Линдгрен Астрид. Расмус, Понтус и Глупыш

   Но что говорил Альфредо? «Полицейским и собакам нельзя показывать, что ты их боишься». Может, это относится и к ворам? Расмус выпрямился и подмигнул Понтусу. И в тот же миг дверь распахнулась. В комнату с ревом ворвался Альфредо, а следом за ним появился Эрнст с бледной от ярости физиономией. Расмус тут же успокоился. Куда хуже сидеть и ждать чего-то жуткого, нежели действительно смотреть опасности в лицо.
   - Что вы тут бегаете? - спросил он. - Что уже - и по ночам спать не дают?
   Альфредо круто затормозил посреди комнаты. Сжав кулаки, он чуть не плакал от злости.
   - Ах, - закричал он, - ах ты, змеиное отродье, выкормыш гадюки!…
   Расмус сердито посмотрел ему в глаза:
   - Не надрывайся, а то лопнешь, неужели твоя мамочка никогда тебе такого не говорила?
   Альфредо снова взревел, но тут в Расмуса вцепился Эрнст.
   - Даю вам одну минуту на размышление, - прошипел он. - Где серебро? Одну минуту. Затем спускаюсь в погреб и… клянусь, что более дохлой псины вы никогда в жизни не видели!
   Альфредо продолжал бушевать.
   - «Объединенное акционерное общество «Металлолом»! Ох, я шеловек коншеный! - кричал он.
   Эрнст посмотрел на него.
   - Заткнись… - огрызнулся он. - Одну минуту, слышали? Где серебро?
   Он тряс Расмуса так, словно надеялся вытрясти из него какой-нибудь серебряный кубок.
   - Отпусти меня! - сказал Расмус. - Здесь его, во всяком случае, нет!
   Альфредо протянул свою огромную лапу и схватил за волосы Понтуса. Грубо притянув его к себе, он со слезами в голосе заорал:
   - Это ты зашивал мешок?… Боже, сжалься надо мной… Собственно говоря, чему учат в школе на уроках ручного труда?!
   И он оттолкнул Понтуса так, что тот отлетел спиной к стене, и тогда Альфредо, стукнув себя по лбу, снова заорал:
   - Ах, я шеловек коншеный!
   Тем временем Эрнст продолжал все сильнее трясти Расмуса с таким видом, словно собирался убить его.
   - Я не спрашиваю, где у вас нет серебра! Я спрашиваю, где оно у вас есть?
   - В одном доме в городе, - сказал Расмус. - Отпусти меня.
   - В каком таком доме? У тебя дома? Под твоей кроватью? Где? Слышишь, что я говорю… где?
   - Не могу же я, верно, сообщить об этом здесь, - сказал Расмус. - Но мы с Понтусом можем принести его вам.
   - Можете? - переспросил Эрнст.
   Он нетерпеливо толкнул Альфредо:
   - Слышишь, что он говорит, этот парень, или ты только воешь?
   - Я вою и слушаю, - недовольно ответил Альфредо. - Серебро у него в городе… это значит - снова идти пешком, а я ненавижу ходить пешком.
   Он больше не плакал, а только с оскорбленным видом таращился на эту парочку, причину всех своих бед.
   - Да, нам надо идти вместе с ними, даже если это рискованно… И идти немедленно!
   Он беспокойно протопал несколько раз взад и вперед по комнате. Время от времени он бросал неприязненные взгляды на Расмуса и Понтуса.
   - Черт побери, я заболеваю, стоит мне увидеть вас!
   - Вот как? - отозвался Понтус. - Да, я тоже чувствую себя неважно, когда вижу тебя, представь, и я тоже!
   Эрнст не слушал его.
   - Знаешь что, - обратился он к Альфредо, - если у тебя устали ноги, то дуй прямым ходом к машине. И главное, попытайся успокоить его.
   Альфредо посмотрел сначала на Эрнста, а потом на свои усталые ноги.
   - Ты, с твоими пломбами! - прошипел он. - Нет, Эрнст, я последую за тобой, я твой добрый ангел-хранитель, который бодрствует и следит за тем, чтобы ты не впал в какое-либо искушение… Вот только была бы у меня еще парочка ангельских крыльев, на которых я мог бы помчаться вместе с вами, потому что ботинки жмут, да, жмут.
   - Заткнись, - сказал Эрнст. - Ты слишком много болта…
   Но Альфредо прервал его:
   - Нет, я не хочу оставаться один на один с антикваром по прозвищу Акула, если могу избежать этого… Потребуется целая гора серебряных горшков, чтобы успокоить его. Боже, сжалься надо мной, в какую ярость могут впадать некоторые, какое у них делается дурное настроение, как они теряют чувство юмора и облаивают других!
   Его собственное настроение явно быстро улучшалось. Вероятно, он был устроен как вулкан: после основательного извержения он успокаивался, а теперь, пожалуй, новая надежда обрести серебро несколько подняла его упавший было дух.
   - Пошли, - сказал он. - Он будет ждать нас всего лишь час, так что поторопимся.
   Расмуса крепко толкнули в спину:
   - Ну, идете вы или нет?
   Эрнст все сильнее напирал на них, он погнал их вперед, к двери.
   - Я заболеваю, стоит мне увидеть вас, - еще раз заверил он мальчиков. - Но во всяком случае это - везуха. И как это нам в голову пришло запереть вас здесь?
   Расмус и Понтус думали то же самое.
   В шкафу по-прежнему было тихо, и все те, кто стоял на страже в темных закоулках, ждали своего часа. СП предупредил, что никто не должен вмешиваться, только в случае крайней необходимости. Теперь воров хорошенько свяжут с этим преступлением!
   - Да, тогда пошли, - непринужденно произнес Расмус, когда Альфредо закрыл за ним дверь. - Но подумать только, как удивится Берта, если придет сюда, а нас нет!
   - Да, подумать только, если придет Берта… - лукаво сказал Понтус. - Подумать только!
   Мысль об этом явно подняла настроение Альфредо, по крайней мере на несколько градусов; глубоко удовлетворенный, он сказал:
   - Милая бедняжка Берта, да, она, пожалуй, будет озадашена: ни шалопаев-мальшишек, ни Альфредо, никого, только старый, дорогой сердцу дом ее детства, и, похоже, он также вот-вот рухнет!
   Впрочем, старый, дорогой сердцу дом ее детства среди цветущих яблонь являл собой на рассвете прекрасное и мирное зрелище: никто и заподозрить не мог, что почти весь полицейский корпус Вестанвика, затаив дыхание, укрылся здесь в засаде. На каменной стене сидел бельчонок и ясными глазками посматривал на Альфредо и его свиту, когда они прошествовали мимо один за другим. Но вообще-то никаких признаков жизни нигде не ощущалось.
   И в погребе было тихо.
   - У кого из вас ключ? - спросил Эрнст, внезапно останавливаясь перед дверью погреба.
   Расмус и Понтус посмотрели друг на друга… Неужели Эрнст войдет в погреб и все испортит? Расмус медленно сунул руку в карман.
   - Ключ, - сказал он, - его я могу, наверное, оставить у себя? Во всяком случае, я ведь заберу Глупыша завтра, так?
   - Давай сюда ключ! - злобно сказал Эрнст. - Это зависит от того, как вы поведете себя в ближайший час.
   Он рванул к себе ключ.
   - И не выкидывайте никаких новых фокусов, не советую! Не забывайте, что здесь, в погребе, сидит взаперти псина… Понятно?
   - Понятно! - ответил Расмус.
   Если бы только Эрнст знал, какая псина сидит взаперти в погребе именно сейчас! Это была не жесткошерстная черная такса, песик по прозвищу Глупыш, а жестковолосый дюжий полицейский по фамилии Сёдерлунд. И кроме того, погреб не был заперт, Эрнст, вероятно, и сам увидел бы это, если бы поближе присмотрелся к висячему замку, болтавшемуся на дверях погреба.
   - Пошли быстрее! - скомандовал Эрнст.
   Они так и сделали.
   Это сделали и все те, кто стоял на страже в темных проулках между домами. Очень тихо, очень медленно и осторожно приготовились они следовать за маленькой процессией во главе с Расмусом, которая вышла из проема в каменной стене.
   - Тут есть короткий путь через лес, - сказал Расмус. - Проселочная дорога почти вдвое длиннее, по какой пойдем?
   - Штобы как можно меньше пешком, - сказал Альфредо. - Ближайшим путем, так будет лушше.
   «Да, и тогда мы избежим встречи с полицейской машиной», - подумал Расмус. Интересно посмотреть, какой вид был бы у Альфредо, если б он произнес эти слова вслух!
   Вообще-то было здорово чудн ошагать по этому лесу вместе с двумя отпетыми взломщиками в сопровождении длинной цепочки полицейских, крадущихся за твоей спиной. Именно по этой узенькой дорожке он ходил с мамой, и с папой, и с Крапинкой по крайней мере один раз каждой весной, именно таким вот майским утром, как это, когда всего неистовей пели птицы. Перссоны обычно брали с собой кофе и шли в лес - на ранний утренний пикник. В лесу была такая маленькая красивая прогалина, где росло множество лесных звездочек - цветов седмичника; на прогалине они обычно располагались и слушали пение птиц, хотя кукушка большей частью упрямилась и пела не так, как полагается.
   Однако именно теперь, когда ты брел по лесу, валандаясь с ворами и бандитами, она так и разливалась во все горло.
   Альфредо стал передразнивать кукушку.
   - Ку-ку, маленькая дурашка-кукушка, ку-ку! Сколько лет, как ты думаешь, мне дадут?
   Кукушка пропела три раза.
   - Три года, - сказал Альфредо. - Но, пожалуй, я могу получить их условно… Ку-ку!
   - Подумать только! Если бы ты хоть когда-нибудь прекратил свою трескотню, - сказал Эрнст.
   Он быстро шел вперед, стиснув зубы, Альфредо же брел, спотыкаясь о камни и корни. Он явно не привык ходить пешком.
   - Мало того, што я шеловек коншеный, у меня еще и мозоли!
   - Мозоли! - прошипел Эрнст. - Не будь у меня больших проблем, чем мозоли, я был бы доволен!
   Бедняга Альфредо и бедняга Эрнст! Разумеется, у них были заботы поважнее, чем мозоли!
   Но вот перед ними Вестанвик, залитый первыми лучами солнца, маленький-премаленький Вестанвик, где воры совершили великий-превеликий подвиг. Где-то, на какой-то из этих маленьких улиц, стоит дом, где как раз сейчас находится их добыча, надо ее только взять.
   Однако Эрнст нервничает. Он идет по улицам, кусая ногти и боязливо оглядываясь на спящие окна… В самом деле, можно надеяться, что никто не бодрствует, никто не видит их и не слышит, а может, уже начинает удивляться: ведь когда идешь по этим мощеным булыжником улицам, поднимаешь такой чертовский шум, который может разбудить полгорода.
   Ах, конечно же, в такое время в таком маленьком городке, как Вестанвик, все еще спят и никто не просыпается оттого, что несколько человек топают по боковым улочкам к дому, где спрятано серебро. Хотя, собственно говоря, никому не следовало бы спать в такое ясное сладостное утро, когда цветут каштаны, и сияет солнце, и благоухает сирень. Жимолость тоже благоухает. Да, внезапно воздух наполняется тончайшим благоуханием жимолости. Альфредо вдыхает ее аромат… Ах, эти чудные цветы!
 
   На боковой улочке, совсем близко от старого достопочтенного учебного заведения Вестанвика, стоит белый оштукатуренный дом с зеленой жестяной крышей, и одна его стена совершенно заросла жимолостью… Вот откуда этот сладостный запах!
   - Ну вот, мы и пришли, - говорит Расмус. - Оно там, в доме.
   Он прикладывает палец ко рту и шикает на Эрнста и Альфредо.
   - Тише… пойдем черным ходом.
   Эрнст и Альфредо одобрительно кивают. За всю свою бурную жизнь они научились на собственном опыте, что надежнее всего проникать в дом с черного хода, тогда это как бы менее заметно, а они чаще всего мечтали проникнуть в дом как можно незаметнее.
   Но Эрнст не теряет бдительности до конца. Железной рукой охватывает он шею Расмуса.
   - А ты уверен, что серебро там, в доме? - тихо спрашивает он, указывая на маленькую, выкрашенную в зеленый цвет дверь черного хода. - Ты не выкинешь какой-нибудь новый чертовский фортель? Надеюсь, ты не забыл псину в погребе?
   - Не-а, я ее не забыл, - говорит Расмус.
   О, никогда в жизни он не забудет псину в погребе.
   Но Эрнст все-таки неспокоен.
   - У, дьявол, мне это все не нравится, - говорит он, беспокойно оглядываясь вокруг.
   Но Альфредо совершенно не беспокоится.
   - Знаешь, Эрнст, у тебя слабые нервы, ты никогда прежде не был таким.
   - Ш-ш-ш, - шепчет Расмус. - Если не хотите, вам вовсе незачем заходить вместе с нами. Мы с Понтусом вынесем вам все это барахло.
   Тут Эрнст снова крепко хватает его за шею.
   - Думаешь, этот номер с нами пройдет? - в ярости говорит он. - Вы пробежите через весь дом и выскочите с другой стороны, а? Слушай-ка, сопляк, ты имеешь дело не с какими-нибудь зелеными юнцами… и помни, только попробуй!
   - Ш-ш-ш! - говорит Расмус. - Ты подозрителен, как старый козел.
   Альфредо удовлетворенно кудахчет:
   - Боже, сжалься надо мной, этому трюку моя мамошка научила меня в тот самый день, когда я пошел в нашальную школу!
   - Как хотите, - говорит Расмус, услужливо распахивая дверь. - Дуйте тогда сюда!
   Эрнст идет первым. Он крепко держит Расмуса за запястье.
   - Иди тише! - угрожающе шепчет он.
   И Расмус идет тихонько, на цыпочках. Точно так же на цыпочках ступает Альфредо. Когда он крадется на цыпочках, мозоли даже меньше болят. Шествие замыкает Понтус, он хорошенько запирает за собой выкрашенную в зеленый цвет дверь.
   - Здесь просто тьма египетская, - шепчет Альфредо.
   И верно! Длинным, узким, темным коридором ведет их Расмус.
   - Но скоро будет светлее, - в утешение обещает он.
   Эрнст сдавливает его запястье:
   - Тише… не болтай… где у тебя серебро?
   Коридор заканчивается другой дверью.
   - Там, внутри, - говорит Расмус. - Отпусти меня, чтоб я открыл дверь!
   И он открывает дверь.
   Ну, не удивителен ли переход от тьмы к свету?
   Здесь внезапно становится так удивительно-преудивительно светло, а на столе выставлено все великолепное-превеликолепное серебро, которое сверкает в лучах утреннего солнца. А совсем рядом - человек в форменном мундире, и он так приветливо улыбается!
   - Зачем же, ради Бога, с черного хода, - говорит он. - Но все равно добро пожаловать. Добро пожаловать в полицейский участок Вестанвика!
   А затем сразу же случается столько всего!
   - Держи его, Патрик! - кричит старший полицейский. - Он выпрыгнет в окно.
   Эрнст был уже на полпути к открытому окну, и Расмус с удивлением увидел, как его папа, словно тигр, прыгнул наперерез вору и в последний миг помешал Эрнсту выскочить в окно.
   Но есть еще один человек, который хочет удрать.
   Молча и решительно бежит Альфредо к зеленой двери, в которую вошел, но там уже стоит пара дюжих полицейских, которые безжалостно загоняют его обратно, в кабинет дежурного.
   - Полицейский ушасток, дорогая мамошка, - бормочет он, - я шеловек коншеный…
   Но он добровольно протянул руки и не противился, когда старший полицейский надевал ему наручники.
   - Ну што ж, если ты арестован, знашит - арестован, - так всегда говорила моя мамошка…
   - Но кое-чему она забыла тебя научить в тот самый момент, когда ты пошел в начальную школу, - пробормотал Расмус.
   Альфредо бросил на него мрачный взгляд:
   - Да, я нашинаю в это верить. Ей бы наушить меня никогда не красть, не пристрелив сперва всех, кто хочет взглянуть на меня одним глазком.
   Он ударил себя по лбу обеими руками!
   - «Объединенное акционерное общество «Металлолом»!… Ах, я шеловек коншеный!
   - Вини в этом самого себя, - хмуро сказал Расмус. - Могли бы отдать Глупыша, как обещали!
   «Воры - точно дураки, - думал Расмус. - Вот бы сказать им то, что говорит всегда магистр Фрёберг: «Шевелите мозгами, будете лучше думать!» Если уж ты вор, нечего так глупо, как баран, тащиться в полицейский участок. Нет, воры не думают, вот в чем их ошибка. Может, потому, что Альфредо никогда хорошенько не думал, он так мало беспокоился о том, что с ним будет. Он, бывает, побеспокоится немножко об этом и тогда жутко злится. Но потом он словно все забывает, точь-в-точь как маленькие дети. Противно, когда огромные, толстые дядьки ведут себя как маленькие дети; и никогда не знаешь, что они могут выкинуть. Магистр Фрёберг обычно говорит, что много бед на свете происходит оттого, что часть людей продолжает оставаться маленькими детьми, хотя внешне это и незаметно. Вернее, он имеет в виду таких, как Альфредо. А вообще-то и Эрнст тоже такой. Он, верно, тоже маленький ребенок, хотя и в другом роде. Поэтому-то он здесь, и опускает глаза, и дрожит всем телом, и вообще ему худо.
   - Как быстро ты скис, Эрнст! - сказал Альфредо. - Что - манжеты жмут?
   Эрнст посмотрел на него.
   - Заткнись! - сказал он.
   Но потом и для Эрнста и для Альфредо нашлось кое-что другое для обозрения. Из кабинета старшего полицейского выскочил маленький песик, песик, который увидел своего хозяина и поэтому лаял, и вилял хвостом, и ужасно радовался.
   Альфредо застонал:
   - Эрнст, мы ведь запирали эту животину в погребе, а может, мы не заперли ее? Дорогая мамошка, этот пес, должно быть, призрак!
   Расмус взял на руки песика-призрака, и тот лизнул его в лицо.
   - Патрик, - сказал СП, - надо их обыскать, а потом, пожалуй, запустим их в камеру к Берте.
   Альфредо так и подскочил:
   - Берта здесь? Вы арестовали милую бедняжку Берту?
   Старший полицейский кивнул, и Альфредо решительно повернулся к нему:
   - Запомните, если вы посадите меня в камеру, где сидит Берта, я напишу жалобу в управление тюрем!
   Старший полицейский успокоил его:
   - Не бойся! Вы получите каждый такую маленькую одиночную камеру, какая вам и не снилась.
   Альфредо напустил на себя благородный вид и дал себя обыскать. Расмус вытянул шею: ему хотелось увидеть, что это папа выкопал у Альфредо в карманах.
   - Боже мой, что это такое? - сказал папа.
   Протянув руку, он показал СП маленького серого игрушечного крысенка с заводным ключиком сбоку.
   - Ах, это веселая маленькая игрушка, - объяснил Альфредо. - Вчера, когда шел дождь, Эрнст играл с крысенком весь день; Боже, сжалься надо мной, как злилась Берта!
   Расмус и Понтус посмотрели друг на друга, и Понтус чуточку хихикнул: он вспомнил, как однажды давным-давно хихикал из-за этого крысенка.
   - Крысенок мой, - сказал Расмус.
   Альфредо кивнул:
   - Да, отдай его шалопаям-мальшишкам, я полушил его от них.
   Расмус взял крысенка. Он сохранит его на память о всемирно знаменитом шпагоглотателе Альфредо!
   Затем папа выудил часы из нагрудного кармана Альфредо. Расмус и Понтус видели их еще раньше. Это были дешевые серебряные часы с эмалевым циферблатом.
   - Ах, мои шасы, неужели у вас нет сердца и вы отнимете их у меня! - умоляюще произнес Альфредо. - Мои самые первые шасы, вы отнимете их!
   Расмусу стало почти жаль его, когда папа только покачал головой и положил часы ко всем остальным вещам.
   - К сожалению… - любезно произнес его отец. - Стало быть, это старое воспоминание детства?
   Альфредо подмигнул ему:
   - Да, в моей юной жизни это были самые первые часы, которые я стибрил. Ничего не поделаешь, становишься немного сентиментальным, да, сентиментальным.
   Эрнст с отвращением посмотрел на него.
   - И слышать не хочу, как ты все врешь, - вполголоса пробормотал он. - Вчера ты говорил, что часы достались тебе по наследству от дяди Константина.
   Но Альфредо его не слушал, он заискивающе улыбался полицейским властям и больше уже не был человеком конченым. Он был теперь идеальным, образцовым заключенным, готовым изо всех сил угождать полицейским и тюремщикам и развлекать их легкой шуткой в подобающий момент.
   Вскоре обыск Альфредо закончился, и, пока регистрировали его личные вещи, он бесцеремонно опустился на скамейку, где Расмус и Понтус сидели с Глупышом.
   - Да, присяду-ка я, пожалуй, здесь и поболтаю с шалопаями-мальшишками, - сказал он. - Подвиньтесь-ка!
   - Ты ведь хотел пристрелить нас, - пробормотал Расмус.
   - Только немножко выстрелить в воздух. Подвиньтесь!
   Они подвинулись, чтобы он мог втиснуть свою огромную тушу рядом с ними.
   - Ну, так говорите же, - потребовал он.
   Он, разумеется, считал, что их долг - развлекать его, поскольку они доставили его сюда, а все остальные как раз в этот момент были заняты.
   Понтус напрягся изо всех сил, придумывая тему для разговора.
   - Ты все равно - самый заправский старый ворюга, да, именно так, Альфредо! - заявил он в виде небольшого вступления.
   Альфредо кивнул:
   - Да, да, я заправский старый ворюга, поэтому на меня и надели такие красивые манжеты.
   Расмус в раздумье - ему было не по себе - посмотрел на его наручники.
   - Хотя, собственно говоря, ты ведь все равно думаешь, что быть вором здорово?
   Альфредо покачал головой:
   - Если собираешься избрать эту карьеру, будь готов ко всему понемножку.
   - Ш-ш-ш, - прошептал Расмус, - и не мечтай, чтоб я стал каким-то там вором.
   - Вот как, а я-то думал, ты хочешь полушить от меня то, что называется консультацией по выбору профессии? Не-а, Расмюс и Понтюс, вам, верно, никогда не бывать какими-то там ворюгами. Остерегайтесь только булавок, - сказал он.
   Понтус вопросительно взглянул на него:
   - Булавок?
   Альфредо кивнул:
   - Да, инаше вам ни ворами, ни шпагоглотателями не стать. С булавок и нашалась моя погибель.
   - Как это? - спросил Расмус.
   - А вот так! Штобы стать шпагоглотателем, нашинаешь еще маленьким ребенком глотать булавки. А где бедному маленькому ребенку взять булавки, если не украсть их? Ну, а дальше сами знаете, как это бывает… Нашинаешь с булавки, коншаешь серебряными кубками… Так со мной и было.
   Расмус взглянул на часы. Скоро пять… ничего себе воскресное утро! Он зевнул, и тут к ним подошел отец:
   - Послушайте-ка, ребята, вы свое дело сделали. Я думаю, бегите-ка домой!
   Он погладил Расмуса по взъерошенным волосам:
   - Забирай Глупыша, иди домой и ложись спать, иначе ты не проснешься к тому времени, когда мы пойдем на весенний праздник.
   Альфредо сказал с философским видом:
   - Подумать только, какой шудной может быть жизнь! Одни идут на праздник, а другие под арест!
   - Да, само собой, - сказал Расмус. - Но ведь это немного зависит и от того, как себя поведешь.
   Альфредо заискивающе улыбнулся его отцу.
   - Этот Расмюс - красивый и умный ребенок! Хотя и непришесанный, - добавил он, бросив взгляд на взъерошенную шевелюру мальчика. - Если пойдешь на праздник, тебе придется немного пришесаться, так мне кажется.
 

Глава одиннадцатая

 
   Воскресное утро… Какое чудесное изобретение! А это воскресное утро - самое лучшее из всех. Рядом с ним снова был Глупыш, так уверенно прижавшийся мордочкой к его руке, словно никогда не был в плену у разбойников. Расмус согнул ладонь над его темной головкой и пробормотал:
   - Глупыш, я так тебя люблю, так люб…
   Глупыш вздрогнул и тотчас проснулся. Он оживленно взглянул на хозяина.
   - Э, нет, и не пытайся, - сказал Расмус. - Ты уже был на улице… в пять часов утра, будь добр, вспомни это!
   Он посмотрел на часы. Двенадцать! Елки-палки! Ведь уже не воскресное утро, а ясный полдень, и скоро пора отправляться на весенний праздник.
   Из кухни доносился слабый аромат жареной ветчины, а он валялся тут, разглагольствуя с самим собой - что лучше: остаться в кровати рядом с Глупышом или же встать и пойти завтракать. И тут он услышал, как кто-то приоткрыл дверь.
   - Да, он уже проснулся, - сказала мама.
   И они вошли к нему все вместе, мама, и папа, и Крапинка, и мама несла ему на подносе завтрак. Он внезапно забеспокоился.
   - Я ведь не болен, - сказал он.
   Мама была настоящим чудом, она обнаруживала, что у тебя температура, задолго до того, как ты сам это замечал, и тогда загоняла в постель, хочешь ты этого или нет. Но иногда в определенные дни, когда у тебя была, например, пустяковая письменная работа по географии и тому подобные контрольные, и ты, лежа в кровати, придумывал, будто у тебя температура, да и в самом деле уже чувствовал, какой ты весь теплый и больной, она говорила лишь:
   - Без глупостей! А ну, встать и бегом!
   Однако сейчас она поставила перед ним на кровать поднос и даже не сказала, что Глупыш должен спать в своей корзинке, она только смеялась.
   - Нет, ты не болен, но папа говорит, что ты все-таки заслужил омлет с ветчиной.
   Отец махал свежим номером «Вестанвикской газеты», которую держал в руках.
   - Да, Расмус, почитай газету, ты увидишь.
   - Напечатано объявление? - живо спросил Расмус.
   Папа кивнул.
   - Да, это само собой, но…
   Крапинка кинулась на Глупыша. Она стащила его к себе на пол и бурно ласкала.
   - Маленький, любименький Глупыш, подумать только, ты вернулся домой… А ты знаешь, что тебя просили позвонить по телефону: «Вестанвик, 182»?… Сделай это, пожалуйста, чтобы мы знали, как ты себя ведешь!
   Расмус не мешал ей развлекаться: конечно, это его песик, но Крапинка спала, когда он утром вернулся с Глупышом домой, а сейчас - пускай немного поразвлекается. Одна только мама не спала тогда и стала сразу такой счастливой при виде Глупыша, что заплакала. И еще она чуточку поплакала из-за того, что Расмуса не было дома и что он гонялся за похитителями серебра.
   Но сейчас она не плакала, а принесла ему омлет с ветчиной и свежую французскую булочку, чудесно! Расмус с большим аппетитом накинулся на еду. Папа, стоя возле него, раскрыл газету.
   - Послушай только! - сказал он.
   - Да я знаю объявление наизусть, - сказал Расмус, его рот был набит ветчиной: - «Убежал Глупыш, маленькая жесткошерстная такса…»
   - Дурачок, - сказал папа. - «Последние известия, - прочитал он. - Похитители серебра схвачены. Фантастический вклад Объединенного акционерного общества «Металлолом».
   Расмус вытаращил глаза.
   - Это о нас написано в газете?… Им что - больше и писать не о чем?
   Отец с упреком посмотрел на него:
   - И ты так говоришь о «Разбойничьей истории века»? Так называет эту историю газета, а вовсе не я.
   - И газета запоздала на пять часов, только чтобы дать этот материал, - сказала мама.