившуюся белокурую прядку; как вызывающе называет его Дрейком; как бесстрашно стоит на своем; какими мечтательными сделались ее глаза, когда она заговорила об океане. Ему хотелось наполнить ее дни счастьем, а ночи — страстью. Николас признался себе, что уже не может представить своей жизни без этой женщины.
Все эти годы он не разрешал себе ни с кем слишком сближаться. Люди в конечном счете всегда разочаровывают и предают. Но Элли не из таких. При всем ее упрямстве Дрейк ни у кого не встречал такой преданности близким людям. Одна лишь мысль об одиннадцатилетней девочке, изо всех сил старающейся защитить Джима от безжалостного мальчишки, наполняла Николаса желанием самому укрывать и защищать. И он не собирался позволять, чтобы ее страх перед своими чувствами взял верх над тем, что возникло между ними.
Пустота, омрачавшая его существование, исчезла. Не прошло и дня, как Николас сказал себе, что эта история с Гарри Диллардом осталась в прошлом, как все в его жизни пришло в движение!
Но сначала надо начать ухаживать за Элли. Показать, что ее дом больше его не волнует. Доказать, что она заблуждается, считая себя и его врагами. И только после этого он сможет попросить ее стать его женой. Он собирался дать ей ту жизнь, о которой она мечтала и которой заслуживала. И начнет он, пожалуй, с того, что покажет ей океан.
— Я не могу ехать на океан! Элли вышла в прихожую своего дома, плотно закрыв за собой дверь в столовую.
— Но почему? — спросил Николас.
— Потому что я занята. — Она посмотрела на его руки, которые прикасались к ней так нежно и так откровенно. Думал ли он о том, что они натворили у входа в картинную галерею тем вечером? Пережил ли он еще раз все это, как пережила она, когда, вернувшись домой, легла спать? Или сомнения не мучили его?
— Элли, вы меня не слушаете.
— Нет, я все слышу, — слегка покраснев, солгала она и смело добавила: — Вы говорили про август.
— Верно. Сейчас август. А вам, как и мне, прекрасно известно, что в это время года Манхэттен пустеет и даже шляпки покупать некому.
— Вы говорите, конечно, о людях с деньгами.
— Я говорю о людях, которые покупают шляпки, — пожав плечами, уточнил Николас. — На Лонг-Айленде у меня есть домик. Мне надо передохнуть, так же как и Ханне с Джимом. Даже старине Барнарду будет полезно подышать свежим морским воздухом.
— Я все слышал! — откликнулся Барнард из своего закутка, где он корпел над очередной картиной. — Элли, не верь ни единому его слову. Нам никуда не нужно ехать.
— Напротив, — возразил Николас. — Очень даже нужно. И не только вам, но и Шарлотте тоже. Морской воздух и жаркое солнце могут сотворить чудо. Между прочим, вы сами недавно говорили, что хотите увидеть океан.
— Я наврала.
— Элли, почему по любому поводу с вами нужно воевать? — вздохнул Николас.
Она поморщилась, потому что он сказал правду. Совсем недавно ей пришло в голову, что она дьявольски устала. Господи, за эти последние месяцы ее счастливые красные чулки ничего, кроме беспокойства, ей не приносили. А сейчас чудесную возможность отдохнуть ей преподносят чуть ли не на серебряном подносе. Отбросить всякую осторожность и увидеть океан, возбужденно подумала она. Но сможет ли она сделать это? Хватит ли у нее смелости?
Дверь в столовую вдруг распахнулась, и оттуда едва не вывалились растерянные Ханна и Джим. Ясное дело, они подслушивали и малость переусердствовали. Джим выпрямился и, смущенно переступив с ноги на ногу проговорил:
— Элли, мне так хочется увидеть океан. Как ты думаешь, а мы и правда можем туда поехать?
Элли открыла рот, чтобы ответить, но ее перебила Ханна:
— Только представить себе — океан. Такое одни богачи могут себе позволить.
Еще одна причина сказать «нет». Но Элли все никак, не могла произнести это короткое слово. Так она и стояла, покачиваясь с носков на пятки и прикусив нижнюю губу. Август на самом деле неудачный месяц для торговли, неожиданно сказала она себе. И она действительно всю свою жизнь мечтала увидеть океан. Тем не менее…Ханна откашлялась и решительно добавила последний аргумент:
— Элли, ты только представь, как полезно Шарлотте подышать морским воздухом.
— Ничего себе! — воскликнула Ханна, непроизвольно прикладывая руку к пышной груди. — И это вы называете домик?
Элли выглянула в окно. Длинная подъездная аллея вела к маячившей впереди громаде из гранита и мрамора, которую Николас назвал домиком. Возможно ли такое, что она за пару часов успела закрыть магазин, собрать вещи и устремиться к океану с человеком, которого должна бы люто ненавидеть, уныло подумала Элли. Она тяжело вздохнула и откинулась на отделанное мягкой кожей сиденье.
— Я здесь не был уже несколько лет, — извиняющимся тоном сказал Николас.
— Это Уэйверли, — вмешалась в разговор Шарлотта. От радостного возбуждения ее обычно бледное личико раскраснелось. — Мы с мамой приезжаем сюда каждое лето. — Ее радость померкла. — Кроме нынешнего, — упавшим голосом поправилась она и, прикрыв рот ладошкой, натуженно закашлялась.
В глазах Николаса промелькнула неподдельная боль. К удивлению Элли, он обнял племянницу и нежно прижал к себе:
— Принцесса, обещаю тебе, что мама очень скоро будет здесь. Ведь я же волшебник!
Со вздохом Шарлотта поудобнее пристроилась у него под боком и, взяв Николаса за руку, переплела свои пальчики с его длинными пальцами.
Николас поднял глаза, поймал взгляд Элли и мягко улыбнулся ей. Она с чувством неловкости отвернулась, толком не понимая, отчего на глаза вдруг навернулись слезы.
Вскоре все дружно высыпали из экипажа. Элли никогда не видела такого великолепия. Ее провели в комнату в самом конце длинного коридора. Ханну, Барнарда и Джимма увели по другому, такому же неимоверно длинному коридору. Шарлотта, по всей видимости, расположилась в своей комнате, няня оказалась в соседней.
У Элли екнуло сердце, когда она сообразила, что ближе всего к ней находится комната Николаса.
Он что, сделал это намеренно? И сомневаться не приходится.
Она попробовала рассердиться. Ничего не получилось, только вновь затрепетало сердце.
Тогда она подошла к окну и впервые в жизни увидела необъятную гладь Атлантического океана. Просто онемев, Элли широко раскрытыми глазами смотрела на его уходящую за горизонт темную синеву. Распахнув створки окна, девушка с наслаждением глубоко вдохнула запах мокрого песка и морской воды.
— Твои ожидания оправдались? — Голос Николаса был полон нежности.
— Нет, — ответила она. — Такого я вообще не ожидала. Честное слово!
— Да, реальность часто превосходит наши надежды. — Он встал рядом. — Когда ожидаешь малого, никогда не разочаруешься. Ограждаем себя, верно?
Он увидел, как напряглись ее худенькие плечи. Ему захотелось притянуть Элли к себе и покрепче обнять. Но он не шелохнулся. Слишком рано. Дрейк снова вспомнил о близости между ними тогда, ночью, около картинной галереи. Каким же опрометчивым дураком он тогда оказался! А ведь надумал жениться на ней!
Так что он подождет. Будет ухаживать за ней, как и обещал себе. Он не будет спешить, чтобы ее оборона ослабла и панцирь, которым она себя окружила, сам собой развалился бы на куски. Ему хотелось нежности. И не столько для себя, сколько для нее.
Так они молча стояли у окна, удивляясь возникшей между ними легкости.
— Я рад, что ты приехала, — негромко сказал Николас.
— Я, должно быть, сошла с ума.
— Это одно из твоих достоинств, которые меня восхищают. Я имею в виду честность, — рассмеялся он в ответ.
— А я думала, что как раз это ты больше всего ненавидишь.
— Ненавижу? В тебе мне нечего ненавидеть. Я мог не соглашаться с тобой, это верно, но чтобы ненавидеть… Этого никогда не было и не будет.
Элли обхватила себя за плечи.
— Если твои действия по отношению ко мне — это отсутствие ненависти, — задумчиво проговорила она, — то мне страшно становится при мысли, каким безжалостным тебя сделала бы ненависть.
Николас посерьезнел:
— Возможно. Но думаю, даже самые суровые мои критики согласятся, что я безжалостен только к тем, кто меня предал.
Глава 18
Август на Лонг-Айленде
За свои двадцать шесть лет Элли и не помышляла о том, что когда-нибудь у нее появится причина не только связать вместе эти слова, но и вдобавок с трудом удержаться от эпитетов «идиллический» и «блаженный». Солнце такое яркое, что невольно жмуришься, морской бриз приятно холодит кожу. И Николас. Каждую ночь она засыпала и каждое утро просыпалась, моля Бога, чтобы это никогда не кончалось.
Как Элли ни старалась, ей становилось все труднее сопротивляться присутствию Николаса. Правда, она честно призналась себе, что не очень-то и старалась. С того самого момента, когда карета миновала величественный Бруклинский мост и покатила дальше, оставляя позади каменные ущелья Манхэттена, решимость Элли пошла на убыль.
Барнард по-прежнему не выказывал особой симпатии Николасу, а вот Ханна заметно подобрела. Джим сдался уже давно, безоглядно привязавшись к непредсказуемому Николасу Дрейку. Уже одно это удерживало Элли на Лонг-Айленде. Ей не хотелось обижать Джима. Но с ее неприязнью к Николасу произошло то же самое, что и с сопротивлением. Все, что было в нем бездушного, безжалостного и угрожающего, исчезло. Он поражал обаянием и даже каким-то озорством, как будто снова став тем баловником, который с серьезным видом советовал бабушке пить крепкий кофе, чтобы у нее лучше завивались волосы. Этим он сумел добиться того, что остатки беспокойства, гнездившегося в душе Элли, медленно, но верно исчезали.
А все началось уже в первый вечер, когда Николас показывал гостям дом. Он поочередно сдергивал ослепительно белые покрывала с попадавшейся им на пути мебели и шутливо превращал их то в плащ матадора, то в королевскую мантию. Шарлотта просто умирала от смеха. Элли тоже не смогла удержаться от улыбки.
Все были так увлечены, что только в последней комнате Николас наконец заметил, что Шарлотта пропала.
— Шарлотта! — громко позвал он и нахмурился. Явно беспокоясь, он рассеянно сдернул последнее покрывало, и с кресла, хохоча во все горло, вскочила Шарлотта. Глаза у нее сияли, волосы растрепались.
Все, включая Николаса, просто остолбенели от неожиданности, — Ага! Испугались! — весело закричала она. Все рассмеялись. Николас снисходительно заулыбался, но в глазах у него не было улыбки. Элли пригляделась и готова была поклясться, что взгляд Николаса наполнен глубокой заботой и любовью. Кто бы мог подумать. Элли не верила своим глазам. Тем не менее она была уверена, что не ошиблась.
За свои двадцать шесть лет Элли и не помышляла о том, что когда-нибудь у нее появится причина не только связать вместе эти слова, но и вдобавок с трудом удержаться от эпитетов «идиллический» и «блаженный». Солнце такое яркое, что невольно жмуришься, морской бриз приятно холодит кожу. И Николас. Каждую ночь она засыпала и каждое утро просыпалась, моля Бога, чтобы это никогда не кончалось.
Как Элли ни старалась, ей становилось все труднее сопротивляться присутствию Николаса. Правда, она честно призналась себе, что не очень-то и старалась. С того самого момента, когда карета миновала величественный Бруклинский мост и покатила дальше, оставляя позади каменные ущелья Манхэттена, решимость Элли пошла на убыль.
Барнард по-прежнему не выказывал особой симпатии Николасу, а вот Ханна заметно подобрела. Джим сдался уже давно, безоглядно привязавшись к непредсказуемому Николасу Дрейку. Уже одно это удерживало Элли на Лонг-Айленде. Ей не хотелось обижать Джима. Но с ее неприязнью к Николасу произошло то же самое, что и с сопротивлением. Все, что было в нем бездушного, безжалостного и угрожающего, исчезло. Он поражал обаянием и даже каким-то озорством, как будто снова став тем баловником, который с серьезным видом советовал бабушке пить крепкий кофе, чтобы у нее лучше завивались волосы. Этим он сумел добиться того, что остатки беспокойства, гнездившегося в душе Элли, медленно, но верно исчезали.
А все началось уже в первый вечер, когда Николас показывал гостям дом. Он поочередно сдергивал ослепительно белые покрывала с попадавшейся им на пути мебели и шутливо превращал их то в плащ матадора, то в королевскую мантию. Шарлотта просто умирала от смеха. Элли тоже не смогла удержаться от улыбки.
Все были так увлечены, что только в последней комнате Николас наконец заметил, что Шарлотта пропала.
— Шарлотта! — громко позвал он и нахмурился. Явно беспокоясь, он рассеянно сдернул последнее покрывало, и с кресла, хохоча во все горло, вскочила Шарлотта. Глаза у нее сияли, волосы растрепались.
Все, включая Николаса, просто остолбенели от неожиданности, — Ага! Испугались! — весело закричала она. Все рассмеялись. Николас снисходительно заулыбался, но в глазах у него не было улыбки. Элли пригляделась и готова была поклясться, что взгляд Николаса наполнен глубокой заботой и любовью. Кто бы мог подумать. Элли не верила своим глазам. Тем не менее она была уверена, что не ошиблась.