Страница:
* * *
С сербских войн нужно было добираться через границу до венгерского Будапешта. Когда получалось, я делал это в автомобиле, а то ехал в автобусе с перепуганными беженцами и всяким торгово-темным людом. Поздно ночью попадал я обычно в будапештский аэропорт и пытался улететь утренним рейсом венгерской компании «Малев» в Париж. Уже в автобусе начинал безумно ныть в предвкушении встречи с ней низ живота. Член топорщился в брюках, наливался волнами крови, задирался до животной боли о складки брюк. Я представлял ее полуоткрытый орган, сверху — черный, в глубине — ярко-алый (как эсэсовская шинель), едва успевший закрыться после совокупления, зияющей амбразурой, страшной дырой, с каплями чужой спермы на стенках. Я представлял ее ноги, то похотливые, то жалкие ножки девочки-бляди в синяках, ее ляжки (несколько раз на них отпечатывались пятерни каких-то зверей, с которыми она сваливалась, пьяная), я опять подзывал стюарда и требовал еще алкоголя. Алкоголя давали много. На линии Будапешт — Париж «Малев» сотрудничал с «Аэр-Франс» и потому щедро снабжался французским вином невысокого, но сносного качества. Я напивался и конвульсивно глядел на часы.Сзади были трупы, сожженные деревни, грязь, кровь, канонада, выстрелы, ветер, камни, вонючие беженцы, жгучая ракия, вонючие солдаты, спящие вповалку, кошмар группового изнасилования, в котором сам участвовал в полупьяни, развалины, запах гари и смерти. А я ехал к теплому телу сучки-девочки. Я был счастливейший человек в мире. Солдат, стремящийся к любимой Бляди. Я ехал из страшной трагедии в страшную трагедию. Я знал из опыта, что или не обнаружу ее дома, явится через несколько суток, или обнаружу пьяную в разгромленной постели, или обнаружу не одну…
Она не заметала следов. Она не прятала простыни в сперме и менструации и в винных брызгах, как стопроцентная сучка, не мыла двух тарелок и двух бокалов, она все это игнорировала, а может быть, демонстрировала в садистской жестокости.
Я ехал в такси по темному еще Парижу и боялся. Когда я подымался по лестницам нашего дома-призрака на рю дэ Тюренн, у меня отнимались руки и ноги. Я бесшумно вставлял ключ в замок. Открывал Дверь, шел в темноте в спальню… Пьяно разметавшись, она спала, пьяно подхрапывая, среди свернутых в жгуты одеял, бутылок, бокалов, нижнего белья… Я не успевал сказать гневных слов. Она, разбуженная, сонно-пьяная, опрокидывалась на спину и раздвигала ноги: "Потом будешь меня ругать. Ложись на меня, выеби меня". От одного тембра ее сумрачного голоса у меня холодели и подтягивались кверху яйца. И я был счастливейшим солдатом на свете в ее объятиях, на ее сучьем длинном теле, сжимая ее слабые грудки, держа ее за жопу…
Она кричала и хватала меня за хуй. Она ведь была пьяна, а пьяная она никогда не могла удовлетвориться.
Когда я вернулся из Боснии осенью 92-го, выяснилось (я выбил из нее признание), что она в мое отсутствие поселила у себя двух русских и пропьянствовала и проебалась с ними весь сентябрь и октябрь. После вторичной операции, с рукой в гипсе.
* * *
Почти совершил преступление. Группа крутых друзей предложила (предлагала и ранее) "оказать любые услуги, если какие-то люди тебе мешают… разумеется, безвозмездно…" Мне мешала Н. и ее парень. Я дал им адрес. В утро, когда они туда отправились, предполагая замочить обоих, когда откроют дверь, я… Короче, я позвонил ей и закричал: "Тебе будут звонить в дверь! Ни при каких обстоятельствах не открывай и не выходи из дома до тех пор, пока я не позвоню и не скажу, что можно!.." Она злобно прорычала: "Почему? Что ты задумал? Что все это значит?" А я? Мне стало легко. Потому что в бессонную ночь, предшествующую этому утру, я понял, что самое страшное наказание для нее — лишить себя и оставить мучаться. Должна жить. А жаль мне ее не стало. Смерть для многих благо и избавление. Для нее тоже. Ей звонили в дверь. Она не открыла. Перепуганная, звонила мне, требуя объяснений. Не получила.Те крутые друзья аккуратно доложили что и как. Предлагали ворваться в квартиру. Я сказал, чтобы операцию остановили. Ну, ее и остановили, с удивлением и разочарованием. Пусть живет. Пусть мучается. За предательство полагается страшное и долгое наказание.
* * *
В садизме, равно как и в мазохизме, речь, говоря несколько упрощенно, идет о реальной или символической связи жестокости с любовным наслаждением. Проявляем ли мы сами жестокость в отношении любимой женщины или эта женщина ведет себя жестоко по отношению к нам — желаемый результат в обоих случаях одинаков.* * *
На войне в Абхазии, тогда ее столицей была Гудаута, на площадь под пальмами и магнолиевыми деревьями перед Домом правительства, где с утра толпились беженцы и солдаты, помню, прибегала сучка. Тощая, розовая, облезшая, прихрамывающая, с двумя рядами голых, непристойных даже для собаки сосцов, а вслед за нею бежал крупный отряд кобелей. Измученная ими, она все же никому не отказывала и давала прямо на площади всем. Ты — эта сучка, это твой портрет. И книга о тебе должна бы называться «Сучка».* * *
"Мораль Сада зиждется прежде всего на факте абсолютного одиночества. Сад не раз повторял это в различных выражениях: природа рождает нас одинокими, каких-либо связей между людьми не существует. Единственное правило поведения заключается в следующем: "Я предпочитаю все то, что доставляет мне удовольствие, и ни во что не ставлю все то, что, вытекая из моего предпочтения, может причинить вред другому. Самое сильное страдание другого человека всегда значит для меня меньше, чем мое удовольствие. Неважно, если я вынужден покупать самое жалкое удовольствие ценой невероятных преступлений, ибо удовольствие тешит меня, оно во мне, тогда как последствия преступления меня не касаются, ведь они — вне меня".Морис Бланшо
Великолепная характеристика определенного типа человека. Сегодня такой тип не столь уж большая редкость. Никто не выяснял, сколько таких, но возможно, что подобных людей в современном мире большинство.
* * *
Моя мораль противоположна морали Сада. Свое хотение для Н. превыше меня и моей жизни и смерти? Я расцениваю такое поведение как предательство. А как это еще назвать? Беря мое, живя в моей пещере, кочуя с моим племенем, поклоняясь моим богам, пожирая мою пищу, впитывая в себя мое семя, вдруг освободила себя от меня. Но если ты спишь, ешь, живешь, пользуешься — ты обязана, ты должна. Если я тебя кормил, воспитал, учил, оберегал, ебал, давал постель и крышу, то почему ты не должна? Очень должна. И не думай, что сполна расплатилась пиздой. Пизда лишь одна ценность, я же дал тебе многие. (Но из всех затрат мне жаль лишь доверие и духовную энергию, и мое семя, бесцельно впитавшееся в тебя).Да, предательство и преступление. Преступление худшее, чем отнять у человека дом, землю, может быть, худшее, чем убить его родителей, — это отнять у него чувства, все эти страшные и чудесные пьесы, которые он на твою тему себе сочинил, играл и слышал — всю музыку чувств отнять. Голая пизда отнята? На деле отнято куда большее: друг, компаньон, доверенное лицо, ребенок, женщина, сестра, друг-заговорщик, под ельник… Все пейзажи, которые мы вместе видели, утра, в которые мы вместе просыпались, те молчания, которые мы прожили вместе. Ты предпочитаешь все то, что доставляет тебе удовольствие, тринадцать лет я был для тебя удовольствием, а нынче это не так? Ты переметнулась к чужому племени, к врагам. За это полагается наказание. Простой мужик убил бы тебя за обиду чувств, за те простые сказки, которые я тебе рассказывал, за чепушиные стишки, которые тебе сочинял, за больницы, откуда тебя забирал бледную. Но я тебя хуже чем убил, я лишил тебя себя НАВСЕГДА. И ты задыхаешься, как вампир без свежей крови, ибо ты еще и вампиризировала меня — питалась моей энергией, идеями, вдохновляющим гением моим. Их не смогут дать тебе существа, с которыми ты будешь жить после меня.
Тебе не страшно? Пусть тебе будет страшно. НАВСЕГДА- это и после смерти.
* * *
В женщине все неблагородно. Если двадцать лет тому назад я считал, что неблагородна Елена, что предатель именно ОНА, что мне не повезло с женщиной, то сейчас я знаю, что любая женщина по природе своей низменна и неблагородна. Неблагородны и многие мужчины, но если в мужчине это дефект, генетический недостаток, в женщине это суть. Юлиус Эвола различает две основные формы духовности — духовность ОЛИМПИЙСКУЮ И МУЖЕСТВЕННУЮ и духовность ТЕЛЛУРИЧЕСКУЮ И ЖЕНСТВЕННУЮ, которым соответствуют следующие противостоящие пары:Цивилизация Героев
Цивилизация Матерей
Солнечные культы (пример — сжигание мертвых)
Культы хтонические и лунные (пример — погребение мертвых)
Олимпийский идеал «сверхмира» (Гипер-Урания Платона)
Пантеистический мистицизм (смешение, растворение во "Всем")
Аристократическая этика различия
Промискуитет племени, отмена социальных различий во время оргаических праздников)
Иерархическая социальная организация
"Примитивный коммунизм"
Патриархальная семья
Семья матриархальная
Во время полнолуний она бесилась, запивала чаще всего. И сама всегда признавала, что у нее странные отношения с луной. (Лунарное — превосходство отдается всему атавистическому, сексуальному, инстинктивному). Она никогда не могла иметь одну точку зрения на событие или явление, феномен и бесила меня замечаниями типа "а тебе скажут…", "а эти думают, что правы они…", т. е. видела мир, где все равны, все имеют одинаково весомые точки зрения. То есть она начисто игнорировала, что есть "херрэн мораль" и "хердэн мораль", мораль героев и мораль простых смертных из стада. Ее нисколько не заботило социальное положение или уровень таланта как случайных ее партнеров, найденных ею в пьяном виде, так и социальное положение более длительных ее увлечений. Маменькин сынок — петербургский искусствовед и дикий цыган, яйцеголовый, лысый, некрасивый эмигрант-неудачник и сверхнеординарный ее муж Лимонов прекрасно уживались все в ее мире и в ее пизде.
"Порядок женщин — это порядок уравниловки, равенства и промискуитета (т. е. неразборчивости в половых отношениях), преобладание материи и ее универсалистских, гедонических и утилитарных ценностей над формой", — каркает великий философ Эвола над моим ухом. Это грустно и трагично осознавать, но женщина — иное существо, существо, с которым невозможно жить на равных. Одно из своих стихотворений (а теперь и следующий диск будет называться так) она назвала в свое время "А у них была страсть". В те дни ноября 90 года она впервые открыто бросила мне вызов, «влюбилась» в скорее ординарного, бескрылого человека из города СПб, приехавшего в Париж. Само название определяет вызов мне. На самом деле, что бы она ни сделала в последующие годы своей жизни, хоть прожила их, стоя на голове, мир будет уверен в обратном, а именно, что это у меня была страсть к ней: чудовищная, больная, извращенная, но честная, страшная, смертельная. У нее же была, есть и будет неблагородная страсть к самой себе. И только. Ибо себя любят миллиарды людей, безоглядная любовь к другому существу случается крайне редко. Правда, она сумела стать моим наркотиком, моим извращением.
Она до сих пор хранит прощальное письмо своего первого любимого. Она была пятнадцатилетней девочкой, но уже тогда все было ясно: очень женщина, в высшей степени, она не могла быть верной. "Ты хочешь принадлежать всем, — обвинял 28-летний парень девчонку, — ты не можешь и не хочешь быть верной". Но суть настоящей женщины и есть неверность. (Домашние хозяйки, конечно, не женщины, но кухонные машины). Ее еще детская неверность отлично передана ею же в книжке, которой я дал залихватское название "Мама, я жулика люблю". На самом деле следовало назвать книжку "Мама, я люблю себя со всеми".
"То, что затопило сегодня современный мир и приближает его к размыванию, — есть Нижние Воды женского полюса. Воды есть пассивная опора явлений, их функция — предшествовать творению и его вновь переварить, так как им невозможно преодолеть свою неопределенность, т. е. принять форму. Их царство есть царство зародышей, фактического, всего, что есть пассивная сила, не действие. Всякая форма есть победа над Водами… Воды представляют собой разрушительный аспект женского полюса (холодную бездну) и обладают двумя лицами становления: генерирование и разрушение". Это тоже Эвола вещает о женщинах, мудрый и черный, как ночь Эвола. Нет надежды.
В гностической мифологии Дьявол был в союзе с женским принципом, каковой характеризуется так: "лишенный предварительного знания, гневный, двудушный, двуличный, девственный сверху и гадюка внизу".
* * *
В квартире в Париже у нас была гардеробная комната размером всего в несколько квадратных метров, а из нее (двери не было) — вход в ванную. Ранее из гардеробной был вход в комнату, служившую нам спальней. Дверь сохранилась, но стену хозяйка затянула материей, а дверь просто забила и закрасила. Когда я уже принимал ее как наркотик, я однажды вырезал материю по контуру замочной скважины. Кровать наша (два матраса на полу) находилась как раз под замочной скважиной. Со стороны гардеробной видна была просто незначительная дырочка в полотне, миллиметров в пять диаметром, но зато, если прижаться с другой стороны двери, сев на кровати, глазом к скважине, можно было подробно, крупным планом рассмотреть, что делалось в ванной. И я стал наслаждаться.Она задумчиво садилась голой на туалет, смотря куда-то вбок и вверх. Вставала, задрав ногу, бесстыдно ставила ее на унитаз, бесстыдно мыла свою щель над раковиной и потом промокала себя полотенцем между ног. Когда она бывала пьяная, то движения ее становились совсем непристойными и более вульгарными. (Вообще в ней было много вульгарности, что меня в ней и привлекало очень). Когда она выключала свет, чтобы придти ко мне в постель, я спешно делал вид, что сплю или дремлю, закрывался одеялом, так я оберегал свое наслаждение. Уже возбужденный ее одиноким бесстыдством, я был наэлектризован эротикой от члена до пяток, так она мне нравилась, моя натуральная женщина. Я сказал ей как-то в шутку: "С тобой жить равносильно тому, что иметь подписку на hard-порножурнал". Она хмуро хмыкнула. На самом деле жить с нею было равносильно жизни в борделе, причем сразу с двумя женщинами — одна трезвая, другая пьяная алкоголичка… Когда лет двадцати от роду я прочитал, что Ван-Гог некоторое время жил с проституткой, я, помню, поразился и понял. А с кем и жить?
Что до замочной скважины, то я любовался ею таким образом несколько лет и только в 92 году рассказал ей об этом. Мой рассказ не произвел на нее особого впечатления. Лишь пожала плечами.
* * *
В пять двадцать утра телефонный звонок. "Ты один?.. Хочешь, я приеду?" — "Приезжай, и скорее. Но только приезжай. ТАК не обманывают".К шести утра, рассвет даже еще не брезжит, появляется с бутылкой вермута «Россо» (на 2/3 опустошенной) просто в руке. "Вот, я приехала. Я же сказала, что приеду". Звучит уже очень по-иному, чем по телефону. Уже крепко пьяная, и запах алкоголя дуновением метет по коридору, пока идем в квартиру. Заплетены в коску красные волосы, на голых ступнях туфли на высоченных каблуках, все те же расклешенные джинсики, маечка с рок-уродами на груди. Счастливо изумляется, войдя: "Как у тебя цветами пахнет!" Поясняю, что надушился тройным одеколоном.
Садимся в большой комнате, и она мне трагически говорит о том, что больше не может пить, умрет и пьет из горла бутылки свой вермут. Вдруг бросает: "Идем туда!", и, не дожидаясь меня, уходит в спальню. Ложится поверху на одеяло. Я сбрасываю обувь и ложусь рядом. Целуемся. Она ворочается, переворачивается, в постоянном движении… Вскакивает. "Я пойду? Дай мне денег". — "Куда? Ты двадцать минут назад приехала…" Ложится. Опять целуемся. Шепчу ей: "Я хочу тебя. В тебе — жизнь, вне тебя — смерть". Смеется, довольная. "Я не ебусь теперь. Это похабно. Как возня инсектов". — "Но я дико люблю тебя, потому ничего похабного. Когда так любишь — все честно". Как бы понимает. Расстегиваю ремешок на ее брюках, тащу их вниз. "Не нужно… Ну зачем…" Однако помогает — приподымает попу. Трусов на ней нет. Умятый клочок волос между ног. Вся мягкая. Я втискиваю в нее хуй. Как там чудесно, в ее горячей щели! Хуй внутри, она послушно начинает постанывать и тихо подмахивает, моя несчастная девочка и страшная блядь. Мы перекатываемся по постели, я держу ее за жопу, руки время от времени блуждают по ляжкам и грудкам. И что мне до того, откуда она явилась. И что мне, что за час до этого она наверняка ебалась со своим волосатым ленивцем с растительностью ребенка на пухлом личике и белой кожей и, наверное, белым членом. Я прижимаю пальцем ее анальное отверстие к моему хую в ее пизде — разъебанная за двадцать два года ебли, она так лучше чувствует мой член, трется о него шершавой своей пленкой в нервной эпилепсии. Девочка моя, сучечка, самочка моя гадкая, моя боль, моя дырка вонючая, моя тварь… Животное… После многих трений, перекатываний, возни ноги уже на подушке, кончаю, дергаясь. Спермы очень немного, я кончил сегодня уже два раза не с ней, но дико нервно. Замечаю полоску рассвета в окне. И вижу мой торс между ее ляжками в зеркале: я темный, а она беззащитная. Встает, всегда в эти моменты высокомерная, и идет в ванную.
Она проводит у меня еще полчаса в пьяном беспокойстве, все время порываясь уйти, меняя позы и места чуть ли не ежесекундно. Просит денег. Даю. Капризно жалуется, что мало дал, несмотря на то, что все деньги, имеющиеся у меня, я делю поровну- ей и себе. Покрывается потом, ругается матом, алкоголь бушует в ее крови как хочет, капризничая.
Я одеваюсь, к девяти часам меня ждут в типографии с оригинал-макетом газеты. Ждет меня, но не выдерживает, алкогольное смятение гонит ее ("у тебя ничего нет выпить?" — и я дико жалею, что нет, я, столько лет лечивший ее от алкоголизма!), убегает в восемь утра, послав меня на хуй. Я не бегу за ней. Я молча стою у двери и думаю: "Выхода нет. Из этого нет выхода".
* * *
Я проснулся на рассвете. Шел дождь. Проснулся оттого, что во сне встретился с ее парнем, он выходил в малиновой куртке почему-то, я увидел спину и, вскочив в комнату, где была она (красивая, как некогда, молодая и не тощая), я посадил ее к себе на колени, ноги вокруг моей талии, и схватил за горло. Сдавил. И, поняв тщетность этого, отпустил.Проснувшись, я понял. Мои книги — о глобальной космической неудаче любви к женщине вообще, о ее обреченности. О том, что с женщиной нельзя поладить. Наши — Мои и Женщины — цели прямо противоположны. Ее инстинкт промискуитета — отношения со многими самцами, мой инстинкт- верность единой, найденной в результате отбора. И самое страшное, что найденной в результате отбора оказывалась САМАЯ ЖЕНСТВЕННАЯ, а значит, самая сука, самая неверная из всех. В этом моя трагедия и дикая печаль моих книг. Елена, Наталья уходят в хаос, поглощенные хаосом, невольные в своих поступках, чтобы жить в моих книгах. В двух прожитых судьбах мне трагически не удается изменить мою карму. Она трагична. Но их судьба куда ужаснее. Никогда не найдя мужчины крупнее меня, они существуют и будут до конца жизни жить зачумленные, с печатью меня, под знаком меня. Желтый листок «Мегаполис» тискает тиражом 650 тысяч экземпляров Елену полуголую с веером на первой странице с надписью "Ее душил Лимонов". Они от меня убегают, но им от меня не убежать.
* * *
Я лежу на кровати и воображаю себе о ней всякие вещи. Я представляю, что она полусидит, полулежит, зад в паху у парня и хуй его в ее попе. Она тяжело дышит и томно ерзает, растягивая обеими руками свою письку в стороны. Подходит второй парень, наклоняется над ней, целует сочно и хамски ее в губы и, разведя ей силой ноги (она сжала их как бы в испуге), вставляет ей одним ударом красный хуй в красную дыру. Она задыхается от удовольствия и во все убыстряющемся ритме несется счастливая, потная, едко пахнущая собой, ими и любовью — прекрасная белая кобылица.* * *
В тантризме молодая женщина, задействованная в «панчататтве» (в сексуально-сакральной оргии) и в аналогичных ритуалах, называется «рати». Это слово происходит от слова «раса», а «раса» в свою очередь обозначает «экстаз», "интенсивное переживание" и даже «оргазм». В этой связи следует отметить, что уже древняя индуистская традиция связывала принцип опьянения с Великой Богиней. Известно, что одной из ее форм была Варунани. Но на языке пали «Варуни» означает опьяняющий напиток, а также пьяную женщину. Нет сомнений относительно связи между «варуни» и опьяняющими напитками, и в определенных текстах выражение "пить Деви Варуни (богиню Варуни)" обозначает употребление опьяняющих напитков. Потому в гимнах сурового Шанкары богиня отождествляется с алкоголем и всегда изображается либо пьяной, либо держащей в руках чашу с вином. Таким образом, в этом архетипе или божественном образе подчеркивается аспект женщины как воплощения экстаза и опьянения, что приводит в конце концов к отождествлению совокупления с женщиной с использованием опьяняющих напитков в секретном ритуале Пути Левой Руки. В заключение добавим, что даваемое партнершам по сексуальной оргии имя «рати» обозначает "ту, чьей сущностью является опьянение"."Милый Ангел" № 2
* * *
"Хайль!" Да, смерть!"Я вытягиваю руку в римском приветствии и гордо щелкаю каблуками армейских русских сапог. Да, я фашист, аристократ, случайное совпадение, одна из многих миллионов комбинаций аминокислот — редкое животное.
Фашизм — религия трагических одиночек. Фашизм, в отличие от социализма, расизма, национал-социализма — это персональное и радикальное обращение личности к своему спиритуальному истоку, спрятанному по ту сторону смерти. Религия фашиста — смерть Ее Величество. "Да здравствует смерть!" — кричали вслед за генералом Хосе Милланом Астраем его испанские фашисты.
Фашизм. Собственно, это восстановленный идеал добровольного рыцарства. Восстановленный по фрагментам, передающийся не по наследству вместе с аристократической кровью, но идеал рыцарства, ОТКРЫВАЕМЫЙ в себе теми, кто генетически принадлежит к высокой касте воинов. Агрессивность, правдивость, правота, верность, вера, внутреннее мужество, чувство истины (не диктуемое обществом), честь, стыд, владение собой, дисциплина, ответственность, последовательность, единство фразы и действия, преданность и постоянство, благородство и, наконец, готовность жертвовать жизнью ради Формы, Порядка, Строя — вот добродетели фашиста, составляющие кодекс духовной мужественности. Фашизм существовал задолго до того, как появился термин и фашистская партия была образована. Фашистами были средневековые самураи. Фашистами были монахи-рыцари ордена тамплиеров, фашистами были опричники царя Ивана Грозного.