Онемев, она смотрела, как он надел штаны, застегнул их, потом поднял ботинки и пояс с оружием и вышел из комнаты, хлопнув дверью. Реакция наступила, когда она услышала, как хлопнула дальняя дверь: Уитни заплакала, закрыв лицо руками. Почему она не послушалась предупреждений Теджаса?
Вот бы Натан повеселился, узнав, какую глубокую рану нанес ей, жалобно подумала Уитни. Натан, с его холодными руками и безжалостным ртом, постоянно оскорблял ее и заставлял чувствовать себя неполноценной, пока она не нашла против него оружие. Натан язвительно называл это водами забвения. Ее Лета, река забвения из греческой мифологии, одна из пяти рек, окружающих подземное царство теней Гадес. Но никогда она не чувствовала такой боли, такого отчаяния, как сейчас, когда Каттер отверг предложенную ему душу и тело.
Впервые за долгое время, хоть Каттер никогда бы в этом не признался он почувствовал острый укол боли, может, и не такой сильный, как у Уитни. Он рассуждал абстрактно — кто был этот мужчина и как это случилось.
Он видел ее с молодым лейтенантом, слышал, как она называла его Эндрю, заметил, что юноша смотрит на нее с обожанием. Именно Каттер приказал индейцу ударить лейтенанта, чтобы тот потерял сознание — в тот момент ему было невыносимо видеть их вместе. Потом он, конечно, подумал, что она — невинная кокетка и не понимает, что делает, когда дразнит мужчину. Теперь он узнал, что это не так, и его разъярило, что она так легко его провела.
Он сжал губы. Все это время внешне он сохранял выдержку, хотя на самом деле ему хотелось повалить ее, наброситься, взять, прижаться к ней всем телом, пока не вытеснит ее из своей головы, а потом уйти не оглядываясь, как он всегда это делает. Но каким-то образом мисс Джей Уитни Брэдфорд удалось пробраться ему под кожу, она беспокоила его постоянно, он то и дело, даже во сне, вспоминал ее, вспоминал ощущение нежной кожи под своими ладонями.
Чертыхнувшись, Каттер схватил кувшин бренди, который Теджас держал в кабинете, и плеснул янтарную жидкость в бокал.
Стоя в дверях, Теджас увидел, как Каттер допил бокал и наливает себе еще.
Теджас вошел и плотно притворил дверь. На столе стояла маленькая лампа, он подошел и подкрутил фитилек, чтобы стало светлее.
— Надеюсь, ты не причинил ей вреда, — отрывисто сказал он и нахмурился, когда Каттер хрипло засмеялся.
— Ей? Вреда? Нет, Теджас, думаю, это невозможно. Наша маленькая заложница — очень жизнерадостная особа.
— А, она не стала плясать под твою дудку? А ты уверен, что этого хочешь?
Каттер со стуком поставил пустой бокал на стол.
— Теджас, у меня нет настроения выслушивать сентенции, как плохо мы с ней обращаемся. Я это уже слышал.
— Да, и услышишь еще раз. — Теджас тоже разозлился, его черные глаза холодно блеснули. — Мы с тобой долго были друзьями…
— Верно, и потому не заходи слишком далеко.
— ..так что окажи любезность, хоть раз выслушай меня. — Не спуская глаз с вежливого лица Каттера, он сказал:
— Она не та женщина, которую можно взять бездумно. Даже при том, что внешне она владеет собой, ее душа уязвлена. Грубым обращением ты ее сломаешь. Я думаю, амиго, что в прошлом ее кто-то сильно обидел. Если ты хорошо к ней относишься, ты не сделаешь того же.
— Старательно изучил вопрос, да? — вежливо отозвался Каттер.
Теджас пожал плечами.
— Я видел, что вы оба захвачены чем-то таким, чего прежде у тебя не было. И думаю, что ты просто не осмеливаешься разобраться в собственных мотивах.
Каттер молча дослушал до конца, сохраняя ласковый взгляд. Нависла гнетущая тишина. Потом ее прорезал голос Каттера, твердый, как сталь:
— Я буду об этом помнить.
Теджаса охватило такое раздражение, что он сам удивился — никогда еще друг так не злил его, а они проскакали вместе тысячи миль.
— Я не одобряю того, что происходит под крышей моего дома, — сказал он и окаменел, когда Каттер тихо произнес:
— Я уеду, как только наступит утро.
— А Уитни?
— Она моя пленница. Она поедет со мной.
Каттер развернулся и вышел. Теджас смотрел ему вслед, не зная, стоит ли что-либо говорить. Их дружба дала трещину, и он не знал, станут ли они когда-нибудь вновь близкими людьми.
Уитни не понимала, почему ее вытащили из теплой постели в такую рань и приказали одеться, поскольку они уезжают.
— Куда мы едем? — сонно пробормотала она, не в силах взглянуть на Каттера, но ощущая его злость.
Он не ответил, просто потащил ее за собой, перед домом стояли две оседланные лошади. Там была Тереза, смотрела круглыми глазами, и Теджас стоял с несчастным видом. Почувствовав их напряженность, Уитни вдруг поняла, что ее не освобождают и что Теджасу это не нравится.
Вырвавшись от Каттера, Уитни кинулась к Теджасу — взлетели распущенные волосы, — но она успела сделать только несколько шагов; Каттер ее поймал, потащил за собой и одним махом закинул на лошадь. Она вскрикнула, и он больно сжал ей руку.
— Не начинай все снова, а то я заставлю тебя действительно кричать, — сказал он с такой злобой, что она мгновенно замолчала.
— Ну и ну! — тихо сказал Теджас, но как только сделал шаг вперед, Каттер — немыслимо! — навел на него ружье.
— Не вынуждай меня, дружище. Не знаю, что она с тобой сделала, и не собираюсь выяснять. Стой на месте; я прослежу, чтобы через день она вернулась к папочке.
— Почему не сейчас?
— Скажем, мне нужны дополнительные гарантии, и она мне их даст, — сказал Каттер, взлетел на лошадь и развернул ее, ведя за собой лошадь Уитни.
Никто не сказал слов прощания, Каттер не оглянулся, но Теджас надолго запомнил лицо Уитни, ее затуманенные страхом глаза, когда она оглянулась в утренней тишине.
Глава 11
Вот бы Натан повеселился, узнав, какую глубокую рану нанес ей, жалобно подумала Уитни. Натан, с его холодными руками и безжалостным ртом, постоянно оскорблял ее и заставлял чувствовать себя неполноценной, пока она не нашла против него оружие. Натан язвительно называл это водами забвения. Ее Лета, река забвения из греческой мифологии, одна из пяти рек, окружающих подземное царство теней Гадес. Но никогда она не чувствовала такой боли, такого отчаяния, как сейчас, когда Каттер отверг предложенную ему душу и тело.
Впервые за долгое время, хоть Каттер никогда бы в этом не признался он почувствовал острый укол боли, может, и не такой сильный, как у Уитни. Он рассуждал абстрактно — кто был этот мужчина и как это случилось.
Он видел ее с молодым лейтенантом, слышал, как она называла его Эндрю, заметил, что юноша смотрит на нее с обожанием. Именно Каттер приказал индейцу ударить лейтенанта, чтобы тот потерял сознание — в тот момент ему было невыносимо видеть их вместе. Потом он, конечно, подумал, что она — невинная кокетка и не понимает, что делает, когда дразнит мужчину. Теперь он узнал, что это не так, и его разъярило, что она так легко его провела.
Он сжал губы. Все это время внешне он сохранял выдержку, хотя на самом деле ему хотелось повалить ее, наброситься, взять, прижаться к ней всем телом, пока не вытеснит ее из своей головы, а потом уйти не оглядываясь, как он всегда это делает. Но каким-то образом мисс Джей Уитни Брэдфорд удалось пробраться ему под кожу, она беспокоила его постоянно, он то и дело, даже во сне, вспоминал ее, вспоминал ощущение нежной кожи под своими ладонями.
Чертыхнувшись, Каттер схватил кувшин бренди, который Теджас держал в кабинете, и плеснул янтарную жидкость в бокал.
Стоя в дверях, Теджас увидел, как Каттер допил бокал и наливает себе еще.
Теджас вошел и плотно притворил дверь. На столе стояла маленькая лампа, он подошел и подкрутил фитилек, чтобы стало светлее.
— Надеюсь, ты не причинил ей вреда, — отрывисто сказал он и нахмурился, когда Каттер хрипло засмеялся.
— Ей? Вреда? Нет, Теджас, думаю, это невозможно. Наша маленькая заложница — очень жизнерадостная особа.
— А, она не стала плясать под твою дудку? А ты уверен, что этого хочешь?
Каттер со стуком поставил пустой бокал на стол.
— Теджас, у меня нет настроения выслушивать сентенции, как плохо мы с ней обращаемся. Я это уже слышал.
— Да, и услышишь еще раз. — Теджас тоже разозлился, его черные глаза холодно блеснули. — Мы с тобой долго были друзьями…
— Верно, и потому не заходи слишком далеко.
— ..так что окажи любезность, хоть раз выслушай меня. — Не спуская глаз с вежливого лица Каттера, он сказал:
— Она не та женщина, которую можно взять бездумно. Даже при том, что внешне она владеет собой, ее душа уязвлена. Грубым обращением ты ее сломаешь. Я думаю, амиго, что в прошлом ее кто-то сильно обидел. Если ты хорошо к ней относишься, ты не сделаешь того же.
— Старательно изучил вопрос, да? — вежливо отозвался Каттер.
Теджас пожал плечами.
— Я видел, что вы оба захвачены чем-то таким, чего прежде у тебя не было. И думаю, что ты просто не осмеливаешься разобраться в собственных мотивах.
Каттер молча дослушал до конца, сохраняя ласковый взгляд. Нависла гнетущая тишина. Потом ее прорезал голос Каттера, твердый, как сталь:
— Я буду об этом помнить.
Теджаса охватило такое раздражение, что он сам удивился — никогда еще друг так не злил его, а они проскакали вместе тысячи миль.
— Я не одобряю того, что происходит под крышей моего дома, — сказал он и окаменел, когда Каттер тихо произнес:
— Я уеду, как только наступит утро.
— А Уитни?
— Она моя пленница. Она поедет со мной.
Каттер развернулся и вышел. Теджас смотрел ему вслед, не зная, стоит ли что-либо говорить. Их дружба дала трещину, и он не знал, станут ли они когда-нибудь вновь близкими людьми.
Уитни не понимала, почему ее вытащили из теплой постели в такую рань и приказали одеться, поскольку они уезжают.
— Куда мы едем? — сонно пробормотала она, не в силах взглянуть на Каттера, но ощущая его злость.
Он не ответил, просто потащил ее за собой, перед домом стояли две оседланные лошади. Там была Тереза, смотрела круглыми глазами, и Теджас стоял с несчастным видом. Почувствовав их напряженность, Уитни вдруг поняла, что ее не освобождают и что Теджасу это не нравится.
Вырвавшись от Каттера, Уитни кинулась к Теджасу — взлетели распущенные волосы, — но она успела сделать только несколько шагов; Каттер ее поймал, потащил за собой и одним махом закинул на лошадь. Она вскрикнула, и он больно сжал ей руку.
— Не начинай все снова, а то я заставлю тебя действительно кричать, — сказал он с такой злобой, что она мгновенно замолчала.
— Ну и ну! — тихо сказал Теджас, но как только сделал шаг вперед, Каттер — немыслимо! — навел на него ружье.
— Не вынуждай меня, дружище. Не знаю, что она с тобой сделала, и не собираюсь выяснять. Стой на месте; я прослежу, чтобы через день она вернулась к папочке.
— Почему не сейчас?
— Скажем, мне нужны дополнительные гарантии, и она мне их даст, — сказал Каттер, взлетел на лошадь и развернул ее, ведя за собой лошадь Уитни.
Никто не сказал слов прощания, Каттер не оглянулся, но Теджас надолго запомнил лицо Уитни, ее затуманенные страхом глаза, когда она оглянулась в утренней тишине.
Глава 11
Солнце, горячее и пронизывающее, высосало всю жизнь из ее тела. Уитни сдерживалась, не задавала вопросов и только изо всех сил цеплялась за гриву лошади.
Каттер ехал быстро, видимо, знал, куда едет; ей пейзаж казался однородным, ничто не указывало направление, кроме солнца.
Когда они проезжали через заросли кактусов, Уитни спросила, где они находятся, и Каттер ехидно посмотрел на нее:
— Замышляешь побег?
— Какая мне от этого польза?
— Никакой.
— Я только интересуюсь, в какой мы стране — в Соединенных Штатах или меня уже затащили в Мексику или Перу!
Он буркнул:
— Ты все еще в Аризоне. Это кактусы сагуаро.
— И зачем они нужны?
Слабая улыбка тронула уголки его губ.
— Из них делают бочки, трубы, испанские безделушки — множество возможностей.
— Очаровательно.
— Неужели?
На этот раз короткая улыбка была враждебной. Но позже он показал Уитни, как доставать воду из круглых трубчатых растений, срезая верхушку — работа не для слабонервных, — она заинтересовалась; внутри оказался мелкий резервуар с живительной влагой. Вот что интересовало лейтенанта Уэста: как апачи выживают в бесплодной пустыне. Оказалось, не так уж она бесплодна. Небольшие цветки, распускающиеся на юкке, можно срезать и испечь, на вкус они сладкие. На колючих мескитовых деревьях висят бобы, съедобные, хоть и невкусные.
Она обнаружила, что даже гремучая змея может быть источником пропитания, хотя решительно отказалась ее попробовать и ела вяленое мясо и сухие лепешки, которые терпеть не могла.
Они поднимались в горы все выше и выше, воздух стал разреженный и холодный, и Уитни озябла. Каттер сунул ей колючее пестрое пончо, одарил коротким взглядом и отметил, что она только и делает, что ноет.
Она в упор посмотрела на него:
— В пустыне было жарко, здесь холодно. Если бы ты имел какие-то органы чувств, ты бы это понял.
— Поплачься, поплачься. — Каттер тронул уздечку, и они продолжили путь над пропастью по узкому карнизу скалы.
Уитни боялась смотреть вниз. Одной рукой она держалась за гриву лошади, другой вцепилась в луку седла и радовалась тому, что Каттер слишком погружен в себя, чтобы уделять ей внимание. Они были в пути уже три дня, три долгих дня непрерывного движения, и к ночи она уставала так, что падала на твердое одеяло и мгновенно засыпала. Каттер, как и раньше, спал рядом, но заворачивался в отдельное одеяло и не прикасался к ней. А еще на ночь он привязывал ее на длинную веревку, как будто боялся, что она может попытаться сбежать.
«Куда мне бежать?» — с горечью подумала она, но ничего не сказала. Пусть считает, что она замышляет мятеж. Это будет держать его в напряжении.
Они совсем не разговаривали, только обменивались необходимыми фразами, а иногда шпыняли друг друга едкими замечаниями. Уитни все еще переживала, что Каттер ее отверг. Он не захотел ее понять. Разве не понятно, как ей было трудно довериться ему? И когда ей становилось жалко себя до слез, она вспоминала, что ему хочется верить в худшее, и это ее снова ожесточало. У нее были годы практики, как прятать свои чувства, заталкивать их вглубь, чтобы никто не видел, туда, где она и сама могла на время о них забыть. Это ей хорошо удавалось, но когда она встретила Каттера, открылись старые раны.
Придется все начинать сначала, учиться смиряться с новой болью и убегать от старых чувств, которые все еще преследовали ее.
Иногда, проснувшись раньше Каттера, она слышала его ровное, глубокое дыхание и размышляла, почему он больше не желает к ней прикасаться. Потому что она была замужем? Может, она и не девственница, но раньше она никогда не испытывала такого прилива чувств и ощущений, как у нее было с Каттером. Но как можно ему об этом сказать? Он подумает, что она опять притворяется, к тому же гордость не позволяла говорить ничего, что может быть принято за выпрашивание. Просить? Нет, это не в ее правилах! Брэдфорды никогда не отступают, не это ли всегда говорил отец!
Та же упрямая гордость заставила ее взбунтоваться, когда Каттер завез ее в неведомую даль и стал приказывать помочь с лошадьми и приготовить еду.
— Это твое шоу! — выпалила она, глядя на него зверем; спутанные волосы разметались по плечам, рот скривился в жесткой гримасе. — Если тебе что-то надо, делай сам!
— Нет работы — нет еды, — вежливо и холодно ответил Каттер, так что ей захотелось задушить его. Он смотрел на мятежное лицо из-под опущенных ресниц. — Много чести прислуживать тебе, я не слуга. Интересно было бы посмотреть, сколько ты продержишься без меня.
— Сколько надо, столько и продержусь! — Уитни откинула с лица растрепанные волосы. Будь он проклят за то, что он такое ненавистное, непостижимое существо!
И за предположение — верное предположение, — что он ей необходим.
Но когда он отказался поделиться с ней своей едой, сказав, что она обуза и кто не работает, тот не ест, она обнаружила, что упрямство имеет бледные перспективы. Она молча сделала попытку приготовить еду, но только сожгла соленое мясо, так что его стало невозможно есть. Каттер наблюдал за ней с веселым изумлением; он с явным удовольствием поглощал свою еду, и его глаза смеялись.
— Иди к черту! — выругалась она и стала грызть твердые полоски сушеного мяса, которое, как он знал, терпеть не могла. — Надеюсь, ты подавишься!
— И оставлю тебя здесь одну? — Он махнул рукой в сторону пустого простора неба и земли, и Уитни содрогнулась. — А, вижу, тебе эта идея не нравится. — Он легко поднялся, распрямил длинные ноги. — Я не доставлю тебе этого удовольствия. Придется тебе еще немного со мной повозиться.
Уитни присела у огня и посмотрела на языки пламени; она холодно сказала:
— Уверяю тебя, я буду только рада от тебя избавиться!
— В самом деле? Посмотрим, правда ли это, — задумчиво сказал Каттер, и глаза Уитни зажглись надеждой.
— Что ты хочешь этим сказать? Ты меня отпускаешь?
Когда? Когда ты отвезешь меня обратно?
— Об этом не волнуйся. А теперь прикуси свой длинный острый язычок и дай мне поспать. Я устал и не желаю выслушивать всякую чушь, Поджав губы, Уитни сидела в гнетущем молчании, пока он веревкой привязывал ее к себе за руку; потом он завернулся в одеяло и заснул. Как у него это так легко получается? И почему, почему она когда-то думала, что может желать отдаться такому человеку, как Каттер? Он всего лишь бандит, человек вне закона, надо было слушать, когда папа и Мэри предупреждали ее. Она думала, что со всем может справиться, но это было до того, как она встретила Каттера.
Когда они наконец спустились с гор и въехали в маленькую долину, укрытую от посторонних глаз густым хвойным лесом, Уитни с удовольствием увидела признаки жилья. Грубая бревенчатая ограда тянулась по земле неровной полосой, за ней несколько коров паслись на сочной траве или пили воду из чистого горного ручья. Она бросила взгляд на Каттера, но он остался равнодушен к ее любопытству, и Уитни не стала спрашивать.
Когда они переехали через гребень холма, покрытого высокой травой, она увидела пункт назначения. Домишки со стенами из переплетенных прутьев тянулись по обе стороны ручья, бегали дети, играли, что-то кричали друг другу. Это была деревня апачей. Когда Каттер и Уитни въехали в нее, их приветствовал громкий лай собак.
— Каттер… — начала Уитни, но свирепый взгляд оборвал ее на полуслове.
Съежившись под пончо, Уитни старалась не показать, как ей страшно. Люди смотрели на нее с любопытством, одна старуха даже потрогала ее за носок туфли. Неужели она так отличается от них, удивилась Уитни, но быстро поняла, что так оно и есть. Глядя на их обожженные солнцем и обветренные лица, Уитни чувствовала себя до неприличия здоровой и старалась не замечать запавшие глаза и презрительные взгляды.
Когда Каттер остановил лошадь возле одного из домов, из него вышел старик, морщинистое лицо расплылось в улыбке. Он что-то сказал на языке апачи, Каттер ответил, они немного поговорили. Уитни сидела в немом молчании; когда Каттер махнул в ее сторону рукой, ее кольнуло дурное предчувствие. Что он говорит? Что собирается делать? Не оставит же он ее здесь одну, когда она даже не знает языка?
Ничего не объясняя, Каттер стащил ее с лошади, поставил на землю рядом со стариком. Уитни стояла спокойно, но не стала разыгрывать из себя хорошую скво, как делала это перед Одиноким Волком. Встретившись взглядом со стариком, она с вызовом подняла голову. Они смерили друг друга взглядами, и хотя Уитни не знала, что он сказал Каттеру, она почувствовала, что осмотр прошла.
Что бы он там ни сказал, Каттер в ответ засмеялся, потом посмотрел на нее с насмешливым огоньком в глазах, который она уже ненавидела.
— Как думаешь, ты стоишь двух мулов? — спросил он, смеясь; она ответила каменным молчанием. — Красная Рубашка считает, что стоишь. Я ему сказал, что ты упряма, как два мула; я бы на его месте не променял доброго мула на такую бесполезную скво.
— Тебе очень весело, — ответила Уитни. — Значит, ты меня продаешь? — Ей не удалось сдержать дрожь в голосе, и она мысленно обругала себя, поскольку было видно, что Каттер почувствовал ее волнение.
— Может быть. Если успею продать прежде, чем остальные поймут, что от тебя никакой пользы.
Их взгляды скрестились, и Уитни не отвела своего.
Черт! Если он думает, что заставит ее умолять, он ошибается, он до смерти не дождется, чтобы она перед ним унизилась! Мысленно она поклялась себе, что он не спровоцирует ее, он не увидит ее реакции, что бы ни сделал.
Но когда Каттер втолкнул ее в маленький домик, который он назвал хижиной, и велел в ней прибраться, Уитни прикусила язык, чтобы не закричать на него»
Она опустила глаза на грязный пол и полусгнившие травяные подстилки, на потрескавшуюся деревянную посуду, в которой засохли остатки пищи, потом подняла глаза на Каттера.
— Я никогда в жизни не делала домашнюю работу, — отчеканила она.
— Ах, я и забыл, ты же дочь Моргана Брэдфорда, газетного магната! Ты можешь даже сама не одеваться, если не захочешь. — Голос у него был ласковый и потому еще более опасный, чем когда он сыпал угрозами. — Как я полагаю, мисс Брэдфорд, сейчас вы ждете, что с вами будут так же нянчиться?
— Я ничего от тебя не жду. — Она взглянула на вход в хижину, где полог из сыромятной кожи создавал некое подобие двери. — Кроме возможности побыть одной.
— О, это ты получишь. На здоровье.
Насмешливый тон означал, что он что-то задумал — интересно что?
Заткнув большие пальцы за ремень, Каттер ровным голосом сказал:
— Ты будешь одна столько, сколько сможешь вынести. Хочешь сидеть среди этой мерзости — пожалуйста.
Хочешь сидеть без огня и еды — тоже твое дело. Никто не будет стоять наготове, ожидая твоих приказаний, никто даже не будет знать о твоем существовании. — Видя ее хмурое лицо, он улыбнулся:
— Может, тебе кажется, что все это не так уж плохо, но попробуй сама себя кормить, сама собирать дрова. Интересно посмотреть, как это у тебя получится.
Он повернулся, откинул полог и вышел. После мгновенной нерешительности Уитни побежала за ним, ненавидя себя за это, но не в силах справиться с приступом страха.
— Каттер! Каттер, не хочешь же ты меня здесь оставить! — выпалила она и схватила его за рукав. — Что я буду делать? Что со мной будет? Я не умею добывать пищу или… или делать уборку! Я буду голодать!
Чувствуя, как слезы жгут глаза, Уитни сильнее вцепилась в его руку, но он осторожно разжал пальцы и оттолкнул ее:
— Не волнуйтесь, мисс Брэдфорд, я уверен, вы что-нибудь придумаете.
К ужасу Уитни, он пошел через травянистый участок к центру деревни, где они оставили лошадей, и отвязал поводья. Она чувствовала на себе взгляды любопытных зрителей, но ей было все равно. В этот момент ничто не имело значения, кроме того, что он не должен ее бросить.
Она бежала рядом с ним не спотыкаясь, потому что юбка задралась, и в смятении бормотала;
— Каттер! Прости меня за все гадости, что я тебе говорила! Я все буду делать, как ты скажешь, только… — Она сглотнула, понимая, что голос звучит умоляюще, и продолжала:
— Только возьми меня с собой.
Он ее игнорировал, и от страха и отчаяния она зарыдала так, что заболело горло. Но на Каттера это не произвело ни малейшего впечатления, он шел спокойно, будто она не бежала рядом с ним, цепляясь за рукав.
— Пожалуйста! — Слезы заливали лицо, и она ненавидела себя с такой же силой, с какой и его в этот момент. — Умоляю тебя!
— Не умоляй.
— Каттер!
Он остановился, повернулся к ней, и глаза его были так холодны, как никогда раньше.
— Я не беру тебя с собой, и на этом конец. Но поскольку ты так страстно умоляешь, я оставлю тебе гнедую кобылу и разные полезные вещи. Делай с ними что сможешь. Немного воображения — и ты будешь сыта и в тепле. — Он окинул ее оценивающим взглядом. — Конечно, ты всегда сможешь предложить на бартер свое мягкое белое тело, но ты, кажется, к этому сильно не расположена.
Она обхватила его руку, от унижения ее голос зазвенел.
— Так в этом все дело? Если это то, чего ты хочешь, я…
Он оборвал ее:
— Стоп. Не унижайся. Это не то, чего я хочу. Если бы хотел, я бы это уже получил. — Он резко добавил:
— Если ты один раз застала меня врасплох, то не думай, что это удастся снова.
Он вложил в ее холодные руки длинный повод лошади, взлетел в седло и, развернувшись, бросил через плечо:
— Кстати, Красная Рубашка согласился приглядывать за тобой, не строй планы покинуть эту долину.
И с этим он уехал, оставив Уитни стоять посреди деревни апачей. Когда он скрылся за гребнем холма, она медленно обернулась, не заботясь о том, что слезы заливают щеки. Несколько женщин смотрели на нее, как на захватывающее зрелище. Красная Рубашка стоял перед дверью своей хижины, скрестив руки на груди.
Уитни сдержала порыв забраться на лошадь и поскакать вслед за Каттером. Ничего хорошего из этого не выйдет, это он внятно объяснил. К тому же всегда есть «потом» — потом, когда солнце сядет и станет темно, она улизнет.
А сейчас надо сделать вид, что принимаешь ситуацию как она есть, апачские женщины смотрят, что она будет делать. Гордость не позволяла показать, что она напугана. С высоко поднятой головой Уитни прошла мимо них к хижине, в которой, как предполагалось, она будет жить.
Никто не задержал ее, не попытался заговорить, никто даже виду не подал, что заметил ее. Она остановилась перед хижиной, лошадь мягко ткнулась ей в плечо, и Уитни поняла, что ее надо разгрузить, напоить и накормить. Голова сразу же заболела, и она недовольно посмотрела на животное.
О лошадях всегда заботился Каттер, она понятия не имела, что надо делать, как ее расседлать. После нескольких минут возни ей удалось снять мешки, но расстегивать упряжь, держащую седло, пришлось гораздо дольше. Когда она попыталась снять седло так, как это бессчетное число раз делал Каттер — легко и без усилий, — под тяжестью ноши она упала на колени. Лошадь нетерпеливо переступила ногами, видимо, чувствовала запах близкой воды, и Уитни сердито посмотрела на нее.
— Мне не требуются твои комментарии! — буркнула она.
Несмотря на холодный горный воздух, пот струился по лицу, блузка и юбка были в грязи.
Отпихнув седло, Уитни подхватила юбки и повела лошадь через деревню к ручью. Он выглядел приветливым и прохладным, несколько ребятишек играли в мелкой воде. Голые, они хихикали и брызгались, темные тела блестели в лучах заходящего солнца.
Короткие кожаные поводья не давали лошади зайти достаточно глубоко, она дернулась, тряхнула головой и потянулась к воде туда, где глубже. Чертыхнувшись, Уитни подняла юбку повыше и вошла в ручей; вскрикнула, когда ледяная вода залила ботинки и чулки.
— Ну вот, дылда, надеюсь, теперь ты довольна, — проворчала она.
Но к сожалению, лошади не понравилось место, которое Уитни выбрала для водопоя, она сделала еще несколько шагов, таща за собой Уитни, хотя та упиралась изо всех сил, пытаясь ее остановить. Лошадь не останавливалась. Уитни начала скользить по дну, постаралась удержать равновесие, но упада в ледяную воду.
От ее испуганного крика животное, фыркнув, дернулось к воде и оборвало кожаную уздечку.
Прибежали дети, уставились на нее большими черными глазами. Уитни смотрела на них, не зная, что сказать или сделать, понимая, как смешно выглядит, сидя в ручье с налипшими налицо волосами. Один мальчишка засмеялся, она вспыхнула, но изобразила на лице напряженную улыбку.
— Похоже, я выгляжу смешной, — пробормотала она, скорчила гримасу, неуклюже поднялась и побрела по воде к грязному берегу.
К ее удивлению, старший мальчик побежал, поймал лошадь и смущенно протянул ей обрывок уздечки.
Уитни пробормотала «спасибо», зная, что он ее не поймет, и отвела лошадь обратно к пустой хижине. Она оглядела грязную кухонную посуду, потрепанные подстилки, потом оглянулась на лошадь. Та выкатила круглые глаза и заржала, видимо, нисколько не сожалея о том, что убегала. И что прикажете с ней делать? В дом ее ввести нельзя, а если она потеряется, то снова ее уже не поймать.
«Используй ее для бартера, как сказал Каттер. Или для побега», — отозвался мозг. Уитни нахмурилась и стала рыться в мешках. Она даже вскрикнула от восторга, когда нашла нож; сразу же заткнула его за пояс юбки и стала чувствовать себя гораздо увереннее. Потом она нашла длинную веревку. Понадобилось несколько минут, чтобы сделать такой же узел, какой, она видела, делали Каттер и Теджас.
Несколько раз подергав его, она решила, что узел достаточно прочный, и привязала лошадь к молодому деревцу возле самой хижины. Лошадь принялась щипать траву, а Уитни приступила к разжиганию огня.
Солнце опустилось за горные вершины, обступавшие долину, и стало холодно; мокрая одежда не грела. Из других хижин доносились запахи еды, которая варилась в горшках, висящих над очагами. В ее хижине было темно, она даже не сразу отыскала мешки. Желудок сердито ворчал, и, старательно ударяя кремнем по камню, она жевала кусок вяленого мяса. Вспыхнуло несколько искр, и хотя она изо всех сил дула на сухие листья, которые горкой сложила посреди круга из камней, они так и не загорелись.
У нее уже онемели пальцы, когда через несколько минут вспыхнул слабый огонек. Она торопливо раздула его в небольшое, но устойчивое пламя. Довольная собой, Уитни села на пятки и стала подкладывать в него сучья и палки, разбросанные по полу.
Когда огонь стал угасать, она с отчаянием поняла, что израсходовала все дерево, которое было в доме. Она выглянула наружу — стемнело, надо было спешить.
Первые зеленые ветки, которые она срезала ножом, дымились и шипели, но не желали гореть; она закашлялась от дыма, защипало глаза. Если она хочет получить хороший огонь, нужно найти сухое дерево.
Очень скоро она убедилась, что вблизи жилья сухих деревьев нет и нужно отойти подальше. В мокрых ботинках хлюпала вода, высокая трава хлестала по лицу. Наконец она набрала в подол достаточно дров, чтобы скоротать ночь, и поспешила обратно.
В ее отсутствие огонь погас; Уитни скорчилась на грязном полу хижины и заплакала. Плач перешел в рыдания, горячие слезы бежали по щекам. Ей было холодно, страшно, хотелось есть, а еще хотелось, чтобы она никогда не встречала Каттера. Вот до чего он ее довел своим идиотским планом украсть жалованье и похитить ее. Будь он проклят! Будь проклят за то, что украл гораздо больше, чем деньги…
Всхлипывая, Уитни заползла в укрытие, сделанное из колючего пончо и одеял, которые ей оставил Каттер, и свернулась калачиком. Лежа в темноте и тишине, она слушала звуки, доносившиеся снаружи. Они как будто проходили через усилитель. Она слышала отдаленные разговоры и приглушенный смех. Плакали дети, лаяли собаки, гудели насекомые. Лежа в напряженном ожидании, Уитни поправила нож на поясе, но никто не подходил к хижине. За всю жизнь никогда ей не было так одиноко.
Каттер ехал быстро, видимо, знал, куда едет; ей пейзаж казался однородным, ничто не указывало направление, кроме солнца.
Когда они проезжали через заросли кактусов, Уитни спросила, где они находятся, и Каттер ехидно посмотрел на нее:
— Замышляешь побег?
— Какая мне от этого польза?
— Никакой.
— Я только интересуюсь, в какой мы стране — в Соединенных Штатах или меня уже затащили в Мексику или Перу!
Он буркнул:
— Ты все еще в Аризоне. Это кактусы сагуаро.
— И зачем они нужны?
Слабая улыбка тронула уголки его губ.
— Из них делают бочки, трубы, испанские безделушки — множество возможностей.
— Очаровательно.
— Неужели?
На этот раз короткая улыбка была враждебной. Но позже он показал Уитни, как доставать воду из круглых трубчатых растений, срезая верхушку — работа не для слабонервных, — она заинтересовалась; внутри оказался мелкий резервуар с живительной влагой. Вот что интересовало лейтенанта Уэста: как апачи выживают в бесплодной пустыне. Оказалось, не так уж она бесплодна. Небольшие цветки, распускающиеся на юкке, можно срезать и испечь, на вкус они сладкие. На колючих мескитовых деревьях висят бобы, съедобные, хоть и невкусные.
Она обнаружила, что даже гремучая змея может быть источником пропитания, хотя решительно отказалась ее попробовать и ела вяленое мясо и сухие лепешки, которые терпеть не могла.
Они поднимались в горы все выше и выше, воздух стал разреженный и холодный, и Уитни озябла. Каттер сунул ей колючее пестрое пончо, одарил коротким взглядом и отметил, что она только и делает, что ноет.
Она в упор посмотрела на него:
— В пустыне было жарко, здесь холодно. Если бы ты имел какие-то органы чувств, ты бы это понял.
— Поплачься, поплачься. — Каттер тронул уздечку, и они продолжили путь над пропастью по узкому карнизу скалы.
Уитни боялась смотреть вниз. Одной рукой она держалась за гриву лошади, другой вцепилась в луку седла и радовалась тому, что Каттер слишком погружен в себя, чтобы уделять ей внимание. Они были в пути уже три дня, три долгих дня непрерывного движения, и к ночи она уставала так, что падала на твердое одеяло и мгновенно засыпала. Каттер, как и раньше, спал рядом, но заворачивался в отдельное одеяло и не прикасался к ней. А еще на ночь он привязывал ее на длинную веревку, как будто боялся, что она может попытаться сбежать.
«Куда мне бежать?» — с горечью подумала она, но ничего не сказала. Пусть считает, что она замышляет мятеж. Это будет держать его в напряжении.
Они совсем не разговаривали, только обменивались необходимыми фразами, а иногда шпыняли друг друга едкими замечаниями. Уитни все еще переживала, что Каттер ее отверг. Он не захотел ее понять. Разве не понятно, как ей было трудно довериться ему? И когда ей становилось жалко себя до слез, она вспоминала, что ему хочется верить в худшее, и это ее снова ожесточало. У нее были годы практики, как прятать свои чувства, заталкивать их вглубь, чтобы никто не видел, туда, где она и сама могла на время о них забыть. Это ей хорошо удавалось, но когда она встретила Каттера, открылись старые раны.
Придется все начинать сначала, учиться смиряться с новой болью и убегать от старых чувств, которые все еще преследовали ее.
Иногда, проснувшись раньше Каттера, она слышала его ровное, глубокое дыхание и размышляла, почему он больше не желает к ней прикасаться. Потому что она была замужем? Может, она и не девственница, но раньше она никогда не испытывала такого прилива чувств и ощущений, как у нее было с Каттером. Но как можно ему об этом сказать? Он подумает, что она опять притворяется, к тому же гордость не позволяла говорить ничего, что может быть принято за выпрашивание. Просить? Нет, это не в ее правилах! Брэдфорды никогда не отступают, не это ли всегда говорил отец!
Та же упрямая гордость заставила ее взбунтоваться, когда Каттер завез ее в неведомую даль и стал приказывать помочь с лошадьми и приготовить еду.
— Это твое шоу! — выпалила она, глядя на него зверем; спутанные волосы разметались по плечам, рот скривился в жесткой гримасе. — Если тебе что-то надо, делай сам!
— Нет работы — нет еды, — вежливо и холодно ответил Каттер, так что ей захотелось задушить его. Он смотрел на мятежное лицо из-под опущенных ресниц. — Много чести прислуживать тебе, я не слуга. Интересно было бы посмотреть, сколько ты продержишься без меня.
— Сколько надо, столько и продержусь! — Уитни откинула с лица растрепанные волосы. Будь он проклят за то, что он такое ненавистное, непостижимое существо!
И за предположение — верное предположение, — что он ей необходим.
Но когда он отказался поделиться с ней своей едой, сказав, что она обуза и кто не работает, тот не ест, она обнаружила, что упрямство имеет бледные перспективы. Она молча сделала попытку приготовить еду, но только сожгла соленое мясо, так что его стало невозможно есть. Каттер наблюдал за ней с веселым изумлением; он с явным удовольствием поглощал свою еду, и его глаза смеялись.
— Иди к черту! — выругалась она и стала грызть твердые полоски сушеного мяса, которое, как он знал, терпеть не могла. — Надеюсь, ты подавишься!
— И оставлю тебя здесь одну? — Он махнул рукой в сторону пустого простора неба и земли, и Уитни содрогнулась. — А, вижу, тебе эта идея не нравится. — Он легко поднялся, распрямил длинные ноги. — Я не доставлю тебе этого удовольствия. Придется тебе еще немного со мной повозиться.
Уитни присела у огня и посмотрела на языки пламени; она холодно сказала:
— Уверяю тебя, я буду только рада от тебя избавиться!
— В самом деле? Посмотрим, правда ли это, — задумчиво сказал Каттер, и глаза Уитни зажглись надеждой.
— Что ты хочешь этим сказать? Ты меня отпускаешь?
Когда? Когда ты отвезешь меня обратно?
— Об этом не волнуйся. А теперь прикуси свой длинный острый язычок и дай мне поспать. Я устал и не желаю выслушивать всякую чушь, Поджав губы, Уитни сидела в гнетущем молчании, пока он веревкой привязывал ее к себе за руку; потом он завернулся в одеяло и заснул. Как у него это так легко получается? И почему, почему она когда-то думала, что может желать отдаться такому человеку, как Каттер? Он всего лишь бандит, человек вне закона, надо было слушать, когда папа и Мэри предупреждали ее. Она думала, что со всем может справиться, но это было до того, как она встретила Каттера.
Когда они наконец спустились с гор и въехали в маленькую долину, укрытую от посторонних глаз густым хвойным лесом, Уитни с удовольствием увидела признаки жилья. Грубая бревенчатая ограда тянулась по земле неровной полосой, за ней несколько коров паслись на сочной траве или пили воду из чистого горного ручья. Она бросила взгляд на Каттера, но он остался равнодушен к ее любопытству, и Уитни не стала спрашивать.
Когда они переехали через гребень холма, покрытого высокой травой, она увидела пункт назначения. Домишки со стенами из переплетенных прутьев тянулись по обе стороны ручья, бегали дети, играли, что-то кричали друг другу. Это была деревня апачей. Когда Каттер и Уитни въехали в нее, их приветствовал громкий лай собак.
— Каттер… — начала Уитни, но свирепый взгляд оборвал ее на полуслове.
Съежившись под пончо, Уитни старалась не показать, как ей страшно. Люди смотрели на нее с любопытством, одна старуха даже потрогала ее за носок туфли. Неужели она так отличается от них, удивилась Уитни, но быстро поняла, что так оно и есть. Глядя на их обожженные солнцем и обветренные лица, Уитни чувствовала себя до неприличия здоровой и старалась не замечать запавшие глаза и презрительные взгляды.
Когда Каттер остановил лошадь возле одного из домов, из него вышел старик, морщинистое лицо расплылось в улыбке. Он что-то сказал на языке апачи, Каттер ответил, они немного поговорили. Уитни сидела в немом молчании; когда Каттер махнул в ее сторону рукой, ее кольнуло дурное предчувствие. Что он говорит? Что собирается делать? Не оставит же он ее здесь одну, когда она даже не знает языка?
Ничего не объясняя, Каттер стащил ее с лошади, поставил на землю рядом со стариком. Уитни стояла спокойно, но не стала разыгрывать из себя хорошую скво, как делала это перед Одиноким Волком. Встретившись взглядом со стариком, она с вызовом подняла голову. Они смерили друг друга взглядами, и хотя Уитни не знала, что он сказал Каттеру, она почувствовала, что осмотр прошла.
Что бы он там ни сказал, Каттер в ответ засмеялся, потом посмотрел на нее с насмешливым огоньком в глазах, который она уже ненавидела.
— Как думаешь, ты стоишь двух мулов? — спросил он, смеясь; она ответила каменным молчанием. — Красная Рубашка считает, что стоишь. Я ему сказал, что ты упряма, как два мула; я бы на его месте не променял доброго мула на такую бесполезную скво.
— Тебе очень весело, — ответила Уитни. — Значит, ты меня продаешь? — Ей не удалось сдержать дрожь в голосе, и она мысленно обругала себя, поскольку было видно, что Каттер почувствовал ее волнение.
— Может быть. Если успею продать прежде, чем остальные поймут, что от тебя никакой пользы.
Их взгляды скрестились, и Уитни не отвела своего.
Черт! Если он думает, что заставит ее умолять, он ошибается, он до смерти не дождется, чтобы она перед ним унизилась! Мысленно она поклялась себе, что он не спровоцирует ее, он не увидит ее реакции, что бы ни сделал.
Но когда Каттер втолкнул ее в маленький домик, который он назвал хижиной, и велел в ней прибраться, Уитни прикусила язык, чтобы не закричать на него»
Она опустила глаза на грязный пол и полусгнившие травяные подстилки, на потрескавшуюся деревянную посуду, в которой засохли остатки пищи, потом подняла глаза на Каттера.
— Я никогда в жизни не делала домашнюю работу, — отчеканила она.
— Ах, я и забыл, ты же дочь Моргана Брэдфорда, газетного магната! Ты можешь даже сама не одеваться, если не захочешь. — Голос у него был ласковый и потому еще более опасный, чем когда он сыпал угрозами. — Как я полагаю, мисс Брэдфорд, сейчас вы ждете, что с вами будут так же нянчиться?
— Я ничего от тебя не жду. — Она взглянула на вход в хижину, где полог из сыромятной кожи создавал некое подобие двери. — Кроме возможности побыть одной.
— О, это ты получишь. На здоровье.
Насмешливый тон означал, что он что-то задумал — интересно что?
Заткнув большие пальцы за ремень, Каттер ровным голосом сказал:
— Ты будешь одна столько, сколько сможешь вынести. Хочешь сидеть среди этой мерзости — пожалуйста.
Хочешь сидеть без огня и еды — тоже твое дело. Никто не будет стоять наготове, ожидая твоих приказаний, никто даже не будет знать о твоем существовании. — Видя ее хмурое лицо, он улыбнулся:
— Может, тебе кажется, что все это не так уж плохо, но попробуй сама себя кормить, сама собирать дрова. Интересно посмотреть, как это у тебя получится.
Он повернулся, откинул полог и вышел. После мгновенной нерешительности Уитни побежала за ним, ненавидя себя за это, но не в силах справиться с приступом страха.
— Каттер! Каттер, не хочешь же ты меня здесь оставить! — выпалила она и схватила его за рукав. — Что я буду делать? Что со мной будет? Я не умею добывать пищу или… или делать уборку! Я буду голодать!
Чувствуя, как слезы жгут глаза, Уитни сильнее вцепилась в его руку, но он осторожно разжал пальцы и оттолкнул ее:
— Не волнуйтесь, мисс Брэдфорд, я уверен, вы что-нибудь придумаете.
К ужасу Уитни, он пошел через травянистый участок к центру деревни, где они оставили лошадей, и отвязал поводья. Она чувствовала на себе взгляды любопытных зрителей, но ей было все равно. В этот момент ничто не имело значения, кроме того, что он не должен ее бросить.
Она бежала рядом с ним не спотыкаясь, потому что юбка задралась, и в смятении бормотала;
— Каттер! Прости меня за все гадости, что я тебе говорила! Я все буду делать, как ты скажешь, только… — Она сглотнула, понимая, что голос звучит умоляюще, и продолжала:
— Только возьми меня с собой.
Он ее игнорировал, и от страха и отчаяния она зарыдала так, что заболело горло. Но на Каттера это не произвело ни малейшего впечатления, он шел спокойно, будто она не бежала рядом с ним, цепляясь за рукав.
— Пожалуйста! — Слезы заливали лицо, и она ненавидела себя с такой же силой, с какой и его в этот момент. — Умоляю тебя!
— Не умоляй.
— Каттер!
Он остановился, повернулся к ней, и глаза его были так холодны, как никогда раньше.
— Я не беру тебя с собой, и на этом конец. Но поскольку ты так страстно умоляешь, я оставлю тебе гнедую кобылу и разные полезные вещи. Делай с ними что сможешь. Немного воображения — и ты будешь сыта и в тепле. — Он окинул ее оценивающим взглядом. — Конечно, ты всегда сможешь предложить на бартер свое мягкое белое тело, но ты, кажется, к этому сильно не расположена.
Она обхватила его руку, от унижения ее голос зазвенел.
— Так в этом все дело? Если это то, чего ты хочешь, я…
Он оборвал ее:
— Стоп. Не унижайся. Это не то, чего я хочу. Если бы хотел, я бы это уже получил. — Он резко добавил:
— Если ты один раз застала меня врасплох, то не думай, что это удастся снова.
Он вложил в ее холодные руки длинный повод лошади, взлетел в седло и, развернувшись, бросил через плечо:
— Кстати, Красная Рубашка согласился приглядывать за тобой, не строй планы покинуть эту долину.
И с этим он уехал, оставив Уитни стоять посреди деревни апачей. Когда он скрылся за гребнем холма, она медленно обернулась, не заботясь о том, что слезы заливают щеки. Несколько женщин смотрели на нее, как на захватывающее зрелище. Красная Рубашка стоял перед дверью своей хижины, скрестив руки на груди.
Уитни сдержала порыв забраться на лошадь и поскакать вслед за Каттером. Ничего хорошего из этого не выйдет, это он внятно объяснил. К тому же всегда есть «потом» — потом, когда солнце сядет и станет темно, она улизнет.
А сейчас надо сделать вид, что принимаешь ситуацию как она есть, апачские женщины смотрят, что она будет делать. Гордость не позволяла показать, что она напугана. С высоко поднятой головой Уитни прошла мимо них к хижине, в которой, как предполагалось, она будет жить.
Никто не задержал ее, не попытался заговорить, никто даже виду не подал, что заметил ее. Она остановилась перед хижиной, лошадь мягко ткнулась ей в плечо, и Уитни поняла, что ее надо разгрузить, напоить и накормить. Голова сразу же заболела, и она недовольно посмотрела на животное.
О лошадях всегда заботился Каттер, она понятия не имела, что надо делать, как ее расседлать. После нескольких минут возни ей удалось снять мешки, но расстегивать упряжь, держащую седло, пришлось гораздо дольше. Когда она попыталась снять седло так, как это бессчетное число раз делал Каттер — легко и без усилий, — под тяжестью ноши она упала на колени. Лошадь нетерпеливо переступила ногами, видимо, чувствовала запах близкой воды, и Уитни сердито посмотрела на нее.
— Мне не требуются твои комментарии! — буркнула она.
Несмотря на холодный горный воздух, пот струился по лицу, блузка и юбка были в грязи.
Отпихнув седло, Уитни подхватила юбки и повела лошадь через деревню к ручью. Он выглядел приветливым и прохладным, несколько ребятишек играли в мелкой воде. Голые, они хихикали и брызгались, темные тела блестели в лучах заходящего солнца.
Короткие кожаные поводья не давали лошади зайти достаточно глубоко, она дернулась, тряхнула головой и потянулась к воде туда, где глубже. Чертыхнувшись, Уитни подняла юбку повыше и вошла в ручей; вскрикнула, когда ледяная вода залила ботинки и чулки.
— Ну вот, дылда, надеюсь, теперь ты довольна, — проворчала она.
Но к сожалению, лошади не понравилось место, которое Уитни выбрала для водопоя, она сделала еще несколько шагов, таща за собой Уитни, хотя та упиралась изо всех сил, пытаясь ее остановить. Лошадь не останавливалась. Уитни начала скользить по дну, постаралась удержать равновесие, но упада в ледяную воду.
От ее испуганного крика животное, фыркнув, дернулось к воде и оборвало кожаную уздечку.
Прибежали дети, уставились на нее большими черными глазами. Уитни смотрела на них, не зная, что сказать или сделать, понимая, как смешно выглядит, сидя в ручье с налипшими налицо волосами. Один мальчишка засмеялся, она вспыхнула, но изобразила на лице напряженную улыбку.
— Похоже, я выгляжу смешной, — пробормотала она, скорчила гримасу, неуклюже поднялась и побрела по воде к грязному берегу.
К ее удивлению, старший мальчик побежал, поймал лошадь и смущенно протянул ей обрывок уздечки.
Уитни пробормотала «спасибо», зная, что он ее не поймет, и отвела лошадь обратно к пустой хижине. Она оглядела грязную кухонную посуду, потрепанные подстилки, потом оглянулась на лошадь. Та выкатила круглые глаза и заржала, видимо, нисколько не сожалея о том, что убегала. И что прикажете с ней делать? В дом ее ввести нельзя, а если она потеряется, то снова ее уже не поймать.
«Используй ее для бартера, как сказал Каттер. Или для побега», — отозвался мозг. Уитни нахмурилась и стала рыться в мешках. Она даже вскрикнула от восторга, когда нашла нож; сразу же заткнула его за пояс юбки и стала чувствовать себя гораздо увереннее. Потом она нашла длинную веревку. Понадобилось несколько минут, чтобы сделать такой же узел, какой, она видела, делали Каттер и Теджас.
Несколько раз подергав его, она решила, что узел достаточно прочный, и привязала лошадь к молодому деревцу возле самой хижины. Лошадь принялась щипать траву, а Уитни приступила к разжиганию огня.
Солнце опустилось за горные вершины, обступавшие долину, и стало холодно; мокрая одежда не грела. Из других хижин доносились запахи еды, которая варилась в горшках, висящих над очагами. В ее хижине было темно, она даже не сразу отыскала мешки. Желудок сердито ворчал, и, старательно ударяя кремнем по камню, она жевала кусок вяленого мяса. Вспыхнуло несколько искр, и хотя она изо всех сил дула на сухие листья, которые горкой сложила посреди круга из камней, они так и не загорелись.
У нее уже онемели пальцы, когда через несколько минут вспыхнул слабый огонек. Она торопливо раздула его в небольшое, но устойчивое пламя. Довольная собой, Уитни села на пятки и стала подкладывать в него сучья и палки, разбросанные по полу.
Когда огонь стал угасать, она с отчаянием поняла, что израсходовала все дерево, которое было в доме. Она выглянула наружу — стемнело, надо было спешить.
Первые зеленые ветки, которые она срезала ножом, дымились и шипели, но не желали гореть; она закашлялась от дыма, защипало глаза. Если она хочет получить хороший огонь, нужно найти сухое дерево.
Очень скоро она убедилась, что вблизи жилья сухих деревьев нет и нужно отойти подальше. В мокрых ботинках хлюпала вода, высокая трава хлестала по лицу. Наконец она набрала в подол достаточно дров, чтобы скоротать ночь, и поспешила обратно.
В ее отсутствие огонь погас; Уитни скорчилась на грязном полу хижины и заплакала. Плач перешел в рыдания, горячие слезы бежали по щекам. Ей было холодно, страшно, хотелось есть, а еще хотелось, чтобы она никогда не встречала Каттера. Вот до чего он ее довел своим идиотским планом украсть жалованье и похитить ее. Будь он проклят! Будь проклят за то, что украл гораздо больше, чем деньги…
Всхлипывая, Уитни заползла в укрытие, сделанное из колючего пончо и одеял, которые ей оставил Каттер, и свернулась калачиком. Лежа в темноте и тишине, она слушала звуки, доносившиеся снаружи. Они как будто проходили через усилитель. Она слышала отдаленные разговоры и приглушенный смех. Плакали дети, лаяли собаки, гудели насекомые. Лежа в напряженном ожидании, Уитни поправила нож на поясе, но никто не подходил к хижине. За всю жизнь никогда ей не было так одиноко.