Страница:
Она вспомнила слова, столь легкомысленно сказанные ею на днях в разговоре с матерью. Какой по-детски наивной казалась она себе сейчас, когда ревность запустила свои безжалостные когти в ее неопытное сердце!
Рэчел сама не заметила, сколько времени она простояла у окна, вглядываясь в быстро темнеющее небо. Несколько раз его перерезали ослепительные зигзаги молний, заставляя девушку зажмуриваться. Струи дождя представлялись ей потоком крошечных вражеских стрел. Этот бурный, стремительный ливень не имел ничего общего с мелким моросящим ирландским дождиком.
Из холла донесся какой-то шум, звуки голосов, и Рэчел решила, что ее родители вернулись домой, спеша укрыться от непогоды.
Дверь в библиотеку распахнулась, и, обернувшись, Рэчел прижала руку к губам, чтобы сдержать возглас изумления.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Рэчел сама не заметила, сколько времени она простояла у окна, вглядываясь в быстро темнеющее небо. Несколько раз его перерезали ослепительные зигзаги молний, заставляя девушку зажмуриваться. Струи дождя представлялись ей потоком крошечных вражеских стрел. Этот бурный, стремительный ливень не имел ничего общего с мелким моросящим ирландским дождиком.
Из холла донесся какой-то шум, звуки голосов, и Рэчел решила, что ее родители вернулись домой, спеша укрыться от непогоды.
Дверь в библиотеку распахнулась, и, обернувшись, Рэчел прижала руку к губам, чтобы сдержать возглас изумления.
ГЛАВА ПЯТАЯ
«Я ожидала увидеть в дверях кого угодно, но только не Мэтью Деверо. Его появление было настолько неожиданным, что я едва не выронила стакан с лимонадом, который держала в руке.
Застигнутая врасплох этим внезапным вторжением, я почувствовала, что сердце готово выскочить у меня из груди».
Рэчел с трудом выговорила его имя, настолько она была потрясена. Тяжелый стакан чуть не выпал у нее из рук, и в последний момент она сжала его гак сильно, что грани отпечатались на ее ладони.
— Мэтью, — произнесла она еле слышно.
— Прошу прощения, мисс Рэчел, — извинилась Лизль, возникая в дверях следом за высокой мужской фигурой, — но мистер Деверо настаивал на том, чтобы увидеть вас немедленно, и не дал мне времени справиться, принимаете ли вы. — Тут она бросила на него суровый взгляд за вопиющее нарушение этикета.
К Рэчел наконец вернулся голос.
— Не беспокойся, Лизль, — ответила она, собравшись с мыслями и отходя от окна. — Я приму мистера Деверо.
Дрожащей рукой она поставила стакан на маленький мраморный столик.
— Но, мисс Рэчел… — начала было Лизль.
Рэчел прекрасно понимала, что хочет сказать их домоправительница. Она была дома без старших, наедине с мужчиной. Более того, с мужчиной, пользовавшимся репутацией распутника, — вещь абсолютно недопустимая.
Соображения приличий — Рэчел сознавала это — требовали, чтобы она отказала ему, дала ясно понять, что сегодня не принимает. Но с не меньшей ясностью она сознавала, что не в силах отказать Мэтью — ни сейчас, ни когда бы то ни было.
— Я хочу только поговорить с мадемуазель Галлагер об одном важном деле, — настаивал Мэтью, снимая свою кремовую фетровую шляпу с низкой тульей и широкими полями и аккуратно опуская ее на стопку книг, громоздившуюся на ближайшем столике.
Лизль по-прежнему маячила в дверях, ожидая указаний хозяйки.
— Я выслушаю то, что мистер Деверо хочет мне сказать, Лизль, — решительно сказала Рэчел, усаживаясь в одно из удобных мягких кресел и складывая руки на коленях в попытке скрыть их предательскую дрожь — свидетельство нервозности, охватившей ее с появлением Мэтью. Он заполнял собой, казалось, все пространство комнаты и почему-то напомнил ей большого гладкого черного кота. И он заставлял ее нервничать.
Посмотрев на нее внимательным, понимающим взглядом, Лизль кивнула.
— Я буду поблизости, на случай, если понадоблюсь вам, мисс Рэчел, — объявила она и еще раз неодобрительно сверкнула глазами в направлении Мэтью. После этого сообщения она прикрыла за собой дверь и, наконец, оставила их вдвоем.
— Я должен был вас увидеть, — сказал он.
Рэчел подняла голову и посмотрела на него. Он находился всего в нескольких шагах от нее.
Кремовый сюртук и такие же брюки прекрасно сидели на его стройной фигуре. Бронзового цвета шелковый жилет и такой же галстук дополняли его костюм. Глаза Рэчел остановились на булавке для галстука, украшенной топазом, таким же как тот, что он носил на пальце. Она уставилась на нее, найдя, что это безопаснее, чем глядеть ему в глаза.
Мэтью был, однако, иного мнения.
— Посмотрите на меня, — мягко приказал он своим глубоким, медлительным голосом.
Не будучи в состоянии противиться этому нежному, но требовательному тону, Рэчел подняла глаза.
— Вот так уже лучше, — усмехнулся он. — Я хочу объясниться с вами по поводу сегодняшней встречи, по поводу того, что я как будто не узнал вас.
— В этом нет нужды, — прервала его Рэчел. — Я думаю, что знаю о мадемуазель дю Лак все, что мне требуется знать.
Если он и был удивлен тем, что Рэчел известно имя его любовницы, то виду не подал.
— А я, — сказал он, — думаю, что не знаете.
— Я знаю, что она… что вы… — Голос Рэчел дрогнул, и, осознав, насколько щекотливую тему они затронули, она залилась ярким румянцем.
Мэтью, редко придававший значение тому, что подумают о его поведении, и почти никогда не отдававший другим отчета о своих поступках, вдруг обнаружил, что испытывает потребность объясниться с Рэчел. Сказать, что все увиденное ею не имеет значения для их отношений. Он сам искренне верил в это. Но как объяснить невинной девушке из хорошей семьи, что связывает его с мадемуазель дю Лак?
— Вы отрицаете, что она ваша любовница? — собравшись с духом, напрямик спросила Рэчел.
Мэтью приблизился к девушке и сел в кресло напротив.
— Нет, этого я не могу отрицать, — честно признался он, на мгновение опустив глаза на зеленый с золотом ковер, а затем решительно подняв их на Рэчел. — Отрицать это — значило бы оскорбить и вас, и Доминику.
— Доминика, — повторила Рэчел. — Ее так зовут?
— Да, — подтвердил он. — Она сводная сестра нашей экономки.
Глаза Рэчел изумленно расширились.
— Анжелики?
— Да.
Рэчел откинулась на спинку кресла. Затем, констатируя факт, произнесла:
— Мадемуазель дю Лак очень красива. — И с некоторой горечью добавила: — И очень молода.
— Доминике двадцать три года.
— Я думала, она моложе, — пробормотала удивленная Рэчел.
Доминика выглядела так, словно только что закончила школу. «Интересно, — подумала Рэчел, — сколько же времени эта женщина была подружкой Мэтью?»
— Насколько моложе? — спросил Мэтью, пожирая ее пронизывающим, жадным взглядом. — Вы думали, она ваша ровесница?
Тон Рэчел стал жестким.
— Мне восемнадцать, — сдержанно сообщила она.
— Так это вы, а не она, очень молоды, мисс Галлагер, — заметил Мэтью.
— Но не настолько, чтобы не знать о некоторых здешних обычаях, — подчеркнула Рэчел. — О том, что мужчины здесь покупают цветных женщин для удовлетворения своих потребностей. Я недавно в вашей стране, но кое-что из того, что я успела услышать и увидеть, приехав сюда, заставляет меня негодовать и страдать.
Теперь жестко заговорил Мэтью:
— Я не покупал Доминику, Рэчел. Она стала моей по доброй воле.
— Какая добрая воля может быть у рабыни?
Торговля людьми, процветавшая в Луизиане, — Рэчел уже не раз имела случай наблюдать это — вызывала у девушки отвращение. Ничто не смогло бы заставить ее смириться с таким порядком.
— Они с Анжеликой не рабыни, Рэчел, — спокойно возразил Мэтью. — Они свободные цветные женщины. Так же, как и ваша Лизль, я полагаю? — уточнил он, приподняв черную бровь.
— Да, она свободная, — подтвердила Рэчел.
— Вот и они такие. Свободны в своем выборе.
— Так это был ее выбор — стать вашей любовницей?
— Да, — откровенно признал Мэтью, — это… — В отчаянии он пробормотал невнятное ругательство по-французски. — Ну как вам это объяснить? — воскликнул он, теряя терпение.
Оглушительный удар грома заставил задрожать французские окна, и дождь забарабанил еще сильнее.
Мэтью пристально смотрел на сидевшую перед ним девушку. Традиция находить себе любовниц среди красоток смешанной расы существовала у креольских мужчин с незапамятных времен, но мог ли он поведать о ней этому невинному созданию? Он мог просто сказать, что так здесь поступали и поступают, но понимал, что Рэчел этого будет мало. Ей нужна вся правда.
Девушка казалась спокойной, но ее мысли и чувства были в полном беспорядке.
— Давным-давно, — начал Мэтью, — здесь, в Новом Орлеане, утвердился обычай, согласно которому молодые люди выбирают себе подружек в среде женщин, заранее к этому готовых. Женщин, должен я добавить, которых с самого детства приучают нравиться и угождать мужчинам. Это не значит, разумеется, что такие женщины готовы расточать свои ласки кому угодно. От мужчины, вступающего в подобную связь, требуется приличное происхождение и определенный уровень дохода. Он должен нести ответственность за женщину, дать ей уверенность в том, что готов защитить ее и обеспечить будущее — как ее самой, так и детей, которые могут родиться от их союза.
Раньше, когда мой отец был еще юношей, даже устраивались так называемые «Квартеронские балы», где молодые люди могли найти себе девушку. И как правило, этими р1асйеs[10] становились квартеронки[11], которых их собственные матери воспитали и подготовили именно для такой жизни.
— Их собственные матери участвовали в подобных сделках?
Мэтью натянуто улыбнулся:
— Разумеется. Их самих вполне устраивала такая жизнь, так почему бы им не желать того же своим дочерям?
— А брак? Уважение?
Мэтью пожал плечами:
— Такого рода соглашения не подразумевают брака.
— И исключений не бывает?
— Я знал лишь одного мужчину, женившегося на своей femme de couleur[12], — спокойно сказал Мэтью. — Здесь их не принимали в обществе и в конце концов они уехали, отправились во Францию и обосновались там.
При его словах лицо Рэчел просветлело.
— Он должен был очень любить ее, чтобы покинуть ради нее родину и весь свой мир.
— Так оно и было, — подтвердил Мэтью.
— Вы были знакомы с ним? — что-то в его тоне подстегнуло любопытство Рэчел.
— Это мой дядя Этьен, младший брат отца.
Его откровенность удивила и обрадовала Рэчел.
— А там они приняты в обществе?
— Да, и их дети удачно женились и вышли замуж, так что у дяди Этьена и тети Жанетт теперь множество замечательных внуков. Успокойтесь, Рэчел, — продолжал Мэтью. — В имении Бель-Шансон нет рабов.
— Правда? — спросила она с сомнением и голосе.
— Даю вам слово, слово Деверо, — заверил он.
— Когда папа взял меня о собой на вашу плантацию, я видела там множество чернокожих — как в доме, так и на полях.
— Это верно, — согласился он. — На нашей плантации много работников. Помимо сахарного тростника мы выращиваем кедры, орехи, фруктовые деревья, разводим лошадей. Все это требует рабочих рук, иначе плантация перестанет приносить доход.
— И они не рабы?
— Часть из них — бывшие рабы. Многих живущих у нас чернокожих мой отец купил на новоорлеанских аукционах.
Рэчел вздрогнула, пытаясь представить себе, как это, должно быть, больно и унизительно — чувствовать себя чужой собственностью, вещью, которую продают и покупают по чьей-то прихоти.
— Но теперь они свободны?
Мэтью кивнул.
— С того самого дня, когда отец женился на моей матери, — пояснил он. — Я говорил вам, что мама родом из Филадельфии, помните? Так вот, сама мысль о владении живой собственностью претила ей, и она согласилась принять предложение моего отца лишь при условии, что он освободит своих рабов.
— О, как замечательно! — воскликнула Рэчел. — Значит, он очень любил ее, раз совершил ради нее подобный поступок, а ваша мама не побоялась рискнуть собственным счастьем, отстаивая свои принципы.
— Oui[13], отец действительно любил маму очень сильно. И за это, — подчеркнул Мэтью, — его весьма порицали друзья, которые просто не могли понять, как он может так поддаваться ее влиянию. Это шло вразрез с устоями общества, воспитавшего его.
— Тогда я вдвойне восхищаюсь вашим отцом — за его мужество, — улыбнулась Рэчел. — Я хорошо знаю, какой смелости порой требует любовь. Мои родители многое принесли в жертву, чтобы быть вместе и даже покинули родину, не желая больше жить среди людей, взирающих на них с осуждением.
— Стало быть, у нас с вами много общего, — сказал Мэтью, протянув руку и накрывая широкой ладонью ее маленькую ручку. Белоснежная кожа Рэчел сильнее оттенила его бронзовый загар.
Раздался новый удар грома и, выдернув руку, Рэчел поднялась и снова подошла к французскому окну. Повернув медную ручку, она открыла его и вдохнула влажный воздух, глядя, как струи дождя колотят по камням внутреннего дворика.
Мэтью поднялся вслед за ней и встал у нее за спиной. Несмотря на ее широкий кринолин, он почти что прижимался к ней, так, что Рэчел ощущала тепло его тела. Это тепло, казалось, обволакивает ее.
Осторожно, слегка касаясь шелка ее блузки, пальцы Мэтью скользнули по плечу Рэчел, по ее локтю и, наконец, достигли ее руки. Он поднес эту трепещущую ручку ко рту и нежно коснулся ее губами.
Рэчел вздрогнула, по ее телу побежали мурашки. Никогда еще никто не прикасался к ней так интимно-ласково. А это прикосновение было легким и нежным, словно перышко скользнуло по ее коже.
— Рэчел, — прошептал он ей на ухо, поворачивая ее лицом к себе.
Он наклонил голову и захватил ее рот своими губами, сначала нежно, словно не желая пугать ее. Не встретив сопротивления, он пошел дальше, раздвигая ее губы и углубляя поцелуй, в то время, как его руки обвились вокруг нее, все теснее прижимая девушку к его возбужденному телу.
Рэчел почувствовала, что в ней разгорается какое-то бурное пламя и заставляет ее голову кружиться от наслаждения. Глаза ее закрылись, и она полностью отдалась переполняющим ее и доселе незнакомым ощущениям. Ничего подобного она еще не испытывала, и губы Мэтью творили с ней странные вещи: окружающий ее реальный мир куда-то отодвинулся, и она парила в бесконечном пространстве.
В стремлении прижать его еще ближе ее руки двигались по его широкой спине, пальцы перебирали материю его сюртука. Затем она обхватила одной рукой его затылок, запустив пальцы в блестящие черные волосы. Они оказались густыми и шелковистыми.
Мэтью оторвался от губ Рэчел и принялся покрывать нежными поцелуями ее шею, которую расстегнутые пуговицы блузки оставили открытой. Одной рукой он обвил ее талию, второй поддерживал ее затылок, так что его ладонь исчезла в волнах ее длинных пышных локонов.
— Oh, ma belle[14], — выдохнул он ей на ухо, его хриплый шепот напоминал удовлетворенное мурлыканье сытого кота.
— Tu es charmante, ravissante[15], — продолжал он нашептывать, перейдя на язык своих предков. — Je te dйsire, ma bien-aimйe[16].
Вдруг Рэчел вынырнула из тумана, в который погрузили ее ласки Мэтью. При звуке французских слов, произнесенных этим низким, завораживающим голосом, ее сердце словно сжала ледяная рука. Не эти ли самые слова он нашептывал по ночам своей любовнице, Доминике?
Взволнованная, она уперлась руками в его мощную грудь, стремясь высвободиться из его объятий и одновременно негодуя на самое себя. Что с ней приключилось? И что он теперь о ней думает?
Почувствовав ее внезапное сопротивление, Мэтью выпустил ее из своих объятий.
— Что случилось, ma belle? — его голос звучал по-прежнему хрипло.
Сердце Рэчел колотилось, дыхание прерывалось, но она изо всех сил старалась овладеть собой.
— Говорите, пожалуйста, по-английски, — потребовала она, но голос ее слегка дрожал. —
Или вы, быть может, путаете меня со своей belle amie[17]?
Она отошла от него и снова уселась в свое кресло, желая, чтобы между ними оставалось некоторое расстояние.
Вновь обретя способность дышать спокойно, Мэтью ответил:
— Ни в коем случае, cherie.
Он закрыл окно и последовал за Рэчел.
— Вы давно содер… вы давно с ней? — Рэчел все еще трепетала от его колдовских, пьянящих поцелуев. Они подействовали на нее подобно глотку обжигающего отцовского виски, против ее воли ударявшего ей в голову.
— С тех пор, как ей минуло семнадцать.
Кровь бросилась в лицо Рэчел. «Шесть лет, — подумала она. — Мэтью уже шесть лет с ней!»
Эта мысль так ошеломила ее, что она лишилась дара речи.
— Вы ничего больше не хотите мне сказать? — допытывался Мэтью.
Рэчел подняла на него взгляд.
— А что я могу сказать? — беспомощно спросила она. — Я не должна вмешиваться не в свое дело.
— Нет, — возразил Мэтью. — Вы не правы, Рэчел.
— У вас есть… — тут она замолчала, переводя дыхание, — у нее есть дети?
Про себя она молила небо о том, чтобы ответ оказался отрицательным.
— Детей нет, — коротко ответил Мэтью.
Рэчел вздохнула с облегчением:
— Вы любите ее?
Она страшилась ответа, но чувствовала, что должна знать правду. Особенно теперь, когда поцелуи Мэтью продолжают пылать на ее коже. Неужели ее сердце могло так ошибиться, приняв его за мужчину, предназначенного ей судьбой? За ее единственную и вечную любовь?
Несколько мгновений Мэтью взвешивал свой ответ.
— И да, и нет.
Лицо Рэчел выразило изумление.
— Что это значит? — пробормотала она.
— Это значит, что я люблю Доминику, забочусь о ней, — пояснил он. — Она была мне добрым другом, участливой наперсницей.
Мэтью подошел вплотную к креслу, в котором сидела Рэчел, и опустился на одно колено.
— И это значит, — продолжил он, — что я в нее не влюблен. — Так же, — завершил он свои объяснения, — как и она в меня.
— Вы уверены?
— Абсолютно, — ответил Мэтью.
Гроза за окном начала стихать, порывы ветра стали слабее, и шум дождя тоже изменился: он уже не обрушивался на землю с грохотом, а барабанил тихонько и ритмично. Ярость небес улеглась, и воздух вновь становился густым и жарким.
Несколько секунд прошло в молчании, а потом Мэтью снова заговорил.
— Я порву с Доминикой, — пообещал он.
Рэчел не поверила своим ушам.
— Порвете?
Он кивнул.
— Почему?
В ожидании ответа сердце ее готово было выпрыгнуть из груди.
— Потому что я должен это сделать.
Мэтью поднялся и отошел от нее, на мгновение повернувшись к ней спиной. Затем он снова взглянул на нее.
— Пожалуй, я понял это, как только увидел вас, — сознался он, и что-то жарко полыхнуло в глубине его голубых глаз.
Даже находясь в другом конце библиотеки, Рэчел почувствовала, что этот взгляд прожигает ее насквозь. Его намерение расстаться ради нее с той, другой женщиной было для Рэчел дороже всех сокровищ мира. Осознав, насколько глубока ее любовь к Мэтью, Рэчел поняла и то, как она ошибалась, говоря с матерью, — делить его с другой женщиной было так же невозможно, как перестать дышать. Рэчел желала владеть им целиком и ни за что не согласилась бы на меньшее.
— Вы мне верите? — спросил он.
Она улыбнулась:
— Я верю всему, что вы говорите мне, Мэтью.
И это действительно было так. Что бы ни сказал ей Мэтью, она поверит. Она сама не знала, что заставляет ее доверять ему, его обещаниям столь безоглядно. Но это было именно так.
— Так вы будете у нас на обеде вместе с вашими родителями? Моя мама очень ждет этого.
— Я тоже, — ответила Рэчел.
— Кажется, мама хочет попросить вас кое о чем, — добавил он. — И я надеюсь, что вы не откажете ей, потому что ваше согласие даст нам возможность видеться чаще.
Он поклонился и взялся за шляпу.
— Ведь вы хотели бы этого, не правда ли, Рэчел?
«Хотела бы? — подумала Рэчел. — Клянусь Святым Патриком, я жажду этого. Мечтаю об этом».
— Я думаю, я смогу выполнить ее просьбу, — произнесла она вслух со всем возможным спокойствием.
— Можно мне навестить вас завтра?
Как будто она могла отказать ему!
— Я буду ждать вас.
Мэтью надел шляпу и направился к двери. Дойдя до нее, он обернулся и взглянул на Рэчел, неподвижно сидевшую на прежнем месте. Он пересек комнату и, подойдя к ее креслу, обитому яблочно-зеленым бархатом, обхватил девушку за плечи, рывком поставил на ноги и поцеловал.
Снова упав в кресло, Рэчел машинально прижала ладонь ко рту, все еще хранившему тепло его губ.
Так и застала ее Лизль, спустя несколько минут появившаяся в комнате.
— Мисс Рэчел, — окликнула она, — все в порядке?
Рэчел глубоко вздохнула и поднялась с кресла.
— Да, конечно.
Чтобы занять чем-то свои дрожащие руки, она подошла к полке с книгами и сняла с нее томик сонетов Шекспира в кожаном переплете.
— Все в полном порядке.
Лизль заметила и румянец на щеках Рэчел, и блеск в глазах, и мечтательное выражение лица и сделала отсюда вполне логичное заключение, что юная ирландка не осталась равнодушной к обаянию мсье Деверо.
— Я, пожалуй, пойду переоденусь перед ужином, — сказала Рэчел, держа в одной руке книгу. — Родители не вернулись?
— Нет, мисс Рэчел.
— Им, конечно же, пришлось где-то пережидать дождь, и скоро они будут дома, — сказала Рэчел и поинтересовалась: — А что вы сегодня приготовили?
— Любимое блюдо вашего папы — цыпленка с яблоками в тесте. А на сладкое мой ореховый торт.
— Боюсь, мне придется распустить корсет, прежде чем садиться за стол, — засмеялась Рэчел, и тут же серьезно сказала: — Лизль, я хочу спросить вас кое о чем, если можно.
— Конечно, мисс Рэчел, спрашивайте обо всем, что вас интересует.
— Вы родились здесь, в Новом Орлеане верно?
— Oui, мисс Рэчел, это так.
— Тогда вам должен быть известен креольский обычай со… — Рэчел запнулась, — содержать женщин?
Лизль взглянула на нее с любопытством:
— Почему вы спрашиваете, мисс Рэчел?
— Как вы думаете, некоторые из этих женщин влюбляются в своих… ммм… покровителей? — задала Рэчел встречный вопрос.
Экономка пожала плечами:
— Полагаю, что такое вполне возможно.
— О! — воскликнула Рэчел.
— Для некоторых это просто деловое предприятие, обеспечение собственного будущего. Вопрос выгоды, и ничего больше, — ответила Лизль. — А есть и другие, нескольких я знала, для них это affaire d'amour[18]. Они любят мужчин, с которыми живут.
— Я понимаю.
Рэчел бросила задумчивый взгляд на экономку. Лизль была привлекательной женщиной с янтарной кожей и волосами.
— Вас интересует, мисс Рэчел, получала ли я подобные предложения от креольских джентльменов, правда ведь?
Рэчел покраснела:
— Я не хочу быть назойливой, Лизль.
Лизль пожала плечами:
— Я охотно расскажу вам все. Oui, один красивый джентльмен приходил к моей матери, желая сделать меня своей belle atie. Он был близким другом моего отца и владел небольшой плантацией неподалеку от Нового Орлеана. Прими я его предложение, жизнь моя была бы совершенно беззаботной.
— Но вы отказались?
— Oui, — ответила Лизль. — Человек, владевший моей grand-mйre[19], сделал ее своей любовницей без ее согласия. Мама с четырнадцати лет была подружкой отца, но он не освободил ее. Она так и умерла рабыней. Она сумела только умолить его освободить меня под угрозой покончить с собой. — Я свободная женщина, мисс Рэчел, — с достоинством заявила Лизль. — Я выбрала собственный путь. И он устраивает меня больше, нежели участь чьей-то любовницы, какой бы обеспеченной или даже роскошной она ни была. Подобная участь снова превратила бы меня в рабыню. А я не стану ею ни за что, — твердо заключила она.
Они обменялись взглядами, и Рэчел почувствовала восхищение перед мужеством и благородством их экономки.
Лизль улыбнулась:
— Пойду-ка я на кухню присмотреть за ужином, мисс Рэчел.
— Я вам очень признательна за откровенность, Лизль, — сказала Рэчел. — И вы можете быть уверены, что все, о чем мы говорили, останется между нами.
— Я знаю, — просто ответила экономка.
Позднее, лежа на диване у себя в комнате в ожидании ужина, Рэчел обдумывала услышанное. Вероятность того, что Доминика все-таки любит Мэтью, особенно занимала ее мысли.
Судьба этой женщины волновала ее. Она лучше других знала, как легко потерять голову из-за Мэтью Деверо. Сама мысль о том, чтобы расстаться с ним, сжимала ее сердце такой болью, о существовании которой она прежде даже не подозревала.
Рэчел взбила одну из пуховых подушек и подсунула ее под себя. Как все сложно! Она вовсе не желала причинять страдания другой женщине ради того, чтобы самой наслаждаться любовью. Но она была не в силах заставить себя отказаться от стремления завладеть им целиком, от уверенности в том, что они с Мэтью предназначены друг для друга.
Застигнутая врасплох этим внезапным вторжением, я почувствовала, что сердце готово выскочить у меня из груди».
Рэчел с трудом выговорила его имя, настолько она была потрясена. Тяжелый стакан чуть не выпал у нее из рук, и в последний момент она сжала его гак сильно, что грани отпечатались на ее ладони.
— Мэтью, — произнесла она еле слышно.
— Прошу прощения, мисс Рэчел, — извинилась Лизль, возникая в дверях следом за высокой мужской фигурой, — но мистер Деверо настаивал на том, чтобы увидеть вас немедленно, и не дал мне времени справиться, принимаете ли вы. — Тут она бросила на него суровый взгляд за вопиющее нарушение этикета.
К Рэчел наконец вернулся голос.
— Не беспокойся, Лизль, — ответила она, собравшись с мыслями и отходя от окна. — Я приму мистера Деверо.
Дрожащей рукой она поставила стакан на маленький мраморный столик.
— Но, мисс Рэчел… — начала было Лизль.
Рэчел прекрасно понимала, что хочет сказать их домоправительница. Она была дома без старших, наедине с мужчиной. Более того, с мужчиной, пользовавшимся репутацией распутника, — вещь абсолютно недопустимая.
Соображения приличий — Рэчел сознавала это — требовали, чтобы она отказала ему, дала ясно понять, что сегодня не принимает. Но с не меньшей ясностью она сознавала, что не в силах отказать Мэтью — ни сейчас, ни когда бы то ни было.
— Я хочу только поговорить с мадемуазель Галлагер об одном важном деле, — настаивал Мэтью, снимая свою кремовую фетровую шляпу с низкой тульей и широкими полями и аккуратно опуская ее на стопку книг, громоздившуюся на ближайшем столике.
Лизль по-прежнему маячила в дверях, ожидая указаний хозяйки.
— Я выслушаю то, что мистер Деверо хочет мне сказать, Лизль, — решительно сказала Рэчел, усаживаясь в одно из удобных мягких кресел и складывая руки на коленях в попытке скрыть их предательскую дрожь — свидетельство нервозности, охватившей ее с появлением Мэтью. Он заполнял собой, казалось, все пространство комнаты и почему-то напомнил ей большого гладкого черного кота. И он заставлял ее нервничать.
Посмотрев на нее внимательным, понимающим взглядом, Лизль кивнула.
— Я буду поблизости, на случай, если понадоблюсь вам, мисс Рэчел, — объявила она и еще раз неодобрительно сверкнула глазами в направлении Мэтью. После этого сообщения она прикрыла за собой дверь и, наконец, оставила их вдвоем.
— Я должен был вас увидеть, — сказал он.
Рэчел подняла голову и посмотрела на него. Он находился всего в нескольких шагах от нее.
Кремовый сюртук и такие же брюки прекрасно сидели на его стройной фигуре. Бронзового цвета шелковый жилет и такой же галстук дополняли его костюм. Глаза Рэчел остановились на булавке для галстука, украшенной топазом, таким же как тот, что он носил на пальце. Она уставилась на нее, найдя, что это безопаснее, чем глядеть ему в глаза.
Мэтью был, однако, иного мнения.
— Посмотрите на меня, — мягко приказал он своим глубоким, медлительным голосом.
Не будучи в состоянии противиться этому нежному, но требовательному тону, Рэчел подняла глаза.
— Вот так уже лучше, — усмехнулся он. — Я хочу объясниться с вами по поводу сегодняшней встречи, по поводу того, что я как будто не узнал вас.
— В этом нет нужды, — прервала его Рэчел. — Я думаю, что знаю о мадемуазель дю Лак все, что мне требуется знать.
Если он и был удивлен тем, что Рэчел известно имя его любовницы, то виду не подал.
— А я, — сказал он, — думаю, что не знаете.
— Я знаю, что она… что вы… — Голос Рэчел дрогнул, и, осознав, насколько щекотливую тему они затронули, она залилась ярким румянцем.
Мэтью, редко придававший значение тому, что подумают о его поведении, и почти никогда не отдававший другим отчета о своих поступках, вдруг обнаружил, что испытывает потребность объясниться с Рэчел. Сказать, что все увиденное ею не имеет значения для их отношений. Он сам искренне верил в это. Но как объяснить невинной девушке из хорошей семьи, что связывает его с мадемуазель дю Лак?
— Вы отрицаете, что она ваша любовница? — собравшись с духом, напрямик спросила Рэчел.
Мэтью приблизился к девушке и сел в кресло напротив.
— Нет, этого я не могу отрицать, — честно признался он, на мгновение опустив глаза на зеленый с золотом ковер, а затем решительно подняв их на Рэчел. — Отрицать это — значило бы оскорбить и вас, и Доминику.
— Доминика, — повторила Рэчел. — Ее так зовут?
— Да, — подтвердил он. — Она сводная сестра нашей экономки.
Глаза Рэчел изумленно расширились.
— Анжелики?
— Да.
Рэчел откинулась на спинку кресла. Затем, констатируя факт, произнесла:
— Мадемуазель дю Лак очень красива. — И с некоторой горечью добавила: — И очень молода.
— Доминике двадцать три года.
— Я думала, она моложе, — пробормотала удивленная Рэчел.
Доминика выглядела так, словно только что закончила школу. «Интересно, — подумала Рэчел, — сколько же времени эта женщина была подружкой Мэтью?»
— Насколько моложе? — спросил Мэтью, пожирая ее пронизывающим, жадным взглядом. — Вы думали, она ваша ровесница?
Тон Рэчел стал жестким.
— Мне восемнадцать, — сдержанно сообщила она.
— Так это вы, а не она, очень молоды, мисс Галлагер, — заметил Мэтью.
— Но не настолько, чтобы не знать о некоторых здешних обычаях, — подчеркнула Рэчел. — О том, что мужчины здесь покупают цветных женщин для удовлетворения своих потребностей. Я недавно в вашей стране, но кое-что из того, что я успела услышать и увидеть, приехав сюда, заставляет меня негодовать и страдать.
Теперь жестко заговорил Мэтью:
— Я не покупал Доминику, Рэчел. Она стала моей по доброй воле.
— Какая добрая воля может быть у рабыни?
Торговля людьми, процветавшая в Луизиане, — Рэчел уже не раз имела случай наблюдать это — вызывала у девушки отвращение. Ничто не смогло бы заставить ее смириться с таким порядком.
— Они с Анжеликой не рабыни, Рэчел, — спокойно возразил Мэтью. — Они свободные цветные женщины. Так же, как и ваша Лизль, я полагаю? — уточнил он, приподняв черную бровь.
— Да, она свободная, — подтвердила Рэчел.
— Вот и они такие. Свободны в своем выборе.
— Так это был ее выбор — стать вашей любовницей?
— Да, — откровенно признал Мэтью, — это… — В отчаянии он пробормотал невнятное ругательство по-французски. — Ну как вам это объяснить? — воскликнул он, теряя терпение.
Оглушительный удар грома заставил задрожать французские окна, и дождь забарабанил еще сильнее.
Мэтью пристально смотрел на сидевшую перед ним девушку. Традиция находить себе любовниц среди красоток смешанной расы существовала у креольских мужчин с незапамятных времен, но мог ли он поведать о ней этому невинному созданию? Он мог просто сказать, что так здесь поступали и поступают, но понимал, что Рэчел этого будет мало. Ей нужна вся правда.
Девушка казалась спокойной, но ее мысли и чувства были в полном беспорядке.
— Давным-давно, — начал Мэтью, — здесь, в Новом Орлеане, утвердился обычай, согласно которому молодые люди выбирают себе подружек в среде женщин, заранее к этому готовых. Женщин, должен я добавить, которых с самого детства приучают нравиться и угождать мужчинам. Это не значит, разумеется, что такие женщины готовы расточать свои ласки кому угодно. От мужчины, вступающего в подобную связь, требуется приличное происхождение и определенный уровень дохода. Он должен нести ответственность за женщину, дать ей уверенность в том, что готов защитить ее и обеспечить будущее — как ее самой, так и детей, которые могут родиться от их союза.
Раньше, когда мой отец был еще юношей, даже устраивались так называемые «Квартеронские балы», где молодые люди могли найти себе девушку. И как правило, этими р1асйеs[10] становились квартеронки[11], которых их собственные матери воспитали и подготовили именно для такой жизни.
— Их собственные матери участвовали в подобных сделках?
Мэтью натянуто улыбнулся:
— Разумеется. Их самих вполне устраивала такая жизнь, так почему бы им не желать того же своим дочерям?
— А брак? Уважение?
Мэтью пожал плечами:
— Такого рода соглашения не подразумевают брака.
— И исключений не бывает?
— Я знал лишь одного мужчину, женившегося на своей femme de couleur[12], — спокойно сказал Мэтью. — Здесь их не принимали в обществе и в конце концов они уехали, отправились во Францию и обосновались там.
При его словах лицо Рэчел просветлело.
— Он должен был очень любить ее, чтобы покинуть ради нее родину и весь свой мир.
— Так оно и было, — подтвердил Мэтью.
— Вы были знакомы с ним? — что-то в его тоне подстегнуло любопытство Рэчел.
— Это мой дядя Этьен, младший брат отца.
Его откровенность удивила и обрадовала Рэчел.
— А там они приняты в обществе?
— Да, и их дети удачно женились и вышли замуж, так что у дяди Этьена и тети Жанетт теперь множество замечательных внуков. Успокойтесь, Рэчел, — продолжал Мэтью. — В имении Бель-Шансон нет рабов.
— Правда? — спросила она с сомнением и голосе.
— Даю вам слово, слово Деверо, — заверил он.
— Когда папа взял меня о собой на вашу плантацию, я видела там множество чернокожих — как в доме, так и на полях.
— Это верно, — согласился он. — На нашей плантации много работников. Помимо сахарного тростника мы выращиваем кедры, орехи, фруктовые деревья, разводим лошадей. Все это требует рабочих рук, иначе плантация перестанет приносить доход.
— И они не рабы?
— Часть из них — бывшие рабы. Многих живущих у нас чернокожих мой отец купил на новоорлеанских аукционах.
Рэчел вздрогнула, пытаясь представить себе, как это, должно быть, больно и унизительно — чувствовать себя чужой собственностью, вещью, которую продают и покупают по чьей-то прихоти.
— Но теперь они свободны?
Мэтью кивнул.
— С того самого дня, когда отец женился на моей матери, — пояснил он. — Я говорил вам, что мама родом из Филадельфии, помните? Так вот, сама мысль о владении живой собственностью претила ей, и она согласилась принять предложение моего отца лишь при условии, что он освободит своих рабов.
— О, как замечательно! — воскликнула Рэчел. — Значит, он очень любил ее, раз совершил ради нее подобный поступок, а ваша мама не побоялась рискнуть собственным счастьем, отстаивая свои принципы.
— Oui[13], отец действительно любил маму очень сильно. И за это, — подчеркнул Мэтью, — его весьма порицали друзья, которые просто не могли понять, как он может так поддаваться ее влиянию. Это шло вразрез с устоями общества, воспитавшего его.
— Тогда я вдвойне восхищаюсь вашим отцом — за его мужество, — улыбнулась Рэчел. — Я хорошо знаю, какой смелости порой требует любовь. Мои родители многое принесли в жертву, чтобы быть вместе и даже покинули родину, не желая больше жить среди людей, взирающих на них с осуждением.
— Стало быть, у нас с вами много общего, — сказал Мэтью, протянув руку и накрывая широкой ладонью ее маленькую ручку. Белоснежная кожа Рэчел сильнее оттенила его бронзовый загар.
Раздался новый удар грома и, выдернув руку, Рэчел поднялась и снова подошла к французскому окну. Повернув медную ручку, она открыла его и вдохнула влажный воздух, глядя, как струи дождя колотят по камням внутреннего дворика.
Мэтью поднялся вслед за ней и встал у нее за спиной. Несмотря на ее широкий кринолин, он почти что прижимался к ней, так, что Рэчел ощущала тепло его тела. Это тепло, казалось, обволакивает ее.
Осторожно, слегка касаясь шелка ее блузки, пальцы Мэтью скользнули по плечу Рэчел, по ее локтю и, наконец, достигли ее руки. Он поднес эту трепещущую ручку ко рту и нежно коснулся ее губами.
Рэчел вздрогнула, по ее телу побежали мурашки. Никогда еще никто не прикасался к ней так интимно-ласково. А это прикосновение было легким и нежным, словно перышко скользнуло по ее коже.
— Рэчел, — прошептал он ей на ухо, поворачивая ее лицом к себе.
Он наклонил голову и захватил ее рот своими губами, сначала нежно, словно не желая пугать ее. Не встретив сопротивления, он пошел дальше, раздвигая ее губы и углубляя поцелуй, в то время, как его руки обвились вокруг нее, все теснее прижимая девушку к его возбужденному телу.
Рэчел почувствовала, что в ней разгорается какое-то бурное пламя и заставляет ее голову кружиться от наслаждения. Глаза ее закрылись, и она полностью отдалась переполняющим ее и доселе незнакомым ощущениям. Ничего подобного она еще не испытывала, и губы Мэтью творили с ней странные вещи: окружающий ее реальный мир куда-то отодвинулся, и она парила в бесконечном пространстве.
В стремлении прижать его еще ближе ее руки двигались по его широкой спине, пальцы перебирали материю его сюртука. Затем она обхватила одной рукой его затылок, запустив пальцы в блестящие черные волосы. Они оказались густыми и шелковистыми.
Мэтью оторвался от губ Рэчел и принялся покрывать нежными поцелуями ее шею, которую расстегнутые пуговицы блузки оставили открытой. Одной рукой он обвил ее талию, второй поддерживал ее затылок, так что его ладонь исчезла в волнах ее длинных пышных локонов.
— Oh, ma belle[14], — выдохнул он ей на ухо, его хриплый шепот напоминал удовлетворенное мурлыканье сытого кота.
— Tu es charmante, ravissante[15], — продолжал он нашептывать, перейдя на язык своих предков. — Je te dйsire, ma bien-aimйe[16].
Вдруг Рэчел вынырнула из тумана, в который погрузили ее ласки Мэтью. При звуке французских слов, произнесенных этим низким, завораживающим голосом, ее сердце словно сжала ледяная рука. Не эти ли самые слова он нашептывал по ночам своей любовнице, Доминике?
Взволнованная, она уперлась руками в его мощную грудь, стремясь высвободиться из его объятий и одновременно негодуя на самое себя. Что с ней приключилось? И что он теперь о ней думает?
Почувствовав ее внезапное сопротивление, Мэтью выпустил ее из своих объятий.
— Что случилось, ma belle? — его голос звучал по-прежнему хрипло.
Сердце Рэчел колотилось, дыхание прерывалось, но она изо всех сил старалась овладеть собой.
— Говорите, пожалуйста, по-английски, — потребовала она, но голос ее слегка дрожал. —
Или вы, быть может, путаете меня со своей belle amie[17]?
Она отошла от него и снова уселась в свое кресло, желая, чтобы между ними оставалось некоторое расстояние.
Вновь обретя способность дышать спокойно, Мэтью ответил:
— Ни в коем случае, cherie.
Он закрыл окно и последовал за Рэчел.
— Вы давно содер… вы давно с ней? — Рэчел все еще трепетала от его колдовских, пьянящих поцелуев. Они подействовали на нее подобно глотку обжигающего отцовского виски, против ее воли ударявшего ей в голову.
— С тех пор, как ей минуло семнадцать.
Кровь бросилась в лицо Рэчел. «Шесть лет, — подумала она. — Мэтью уже шесть лет с ней!»
Эта мысль так ошеломила ее, что она лишилась дара речи.
— Вы ничего больше не хотите мне сказать? — допытывался Мэтью.
Рэчел подняла на него взгляд.
— А что я могу сказать? — беспомощно спросила она. — Я не должна вмешиваться не в свое дело.
— Нет, — возразил Мэтью. — Вы не правы, Рэчел.
— У вас есть… — тут она замолчала, переводя дыхание, — у нее есть дети?
Про себя она молила небо о том, чтобы ответ оказался отрицательным.
— Детей нет, — коротко ответил Мэтью.
Рэчел вздохнула с облегчением:
— Вы любите ее?
Она страшилась ответа, но чувствовала, что должна знать правду. Особенно теперь, когда поцелуи Мэтью продолжают пылать на ее коже. Неужели ее сердце могло так ошибиться, приняв его за мужчину, предназначенного ей судьбой? За ее единственную и вечную любовь?
Несколько мгновений Мэтью взвешивал свой ответ.
— И да, и нет.
Лицо Рэчел выразило изумление.
— Что это значит? — пробормотала она.
— Это значит, что я люблю Доминику, забочусь о ней, — пояснил он. — Она была мне добрым другом, участливой наперсницей.
Мэтью подошел вплотную к креслу, в котором сидела Рэчел, и опустился на одно колено.
— И это значит, — продолжил он, — что я в нее не влюблен. — Так же, — завершил он свои объяснения, — как и она в меня.
— Вы уверены?
— Абсолютно, — ответил Мэтью.
Гроза за окном начала стихать, порывы ветра стали слабее, и шум дождя тоже изменился: он уже не обрушивался на землю с грохотом, а барабанил тихонько и ритмично. Ярость небес улеглась, и воздух вновь становился густым и жарким.
Несколько секунд прошло в молчании, а потом Мэтью снова заговорил.
— Я порву с Доминикой, — пообещал он.
Рэчел не поверила своим ушам.
— Порвете?
Он кивнул.
— Почему?
В ожидании ответа сердце ее готово было выпрыгнуть из груди.
— Потому что я должен это сделать.
Мэтью поднялся и отошел от нее, на мгновение повернувшись к ней спиной. Затем он снова взглянул на нее.
— Пожалуй, я понял это, как только увидел вас, — сознался он, и что-то жарко полыхнуло в глубине его голубых глаз.
Даже находясь в другом конце библиотеки, Рэчел почувствовала, что этот взгляд прожигает ее насквозь. Его намерение расстаться ради нее с той, другой женщиной было для Рэчел дороже всех сокровищ мира. Осознав, насколько глубока ее любовь к Мэтью, Рэчел поняла и то, как она ошибалась, говоря с матерью, — делить его с другой женщиной было так же невозможно, как перестать дышать. Рэчел желала владеть им целиком и ни за что не согласилась бы на меньшее.
— Вы мне верите? — спросил он.
Она улыбнулась:
— Я верю всему, что вы говорите мне, Мэтью.
И это действительно было так. Что бы ни сказал ей Мэтью, она поверит. Она сама не знала, что заставляет ее доверять ему, его обещаниям столь безоглядно. Но это было именно так.
— Так вы будете у нас на обеде вместе с вашими родителями? Моя мама очень ждет этого.
— Я тоже, — ответила Рэчел.
— Кажется, мама хочет попросить вас кое о чем, — добавил он. — И я надеюсь, что вы не откажете ей, потому что ваше согласие даст нам возможность видеться чаще.
Он поклонился и взялся за шляпу.
— Ведь вы хотели бы этого, не правда ли, Рэчел?
«Хотела бы? — подумала Рэчел. — Клянусь Святым Патриком, я жажду этого. Мечтаю об этом».
— Я думаю, я смогу выполнить ее просьбу, — произнесла она вслух со всем возможным спокойствием.
— Можно мне навестить вас завтра?
Как будто она могла отказать ему!
— Я буду ждать вас.
Мэтью надел шляпу и направился к двери. Дойдя до нее, он обернулся и взглянул на Рэчел, неподвижно сидевшую на прежнем месте. Он пересек комнату и, подойдя к ее креслу, обитому яблочно-зеленым бархатом, обхватил девушку за плечи, рывком поставил на ноги и поцеловал.
Снова упав в кресло, Рэчел машинально прижала ладонь ко рту, все еще хранившему тепло его губ.
Так и застала ее Лизль, спустя несколько минут появившаяся в комнате.
— Мисс Рэчел, — окликнула она, — все в порядке?
Рэчел глубоко вздохнула и поднялась с кресла.
— Да, конечно.
Чтобы занять чем-то свои дрожащие руки, она подошла к полке с книгами и сняла с нее томик сонетов Шекспира в кожаном переплете.
— Все в полном порядке.
Лизль заметила и румянец на щеках Рэчел, и блеск в глазах, и мечтательное выражение лица и сделала отсюда вполне логичное заключение, что юная ирландка не осталась равнодушной к обаянию мсье Деверо.
— Я, пожалуй, пойду переоденусь перед ужином, — сказала Рэчел, держа в одной руке книгу. — Родители не вернулись?
— Нет, мисс Рэчел.
— Им, конечно же, пришлось где-то пережидать дождь, и скоро они будут дома, — сказала Рэчел и поинтересовалась: — А что вы сегодня приготовили?
— Любимое блюдо вашего папы — цыпленка с яблоками в тесте. А на сладкое мой ореховый торт.
— Боюсь, мне придется распустить корсет, прежде чем садиться за стол, — засмеялась Рэчел, и тут же серьезно сказала: — Лизль, я хочу спросить вас кое о чем, если можно.
— Конечно, мисс Рэчел, спрашивайте обо всем, что вас интересует.
— Вы родились здесь, в Новом Орлеане верно?
— Oui, мисс Рэчел, это так.
— Тогда вам должен быть известен креольский обычай со… — Рэчел запнулась, — содержать женщин?
Лизль взглянула на нее с любопытством:
— Почему вы спрашиваете, мисс Рэчел?
— Как вы думаете, некоторые из этих женщин влюбляются в своих… ммм… покровителей? — задала Рэчел встречный вопрос.
Экономка пожала плечами:
— Полагаю, что такое вполне возможно.
— О! — воскликнула Рэчел.
— Для некоторых это просто деловое предприятие, обеспечение собственного будущего. Вопрос выгоды, и ничего больше, — ответила Лизль. — А есть и другие, нескольких я знала, для них это affaire d'amour[18]. Они любят мужчин, с которыми живут.
— Я понимаю.
Рэчел бросила задумчивый взгляд на экономку. Лизль была привлекательной женщиной с янтарной кожей и волосами.
— Вас интересует, мисс Рэчел, получала ли я подобные предложения от креольских джентльменов, правда ведь?
Рэчел покраснела:
— Я не хочу быть назойливой, Лизль.
Лизль пожала плечами:
— Я охотно расскажу вам все. Oui, один красивый джентльмен приходил к моей матери, желая сделать меня своей belle atie. Он был близким другом моего отца и владел небольшой плантацией неподалеку от Нового Орлеана. Прими я его предложение, жизнь моя была бы совершенно беззаботной.
— Но вы отказались?
— Oui, — ответила Лизль. — Человек, владевший моей grand-mйre[19], сделал ее своей любовницей без ее согласия. Мама с четырнадцати лет была подружкой отца, но он не освободил ее. Она так и умерла рабыней. Она сумела только умолить его освободить меня под угрозой покончить с собой. — Я свободная женщина, мисс Рэчел, — с достоинством заявила Лизль. — Я выбрала собственный путь. И он устраивает меня больше, нежели участь чьей-то любовницы, какой бы обеспеченной или даже роскошной она ни была. Подобная участь снова превратила бы меня в рабыню. А я не стану ею ни за что, — твердо заключила она.
Они обменялись взглядами, и Рэчел почувствовала восхищение перед мужеством и благородством их экономки.
Лизль улыбнулась:
— Пойду-ка я на кухню присмотреть за ужином, мисс Рэчел.
— Я вам очень признательна за откровенность, Лизль, — сказала Рэчел. — И вы можете быть уверены, что все, о чем мы говорили, останется между нами.
— Я знаю, — просто ответила экономка.
Позднее, лежа на диване у себя в комнате в ожидании ужина, Рэчел обдумывала услышанное. Вероятность того, что Доминика все-таки любит Мэтью, особенно занимала ее мысли.
Судьба этой женщины волновала ее. Она лучше других знала, как легко потерять голову из-за Мэтью Деверо. Сама мысль о том, чтобы расстаться с ним, сжимала ее сердце такой болью, о существовании которой она прежде даже не подозревала.
Рэчел взбила одну из пуховых подушек и подсунула ее под себя. Как все сложно! Она вовсе не желала причинять страдания другой женщине ради того, чтобы самой наслаждаться любовью. Но она была не в силах заставить себя отказаться от стремления завладеть им целиком, от уверенности в том, что они с Мэтью предназначены друг для друга.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
«Время течет медленно, и, каждый раз закрывая глаза, я чувствую его волшебный поцелуй на своих губах.
Прикосновение его губ живет в моей памяти, словно повторяющийся сон, который с каждым разом становится все живее и отчетливее. Я кажусь себе принцессой из старинной сказки, спавшей в заколдованном замке, пока поцелуй Мэтью не вернул меня в окружающий мир».
Рэчел перечитала строки, написанные ею в дневнике несколькими часами раньше, и смущенно усмехнулась. «Действительно, принцесса из старинной сказки», — подумала она, задумчиво улыбаясь. Ей представилось, что платье, лежащее на спинке кресла, вот-вот превратит ее в царицу бала. Или, по крайней мере, в царицу званого обеда у Деверо.
Прикосновение его губ живет в моей памяти, словно повторяющийся сон, который с каждым разом становится все живее и отчетливее. Я кажусь себе принцессой из старинной сказки, спавшей в заколдованном замке, пока поцелуй Мэтью не вернул меня в окружающий мир».
Рэчел перечитала строки, написанные ею в дневнике несколькими часами раньше, и смущенно усмехнулась. «Действительно, принцесса из старинной сказки», — подумала она, задумчиво улыбаясь. Ей представилось, что платье, лежащее на спинке кресла, вот-вот превратит ее в царицу бала. Или, по крайней мере, в царицу званого обеда у Деверо.