Ли Танит. Белая змея

   Привратник замолчал. Чакор и Элисси так же молча уставились друг на друга.
   Возбужденный после быстрой скачки и вымокший насквозь под дождем, что все еще стучал по крыше, он горел как огонь. Она была ослепительно красива с садовыми цветами в руках — она расставляла их в вазы, — уже обласканная летним солнцем, но сейчас неестественно бледная.
   — Спасибо, — поблагодарила она привратника и обратилась к Чакору: — Не зайдешь ли сюда?
   Встреча потрясла его. Он думал об Элисси, постоянно вспоминал ее в связи с множеством самых разных вещей. Сейчас, как и всегда в ее присутствии, на него нахлынула волна успокоения. Он, в свою очередь, поблагодарил ее и прошел в комнату, окна которой выходили в сад.
   Девушка положила цветы на стол. Она стояла и смотрела на него, все ее тело напряглось в одном вопросе.
   Озабоченный своим собственным вопросом, Чакор не подумал, как будет выглядеть в ее глазах его появление. Она видела, что он примчался издалека, сквозь дождь, гонимый страстной целью. И так как она хотела оказаться этой целью, то разве могла решить иначе?
   — Элисси, я надеюсь, что ты простишь мой вид и поспешность, но это дело большой важности… — начал он.
   Она продолжала стоять и смотреть на него. Что-то промелькнуло меж ними, но Чакор не мог в один миг взять и развернуть в сторону то, что двигало им последние несколько дней.
   — Мне нужно поговорить с Регером Лидийцем, — сказал он. Она побледнела еще сильнее, став почти белой. — Я… мне сказали, что он здесь… — закончил Чакор, не слыша, что говорит. Только сейчас он наконец понял, о чем она могла подумать.
   Она опустила глаза и подошла к столу, на котором оставила цветы.
   — Я очень сожалею, Чакор, но его здесь нет. Разве Джериш не сказал тебе, что он снимает квартиру близ Академии? Если его нет в мастерской Вэйнека, то…
   — Элисси, — перебил ее Чакор.
   Она расставляла цветы в вазе, и ее руки не дрожали.
   — Конечно же, он приходит в гости к отцу. Но сейчас отец в плавании.
   — Элисси…
   Она осеклась, посмотрела на него и покачала головой, словно говоря: «Это глупая ошибка, ничего не случилось».
   Чакор вдруг понял, что, возможно, даже не предстоящая поразительная встреча Йеннефа эм Ланна с Регером эм Ли-Дис заставила его мчаться сюда, в Мойю, в разгар грозы. Конечно, Джериш говорил ему, что Регер живет около Академии оружия, где все еще занимается тренировками — сейчас юноша вспомнил об этом. Приказчик Вэйнека тоже сказал, что мастер вернется через полчаса или час, Чакор мог бы дождаться его. И не приказчик, а он сам сказал себе, что Регера можно найти в доме Эрн-Йира. Приказчик сказал лишь, что там можно спросить о нем. Излишне. В этой неразберихе главным для него было — примчаться сюда…
   Сама судьба предстала перед Чакором на Равнинах, воплощенная в отце Регера, в согласии со сверхчувственным пророчеством, сделанным почти год назад. Судьба — если угодно, можно звать ее Анакир — в самом деле существовала. Может быть, он всегда предполагал это, хотел этого чувства поддержки, понимания, что по жизни тебя несет на чьей-то ладони. Все, что ты делаешь или чувствуешь, можно отпустить от себя и отдаться в руки судьбы. Падать и плыть в другой мир…
   Склонившись над цветами, укрытая тенью, Элисси напомнила ему серебряную статуэтку.
   — Я пришел не за тем, о чем сказал тебе, — отчаянно выговорил Чакор. — Разве что сначала, но сейчас уже не так. Если я поговорю с твоим отцом, он не выкинет меня из самого верхнего окна?
   — О чем? — спросила она бесцветным голосом. Неужели она не услышала, как над домом ударила молния?
   — О тебе. Разве у вас не в обычае просить позволения у отца девушки?
   — Что ты сказал, Чакор? — она снова оставила цветы, но не повернулась к нему.
   Что он сказал? Раньше он говорил: я умру за тебя, позволь обладать тобой. Иногда даже добавлял лживое признание в любви. И тогда мягкая постель или теплый склон холма принимали их в свои объятия.
   Он привел мысли в порядок и, не желая позорить себя сладкими словами, которые говорил когда-то, произнес вместо них древний свадебный обет принцев Корла:
   — Перед богиней я беру тебя, чтобы обладать тобой сейчас и до конца дней. Ты — моя, как плоть моя. Как кости мои нужны мне, так и ты мне нужна. Я отдам свою кровь за тебя. С тобой я пойду за магией дарения жизни. Богиня — женщина. Она слышит мои слова. И не быть мне более мужчиной, если я отступлю от них.
   Он был стар, этот обет — едва ли не так же стар, как джунгли и болота, как первые люди, умеющие говорить и знающие, что принадлежат Коррах. Чакор много раз слышал эти слова от своего отца, когда тот женился еще на одной женщине. Вседневная жизнь Корла обесценила их. Но они оставались Словами, и он вручил их ей, бледной девушке Равнин. Пылающий и гордый, удивленный и воодушевленный, он добавил:
   — По законам Корла я взял тебя в жены. Но по законам Мойи, я знаю, мы должны обручиться. Если только твой отец дозволит мне обладать тобой, прекрасная Элисси.
   Она дождалась, пока он замолчал. Взяв еще один цветок, она опустила его в вазу. Гроза закончилась, дождь постепенно стихал. Чакор остыл.
   — Скажи мне наконец «да», — поторопил он.
   — Нет, — ответила Элисси.
 
   Месяцы спустя она уверяла его, что это не было мелкой женской местью. Поворот случился столь внезапно, что она ему не поверила. Она ответила так, боясь, что он может пожалеть о своих словах. А может быть, на нее просто снизошло озарение. Ведь Чакор был воином и охотником, и согласие, полученное так легко, без борьбы, не имело бы для него цены. Она же дала ему погоню и сражение. Оттолкнув его, она поселила в нем уверенность, что он желает только ее и пронесет это желание сквозь всю пору Застис.
   Во второй половине дня пришло сообщение, что на берег высаживаются элисаарские пираты, и Чакор был отозван в крепость. Дело с Регером и его отцом приостановилось. То ли человек, которого Чакор послал в «Ножку с браслетом», упустил Йеннефа, то ли ланнец просто не появился там.
   Чакор был уверен, что известит Регера, как только кончится боевая тревога, и он выловит Йеннефа. Но когда тревога кончилась, его одолела неуверенность. Все ли так просто, как ему кажется? Возможно, он сам вообразил это сходство. Чувство судьбы, перечеркнутое отказом Элисси, ослабело и отступило.
   Она дала согласие незадолго до прихода зимы, когда цветы синталя начали осыпаться с деревьев, источая приторный аромат, от которого рыбы в пруду Эрн-Йира совсем опьянели. Эрн, вернувшийся из удачного плавания, был заранее согласен. Найти Регера так и не удалось, а Йеннеф стал всего лишь наваждением, которое помогло найти любовь.
   — Да, я люблю тебя, — сказала Элисси.
   Она обвила руками его шею, и Чакор целовал, целовал девушку, думая, что на всей земле нет ничего более сладостного, живого и святого, ибо она вынудила его так долго ждать этого… Любовники, что истинно любят, сами как боги — так говорили поэты в Свободном Элисааре.
   — Конечно, — кивнула она, — это тоже Анакир.
   Так Чакор понял, что сочетается браком с Мойхи, с Равнинами, со сном змеиной богини. Это была воистину мойская свадьба.

Глава 15
Замысел Анакир

   Отряд налетчиков двигался походным маршем вверх по Янтарной улице под грохот барабанов, звон гонгов и жужжание трещоток, размахивая факелами. Толпы жителей Мойи высыпали на вечерние улицы, хлопая в ладоши, желая им удачи и замечая, что жених на редкость красив.
   Чакор, что почти два года назад пришел в город, не имея ни друзей, ни занятия, теперь был капитаном, командиром сотни, и в свадебной процессии, придавая ей еще больше сходства с военным отрядом, рядом с ним шли двое других капитанов и майор — Джериш. Они задыхались от смеха, обменивались жестами и, как велел обычай, угрожали предать огню дом Эрн-Йира, если тот откажет им. Поглощенный игрой, вжившийся в роль и сходящий с ума от того, что идет к девушке, которую из-за проклятого обычая не мог видеть почти семь дней, Чакор меньше всего думал о Регере, которому мимоходом передал приглашение на пир, или о человеке, которого некогда встретил у Драконьих врат.
   В «Ножке с янтарным браслетом» кипела жизнь, и когда через открытые двери увидели Отряд налетчиков, толпа пьющих с криками вышла на улицу, предлагая проходящим выпить из их чаш. Это тоже было частью обычая, и пока молодые люди подкреплялись, крики не умолкали.
   — Ты заставишь этого негодяя отдать ее! Спали ему дом, если он не захочет!
   Девушка, разносящая вино, подбежала к Чакору и поцеловала его. Когда она отодвинулась, он увидел, что в пяти шагах от него стоит Йеннеф эм Ланн.
   Чакор встретился с его глазами, отнюдь не горящими радостью встречи, и громко кашлянул. Ланнец мгновенно исчез, видимо, скользнув обратно в таверну.
   — Джериш, Баэд и прочие мои друзья, — произнес Чакор. — Здесь человек, которого я приглашал на свою свадьбу, но он не пришел.
   — Должно быть, друг ее мерзкого папаши! — воскликнул капитан Баэд, распаляясь все больше. — Держи его!
   Йеннеф оказался не настолько быстрым, чтобы вырваться, когда со всех сторон на него шумно навалились гуляки из таверны.
   — Не пошел на его свадьбу? Бей урода!
   — Новая приятная встреча, — усмехнулся Йеннеф, когда его доставили к Чакору. — Как я понял, ты идешь требовать невесту, сержант?
   — Я уже капитан, дружище, — ответил Чакор, обнимая Йеннефа. — Со мной ты будешь так счастлив…
   — До предела. Что еще? — спросил ланнец. Но Чакор уже повернулся к Джеришу.
   — Его-то я и имел в виду. Кроме шуток, не дайте этому человеку удрать.
   — Тише, — положил ему руку на плечо Джериш. — Ты должен думать только об Элисси.
   — Ну да. Но это касается Анакир.
   Джериш вскинул брови. Слова Чакора удивили его, но как бы то ни было, он сказал Баэду:
   — Мы должны присмотреть за тем человеком. Это серьезно, понял?
   Баэд с готовностью кивнул. Когда Отряд налетчиков двинулся дальше, Йеннеф оказался в его середине.
 
   — Открывайте двери! Открывайте двери!
   Соседи высыпали на балконы и, свешиваясь через перила, бросали им ленты и цветы.
   — Открывайте, или мы подожжем вас!
   Двери распахнулись. Увешанный знаками отличия, с обнаженным мечом в руке, в зале стоял Эрн-Йир.
   — Вы не получите мою дочь.
   — Я поклялся, что она будет моей, — звенящим голосом ответил Чакор, наслаждаясь действом. — Я клялся в этом своими богами. И Анакир, — добавил он, глядя в лицо Эрн-Йиру.
   — Нет, — возразил Эрн-Йир. — Моя дочь останется со мной. Она — моя драгоценность.
   — Она будет моей, — настаивал Чакор. — Вы со мной, друзья? — обратился он к Налетчикам. Те завопили и затопали ногами. Слуги Эрн-Йира заполнили зал, широко усмехаясь и потрясая дубинами.
   Затем со ступеней лестницы заговорил жрец.
   — Мужчины, теперь послушайте голос женщины.
   И по лестнице спустилась Элисси.
   На ней было мойхийское свадебное платье, поколениями переходящее от матери к дочери, от сестры к сестре, от тетки к племяннице — свободное одеяние из полотна, протканного золотой нитью, перетянутое под грудью поясом из белого шелка. С прически невесты спускалась сверкающая вуаль, желтая, как цветы синталя. Как и положено невесте, она казалась более прекрасной, чем сама жизнь.
   — Отец мой, ты дорог мне, — произнесла она. — Но это естественно, что я должна уйти от тебя. Вот мужчина, которого я выбрала.
   Эрн-Йир опустил меч и притворно заплакал. А Чакор, на родине которого мужчине не дозволялось проливать слезы ни по какому поводу, уже забыл о нем в ожидании, когда Элисси ступит на пол и возьмет его за руку, что она и сделала.
   За ней спустился жрец в темном облачении, тоже с каймой из золота, и перед лицом всех свидетелей возложил на их руки меч, брошенный Эрн-Йиром, осененный незримым присутствием то ли того, чему нет имени, сущности богини, то ли их собственных душ, а может быть, звезд, поднявшихся над крышей дома.
 
   Свадебный пир, для которого соединили три смежные комнаты, сняв с петель тяжелые двустворчатые двери, плыл сквозь ночь, подобно сияющему кораблю.
   С некоторым интересом Вэйнек обнаружил рядом с собой жениха, очаровательного и не вполне трезвого.
   — Где ваш подмастерье, мастер Вэйнек?
   — Какой?
   — Очень одаренный. Тот, чье серебряное литье попало в Овечий переулок.
   — Мы уже достигли большего… — произнес Вэйнек, растерявшись. — Ты говоришь о Регере эм Ли?
   — Только не говорите, что его тут нет.
   — Смею думать, что он здесь, если ты приглашал его. Попробуй вот эти соленые сливы.
   — Очень нежные. Но я должен найти его, пока не забыл о нем окончательно.
   — Хм, — протянул Вэйнек и подозвал другого мужчину со странно искаженными пропорциями тела — его мускулистые шея, торс и руки опирались на короткие кривые ноги карлика. — Ты не видел Лидийца?
   — В окружении женщин, — мирно ответил тот. — Он обсуждал цены на бронзу с палубным офицером Эрна.
   Он провел Чакора через три комнаты, представившись по пути как скульптор Мур. Имя было произнесено с застенчивостью, заставившей Чакора заподозрить, что Мур хорошо известен в Мойхи.
   У него хватило житейской мудрости поблагодарить скульптора за то, что тот пришел на его свадьбу.
   Последняя комната выходила на лестницу, ведущую в сад. Там стояли Регер, две мойские красавицы — одна черноволосая, другая с гривой цвета шафрана, — палубный офицер Эрна и еще несколько человек.
   Мур замер, осматривая сцену, и указал на Лидийца, словно Чакор не знал его.
   — Какой Ральднор! — произнес он спустя мгновение. Его лицо выражало восхищение, не имеющее ничего общего с чувственным. — Он профессионально сражался в Саардсинмее. Клянусь богиней, он вряд ли смог бы сделать свое тело лучше, даже изваяв его, — Мур дернул себя за губу. — Вы слышали о происшествии?
   — В крепости мы мало что слышим…
   — Это была статуя в два его роста, высеченная из лучшего мрамора. Я сам руководил обтесыванием блока. Я работал день и ночь. С таким камнем и такой моделью это не труд, а истинное наслаждение. Оконченная, она казалась мне одной из лучших моих работ, кроме выражения лица — тут я никогда не примирюсь с собой.
   Чакор обеспокоенно взглянул через плечо Мура. За три комнаты отсюда цвела Элисси. Коррах-Анакир, ускорь его рассказ!
   — Черты лица у него совершенно королевские. Здесь у меня не было проблем. Это не то что взять тело от одного, а голову от другого — к Эарлу такую работу. Но возникла какая-то трудность. Пойми я, в чем она заключается, я мог бы преодолеть ее… — Мур сделал знак левой рукой, отгоняя дурные мысли. — В общем, статуя была закончена в срок, невзирая на мои придирки. Затем ее под охраной повезли в Зарависс. Но в паре миль от зимнего дворца в Зараре буквально с чистого неба разразилась странная гроза. Река вышла из берегов и хлынула на процессию. Зеебы взбесились, когда их затопило до подпруг. Людей накрыло так, что они едва не утонули. Платформа перевернулась, и голова статуи разлетелась на осколки.
   Чакор быстро помянул богов. Такой дурной знак охладил даже его горячее нетерпение.
   — Регер знает об этом?
   — Да. Но он воспринял это благоразумно. Колесничие говорят: если человек на трассе шарахается от каждой тени, то выбывает из скачек на первом же круге.
   — А что король Зарависса?
   — Отказался от статуи и любого возмещения. Сказал, что боги против. Но все еще расплачивается с нами.
   В этот миг Регер повернулся и увидел их.
   Да, он мог быть королем. Его не раз называли так в Элисааре, в любовных речах. Он не изменился: тело, закаленное упражнениями, все еще было совершенством во плоти — необыкновенно высокий рост, идеальное сложение, ничего лишнего. Но больше он не одевался как лорд — это время кончилось. Его наряд, лишенный украшений, был таким, какой подобает хорошему ремесленнику в праздник. Король в чужом обличье…
   Он подошел к Чакору.
   — Мои искренние поздравления.
   — С удовольствием принимаю их. Наполни чашу. Я хочу, чтобы ты встретился с одним из моих гостей.
   Женщины на лестнице опечаленно вздохнули, когда Чакор увел Регера обратно в дом.
 
   Они снабдили высокого привлекательного ланнца какой-то едой и заперли наверху в приемной. Знал ли об этом Эрн — неизвестно. Время от времени неподалеку мелькали то Джериш и Аннах, то светлокожий желтоволосый брат Джериша и его оммосская жена, точно отлитая из меди. Один раз из-за двери донесся какой-то стук. Сквозь шум пира его почти не было слышно, однако оммоска подошла к двери и твердо сказала: «Господин, хоть вы и ланнец, не стройте из себя героя Яннула. А ну тихо!»
   — Он там, — сообщил Чакор, проводив Регера к двери. Видимо, он считал, что тот уже знает, о ком идет речь, ибо они оба действовали внутри замысла богини.
   — Кто это? — спросил Регер.
   — Последний из приглашенных на мою свадьбу.
   — А зачем ты его запер? Он что, не в себе?
   — Возможно, сейчас это уже так. Поэтому я и привел тебя сюда, Клинок. Разберись с ним.
   Чакор отпер дверь и пропустил Регера к проходу. Помедлив, тот вошел в комнату. Чакор тут же закрыл дверь за его спиной и запер ее. Мгновение он прислушивался, пытаясь различить шум борьбы, но внутри было тихо, и он увел своих сообщников прочь.
 
   Йеннеф пил вино и ел ароматные хлебцы.
   — Полагаю, объяснений ждать бесполезно, — заметил он, взглянув на вошедшего. — Помимо всего прочего, это же свадебный пир.
   Вошедший был темным Висом, возможно, даже чуть выше самого Йеннефа. Сильный, уверенный в себе, манеры почти дорфарианские. Но когда он заговорил, его выдало произношение Свободного Элисаара.
   — Возможно, почтенный, ты согласишься принять как объяснение и извинение тот факт, что ты — мой отец.
   Йеннеф сощурился и посмотрел на него более внимательно, затем отпил вина из чаши.
   — Что ж, я то и дело сталкиваюсь с подобными обвинениями. Правда, обычно они исходят от женщин.
   — Моя мать живет в Иске. Или уже умерла. Но это не обвинение. Это факт, как я уже сказал.
   — А откуда известно, что я бывал в Иске? — ланнец окинул его холодным и сдержанным взглядом.
   — Бывал. Это случилось зимой. Она говорила, что тебя ограбили.
   — О нет, дорогой мой, — возразил Йеннеф. — Это случилось прошлым летом в здешних краях. Разбойники у Драконьих врат.
   — Тогда у тебя есть склонность попадаться грабителям, почтеннейший. Она нашла тебя неподалеку от фермы, истощенного, с ножевой раной на руке, и уговорила мужчин дать тебе убежище в собачьем загоне, — в этом месте Йеннеф зло выругался. — Когда ты восстановил силы, то ушел с фермы своим путем, но прежде взял мою мать. Ее звали Тхиу.
   — Взял? Ты хочешь сказать, что я изнасиловал ее?
   — Она пришла к тебе. Она предложила себя, и ты принял.
   — В самом деле? Похоже, в искайских горах человек оказывается в отчаянном положении. Если я там был.
   — Ты оставил ей знак.
   — Что ж, человек находит то, что ему нужно. Без сомнения, ты нашел его.
   — Элисаарский дрэк из золота, крепленого медью.
   — О, должно быть, она оказалась пылкой любовницей. В те дни у меня редко водились деньги.
   — Так ты вспомнил это время?
   — Нет, — отрезал Йеннеф. — Но судя по твоему виду, это произошло около двадцати пяти лет назад.
   — Немного больше.
   — Ах, немного больше, — Йеннеф сделал еще глоток вина. — Ты из Элисаара. Не пытайся врать.
   — Мужчины с фермы продали меня в рабство, и меня увезли в Элисаар.
   — Ты совсем не похож на раба.
   — Я был Клинком Саардсинмеи.
   — А вот в это я верю, — под нарочитым безразличием Йеннефа мелькнула завороженность. — Я насмотрелся на бои и гонки. Саардсинмея всегда оказывалась лучше всех — и проиграла лучше всех. Должно быть, сама Анак держала тебя в руках, если ты пережил свой город.
   — Здесь считают, что Анакир держит в своих руках все, что только есть.
   — Ее рук на это хватит, — легкомысленно заметил Йеннеф. Его разум норовил ускользнуть. Всякий раз, когда ланнцу случалось выпить желтого вина, ему казалось, что он провалился в иные годы и места. Конечно же, он бывал в Иске, в Корле и в Вар-Закорисе. Тогда он был безумным путешественником, злым, молодым и немного наивным, верящим в истории о сокровищах. Он мало что мог вспомнить — бесплодная авантюра, долгие странствия… Бессчетные смелые вылазки и почти столь же бессчетные женщины — темные и смуглые, с гладкой кожей и волной ночных волос…
   — Так ты попросил своих друзей схватить меня на улице, поскольку претендуешь на то, что я твой отец?
   — Нет, — ответил молодой человек. — Я был столь же поражен, увидев тебя здесь. Но не сомневаюсь, что они узнали тебя.
   — Понятно. Все потому, что мы похожи. Это должно наводить на какие-то догадки.
   — Разве у тебя нет шрама от ножа на левой руке? — спокойно спросил молодой человек. Он оставался вежливым, несмотря на все попытки Йеннефа задеть его.
   — Два или три, — с этими словами Йеннеф допил вино. — Хочешь, подниму рукав? А ты сам выберешь тот, который получен в Иске.
   — Как видишь, у нас нет никаких дел друг с другом, — сказал молодой человек. — Кроме нескольких вопросов, которые мне хотелось бы задать.
   — Я не богат. В любом случае в Дорфаре у меня есть законная жена и три законных сына.
   — Мои вопросы не относятся к твоему имуществу, почтеннейший.
   — Йеннеф. Зови меня по имени. У меня же нет древней седой бороды, — вино уже ударило ланнцу в голову. — Предпочитаю быть твоим ровесником, а не столетним старцем. У моих сыновей гораздо меньше уважения ко мне, уверяю тебя. А моя жена — жадная сварливая крыса.
   — Тогда я не стану простить тебя поднять рукав, — настойчиво и спокойно продолжил молодой человек. — Я подниму свой.
   Положив руку на плетеный кожаный браслет — знак Гильдии художников Мойи, знакомый Йеннефу, — он развязал и снял его. Приблизившись, молодой человек в свете лампы показал худую тренированную руку и мускулистое предплечье профессионального бойца, которое обвивал единственный шрам, заканчивающийся на запястье. И там, где он кончался, на месте, обычно скрытом браслетом, прямо из кожи росло кольцо тусклых серебряных чешуек.
   — Непохоже на шрамы от ножей? — спросил он. — Ответь мне, Йеннеф, есть ли у тебя такая отметина?
   У Йеннефа закружилась голова. Наконец пелена лет спала. Внезапно он вспомнил горную долину, бело-голубой смертельно острый снег и теплую красавицу, тонкую, как кость, которая нашла его среди скал в обнимку с собакой.
   — У меня — нет, — ответил он. — Но у моего отца был такой же нарост. Как и у тебя, на левой руке. Только он был шире и спускался ниже, до основания большого пальца. И он никогда не прятал его. Он им гордился, даже носил одежду с чуть укороченным левым рукавом, чтобы его было видно. Ты знаешь, что это?
   — Знак змеи, мета рода Амрека, Повелителя Гроз.
   Йеннеф встряхнулся, пытаясь выбраться из одного измерения в другое, из прошлого в настоящее.
   — Кто тебе рассказал об этом? Твоя мать?
   — Нет, не она. Ведьма с Равнин.
   — О да, — Йеннеф посмотрел на сына и увидел себя в далеком прошлом, словно в золотом зеркале. Ни один из его дорфарианских отпрысков, которых он знал едва ли лучше, чем этого, не стал так похож на него. Они были подобием породившей их самки, унаследовав ее тупую склонность к пустому блеску.
   — Все вернулось ко мне, — проговорил он. — Я имею в виду то, что я оставил твоей матери. Тьиво — так ее звали, верно?
   — Да. Тьиво. На искайский лад — Тхиу.
   — Ты говоришь, что не знаешь, жива ли она?
   — Там тяжелая жизнь, — так же тихо и рассудительно ответил молодой человек. — И с ней плохо обращались. В тех местах женщины редко живут долго.
   — Я не задумывался об этом, оставляя ей ребенка. А потом эти тупые болваны продали тебя. Сколько же лет тебе было? Ты попал на стадион, значит, не больше пяти-шести…
   Внезапно Йеннеф отвернулся. Он отошел и сел на жесткий стул, уронив голову на руки.
   — Ты привел меня в смятение, — выговорил он миг спустя. — Я не знаю тебя и не знаю, что тебе сказать.
   — Мое имя Регер. В Элисааре меня также звали Лидийцем.
   — Это почет, нет, настоящая слава — зваться по месту рождения… Груди Анак, я слышал о тебе! Я даже ставил на тебя… три или четыре года назад, когда был в Джоу. Я видел тебя лишь издали, с недорогого места. Но ты выиграл. Меч и копье. Сотня серебряных дрэков. Мне стоило рискнуть большим…
   — В конечном счете ты возместил себе то, что отдал Тьиво, — заметил Регер.
   Йеннеф поднял взгляд, затем встал и выпрямился.
   — Я не жду и не хочу от тебя сыновней заботы, Клинок.
   — Мы чужие друг другу, — согласился Регер. — Но мне интересна моя история, а ты можешь мне ее поведать.
   — Ты хочешь хвастаться происхождением от Амрека, Проклятого Анакир, на улицах Ее города Мойи?
   Регер улыбнулся, как улыбались принцы, виденные Йеннефом, когда желали избавиться от его общества. Глаза — совсем как ее глаза… если бы Йеннеф мог вспомнить, как она выглядела. Но конечно же, он не мог.
   Только то, что она была прекрасна и стала для него счастливой находкой. В его памяти сохранился лишь один образ — почти сверхъестественный, мечущийся меж теней и алых языков пламени, когда она пришла к нему, и он подумал (или только сказал), что ему явилась сама богиня Ках…
   — В кувшине больше нет вина, — произнес Йеннеф. — А этот проклятый закорианец, или кто там этот жених-шутник, снова запер дверь.