Линк Гейл. Неугасимое пламя

   Баррет подавил вздох:
   — Но ведь этого не может быть.
   Рэчел горько улыбнулась:
   — Вы спрашивали меня не о том, что может быть, а о том, чего я хочу.
   — Не задумываетесь ли вы о том, что рано или поздно вам захочется выйти замуж? Иметь собственный дом? Детей?
   На лице Рэчел отразилось страдание.
   — Я надеялась, что все это будет у меня с Мэтью, — ответила она.
   — Все это у вас еще может быть, — настаивал он.
   — Об этом я ни разу не думала, Баррет.
   — А вы подумайте, — заявил он. — Вы ведь так молоды, Рэчел, и вполне способны осчастливить мужчину.
   — Какой же мужчина захочет жениться на женщине, чье сердце безвозвратно принадлежит умершему?
   — Я захочу, — коротко ответил он.
   Его слова произвели впечатление разорвавшейся бомбы. Рэчел в изумлении уставилась на него, лишившись дара речи.
   Он улыбнулся открытой и искренней улыбкой:
   — Я люблю вас, Рэчел, и думаю, что сумел бы сделать вас счастливой. — Он посмотрел ей прямо в глаза и добавил: — Если вы дадите мне возможность, я приложу все силы, чтобы нам было хорошо вместе.
   Рэчел опустила глаза. Ей никогда и в голову не приходило, что капитан испытывает к ней нечто большее, чем простая дружба.
   — Но я не люблю вас, — честно призналась она.
   — Тем не менее я нравлюсь вам, правда?
   — Разумеется, — подтвердила Рэчел.
   — Это уже кое-что — для начала. А я могу и подождать. Любовь придет позднее, я уверен.
   Он говорил так, словно действительно верил в это. А что, если он прав? Он нравился ей. Хотя тут не было ничего общего с всепоглощающим чувством, которое внушал ей Мэтью. Прикосновение его рук не вызывало трепета, его приближение не заставляло сердце отчаянно колотиться.
   Но он предложил ей то, о чем она мечтала всю жизнь, — завести свой собственный дом и семью. Она, правда, мечтала завести это с Мэтью. Именно в его объятиях желала она погрузиться в глубины чувственности, в его доме мечтала растить детей, на его жизнь хотела бы влиять, к его миру принадлежать.
   — Подумайте об этом, — предложил меж тем Баррет. — Неужели я настолько ужасен, что вы предпочтете до конца дней остаться старой девой? — поддразнил он, стараясь вернуть разговору шутливо-беззаботный характер.
   — Когда вы хотели бы получить ответ?
   — Вскорости, — ответил он. — Я не собираюсь давить на вас, но раз ваши родные подумывают о переезде в Калифорнию, а я вот-вот должен получить увольнение, то, я полагаю, мы могли бы пожениться и я забрал бы вас в Вермонт. Вы полюбите его, Рэчел, там так красиво. Хотя совсем иначе, чем здесь.
   В этом Рэчел не сомневалась. Все пойдет иначе. Ей придется носить его обручальное кольцо. Спать в его постели. Нянчить его детей.
   При мысли о детях острая боль кольнула ее где-то внутри. Это детей Мэтью она должна была растить. В постели Мэтью зачать их. Дочь или сына, но обязательно похожих на Мэтью. Вот чего она действительно хотела.
   — Я обдумаю ваше предложение, — пообещала она Баррету.
   Он был счастлив уже тем, что она не отказала ему сразу. Она оставила ему надежду. Он облизнул пересохшие губы.
   — Я знаю, что не я любовь всей вашей жизни, Рэчел, но я был бы хорошим мужем вам и хорошим отцом нашим детям. Даю вам слово.
   — Я верю вам, — ответила она, — а теперь расскажите мне поподробней о вашей ферме.
   Пока он рассказывал, она еще и еще раз взвешивала в уме его предложение. Он хороший человек, добрый и мягкий. И пусть она не пылала к нему страстью, зато их связывает глубокая общность. Он человек с юмором, она всегда с удовольствием слушает его. Он внимателен и обходителен. И он будет терпелив. Он не ожидает от нее пылких признаний в любви. Его любовь не потребует от нее полной самоотдачи, как это было с Мэтью. Баррет готов довольствоваться тем, что она сможет ему дать.
   — … Вот я его и праздную, — произнес капитан Фрезер.
   — Ой, простите, Баррет. Я отвлеклась, витала где-то в облаках, — спохватилась Рэчел. — Так что вы сказали?
   — Что сегодня мое тридцатилетие.
   — Как замечательно! — воскликнула Рэчел и нахмурилась: — Почему же вы мне не сказали? Я бы вам что-нибудь подарила.
   Он пожал плечами:
   — Неважно. Я хотел просто поужинать с вами. Это для меня лучший подарок.
   Вернулся официант, чтобы убрать со стола пустые тарелки и заодно выяснить, желают ли мадемуазель и мсье чего-нибудь еще или они уже закончили.
   — Я бы хотела вернуться домой, Баррет, — объявила Рэчел.
   — Как пожелаете, моя дорогая.
   Баррет подозвал наемный экипаж и дал вознице адрес Рэчел. Путь до ее дома они проделали молча.
   Когда экипаж остановился и Баррет соскочил на землю, чтобы помочь слезть Рэчел, она прошептала:
   — Отошлите его и войдемте в дом.
   Он расплатился с кучером и прошел вслед за ней в вестибюль, где их приветствовал Вагер. Лампы были притушены.
   — Наверное, мама с папой уже легли, — тихо сказала Рэчел, поглаживая собаку по голове.
   — Тогда я пойду, — поспешно заявил Баррет.
   Рэчел положила руку ему на плечо.
   — Пойдемте со мной, — позвала она.
   Она провела его в отцовский кабинет. Вагер остался в коридоре. Рэчел зажгла лампу на письменном столе, и комната озарилась мягким, неярким светом. На том же столе находился графин и несколько рюмок.
   — Ирландского виски? — предложила Рэчел, протягивая руку к графину.
   — Благодарю, — сказал Баррет, принимая из ее рук рюмку.
   — Я думаю, мне тоже следует выпить глоток, — решила Рэчел.
   Брови капитана удивленно поползли вверх. Ему еще не доводилось видеть, чтобы леди пила крепкие напитки. Она чокнулась с ним и выпила то крошечное количество виски, которое находилось у нее в рюмке.
   — Конечно же, такой повод требует большего, чем этот виски, но я знаю, что шампанского папа в доме не держит.
   — О каком поводе вы говорите? — недоуменно спросил он.
   Рэчел облизнула губы и поставила свою рюмку на стол.
   — Я принимаю ваше предложение, капитан Фрезер.
   — Простите? — ошеломлено переспросил он.
   Рэчел улыбнулась:
   — Я выйду за вас замуж, Баррет.
   — О Боже! — воскликнул он.
   Она забрала у него из рук рюмку и придвинулась поближе.
   — Можно? — спросил он.
   — Да.
   И он поцеловал ее. Простая, сдержанная ласка. Легкое прикосновение губ. Никакого пламени не вспыхнуло в ее крови. Никакого трепета или отчаянного биения сердца, сотрясавшего все тело. Лишь спокойное, усыпляющее ощущение удовольствия.
   Она молила небеса, чтобы ее решение оказалось удачным для них обоих.
   — Еще не поздно изменить решение, моя радость, — спокойно произнесла Кэтлин Галлагер, помогая дочери надевать свадебный наряд.
   До самого последнего момента Рэчел соблюдала траур по Мэтью и, вместо белых, носила туалеты из темно-серого атласа, отделанные черными кружевами. Вчера вечером она наконец отказалась от траура из уважения к Баррету.
   Менее чем через час она перед алтарем даст торжественные клятвы другому человеку, не Мэтью. Ее охватило ощущение, что она совершает предательство. Ее мать права. Еще не поздно. Она еще может остановиться, не делать последнего непоправимого шага, после которого она окажется навсегда связанной с Барретом.
   Она еще может сказать ему, что ошиблась. Что не в состоянии пойти на это. Что ее решение было опрометчивым.
   Она еще может сказать все это — но не скажет.
   Она привязалась к Баррету. И будет блюсти свой обет, будет ему хорошей женой. Ведь не его вина, что он не Мэтью.
   Вчера она простилась с Мэтью. О нет, конечно, она не насовсем распрощалась с ним — это станет возможно лишь тогда, когда она сама ляжет в могилу. Он до сих пор встает перед ней, если она закроет глаза. Его образ, память о нем. Но после свадебной церемонии она замкнет этот образ в своем сердце, как скупец свое сокровище, — для себя одной. Ее муж заслуживает кое-чего, и, уж если она не может дать ему той любви, какой ему хотелось бы, она отдаст ему хотя бы внимание и привязанность.
   — Я не изменю моего решения, — ответила матери Рэчел, — я приняла его сознательно.
   — Брак — это навсегда.
   Рэчел улыбнулась в ответ. Она прекрасно понимала, что союз, в который она вступала, не может быть нарушен. Это ее не беспокоило. Один-единственный мужчина на всем белом свете мог бы заставить ее изменить человеку, за которого она выходила замуж, но этот человек был мертв. Таким образом, ее будущей семейной жизни ничто не грозило. Кроме того, единственное, о чем она могла бы с уверенностью сказать «навсегда», — была ее любовь к Мэтью.
   Рэчел взяла свадебный букет и объявила:
   — Я готова.
   В этот момент послышался возбужденный собачий лай.
   — Я все-таки не могу понять, почему ты хотела взять эту гигантскую псину на свадебную церемонию, Рэчел, — сказала Кэтлин, когда они входили в церковь из бокового помещения.
   Коннор с широкой улыбкой на лице ждал их, чтобы отвести свою маленькую дочурку к жениху.
   — Место Вагера здесь, — настаивала невеста.
   — Его место дома, — вполголоса возразила Кэтлин.
   — Ты готова, моя девочка? — спросил Коннор, целуя ее.
   — Да, папа, — ответила она, в то время как Кэтлин быстро прошла на свое место.
   Рэчел заметила женщину, сидящую на скамейке в последнем ряду в платье золотого цвета и шляпке с черной вуалью. Женщина дружески кивнула ей, когда она проходила мимо.
   Это была Доминика, пришедшая на церемонию венчания, чтобы пожелать ей счастья. А рано утром Рэчел вручили телеграмму от Каролины, в которой она поздравляла ее и приглашала их с Барретом остановиться у нее в Нью-Йорке по пути в Вермонт.
   Все это Рэчел сочла добрыми предзнаменованиями.
   Баррет, поджидавший ее в обществе своего ближайшего друга лейтенанта Андерсона, выглядел очень красивым в парадном мундире. Его окружали несколько офицеров: Баррет пользовался любовью и уважением в их среде. Когда Коннор вложил в его руку ручку своей дочери, на лице Баррета появилась восторженная улыбка.
   — Ты прекрасна, Рэчел, — шепнул он ей.
   В ответ Рэчел улыбнулась ему сердечно и искренне. С сегодняшнего дня в любви Баррета она станет черпать силы и поддержку.
   И вот они уже обменялись клятвами перед алтарем, и Баррет надел ей на палец золотое колечко, символ их союза.
   — Вы можете поцеловать свою жену, — объявил священник, высокий худощавый человек в очках с толстыми стеклами.
   Лицо Баррета озарилось улыбкой.
   — С удовольствием.
   Он привлек Рэчел в свои объятия и поцеловал ее, словно давая ей обет верности, затем взял ее руку и поцеловал кольцо, которое только что на нее надел.
   — Я люблю тебя, Рэчел Фрезер. Бог мне свидетель, я люблю тебя.
   Спустя несколько часов, поздно ночью, Рэчел поднялась с постели у себя в каюте и натянула коричневый с золотом шелковый халат. Забрав его некогда из комнаты Мэтью, она перешила его на себя.
   Они плыли вверх по Миссисипи на огромном пароходе в превосходной каюте первого класса. Затем им предстояло пересесть на поезд и отправиться в Нью-Йорк погостить у Каролины.
   Рэчел смотрела в иллюминатор, любуясь луной, заливавшей Миссисипи серебряным светом и сообщавшей всему окружающему вид безмятежного покоя.
   Это соответствовало состоянию духа Рэчел. Тишина. Покой. Безмятежность.
   Рэчел оглянулась и с нежностью посмотрела на спящего мужа. Он был так похож на маленького мальчика, довольного и счастливого! Хотя пару часов назад, когда он занимался с ней любовью, он отнюдь не казался мальчишкой.
   Боясь своего первого сексуального опыта и одновременно желая его, Рэчел с тревогой ожидала момента, когда Баррет сделает ее своей женой в полном смысле этого слова. Своим нежным вниманием и заботливостью он развеял ее страхи и полностью завоевал ее доверие. Он не пугал ее своим напором, не спешил, стараясь сделать ее полноценным партнером этого акта.
   Рэчел была благодарна ему за это, хотя к чувству благодарности примешивалась грусть.
   Баррет не должен узнать и никогда не узнает, как в эту ночь, закрыв глаза, она представляла себе, что это Мэтью осыпает ее поцелуями, что это Мэтью ласкает ее, что это Мэтью наконец овладевает ею.
   — Как мне жаль, что деревья уже почти облетели, — сказал Баррет, когда наемная карета везла их на его ферму. Рэчел же не могла оторвать взгляда от всевозможных оттенков красного и золотого, все еще расцвечивающих деревья на их пути. Осень щедро разукрасила Зеленые горы. Воздух был прохладным и свежим.
   — В следующем году, — пообещал он, поглаживая ее руку, продетую сквозь его собственную, — ты увидишь, как листья только начинают менять окраску, и поймешь, почему я считаю Вермонт самым прекрасным местом на земном шаре.
   Рэчел теснее прижалась к Баррету. Свежий ветерок проникал в окна кареты. Здешний климат сильно отличался от постоянного новоорлеанского зноя. Вечером придется даже затопить очаг.
   Вскоре кучер остановил лошадей в кленовой рощице, посередине которой возвышался просторный каменный дом, новое жилище Рэчел. В дверях она увидела пожилую пару. Облегчение и радость при виде долгожданного сына сияли на их лицах.
   — Мы дома, дорогая, — с гордостью объявил Баррет и принялся помогать кучеру выгружать вещи.
   Рэчел мысленно поправила его. Они были в Стоуве. Она была бы дома рядом с Мэтью, а сейчас она просто приехала туда, где отныне должна была жить.
   Рэчел прекрасно поладила с родителями Баррета, а также его старшей сестрой и ее мужем. Она мгновенно стала полноправным членом клана Фрезеров и с удовольствием обнаружила, что благодаря замужеству стала теткой семи племянников и племянниц, за которыми вот-вот должен был последовать восьмой — или восьмая.
   В первый же год своего замужества Рэчел родила Баррету сына. Сам Баррет вернулся в армию и был ранен во время заключительной кампании.
   — Я так рада, что ты наконец дома, дорогой, — заметила Рэчел как-то вечером, когда они вместе любовались спящим сыном. Вплотную к кроватке, свернувшись, спал Вагер. Огромный зверь с первого же мгновения отдал свое сердце сыну Рэчел и стал играть роль его личного телохранителя.
   Был ясный вечер бабьего лета, на небе сияли звезды. Все последние недели Рэчел всячески ухаживала за Барретом, предупреждала его желания, готовила его любимые блюда. Радуясь, что война не похитила у нее еще и Баррета, Рэчел с особенным удовольствием окружала его вниманием. Она любила его, хотя в глубине души прекрасно понимала, что это совсем не то чувство, какое она испытывала к Мэтью, и очень боялась потерять и его тоже. Когда она услышала, что он ранен, она просто места себе не находила от беспокойства. Узнав, что его ранение не опасно для жизни, она вздохнула с облегчением. И вот теперь он был в безопасности. В безопасности, с ней, и приходил в себя после всех невзгод.
   Рэчел заметила огонек в его глазах: Баррет хотел ее. Сегодня. Сейчас. Его родители уехали навестить семью дочери — в Монпелье, и они с Барретом были в доме одни. Она любила ту полную близость, которая наступала между ними в постели, даже больше, чем сам акт физического совокупления. Ей недоставало этой близости, пока он был на войне, и сегодня вечером она рассчитывала испытать ее снова.
   Баррет развел огонь в огромном камине, а Рэчел тем временем удалилась в их просторную кухню и вытащила из ящика со льдом кувшин с пахтой, чтобы приготовить к ужину бисквиты. В кастрюле уже тушилась курица с овощами, а на сладкое был приготовлен пирог с черникой.
   Баррет наблюдал за ней, стоя в дверях.
   Рэчел почувствовала, что он стоит за ней, и ласково улыбнулась ему.
   — Ужин будет готов через полчаса, — сказала она, продолжая свою возню.
   Поняв, что он не двинулся с места, она снова подняла глаза.
   — Что такое? — спросила она.
   — Я сейчас проглядывал сегодняшнюю почту, — пояснил он. — Похоже, что тебе есть письмо из Нового Орлеана. От твоей подруги Доминики.
   — Как приятно, — пробормотала она, взбивая масло для бисквитов. — Положи его на стол, хорошо? Я прочту его, когда поставлю это в духовку.
   Баррет выполнил ее просьбу, а затем пересек кухню и, остановившись возле Рэчел, приподнял рукой ее подбородок.
   — Я люблю тебя, Рэчел. — Он наклонился и поцеловал ее в губы. — Я даже не представлял себе, что можно так сильно любить. Когда в меня попала эта чертова пуля, я уже думал, что мне конец. Я чувствовал, что проваливаюсь в какую-то бездонную яму, и начал молиться, чтобы Бог дал мне пожить еще. Пожить для тебя, — горячо прошептал он ей на ухо, — побыть с тобой, любить тебя. А когда я пришел в себя в хирургической палате, мои первые мысли были о тебе. О том, какой хорошей женой ты была и какое счастье быть твоим мужем. Ни за что на свете я не согласился бы расстаться с тобой.
   Рэчел улыбнулась ему.
   — Ты и не расстанешься, — уверила она его.
   Баррет вернулся в комнату, предоставив Рэчел заканчивать приготовления к ужину. Она поставила бисквиты в духовку, смыла в рук остатки муки и села, чтобы спокойно прочитать полученное письмо. «Забавно», — отметила она про себя, так как немногим более двух недель назад она сама отправила письмо Доминике.
   Ей хотелось быть в курсе всех ее новостей. А вдруг в этом письме Доминика сообщает, что они с Адамом — так зовут ее мужа — ждут ребенка?
   При мысли об этом Рэчел на минуту отложила конверт. Ей хотелось бы еще одного ребенка. На этот раз маленькую девочку. Возможно, они приступят к делу уже сегодня.
   Она взяла нож и разрезала конверт. Сложенный газетный листок выскользнул ей на колени. Она подняла его и положила на стол, а сама принялась читать письмо.
   «Дорогая Рэчел!
   Произошла совершенно потрясающая вещь. Чудо. Человек, которого мы все считали погибшим, вернулся домой. Живым».
   Прочитав эти строки, Рэчел почувствовала, что ее сердце вот-вот выскочит из груди.
   «Посылаю тебе вырезку из сегодняшнего номера „Дейли кресчент“.
   Мэтью наверняка скоро свяжется с тобой. Ну разве все это не удивительно?»
   Рэчел взглянула на дату, стоявшую на письме. Оно было написано около трех недель назад. Глубоко вздохнув, Рэчел развернула газету.

   НАСЛЕДНИК ДЕВЕРО ВОЗВРАЩАЕТСЯ ИЗ НЕБЫТИЯ

   По удивительному стечению обстоятельств, Мэтью Деверо, отпрыск известной семьи из Луизианы, оказался в живых. Более двух лет назад было распространено сообщение, что он, бывший капитан юнионистской армии, казнен как шпион и предатель.
   В действительности же, насколько можно судить, Деверо был взят в плен и томился в специальном лагере на Бермудских островах, а затем был перевезен в андерсонвиллскую тюрьму в штате Джорджия, где провел последние два месяца войны.
   Мэтью жив!
   Рэчел застонала, острая боль пронизала ее насквозь. Газета выскользнула из ее похолодевших пальцев, она сидела неподвижно, безмолвная, оцепеневшая.
   Мэтью вернулся, а она замужем за другим!
   Почувствовав запах горелых бисквитов, в кухню вошел Баррет. Он увидел жену, сидящую у стола, бледную, с остановившимся взглядом. Он поспешил вытащить из духовки противень, взял полотенце и, обмотав им руку, снял с противня и побросал в раковину обуглившиеся комочки.
   — Рэчел, — спросил он, — что случилось?
   Он опустился перед ней на колени и тут заметил на кирпичном полу газетный листок.
   Рэчел не отвечала, и Баррет бросил взгляд на газету. Пробежав глазами заметку, он мгновенно осознал произошедшее. Усилием воли ему удалось скрыть охвативший его ужас и с энтузиазмом произнести:
   — Какая прекрасная новость!
   Рэчел в смятении взглянула на него:
   — Он жив! — Слезы полились из ее глаз. — Это правда, Баррет. Он жив и возвращается домой. — Она поднесла левую руку с золотым обручальным кольцом к трясущимся губам.
   Баррет сгреб в объятия жену, рыдающую о своем первом возлюбленном. Эгоистическое чувство нашептывало ему, что лучше бы Мэтью Деверо продолжал числиться погибшим. Одно дело делить жену с духом умершего и совершенно другое — с мужчиной, воскресшим из мертвых.
   Рэчел ждала.
   Недели шли.
   Месяцы шли.
   От Мэтью ни слова.
   В конце концов она получила конверт со штемпелем Нового Орлеана. От Мэтью.
   Она с трудом вскрыла его дрожащими пальцами. Внутри был одинарный листок почтовой бумаги с короткой запиской.
   «Рэчел,
   Примите мои поздравления по поводу вашего замужества. Мои родители заверили меня, что тин избранник прекрасный, достойный человек и что вы очень счастливы.
   Я знаю, что у вас есть сын. Это серьезное связующее звено между мужем и женой.
   Я желал бы, чтобы обстоятельства сложились иначе, но все мы должны нести ответственность за наши поступки. Остаюсь вашим покорнейшим слугой,
   Мэтью Джастин Деверо».
   Рэчел хорошо поняла, что означает это письмо. Мэтью своего обещания не сдержит.
   Джеймс запустил одной из своих деревянных игрушек в стенку кроватки, чтобы привлечь внимание матери. Она подошла к сыну, у которого в это время как раз резались зубы, нежно прижала его к себе и начала покачивать, напевая старую ирландскую песенку. Слезы текли по ее щекам.
   «Это были последние слова, полученные мною от Мэтью. В течение многих лет до меня доходили известия о нем от его матери или сестры, но непосредственно от него — никогда. Позднее он женился, завел семью.
   Вспоминаешь ли ты когда-нибудь об обещании, которое ты мне дал, Мэтью? Случается ли тебе лежать по ночам без сна, как это бывает со мной, и думать о том, насколько иначе сложились бы наши жизни, если бы ты только сдержал обещание и вернулся ко мне? Представляешь ли ты себе, что занимаешься любовью не со своей женой, а со мной? Ощущаешь ли при этом, подобно мне, бремя вины?
   Или ты забыл все слова, которые говорил мне? Мне было бы намного легче, если бы я смогла их забыть. У меня есть муж и семья, которые мне очень дороги, но я не знаю, что выбрала бы, вернись ты ко мне.
   Но ты не вернулся и не вернешься. Я знаю это, и тем не менее жду.
   Если наше время так и не наступило в этой жизни, оно должно прийти в жизни иной. Эта надежда со мной всегда».

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

   «Он так и не вернулся!..»
   Ребекка прочитала заключительную фразу и, закрыв последнюю переплетенную в кожу тетрадь, прижала ее к груди. По ее щекам струились слезы. Она достала бумажный платок и вытерла их, продолжая раздумывать о том, насколько грустной оказалась история ее прапрабабушки. Так глубоко, так преданно любить и так никогда и не соединиться с любимым человеком.
   — Какая боль, какая мука! — громко продекламировала Ребекка в пустоту дома, поднимаясь с кушетки. Начав читать дневники, она не смогла оторваться от них, пока не прочла все до конца. История, изложенная в них, настолько захватила ее, что она отказалась от уже назначенного ужина у подруги — лишь бы не прерывать чтения.
   Каково это — любить так сильно? Так страстно? Познать такую любовь, которая накладывает отпечаток на всю жизнь?
   В ее собственном браке подобная любовь полностью отсутствовала. Она любила Бена — а она любила его, — как любят доброго приятеля или так, как любят удобную обувь, которую легко надеть и столь же легко скинуть. Здесь не было ничего общего с глубоким, пронизывающим все существо чувством, требующим от человека полной самоотдачи.
   Да, такой самозабвенной любви недоставало в ее жизни. Бен однажды заявил, что она-то знает, чего ищет. А сама Ребекка между тем блуждала в потемках, не понимая, что ищет любви. Любви единственной, неповторимой, такой, какую только может испытывать человек. Такой, какой она наделяла героев своих мыльных опер. Вневременной. Всепобеждающей. Неприемлющей поражения.
   «Но вот моя прапрабабушка испытала подобную любовь, и куда ее это привело?» — раздумывала Ребекка. Всю свою жизнь Рэчел ждала, что человек, которого она любила, сдержит свое обещание.
   А он этого не сделал.
   Прародительница Ребекки оказалась в своего рода ловушке — ее сердце было отдано одному человеку, в то время как тело принадлежало другому.
   Ребекка подбросила полено в камин и стояла, задумчиво глядя в огонь. Интересно, жалела ли Рэчел о том, что полюбила Мэтью Деверо?
   Она закрыла застекленную дверь и прошлась по комнате. Зачем Рэчел хранила дневники? Ведь был достаточный риск, что кто-нибудь, например ее муж, их обнаружит? Не лучше ли было уничтожить злосчастное свидетельство любви к другому? Почему она не спрятала их более тщательно? Или она как раз и рассчитывала на то, что их найдут и прочтут?
   А что же Мэтью Деверо? Образ решительного, красивого голубоглазого мужчины поразил воображение Ребекки. Раскаялся ли он когда-нибудь, что не попытался завоевать Рэчел, пусть она и стала женой другого? Намеревался ли он сдержать свое обещание, или его любовь к Рэчел просто-напросто угасла за время разлуки? Отдал ли он подобно ей, свое тело одной женщине, сохраняя в сердце образ другой? Или жил себе спокойно, нимало не задумываясь, что сталось с Рэчел?
   Так много вопросов, на которые нет ответа.
   Ребекка спустилась в ярко освещенную кухню и сварила себе порцию свежего кофе. Движения ее были машинальными, а мозг продолжал усиленно работать.
   Снова начался легкий снегопад и, стоя у кухонного стола, Ребекка наблюдала, как крупные хлопья покрывают все вокруг пушистым ковром. Любопытно, как сейчас в Новом Орлеане? Жарко, влажно, душно?
   Внезапная идея молнией пронзила ее мозг. Она пошла в соседнюю комнату, взяла свой портативный компьютер и принесла его в кухню. Расположившись за просторным кухонным столом, включила машину. Затем вставила дискету и быстро начала работать.