Линдгрен Астрид. Расмус, Понтус и Глупыш

   Они не смеют думать… Не смеют думать о том, что произойдет, если кто-либо из этих грабителей хотя бы чуточку поднимет глаза и увидит их на лестнице. Мальчики только смотрят друг на друга вытаращенными глазами: «Снится мне, или ты тоже видишь все это?»
   Они еще шире открывают глаза, когда узнают этих двоих, что так поспешно удаляются, лавируя среди цветущих яблонь.
   - Альфредо! - шепчет Расмус. - А второй… Нехороший человек! Идем быстрее!
   Если ты сын полицейского, то тут уже ничего не поделаешь! Тут надо действовать быстро. Потому что люди, вылезающие из окна посреди ночи, - воры… Поскольку они ни к одному из Корпусов Спасения отношения не имеют и, разумеется, каталогов дешевой распродажи не берут. Да, и в том мешке лежит не какой-то там «Каталог дешевой распродажи» - там коллекция серебра барона фон Ренкена, можно держать пари, что так оно и есть.
   - Хорошенькие призраки! - возбужденно шепчет Понтус. - Вот этих-то кукушек я и слышал. А не сбегать ли нам за твоим папашей?
   Расмус качает головой. Сначала надо выследить Альфредо, увидеть, куда он направляется с серебром. Воры уже за калиткой и большими, энергичными шагами удирают вдоль изгороди, окружающей лужайку. Они так торопятся и даже не подозревают, что на почтительном расстоянии за ними следуют два мстителя в синих брюках и кедах - парочка, которая и не думает на этот раз смотреть только одним глазком, а хорошенько вытаращила свои глаза, свои зоркие наблюдательные оконца.
 
   Разве они не бродили по всей территории Тиволи позавчера вечером, желая хоть одним глазком заглянуть в такое вот маленькое окошко одного из домов-фургонов, так уютно разбросанных среди кустов сирени? Именно этим они сейчас и занимались. Фургон Альфредо - вот куда они заглядывали… О, какое зрелище! Между двумя половинками красной клетчатой занавески светилась узенькая щелочка, такая узенькая, что они и вправду могли смотреть на Альфредо только одним глазком. Но и этого, елки-палки, было достаточно, еще как достаточно! А окошко за опущенной занавеской было открыто, так что они все слышали, хотя стук их испуганно бьющихся сердец почти заглушал звуки, доносившиеся из фургона.
   В фургоне их было трое; Альфредо и его компаньон, и еще эта пухлая женщина, которая ассистировала Альфредо, когда он глотал шпагу. Хотя теперь на ней был халат, а не алое шелковое платье, они все же узнали ее. А на полу между ними тремя… Боже! Если бы барон фон Ренкен это видел! Там большой сверкающей кучей лежали все его серебряные причиндалы.
   Глаза Альфредо тоже сверкали, когда он смотрел на эту гору. Он потирал свои могучие руки и улыбался так, что его белые зубы блестели. И, хлопая женщину по спине, он говорил:
   - Милая Берта, видела ли ты в своей грешной жизни нешто подобное?
   «Наверняка милая Берта такого не видела, - думал Расмус, - да и я тоже».
   И она, Берта, была, похоже, чрезвычайно довольна.
   - Подумать только, как это вы столько нашли! Теперь-то вы и вправду заслужили по чашечке кофе.
   «Да, особенно когда приходишь домой с такой кучей «найденных» вещей сразу», - угрюмо подумал Расмус.
   Другой, с уродливым ртом, казалось, нервничал и не мог усидеть спокойно, он стоял, нетерпеливо притопывая.
   - Кофе! - сказал он. - Можешь зарубить себе на носу, что оно нам необходимо! На этот раз нам бешено подфартило!
   Тут улыбка Альфредо погасла у него на губах. Он начал вращать глазами и воздел призывно руки к небу, словно желая, чтобы и высшие силы услыхали его слова:
   - Эти verdammte маленькие шалопаи-мальшишки, попадись они мне, я убью их!
   Двое под окошком быстро и испуганно посмотрели друг на друга. Но испугались не только они, а еще один человек… Берта!
   - Какие мальчишки, о чем ты говоришь, Альфредо?
   - О шем? Я говорю об этих маленьких навозных мухах, которые жужжали вокруг меня все время с тех пор, как мы здесь появились, тех, которые хотели посмотреть на меня хотя бы одним глазком.
   Берта, как видно, совершенно обезумела от страха:
   - Вы их встретили?
   - Встретили! - с досадой сказал Альфредо. - Они были там, в доме, спроси Эрнста.
   - Да, это не враки, Берта, они были там, в доме.
   Тут Берта рассвирепела:
   - Вы что, не в своем уме? Теперь к нам в любую минуту нагрянет полиция!
   Но Альфредо успокаивающе поднял свою огромную лапу:
   - Ruhig! ^[8]Они нас не видели, это мы видели их!
   Двое под окошком снова посмотрели друг на друга, на этот раз с некоторым торжеством во взгляде.
   - Могу я узнать, как это было? - испуганно спросила Берта. - Может мне кто-нибудь рассказать, как это было?
   - Да, а теперь слушай, - сказал Альфредо, - теперь слушай! Мы с Эрнстом понемножку вошли в дом и собрались помошь барону избавиться от его серебра, слышим, што-то… бум… што-то трещит где-то в доме, а потом снова… бум!… и Эрнст бежит и пряшется за шкафом, а я, я заползаю под стол и лежу там, и думаю, как ты расстроишься, милая бедняжка Берта, когда услышишь, что меня хватила кондрашка и я окошурился под столом…
   - Да, да, - нетерпеливо оборвала его Берта, - а как было с мальчишками?
   - Погоди немного, - сказал Альфредо, - понимаешь, милая Берта, когда обе ноги у меня затекли и я подумал, што сколько бы «бумов» не было, я сейшас же выползаю из-под стола, как вижу вдруг, што эти двое маленьких шалопаев-мальшишек входят в комнату, где как раз мы…
   У Берты был такой вид, словно по телу ее ползали муравьи, и от ужаса она то и дело разевала рот.
   - Да, просто кошмар, - подтвердил Эрнст, - и мне это, черт побери, жутко не нравится. У них был с собой даже карманный фонарик, которым они светили. У-у, сопляки!
   Альфредо озабоченно покачал головой.
   - Да, я впал в такое отшаяние там, под столом, - сказал он. - «Такие молодые маленькие шалопаи-мальшишки, - думал я, - а уже вступили на путь преступления, ништожные похитители серебра», - думал я… А тут еще мои ноги совсем затекли!
   Эрнст с задумчивым видом ковырял в носу:
   - Странно! Не понимаю, что они там делали. Ведь не за нами же они охотились, да и не за серебром.
   - Бараньи вы головы! - сказала Берта. - Ясное дело, они видели, как вы забрались в дом, а потом пошли за вами.
   - Нет, Берта, - возразил ей Альфредо, - они нас не видели, хотя можно подумать, что эти навозные мухи шуют меня на расстоянии многих миль.
   Эрнст продолжал:
   - Я прокрался за ними. Они были наверху, в одной из спален, Бог знает, что они там делали! Я стоял, подглядывая за ними сквозь дверную щелку, и тут они вылезли через окно на лестницу и исчезли.
   - Прямо в полицию, я уверена, - сказала Берта, зловеще кивнув головой.
   Но тут Альфредо ударил кулаком по столу:
   - Прикуси свой поганый язык, Берта! Не пугай Эрнста, ты ведь знаешь, што нервы у него слабые! Подай нам кофе и молши.
   Берта замолчала. Она послушно сняла кофейник со спиртовки, налила им кофе в большие алые чашки и поставила на стол булочки. Когда они вот так, словно в гостях, сидели у стола за чашкой кофе, у всей этой троицы был какой-то по-настоящему уютный вид. Берта, похоже, была из тех женщин, которые любят, когда вокруг красиво! На нарах лежали клетчатые покрывала, а на столе в маленькой уродливой вазочке стояла сирень. Но вдруг Альфредо сунул руку в кучу серебра и выудил оттуда большой кувшин с крышкой.
   - Вот, Берта, это более подходящий горшок для цветов, - сказал он.
   Вытащив сирень из вазочки, он быстро сунул ее в серебряный кувшин. А затем, преисполненный блаженства, стал смотреть на него.
   - Подумать только, глаза мои сподобились узреть этот кувшин! Какое сшастье для старого похитителя серебра!
   Но Эрнст нервничал:
   - Давайте сложим все в мешок и уйдем отсюда прежде, чем весь город проснется. Здесь нам его не спрятать!
   - Нет, Боже сохрани, - сказала Берта, словно отбиваясь от кого-то обеими руками. - Здесь полицейские завтра же наверняка устроят облаву.
   - Да, эти полицейские ищейки всегда являются в Тиволи, шуть што мало-мальски слушается, - сказал Альфредо и взял еще одну булочку. - Они вешно думают, што кто-то из Тиволи замешан, - с оскорбленным видом добавил он.
   Эрнст злобно ухмыльнулся.
   - Бывает, что они думают это не зря, - сказал он и нервно продолжил: - Надо спрятать серебро в надежное место, пока завтра не явится антиквар по прозвищу «Акула».
   Он начал укладывать серебро в мешок.
   - Мне не нравится, что надо ждать аж до завтрашнего вечера… черт возьми, как мне это не нравится, но он, антиквар, эта прожорливая Акула, не может раньше.
   Альфредо продолжал спокойно макать булочку в кофе.
   - У тебя нервы слабые, Эрнст, такого с тобой раньше не было. Ruhig, мы, пожалуй, найдем тайник…
   - Где? У тебя есть какое-нибудь предложение? Альфредо задумчиво почесал за ухом:
   - Да как сказать! Как по-твоему, милая Берта? У тебя ведь сестра в этом городе?
   Берта энергично кивнула:
   - В погребе у моей сестры, что вы на это скажете?
   - В погребе у твоей сестры? - недоверчиво переспросил Эрнст. - А потом твоя сестра попрется в погреб за картошкой и все обнаружит!
   Берта злобно посмотрела на него своими водянистыми голубыми глазами и фыркнула:
   - Представь себе, что не попрется! Она лежит в больнице со сломанной ногой, вот где моя сестра!
   Нельзя сказать, что вид у Альфредо был чрезмерно участливым, наоборот, он щурился, явно довольный таким обстоятельством.
   - Да, твоя милая бедняжка-сестра, она сломала ногу… и вдобавок - правую! Она не сможет пойти в погреб даже за одной-единственной маленькой картошиной.
   Эрнст переводил взгляд с Альфредо на Берту и с Берты на Альфредо. Взгляд у него был по-прежнему подозрительный.
   - Мне это не нравится, - сказал он. - Ведь тут есть и такие, кто ног не ломал…
   - Понимаю, тебя это огорчает, - язвительно сказала Берта. - Да по мне прячь мешок куда хочешь. Но вообще-то у меня ключ от погреба, я буду брать там понемножку сок и носить в больницу. Но лучше спрячь мешок ты, тебе ведь лучше знать, куда прятать краденое!
   - Успокойся, Берта! - сказал Эрнст. - Хорошо, спрячем в погребе. Но оба уясните себе одно: я запломбирую этот мешок… понятно? Запечатаю мешок свинцовой пломбой, и эта свинцовая пломба должна быть на месте, когда мы передадим мешок антиквару Акуле завтра вечером… понятно?
   Берта с ненавистью взглянула на него:
   - Ты мелкий поганый тип, понятно? Ты что, не доверяешь Альфредо и мне?
   Но Альфредо спокойно помахал своей булочкой.
   - Ты закусишь наконец свой поганый язык, Берта? Доверие, пожалуй, хорошо, но свинцовые пломбы еще лучше - так всегда говорила моя мамошка.
   Он повернулся к Эрнсту:
   - Можешь разукрасить весь мешок свинцовыми пломбами, если хошешь. Завтра вешером явится антиквар Акула, и тогда все эти пломбы полетят. Боже, сжалься надо мной, но на сей раз ему придется раскошелиться!
   Эрнст согласно кивнул головой:
   - Придется, да! Не будет так, как в последний раз, когда он скупил у нас все барахло за бесценок, а потом продавал в своей антикварной лавке в десять раз дороже.
   Он обеспокоенно посмотрел на ручные часы:
   - Уже больше трех. Если мы хотим успеть все это перенести, надо начинать немедленно! Где у твоей сестры погреб?
 
   Теперь… теперь пора было перейти в безопасное место. Они могли залезть в кусты сирени и там спрятаться. Ведь воры в любую минуту могут выйти из фургона. «Быстрее, - думал Расмус. - Быстрее! Что теперь делать? Ага… Понтус тихонько пойдет за ними и последит, а я побегу за папой!»
   Но случилось нечто совсем другое.
   Вся Вшивая горка была погружена в сон. В маленьких фургонах никто не бодрствовал, никто, кроме тех троих в зеленом фургоне Альфредо среди кустов сирени. Был ранний час восхода солнца, и никогда не бывает так тихо, как в это время, так тихо и мирно. И в этой мирной тишине раздался вдруг громкий, веселый, задорный собачий лай. Лаял очень веселый маленький песик… Да и как ему было не веселиться, если ой нашел своего хозяина и наконец-тонастало утро!
   - Глупыш! - жалобно застонал Расмус. - Тебе не надо было приходить. Зачем ты явился именно сейчас?
 

Глава шестая

 
   Вшивая горка была ярмарочной площадью Вестанвика более трехсот лет и видела немало драк; и дикие драки цыган с поножовщиной, и обычные звонкие оплеухи, которые отвешивали друг другу крестьянские парни, приезжавшие на ярмарку, чтобы повеселиться на свой простой манер. Но ничего подобного тому, что произошло здесь, когда солнце взошло именно этим утром в пятницу, в мае месяце, Вшивой горке никогда переживать не доводилось. Старые воры и воровки, дети и собаки - в дикой свалке среди кустов сирени… Да! Такое Вшивой горке доводилось видеть лишь один раз в триста лет, да и то едва ли!
   - Беги, Понтус, беги! - пронзительно закричал Расмус.
   И Понтус помчался так, что кусты сирени зашумели; за ним буквально по пятам мчался Эрнст.
   Сам Расмус бежать не мог. Твердая рука Альфредо держала его за шиворот, и он чувствовал себя зажатым, словно в тисках.
   - Молши! - шипел шпагоглотатель. - А не то сверну тебе шею, хошешь?
   Похоже, он и в самом деле собирался это сделать; Расмус испуганно захныкал, но тут вмешался Глупыш. Никто не смеет так обращаться с его хозяином! Конечно, хозяин скоро поколотит этого верзилу-хулигана, который держит его за шиворот. Но на всякий случай Глупыш решил помочь Расмусу. Рванувшись вперед, он яростно залаял, чтобы хулиган решил, будто он собирается его укусить. Хулиган и вправду так подумал; где ему было знать, что Глупыш ни разу в жизни никогда никого не укусил, кроме маленького невинного цыпленка, которого однажды угораздило встретиться ему на пути. Альфредо бешено пнул его ногой, и, взвыв от боли, Глупыш угодил прямо в кусты. Тут Расмус обезумел; когда кто-нибудь хоть пальцем трогал его собаку, он просто терял рассудок и сам не знал, что делает. С быстротой молнии вцепился он зубами в обнаженную руку Альфредо. А может, в самой глубине его ожесточенной души было нечто, рассуждавшее так: «Ты пинаешь мою собаку, а собака не может укусить тебя, но теперь ты увидишь кое-кого, кто может это сделать!» Он, подобно Глупышу, не привык кусаться, но инстинкт подсказывал ему, что, когда речь идет о похитителях серебра, не нужно так уж скрупулезно придерживаться принятых норм.
   Альфредо выругался и на секунду отпустил Расмуса. Большего и не требовалось. Одним рывком Расмус выскользнул из железных рук Альфредо и помчался изо всех сил среди кустов сирени, сам не зная куда. Фыркая как разъяренный носорог, мчался за ним Альфредо. Но тоненькие, упругие мальчишеские ноги Расмуса бежали куда быстрее, чем старые жирные ноги Альфредо. Расмус наверняка удрал бы, если бы не споткнулся о лохань, коварно спрятавшуюся за кустом. Это была та самая старая лохань, которая спасла их от Альфредо позавчера вечером. Теперь же она явно переметнулась и стала союзником Альфредо. Расмус перелетел через нее, успев лишь почувствовать, как ужасно больно ударился ногой о край лохани, а руки его врезались в мокрую землю так, что только комья полетели.
   В следующий миг Альфредо налетел на него. Расмус понял, что попался, и в бессильной ярости, схватив рукой пригоршню мокрой земли, кинул ее прямо в глотку Альфредо.
   - Х-рр-ш, - прохрипел полузадушенный Альфредо.
   Он плевался и фыркал, и, казалось, охотно возопил бы к небесам, но, видимо, не желал нарушать утренний покой более, чем это было необходимо. Вся Вшивая горка еще спала, и повсюду в фургонах было тихо; напрасно Расмус высматривал кого-нибудь, кто помог бы ему в беде. Лишь злющая фрекен из тира в самом деле проснулась от шума и, высунув голову из двери своего фургона, закричала:
   - Что за кошачий концерт среди ночи? Дайте наконец спокойно поспать!
   Расмус не мог кричать. Одной железной рукой Альфредо держал Расмуса за шиворот, а другой закрывал ему рот.
   - Вот именно, - поспешно согласился с ней Альфредо. - Но, думаете, этот шалопай-мальшишка понимает, что люди, работающие в Тиволи до часу ночи, не желают, штоб их будила в три часа его verdammte собака? Но сейчас ему придется убраться отсюда, и его мерзкой псине - тоже!
   Фрекен из тира захлопнула дверь, а Расмус оказался беспомощным в руках своего мучителя, который немилосердно гнал и толкал, тащил и тянул его к зеленому фургону, фургону среди кустов сирени.
   - Вот так, а сейшас мы немного побеседуем, - сказал Альфредо, последним ожесточенным пинком швырнув его в фургон.
   Там уже сидел смертельно бледный Понтус. Увидев Расмуса, он попытался вскочить с нар, где держал его Эрнст, и возбужденно закричал:
   - Расмус, смотри, что они делают с твоей собакой!
   В фургоне сидела и Берта, закутавшая бедного Глупыша в одеяло и так крепко державшая его мордочку, что он не мог лаять, а лишь тихо и жалобно пищал.
   - Оставь моего песика в покое! - дико закричал обезумевший от ужаса Расмус.
   Он ринулся на Берту, но пощечина Альфредо отбросила его назад, прямо в объятия Понтуса.
   - Если вы не замолшите, то скоро двумя маленькими детьми будет меньше на этом свете, - сказал Альфредо, тяжело опускаясь на нары прямо против них.
   - Что я говорила, Альфредо, - стонала Берта. - Разве я не говорила, что мальчишки вас видели? Боже помилуй, какая беда, что нам теперь делать?
   - Для начала ты замолчишь, - понизив голос, сказал Эрнст. - Этим займусь я.
   Куда девалось уютное настроение в фургоне? И мирная чашка кофе? Их как не бывало… Остались лишь ярость и страх, так что дело принимало рискованный оборот. Словно испуганные злобные крысы, попавшие в ловушку, Альфредо, и Эрнст, и Берта с ненавистью смотрели на этих двух шалопаев, которые свели на нет самую великолепную кражу в их воровской жизни.
   - Отпусти Глупыша! - заорал Расмус. - Иначе не знаю, что я сделаю!
   Эрнст презрительно улыбнулся. Он был испуган, но еще более - дерзок и ожесточен, и теперь все это мерцало в его глазах. Он наклонился к Расмусу так близко, что на мальчика пахнуло запахом недавно выпитого Эрнстом кофе.
   - Послушай-ка, - сказал он, - это твоя дворняга? Глупыш, что ли, псину зовут?
   - Да! - вызывающе ответил Расмус. - Отпусти Глупыша, говорю!
   Эрнст снова улыбнулся своей мимолетной злой улыбкой.
   - Глупыш… Ты его, верно, любишь?
   Расмус пренебрежительно посмотрел на него.
   - Тебя это не касается, отпусти его, я сказал!
   Эрнст немного посидел молча и подумал. Он нервно кусал ногти, а его беспокойные глаза блуждали. Он смотрел на мальчиков, сидевших на нарах, тесно прижавшись друг к другу, на Берту, державшую Глупыша, и на Альфредо, который, задыхаясь после страшной погони, вытирал пот со лба.
   - Эй, ты, парень, - сказал он Расмусу, - у меня есть предложение… Ясное дело, вы можете пойти в полицию и накапать на нас…
   - Представь себе, мы это можем… И запиши себе, что мы так и сделаем!
   Это была чудесная мысль. Собравшись с духом, Понтус сказал:
   - Представь себе, мы это сделаем. У него - собственный полицейский в доме, - сказал он, показав на Расмуса.
   - Да, мой папаша - полицейский! - подтвердил Расмус. - Вот так-то!
   О, как чудесно будет напустить папу на эту троицу!
   В глазах Альфредо появилось нечто похожее на сочувствие.
   - Бедный ребенок, - сказал он, - не повезло тебе, прямо до слез! Но даже если отец у тебя - полицейская ищейка, то из тебя, верно, все-таки мог бы выйти человек… По крайней мере когда-нибудь!
   Эрнст снова повернулся к Расмусу:
   - Эй, ты, послушай!… Я убью твою псину, ты как - против?
   Расмус заплакал так бурно, что не мог остановиться. У него перехватило горло, когда он услышал, что говорит этот бандит, и слезы потоком хлынули у него из глаз.
   - Если ты это сделаешь… - сказал он, но продолжить не смог, а лишь тихо и горько всхлипывал. Глаза у Понтуса тоже были на мокром месте, и он сочувственно положил руку на плечо Расмуса.
   - Да, если ты все-таки собираешься пойти в полицию и накапать, то я с тем же успехом сперва кокну пса, - сказал Эрнст. - Понимаешь, я все равно залечу на несколько лет в тюрягу, и все только потому, что вы являетесь сюда и суете нос не в свое дело. И вы мне за это заплатите.
   Альфредо злобно кивнул:
   - Хотелось бы пришить и мальшишек! Вот было бы здорово!
   - Послушайте, что я предлагаю, - сказал Эрнст, ткнув ногой в мешок с серебром, лежавший на полу. - Меняем Глупыша на эти мелкие серебряные вещички?
   Расмус вопросительно взглянул на него своими красными заплаканными глазами.
   - Понимаете, другим людям тоже жить надо, - продолжал Эрнст. - И какое вам, собственно говоря, дело, если старый барон расстанется с несколькими из своих блестящих цацек? Не умрет же он с голоду без них? Сечешь, о чем я?
   Расмус покачал головой.
   - Котелок у тебя не шибко варит, - сказал Эрнст. - Понимаешь, что я говорю? Если вы на нас капнете, я, не сходя с места, кокну твоего пса, и плевать мне на то, что будет потом; но если вы обещаете держать язык за зубами, то получишь псину обратно, понял?
   Расмус снова заплакал. Он слышал, как пищит Глупыш, а он, Расмус, - бессилен что-либо сделать.
   - Замешательная идея, - сказал Альфредо, - совершенно замешательная… Если вы капнете, мы убьем эту шваль, а если не капнете, мы не убьем эту шваль, замешательно!
   - Ну как? - спросил Эрнст.
   Расмус всхлипнул. Гнусно было идти на такую позорную сделку, но Глупыш пищал в смертельном страхе, а он, Расмус, так горячо его любил! Он вопросительно взглянул на Понтуса, и Понтус кивнул; он также считал, что собака - куда ценнее, чем серебро барона фон Ренкена.
   - Да, отпусти Глупыша, - пробормотал Расмус.
   Альфредо энергично склонился к нему.
   - А вы обещаете? Обещаете молшать в тряпошку, што бы ни слушилось?
   Расмус молча кивнул, но Альфредо был недоверчив. Он предупреждающе поднял пухлый указательный палец.
   - Обещайте! И пожалуйста, держите свое слово. Помните, шестность превыше всего! Так всегда говорила моя мамошка.
   Расмус его не слушал. Он обратился к Берте:
   - Отпусти Глупыша!
   - Минуточку, - сказал Эрнст. - Тебе понятно, что ты не получишь собаку раньше завтрашнего вечера?
   Расмус не спускал с него глаз, лишившись дара речи от такого коварства и злобы.
   - Нам раньше отсюда не выбраться, - добавил Эрнст, - по причинам, которые тебя не касаются. А пока мы не смоемся, собаку тебе не видать!
   - Но мы ведь обещалине доносить на вас, - с горечью сказал Расмус.
   Эрнст подошел к нему так близко, что на Расмуса снова пахнуло запахом выпитого Эрнстом кофе. И Эрнст угрожающе произнес:
   - Рисковать я не собираюсь. Я запру псину где-нибудь, где никто ее не найдет и не услышит. А если вы все же накапаете и мы залетим в тюрягу, прощай пес, он останется там, покуда не сдохнет с голоду.
   Альфредо согласно кивнул головой:
   - Именно так! Ни еды… ни воды… Он всего-навсего сдохнет!
   Расмус снова заплакал. Своего платка у него не было, и он в отчаянье прогнусавил:
   - Если вы хоть пальцем тронете Глупыша, то… то…
   Эрнст прервал его:
   - Ты ведь слышал: завтра вечером! Если сдержите слово, с псиной ничего не случится. А сейчас выметайтесь отсюда, чтоб я вас не видел.
   Он твердой рукой погнал их к двери.
   - До свиданья, Глупыш, - всхлипнул Расмус, - до свиданья…
   - Но вообще-то, - сказал Эрнст, когда они уже выходили за дверь, - возвращайтесь сюда после полудня, чтоб я знал: вы держитесь… Понятно?
   - Убирайтесь к черту! - прогнусавил Расмус.
   И вот они возвращались домой, мстители в синих джинсах и кедах. Тихонько пробирались они среди кустов сирени, такие усталые, такие грязные, и всклокоченные, и избитые, что если бы кто-нибудь их увидел, то заплакал бы. «Корпус Спасения Жертв Любви» отступал в жалком состоянии: половина корпуса так горько рыдала, что другая половина не знала, как и быть. Неуклюже положив руку на плечо Расмуса, Понтус в утешение сказал:
   - Ну же, Расмус, не плачь! Ведь завтра вечером тебе вернут Глупыша!
   Но Расмус не хотел никаких утешений.
   - Да, завтра вечером! Но представь себе, что до этого… Бедный Глупыш!
   Понтусу тоже было страшно представить себе Глупыша взаперти, и так долго, одного.
   - Хотел бы я знать, что они собираются с ним сделать? - в раздумье сказал он.
   Он робко оглянулся на фургон Альфредо. Дверь была заперта, но в окошке они увидели злые глаза Берты, смотревшей им вслед.
   Он еще немного подумал.
   - Послушай, Расмус, - тихо сказал он. - А что, если нам залечь тут где-нибудь в кустах и попытаться высмотреть, куда они унесут Глупыша?
   Расмус остановился как вкопанный и посмотрел на Понтуса взглядом, преисполненным благодарности. Вот такие друзья и нужны в беде.
   - Ты в самом деле хочешь это сделать? - восторженно спросил он.
   Сам он готов был на все что угодно ради Глупыша, мог пойти на любой риск, но чтобы Понтус сделал это ради собаки, которая даже не его собственная… О! Расмус почувствовал, как на сердце у него стало совсем тепло от любви к Понтусу.
   - Пойдем, - сказал, толкнув его, Понтус. - Берта смотрит нам вслед из окошка.
   Не оборачиваясь, поплелись они дальше по узкой дорожке, которая вела к выходу из Тиволи. Территорию, на которой размещались фургоны, оградили так же наделено, как и сами аттракционы, - туда вела маленькая калитка, недоступная широкой публике. Ею пользовались только «тиволисты». Когда Тиволи бывал открыт, здесь обычно дежурил сторож, державший бесплатных посетителей на расстоянии, но сейчас, в такое время, калитка была открыта и не охранялась. Через нее они и прошмыгнули некоторое время тому назад. Впрочем, это была единственная возможность выбраться отсюда.