— Почему ты думаешь, что я не смогу убегать от них и дальше?
Дэвид жалобно пожал плечами:
— Не знаю. По-моему, каждого рано или поздно поймают, как Крошку Билла.
Это было эхо его собственных мыслей, и Каттер засмеялся:
— Послушай, может, тебе от этого станет легче. Я намерен вернуть ее отцу и на время исчезнуть.
— Куда ты поедешь? Ты все время уезжаешь и однажды не вернешься. Папа говорит, чтобы я не очень-то беспокоился, что ты как та волчица, которая когда-то у меня была, помнишь?
— Да, помню, — напряженно ответил Каттер.
Дэвид вытер внезапно повлажневшие глаза.
— Я думал, что Серебристая Спина меня любила, как я ее, но она сбежала и не вернулась. А теперь и ты собираешься поступить так же.
— Что еще тебе говорил Дэниел?
Дэвид прикусил губу.
— Что из волка может выйти только волк, сколько ни старайся обращаться с ним как с домашним животным.
— Это, наверное, относится и к людям, — нежно сказал ему Каттер и про себя подумал: интересно, почему он сам не следует этому совету. Волк будет волком, тигр — тигром, а он даже в шелковом костюме и высокой шляпе останется неугомонным бродягой. — Закон природы, Дэйви, мой мальчик, — сказал он и любовно потрепал брата по густой шевелюре.
Смутившись, Дэвид сказал:
— Кстати, о законе природы — ты ведь не собираешься отвозить ее назад, а? Я вроде как надеялся, что, может, ты привязался к ней…
— Привязался? Да по мне медведи гризли и те лучше! — Каттер осклабился, а Дэвид засмеялся.
— Все равно интересно будет посмотреть, что скажет папа, когда вернется. Ручаюсь, она ему понравится.
Каттер хмуро подумал, что действительно будет очень интересно понаблюдать, как Дэниел Коулмен отреагирует на Уитни Брэдфорд. Оставалось только надеяться, что к этому времени его здесь уже не будет.
— Пойду нанесу визит, — отрывисто сказал Каттер, и когда Дэвид предложил себя в попутчики, засмеялся и сказал, что это не лучшая идея.
— А, это значит, ты пойдешь вниз по реке.
— Что ты об этом знаешь? — не удержался от изумления Каттер. — Тебе всего четырнадцать лет. Я с трудом верю, что ты начал ходить по этой дорожке.
Дэвид воинственно сказал:
— А тебе сколько было лет, когда ты пошел в первый раз?
Каттер задумался и пожал плечами:
— Не важно, все равно ты со мной не пойдешь. Некоторое время меня не будет. Скажи маме, что я не приду на ужин.
Дэвид решил промолчать о том, куда пошел Каттер, и вечер прошел благополучно. В свете высокого подсвечника, водруженного на середину стола, Уитни выглядела так, как будто вот-вот упадет и заснет. Волосы были похожи на полированную слоновую кость, щеки побледнели. Оживляли лицо только глаза, в которых отражались свечи; отсутствие Каттера ощущалось так остро, как будто без него не находилось тем для разговора.
Когда легли спать и в доме все стихло, Уитни лежала без сна. Раздраженная тем, что не может выкинуть Каттера из головы и сосредоточиться на чем-нибудь другом, она наконец прекратила попытки заснуть и завернулась в шаль, сочетавшуюся по цвету с муслиновым платьем без рукавов, которое ей дала Дебора. Она пойдет и посидит в патио при лунном свете, послушает ночные звуки.
Возможно, это навеет на нее сон.
Ночь наполнила воздух мягкими тенями, сквозь обилие цветов на лианах, свисающих с садовых решеток, просвечивал одинокий фонарь. Запах жасмина и гардений мешался с тяжелым, густым запахом цветов, которые Дебора назвала лунными, — она объяснила, что они открываются только ночью, — большие белые бутоны раскрываются и в темноте источают свой аромат.
Уитни села на плетеный стул и тихонько щелкнула по цветку, наблюдая, как он задрожал — легко, как крылья бабочки.
— Ты знаешь, что цветы — это органы размножения растений? — послышался вопрос.
Уитни вздрогнула, обернулась и уронила цветок, он спланировал, как огромная снежинка, и упал к ее ногам.
Уитни во все глаза смотрела на Каттера. Он лениво прислонился к дверному проему на входе в патио, одну руку закинул за голову, вторую упер в бок. На руке болталось ружье; он оттолкнулся от дверного косяка и неуверенными шагами пошел через патио. Уитни подумала, что он пьян. Очень пьян. Она напряглась. Каттер обычно не напивался сверх меры.
Дойдя до маленького столика, Каттер бросил на него ружье, подошел к Уитни и так же, покачиваясь, наклонился и поднял цветок. Повертев его в длинных пальцах, он сказал приятно урчащим голосом:
— Ваш цветок, миледи. — И с поклоном подал его.
Уитни взяла цветок, потому что не знала, что еще делать. Потом она об этом пожалела, потому что Каттер обхватил ее руку и, постукивая пальцем по бархатному лепестку, стал объяснять назначение цветка в растительном мире.
— Это, моя дорогая', бутон — видимо, тебе это известно, — вот это венчик. Но то, что спрятано внутри этого эффектного цветка… я сказал что-то волнующее? Нет?
Ты дернулась. Моя ошибка. Теперь…
— Каттер., — Чш-ш. У нас урок ботаники, и если ты будешь внимательно слушать, я тебя кое-чему научу… — Дыхание, насыщенное парами вина, грело ей щеку.
Когда он был так близко, Уитни ничего не соображала, она только чувствовала, что худощавое тело слегка прижалось к ней, а платье и шаль были такие тонкие…
Дрожь пробежала по телу от шеи до пят, но Каттер, кажется, не заметил.
— Видишь эти палочки? По-моему, это тычинки. А может, пестики… не важно, их трудно различить, они так глубоко. — Он погладил пальцем цветок и тронул тонкую нить. — Так совершается оплодотворение — ты знаешь про оплодотворение, не правда ли? Думаю, знаешь.
В любом случае, тигренок, чтобы растение оплодотворилось, ему требуется помощь. — Другую руку он протянул за ее спину, вплел пальцы в раскинутые по плечам волосы, приподнял их и стал медленно массировать ей шею.
Под мягким нажимом пальцев напряженные мышцы стали расслабляться, и Уитни потеряла нить лекции, покачиваясь как травинка на ветру.
— ..растения, которые оплодотворяются ночными насекомыми, часто бывают бледными и обладают тяжелым запахом — я не слишком быстро излагаю?
Она помотала головой и, собрав остатки разума, отступила на шаг. Он снова распустил ее волосы по плечам, но рука упала ей на бедро и притянула к себе.
— Каттер…
Слегка повернув ее, он заткнул цветок ей за ухо, тыльной стороной руки погладил по щеке, большим пальцем приподнял за подбородок, чтобы взглянуть в лицо.
— Даже растения это делают, душечка. Это просто. Я знаю, что ты знаешь, как…
— Каттер!
Сонные глаза приоткрылись, чувственные губы растянулись в улыбку.
— Не помогло, тигренок. Я ходил вниз по реке — черт, я зашел в эту реку, и все равно не помогло.
— Я не знаю, о чем ты говоришь.
— Я знаю. Наверное, так лучше.
Она прищурилась и оглядела лицо, ленивую улыбку, глаза и черные волосы, упавшие на лоб.
— Ты пьян.
— Это так, душечка. Пьян от вина, пьян от желания… и просто пьян.
Она опустила взгляд на рубашку, такую безупречную с утра, — теперь она была мятая, грязная и распахнута на груди. Аккуратные брюки, заправленные в высокие сапоги, тоже стали как жеваные.
— Что скажет твоя мама? — жалобно сказала Уитни и покраснела, потому что он расхохотался.
— По-моему, сейчас ей есть о чем подумать, кроме состояния моей одежды.
Он снова поймал ее руку, твердо, но без угрозы обхватил пальцами запястье. Что за чертовщина! Он провел день и часть вечера с очень податливой молодой леди, и вот пришел домой, нашел Уитни в патио, тонкое платье не скрывало ее заманчивых округлостей, и он готов бежать туда, откуда пришел. Этот огонь не погасить, даже если снова нырнуть в холодную воду.
Глядя на его спутанные ветром волосы цвета воронова крыла, видя, как глаза расширились от желания, которое она так хорошо понимала, Уитни почувствовала, как сжалась ее грудь. В последние несколько недель она обещала себе, что никогда больше не даст Каттеру соблазнить себя словами и ласками, но когда его руки с подрагивающими пальцами гладят ее, невозможно вспоминать те клятвы, что она себе давала в его отсутствие.
Каттер поднес ее руку к губам и, не сводя с нее глаз, стал целовать ладонь с небольшими мозолями. Он перецеловал их все до одного, потом языком коснулся центра ладони, прислушиваясь к участившемуся дыханию, коснулся губами бугорка над запястьем. На ее руке со вчерашнего дня остались синяки, и он потерся о них губами.
Каттер подхватил ее под локти и нежно приподнял, так что руки уткнулись в грудь под раскрытой рубашкой. Это оказало на нее парализующее действие, она чувствовала подушечками пальцев мускулы плоского живота, волосы, покрывавшие грудь, и частое, гулкое биение сердца.
Каттер погладил ее руки вверх к плечам, придвинул к себе, прижал ее грудь к своей голой груди, и Уитни услышала звон колоколов, предупреждавших, что нужно как можно скорее бежать от него. Но как это сделать, когда его рот нашел нежный, уязвимый участок за ухом и целовал его так, что языки огня разбегались по жилам.
Зная, что нужно остановить его… остановить себя…
Уитни уперлась руками ему в грудь. Резко сократились мышцы, и он прижал ее к себе еще теснее, так что ее руки оказались в ловушке. Поддерживая затылок, Каттер массировал ей голову под волосами, его рот переместился на шею, другая рука легла на ягодицы и приподняла ее от земли.
— Каттер… Каттер, не надо! — сумела выговорить она, но невнятно, потому что он вызвал в ней содрогание таких мускулов, о которых она не знала, и внизу живота взорвался вулкан.
— Не надо? Что не надо? Не надо останавливаться? — Захватив ее губы, он ее чмокнул — крохотный поцелуйчик, который никак не мог ее удовлетворить. — Открой ротик, тигренок, — прожурчало прямо в губы. — Думай, что ты — цветок, а это… — большой палец пробежался по верхней губе, — это лепестки. Дай мне немножко нектара, любимая… правильно, открой. — Язык проскользнул между губами и шевельнулся внутри, выбивая из-под контроля все чувства.
— По-моему, это был не нектар, а пистолет или что похуже, — дрожащим голосом сказала она, когда поцелуй закончился.
Легкий смех — и Каттер посадил ее на плоский верх низкой стены, придерживая за спину, слегка придвинул к себе, и их бедра оказались на одном уровне.
Вокруг Уитни клубилась густая листва, белые цветы, каскадом падающие со стены, наполняли ночной воздух крепким, сладким ароматом. Он осторожно раздвинул ей колени, одну ее ногу обхватил своими двумя, и белый муслин вспенился, как сливки.
— Пестики, тычинки, венчик — по-моему, это сейчас не важно. — Он почувствовал, как задрожали ее ноги, когда он ладонями провел по их изящному контуру, слегка массируя нежную плоть, потом под пеной муслина руки двинулись выше и притянули ее к нему.
Испуганная прикосновением к голой коже, давлением твердого тела, стоявшего у нее между ног, Уитни сквозь охвативший ее горячий дурман попыталась протестовать:
— Каттер, нет!
— Нет? — мурлыкнул он ей в шею, туда, где пульсировала жилка. — Ты уверена?
Рот вдавился в шею, она запрокинула голову, и цветок выпал из светлых кудрей и упал ей на грудь между их телами. С каждым вдохом они оба впитывали его тяжелый аромат. Медленно, словно через силу, Каттер сдвинул горловину ее платья и освободил груди. От неожиданной атаки холодного воздуха Уитни всхлипнула и обеими руками вцепилась ему в плечи.
— Каттер! Да!
— Да? — Ладонь накрыла отвердевший пик груди и медленно и нежно двинулась по кругу, отчего у нее перед глазами посыпались многоцветные огоньки.
— Нет! То есть да. Конечно, да.
— Уверена, тигренок? Если ты имеешь в виду — делай, что хочешь, — я так и сделаю.
Дрожа всем телом, Уитни постаралась выкарабкаться из огня, в который ее вверг Каттер. Трудно было сосредоточиться, потому что с помощью ласк он умело манипулировал ее дыханием, и какое-то время она не могла вспомнить, о чем они говорят.
— Да, уверена, я хочу, чтобы ты остановился, — сказала она, но даже для собственного слуха голос прозвучал слабо и неубедительно.
Так хорошо было лежать в его руках, упиваться поцелуями, но Уитни скорее согласилась бы, чтобы он отвез ее на равнину и уложил под звездами, чем на то, чтобы он взял ее таким образом — во дворе материнского дома.
— Только не так, Каттер, только не так!
Каттер расслышал отчаяние в ее голосе, рука замерла на полной груди, он посмотрел на нее. Спутанные волосы шелком окутывали лицо и плечи, а глаза стали огромными, в тусклом свете дальнего фонаря они взывали с молчаливой мольбой. Ему нелегко было выбраться из горячечного тумана вина и желания, но он наконец расслышал, что в панике повторял ее голос.
Каждый удар сердца галопом гнал через все тело настойчивое желание, Каттер боролся с намерением опрокинуть ее на спину на этой стене и задрать юбку ей на голову. Только не так — а как?
Каттер выпустил ее; отступив на шаг, он смотрел, как она натягивает лиф платья, одергивает юбку, разглаживает ее на боках. Смятый цветок остался лежать между грудями, и он с трудом подавил позыв вынуть его оттуда.
— Никогда тебе не стать садовником, — заметил он; голос был замечательно спокоен для человека, который в это время боролся с желанием перекинуть ее через плечо и оттащить к себе на кровать.
— Кем?
— Садовником. Никакие из твоих растений не будут оплодотворяться, и что ты тогда будешь делать? ;
Она уставилась на него, не способная придумать ответ. Как сказать, что она хочет его, но только не в патио его матери? Слова не выходят из горла, она не умеет их говорить. Она села и просто стала на него смотреть.
Он протянул руку, взял ее за подбородок, и если бы не враждебный тон, она бы подумала, что он старается быть нежным.
— Все в порядке, душечка. Я начинаю привыкать к твоей манере насмехаться. По крайней мере ты не начинаешь мелодраматичный вой насчет своей треклятой девственности — или ее потери.
Она вспыхнула:
— Это не то, что ты думаешь!
— И никогда не было. — Его рука упала.
Перебор алкоголя и измотавшая его страсть замедлили реакции Каттера, так что когда позади послышался шум, первой его услышала Уитни. У нее расширились глаза, черные зрачки поймали свет, идущий от фонаря;
Каттер быстро встал, защищая ее собою. Он зря беспокоился. Не она была в опасности.
— Мне надо было постучаться? — послышался прохладный вежливый голос, и Каттер подумал, что лучше бы он сюда не возвращался. Надо было уехать, оставив Уитни с матерью.
Но ничто не отразилось на его лице, когда он беспечно поздоровался:
— Дэниел. Ты рано вернулся.
— Это как посмотреть. По-моему, я вернулся поздно.
Каттер коротко вздернул плечи и сделал попытку защитить Уитни:
— У нее есть…
— Помолчи, — остановил его Дэниел и шагнул вперед, под свет фонаря. Он отметил взглядом пылающее лицо Уитни, смятую на коленях юбку, взбудораженное состояние Каттера и любезным тоном добавил:
— По-моему, нам надо поговорить.
«О Господи, — подумал Каттер, — только не сейчас!
Может быть, когда я протрезвею, но не сейчас!»
Вслух он сказал:
— Для меня лучше было бы завтра, к тому же ты устал с дороги.
— Ты имеешь в виду поездку ради того, чтобы спасти твою шею? — Дэниел сделал еще один шаг вперед, и Уитни увидела, что он такой же высокий, как Каттер, даже выше, и что его светлые глаза горят злостью. — После того как мисс Брэдфорд — я правильно понял? — уйдет спать, я бы хотел, чтобы ты задержался и мы бы поговорили.
Пожалуйста, сделай одолжение.
Мягкий голос напомнил ей Каттера: за гладкими словами звенела сталь, и Уитни поежилась, спрыгнула со стены — юбка обвила босые ноги, — перевела взгляд с одного решительного лица на другое, пробормотала «спокойной ночи» и улизнула не оглядываясь.
Глава 15
Дэвид жалобно пожал плечами:
— Не знаю. По-моему, каждого рано или поздно поймают, как Крошку Билла.
Это было эхо его собственных мыслей, и Каттер засмеялся:
— Послушай, может, тебе от этого станет легче. Я намерен вернуть ее отцу и на время исчезнуть.
— Куда ты поедешь? Ты все время уезжаешь и однажды не вернешься. Папа говорит, чтобы я не очень-то беспокоился, что ты как та волчица, которая когда-то у меня была, помнишь?
— Да, помню, — напряженно ответил Каттер.
Дэвид вытер внезапно повлажневшие глаза.
— Я думал, что Серебристая Спина меня любила, как я ее, но она сбежала и не вернулась. А теперь и ты собираешься поступить так же.
— Что еще тебе говорил Дэниел?
Дэвид прикусил губу.
— Что из волка может выйти только волк, сколько ни старайся обращаться с ним как с домашним животным.
— Это, наверное, относится и к людям, — нежно сказал ему Каттер и про себя подумал: интересно, почему он сам не следует этому совету. Волк будет волком, тигр — тигром, а он даже в шелковом костюме и высокой шляпе останется неугомонным бродягой. — Закон природы, Дэйви, мой мальчик, — сказал он и любовно потрепал брата по густой шевелюре.
Смутившись, Дэвид сказал:
— Кстати, о законе природы — ты ведь не собираешься отвозить ее назад, а? Я вроде как надеялся, что, может, ты привязался к ней…
— Привязался? Да по мне медведи гризли и те лучше! — Каттер осклабился, а Дэвид засмеялся.
— Все равно интересно будет посмотреть, что скажет папа, когда вернется. Ручаюсь, она ему понравится.
Каттер хмуро подумал, что действительно будет очень интересно понаблюдать, как Дэниел Коулмен отреагирует на Уитни Брэдфорд. Оставалось только надеяться, что к этому времени его здесь уже не будет.
— Пойду нанесу визит, — отрывисто сказал Каттер, и когда Дэвид предложил себя в попутчики, засмеялся и сказал, что это не лучшая идея.
— А, это значит, ты пойдешь вниз по реке.
— Что ты об этом знаешь? — не удержался от изумления Каттер. — Тебе всего четырнадцать лет. Я с трудом верю, что ты начал ходить по этой дорожке.
Дэвид воинственно сказал:
— А тебе сколько было лет, когда ты пошел в первый раз?
Каттер задумался и пожал плечами:
— Не важно, все равно ты со мной не пойдешь. Некоторое время меня не будет. Скажи маме, что я не приду на ужин.
Дэвид решил промолчать о том, куда пошел Каттер, и вечер прошел благополучно. В свете высокого подсвечника, водруженного на середину стола, Уитни выглядела так, как будто вот-вот упадет и заснет. Волосы были похожи на полированную слоновую кость, щеки побледнели. Оживляли лицо только глаза, в которых отражались свечи; отсутствие Каттера ощущалось так остро, как будто без него не находилось тем для разговора.
Когда легли спать и в доме все стихло, Уитни лежала без сна. Раздраженная тем, что не может выкинуть Каттера из головы и сосредоточиться на чем-нибудь другом, она наконец прекратила попытки заснуть и завернулась в шаль, сочетавшуюся по цвету с муслиновым платьем без рукавов, которое ей дала Дебора. Она пойдет и посидит в патио при лунном свете, послушает ночные звуки.
Возможно, это навеет на нее сон.
Ночь наполнила воздух мягкими тенями, сквозь обилие цветов на лианах, свисающих с садовых решеток, просвечивал одинокий фонарь. Запах жасмина и гардений мешался с тяжелым, густым запахом цветов, которые Дебора назвала лунными, — она объяснила, что они открываются только ночью, — большие белые бутоны раскрываются и в темноте источают свой аромат.
Уитни села на плетеный стул и тихонько щелкнула по цветку, наблюдая, как он задрожал — легко, как крылья бабочки.
— Ты знаешь, что цветы — это органы размножения растений? — послышался вопрос.
Уитни вздрогнула, обернулась и уронила цветок, он спланировал, как огромная снежинка, и упал к ее ногам.
Уитни во все глаза смотрела на Каттера. Он лениво прислонился к дверному проему на входе в патио, одну руку закинул за голову, вторую упер в бок. На руке болталось ружье; он оттолкнулся от дверного косяка и неуверенными шагами пошел через патио. Уитни подумала, что он пьян. Очень пьян. Она напряглась. Каттер обычно не напивался сверх меры.
Дойдя до маленького столика, Каттер бросил на него ружье, подошел к Уитни и так же, покачиваясь, наклонился и поднял цветок. Повертев его в длинных пальцах, он сказал приятно урчащим голосом:
— Ваш цветок, миледи. — И с поклоном подал его.
Уитни взяла цветок, потому что не знала, что еще делать. Потом она об этом пожалела, потому что Каттер обхватил ее руку и, постукивая пальцем по бархатному лепестку, стал объяснять назначение цветка в растительном мире.
— Это, моя дорогая', бутон — видимо, тебе это известно, — вот это венчик. Но то, что спрятано внутри этого эффектного цветка… я сказал что-то волнующее? Нет?
Ты дернулась. Моя ошибка. Теперь…
— Каттер., — Чш-ш. У нас урок ботаники, и если ты будешь внимательно слушать, я тебя кое-чему научу… — Дыхание, насыщенное парами вина, грело ей щеку.
Когда он был так близко, Уитни ничего не соображала, она только чувствовала, что худощавое тело слегка прижалось к ней, а платье и шаль были такие тонкие…
Дрожь пробежала по телу от шеи до пят, но Каттер, кажется, не заметил.
— Видишь эти палочки? По-моему, это тычинки. А может, пестики… не важно, их трудно различить, они так глубоко. — Он погладил пальцем цветок и тронул тонкую нить. — Так совершается оплодотворение — ты знаешь про оплодотворение, не правда ли? Думаю, знаешь.
В любом случае, тигренок, чтобы растение оплодотворилось, ему требуется помощь. — Другую руку он протянул за ее спину, вплел пальцы в раскинутые по плечам волосы, приподнял их и стал медленно массировать ей шею.
Под мягким нажимом пальцев напряженные мышцы стали расслабляться, и Уитни потеряла нить лекции, покачиваясь как травинка на ветру.
— ..растения, которые оплодотворяются ночными насекомыми, часто бывают бледными и обладают тяжелым запахом — я не слишком быстро излагаю?
Она помотала головой и, собрав остатки разума, отступила на шаг. Он снова распустил ее волосы по плечам, но рука упала ей на бедро и притянула к себе.
— Каттер…
Слегка повернув ее, он заткнул цветок ей за ухо, тыльной стороной руки погладил по щеке, большим пальцем приподнял за подбородок, чтобы взглянуть в лицо.
— Даже растения это делают, душечка. Это просто. Я знаю, что ты знаешь, как…
— Каттер!
Сонные глаза приоткрылись, чувственные губы растянулись в улыбку.
— Не помогло, тигренок. Я ходил вниз по реке — черт, я зашел в эту реку, и все равно не помогло.
— Я не знаю, о чем ты говоришь.
— Я знаю. Наверное, так лучше.
Она прищурилась и оглядела лицо, ленивую улыбку, глаза и черные волосы, упавшие на лоб.
— Ты пьян.
— Это так, душечка. Пьян от вина, пьян от желания… и просто пьян.
Она опустила взгляд на рубашку, такую безупречную с утра, — теперь она была мятая, грязная и распахнута на груди. Аккуратные брюки, заправленные в высокие сапоги, тоже стали как жеваные.
— Что скажет твоя мама? — жалобно сказала Уитни и покраснела, потому что он расхохотался.
— По-моему, сейчас ей есть о чем подумать, кроме состояния моей одежды.
Он снова поймал ее руку, твердо, но без угрозы обхватил пальцами запястье. Что за чертовщина! Он провел день и часть вечера с очень податливой молодой леди, и вот пришел домой, нашел Уитни в патио, тонкое платье не скрывало ее заманчивых округлостей, и он готов бежать туда, откуда пришел. Этот огонь не погасить, даже если снова нырнуть в холодную воду.
Глядя на его спутанные ветром волосы цвета воронова крыла, видя, как глаза расширились от желания, которое она так хорошо понимала, Уитни почувствовала, как сжалась ее грудь. В последние несколько недель она обещала себе, что никогда больше не даст Каттеру соблазнить себя словами и ласками, но когда его руки с подрагивающими пальцами гладят ее, невозможно вспоминать те клятвы, что она себе давала в его отсутствие.
Каттер поднес ее руку к губам и, не сводя с нее глаз, стал целовать ладонь с небольшими мозолями. Он перецеловал их все до одного, потом языком коснулся центра ладони, прислушиваясь к участившемуся дыханию, коснулся губами бугорка над запястьем. На ее руке со вчерашнего дня остались синяки, и он потерся о них губами.
Каттер подхватил ее под локти и нежно приподнял, так что руки уткнулись в грудь под раскрытой рубашкой. Это оказало на нее парализующее действие, она чувствовала подушечками пальцев мускулы плоского живота, волосы, покрывавшие грудь, и частое, гулкое биение сердца.
Каттер погладил ее руки вверх к плечам, придвинул к себе, прижал ее грудь к своей голой груди, и Уитни услышала звон колоколов, предупреждавших, что нужно как можно скорее бежать от него. Но как это сделать, когда его рот нашел нежный, уязвимый участок за ухом и целовал его так, что языки огня разбегались по жилам.
Зная, что нужно остановить его… остановить себя…
Уитни уперлась руками ему в грудь. Резко сократились мышцы, и он прижал ее к себе еще теснее, так что ее руки оказались в ловушке. Поддерживая затылок, Каттер массировал ей голову под волосами, его рот переместился на шею, другая рука легла на ягодицы и приподняла ее от земли.
— Каттер… Каттер, не надо! — сумела выговорить она, но невнятно, потому что он вызвал в ней содрогание таких мускулов, о которых она не знала, и внизу живота взорвался вулкан.
— Не надо? Что не надо? Не надо останавливаться? — Захватив ее губы, он ее чмокнул — крохотный поцелуйчик, который никак не мог ее удовлетворить. — Открой ротик, тигренок, — прожурчало прямо в губы. — Думай, что ты — цветок, а это… — большой палец пробежался по верхней губе, — это лепестки. Дай мне немножко нектара, любимая… правильно, открой. — Язык проскользнул между губами и шевельнулся внутри, выбивая из-под контроля все чувства.
— По-моему, это был не нектар, а пистолет или что похуже, — дрожащим голосом сказала она, когда поцелуй закончился.
Легкий смех — и Каттер посадил ее на плоский верх низкой стены, придерживая за спину, слегка придвинул к себе, и их бедра оказались на одном уровне.
Вокруг Уитни клубилась густая листва, белые цветы, каскадом падающие со стены, наполняли ночной воздух крепким, сладким ароматом. Он осторожно раздвинул ей колени, одну ее ногу обхватил своими двумя, и белый муслин вспенился, как сливки.
— Пестики, тычинки, венчик — по-моему, это сейчас не важно. — Он почувствовал, как задрожали ее ноги, когда он ладонями провел по их изящному контуру, слегка массируя нежную плоть, потом под пеной муслина руки двинулись выше и притянули ее к нему.
Испуганная прикосновением к голой коже, давлением твердого тела, стоявшего у нее между ног, Уитни сквозь охвативший ее горячий дурман попыталась протестовать:
— Каттер, нет!
— Нет? — мурлыкнул он ей в шею, туда, где пульсировала жилка. — Ты уверена?
Рот вдавился в шею, она запрокинула голову, и цветок выпал из светлых кудрей и упал ей на грудь между их телами. С каждым вдохом они оба впитывали его тяжелый аромат. Медленно, словно через силу, Каттер сдвинул горловину ее платья и освободил груди. От неожиданной атаки холодного воздуха Уитни всхлипнула и обеими руками вцепилась ему в плечи.
— Каттер! Да!
— Да? — Ладонь накрыла отвердевший пик груди и медленно и нежно двинулась по кругу, отчего у нее перед глазами посыпались многоцветные огоньки.
— Нет! То есть да. Конечно, да.
— Уверена, тигренок? Если ты имеешь в виду — делай, что хочешь, — я так и сделаю.
Дрожа всем телом, Уитни постаралась выкарабкаться из огня, в который ее вверг Каттер. Трудно было сосредоточиться, потому что с помощью ласк он умело манипулировал ее дыханием, и какое-то время она не могла вспомнить, о чем они говорят.
— Да, уверена, я хочу, чтобы ты остановился, — сказала она, но даже для собственного слуха голос прозвучал слабо и неубедительно.
Так хорошо было лежать в его руках, упиваться поцелуями, но Уитни скорее согласилась бы, чтобы он отвез ее на равнину и уложил под звездами, чем на то, чтобы он взял ее таким образом — во дворе материнского дома.
— Только не так, Каттер, только не так!
Каттер расслышал отчаяние в ее голосе, рука замерла на полной груди, он посмотрел на нее. Спутанные волосы шелком окутывали лицо и плечи, а глаза стали огромными, в тусклом свете дальнего фонаря они взывали с молчаливой мольбой. Ему нелегко было выбраться из горячечного тумана вина и желания, но он наконец расслышал, что в панике повторял ее голос.
Каждый удар сердца галопом гнал через все тело настойчивое желание, Каттер боролся с намерением опрокинуть ее на спину на этой стене и задрать юбку ей на голову. Только не так — а как?
Каттер выпустил ее; отступив на шаг, он смотрел, как она натягивает лиф платья, одергивает юбку, разглаживает ее на боках. Смятый цветок остался лежать между грудями, и он с трудом подавил позыв вынуть его оттуда.
— Никогда тебе не стать садовником, — заметил он; голос был замечательно спокоен для человека, который в это время боролся с желанием перекинуть ее через плечо и оттащить к себе на кровать.
— Кем?
— Садовником. Никакие из твоих растений не будут оплодотворяться, и что ты тогда будешь делать? ;
Она уставилась на него, не способная придумать ответ. Как сказать, что она хочет его, но только не в патио его матери? Слова не выходят из горла, она не умеет их говорить. Она села и просто стала на него смотреть.
Он протянул руку, взял ее за подбородок, и если бы не враждебный тон, она бы подумала, что он старается быть нежным.
— Все в порядке, душечка. Я начинаю привыкать к твоей манере насмехаться. По крайней мере ты не начинаешь мелодраматичный вой насчет своей треклятой девственности — или ее потери.
Она вспыхнула:
— Это не то, что ты думаешь!
— И никогда не было. — Его рука упала.
Перебор алкоголя и измотавшая его страсть замедлили реакции Каттера, так что когда позади послышался шум, первой его услышала Уитни. У нее расширились глаза, черные зрачки поймали свет, идущий от фонаря;
Каттер быстро встал, защищая ее собою. Он зря беспокоился. Не она была в опасности.
— Мне надо было постучаться? — послышался прохладный вежливый голос, и Каттер подумал, что лучше бы он сюда не возвращался. Надо было уехать, оставив Уитни с матерью.
Но ничто не отразилось на его лице, когда он беспечно поздоровался:
— Дэниел. Ты рано вернулся.
— Это как посмотреть. По-моему, я вернулся поздно.
Каттер коротко вздернул плечи и сделал попытку защитить Уитни:
— У нее есть…
— Помолчи, — остановил его Дэниел и шагнул вперед, под свет фонаря. Он отметил взглядом пылающее лицо Уитни, смятую на коленях юбку, взбудораженное состояние Каттера и любезным тоном добавил:
— По-моему, нам надо поговорить.
«О Господи, — подумал Каттер, — только не сейчас!
Может быть, когда я протрезвею, но не сейчас!»
Вслух он сказал:
— Для меня лучше было бы завтра, к тому же ты устал с дороги.
— Ты имеешь в виду поездку ради того, чтобы спасти твою шею? — Дэниел сделал еще один шаг вперед, и Уитни увидела, что он такой же высокий, как Каттер, даже выше, и что его светлые глаза горят злостью. — После того как мисс Брэдфорд — я правильно понял? — уйдет спать, я бы хотел, чтобы ты задержался и мы бы поговорили.
Пожалуйста, сделай одолжение.
Мягкий голос напомнил ей Каттера: за гладкими словами звенела сталь, и Уитни поежилась, спрыгнула со стены — юбка обвила босые ноги, — перевела взгляд с одного решительного лица на другое, пробормотала «спокойной ночи» и улизнула не оглядываясь.
Глава 15
Дэниел взглянул на ружье, лежащее на столе, перевел взгляд на Каттера, увидел настороженные глаза и нахмурился.
— Надеюсь, ты помнишь, что есть определенные вещи, которые я требую соблюдать в моем доме, — начал он любезным тоном. Каттер кивнул, и он продолжал тем же вежливым голосом:
— И я не желаю мириться с тем, что похищают молодых женщин, таскают их по всей округе, какие бы причины ни выдумывались в оправдание.
Каттер злобно сверкнул глазами; но ему и раньше приходилось терпеть неприятные разговоры с отчимом, и он знал, что все попытки выдержать словесную баталию с красноречивым адвокатом будут тщетны.
Неудивительно, что Коулмен считается лучшим — и самым безжалостным — юристом в законодательной системе Аризоны. С годами уважение к отчиму не уменьшилось, потому что, несмотря на бурный подростковый период и постоянно мятежный дух Каттера, между ними существовала искренняя привязанность. Если бы не это, его бы не задевало бичующее презрение Дэниела.
— Я провел несколько исключительно интересных дней с отцом мисс Брэдфорд и готов согласиться с ним, что тебя следует намазать смолой, обвалять в перьях и повесить на ближайшем дубу. Меня раздражало, что пришлось настойчиво добиваться отсрочки суда до того момента, как девушку найдут и благополучно передадут в отцовские руки. Губернатор Фремонт не торопился подписывать разрешение стрелять в тебя без предупреждения, но Брэдфорд был очень настойчив.
В наступившем молчании тяжело и глухо прозвучал голос Каттера:
— Значит, Фремонт сдался? Теперь он в чертовски затруднительном положении.
— Был бы, — холодно сказал Дэниел, — если бы я не убедил их обоих, что если тебя убьют, то жизнь мисс Брэдфорд тоже будет в опасности.
— А-а, смола и перья?
Настроение Каттера не улучшилось, Дэниела, какой мог заметить, — тоже. В таких стычках они всегда вели себя настороженно, как две незнакомые собаки, которые ходят кругами и выискивают малейшие признаки слабости друг в друге.
Дэниел сделал шаг вперед и положил руку на стол возле ружья. По слабому блеску в глазах Каттер решил, что тот готов применить его. Но Дэниел только поднял брови и устремил на пасынка обвиняющий взгляд.
— Ты, конечно, знаешь, что ее отец хочет, чтобы ее как можно скорее вернули ему.
— Поэтому я и привез ее сюда, — сказал Каттер и пожалел о том, что так много выпил. Трезвым он мог бы лучше соображать и разрядить взрывоопасную ситуацию, не озлобляя отчима.
Приятным голосом, который не мог ввести в заблуждение Каттера, Дэниел сказал:
— Ты понимаешь, что ее возвращением подписываешь себе смертный приговор?
— А ты полагаешь, что я должен держать ее пленницей?
— Никоим образом. — Дэниел погладил приклад «винчестера», задержал пальцы на металлическом стволе. — У тебя не много возможностей. Однако, — добавил он, — я уверен, что ты и мисс Брэдфорд имеете средство почти без ущерба избежать величайшего скандала.
— Вот как? — насмешливо сказал Каттер. Но его понятие о чести требовало выслушать отчима до конца. — И какое же это средство?
Улыбка Дэниела не убавила шок от произнесенного им слова.
— Женитьба.
Наступило долгое молчание. Железная выдержка Каттера куда-то испарилась, и он недоверчиво повторил:
— Женитьба?
— Разумеется. Как иначе ты можешь избежать веревки?
— Если у меня есть выбор, я предпочитаю веревку, — сказал Каттер. — К тому же остается еще один пустячок — армейское жалованье. Женитьба на Уитни не снимет этого обвинения.
— Как ты знаешь, — прозвучал холодный голос Дэниела, — я в состоянии разрешить вопрос с армией.
Гвоздь проблемы в том, что Брэдфорд отказывается отступить хоть на дюйм. Он жаждет крови, Каттер, и он может своего добиться.
— Пусть попытается.
— Неужели тебя так мало заботит мать или моя репутация? — выпалил Дэниел, отбросив маску вежливости. — Брэдфорд втопчет нас в грязь. Когда ты поймешь, что твои поступки отражаются на всех членах семьи? Я рассчитываю, — хмуро закончил Дэниел, — что в тебе найдется достаточно чести, чтобы принять правильное решение.
— Почему ты думаешь, что она выйдет за меня? — спросил Каттер ровным голосом, но характер выдавали загоревшиеся злостью глаза. — Она меня ненавидит.
— У меня не сложилось такого впечатления, когда я сюда вошел, — сказал Дэниел, — но если это так, я должен сказать, у нее есть здравый смысл. А здравый смысл диктует, что ей нужно выйти за тебя замуж, чтобы остановить мерзкие слухи, которые распространяются от восточного побережья до западного. Похищение женщины ее положения едва ли обойдется без комментариев, в то время как романтическое бегство с возлюбленным только укрепит ее репутацию.
Каттер постарался придать голосу холодность:
— Я никогда не развлекал себя мыслями о женитьбе, а если бы задумался, то никогда не выбрал такую высокомерную и твердоголовую особу, как Уитни Брэдфорд Натянутая улыбка заиграла на губах Дэниела, он взять «винчестер» Каттера и взвел курок.
— Твоя капитуляция предпочтительнее несчастного случая. Хотя даже это желательнее, чем публичное повешение.
Несмотря на симпатию, которая их связывала, Каттер хорошо знал, что Дэниел Коулмен не бросается пустыми угрозами. Отчасти он его понимал. Дело было не только в благополучии матери. Коулмен долго и упорно работал, чтобы создать себе хорошую репутацию, а ни один политик не останется равнодушен, когда дело доходит до слухов.
Несмотря на то что Каттер был пьян, он подумал, что его согласие жениться устроит всех. А саму женитьбу можно будет оттягивать до бесконечности.
Под свирепым взглядом отчима он насмешливо сказал:
— Как я могу отказаться, когда ты так мило просишь?
— Полагаю, ты даешь слово жениться немедленно? — Капер молчал, и дуло ружья поднялось. — Твое слово, пожалуйста.
На один немыслимый момент Каттер в ярости решил выхватить у него ружье, но так же быстро понял, что не сделает этого. Он не сомневался, что Дэниел не колеблясь выстрелит, но не знал, сможет ли это сделать сам.
Он сжал кулаки:
— Стреляй и будь проклят!
Палец, лежавший на спусковом крючке, уже согнулся, но вдруг Коулмен мягко сказал:
— Если бы ты любил эту девушку, ты бы спас ее от отвратительных сплетен.
Наступило короткое, напряженное молчание; Каттер боролся с собой. Первым желанием было снова отказаться, но он вспомнил Уитни — как он обнимал ее, как ее нежное тело клубочком свернулось у него под боком, и это видение одурманило его. Хуже всего было воспоминание о той ночи в доме Теджаса, когда он так отвратительно себя повел. Господи! Она не первая женщина, которая делает такое признание! А он повел себя как осел, обвинил ее в том, что она не доверилась ему раньше! Он криво улыбнулся, насмехаясь над собой. Она была права, что не доверяла ему.
— Хорошо. Я даю слово. Я женюсь на Уитни. Но я хотел бы присутствовать, когда ты ее об этом проинформируешь. Очень интересная получится беседа.
— Я не намерен информировать мисс Брэдфорд. Предоставляю это тебе. Ты ее похитил. Ты на ней женишься.
Так что информируй сам. — Ружье упало на стол. Дэниел продолжил:
— И не смотри так угрюмо. Лучше снова поговори о цветах.
Дэниел скрылся в доме, а Каттер еле сдержался, чтобы не рассмеяться. Что за смехотворная ситуация! За всю свою жизнь он и не помышлял, что угодит в ловушку, которую сам расставил. И во сне не могло присниться, что его силой заставят жениться, буквально под дулом ружья. Он догадывался, что когда винные пары рассеются, ему будет не до смеха, но сейчас ситуация выглядела комичной.
Уитни не нашла в ситуации ничего комичного. Выйти замуж за Каттера?
— Скорее я выйду за телеграфный столб! — спокойно заявила она, но это, казалось, не произвело на него впечатления.
После вежливого, холодного предложения Каттера она ему отказала, сопроводив отказ излюбленными отцовскими ругательствами. Он потерял терпение и сказал, что ему это тоже не нравится, но если она не хочет до конца жизни быть мишенью злобных сплетен, ей лучше согласиться и покончить с этим.
— Ты что, ничего не понимаешь? — грубо спросил он. — Тебя не пустят ни в один приличный дом, раз тебя похитили апачи и держали у себя как игрушку! Ты действительно думаешь, что тебе понравится сладострастное фырканье высшего света? Подумай, принцесса!
— А ты думаешь, если женишься на мне, то спасешь от всего этого? — закричала она, не заботясь, что ее услышат другие. Слезы заливали лицо, она свирепо смотрела на него. — Я уже сейчас вижу, как мы стали бы жить — ты носился бы по всей стране, а я сидела в квартире над Центральным парком и высматривала в окошко, не едешь ли ты!
— Об этом можешь не беспокоиться. Я не имею намерения переезжать в Нью-Йорк. А ты в качестве моей возлюбленной жены можешь оставаться в Аризоне или возвращаться к отцу, как тебе будет угодно. Как бы то ни было, меня не надо будет высматривать.
Тяжелый груз лег на сердце Уитни. «О, Каттер, неужели ты не можешь меня полюбить?» От молчаливой мольбы напряглась спина — Уитни переполнилась гневом и отвращением к себе. Ей было понятно, что он испытывает, понятно, что делает предложение только из чувства долга. Однажды она уже выходила замуж без любви, второго раза ей не надо. Даже за мужчину, который сводит ее с ума. Она сама не знала, как это случилось, что она его полюбила. Это противоречило логике, было не правдоподобно, противоречило всему, что она до сих пор считала разумным. Но после того как вчера ночью на патио она почти что отдалась Каттеру душой и телом, она знала, что он — тот мужчина, с которым она хотела бы прожить всю оставшуюся жизнь. Но только если он тоже этого хочет.
— Надеюсь, ты помнишь, что есть определенные вещи, которые я требую соблюдать в моем доме, — начал он любезным тоном. Каттер кивнул, и он продолжал тем же вежливым голосом:
— И я не желаю мириться с тем, что похищают молодых женщин, таскают их по всей округе, какие бы причины ни выдумывались в оправдание.
Каттер злобно сверкнул глазами; но ему и раньше приходилось терпеть неприятные разговоры с отчимом, и он знал, что все попытки выдержать словесную баталию с красноречивым адвокатом будут тщетны.
Неудивительно, что Коулмен считается лучшим — и самым безжалостным — юристом в законодательной системе Аризоны. С годами уважение к отчиму не уменьшилось, потому что, несмотря на бурный подростковый период и постоянно мятежный дух Каттера, между ними существовала искренняя привязанность. Если бы не это, его бы не задевало бичующее презрение Дэниела.
— Я провел несколько исключительно интересных дней с отцом мисс Брэдфорд и готов согласиться с ним, что тебя следует намазать смолой, обвалять в перьях и повесить на ближайшем дубу. Меня раздражало, что пришлось настойчиво добиваться отсрочки суда до того момента, как девушку найдут и благополучно передадут в отцовские руки. Губернатор Фремонт не торопился подписывать разрешение стрелять в тебя без предупреждения, но Брэдфорд был очень настойчив.
В наступившем молчании тяжело и глухо прозвучал голос Каттера:
— Значит, Фремонт сдался? Теперь он в чертовски затруднительном положении.
— Был бы, — холодно сказал Дэниел, — если бы я не убедил их обоих, что если тебя убьют, то жизнь мисс Брэдфорд тоже будет в опасности.
— А-а, смола и перья?
Настроение Каттера не улучшилось, Дэниела, какой мог заметить, — тоже. В таких стычках они всегда вели себя настороженно, как две незнакомые собаки, которые ходят кругами и выискивают малейшие признаки слабости друг в друге.
Дэниел сделал шаг вперед и положил руку на стол возле ружья. По слабому блеску в глазах Каттер решил, что тот готов применить его. Но Дэниел только поднял брови и устремил на пасынка обвиняющий взгляд.
— Ты, конечно, знаешь, что ее отец хочет, чтобы ее как можно скорее вернули ему.
— Поэтому я и привез ее сюда, — сказал Каттер и пожалел о том, что так много выпил. Трезвым он мог бы лучше соображать и разрядить взрывоопасную ситуацию, не озлобляя отчима.
Приятным голосом, который не мог ввести в заблуждение Каттера, Дэниел сказал:
— Ты понимаешь, что ее возвращением подписываешь себе смертный приговор?
— А ты полагаешь, что я должен держать ее пленницей?
— Никоим образом. — Дэниел погладил приклад «винчестера», задержал пальцы на металлическом стволе. — У тебя не много возможностей. Однако, — добавил он, — я уверен, что ты и мисс Брэдфорд имеете средство почти без ущерба избежать величайшего скандала.
— Вот как? — насмешливо сказал Каттер. Но его понятие о чести требовало выслушать отчима до конца. — И какое же это средство?
Улыбка Дэниела не убавила шок от произнесенного им слова.
— Женитьба.
Наступило долгое молчание. Железная выдержка Каттера куда-то испарилась, и он недоверчиво повторил:
— Женитьба?
— Разумеется. Как иначе ты можешь избежать веревки?
— Если у меня есть выбор, я предпочитаю веревку, — сказал Каттер. — К тому же остается еще один пустячок — армейское жалованье. Женитьба на Уитни не снимет этого обвинения.
— Как ты знаешь, — прозвучал холодный голос Дэниела, — я в состоянии разрешить вопрос с армией.
Гвоздь проблемы в том, что Брэдфорд отказывается отступить хоть на дюйм. Он жаждет крови, Каттер, и он может своего добиться.
— Пусть попытается.
— Неужели тебя так мало заботит мать или моя репутация? — выпалил Дэниел, отбросив маску вежливости. — Брэдфорд втопчет нас в грязь. Когда ты поймешь, что твои поступки отражаются на всех членах семьи? Я рассчитываю, — хмуро закончил Дэниел, — что в тебе найдется достаточно чести, чтобы принять правильное решение.
— Почему ты думаешь, что она выйдет за меня? — спросил Каттер ровным голосом, но характер выдавали загоревшиеся злостью глаза. — Она меня ненавидит.
— У меня не сложилось такого впечатления, когда я сюда вошел, — сказал Дэниел, — но если это так, я должен сказать, у нее есть здравый смысл. А здравый смысл диктует, что ей нужно выйти за тебя замуж, чтобы остановить мерзкие слухи, которые распространяются от восточного побережья до западного. Похищение женщины ее положения едва ли обойдется без комментариев, в то время как романтическое бегство с возлюбленным только укрепит ее репутацию.
Каттер постарался придать голосу холодность:
— Я никогда не развлекал себя мыслями о женитьбе, а если бы задумался, то никогда не выбрал такую высокомерную и твердоголовую особу, как Уитни Брэдфорд Натянутая улыбка заиграла на губах Дэниела, он взять «винчестер» Каттера и взвел курок.
— Твоя капитуляция предпочтительнее несчастного случая. Хотя даже это желательнее, чем публичное повешение.
Несмотря на симпатию, которая их связывала, Каттер хорошо знал, что Дэниел Коулмен не бросается пустыми угрозами. Отчасти он его понимал. Дело было не только в благополучии матери. Коулмен долго и упорно работал, чтобы создать себе хорошую репутацию, а ни один политик не останется равнодушен, когда дело доходит до слухов.
Несмотря на то что Каттер был пьян, он подумал, что его согласие жениться устроит всех. А саму женитьбу можно будет оттягивать до бесконечности.
Под свирепым взглядом отчима он насмешливо сказал:
— Как я могу отказаться, когда ты так мило просишь?
— Полагаю, ты даешь слово жениться немедленно? — Капер молчал, и дуло ружья поднялось. — Твое слово, пожалуйста.
На один немыслимый момент Каттер в ярости решил выхватить у него ружье, но так же быстро понял, что не сделает этого. Он не сомневался, что Дэниел не колеблясь выстрелит, но не знал, сможет ли это сделать сам.
Он сжал кулаки:
— Стреляй и будь проклят!
Палец, лежавший на спусковом крючке, уже согнулся, но вдруг Коулмен мягко сказал:
— Если бы ты любил эту девушку, ты бы спас ее от отвратительных сплетен.
Наступило короткое, напряженное молчание; Каттер боролся с собой. Первым желанием было снова отказаться, но он вспомнил Уитни — как он обнимал ее, как ее нежное тело клубочком свернулось у него под боком, и это видение одурманило его. Хуже всего было воспоминание о той ночи в доме Теджаса, когда он так отвратительно себя повел. Господи! Она не первая женщина, которая делает такое признание! А он повел себя как осел, обвинил ее в том, что она не доверилась ему раньше! Он криво улыбнулся, насмехаясь над собой. Она была права, что не доверяла ему.
— Хорошо. Я даю слово. Я женюсь на Уитни. Но я хотел бы присутствовать, когда ты ее об этом проинформируешь. Очень интересная получится беседа.
— Я не намерен информировать мисс Брэдфорд. Предоставляю это тебе. Ты ее похитил. Ты на ней женишься.
Так что информируй сам. — Ружье упало на стол. Дэниел продолжил:
— И не смотри так угрюмо. Лучше снова поговори о цветах.
Дэниел скрылся в доме, а Каттер еле сдержался, чтобы не рассмеяться. Что за смехотворная ситуация! За всю свою жизнь он и не помышлял, что угодит в ловушку, которую сам расставил. И во сне не могло присниться, что его силой заставят жениться, буквально под дулом ружья. Он догадывался, что когда винные пары рассеются, ему будет не до смеха, но сейчас ситуация выглядела комичной.
Уитни не нашла в ситуации ничего комичного. Выйти замуж за Каттера?
— Скорее я выйду за телеграфный столб! — спокойно заявила она, но это, казалось, не произвело на него впечатления.
После вежливого, холодного предложения Каттера она ему отказала, сопроводив отказ излюбленными отцовскими ругательствами. Он потерял терпение и сказал, что ему это тоже не нравится, но если она не хочет до конца жизни быть мишенью злобных сплетен, ей лучше согласиться и покончить с этим.
— Ты что, ничего не понимаешь? — грубо спросил он. — Тебя не пустят ни в один приличный дом, раз тебя похитили апачи и держали у себя как игрушку! Ты действительно думаешь, что тебе понравится сладострастное фырканье высшего света? Подумай, принцесса!
— А ты думаешь, если женишься на мне, то спасешь от всего этого? — закричала она, не заботясь, что ее услышат другие. Слезы заливали лицо, она свирепо смотрела на него. — Я уже сейчас вижу, как мы стали бы жить — ты носился бы по всей стране, а я сидела в квартире над Центральным парком и высматривала в окошко, не едешь ли ты!
— Об этом можешь не беспокоиться. Я не имею намерения переезжать в Нью-Йорк. А ты в качестве моей возлюбленной жены можешь оставаться в Аризоне или возвращаться к отцу, как тебе будет угодно. Как бы то ни было, меня не надо будет высматривать.
Тяжелый груз лег на сердце Уитни. «О, Каттер, неужели ты не можешь меня полюбить?» От молчаливой мольбы напряглась спина — Уитни переполнилась гневом и отвращением к себе. Ей было понятно, что он испытывает, понятно, что делает предложение только из чувства долга. Однажды она уже выходила замуж без любви, второго раза ей не надо. Даже за мужчину, который сводит ее с ума. Она сама не знала, как это случилось, что она его полюбила. Это противоречило логике, было не правдоподобно, противоречило всему, что она до сих пор считала разумным. Но после того как вчера ночью на патио она почти что отдалась Каттеру душой и телом, она знала, что он — тот мужчина, с которым она хотела бы прожить всю оставшуюся жизнь. Но только если он тоже этого хочет.