Все, что у нее было – это злость. И ее утрата.
– Я… – сказала она. – Я пришла… предложить вам обмен.
Брови Я-вау-тсе вопросительно поползли вверх.
– На меня. Возьмите меня вместо… вместо моей кузины. Чтобы… ну, вы знаете…
Барабанный бой, казалось, стал громче, но теперь Эш была уверена, что это всего лишь шум крови в ушах.
Я-вау-тсе показала ладонь с лягушкой:
– У меня уже есть то, что мне нужно, – ответила она.
Эш посмотрела на существо, лежавшее на ладони женщины-духа, ничего не понимая.
Лягушка, казалось, была в спячке – маленькое, слабое, сморщенное существо на ладони еще более сморщенной. Но тут она пошевелилась, глаза раскрылись, и Эш увидела эти глаза.
На долгое, убийственное мгновение ее сердце замерло.
О, боже…
Это была Нина, пойманная в них. Нина, пойманная в теле лягушки, как раньше она оказалась пойманной в теле волчицы.
Поиск тотема…
– Н-но…
Я-вау-тсе издала короткий острый смешок, похожий на «йип-йип-йип» койота.
– Иди домой, дитя, – сказала она.
И, не успела Эш ничего ответить, женщина-дух прошла совсем рядом, едва не задев ее, направляясь к своей башне, и снег завивался ей вслед.
Барабанный бой все доносился – он снова стал похож на раскаты далекого грома. Он стихал.
Эш онемело смотрела вслед женщине-духу. Не так все должно было выйти.
Лусвен не говорила ничего о том, что Я-вау-тсе может отказаться…
– Ты не можешь меня не взять! – крикнула она.
Я-вау-тсе даже не обернулась, не подала виду, что она что-то услышала.
Эш подобрала гранат, сунула ее в карман, который не оторвал Элвер. Она посмотрела на нож, но оставила его лежать, где он лежал. Что она знает о ножах? Сама мысль о том, чтобы взять его, пугала ее. Она ни за что не сможет пустить его в ход.
Эш выпрямилась.
– Послушай меня! – крикнула она вслед удаляющейся Я-вау-тсе.
По-прежнему никакого ответа. Словно Эш больше не существовало для женщины-духа.
– Не имеешь права так со мной обращаться, – проговорила Эш. – Я заставлю тебя слушать!
Да-а? А как, интересно, она собирается это сделать?
Но Эш пошла за Я-вау-тсе, и остановилась только тогда, когда ей показалось, что ее окликнули по имени. Она оглянулась на снежную равнину и внимательно прислушалась, но решила, что это, должно быть, ее воображение.
Или какое-нибудь странное эхо от барабанного боя.
Эш поспешила за женщиной-духом, решившись обязательно устроить хоть что-то в помощь своей кузине, прежде чем Я-вау-тсе сделает с Ниной что-нибудь похуже, чем превратит в лягушку.
Я-вау-тсе добралась до башни раньше Эш. Когда Эш подошла к ней, она не нашла двери, и не увидела даже следов женщины-духа на снегу. Снег отпечатал только одну цепочку следов – ее собственных. Башня высилась над ней, круглая, нависая, превращая ее в ничтожество своей объемистой тяжестью. Круглые стены строения были сложены из грубо отесанного камня.
Они обветрились и потрескались от непогоды и времени, серые с прожилками кварца. Камни были притерты друг к другу так, что только зазор толщиной в волос показывал, где стык между ними. Не только двери не было в башне – не было в ней никакого отверстия, ни даже маленького окна. Совсем не похожа была эта башня на ту, что была на карте Кэсси, – у той высоко в стене были бойницы.
Эш пнула камень ногой.
– Впусти! – крикнула она.
Ответа так и не было. С тем же успехом дом этот мог быть пуст. Эш поглядела назад, туда, откуда пришла. От метели, через которую она прошла, чтобы попасть сюда, не осталось и следа. Вокруг одни равнины расстилались до самого горизонта, пустынные и холодные. В воздухе стояло предощущение бури. Рокотал гром – но, стой, подумала Эш, прислушавшись – разве при метели бывает гром и молния?
Нина наверняка знала бы, может ли такое быть. Нина – лягушка-царевна… Эш снова повернулась к башне и ударила по камню кулаком.
– Ты должна меня взять! – крикнула она.
«С какой бы это стати?» – спросил ее бестелесный голос.
Эш отступила от стены и огляделась. Она не видела женщины-духа, но узнала голос Я-вау-тсе. Отголоски его звенели у нее в ушах.
Рокочущий шум, гром, барабанный бой или что бы это ни было, постепенно приближался. Он был еще тихий, но в нем появилось ощущение его близости.
Словно барабанщики были на расстоянии одной мысли.
«Ты ни о чем не заботишься,» – продолжала Я-вау-тсе. – «Жива ты или мертва, тебе все равно. Что мне проку в таком духе, как твой? Я не сниму тебя с твоего Колеса. Ты уже сама сошла с него.»
– Это… это не правда.
«То, что ты ни о чем не заботишься, или то, что ты сошла со своего Колеса?»
Эш почувствовала в голосе женщины-духа насмешку, которая взбесила ее.
– И то, и другое – не правда! – воскликнула она.
«Вот как!» – отозвался бестелесный голос. – «Тогда что ты можешь мне предложить, дитя – которое так сильно заботится?»
Женщина-дух спросила это с холодной иронией.
– Да, я забочусь! – сказала Эш. – Просто…
Эш подумала о своей матери.
Она ушла.
Об отце.
Тоже ушел, по-другому, но тоже навсегда.
Она любила их обоих.
О своих друзьях.
Их можно пересчитать одним пальцем.
Кэсси.
Тетя и дядя.
Которые заботятся о ней по долгу.
Нина.
Они никогда не бежали по одной дорожке.
– Просто люди не заботятся обо мне, – сказала Эш.
«Дух, который ты предлагаешь мне, – такой же усохший, как и мой,» – сказала Я-вау-тсе. – «Зачем он мне?»
– Затем… затем, что я сама предлагаю его тебе.
«Это не много прибавляет ему. Хорош обмен – скудный, нелюбящий дух в обмен на дух твоей кузины, доверху полный любовью к жизни. К жизни и к тем, кто есть в ее жизни. Даже к тебе, дитя. Ее хватает даже на любовь к тебе.»
– Я… Я тоже люблю ее! – крикнула Эш, поняв только тогда, когда слова эти раздались, что это – правда.
«Тогда вспоминай ее с любовью.»
– Лучше возьми меня вместо нее!
«Того, что у тебя есть, недостаточно,» – ответила Я-вау-тсе.
Эш упала на колени и коснулась лбом камня.
– Пожалуйста, – сказала она. – Меня должно хватить. Я – это все, что у меня есть.
Ответа не было.
– Пожалуйста…
Эш умолкла, поняв, что женщина-дух снова пропала. Она прижалась лбом к камням, так сильно, чтобы стало больно, и простояла так долгое время, замерзая, остывая; снег сыпался на ее лицо, окружая глаза и рот.
Барабанный бой почти смолк.
Эш медленно встала, сгорбленная неудачей.
Что еще могло быть хуже? Она потерпела поражение, потому что ее просто не хватило.
Ну, так это и не новость – не так ли?
Наверняка именно так и думал ее отец. И эти, за темными очками, школьные советники, которые притворялись, что заботятся о детях. И этот психиатр, к которому ее посылали тетя и дядя.
Все они были одинаковы. Все они вынесли один и тот же приговор. Она недостаточно хороша.
Дядя Джон и тетя Гвен, и они, должно быть, чувствуют то же самое, а иначе зачем они отправляли ее к врачу?
Эш сунула руки в карманы. Одна рука промахнулась, потому что карман был оторван.
Другая обхватила пальцами гранат. Эш вынула его из кармана и посмотрела на него, проследив взглядом филигрань. Что там Элвер говорил о соединении плода и серебра? Что-то вроде того, что это фетиш. Что когда они соединяются…
«Это обещает, что Колеса снова придут в должное равновесие, как бы далеко они не отошли от своих изначальных кругов вращения…»
– Ну, попробуй, приведи в равновесие… – сказала Эш фетишу.
Запрокинув руку, она со всей силы, которая только была в ней, швырнула его в стену башни. Он ударил по ней со звуком удара огромного колокола.
Повсюду вокруг нее стихшая было барабанная дробь возобновилась с новой силой. Плод теперь был лишь кляксой сока и мякоти на стене, а серебряная филигрань лежала на снегу под ней.
Сок, стекающий по камням, был похож на кровь.
Эш сделала шаг к стене. Она поднесла кулачки ко рту и не могла отвести глаз от капель.
Это и была кровь.
Башня истекала кровью.
Барабанная дробь усилилась до того, что от нее болела голова.
Взгляд Эш проследовал за медленной каплей крови до самого низа. Там, где кровь коснулась снега, поднялся пар. В пару появилась зелень, побеги травы и цветок – маленький желтый цветочек лютика. Шелестя и поскрипывая, зелень вылезала из оттаивающей земли, растекаясь, словно вода. Свитграсс и клевер, одуванчики и купки фиалок, сверкающие ромашки. Молодые деревца, увенчанные нежными свежими побегами и почками, которые разворачивались в листья со скоростью, которую едва догоняла стоп-съемка. В воздухе густо запахло головокружительным ароматом весны.
Исцеление, подумала Эш. Вот о чем говорил Элвер, вот что мог сделать гранат.
Исцелить землю.
Но башня… Трещины рассекли камни стены перед ней. Камни сдвигались со звуком, похожим на то, как по весне на реке начинается ледоход. Откуда-то из глубины земли доносился рокот. Башня качалась, в воздухе повисла каменная пыль.
Эш медленно отошла. Страх струился по ее нервам. С грохотом, похожим на удар грома, камни, которые Эш ударила фетишем, обрушились внутрь. На мгновение у Эш потемнело в глазах. Когда она снова увидела, Я-вау-тсе стояла посреди развалин и разбитых камней, осыпанная каменной крошкой.
Черты лица женщины-духа были теперь много более резкими, чем раньше, напомнив Эш мумии, которые она видела в номере «Нэшнл Джиогрэфика». Словно вся жидкость испарилась из ее тела. Глаза ее сверкали опасным огнем. В руке она все еще держала лягушку. Она направила посох на Эш.
– Что ты наделала! – крикнула она.
Холод сковал грудь Эш. Воздух замерз в ее легких. Сердце остановилось.
Оледенел костный мозг, и Эш показалось, что она чувствует, как трескаются кости.
– Я… я…
Эш не могла говорить. Она едва могла издавать звук. Все затянулось сверкающей дымкой морозных искр и инея.
– Мерзкий ребенок! – крикнула женщина-дух. – Да я тебе…
– Ничего ты не сделаешь, – сказал новый голос.
Я-вау-тсе медленно подняла голову и глянула мимо Эш. Как только она отвела от нее свой взгляд, Эш сразу же смогла двигаться снова. Она втянула в свои измученные легкие холодный воздух. Похлопала себя дрожащими руками.
Медленно обернулась посмотреть, что же помешало духу покончить с ней.
И увидела тех, кто барабанил все это время.
Вокруг нее и женщины-духа полукругом стояли люди – по крайней мере, сперва Эш подумала, что это люди. Люди, одетые в кожаные рубашки и штаны, мужчины и женщины. Их поясные сумки были изукрашены бисером, мешочки с лекарствами, свисавшие с поясов, и сами пояса.
И они носили маски.
Там была лиса с перистым головным убором. Медведь со спутанными космами.
Черепаха с ярким разноцветным шарфом на голове, как носили в Фоксвилле старые итальянки. Древесная лягушка с кожей, испещренной зелеными и желтыми крапинками, в черной широкополой шляпе. Ястреб с ветвистыми перьями на голове. Мышь в маленькой бисерной шапочке. Сом, заяц, лось.
И волк в короне из цветов шиповника.
– Вы не имеете права вмешиваться! – сказала им Я-вау-тсе.
– Она дала нам право, – ответила медведица.
Эш подавила изумленный возглас.
Это были не искусные маски. Это были настоящие их головы…
– Она призвала нас, – сказал лис.
– Кто… вы? – спросила Эш тихим, дрожащим голосом.
– Сновидцы, – ответила мышь.
– Мы наполняем страну духов своими грезами, – добавил человек-лягушка.
– Мы показываем сновидцам их Колеса, – сказал ворон.
От их голосов у Эш в голове зашумело точно так же, как от голоса Я-вау-тсе, но она не ощущала никакой угрозы от этих людей-зверей. Она смотрела на них с восторженным удивлением, заметив барабанчики, висящие на их поясах, пальцы, которые выстукивали по ним – сначала один начинал стучать, потом другой – простой ритм, стоявший в воздухе.
– Вы тотемы, верно? – спросила Эш.
Волчица молча склонила голову:
– Мы ведем, – ответила она.
– Мы наблюдаем, – сказал ястреб.
– Мы грезим, – добавила лосиха.
– Вы вмешиваетесь! – сказала им Я-вау-тсе.
– Нет, – возразил сом. – Мы здесь для того, чтобы проводить тебя в твое долго откладывавшееся путешествие.
– И для того, чтобы убедиться, что ты не возьмешь с собой тех, чье время отправиться с тобой еще не пришло, – добавил человек-черепаха.
– Я не отправляюсь ни в какое путешествие, – отрезала Я-вау-тсе.
– Посмотри на себя, – сказала зайчиха.
Пока они говорили, мумификация продолжалась. От Я-вау-тсе осталась лишь сухая кожа, натянутая на кости. Глаза ее провалились. Губы истончились так, что почти исчезли. Она держала Нину рукой скелета.
– Она обновит меня, – сказала она.
Я-вау-тсе поднесла лягушку ко лбу, прижала маленькое существо к своей сухой коже и начала читать заклинание. Пальцы всех людей-зверей коснулись барабанчиков. От них взметнулась музыка – решительная, но радостная, ритм которой противился пению Я-вау-тсе, рассеивал его силу, развеивал его.
В воздухе уже было тепло, равнины покрылись яркой зеленой порослью.
Башня стала лишь грудой битого камня, наваленного вокруг усыхающей женщины-духа, как огромный курган.
– Вы убиваете меня! – крикнула Я-вау-тсе.
Волчица покачала головой.
– Нет. Это лишь твое Колесо. Оно совершает оборот. Оно спешит – чтобы наверстать все те годы, которые ты украла из отпущенного тебе срока.
– Твое время еще придет снова, – сказал ястреб.
– Но я уже не буду той же.
– А с чего бы? – тихо рассмеялась зайчиха. – Ты уже ступала на это Колесо; теперь пришла пора узнать другое.
– Я…
Но говорить Я-вау-тсе больше не могла. Сухая кожа, удерживавшая ее челюсть, лопнула, и кость упала на землю. Эш в ужасе смотрела, дрожа, как на ее глазах женщина превращалась в пыль и кости, падавшие на землю вслед за челюстью.
Человек-сом поймал Нину прежде, чем она упала на землю, и торжественно вручил ее Эш. Человек-черепаха поднял с земли посох Я-вау-тсе и сломал его об колено.
Половинки он воткнул в землю – обломанными концами вниз. Когда он отошел от них, они выпустили тонкую паутину побегов, тут же взворвавшихся цветами.
– Прощай, сестра, – сказал человек-лягушка.
Эш бережно держала лягушку, которая была ее кузиной, на ладони.
– Так это… Это все, что я должна была сделать? Мне надо было просто разломать гранат? – спросила она.
Женщина-мышь покачала головой:
– Фетиш вызвал все действие, – сказала она, – но нужно было жертвоприношение, чтобы он мог начать действовать.
– Ты должна была умереть, – объяснил ворон, видя непонимающий взгляд Эш.
– Но я же… не…
– Разве ты та же, какой была когда-то? – спросила волчица мягко.
Эш медленно покачала головой.
– Ну вот, – сказал тогда человек-черепаха. – Теперь понимаешь?
– Значит… старая я… умерла? И теперь я… новая?
– Именно так.
Эш нахмурилась:
– Но… это оказалось так легко…
– Легко? – переспросила волчица.
Эш снова покачала головой. Нет. Перемены, которые произошли с ней, в ней, дались ей вовсе не легко.
– И дальше будет становиться только еще труднее, – сказала зайчиха.
– Потому что ты должна теперь утвердить то, чего только что достигла.
– Ты имеешь в виду – быть доброй к людям, делать то, что мне говорят, и все в этом роде?
Сом покачал головой:
– Нет. Просто быть верной себе. Все остальное, что ценно и важно, произрастет из этого.
– Приветствуй дни, которые грядут, а не жди, пока они придут к тебе, – добавил ястреб. – Иначе ты станешь, как Я-вау-тсе точно указала тебе – такой же, какой была она. Но ты усохнешь прежде своего срока, очень скоро.
Эш легонько провела пальцем по спине лягушки, восхищаясь гладкостью и мягкостью ее кожи. Существо смотрело на нее глазами Нины. Они были полны доверия.
– Можно мне… поговорить с моей мамой? – спросила Эш.
– Ее здесь нет, – сказала медведица. – Она уже вступила на новое Колесо.
Эш попыталась скрыть свое расстройство, но в горле у нее встал ком, и ей пришлось отвернуться, чтобы спрятать слезы, блеснувшие в глазах.
– Радуйся, – сказала тихо лосиха.
Эш подняла голову. Сквозь пелену слез люди-звери казались ей тенями из снов. Уже не реальными.
– Радуйся? – переспросила она.
Человек-черепаха кивнул:
– У ее песни нет конца, дитя. Мы все части одной песни – твой народ, наш народ. Эта песня длится вечно. Наши личные чувства всегда будут ее частью, не важно на какое Колесо мы ступаем.
– Так она… У нее все в порядке?
– Конечно, – ответила волчица. – Боль – только для тех, кто остался. Отставь ее от себя. Вспоминай ее с радостью – с великой радостью – но пусть она перестанет держать тебя.
Эш медленно кивнула. Потом долгое время никто не говорил ничего.
Звучали только барабаны. Эш пустила свой пульс в такт им, пока отчаяние ее не начало чуть-чуть проходить.
– Наверно, мне надо возвращаться, – сказала она. – Вернуть Нину.
Она, должно быть, сильно испугалась.
– Сейчас – нет, – сказал ворон. – Не сейчас, когда Я-вау-тсе уже отправилась в путешествие. Твоя сестра покоится в своем тотемном обличье, ибо в нем она видет мир и свое место в нем такими, как они есть.
Эш даже не заметила, что ворон не правильно назвал степень их родства.
Она просто приняла то, что они – родные друг другу, как должна была принять много лет назад.
– А у меня тоже есть тотем? – спросила она.
– Поищи его, – предложил человек-лягушка.
– В снах, – добавила волчица.
Она вынула что-то из кармана и присоединила это к браслету с амулетами на руке Эш. Это был амулет с маленькой серебряной волчьей головой.
– Мы будем рядом и поможем тебе найти его, – сказала она.
Теперь барабанная дробь стала тише. Эш вздрогнула, впервые заметив, что окружает ее. Равнины исчезли. Она и люди-звери стояли теперь на поляне.
Вокруг них во все стороны, зеленые, растущие, стояли деревья Элверовского леса. Она чувствовала в деревьях древесных духов, которые смотрели на нее – уже без злобы, просто с любопытством.
Эш оглянулась на людей-зверей – их уже не было видно так отчетливо.
Они словно начинали исчезать, таять.
– Почему вы сами не остановили ее? – спросила Эш.
– Я-вау-тсе? – спросил лис. Эш кивнула.
– Это было не наше дело, – ответила зайчиха. – Когда люди вмешиваются в дела маниту, они должны нести ответственность за свои поступки.
– Мы можем только наблюдать, – вставила лосиха.
– И ждать, – добавил ворон.
Их голоса все более удалялись. Теперь Эш могла видеть сквозь них.
– А Лусвен – одна из вас?
– Нет, – ответил человек-сом.
– Но она – наш близкий друг, – сказала волчица.
Теперь они уже почти исчезли – оставались лишь призрачные туманные очертания.
– Я увижу вас снова? – крикнула Эш.
Очертания людей-зверей растаяли. Слабый шепот барабанов отозвался эхом, утих, смолк. Но в ритме их было обещание.
Эш поглядела на лягушку на своей ладони.
– Ну, подруга, – сказала она. – Пора домой.
На сердце у нее было легко, и она чувствовала себя способной на все.
– А как мы собираемся туда добраться? – спросила она Нину риторически. – А вот смотри.
Эш посадила лягушку на землю и сняла меховую парку, бросив ее на землю.
Потом села и сняла штаны и боты. По сравнению с тем, каково здесь было, когда властвовала Я-вау-тсе, стояла сильная жара. Вызвав амулетом вигвам, Эш убрала зимнюю одежду туда и вернула амулет вигвама в свой браслет.
Перебрав остальные амулеты на браслете, она, наконец, нашла тот, который должен был там быть.
Маленькое серебряное изображение дома в Нижнем Кроуси, даже с двориком размером со штампик на почтовой марке. Она отцепила его от браслета, подобрала Нину и вступила в него.
– Поехали! – сказала она.
Но прежде, чем она успела бросить амулет на землю и произнести заклинание, из-за деревьев на дальней стороне поляны вышел человек.
Элвер.
Ножа у него в руке на этот раз не было. Но в глазах его по-прежнему светился дикий свет мира духов.
– Я хотел… поблагодарить тебя, – начал он.
Эш долго глядела на него, пытаясь вызвать в себе хоть какую-то злость на него за то, что он едва не сделал с ней, но ничего не вышло.
– Да ладно… – ответила она.
И бросила амулет на землю.
Задняя стена дома тети и дяди выросла перед ней. Она стояла во дворике.
Нагнувшись, она выпустила лягушку. Маленькое существо посмотрело на нее ниниными глазами, долгим взглядом. Потом превратилось в обыкновенную лягушку. Эш попрыгала за ней, проводив прочь, и медленно выпрямилась перед дверью дома.
Пора войти.
Новому человеку пора начинать строить новую жизнь.
Эш дошла до двери в гостину. и остановилась, глядя в комнату. Тетя и дядя нагнулись над Ниной. Тетя Гвен плакала и трясла Нину. Дядя Джон, похоже, сам мог вот-вот заплакать. Одна из Нининых подружек – Эш не смогла вспомнить, как ее зовут, – сидела на стуле, и на лице ее было написано изумление и счастье. Кэсси и Боунз тоже были здесь, так же захваченные чудесным возвращением Нины, как и все они.
Есть вещи, которые никогда не меняются.
Все были заняты Ниной, как всегда.
Решимость, с таким трудом давшаяся Эш в мире духов, поколебалась и исчезла совсем.
Заметили ли они вообще, что меня не было? – подумала Эш, повернувшись, чтобы снова выйти из дома.
– Я… – сказала она. – Я пришла… предложить вам обмен.
Брови Я-вау-тсе вопросительно поползли вверх.
– На меня. Возьмите меня вместо… вместо моей кузины. Чтобы… ну, вы знаете…
Барабанный бой, казалось, стал громче, но теперь Эш была уверена, что это всего лишь шум крови в ушах.
Я-вау-тсе показала ладонь с лягушкой:
– У меня уже есть то, что мне нужно, – ответила она.
Эш посмотрела на существо, лежавшее на ладони женщины-духа, ничего не понимая.
Лягушка, казалось, была в спячке – маленькое, слабое, сморщенное существо на ладони еще более сморщенной. Но тут она пошевелилась, глаза раскрылись, и Эш увидела эти глаза.
На долгое, убийственное мгновение ее сердце замерло.
О, боже…
Это была Нина, пойманная в них. Нина, пойманная в теле лягушки, как раньше она оказалась пойманной в теле волчицы.
Поиск тотема…
– Н-но…
Я-вау-тсе издала короткий острый смешок, похожий на «йип-йип-йип» койота.
– Иди домой, дитя, – сказала она.
И, не успела Эш ничего ответить, женщина-дух прошла совсем рядом, едва не задев ее, направляясь к своей башне, и снег завивался ей вслед.
Барабанный бой все доносился – он снова стал похож на раскаты далекого грома. Он стихал.
Эш онемело смотрела вслед женщине-духу. Не так все должно было выйти.
Лусвен не говорила ничего о том, что Я-вау-тсе может отказаться…
– Ты не можешь меня не взять! – крикнула она.
Я-вау-тсе даже не обернулась, не подала виду, что она что-то услышала.
Эш подобрала гранат, сунула ее в карман, который не оторвал Элвер. Она посмотрела на нож, но оставила его лежать, где он лежал. Что она знает о ножах? Сама мысль о том, чтобы взять его, пугала ее. Она ни за что не сможет пустить его в ход.
Эш выпрямилась.
– Послушай меня! – крикнула она вслед удаляющейся Я-вау-тсе.
По-прежнему никакого ответа. Словно Эш больше не существовало для женщины-духа.
– Не имеешь права так со мной обращаться, – проговорила Эш. – Я заставлю тебя слушать!
Да-а? А как, интересно, она собирается это сделать?
Но Эш пошла за Я-вау-тсе, и остановилась только тогда, когда ей показалось, что ее окликнули по имени. Она оглянулась на снежную равнину и внимательно прислушалась, но решила, что это, должно быть, ее воображение.
Или какое-нибудь странное эхо от барабанного боя.
Эш поспешила за женщиной-духом, решившись обязательно устроить хоть что-то в помощь своей кузине, прежде чем Я-вау-тсе сделает с Ниной что-нибудь похуже, чем превратит в лягушку.
***
Я-вау-тсе добралась до башни раньше Эш. Когда Эш подошла к ней, она не нашла двери, и не увидела даже следов женщины-духа на снегу. Снег отпечатал только одну цепочку следов – ее собственных. Башня высилась над ней, круглая, нависая, превращая ее в ничтожество своей объемистой тяжестью. Круглые стены строения были сложены из грубо отесанного камня.
Они обветрились и потрескались от непогоды и времени, серые с прожилками кварца. Камни были притерты друг к другу так, что только зазор толщиной в волос показывал, где стык между ними. Не только двери не было в башне – не было в ней никакого отверстия, ни даже маленького окна. Совсем не похожа была эта башня на ту, что была на карте Кэсси, – у той высоко в стене были бойницы.
Эш пнула камень ногой.
– Впусти! – крикнула она.
Ответа так и не было. С тем же успехом дом этот мог быть пуст. Эш поглядела назад, туда, откуда пришла. От метели, через которую она прошла, чтобы попасть сюда, не осталось и следа. Вокруг одни равнины расстилались до самого горизонта, пустынные и холодные. В воздухе стояло предощущение бури. Рокотал гром – но, стой, подумала Эш, прислушавшись – разве при метели бывает гром и молния?
Нина наверняка знала бы, может ли такое быть. Нина – лягушка-царевна… Эш снова повернулась к башне и ударила по камню кулаком.
– Ты должна меня взять! – крикнула она.
«С какой бы это стати?» – спросил ее бестелесный голос.
Эш отступила от стены и огляделась. Она не видела женщины-духа, но узнала голос Я-вау-тсе. Отголоски его звенели у нее в ушах.
Рокочущий шум, гром, барабанный бой или что бы это ни было, постепенно приближался. Он был еще тихий, но в нем появилось ощущение его близости.
Словно барабанщики были на расстоянии одной мысли.
«Ты ни о чем не заботишься,» – продолжала Я-вау-тсе. – «Жива ты или мертва, тебе все равно. Что мне проку в таком духе, как твой? Я не сниму тебя с твоего Колеса. Ты уже сама сошла с него.»
– Это… это не правда.
«То, что ты ни о чем не заботишься, или то, что ты сошла со своего Колеса?»
Эш почувствовала в голосе женщины-духа насмешку, которая взбесила ее.
– И то, и другое – не правда! – воскликнула она.
«Вот как!» – отозвался бестелесный голос. – «Тогда что ты можешь мне предложить, дитя – которое так сильно заботится?»
Женщина-дух спросила это с холодной иронией.
– Да, я забочусь! – сказала Эш. – Просто…
Эш подумала о своей матери.
Она ушла.
Об отце.
Тоже ушел, по-другому, но тоже навсегда.
Она любила их обоих.
О своих друзьях.
Их можно пересчитать одним пальцем.
Кэсси.
Тетя и дядя.
Которые заботятся о ней по долгу.
Нина.
Они никогда не бежали по одной дорожке.
– Просто люди не заботятся обо мне, – сказала Эш.
«Дух, который ты предлагаешь мне, – такой же усохший, как и мой,» – сказала Я-вау-тсе. – «Зачем он мне?»
– Затем… затем, что я сама предлагаю его тебе.
«Это не много прибавляет ему. Хорош обмен – скудный, нелюбящий дух в обмен на дух твоей кузины, доверху полный любовью к жизни. К жизни и к тем, кто есть в ее жизни. Даже к тебе, дитя. Ее хватает даже на любовь к тебе.»
– Я… Я тоже люблю ее! – крикнула Эш, поняв только тогда, когда слова эти раздались, что это – правда.
«Тогда вспоминай ее с любовью.»
– Лучше возьми меня вместо нее!
«Того, что у тебя есть, недостаточно,» – ответила Я-вау-тсе.
Эш упала на колени и коснулась лбом камня.
– Пожалуйста, – сказала она. – Меня должно хватить. Я – это все, что у меня есть.
Ответа не было.
– Пожалуйста…
Эш умолкла, поняв, что женщина-дух снова пропала. Она прижалась лбом к камням, так сильно, чтобы стало больно, и простояла так долгое время, замерзая, остывая; снег сыпался на ее лицо, окружая глаза и рот.
Барабанный бой почти смолк.
Эш медленно встала, сгорбленная неудачей.
Что еще могло быть хуже? Она потерпела поражение, потому что ее просто не хватило.
Ну, так это и не новость – не так ли?
Наверняка именно так и думал ее отец. И эти, за темными очками, школьные советники, которые притворялись, что заботятся о детях. И этот психиатр, к которому ее посылали тетя и дядя.
Все они были одинаковы. Все они вынесли один и тот же приговор. Она недостаточно хороша.
Дядя Джон и тетя Гвен, и они, должно быть, чувствуют то же самое, а иначе зачем они отправляли ее к врачу?
Эш сунула руки в карманы. Одна рука промахнулась, потому что карман был оторван.
Другая обхватила пальцами гранат. Эш вынула его из кармана и посмотрела на него, проследив взглядом филигрань. Что там Элвер говорил о соединении плода и серебра? Что-то вроде того, что это фетиш. Что когда они соединяются…
«Это обещает, что Колеса снова придут в должное равновесие, как бы далеко они не отошли от своих изначальных кругов вращения…»
– Ну, попробуй, приведи в равновесие… – сказала Эш фетишу.
Запрокинув руку, она со всей силы, которая только была в ней, швырнула его в стену башни. Он ударил по ней со звуком удара огромного колокола.
Повсюду вокруг нее стихшая было барабанная дробь возобновилась с новой силой. Плод теперь был лишь кляксой сока и мякоти на стене, а серебряная филигрань лежала на снегу под ней.
Сок, стекающий по камням, был похож на кровь.
Эш сделала шаг к стене. Она поднесла кулачки ко рту и не могла отвести глаз от капель.
Это и была кровь.
Башня истекала кровью.
Барабанная дробь усилилась до того, что от нее болела голова.
Взгляд Эш проследовал за медленной каплей крови до самого низа. Там, где кровь коснулась снега, поднялся пар. В пару появилась зелень, побеги травы и цветок – маленький желтый цветочек лютика. Шелестя и поскрипывая, зелень вылезала из оттаивающей земли, растекаясь, словно вода. Свитграсс и клевер, одуванчики и купки фиалок, сверкающие ромашки. Молодые деревца, увенчанные нежными свежими побегами и почками, которые разворачивались в листья со скоростью, которую едва догоняла стоп-съемка. В воздухе густо запахло головокружительным ароматом весны.
***
Исцеление, подумала Эш. Вот о чем говорил Элвер, вот что мог сделать гранат.
Исцелить землю.
Но башня… Трещины рассекли камни стены перед ней. Камни сдвигались со звуком, похожим на то, как по весне на реке начинается ледоход. Откуда-то из глубины земли доносился рокот. Башня качалась, в воздухе повисла каменная пыль.
Эш медленно отошла. Страх струился по ее нервам. С грохотом, похожим на удар грома, камни, которые Эш ударила фетишем, обрушились внутрь. На мгновение у Эш потемнело в глазах. Когда она снова увидела, Я-вау-тсе стояла посреди развалин и разбитых камней, осыпанная каменной крошкой.
Черты лица женщины-духа были теперь много более резкими, чем раньше, напомнив Эш мумии, которые она видела в номере «Нэшнл Джиогрэфика». Словно вся жидкость испарилась из ее тела. Глаза ее сверкали опасным огнем. В руке она все еще держала лягушку. Она направила посох на Эш.
– Что ты наделала! – крикнула она.
Холод сковал грудь Эш. Воздух замерз в ее легких. Сердце остановилось.
Оледенел костный мозг, и Эш показалось, что она чувствует, как трескаются кости.
– Я… я…
Эш не могла говорить. Она едва могла издавать звук. Все затянулось сверкающей дымкой морозных искр и инея.
– Мерзкий ребенок! – крикнула женщина-дух. – Да я тебе…
– Ничего ты не сделаешь, – сказал новый голос.
Я-вау-тсе медленно подняла голову и глянула мимо Эш. Как только она отвела от нее свой взгляд, Эш сразу же смогла двигаться снова. Она втянула в свои измученные легкие холодный воздух. Похлопала себя дрожащими руками.
Медленно обернулась посмотреть, что же помешало духу покончить с ней.
И увидела тех, кто барабанил все это время.
Вокруг нее и женщины-духа полукругом стояли люди – по крайней мере, сперва Эш подумала, что это люди. Люди, одетые в кожаные рубашки и штаны, мужчины и женщины. Их поясные сумки были изукрашены бисером, мешочки с лекарствами, свисавшие с поясов, и сами пояса.
И они носили маски.
Там была лиса с перистым головным убором. Медведь со спутанными космами.
Черепаха с ярким разноцветным шарфом на голове, как носили в Фоксвилле старые итальянки. Древесная лягушка с кожей, испещренной зелеными и желтыми крапинками, в черной широкополой шляпе. Ястреб с ветвистыми перьями на голове. Мышь в маленькой бисерной шапочке. Сом, заяц, лось.
И волк в короне из цветов шиповника.
– Вы не имеете права вмешиваться! – сказала им Я-вау-тсе.
– Она дала нам право, – ответила медведица.
Эш подавила изумленный возглас.
Это были не искусные маски. Это были настоящие их головы…
– Она призвала нас, – сказал лис.
– Кто… вы? – спросила Эш тихим, дрожащим голосом.
– Сновидцы, – ответила мышь.
– Мы наполняем страну духов своими грезами, – добавил человек-лягушка.
– Мы показываем сновидцам их Колеса, – сказал ворон.
От их голосов у Эш в голове зашумело точно так же, как от голоса Я-вау-тсе, но она не ощущала никакой угрозы от этих людей-зверей. Она смотрела на них с восторженным удивлением, заметив барабанчики, висящие на их поясах, пальцы, которые выстукивали по ним – сначала один начинал стучать, потом другой – простой ритм, стоявший в воздухе.
– Вы тотемы, верно? – спросила Эш.
Волчица молча склонила голову:
– Мы ведем, – ответила она.
– Мы наблюдаем, – сказал ястреб.
– Мы грезим, – добавила лосиха.
– Вы вмешиваетесь! – сказала им Я-вау-тсе.
– Нет, – возразил сом. – Мы здесь для того, чтобы проводить тебя в твое долго откладывавшееся путешествие.
– И для того, чтобы убедиться, что ты не возьмешь с собой тех, чье время отправиться с тобой еще не пришло, – добавил человек-черепаха.
– Я не отправляюсь ни в какое путешествие, – отрезала Я-вау-тсе.
– Посмотри на себя, – сказала зайчиха.
Пока они говорили, мумификация продолжалась. От Я-вау-тсе осталась лишь сухая кожа, натянутая на кости. Глаза ее провалились. Губы истончились так, что почти исчезли. Она держала Нину рукой скелета.
– Она обновит меня, – сказала она.
Я-вау-тсе поднесла лягушку ко лбу, прижала маленькое существо к своей сухой коже и начала читать заклинание. Пальцы всех людей-зверей коснулись барабанчиков. От них взметнулась музыка – решительная, но радостная, ритм которой противился пению Я-вау-тсе, рассеивал его силу, развеивал его.
В воздухе уже было тепло, равнины покрылись яркой зеленой порослью.
Башня стала лишь грудой битого камня, наваленного вокруг усыхающей женщины-духа, как огромный курган.
– Вы убиваете меня! – крикнула Я-вау-тсе.
Волчица покачала головой.
– Нет. Это лишь твое Колесо. Оно совершает оборот. Оно спешит – чтобы наверстать все те годы, которые ты украла из отпущенного тебе срока.
– Твое время еще придет снова, – сказал ястреб.
– Но я уже не буду той же.
– А с чего бы? – тихо рассмеялась зайчиха. – Ты уже ступала на это Колесо; теперь пришла пора узнать другое.
– Я…
Но говорить Я-вау-тсе больше не могла. Сухая кожа, удерживавшая ее челюсть, лопнула, и кость упала на землю. Эш в ужасе смотрела, дрожа, как на ее глазах женщина превращалась в пыль и кости, падавшие на землю вслед за челюстью.
Человек-сом поймал Нину прежде, чем она упала на землю, и торжественно вручил ее Эш. Человек-черепаха поднял с земли посох Я-вау-тсе и сломал его об колено.
Половинки он воткнул в землю – обломанными концами вниз. Когда он отошел от них, они выпустили тонкую паутину побегов, тут же взворвавшихся цветами.
– Прощай, сестра, – сказал человек-лягушка.
Эш бережно держала лягушку, которая была ее кузиной, на ладони.
– Так это… Это все, что я должна была сделать? Мне надо было просто разломать гранат? – спросила она.
Женщина-мышь покачала головой:
– Фетиш вызвал все действие, – сказала она, – но нужно было жертвоприношение, чтобы он мог начать действовать.
– Ты должна была умереть, – объяснил ворон, видя непонимающий взгляд Эш.
– Но я же… не…
– Разве ты та же, какой была когда-то? – спросила волчица мягко.
Эш медленно покачала головой.
– Ну вот, – сказал тогда человек-черепаха. – Теперь понимаешь?
– Значит… старая я… умерла? И теперь я… новая?
– Именно так.
Эш нахмурилась:
– Но… это оказалось так легко…
– Легко? – переспросила волчица.
Эш снова покачала головой. Нет. Перемены, которые произошли с ней, в ней, дались ей вовсе не легко.
– И дальше будет становиться только еще труднее, – сказала зайчиха.
– Потому что ты должна теперь утвердить то, чего только что достигла.
– Ты имеешь в виду – быть доброй к людям, делать то, что мне говорят, и все в этом роде?
Сом покачал головой:
– Нет. Просто быть верной себе. Все остальное, что ценно и важно, произрастет из этого.
– Приветствуй дни, которые грядут, а не жди, пока они придут к тебе, – добавил ястреб. – Иначе ты станешь, как Я-вау-тсе точно указала тебе – такой же, какой была она. Но ты усохнешь прежде своего срока, очень скоро.
Эш легонько провела пальцем по спине лягушки, восхищаясь гладкостью и мягкостью ее кожи. Существо смотрело на нее глазами Нины. Они были полны доверия.
– Можно мне… поговорить с моей мамой? – спросила Эш.
– Ее здесь нет, – сказала медведица. – Она уже вступила на новое Колесо.
Эш попыталась скрыть свое расстройство, но в горле у нее встал ком, и ей пришлось отвернуться, чтобы спрятать слезы, блеснувшие в глазах.
– Радуйся, – сказала тихо лосиха.
Эш подняла голову. Сквозь пелену слез люди-звери казались ей тенями из снов. Уже не реальными.
– Радуйся? – переспросила она.
Человек-черепаха кивнул:
– У ее песни нет конца, дитя. Мы все части одной песни – твой народ, наш народ. Эта песня длится вечно. Наши личные чувства всегда будут ее частью, не важно на какое Колесо мы ступаем.
– Так она… У нее все в порядке?
– Конечно, – ответила волчица. – Боль – только для тех, кто остался. Отставь ее от себя. Вспоминай ее с радостью – с великой радостью – но пусть она перестанет держать тебя.
Эш медленно кивнула. Потом долгое время никто не говорил ничего.
Звучали только барабаны. Эш пустила свой пульс в такт им, пока отчаяние ее не начало чуть-чуть проходить.
– Наверно, мне надо возвращаться, – сказала она. – Вернуть Нину.
Она, должно быть, сильно испугалась.
– Сейчас – нет, – сказал ворон. – Не сейчас, когда Я-вау-тсе уже отправилась в путешествие. Твоя сестра покоится в своем тотемном обличье, ибо в нем она видет мир и свое место в нем такими, как они есть.
Эш даже не заметила, что ворон не правильно назвал степень их родства.
Она просто приняла то, что они – родные друг другу, как должна была принять много лет назад.
– А у меня тоже есть тотем? – спросила она.
– Поищи его, – предложил человек-лягушка.
– В снах, – добавила волчица.
Она вынула что-то из кармана и присоединила это к браслету с амулетами на руке Эш. Это был амулет с маленькой серебряной волчьей головой.
– Мы будем рядом и поможем тебе найти его, – сказала она.
Теперь барабанная дробь стала тише. Эш вздрогнула, впервые заметив, что окружает ее. Равнины исчезли. Она и люди-звери стояли теперь на поляне.
Вокруг них во все стороны, зеленые, растущие, стояли деревья Элверовского леса. Она чувствовала в деревьях древесных духов, которые смотрели на нее – уже без злобы, просто с любопытством.
Эш оглянулась на людей-зверей – их уже не было видно так отчетливо.
Они словно начинали исчезать, таять.
– Почему вы сами не остановили ее? – спросила Эш.
– Я-вау-тсе? – спросил лис. Эш кивнула.
– Это было не наше дело, – ответила зайчиха. – Когда люди вмешиваются в дела маниту, они должны нести ответственность за свои поступки.
– Мы можем только наблюдать, – вставила лосиха.
– И ждать, – добавил ворон.
Их голоса все более удалялись. Теперь Эш могла видеть сквозь них.
– А Лусвен – одна из вас?
– Нет, – ответил человек-сом.
– Но она – наш близкий друг, – сказала волчица.
Теперь они уже почти исчезли – оставались лишь призрачные туманные очертания.
– Я увижу вас снова? – крикнула Эш.
Очертания людей-зверей растаяли. Слабый шепот барабанов отозвался эхом, утих, смолк. Но в ритме их было обещание.
Эш поглядела на лягушку на своей ладони.
– Ну, подруга, – сказала она. – Пора домой.
На сердце у нее было легко, и она чувствовала себя способной на все.
– А как мы собираемся туда добраться? – спросила она Нину риторически. – А вот смотри.
Эш посадила лягушку на землю и сняла меховую парку, бросив ее на землю.
Потом села и сняла штаны и боты. По сравнению с тем, каково здесь было, когда властвовала Я-вау-тсе, стояла сильная жара. Вызвав амулетом вигвам, Эш убрала зимнюю одежду туда и вернула амулет вигвама в свой браслет.
Перебрав остальные амулеты на браслете, она, наконец, нашла тот, который должен был там быть.
Маленькое серебряное изображение дома в Нижнем Кроуси, даже с двориком размером со штампик на почтовой марке. Она отцепила его от браслета, подобрала Нину и вступила в него.
– Поехали! – сказала она.
Но прежде, чем она успела бросить амулет на землю и произнести заклинание, из-за деревьев на дальней стороне поляны вышел человек.
Элвер.
Ножа у него в руке на этот раз не было. Но в глазах его по-прежнему светился дикий свет мира духов.
– Я хотел… поблагодарить тебя, – начал он.
Эш долго глядела на него, пытаясь вызвать в себе хоть какую-то злость на него за то, что он едва не сделал с ней, но ничего не вышло.
– Да ладно… – ответила она.
И бросила амулет на землю.
Задняя стена дома тети и дяди выросла перед ней. Она стояла во дворике.
Нагнувшись, она выпустила лягушку. Маленькое существо посмотрело на нее ниниными глазами, долгим взглядом. Потом превратилось в обыкновенную лягушку. Эш попрыгала за ней, проводив прочь, и медленно выпрямилась перед дверью дома.
Пора войти.
Новому человеку пора начинать строить новую жизнь.
Эш дошла до двери в гостину. и остановилась, глядя в комнату. Тетя и дядя нагнулись над Ниной. Тетя Гвен плакала и трясла Нину. Дядя Джон, похоже, сам мог вот-вот заплакать. Одна из Нининых подружек – Эш не смогла вспомнить, как ее зовут, – сидела на стуле, и на лице ее было написано изумление и счастье. Кэсси и Боунз тоже были здесь, так же захваченные чудесным возвращением Нины, как и все они.
Есть вещи, которые никогда не меняются.
Все были заняты Ниной, как всегда.
Решимость, с таким трудом давшаяся Эш в мире духов, поколебалась и исчезла совсем.
Заметили ли они вообще, что меня не было? – подумала Эш, повернувшись, чтобы снова выйти из дома.
НИНА
– Эшли! – крикнула Нина.
Все, что произошло с Ниной в мире духов, для нее было отмечено ощущением, напоминавшим сон. Похоже на ее другие сны – она могла вспомнить их, но лишь издалека. Словно это случилось с кем-то другим. Все, что произошло с ней, казалось туманным и забытым.
Кроме Я-вау-тсе.
И Эшли. Которая хотела отдать ради нее все.
Нине было безумно стыдно за то, как она относилась к своей кузине. Она видела, как Эшли остановилась в дверях. Все вокруг двигались словно замедленно. На одно бесконечное мгновение во всем мире остались только она и Эшли. Понимание, возникшее между ними, говорило столько, что нельзя было произнести ни слова.
Потом все пришло в движение, мама и папа бросились через комнату к Эшли, захлопотали вокруг нее. Мама обняла Эшли, и папа заключил в объятия их обоих.
И на этот раз Нина не почувствовала зависти ни на грамм.
– Ты так напугала нас! – говорила мама. – Никогда больше так не делай.
Обещаешь мне, Эшли? Если тебе что-то не нравится – поговори сначала с нами. Не убегай.
– Я не убегала, – сказала Эшли. – Меня унесли.
– Что случилось?
Как только они с Гвен чуть-чуть отступили от Эшли, Кэсси подскочила и обняла ее.
– Да, девочка, заставила ты нас поволноваться, – сказала она.
Потом все время ушло на рассказы о том, что случилось с каждым в ту ночь. Все обгоняли друг друга, перебивали – словно были друзьями, а не взрослыми, родителями и детьми; только Эшли так и не рассказала, как спасала Нину. Она обставила все так, будто это сделали маниту. И о браслете с амулетами, висевшем на ее левом запястье, не сказала ни слова.
Но Нина знала, что это такое. Ее тотем продолжал жить в ней и она видела мир новыми глазами. Она могла связывать вещи, казавшиеся несвязанными; раньше за собой она этого не замечала.
Она знала, что браслет – волшебный. Знала она и то, что они с Эшли связаны так же тесно, как были связаны их матери, хоть и приходились друг другу всего лишь двоюродными сестрами.
– Мир? – предложила Нина кузине, когда рассказы были, наконец, окончены.
Они с Эшли сидели на диване, и Джуди сидела между ними. Нина навалилась на Джуди, обхватив ее одной рукой за плечи, а другую протянула Эшли.
– Мир, – ответила Эшли, приняв ее руку.
– Все пойдет по-другому, – сказала Нина.
– Надеюсь, мы начнем с твоей прически, – обрадовалась Эш.
– А что такого в моей прическе?
– Там нужно все перевернуть. Честно. Локоны придется снести.
– А может быть, она и права, – задумчиво произнесла Джуди.
– Да? Вот спасибо! Давайте, давайте все, набрасывайтесь на меня!
– Да она дразнится просто, – сказала Джуди. – Правда?
Эш пожала плечами.
– Может быть… – Но подмигнула при этом.
– А как насчет твоей куртки? – спросила Нина.
– А что такого в моей куртке?
– Да все! Все эти стильные навороты…
Родители Нины сидели с Кэсси и Боунзом на другом конце комнаты, прислушиваясь к разговору. Гадалку и ее приятеля-шамана болтовня девочек откровенно веселила, но Гвен озабоченно хмурила брови.
– Я думала, они наконец-то подружатся, – сказала она. – А вы только послушайте их.
– Наверное, стоит оформить их сестрами, – сказала Кэсси.
Джон кивнул и взял жену за руку:
– Я устрою это в первый же свободный день.
– Непохоже, чтобы у вас был выбор, – сказал Боунз.
Все, что произошло с Ниной в мире духов, для нее было отмечено ощущением, напоминавшим сон. Похоже на ее другие сны – она могла вспомнить их, но лишь издалека. Словно это случилось с кем-то другим. Все, что произошло с ней, казалось туманным и забытым.
Кроме Я-вау-тсе.
И Эшли. Которая хотела отдать ради нее все.
Нине было безумно стыдно за то, как она относилась к своей кузине. Она видела, как Эшли остановилась в дверях. Все вокруг двигались словно замедленно. На одно бесконечное мгновение во всем мире остались только она и Эшли. Понимание, возникшее между ними, говорило столько, что нельзя было произнести ни слова.
Потом все пришло в движение, мама и папа бросились через комнату к Эшли, захлопотали вокруг нее. Мама обняла Эшли, и папа заключил в объятия их обоих.
И на этот раз Нина не почувствовала зависти ни на грамм.
– Ты так напугала нас! – говорила мама. – Никогда больше так не делай.
Обещаешь мне, Эшли? Если тебе что-то не нравится – поговори сначала с нами. Не убегай.
– Я не убегала, – сказала Эшли. – Меня унесли.
– Что случилось?
Как только они с Гвен чуть-чуть отступили от Эшли, Кэсси подскочила и обняла ее.
***
– Да, девочка, заставила ты нас поволноваться, – сказала она.
Потом все время ушло на рассказы о том, что случилось с каждым в ту ночь. Все обгоняли друг друга, перебивали – словно были друзьями, а не взрослыми, родителями и детьми; только Эшли так и не рассказала, как спасала Нину. Она обставила все так, будто это сделали маниту. И о браслете с амулетами, висевшем на ее левом запястье, не сказала ни слова.
Но Нина знала, что это такое. Ее тотем продолжал жить в ней и она видела мир новыми глазами. Она могла связывать вещи, казавшиеся несвязанными; раньше за собой она этого не замечала.
Она знала, что браслет – волшебный. Знала она и то, что они с Эшли связаны так же тесно, как были связаны их матери, хоть и приходились друг другу всего лишь двоюродными сестрами.
– Мир? – предложила Нина кузине, когда рассказы были, наконец, окончены.
Они с Эшли сидели на диване, и Джуди сидела между ними. Нина навалилась на Джуди, обхватив ее одной рукой за плечи, а другую протянула Эшли.
– Мир, – ответила Эшли, приняв ее руку.
– Все пойдет по-другому, – сказала Нина.
– Надеюсь, мы начнем с твоей прически, – обрадовалась Эш.
– А что такого в моей прическе?
– Там нужно все перевернуть. Честно. Локоны придется снести.
– А может быть, она и права, – задумчиво произнесла Джуди.
– Да? Вот спасибо! Давайте, давайте все, набрасывайтесь на меня!
– Да она дразнится просто, – сказала Джуди. – Правда?
Эш пожала плечами.
– Может быть… – Но подмигнула при этом.
– А как насчет твоей куртки? – спросила Нина.
– А что такого в моей куртке?
– Да все! Все эти стильные навороты…
Родители Нины сидели с Кэсси и Боунзом на другом конце комнаты, прислушиваясь к разговору. Гадалку и ее приятеля-шамана болтовня девочек откровенно веселила, но Гвен озабоченно хмурила брови.
– Я думала, они наконец-то подружатся, – сказала она. – А вы только послушайте их.
– Наверное, стоит оформить их сестрами, – сказала Кэсси.
Джон кивнул и взял жену за руку:
– Я устрою это в первый же свободный день.
– Непохоже, чтобы у вас был выбор, – сказал Боунз.
ЭШ
В следующий понедельник днем после школы Эш и Нина засели вместе в одном из читальных залов Смитерсовской Мемориальной Библиотеки в Батлеровском Университете над англо-корнийским и корнийско-английским словарями.
– А почему ты думаешь, что найдешь здесь что-нибудь? – спросила Нина.
– Потому что так она назвала мне свое имя, – ответила Эш, ведя пальцем по странице. – Она не сказала, что ее зовут Лусвен; она сказала, что я могу называть ее так. Должна же быть причина, по которой она выбрала себе такое имя.
У обоих ее птиц были имена, которые что-то означали.
– А почему ты так уверена, что это имя корнийское?
– Потому что я сама – корнийка. И потому что имена птиц были корнийскими словами.
Палец Эш остановился посреди страницы.
Lusewen.
Это означает Ash.
– Это ты, – сказала Нина, нагнувшись, чтобы посмотреть, что Эш нашла.
Эш кивнула.
– И что это значит?
Эш оглядела библиотеку, но не увидела ни длинных рядов книжных полок, ни студентов, корпевших над рефератами.
Что это значит?
Это сокращение от «Эшли».
Но обширные познания в различных мистических традициях вызывали в ее памяти другие значения, значения, которые были более эзотерическими, более… осмысленными для понимания того, чем Лусвен предстала перед ней.
Эш, пепел – то, что оставляет огонь после того, как горящее прогорает дотла.
Символ преходящей природы человеческой жизни. Или, как сказали бы маниту, он напоминает человеку о его Колесе, вращающемся, как времена года. Жизнь может казаться короткой, но она всегда начинает вращаться снова.
Эш, ясень, в кельтских мистериях был деревом, соединявшим внутренний и внешний миры. Иггдрасиль, Древо Мира, на котором висел Один, чтобы обрести просветление.
В огамическом письме друидов место Одина занимал Гвидион, и с ним все было еще таинственнее. Друиды называли это дерево Нуин, и для них оно связывало три круга бытия – которые одни называли прошлым, настоящим и будущим, а другие – беспорядком, равновесием и творящей силой.
Круги.
Колеса.
Чем же это делало Лусвен?
«Мы наполняем мир духов грезами,» – сказали ей маниту.
Означало ли это, что это они создали Лусвен как проводницу для нее, или Лусвен была тем, чем могла стать Эш, когда вырастет?
«Я – то, чем ты могла бы стать,» – сказала ей Лусвен, когда Эш в последний раз спросила ее, кто она.
– Эш!
Эш моргнула и повернулась к кузине.
– У тебя был такой вид, будто ты где-то совсем далеко, – сказала Нина.
– Я и была.
Она рассказала Нине, о чем думала, наслаждаясь простой радостью делиться такими вещами с кем-то – с кем-то твоего возраста, с кем-то, кому можешь доверять.
– Это значит, что твой тотем – ясень? – спросила Нина, когда Эш рассказала все. – Такое бывает вообще?
– Не знаю.
– Как бы это узнать наверняка? – задумалась Нина.
Эш долго не отвечала ничего. Она поглаживала пальцами амулеты на браслете, который Лусвен дала ей, и вспомнила о гранате.
Определенно, нужно вспомнить эту филигрань.
– Есть только один способ, – ответила она наконец.
Они нашли Боунза в Фитцгенри-Парке, где он обрабатывал какую-то туристку. Они стояли совсем близко, глядя на разбросанные косточки, на то, как аккуратно его пальцы повторяли в воздухе над ними их расклад. Когда он, наконец, закончил, и туристка отошла, выразив свое восхищение десятидолларовой бумажкой, которую опустила в деревянную чашу, стоявшую возле его колена, Боунз повернулся к девочкам.
– Ну, привет, – сказал он.
Его клоунские глаза были теми же – сумасшедшие веселые огоньки плясали в их темных глубинах.
– Пришли послушать маленькие тайны, которые говорят через меня? – добавил он с улыбкой.
Эш покачала головой.
– Покажи нам, как путешествовать по миру духов, – сказала она.
– А почему ты думаешь, что найдешь здесь что-нибудь? – спросила Нина.
– Потому что так она назвала мне свое имя, – ответила Эш, ведя пальцем по странице. – Она не сказала, что ее зовут Лусвен; она сказала, что я могу называть ее так. Должна же быть причина, по которой она выбрала себе такое имя.
У обоих ее птиц были имена, которые что-то означали.
– А почему ты так уверена, что это имя корнийское?
– Потому что я сама – корнийка. И потому что имена птиц были корнийскими словами.
Палец Эш остановился посреди страницы.
Lusewen.
Это означает Ash.
– Это ты, – сказала Нина, нагнувшись, чтобы посмотреть, что Эш нашла.
Эш кивнула.
– И что это значит?
Эш оглядела библиотеку, но не увидела ни длинных рядов книжных полок, ни студентов, корпевших над рефератами.
Что это значит?
Это сокращение от «Эшли».
Но обширные познания в различных мистических традициях вызывали в ее памяти другие значения, значения, которые были более эзотерическими, более… осмысленными для понимания того, чем Лусвен предстала перед ней.
Эш, пепел – то, что оставляет огонь после того, как горящее прогорает дотла.
Символ преходящей природы человеческой жизни. Или, как сказали бы маниту, он напоминает человеку о его Колесе, вращающемся, как времена года. Жизнь может казаться короткой, но она всегда начинает вращаться снова.
Эш, ясень, в кельтских мистериях был деревом, соединявшим внутренний и внешний миры. Иггдрасиль, Древо Мира, на котором висел Один, чтобы обрести просветление.
В огамическом письме друидов место Одина занимал Гвидион, и с ним все было еще таинственнее. Друиды называли это дерево Нуин, и для них оно связывало три круга бытия – которые одни называли прошлым, настоящим и будущим, а другие – беспорядком, равновесием и творящей силой.
Круги.
Колеса.
Чем же это делало Лусвен?
«Мы наполняем мир духов грезами,» – сказали ей маниту.
Означало ли это, что это они создали Лусвен как проводницу для нее, или Лусвен была тем, чем могла стать Эш, когда вырастет?
«Я – то, чем ты могла бы стать,» – сказала ей Лусвен, когда Эш в последний раз спросила ее, кто она.
– Эш!
Эш моргнула и повернулась к кузине.
– У тебя был такой вид, будто ты где-то совсем далеко, – сказала Нина.
– Я и была.
Она рассказала Нине, о чем думала, наслаждаясь простой радостью делиться такими вещами с кем-то – с кем-то твоего возраста, с кем-то, кому можешь доверять.
– Это значит, что твой тотем – ясень? – спросила Нина, когда Эш рассказала все. – Такое бывает вообще?
– Не знаю.
– Как бы это узнать наверняка? – задумалась Нина.
Эш долго не отвечала ничего. Она поглаживала пальцами амулеты на браслете, который Лусвен дала ей, и вспомнила о гранате.
Определенно, нужно вспомнить эту филигрань.
– Есть только один способ, – ответила она наконец.
***
Они нашли Боунза в Фитцгенри-Парке, где он обрабатывал какую-то туристку. Они стояли совсем близко, глядя на разбросанные косточки, на то, как аккуратно его пальцы повторяли в воздухе над ними их расклад. Когда он, наконец, закончил, и туристка отошла, выразив свое восхищение десятидолларовой бумажкой, которую опустила в деревянную чашу, стоявшую возле его колена, Боунз повернулся к девочкам.
– Ну, привет, – сказал он.
Его клоунские глаза были теми же – сумасшедшие веселые огоньки плясали в их темных глубинах.
– Пришли послушать маленькие тайны, которые говорят через меня? – добавил он с улыбкой.
Эш покачала головой.
– Покажи нам, как путешествовать по миру духов, – сказала она.