Линдгрен Астрид. Расмус, Понтус и Глупыш

   Берта разозлилась.
   - Чушь! - воскликнула она. - Горазд ты всякую чушь нести! Нет у тебя дяди по имени Константин!
   - Ой, ну и зарядил нынше дождь! - спокойно сказал Альфредо.
   Он повернулся к Расмусу:
   - Што ты хотел узнать? Когда вам вернут Глупыша? Вешером, маленький ты, упрямый ребенок, вешером!
   - Я заберу его здесь? - спросил Расмус. Тут в разговор вмешался Эрнст:
   - Нет, не здесь. Он сел на нарах.
   - Послушайте, ребята! Есть у вас какая-нибудь палатка? Может, вы спите иногда на воздухе?
   - Да-а, - сказал удивленный Расмус. - У меня есть палатка.
   - Прекрасно! - обрадовался Эрнст. - Дуйте тогда домой и скажите мамашке с папашкой, что нынче ночью вы спите в палатке.
   - А зачем нам это? - удивился Расмус.
   - Потому что будет немного поздновато, когда вам вернут псину, и ваши родители поднимут шум, меня же никакой шум не устраивает, понятно? Можете, пожалуй, держать вашу псину в палатке до утра, это просто чудесно, верно?
   Расмус подумал, что чудесно держать Глупыша где угодно на всем земном шаре, только бы в самом деле держать его у себя.
   - Хотя я знаю одного человека, у которого появятся подозрения, если я окажу, что хочу ночевать в палатке, когда такой ливень, - сказал Расмус, - и этот человек - моя мама.
   - Ты же такой башковитый маленький мальшик, неужели не сумеешь кое-штосоврать своей мамошке? - спросил Альфредо. - Тебе не надо нишего говорить о палатке, если у мамошки появятся подозрения именно такого рода. Но ты можешь совершенно ruhig вдолбить ей, што хошешь ношевать на вершине дерева в лесу и наблюдать за восходом солнца… Крылья фантазии для того и даны, штобы пользоваться ими.
   - Ведь твоя мамочка говорила: «Всегда держись правды, милый Альфредо!» - возразил Расмус.
   Он, по крайней мере, тоже умел шутить, когда нужно.
   Альфредо удовлетворенно ухмыльнулся:
   - Шалопай-мальшишка, слышу, што я не зря растошаю перлы своего краснорешия.
   Но Эрнст был нетерпелив. Он погнал их к двери.
   - Дуйте домой и возвращайтесь обратно в восемь часов вечера!
 
   Вся семья была в сборе на кухне, когда Расмус вернулся домой. Мама пекла булочки, а папа сидел в углу на своем обычном месте и разглагольствовал вовсю. Кража серебра - вот о чем он распространялся.
   - Это самый ужасный криминальный случай во всей истории Вестанвика, - утверждал он, - и полиция трудится изо всех сил.
   Сам он скоро двинет на службу, всю ночь он дежурит, но сейчас у него выдался небольшой перерыв, и он полон желания посвятить маму в малейшие детали.
   - Мы что - должны разрешить вопрос о самом ужасном криминальном случае во всей истории Вестанвика именно здесь, в кухне, и именно тогда, когда я пеку булочки? - спросила мама.
   Да, с юмором у нее сегодня туговато, и это очень некстати, если просить позволения ночевать в палатке.
   - Ты что, не желаешь слушать, что я думаю об этом случае? - удивленно спросил папа.
   - Да нет, пожалуйста, - сказала мама. - Только мне надо место, чтобы развернуться со своими противнями.
   Крапинка рассмеялась - наверняка в первый раз с того вечера в среду.
   - Присядьте на корточки, мальчики, чтобы у мамы было где развернуться с ее противнями, - сказала она. - Хотя, по-моему, ей нужно целое футбольное поле. Ты сердишься сегодня, мама?
   Мама с досадой посмотрела на нее:
   - Нет, не сержусь. Но я не знаю, зачем вам всем непременно торчать на кухне, когда я пеку булочки?!
   - Потому что здесь так уютно, - ответила Крапинка, - и потому, что здесь так вкусно пахнет.
   Папа согласно кивнул головой:
   - И потому, что ты сама такая маленькая булочка с изюмом, Гуллан.
   - Сердитая булочка с изюмом, - сказал Расмус.
   - Спасибо! - поблагодарила мама, но было непохоже, что она очень смягчилась.
   Молча и яростно месила она тесто - так, словно шла на него в атаку.
   - А кстати, Крапинка, - спросила она, - это ты последней была в ванной?
   Крапинка подумала.
   - Возможно… а что?
   - Тогда возьми тряпку и вытри за собой, - сказала мама, вставляя противень в духовку. - А может, ты думала, что это надо сделать мне?
   - Извини, - сказала Крапинка, - я сейчас же…
   Расмус сделал змейку из теста и стал болтать змейкой под носом у мамы.
   - А тебе больше не к чему придраться, мама, раз уж ты так разошлась?
   - Да, пожалуйста! - сказала мама. - Развлечения ради взгляни на дверь кладовки, там полным-полно черных отпечатков пальцев.
   - И чьи они? - удивилась Крапинка.
   - По-моему, ты можешь спросить об этом папу. Раз уж у тебя в доме полицейский, он по крайней мере может идентифицировать хотя бы несколько отпечатков пальцев. Это, разумеется, не самый ужасный криминальный случай в истории Вестанвика, но было бы все-таки забавно это узнать.
   Папа рассмеялся:
   - У тебя кто-то на подозрении?
   Мама повернула голову и бросила долгий взгляд на Расмуса.
   - И не пытайся меня обвинить, - защищался он. - Это - не я! Я всегда открываю дверь только ногой.
   - Вот как? - сурово сказала мама. - Это объясняет, почему совершенно облезла краска.
   Папа вмешался, не желая, чтобы в доме поднялся шум.
   - Я могу шлепнуть на дверь немного свежей краски, - сказал он.
   Видно было, что маму одолевают сомнения.
   - А когда?
   - Задолго до серебряной свадьбы, - уверил ее папа.
   - О, никогда в это не поверю, - сказала мама. - Ведь до этого дня осталось не больше семи лет, а тебе надо еще приладить полочку в ванной, помнится, ты говорил об этом… это было наверняка в тот год, когда разразилась война. А кроме того, все эти криминальные случаи, которыми тебе надо заниматься!
   Папа был совершенно обескуражен.
   - Что с тобой, Гуллан?
   Мама посмотрела на него со слезами на глазах.
   - Извини меня, - сказала она, - но я так беспокоюсь о Глупыше, что могу просто лопнуть. Плевать мне на серебро фон Ренкенов, я хочу, чтобы полиция вернула мне обратно Глупыша, вот чего я хочу!
   Папа огорченно дернул себя за волосы.
   - Да-да, милая Гуллан, да-да!…
   - Серебро может стоить сколько угодно, - горячо продолжала мама, - но Глупыш - живое существо. Меня беспокоит только то, что живет на свете, - сказала она, чуточку всхлипнув.
   Папа, казалось, стал еще несчастней.
   - Да-да, милая Гуллан, мы делаем, пожалуй, все, что можем, но…
   Тут как раз зазвонил телефон, и Расмус взял трубку. Звонила мамина сестра - тетя Рут, которая хотела с ней поговорить.
   - Присмотри за духовкой, Крапинка, - сказала мама, вытирая запачканные мукой руки.
   Затем она исчезла в тамбуре, и они уже заранее знали, что по крайней мере ближайшие десять минут они ее не увидят.
   - Послушайте, дети, - понизив голос, произнес папа, - теперь мы должны помочь маме. Я не хочу видеть ее такой расстроенной, понимаете?
   Они это понимали.
   - Я терпеть не могу, когда все вот так мрачно, - сказал он и поежился. - А теперь еще мама… хватит, что вы оба повесили голову.
   Он легонько дружелюбно шлепнул Крапинку:
   - Да, поверь мне, я заметил… Я видел достаточно, как ты тоже горюешь!
   Крапинка опустила глаза.
   - Не думай, что можешь скрыть что-нибудь от своего отца, - продолжал папа. - Но ты, Крапинка, не огорчайся, он вернется обратно, уверяю тебя!
   У Крапинки порозовели щеки.
   - Ты в самом деле так думаешь, папа? - мягко спросила она.
   - Конечно, - ответил отец. - Он вернется и будет лаять и вилять хвостом, точь-в-точь как всегда!
   Крапинка вздрогнула:
   - Ты имеешь в виду… Глупыша?
   - Да, у нас, черт побери, никакой другой собаки нет, - сказал отец. - Но сейчас прежде всего надо подумать о маме.
   Он прислушался. В тамбуре мама по-прежнему болтала по телефону:
   - Я в таком состоянии… Если бы только знать, что с ним произошло… А самое ужасное - видеть, как горюют дети…
   - Вот, слышите, - сказал папа. - Хватит показывать, что горюете, будьте веселыми, как мартышки… Вы все время говорите ей: «Глупыш? Да он вернется!» - или: «Ты, мама, не беспокойся о Глупыше!» Помогите мне подбодрить ее, понимаете?
   Расмус и Крапинка кивнули. Они сделают все, чтобы мама снова радовалась. «О, - думал Расмус, - почему я не могу сказать ей, что Глупыш вернется сегодня вечером? Это был бы самый верный способ заставить ее радоваться, но раз уж это нельзя, надо сделать то, что можно».
   Мама положила трубку, но прошло некоторое время, прежде чем она снова появилась на кухне. Она вошла, держа в руках листок бумаги.
   - Рут считает, что надо дать объявление о Глупыше; подумать только, как мы сами не догадались!
   Расмус шаловливо рассмеялся:
   - Дать объявление, а зачем?… Глупыш ведь читать не умеет, - сказал он.
   Подходящий момент, чтобы подбодрить маму. Папа тоже рассмеялся.
   - Ха-ха! «Глупыш ведь читать не умеет!» Ты веселый парень, Расмус… - сказал он, но при взгляде на маму быстро прикусил язык. - Ясное дело, мы обратимся в газету! Можно посмотреть, как ты составила объявление?
   Он протянул руку за листком бумаги, молча прочитал, что там написано, и вдруг разразился громким хохотом.
   - Ну, милая Гуллан, так писать нельзя!
   - А что она написала? - с любопытством спросила Крапинка.
   - Послушайте! - сказала папа. - «Убежал Глупыш, маленькая жесткошерстная такса. Просьба звонить: Вестанвик, 182».
   - А что тут неправильного? - резко спросила мама.
   Папа смеялся так, что едва мог говорить.
   - «Просьба звонить» - что, Глупыш сам должен звонить, так?
   - Не глупи, - сказала мама. - Само собой разумеется, я имею в виду, что позвонит тот, кто его найдет.
   - Не целесообразней ли это указать? - предложил папа.
   - Тогда в двух строчках не поместится, а объявление, позволю себе заметить, если ты этого не знаешь, стоит денег.
   Папа продолжал смеяться.
   - Мама, милая мама, кто на свете тебя милей… - сказал он. - Но по мне, пожалуйста… «просьба звонить», ха-ха!
   - Да, тебе смешно, - сказала мама и изо всех сил стала швырять булочки на противень.
   Но вдруг застыла на месте, горестно глядя прямо перед собой.
   - Подумать только, как может быть пусто в доме без одной-единственной маленькой собачки, - со вздохом сказала она.
   - Чепуха! У тебя ведь есть мы! - задорно сказала Крапинка. - Если хочешь, мы можем лаять и вилять хвостом.
   Мама осуждающе посмотрела на нее, но Крапинку было уже не остановить.
   - И вообще, не знаю, стоит ли держать именно такс, их все равно почти не замечаешь. Мы, верно, можем взять вместо Глупыша какую-нибудь ищейку, разве это не лучше?
   Папа беспокойно откашлялся… Он наверняка не думал, что это правильный способ подбодрить маму.
   - Приятно, что ты в таком хорошем настроении, Крапинка, - сказала мама, но непохоже было, что она думала именно это.
   - Но, мама, ведь то, что пропала маленькая псина, не бедствие государственного масштаба, - сказал Расмус и тихо, про себя, попросил: «Прости меня, Глупыш, ты, верно, понимаешь - я говорю это только для того, чтобы подбодрить маму».
   Мама вытаращила глаза:
   - И это говоришь ты? О своей собственной собаке?
   Она поставила в духовку последний противень с булочками.
   - Я начинаю думать, что одна лишь я из всей семьи беспокоюсь о Глупыше. Бедный маленький Глупыш… Но он, быть может, уже мертв и не нуждается ни в чьей любви.
   Расмус похолодел, когда мама так сказала, но и виду не подал.
   - Ну да, как говорит бабушка, - легкомысленно продолжал он, - это удел каждого из нас…
   Но этого говорить ему не следовало. Мама снова громко хлопнула дверцей духовки. А затем, встав посреди кухни, посмотрела на них всех по очереди.
   - Что с вами такое, собственно говоря? У вас что, совсем нет сердца? И в самом деле, только я одна люблю Глупыша?
   У всего семейства был печальный вид… Как трудно оказалось подбодрить ее! Или это, может, только оттого, что они не нашли к ней правильного подхода?!
   - Бедный маленький Глупыш, - дрожащим голосом сказала мама. - Я вижу, как он бредет один под дождем… и смотрит на всех встречных своими добрыми-предобрыми глазами, но никто не понимает, что он просит помочь найти его дом.
   - Ш-ш-ш… - нерадостно шикнул Расмус, а глаза Крапинки стали такими огромными!
   - Патрик, вспомни, как он был мил, когда ты болел, - продолжала мама. - Помнишь, как он сидел на полу рядом с твоей кроватью и не спускал с тебя глаз? О, он был умный, этот песик!
   - Гм… - произнес папа. - Конечно, я это помню… гм-м!
   Расмус вздохнул, и вздох его был глубоким, как рыдание.
   - Нет, не стоит давать объявление, - тихо сказала мама. - В самой глубине души я знаю, что он мертв… Я вижу его перед собой, вижу, как он лежит где-то один, маленький-премаленький одинокий песик… лежит совсем тихо, с закрытыми глазами… и никогда, никогда больше не залает.
   - Нет же, мама, нет! - громко рыдая, воскликнул Расмус, а Крапинка звучно глотала слезы:
   - Да, ты можешь так все расписать, что…
   - Гм-м! - сказал папа. - Гм-м! Да, во всяком случае, мы все равно дадим объявление.
   Он откашлялся и пошел к телефону, а они молча сидели и слушали, как он звонит в отдел объявлений.
   - Это «Вестанвикская газета»? - спросил он. - Да, тут есть объявление… Говорит полицейский Патрик Перссон. Вот что надо написать: «Убежал Глупыш, маленькая жесткошерстная такса», - начал он, но голос его прервался, и он замолчал, но потом снова повторил конец фразы: - «маленькая жесткошерстная такса!» - Это он почти выкрикнул, но голос его звучал удивительно хрипло, а продолжение они вообще едва расслышали: - «Просьба звонить: Вестанвик, 182».
   - Ну, Патрик, не плачь! - воскликнула мама.
   Но сама она плакала. Плакали и Расмус с Крапинкой.
 

Глава девятая

 
   Сводка погоды в эту необычную субботу в мае предрекала дождливый день, который прояснится к вечеру, и, в виде исключения, предсказание оказалось правильным. В семь часов вечера засияло солнце, а на небе не было ни тучки. Даже дома, в семье Перссонов, тучи пронеслись мимо, во всяком случае, прекратились атмосферные осадки, никто больше не плакал. Они вкусно пообедали, папа вернулся к себе в полицейский участок продолжать сражение, именуемое «криминальный случай фон Ренкен», мама с Крапинкой сидели в общей комнате, Расмус в кухне готовил бутерброды и варил какао для ночной вылазки.
   - Мы с Понтусом собираемся некоторое время пожить в палатке, - как бы случайно и мимоходом сказал он маме, так, чтобы она поняла: дело это решенное и обсуждать тут нечего. И у мамы никаких возражений не было.
   - Но ты, вероятно, не забыл, что завтра весенний праздник? - сказала она. - Ты, вероятно, вернешься домой и пойдешь туда с нами… если мы вообще пойдем, раз Глупыш исчез, - с легким вздохом добавила она.
   - Ясное дело, мы пойдем на этот праздник, - сказал Расмус. - Я буду дома задолго до этого… и Глупыш тоже, спорю на что угодно.
   На лицо Крапинки набежала тень, когда они с мамой заговорили о празднике, и она отвернулась. Расмусу было ужасно жалко ее. Этот чудесный праздник, о котором она так долго говорила и которому так радовались… Ведь именно на этом празднике оркестр «Pling Plong Players» будет демонстрировать свое искусство перед всем Вестанвиком, а теперь бедная Крапинка должна сидеть на эстраде бок о бок с Йоакимом, который продал ее по дешевке. Бедняжка!
   Упаковывая на кухне рюкзак, Расмус ворчал про себя на этого дурака Йоакима и вполуха прислушивался к тому, что говорили в общей комнате.
   - Что ты делаешь вечером, Крапинка? - услыхал Расмус мамин вопрос.
   - Ничего особенного… буду дома, - ответила Крапинка.
   А ведь был субботний вечер, и весна, и все такое - вот беда! Насколько он понимал, с весной для тех, кто влюбляется, связано нечто особое. И насколько он помнил, Крапинка никогда не оставалась дома в субботу вечером, разве что когда у нее была свинка и она сама походила лицом на поросенка.
   Сунув нос в общую комнату, он попрощался:
   - Привет! Увидимся завтра!
   С палаткой, рюкзаком и спальным мешком, нагруженными на велосипед, он потопал наверх, на Столяров холм, за Понтусом, и ровно в восемь они стояли перед фургоном Альфредо.
   Тиволи ожил после дождя. Был субботний вечер, и музыка с каруселей разносилась над Вшивой горкой. Она была слышна далеко вокруг, она возбуждала и манила: «Приходите сюда все, кто жаждет субботнего веселья, все, кто хочет покататься на карусели и в последний раз попытать счастья! Идите сюда, скоро будет слишком поздно!»
   Да, скоро будет слишком поздно! Ведь ночью, когда отжужжит карусель, Тиволи перекочует дальше, на новое место. Все эти красивые киоски разберут на части, фургоны с трудом выберутся из грязи и укатят отсюда, а среди кустов сирени останутся только одна-две бутылки из-под пльзенского пива, немного бумажного хлама да несколько увядших кистей сирени.
   Тиволи отправится в путь; завтра в Вестанвике - большой весенний праздник школы, с ним не поконкурируешь. Но, верно, найдутся другие места, где люди хотят покататься на карусели и попытать счастья. Хотя там они уже точно не увидят всемирно известного шпагоглотателя Альфредо. Он порвал свой контракт по причине нездоровья. Альфредо утверждал, что страдает острым малокровием… «Эти verdammte шпаги содержат гораздо меньше железа, чем можно было бы пожелать», - уверял он разъяренного владельца Тиволи, которому второпях пришлось приглашать вместо него укротительницу змей.
   Свое последнее представление в Вестанвике Альфредо дает сегодня вечером. И это более чем справедливо; ведь на долю жителей Вестанвика выпадет счастье пережить его прощальный спектакль, скромный знак признательности Альфредо - Вестанвику. Ведь городок этот так любит всемирно известного шпагоглотателя, да и дела у него здесь пошли гораздо лучше, чем в большинстве столиц Европы, - утверждает он.
   - Большое прощальное представление… Знак признательности Вестанвику в девять часов, покупайте билеты уже сейчас!… - это кричит у входа в балаган его помощница, одетая в алое платье. - Не напирайте, не напирайте, места всем хватит!
   Но самого шпагоглотателя нигде не видно.
   Нет Альфредо и в его собственном фургоне, когда туда приходят Расмус и Понтус. Там только один Эрнст.
   - Вот как, это вы? - произносит Эрнст.
   Некоторое время он молчит, и Расмус с Понтусом тихонько стоят у дверей в ожидании. Расмус чувствует, как в душу его закрадывается что-то странное: если он сейчас же не узнает, где Глупыш, он взорвется.
   Похоже, что Эрнст тоже готов взорваться. Хотя неизвестно, рад он или зол. Кажется, он чем-то заряжен. Он, как всегда, неприветлив, но в нем явно бушует тайная радость, светящаяся в его наглых и жадных глазах. Видимо, он все-таки радуется мешку с серебром и тому, что этот антиквар Акула явится вечером и скупит все оптом. «Елки-палки, в какой восторг придет антиквар Акула, когда увидит, что за серебро лежит в мешке», - думает Расмус.
   Но вслух спрашивает:
   - Ну, когда наконец мы узнаем, что вы сделали с Глупышом?
   Эрнст, сидя на нарах, ковырял в носу. Он не спешил.
   - Мне хотелось бы, чтобы сперва вы себе кое-что уяснили, - сказал он.
   - Что именно? - спросил Расмус.
   Эрнст поднял на него взгляд.
   - Вы сказали папашке и мамашке, что не вернетесь домой ночью? - спросил он.
   - Да, у меня с собой палатка, - угрюмо ответил Расмус.
   Лицо Эрнста озарилось легкой улыбкой.
   - Вот как! Это только для того, чтобы ваши бедные родители не беспокоились. Но, собственно говоря, это и не нужно, вам вернут вашу псину уже сейчас. А потом убирайтесь на все четыре стороны и делайте что угодно… хоть в море бросайтесь, если есть такое желание.
   Помолчав несколько мгновений, он повернулся к Расмусу.
   - Да, тебе вернут твою собаку, хотя ты заслуживаешь хорошей взбучки… да и ты тоже, - сказал он, взглянув на Понтуса. - Но помните одно! Если вы хоть капельку проболтаетесь об этом позднее - даже очень не скоро - и нас потом накроют, то я устрою так, что вернусь сюда и убью эту поганую псину раньше или позже… Понятно?
   - Понятно, - злобно ответил Расмус. - Убью да убью - долбишь одно и то же…
   - Не возникай! - сказал Эрнст. - Тебе еще не отдали псину.
   Расмус замолчал. Эрнст не спускал с него глаз.
   - Знаешь ты такое место, которое называется Энгстуга? - наконец спросил он. - Берта думает, что вы, верно, знаете…
   - А! Заброшенная усадьба по дороге к Бьёрке? - живо спросил Понтус
   Эрнст кивнул:
   - Точно! В нескольких километрах к северу от города. Вы знаете, о чем я?!
   Глаза Расмуса увлажнились.
   - Глупыш там? Он был там все время… один?
   Эрнст снова кивнул:
   - Да… А зачем вы явились и сунули нос в эту грязь? Но ничего худого с псиной не случилось. Мотайте туда и забирайте Глупыша. Найдете его наверху, на чердаке!
   Расмус сжал кулаки под носом у Эрнста:
   - Да, мы заберем его, и если он хоть капельку покалечен, я вернусь обратно и откушу тебе нос, старый ворюга!
   Эрнст ухмыльнулся.
   - Проваливайте! - сказал он.
   Что они и сделали.
   С тех пор как они участвовали в молодежном велосипедном пробеге «Вокруг Вестанвика», они не ездили быстрее. Дорога на Бьёрку была узкая и извилистая, и на поворотах их заносило в сторону так, что пыль вставала столбом вокруг задних колес. Им не встретилось ни души. На этой дороге самое большее, что можно было увидеть, это крестьянскую повозку, но сейчас, субботним вечером, даже этого не было.
   - Послушай, - задыхаясь, произнес Понтус, - тетушка Андерссон жила в усадьбе Энгстуга, когда была маленькой, она сама рассказывала мне об этом. Стало быть, и Берта жила там.
   - Да уж! Эта Берта умеет находить замечательные тайники, - угрюмо сказал Расмус.
   Согнувшись над рулем, он выжал еще большую скорость… еще немного, и они будут там, еще немного, и он будет у Глупыша!
   Последний отрезок пути им пришлось пройти пешком. Узенькая заросшая тропинка вела прямо через лес к заброшенной усадьбе, но она была такой каменистой и изрытой корнями, что ехать по ней на велосипедах не имело смысла. Они быстро спрятали велосипеды за кустами можжевельника и продолжили путь бегом. Вскоре лес поредел и перед ними в весенних сумерках предстала Энгстуга - серая, необитаемая и молчаливая, в окружении старых замшелых яблонь, которые непоколебимо цвели в одиночестве, хотя никто не интересовался, приносят они какие-нибудь плоды или нет. Много лет никто здесь не жил, давным-давно ни одна корова не мычала в маленьком сером хлеву, и ни один ребенок долгие годы не перелезал через замшелую каменную стену, не рвал цветы камнеломки, росшие с ней рядом. Но ведь когда-то та же Берта бродила вокруг… Кто знает, быть может, она была маленькой доброй девочкой, строившей игрушечные домики за погребом вместе с фру Андерссон… прежде чем вырасти и стать глупой, толстой и злой Бертой шпагоглотателя Альфредо.
   Эрнст сказал «на чердаке»! Они рванули через проем в каменной стене, где когда-то давным-давно была калитка. Несколько прыжков - и они уже на прогнившем крыльце сеней; они дернули старую, топорно сработанную дверь, которая неохотно и со скрипом открылась. И вот они уже в темных сенях! Прямо перед ними узкая крутая лесенка ведет на чердак, где-то там наверху - Глупыш. Расмус побледнел от волнения.
   - Глупыш не лает, - встревоженно сказал он… «Милый, милый Глупыш, лай, я хочу слышать, что ты - жив», - молил он в глубине души, взбегая вверх по лестнице, и ноги у него дрожали.
   Там, на чердаке, было сумрачно, но через маленькое оконце просачивался скудный свет, так что Расмус видел, куда идти… О, Глупыш, почему ты не лаешь?
   Расмус рванул дверь на чердак.
   В следующий миг он издал такой жалобный вопль, что Понтусу стало не по себе, когда он услыхал его.
   - Понтус, его здесь нет!
   - Его нет?
   - Нет, но Альфредо здесь, и это, пожалуй, веселее, - услышали они хорошо знакомый голос, и из самого темного угла чердака вылезла хорошо знакомая фигура, которую они уже столько раз надеялись никогда больше не увидеть.
   Расмус впал в бешенство. Словно дикий кот, налетел он на Альфредо.
   - Где Глупыш? - заорал он. - Он мне нужен сейчас же, а не то я пойду в полицию! Понятно это тебе, старый ворюга?
   - Ruhig, - сказал Альфредо, - спокойно, только спокойно! Как ты будешь жить дальше - маленький своенравный ребенок, который никогда не знает покоя?
   Но Понтус тоже разозлился. Оттолкнув Расмуса, он встал прямо перед Альфредо.
   - Ему надо вернуть собаку, - сказал он, глядя прямо в глаза шпагоглотателю, - иначе будет беда.
   - Разумеется, - произнес Альфредо. - Ему вернут собаку, в этом я с вами совершенно согласен, надо только немного оговорить само время, когда это произойдет.
   Он погнал их в комнату.
   - Пошли, у нас будет маленькая беседа!
   Они были слишком ожесточены, чтобы испугаться, и только когда Альфредо тщательно запер дверь и сунул ключ в карман, мальчики поняли, что им грозит опасность… что они заперты в такой уединенной усадьбе вместе с таким отчаянным негодяем, как Альфредо!
   - Зачем ты запер дверь? - закричал Расмус.
   Альфредо, склонив голову набок, оглядел комнату.
   - Не правда ли, какое здесь уютное местешко? - спросил он.
   - Нет, никакое оно не уютное, - ответил Расмус.
   Совершенно холодная комната с выцветшими обоями и грязным полом - трудно было воспринять ее как нечто особенно уютное.
   Был там и открытый очаг, все еще закопченный после всех огней, горевших и угасших в нем много лет тому назад. Но в комнате стояло что-то на полке, появившееся, должно быть, совсем недавно; это была красивая белая картонка из кондитерской Элин Густавссон, Вестанвик, Стургатан, 13.
   - Какие избалованные маленькие шалопаи-мальшишки, - сказал Альфредо. - Какая жалость, што вам не нравится комната, а мы-то думали, вы останетесь здесь на ношь.