Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- Следующая »
- Последняя >>
Деннис Лихэйн
Ночь – мой дом
Посвящается Энджи
Я гнал бы машину всю ночь…
Как странно похожи служители бога и служители войны[1].
Кормак Маккарти. Кровавый меридиан
Уже поздно быть хорошим.
Лучано по кличке Счастливчик[2]
LIVE BY NIGHT
by Dennis Lehane
Copyright © 2012 by Dennis Lehane
All rights reserved
© А. Капанадзе, перевод, 2013
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2014
Издательство Иностранка®
Часть I
Бостон
1926–1929
Глава первая
Парень-полуночник в утреннем городке[3]
Несколько лет спустя, на буксире в Мексиканском заливе, ноги Джо Коглина засунут в лохань с бетоном. Двенадцать вооруженных головорезов будут стоять и ждать, пока судно не отплывет подальше в море, чтобы можно было скинуть этот груз за борт. А Джо будет слушать, как пыхтит мотор, и смотреть на белую пену за кормой. И тогда ему придет в голову, что все важное, случившееся в его жизни, хорошее или плохое, зародилось в то утро, когда он впервые увидел Эмму Гулд.
Они встретились в 1926 году, вскоре после того рассвета, когда Джо вместе с братьями Бартоло обчистил игорный зал в Южном Бостоне, в заднем помещении бутлегерского бара Альберта Уайта. До того как они туда проникли, ни Джо, ни оба Бартоло понятия не имели, что бар принадлежит Альберту Уайту. Иначе они еще до начала операции разбежались бы в разные стороны – чтобы труднее было отыскать их след.
По задней лестнице они спустились довольно легко. Прошли через пустой барный зал без всяких помех. Бар и казино располагались в задней части мебельного склада, стоявшего близ набережной и принадлежавшего, как заверял самого Джо его шеф Тим Хики, неким безобидным грекам, недавно перебравшимся сюда из Мэриленда. Но, попав в заднюю комнату, Джо с братьями Бартоло обнаружили, что покер там в самом разгаре, пятеро игроков пьют янтарный канадский виски из тяжелых хрустальных стаканов, а над их головами висит густая пелена сигаретного дыма. Посреди стола высилась груда денег.
И никто из этих людей не был похож на грека. Более того, никто из них не казался безобидным. Пиджаки они повесили на спинки кресел, выставив на всеобщее обозрение оружие, висящее у них на поясе. Когда в помещении появились Джо, Дион и Паоло с пистолетами на изготовку, никто из присутствующих не потянулся к своим, хотя Джо чувствовал, что кое-кто об этом подумал.
Женщина, которая подавала напитки, отставила поднос в сторону, взяла из пепельницы свою сигарету и затянулась. Казалось, при виде трех направленных на нее стволов ей хочется зевнуть от скуки и поинтересоваться, нет ли у гостей чего-нибудь более впечатляющего на бис.
Джо и оба Бартоло явились в надвинутых на глаза шляпах и в черных платках, закрывавших нижнюю часть лица. Это было удачно: если бы кто-то здесь узнал их, жить им (Джо и братьям Бартоло) осталось бы примерно полдня.
Плевое дело, говорил им Тим Хики. Наведайтесь туда на рассвете, когда там останется разве что пара болванов в конторе.
А не пять громил за покером.
– Знаете, чье это заведение? – спросил один из игроков.
Джо его не узнал, зато узнал того, что сидел рядом: Бренни Лумис, бывший боксер, член банды Альберта Уайта, самого серьезного конкурента Тима Хики по бутлегерским делам. Ходили слухи, что Уайт начал в последнее время запасаться «томпсонами»[4] для грядущих боев. Как говорится, выбери, с кем ты, не то выберешь могилу.
– Если будете слушаться, никому ничего не будет, – сообщил Джо.
Тип рядом с Лумисом не унимался:
– Я спросил, знаешь ли ты, чье это место, долбаный недоумок.
Дион Бартоло треснул его пистолетом по губам. Сильно, тот даже свалился с кресла. Потекла кровь. Это должно было внушить остальным мысль, что лучше пистолетом по морде не получать.
Джо велел:
– На колени всем, кроме девчонки! Руки за голову, пальцы сцепить!
Бренни Лумис уставился на Джо:
– Когда это кончится, я звякну твоей мамаше, парень. Предложу ей отличный темный костюм, как раз к твоему гробу.
Тот самый Лумис, когда-то – клубный боксер, выступавший в зале Механикс-холл. Когда-то – спарринг-партнер самого Мрачняги Мо Маллинза. Говорят, если он ударит – это как мешком с бильярдными битками. Он убивал по заказу Альберта Уайта. Не для заработка, но, по слухам, давал Альберту понять, что, если откроется постоянная вакансия такого рода, он первый в очереди, с его-то стажем.
Джо никогда еще не было так страшно, как в эту минуту, когда он смотрел в карие глазки Лумиса, но он все-таки указал пистолетом на пол, удивившись, что рука не дрожит. Брендан Лумис сцепил руки за головой и опустился на колени. Другие последовали его примеру.
Джо сказал девушке:
– Идите сюда, мисс. Мы вас не обидим.
Она затушила сигарету в пепельнице и взглянула на него, словно раздумывала, закурить еще одну или, может, налить себе новую порцию. Она пересекла комнату и приблизилась к нему: девица примерно его возраста, лет двадцати, глаза ледяные, а кожа такая бледная, что под ней, кажется, почти можно различить мышцы и бегущую кровь.
Он смотрел, как она идет к нему, а братья Бартоло в это время избавляли игроков от их оружия. Пистолеты с тяжелым стуком падали на столик для игры в очко, стоявший рядом, но девушка даже бровью не повела. В ее серых глазах плясало пламя.
Она подошла, следуя движению его пистолета, и осведомилась:
– И что же джентльмен намерен похитить сегодня утром?
Джо протянул ей один из двух брезентовых мешков, которые принес с собой:
– Деньги со стола, пожалуйста.
– Сию минуту, сэр.
Она направилась назад, к столу, а он извлек из мешка с наручниками одну пару и перебросил мешок Паоло. Тот склонился над первым игроком, сковал ему руки за спиной и перешел к следующему.
Девушка смела с середины стола всю кучу (Джо заметил, что там не только купюры, а еще и часы вперемешку с ювелирными украшениями), потом собрала все ставки. Паоло заковал всех, кто стоял на коленях, и приступил к затыканию им ртов.
Джо осмотрел комнату: за спиной у него – колесо рулетки, у стены под лестницей – столик для игры в кости. Он насчитал три столика для игры в очко и один стол для баккара. Вдоль задней стены расположилось шесть игровых автоматов. Низенький столик с дюжиной телефонов представлял собой бюро дистанционных ставок, над ним висела доска со списком лошадей вчерашнего двенадцатого забега в Редвилле. Кроме той двери, через которую они вошли, здесь имелась еще всего-навсего одна, с написанной мелом буквой «Т» – «туалет». Вполне естественно: если люди пьют, им надо время от времени отливать.
Только вот, проходя через бар, Джо уже видел две туалетные комнаты: более чем достаточно. А на двери в этот туалет болтался висячий замок.
Он взглянул на Бренни Лумиса, стоявшего на коленях с кляпом во рту, но внимательно наблюдавшего, как вращаются шестеренки в голове у Джо. В свою очередь Джо наблюдал, как вертятся шестеренки в голове у Лумиса. Тот понял, что Джо, едва увидев замок, догадался: этот туалет – не туалет.
Это контора.
Бухгалтерия Альберта Уайта.
Судя по прибыли, полученной за прошедшие два дня (первые прохладные выходные в октябре) несколькими казино Хики, за этой дверцей таится немаленькое состояние. Так решил Джо.
Состояние Альберта Уайта.
Девушка вернулась к нему с мешком покерных денег.
– Ваш десерт, сэр, – произнесла она и протянула ему мешок.
Он поразился, до чего бесстрастно она смотрит на него. Не просто на него, а как будто сквозь него. Казалось, она видит его лицо под платком и шляпой, низко надвинутой на лоб. И в одно прекрасное утро она отправится купить сигарет, а он пройдет мимо и услышит ее крик: «Это он!» И у него даже не будет времени закрыть глаза: пули найдут его раньше.
Взяв у нее мешок, он покачал наручниками, висящими на пальце:
– Повернись.
– Есть, сэр. Сию секунду.
Она повернулась к нему спиной, скрестила руки сзади. Костяшки прижимались к нижней части спины, пальцы покачивались над задницей. Джо понимал, что сейчас ему меньше всего нужно обращать внимание на чей-то зад.
Он защелкнул на ее запястье одну половинку наручников.
– Я нежно, – пообещал он при этом.
– Не стоит чересчур утруждаться ради меня. – Она глянула на него через плечо. – Постарайтесь не оставить следов, вот и все.
Бог ты мой.
– Как тебя зовут?
– Эмма Гулд, – ответила она. – А ваше имя как?
– Меня разыскивают.
– Все девушки на свете или только полиция?
Он не мог пикироваться с ней и одновременно следить за комнатой, так что он повернул ее к себе лицом и вынул из кармана кляп. Кляпами служили мужские носки, которые Паоло Бартоло стащил в магазине «Вулворт», где сам же и работал.
– Вы собираетесь засунуть мне в рот носок?!
– Да.
– Носок! Мне в рот!
– Его никогда не надевали, – заверил ее Джо. – Клянусь.
Она приподняла бровь, тускло-бронзовую, как ее волосы, мягкую и поблескивающую, словно мех у горностая.
– Я бы не стал тебе лгать, – произнес Джо. В эту секунду ему самому показалось, что он говорит правду.
– Так всегда говорят лжецы.
Она открыла рот, словно ребенок, обреченно соглашающийся принять ложку микстуры, и ему захотелось сказать ей что-нибудь еще, но он никак не мог придумать что. Он хотел о чем-нибудь ее спросить, просто чтобы снова услышать ее голос.
Веки у нее слегка дрогнули, когда он сунул носок ей в рот, и она тут же попыталась его выплюнуть (все так делают), затрясла головой, увидев бечевку у него в руке, но он был начеку и сразу крепко перетянул ей рот. Когда он завязывал веревку у нее на затылке, она смотрела на него так, словно до сего момента дело проходило вполне достойно (и даже весело), но теперь он взял и все испортил.
– В нем пятьдесят процентов шелка, – сообщил он.
Она снова приподняла бровь.
– В носке, – пояснил он. – Теперь иди к своим друзьям.
Она опустилась на колени возле Брендана Лумиса, который за все это время ни разу не отвел взгляда от Джо.
Джо посмотрел на дверь в контору, посмотрел на замок, висящий на этой двери. Позволил Лумису проследить за его взглядом и посмотрел Лумису прямо в глаза. Глаза Лумиса стали пустыми. Тот ждал, что последует дальше.
Джо выдержал его взгляд и сказал:
– Пошли, парни. Мы всё.
Лумис медленно моргнул, и Джо решил, что это предложение мира – или возможности мира. И поспешил убраться оттуда подобру-поздорову.
Выйдя, они поехали по набережной. Небо было ярко-синее, с ярко-желтыми полосами. Чайки, галдя, взмывали вверх и падали вниз. Ковш судового крана мотнулся над дорогой на верфь и с визгом мотнулся обратно, когда Паоло переехал через его тень. Портовые грузчики, рабочие и водители стояли на причалах, куря на холоде, под ярким небом. Одна кучка рабочих швыряла камнями в чаек.
Джо опустил окно, чтобы холодный ветер омыл лицо и глаза. Воздух пах солью, рыбой, бензином.
Дион Бартоло глянул на него с переднего сиденья:
– Ты что, спросил у этой цыпочки, как ее зовут?
– Для поддержания беседы, – пояснил Джо.
– Надевал ей наручники, а сам будто потанцевать ее приглашал? Клеился к ней?
Джо на минутку высунул голову из открытого окна, поглубже втянул в себя грязный воздух. Паоло отъехал от пристани и погнал машину вверх, к Бродвею. Этот «нэш-родстер» легко делал тридцать миль в час.
– Я ее раньше видел, – заявил Паоло.
Джо втянул голову обратно:
– Где?
– Не знаю. Видел. Точно. – Машина запрыгала по Бродвею, и они запрыгали вместе с ней. – Может, тебе стоит написать ей стишки?
– Написать ей стишки, черт дери, – повторил Джо. – Может, тебе стоит малость сбавить газ? А то можно подумать, будто мы что-то натворили.
Дион повернулся к Джо, опустив руку на заднее сиденье:
– А ведь он как-то написал стихи для девчонки. Я о братце.
– Заливаешь?
Паоло встретился с ним глазами в зеркале заднего вида и важно кивнул, подтверждая.
– И что было дальше?
– А ничего, – ответил Дион. – Она не умела читать.
Они двинулись на юг, в сторону Дорчестера, и встали в пробке из-за лошади, которая пала возле площади Эндрю-Сквер. Машинам приходилось объезжать и лошадь, и перевернувшуюся тележку со льдом, которую она везла. Острые ледяные осколки блестели в трещинах брусчатки, словно металлическая стружка, и развозчик льда стоял возле трупа, пиная клячу под ребра. Джо все время думал о той девушке. Руки у нее были сухие и мягкие. Очень маленькие, розовые с лиловатыми венами на запястье. На наружной стороне правого уха – черноватая родинка, а вот на левом ухе такой нет.
Братья Бартоло жили на Дорчестер-авеню, над мясником и сапожником. Мясник и сапожник были женаты на сестрах и ненавидели друг друга не намного меньше, чем собственных жен. Впрочем, это не мешало им устроить в общем подвале бар с нелегальной выпивкой. По ночам сюда являлись со всех остальных шестнадцати приходов Дорчестера и даже из дальних мест вроде Северного берега, чтобы отведать лучшее спиртное к югу от Монреаля и послушать, как негритянская певица Делайла Делют поет о разбитом сердце, в том заведении, которое местные жители прозвали «Шнурок», и это раздражало мясника настолько, что он в конце концов облысел. Братья Бартоло заходили в «Шнурок» почти каждый вечер: ничего такого, но только Джо казалось идиотством поселиться над этим заведением. Всего один законный рейд честных копов или агентов казначейства[5] (пусть такое и кажется почти невероятным) – и они запросто могут вломиться к Диону с Паоло и обнаружить деньги, оружие и ювелирные украшения, происхождение которых никогда не сумеют убедительно объяснить эти два итальяшки, работающие в бакалейной лавке и универсальном магазине соответственно.
Украшения они обычно сбывали по соседству, таская их к Хайми Драго, скупщику краденого, чьими услугами пользовались с пятнадцатилетнего возраста, но деньги, как правило, не шли дальше игорного стола в «Шнурке» или их собственных матрасов.
Этим утром Джо, прислонившись к холодильнику, наблюдал, как Паоло прячет туда свою долю и долю брата: просто отводя край пожелтевшей от пота простыни и обнажая череду разрезов, которые они проделали в боку матраса. Дион передавал пачки купюр Паоло, а тот засовывал их внутрь, словно фаршировал праздничную индейку.
Двадцатитрехлетний Паоло был самым старшим из них. Однако Дион, двумя годами моложе, выглядел постарше – возможно, потому, что был смышленее, а может, оттого, что злее. Джо, которому в следующем месяце должно было сравняться двадцать, оказался самым молодым, но считался мозговым центром компании еще с тех пор, как они подключились к уличным бандам, чтобы громить газетные ларьки. Тогда Джо было тринадцать.
Паоло поднялся с пола:
– Знаю, где я ее видел.
Он отряхнул пыль с коленей.
Джо отлип от холодильника:
– И где?
– Нет-нет, он совсем на нее не запал, – отметил Дион.
– Где? – повторил Джо.
Паоло указал на пол:
– Внизу.
– В «Шнурке»?
Паоло кивнул:
– Она приходила с Альбертом.
– С каким еще Альбертом?
– С Альбертом, королем Черногории, – съязвил Дион. – Ты сам думаешь – с каким?
К несчастью, в Бостоне имелся всего один Альберт, которого называли просто по имени: все равно понятно было, о ком речь. Альберт Уайт, тот тип, чье заведение они только что ограбили.
Альберт, герой филиппинских войн с моро[6] и бывший полицейский, потерял работу после забастовки 1919 года, как и брат самого Джо[7]. Сейчас Уайт являлся владельцем «Гаража и автостеклоремонтной мастерской Уайта» (ранее – «Покрышки и автозапчасти Галлорана»), «Центрального кафе Уайта» (ранее – «Закусочная Галлорана»), а также «Трансконтинентальной перевозочной конторы Уайта» (ранее – «Грузовые перевозки Галлорана»). Ходили слухи, что он лично прикончил Плюгавца Галлорана. В того попало одиннадцать пуль, когда он находился в дубовой телефонной кабинке в аптеке Рексалла на Эглстон-Сквер. От такого количества выстрелов с близкого расстояния будка даже загорелась. Поговаривали, что Альберт выкупил обугленные останки телефонной будки, восстановил ее, держит в кабинете своего дома на Эшмонт-Хилл и всегда звонит только оттуда.
– Значит, она девчонка Альберта.
Джо упал духом: ему не хотелось думать, что она всего лишь обыкновенная гангстерская подружка. Он уже представлял себе, как они покатят через всю страну на угнанной машине, не стесненные ни прошлым, ни будущим, за пылающим закатным небом по пути в Мексику.
– Я их три раза вместе видел, – сообщил Паоло.
– Ага, теперь уже три раза.
В знак подтверждения Паоло взглянул на свои пальцы:
– Да-да.
– И зачем ей тогда подавать питье на покере?
– А куда ей деваться? – поинтересовался Дион. – Уйти на пенсию?
– Нет, но…
– Альберт женат, – пояснил Дион. – Неизвестно, сколько у него продержится эта свистушка.
– Она тебе показалась свистушкой?
Большим пальцем Дион не спеша снял крышку с бутылки канадского джина, уставившись пустыми глазами на Джо.
– Она мне показалась девчонкой, которая положила нам в мешок деньги, вот и все. Не помню даже, какого цвета у нее волосы. Не помню даже, какого…
– Темно-русые. Можно сказать, почти светлая шатенка, но не совсем.
– Она девчонка Альберта. – Дион налил им всем.
– Ну и пусть, – произнес Джо.
– Как будто тебе мало того, что мы только что обчистили его заведение. Даже не думай забрать у него еще что-нибудь. Ясно?
Джо не ответил.
– Ясно? – повторил Дион.
– Ясно. – Джо потянулся к рюмке. – Ладно.
Три вечера она не появлялась в «Шнурке». Джо мог в этом поклясться: сам он просиживал там каждый вечер и каждую ночь, от открытия до закрытия.
Однажды туда пришел Альберт, в одном из своих знаменитых кремовых костюмов в мелкую полоску. Словно он в каком-нибудь Лиссабоне. Носил он их с мягкой фетровой шляпой, коричневой, подходящей по цвету к коричневым башмакам и коричневым полоскам на костюме. А когда уже начинал идти снег, он щеголял в коричневых костюмах в кремовую полоску, с кремовой шляпой и в черно-коричневых коротких гетрах. Когда бушевал февраль, он расхаживал в темно-коричневых костюмах с темно-коричневыми башмаками и черной шляпой, но сейчас Джо думал о другом – как легко было бы подстрелить его ночью. Где-нибудь в переулке, с двадцати ярдов, из дешевого пистолетика. Без всякого уличного фонаря увидишь, как белое станет красным.
Альберт, Альберт, крутилось в голове у Джо, когда на третью ночь Альберт проплыл мимо его барного табурета в «Шнурке». Альберт, я бы тебя убил, если бы хоть немного умел убивать.
Трудность состояла в том, что Альберт редко ходил по переулкам, а если и ходил, то всегда с четверкой телохранителей. И если даже удастся через них пробиться и его прикончить – а Джо, вовсе не являвшийся убийцей, вдруг сам удивился, с чего это он вообще задумался об убийстве Альберта Уайта, – и пустить под откос его деловую империю, свое неудовольствие тут же выскажут партнеры Альберта Уайта, а в их числе полиция, местные итальянцы, еврейская мафия в Маттапане[8], а также некоторые законопослушные предприниматели, в том числе банкиры и инвесторы, занимающиеся вложениями в кубинский и флоридский сахарный тростник. Своротить с рельсов подобный бизнес в таком сравнительно небольшом городе – это все равно что кормить зверей в зоопарке, отрезая кусочки от собственной руки.
Один раз Альберт глянул на него. Глянул так, что Джо сразу подумал: знает, знает. Знает, что я его ограбил. Что я хочу его девушку. Он знает.
Но Альберт лишь спросил:
– Прикурить не найдется?
Джо чиркнул спичкой о стойку и зажег Альберту Уайту сигарету.
Альберт задул спичку, выпустил дым в лицо Джо, сказал: «Спасибо, парень» – и удалился. Кожа у него была такая же светлая, как костюм, а губы – красные, словно кровь, которую без устали качало его сердце.
На четвертый день после ограбления по какому-то наитию Джо вернулся к тому мебельному складу. Он почти скучал по ней. Видимо, секретарши кончали смену одновременно с рабочими, и теперь их маленькие фигурки семенили по улицам, а грузчики и водители автокаров отбрасывали более солидные тени. Мужчины выходили с грузчицкими крюками через плечо, в грязных куртках, громко разговаривая, обступая молодых женщин, присвистывая и отпуская шуточки, над которыми только сами и смеялись. Но женщины, похоже, к этому привыкли: они держались собственным кружком, и некоторые из мужчин оставались возле них, а многие откалывались от толпы и направлялись ко всем известному потайному месту на причалах – к плавучему домику, где продавать спиртное начали назавтра после введения сухого закона.
Женщины, по-прежнему держась вместе, не спеша прошли по пристани. Джо заметил ту, которую искал, лишь потому, что другая девушка с таким же цветом волос остановилась поправить туфлю и нагнулась, перестав загораживать Эмму.
Джо покинул свой временный наблюдательный пост, располагавшийся возле погрузочных доков компании «Жиллет», и увязался за их компанией, держась в полусотне ярдов позади. Он твердил себе: это девушка Альберта Уайта. Твердил себе: ты спятил, сейчас же остановись. Мало того что он не должен идти за подружкой Альберта Уайта по набережной Южного Бостона – ему вообще следовало бы уехать из штата и не возвращаться, пока не убедится, что никто не может привязать его к этому покерному ограблению. Тим Хики занимался на Юге одной сделкой с ромом и не мог бы объяснить интересующимся, каким образом они вломились не в то место, а братья Бартоло сидели сейчас тише воды ниже травы, ожидая достоверных слухов о том, как обстоят дела. Зато Джо, якобы самый умный из них, увивается вокруг Эммы Гулд, точно оголодавший пес, привлеченный кухонными ароматами.
Уходи, уходи, уходи.
Джо знал, что этот голос прав. Это был голос разума. А если и не разума, то ангела-хранителя.
Но дело в том, что сегодня его совсем не занимали никакие ангелы-хранители. Занимала его она.
Группка женщин отошла от набережной, и большинство направилось к остановке трамвая, а Эмма спустилась в метро. Джо дал ей вырваться вперед, а потом прошел вслед за ней через турникеты, и вниз, еще по одной череде ступенек, и дальше, в поезд, идущий на север. В вагоне было тесно и душно, однако он не сводил с нее глаз, что оказалось удачно: она вышла на следующей остановке, на станции «Южный вокзал».
Здесь сходились три линии подземки, две – надземки, трамвайная линия, две автобусные линии и местная железная дорога. Выйдя из вагона на платформу, он почувствовал себя каким-то бильярдным шаром: его то и дело толкали, тыкали, пихали. Он потерял ее из виду. В отличие от своих братьев он не мог похвастаться большим ростом: один брат у него был просто высокий, а другой – просто каланча. Но, благодарение богу, он не был и коротышкой, так, среднего роста. Встав на цыпочки, он попытался протиснуться сквозь толпу туда, где он видел Эмму в последний раз. Таким способом он двигался медленнее, но ему удалось заметить промельк ее волос цвета жженого сахара возле пересадочного туннеля, ведущего на станцию надземки «Атлантик-авеню».
Он добрался до платформы, как раз когда пришел поезд. Они втиснулись в один и тот же вагон, она стояла перед ним, в двух дверях от него. Состав тронулся, и перед ними открылся город с его синими, бурыми, кирпично-красными тонами, что темнели в подступающих сумерках. Окна конторских зданий засветились желтым. Квартал за кварталом зажигались фонари. На горизонте, точно пятно крови, проступила гавань. Эмма прислонилась к окну, и Джо глядел, как все это разворачивается за ней. Она невидящими глазами смотрела на переполненный вагон, но в этих глазах все равно читалась настороженность. Такие прозрачные глаза, такие светлые, даже светлее, чем ее кожа. Бледность ледяного джина. Ее подбородок и нос, чуть заостренные, были усыпаны веснушками. Она казалась очень неприветливой и замкнутой.
И что же джентльмен намерен похитить сегодня утром?
Постарайтесь не оставить следов, вот и все.
Так всегда говорят лжецы.
Когда они проехали станцию «Бэттеримарч» и загромыхали над Норт-Эндом, Джо посмотрел вниз, на район, кишащий итальянцами – итальянские лица, итальянская речь, итальянские обычаи, итальянская еда, – и невольно подумал о своем старшем брате Дэнни, ирландском копе, который так сильно любил итальянские кварталы, что когда-то даже жил и работал там. Дэнни обладал огромным ростом, Джо редко доводилось встречаться с более высокими людьми. Он был отличный боксер и отличный коп и почти не ведал страха. Организатор и вице-президент профсоюза полицейских, он разделил судьбу всех копов, решивших в сентябре девятнадцатого устроить забастовку: он потерял работу и попал в черный список, лишившись всяких надежд на восстановление в рядах правоохранителей Атлантического побережья США. Это его сломило. Или, во всяком случае, так говорили. В конце концов он оказался в негритянском районе Талсы, штат Оклахома: в том самом месте, которое пять лет назад сожгли дотла во время бунта. С тех пор до семейства Джо доходили только отрывочные слухи о местонахождении Дэнни и его жены Норы: город Остин, город Балтимор, город Филадельфия.
Они встретились в 1926 году, вскоре после того рассвета, когда Джо вместе с братьями Бартоло обчистил игорный зал в Южном Бостоне, в заднем помещении бутлегерского бара Альберта Уайта. До того как они туда проникли, ни Джо, ни оба Бартоло понятия не имели, что бар принадлежит Альберту Уайту. Иначе они еще до начала операции разбежались бы в разные стороны – чтобы труднее было отыскать их след.
По задней лестнице они спустились довольно легко. Прошли через пустой барный зал без всяких помех. Бар и казино располагались в задней части мебельного склада, стоявшего близ набережной и принадлежавшего, как заверял самого Джо его шеф Тим Хики, неким безобидным грекам, недавно перебравшимся сюда из Мэриленда. Но, попав в заднюю комнату, Джо с братьями Бартоло обнаружили, что покер там в самом разгаре, пятеро игроков пьют янтарный канадский виски из тяжелых хрустальных стаканов, а над их головами висит густая пелена сигаретного дыма. Посреди стола высилась груда денег.
И никто из этих людей не был похож на грека. Более того, никто из них не казался безобидным. Пиджаки они повесили на спинки кресел, выставив на всеобщее обозрение оружие, висящее у них на поясе. Когда в помещении появились Джо, Дион и Паоло с пистолетами на изготовку, никто из присутствующих не потянулся к своим, хотя Джо чувствовал, что кое-кто об этом подумал.
Женщина, которая подавала напитки, отставила поднос в сторону, взяла из пепельницы свою сигарету и затянулась. Казалось, при виде трех направленных на нее стволов ей хочется зевнуть от скуки и поинтересоваться, нет ли у гостей чего-нибудь более впечатляющего на бис.
Джо и оба Бартоло явились в надвинутых на глаза шляпах и в черных платках, закрывавших нижнюю часть лица. Это было удачно: если бы кто-то здесь узнал их, жить им (Джо и братьям Бартоло) осталось бы примерно полдня.
Плевое дело, говорил им Тим Хики. Наведайтесь туда на рассвете, когда там останется разве что пара болванов в конторе.
А не пять громил за покером.
– Знаете, чье это заведение? – спросил один из игроков.
Джо его не узнал, зато узнал того, что сидел рядом: Бренни Лумис, бывший боксер, член банды Альберта Уайта, самого серьезного конкурента Тима Хики по бутлегерским делам. Ходили слухи, что Уайт начал в последнее время запасаться «томпсонами»[4] для грядущих боев. Как говорится, выбери, с кем ты, не то выберешь могилу.
– Если будете слушаться, никому ничего не будет, – сообщил Джо.
Тип рядом с Лумисом не унимался:
– Я спросил, знаешь ли ты, чье это место, долбаный недоумок.
Дион Бартоло треснул его пистолетом по губам. Сильно, тот даже свалился с кресла. Потекла кровь. Это должно было внушить остальным мысль, что лучше пистолетом по морде не получать.
Джо велел:
– На колени всем, кроме девчонки! Руки за голову, пальцы сцепить!
Бренни Лумис уставился на Джо:
– Когда это кончится, я звякну твоей мамаше, парень. Предложу ей отличный темный костюм, как раз к твоему гробу.
Тот самый Лумис, когда-то – клубный боксер, выступавший в зале Механикс-холл. Когда-то – спарринг-партнер самого Мрачняги Мо Маллинза. Говорят, если он ударит – это как мешком с бильярдными битками. Он убивал по заказу Альберта Уайта. Не для заработка, но, по слухам, давал Альберту понять, что, если откроется постоянная вакансия такого рода, он первый в очереди, с его-то стажем.
Джо никогда еще не было так страшно, как в эту минуту, когда он смотрел в карие глазки Лумиса, но он все-таки указал пистолетом на пол, удивившись, что рука не дрожит. Брендан Лумис сцепил руки за головой и опустился на колени. Другие последовали его примеру.
Джо сказал девушке:
– Идите сюда, мисс. Мы вас не обидим.
Она затушила сигарету в пепельнице и взглянула на него, словно раздумывала, закурить еще одну или, может, налить себе новую порцию. Она пересекла комнату и приблизилась к нему: девица примерно его возраста, лет двадцати, глаза ледяные, а кожа такая бледная, что под ней, кажется, почти можно различить мышцы и бегущую кровь.
Он смотрел, как она идет к нему, а братья Бартоло в это время избавляли игроков от их оружия. Пистолеты с тяжелым стуком падали на столик для игры в очко, стоявший рядом, но девушка даже бровью не повела. В ее серых глазах плясало пламя.
Она подошла, следуя движению его пистолета, и осведомилась:
– И что же джентльмен намерен похитить сегодня утром?
Джо протянул ей один из двух брезентовых мешков, которые принес с собой:
– Деньги со стола, пожалуйста.
– Сию минуту, сэр.
Она направилась назад, к столу, а он извлек из мешка с наручниками одну пару и перебросил мешок Паоло. Тот склонился над первым игроком, сковал ему руки за спиной и перешел к следующему.
Девушка смела с середины стола всю кучу (Джо заметил, что там не только купюры, а еще и часы вперемешку с ювелирными украшениями), потом собрала все ставки. Паоло заковал всех, кто стоял на коленях, и приступил к затыканию им ртов.
Джо осмотрел комнату: за спиной у него – колесо рулетки, у стены под лестницей – столик для игры в кости. Он насчитал три столика для игры в очко и один стол для баккара. Вдоль задней стены расположилось шесть игровых автоматов. Низенький столик с дюжиной телефонов представлял собой бюро дистанционных ставок, над ним висела доска со списком лошадей вчерашнего двенадцатого забега в Редвилле. Кроме той двери, через которую они вошли, здесь имелась еще всего-навсего одна, с написанной мелом буквой «Т» – «туалет». Вполне естественно: если люди пьют, им надо время от времени отливать.
Только вот, проходя через бар, Джо уже видел две туалетные комнаты: более чем достаточно. А на двери в этот туалет болтался висячий замок.
Он взглянул на Бренни Лумиса, стоявшего на коленях с кляпом во рту, но внимательно наблюдавшего, как вращаются шестеренки в голове у Джо. В свою очередь Джо наблюдал, как вертятся шестеренки в голове у Лумиса. Тот понял, что Джо, едва увидев замок, догадался: этот туалет – не туалет.
Это контора.
Бухгалтерия Альберта Уайта.
Судя по прибыли, полученной за прошедшие два дня (первые прохладные выходные в октябре) несколькими казино Хики, за этой дверцей таится немаленькое состояние. Так решил Джо.
Состояние Альберта Уайта.
Девушка вернулась к нему с мешком покерных денег.
– Ваш десерт, сэр, – произнесла она и протянула ему мешок.
Он поразился, до чего бесстрастно она смотрит на него. Не просто на него, а как будто сквозь него. Казалось, она видит его лицо под платком и шляпой, низко надвинутой на лоб. И в одно прекрасное утро она отправится купить сигарет, а он пройдет мимо и услышит ее крик: «Это он!» И у него даже не будет времени закрыть глаза: пули найдут его раньше.
Взяв у нее мешок, он покачал наручниками, висящими на пальце:
– Повернись.
– Есть, сэр. Сию секунду.
Она повернулась к нему спиной, скрестила руки сзади. Костяшки прижимались к нижней части спины, пальцы покачивались над задницей. Джо понимал, что сейчас ему меньше всего нужно обращать внимание на чей-то зад.
Он защелкнул на ее запястье одну половинку наручников.
– Я нежно, – пообещал он при этом.
– Не стоит чересчур утруждаться ради меня. – Она глянула на него через плечо. – Постарайтесь не оставить следов, вот и все.
Бог ты мой.
– Как тебя зовут?
– Эмма Гулд, – ответила она. – А ваше имя как?
– Меня разыскивают.
– Все девушки на свете или только полиция?
Он не мог пикироваться с ней и одновременно следить за комнатой, так что он повернул ее к себе лицом и вынул из кармана кляп. Кляпами служили мужские носки, которые Паоло Бартоло стащил в магазине «Вулворт», где сам же и работал.
– Вы собираетесь засунуть мне в рот носок?!
– Да.
– Носок! Мне в рот!
– Его никогда не надевали, – заверил ее Джо. – Клянусь.
Она приподняла бровь, тускло-бронзовую, как ее волосы, мягкую и поблескивающую, словно мех у горностая.
– Я бы не стал тебе лгать, – произнес Джо. В эту секунду ему самому показалось, что он говорит правду.
– Так всегда говорят лжецы.
Она открыла рот, словно ребенок, обреченно соглашающийся принять ложку микстуры, и ему захотелось сказать ей что-нибудь еще, но он никак не мог придумать что. Он хотел о чем-нибудь ее спросить, просто чтобы снова услышать ее голос.
Веки у нее слегка дрогнули, когда он сунул носок ей в рот, и она тут же попыталась его выплюнуть (все так делают), затрясла головой, увидев бечевку у него в руке, но он был начеку и сразу крепко перетянул ей рот. Когда он завязывал веревку у нее на затылке, она смотрела на него так, словно до сего момента дело проходило вполне достойно (и даже весело), но теперь он взял и все испортил.
– В нем пятьдесят процентов шелка, – сообщил он.
Она снова приподняла бровь.
– В носке, – пояснил он. – Теперь иди к своим друзьям.
Она опустилась на колени возле Брендана Лумиса, который за все это время ни разу не отвел взгляда от Джо.
Джо посмотрел на дверь в контору, посмотрел на замок, висящий на этой двери. Позволил Лумису проследить за его взглядом и посмотрел Лумису прямо в глаза. Глаза Лумиса стали пустыми. Тот ждал, что последует дальше.
Джо выдержал его взгляд и сказал:
– Пошли, парни. Мы всё.
Лумис медленно моргнул, и Джо решил, что это предложение мира – или возможности мира. И поспешил убраться оттуда подобру-поздорову.
Выйдя, они поехали по набережной. Небо было ярко-синее, с ярко-желтыми полосами. Чайки, галдя, взмывали вверх и падали вниз. Ковш судового крана мотнулся над дорогой на верфь и с визгом мотнулся обратно, когда Паоло переехал через его тень. Портовые грузчики, рабочие и водители стояли на причалах, куря на холоде, под ярким небом. Одна кучка рабочих швыряла камнями в чаек.
Джо опустил окно, чтобы холодный ветер омыл лицо и глаза. Воздух пах солью, рыбой, бензином.
Дион Бартоло глянул на него с переднего сиденья:
– Ты что, спросил у этой цыпочки, как ее зовут?
– Для поддержания беседы, – пояснил Джо.
– Надевал ей наручники, а сам будто потанцевать ее приглашал? Клеился к ней?
Джо на минутку высунул голову из открытого окна, поглубже втянул в себя грязный воздух. Паоло отъехал от пристани и погнал машину вверх, к Бродвею. Этот «нэш-родстер» легко делал тридцать миль в час.
– Я ее раньше видел, – заявил Паоло.
Джо втянул голову обратно:
– Где?
– Не знаю. Видел. Точно. – Машина запрыгала по Бродвею, и они запрыгали вместе с ней. – Может, тебе стоит написать ей стишки?
– Написать ей стишки, черт дери, – повторил Джо. – Может, тебе стоит малость сбавить газ? А то можно подумать, будто мы что-то натворили.
Дион повернулся к Джо, опустив руку на заднее сиденье:
– А ведь он как-то написал стихи для девчонки. Я о братце.
– Заливаешь?
Паоло встретился с ним глазами в зеркале заднего вида и важно кивнул, подтверждая.
– И что было дальше?
– А ничего, – ответил Дион. – Она не умела читать.
Они двинулись на юг, в сторону Дорчестера, и встали в пробке из-за лошади, которая пала возле площади Эндрю-Сквер. Машинам приходилось объезжать и лошадь, и перевернувшуюся тележку со льдом, которую она везла. Острые ледяные осколки блестели в трещинах брусчатки, словно металлическая стружка, и развозчик льда стоял возле трупа, пиная клячу под ребра. Джо все время думал о той девушке. Руки у нее были сухие и мягкие. Очень маленькие, розовые с лиловатыми венами на запястье. На наружной стороне правого уха – черноватая родинка, а вот на левом ухе такой нет.
Братья Бартоло жили на Дорчестер-авеню, над мясником и сапожником. Мясник и сапожник были женаты на сестрах и ненавидели друг друга не намного меньше, чем собственных жен. Впрочем, это не мешало им устроить в общем подвале бар с нелегальной выпивкой. По ночам сюда являлись со всех остальных шестнадцати приходов Дорчестера и даже из дальних мест вроде Северного берега, чтобы отведать лучшее спиртное к югу от Монреаля и послушать, как негритянская певица Делайла Делют поет о разбитом сердце, в том заведении, которое местные жители прозвали «Шнурок», и это раздражало мясника настолько, что он в конце концов облысел. Братья Бартоло заходили в «Шнурок» почти каждый вечер: ничего такого, но только Джо казалось идиотством поселиться над этим заведением. Всего один законный рейд честных копов или агентов казначейства[5] (пусть такое и кажется почти невероятным) – и они запросто могут вломиться к Диону с Паоло и обнаружить деньги, оружие и ювелирные украшения, происхождение которых никогда не сумеют убедительно объяснить эти два итальяшки, работающие в бакалейной лавке и универсальном магазине соответственно.
Украшения они обычно сбывали по соседству, таская их к Хайми Драго, скупщику краденого, чьими услугами пользовались с пятнадцатилетнего возраста, но деньги, как правило, не шли дальше игорного стола в «Шнурке» или их собственных матрасов.
Этим утром Джо, прислонившись к холодильнику, наблюдал, как Паоло прячет туда свою долю и долю брата: просто отводя край пожелтевшей от пота простыни и обнажая череду разрезов, которые они проделали в боку матраса. Дион передавал пачки купюр Паоло, а тот засовывал их внутрь, словно фаршировал праздничную индейку.
Двадцатитрехлетний Паоло был самым старшим из них. Однако Дион, двумя годами моложе, выглядел постарше – возможно, потому, что был смышленее, а может, оттого, что злее. Джо, которому в следующем месяце должно было сравняться двадцать, оказался самым молодым, но считался мозговым центром компании еще с тех пор, как они подключились к уличным бандам, чтобы громить газетные ларьки. Тогда Джо было тринадцать.
Паоло поднялся с пола:
– Знаю, где я ее видел.
Он отряхнул пыль с коленей.
Джо отлип от холодильника:
– И где?
– Нет-нет, он совсем на нее не запал, – отметил Дион.
– Где? – повторил Джо.
Паоло указал на пол:
– Внизу.
– В «Шнурке»?
Паоло кивнул:
– Она приходила с Альбертом.
– С каким еще Альбертом?
– С Альбертом, королем Черногории, – съязвил Дион. – Ты сам думаешь – с каким?
К несчастью, в Бостоне имелся всего один Альберт, которого называли просто по имени: все равно понятно было, о ком речь. Альберт Уайт, тот тип, чье заведение они только что ограбили.
Альберт, герой филиппинских войн с моро[6] и бывший полицейский, потерял работу после забастовки 1919 года, как и брат самого Джо[7]. Сейчас Уайт являлся владельцем «Гаража и автостеклоремонтной мастерской Уайта» (ранее – «Покрышки и автозапчасти Галлорана»), «Центрального кафе Уайта» (ранее – «Закусочная Галлорана»), а также «Трансконтинентальной перевозочной конторы Уайта» (ранее – «Грузовые перевозки Галлорана»). Ходили слухи, что он лично прикончил Плюгавца Галлорана. В того попало одиннадцать пуль, когда он находился в дубовой телефонной кабинке в аптеке Рексалла на Эглстон-Сквер. От такого количества выстрелов с близкого расстояния будка даже загорелась. Поговаривали, что Альберт выкупил обугленные останки телефонной будки, восстановил ее, держит в кабинете своего дома на Эшмонт-Хилл и всегда звонит только оттуда.
– Значит, она девчонка Альберта.
Джо упал духом: ему не хотелось думать, что она всего лишь обыкновенная гангстерская подружка. Он уже представлял себе, как они покатят через всю страну на угнанной машине, не стесненные ни прошлым, ни будущим, за пылающим закатным небом по пути в Мексику.
– Я их три раза вместе видел, – сообщил Паоло.
– Ага, теперь уже три раза.
В знак подтверждения Паоло взглянул на свои пальцы:
– Да-да.
– И зачем ей тогда подавать питье на покере?
– А куда ей деваться? – поинтересовался Дион. – Уйти на пенсию?
– Нет, но…
– Альберт женат, – пояснил Дион. – Неизвестно, сколько у него продержится эта свистушка.
– Она тебе показалась свистушкой?
Большим пальцем Дион не спеша снял крышку с бутылки канадского джина, уставившись пустыми глазами на Джо.
– Она мне показалась девчонкой, которая положила нам в мешок деньги, вот и все. Не помню даже, какого цвета у нее волосы. Не помню даже, какого…
– Темно-русые. Можно сказать, почти светлая шатенка, но не совсем.
– Она девчонка Альберта. – Дион налил им всем.
– Ну и пусть, – произнес Джо.
– Как будто тебе мало того, что мы только что обчистили его заведение. Даже не думай забрать у него еще что-нибудь. Ясно?
Джо не ответил.
– Ясно? – повторил Дион.
– Ясно. – Джо потянулся к рюмке. – Ладно.
Три вечера она не появлялась в «Шнурке». Джо мог в этом поклясться: сам он просиживал там каждый вечер и каждую ночь, от открытия до закрытия.
Однажды туда пришел Альберт, в одном из своих знаменитых кремовых костюмов в мелкую полоску. Словно он в каком-нибудь Лиссабоне. Носил он их с мягкой фетровой шляпой, коричневой, подходящей по цвету к коричневым башмакам и коричневым полоскам на костюме. А когда уже начинал идти снег, он щеголял в коричневых костюмах в кремовую полоску, с кремовой шляпой и в черно-коричневых коротких гетрах. Когда бушевал февраль, он расхаживал в темно-коричневых костюмах с темно-коричневыми башмаками и черной шляпой, но сейчас Джо думал о другом – как легко было бы подстрелить его ночью. Где-нибудь в переулке, с двадцати ярдов, из дешевого пистолетика. Без всякого уличного фонаря увидишь, как белое станет красным.
Альберт, Альберт, крутилось в голове у Джо, когда на третью ночь Альберт проплыл мимо его барного табурета в «Шнурке». Альберт, я бы тебя убил, если бы хоть немного умел убивать.
Трудность состояла в том, что Альберт редко ходил по переулкам, а если и ходил, то всегда с четверкой телохранителей. И если даже удастся через них пробиться и его прикончить – а Джо, вовсе не являвшийся убийцей, вдруг сам удивился, с чего это он вообще задумался об убийстве Альберта Уайта, – и пустить под откос его деловую империю, свое неудовольствие тут же выскажут партнеры Альберта Уайта, а в их числе полиция, местные итальянцы, еврейская мафия в Маттапане[8], а также некоторые законопослушные предприниматели, в том числе банкиры и инвесторы, занимающиеся вложениями в кубинский и флоридский сахарный тростник. Своротить с рельсов подобный бизнес в таком сравнительно небольшом городе – это все равно что кормить зверей в зоопарке, отрезая кусочки от собственной руки.
Один раз Альберт глянул на него. Глянул так, что Джо сразу подумал: знает, знает. Знает, что я его ограбил. Что я хочу его девушку. Он знает.
Но Альберт лишь спросил:
– Прикурить не найдется?
Джо чиркнул спичкой о стойку и зажег Альберту Уайту сигарету.
Альберт задул спичку, выпустил дым в лицо Джо, сказал: «Спасибо, парень» – и удалился. Кожа у него была такая же светлая, как костюм, а губы – красные, словно кровь, которую без устали качало его сердце.
На четвертый день после ограбления по какому-то наитию Джо вернулся к тому мебельному складу. Он почти скучал по ней. Видимо, секретарши кончали смену одновременно с рабочими, и теперь их маленькие фигурки семенили по улицам, а грузчики и водители автокаров отбрасывали более солидные тени. Мужчины выходили с грузчицкими крюками через плечо, в грязных куртках, громко разговаривая, обступая молодых женщин, присвистывая и отпуская шуточки, над которыми только сами и смеялись. Но женщины, похоже, к этому привыкли: они держались собственным кружком, и некоторые из мужчин оставались возле них, а многие откалывались от толпы и направлялись ко всем известному потайному месту на причалах – к плавучему домику, где продавать спиртное начали назавтра после введения сухого закона.
Женщины, по-прежнему держась вместе, не спеша прошли по пристани. Джо заметил ту, которую искал, лишь потому, что другая девушка с таким же цветом волос остановилась поправить туфлю и нагнулась, перестав загораживать Эмму.
Джо покинул свой временный наблюдательный пост, располагавшийся возле погрузочных доков компании «Жиллет», и увязался за их компанией, держась в полусотне ярдов позади. Он твердил себе: это девушка Альберта Уайта. Твердил себе: ты спятил, сейчас же остановись. Мало того что он не должен идти за подружкой Альберта Уайта по набережной Южного Бостона – ему вообще следовало бы уехать из штата и не возвращаться, пока не убедится, что никто не может привязать его к этому покерному ограблению. Тим Хики занимался на Юге одной сделкой с ромом и не мог бы объяснить интересующимся, каким образом они вломились не в то место, а братья Бартоло сидели сейчас тише воды ниже травы, ожидая достоверных слухов о том, как обстоят дела. Зато Джо, якобы самый умный из них, увивается вокруг Эммы Гулд, точно оголодавший пес, привлеченный кухонными ароматами.
Уходи, уходи, уходи.
Джо знал, что этот голос прав. Это был голос разума. А если и не разума, то ангела-хранителя.
Но дело в том, что сегодня его совсем не занимали никакие ангелы-хранители. Занимала его она.
Группка женщин отошла от набережной, и большинство направилось к остановке трамвая, а Эмма спустилась в метро. Джо дал ей вырваться вперед, а потом прошел вслед за ней через турникеты, и вниз, еще по одной череде ступенек, и дальше, в поезд, идущий на север. В вагоне было тесно и душно, однако он не сводил с нее глаз, что оказалось удачно: она вышла на следующей остановке, на станции «Южный вокзал».
Здесь сходились три линии подземки, две – надземки, трамвайная линия, две автобусные линии и местная железная дорога. Выйдя из вагона на платформу, он почувствовал себя каким-то бильярдным шаром: его то и дело толкали, тыкали, пихали. Он потерял ее из виду. В отличие от своих братьев он не мог похвастаться большим ростом: один брат у него был просто высокий, а другой – просто каланча. Но, благодарение богу, он не был и коротышкой, так, среднего роста. Встав на цыпочки, он попытался протиснуться сквозь толпу туда, где он видел Эмму в последний раз. Таким способом он двигался медленнее, но ему удалось заметить промельк ее волос цвета жженого сахара возле пересадочного туннеля, ведущего на станцию надземки «Атлантик-авеню».
Он добрался до платформы, как раз когда пришел поезд. Они втиснулись в один и тот же вагон, она стояла перед ним, в двух дверях от него. Состав тронулся, и перед ними открылся город с его синими, бурыми, кирпично-красными тонами, что темнели в подступающих сумерках. Окна конторских зданий засветились желтым. Квартал за кварталом зажигались фонари. На горизонте, точно пятно крови, проступила гавань. Эмма прислонилась к окну, и Джо глядел, как все это разворачивается за ней. Она невидящими глазами смотрела на переполненный вагон, но в этих глазах все равно читалась настороженность. Такие прозрачные глаза, такие светлые, даже светлее, чем ее кожа. Бледность ледяного джина. Ее подбородок и нос, чуть заостренные, были усыпаны веснушками. Она казалась очень неприветливой и замкнутой.
И что же джентльмен намерен похитить сегодня утром?
Постарайтесь не оставить следов, вот и все.
Так всегда говорят лжецы.
Когда они проехали станцию «Бэттеримарч» и загромыхали над Норт-Эндом, Джо посмотрел вниз, на район, кишащий итальянцами – итальянские лица, итальянская речь, итальянские обычаи, итальянская еда, – и невольно подумал о своем старшем брате Дэнни, ирландском копе, который так сильно любил итальянские кварталы, что когда-то даже жил и работал там. Дэнни обладал огромным ростом, Джо редко доводилось встречаться с более высокими людьми. Он был отличный боксер и отличный коп и почти не ведал страха. Организатор и вице-президент профсоюза полицейских, он разделил судьбу всех копов, решивших в сентябре девятнадцатого устроить забастовку: он потерял работу и попал в черный список, лишившись всяких надежд на восстановление в рядах правоохранителей Атлантического побережья США. Это его сломило. Или, во всяком случае, так говорили. В конце концов он оказался в негритянском районе Талсы, штат Оклахома: в том самом месте, которое пять лет назад сожгли дотла во время бунта. С тех пор до семейства Джо доходили только отрывочные слухи о местонахождении Дэнни и его жены Норы: город Остин, город Балтимор, город Филадельфия.