Липецкий Глеб. Свет в окнах

   - Наших людей на линии нет. Включайте.
   Дежурный инженер ГРЭС повернул на пульте рукоятку, стрелки приборов резко качнулись вправо.
   Каширская энергия прорвалась в обороняющуюся Тулу.
   В Крюкове Антон Степанович Виднов не мог пробраться к телефону ни на другой, ни в последующие дни. В дежурной комнате расположились офицеры немецкого штаба. У дверей днем и ночью стоял часовой. Впрочем, однажды Виднова привел в дежурку сам офицер. Привел, показал на телефонный аппарат и спросил:
   - Что есть это?
   - Телефон называется, - ответил Антон Степанович.
   - Это я сам знай, как называйца. Куда есть этот телефон?
   - В Сухотино. Деревня здесь недалеко.
   - В Сухотино тоже есть немецкий зольдат, - утвердительно сказал офицер.
   - Вам лучше знать, - ответил Виднов.
   Каждый вечер Виднов, крадучись, выходил на линию, смотрел на провода. Потом садился под опору и слушал. Временами ему казалось, что вверху раздается слабый треск. Тогда Антон Степанович быстро приподнимался и приставлял к уху сложенную рупором ладонь. Но все было тихо. Только раскачиваемая ветром дребезжала арматура.
   На третьи сутки поздно вечером Виднов услышал наконец легкое потрескивание.
   "Вот оно. Трещат, трещат, родимые. Включили линию!" - обрадовался Антон Степанович и быстро пошел к дому.
   На другой день старый монтер поднял сына задолго до рассвета:
   - Ты что, Константин, забыл? Первое число сегодня, обход по графику.
   - Что ты, батя, - удивился Константин, - какой там обход? Работает линия - и ладно, и хорошо.
   - Без тебя знаю, что хорошо. А график на что? Рад, что инженер позвонить не может, спросить с тебя? Сам сознавать должен.
   - Прихватят нас на линии фашисты. Хуже будет. И столбы своротят, как догадаются, чего ходим.
   - А ты по-хитрому, - поучал сына Антон Степанович. - Сначала на провода глянь, потом в сторону отойди, будто по своему делу. Не ходить нельзя. Что, если где опору погнули, упадет вот-вот?
   - Так разве ж мы с тобой вдвоем осилим поправить?
   - Осилим, - уверенно сказал Антон Степанович. - Расчалку натянем. Либо приставку какую приспособим. На нас с тобой вся Тула надеется. Ну кто сюда пробьется, если что? Через фашистов-то?
   Константин поднялся, стал одеваться.
   В обход они пошли по своим участкам: Антон Степанович на юг, в сторону Тулы. Константин - к северу, на Каширу.
   Виднов-старший осматривал линию обстоятельно, по-хозяйски. Подойдя к опоре, долго стоял запрокинув голову. Потом находил присыпанный снегом бугорок, садился и, вытащив из кармана сложенную вдвое школьную тетрадь, записывал все что по его мнению было "нарушением".
   "Левая гирлянда перекошена. У шестого изолятора погнут пестик", закусив нижнюю губу, выводил Антон Степанович.
   Снова приподнимался и, зайдя так, чтобы не мешало ему солнце, внимательно смотрел на болты креплений, на клеммы, в которые были зажаты тяжелые медные провода.
   Возле одной из опор немцы устроили проезд машин, цепляясь за деревянную стойку, расщепили ее.
   "Были б то наши машины, скажем, совхозные, я б на них управу нашел, - подумал Антон Степанович. - А теперь вот пойди пожалуйся... Может, отбойную тумбу поставить? - продолжал он рассуждать сам с собой. Есть у меня кусок рельсины. Закопать можно быстро. Тогда уж не своротят опору".
   Постоял да и махнул рукой:
   "Не надолго осталось ихней езды".
   Посмотрел по сторонам. По дороге, проложенной фашистами, прямо через луг и пашню едет серая грузовая машина.
   "Не прицепились бы. Начнут расспрашивать: "Зачем, что надо?" забеспокоился Виднов.
   Рядом - кусты ольхи. Антон Степанович подошел, вынул из сумки ножик и стал срезать неровные, шершавые прутья.
   Машина остановилась. Из кабины вылез грузный фельдфебель. Подойдя к Виднову, он что-то сказал ему громко, отрывисто.
   - Корзиночку хочу сплести, - ответил Антон Степанович и, приложив прутья один к другому, стал перебирать пальцами.
   Фельдфебель опять что-то выкрикнул, кивнув на кусты.
   - Ничего, выйдет корзиночка, как не выйти, сколько лет плетем, нараспев заговорил Антон Степанович.
   - Ду бист дум! - взвизгнул фельдфебель и больно стукнул по виску Виднова костяшкой своего согнутого пальца. Потом заглянул в сумку, висевшую на боку у Антона Степановича, вынул яйцо и вдруг, сбив с Виднова шапку, с размаху разбил это яйцо о его лысеющее темя.
   - Идиотен!
   После этого, крутя пальцем у своего лба и гримасничая, фельдфебель вернулся к машине, плюхнулся на сиденье.
   - Дум! - снова донеслось до Антона Степановича.
   Машина покатилась дальше, а Виднов немигающим взглядом смотрел ей вслед. Потом медленно опустился прямо на снег и лег, запрокинув голову. Ему стало вдруг совсем плохо. Стучало в висках, прерывалось дыхание...
   В жизни у Антона Степановича бывало всякое. Считал он порой, будто относятся к нему люди недостаточно душевно. Еще когда учился Виднов монтерскому делу, часто и, как казалось, беспричинно ругал его бригадир. Подтрунивали монтеры, и грубоватые их шутки больно задевали Виднова. При любой, казалось бы, незначительной ошибке доставалось Антону от товарищей по бригаде. Теперь-то Виднов понимал, что любая такая ошибка в их деле могла оказаться непоправимой: сорвешься сам, подведешь напарника. Потому и стремились они его научить, остеречь. А Антону тогда думалось, что его хотят оскорбить, унизить.
   В трудные дни, когда всем им приходилось солоно, а на долю молодого Виднова выпадало больше, чем обычно, нареканий и попреков, он молчал и замыкался. Представлялось, что вовсе не наступит время, когда и он сможет работать так же легко, уверенно, как другие. Вечно будет чужим в бригаде.
   Даже вечерами, когда разговаривали с ним хорошо, по-простому, Виднов отмалчивался и старался отойти в сторону. Он был твердо уверен, что его раздумья, сама судьба его всем безразличны.
   Но однажды в летний воскресный вечер все стало для него по-иному.
   Их бригада строила тогда высоковольтную линию в далеком степном районе. Квартиру сняли на краю большого села. В то воскресенье закончили работу раньше обычного, и, отужинав, ребята сели за лото.
   Антон вышел за ворота; отбиваясь от собак, прошелся по широкой, заросшей травой улице, услышал гармошку. У круга с танцующими несмело заговорил с девушкой и тут же перехватил брошенный на него неприязненный взгляд одного из деревенских парней. И позже, когда Антон пригласил девушку танцевать, стоял с нею, разговаривал, он все время ощущал на себе этот взгляд - тяжелый, недоброжелательный.
   В полночь Виднов проводил новую знакомую домой. Затем медленно зашагал по притихшей слободе на край деревни.
   Уже неподалеку от их квартиры, под раскидистыми ветлами, увидел две тени. Они пропустили его вперед, молча пошли сзади.
   От удара в спину Антон чуть не свалился на землю. Отпрянул, повернулся. И еще удар, теперь уже наотмашь по голове. Виднов пытался обороняться, но силы были неравны.
   "За что?" - громко спросил Антон.
   Парни не ответили, только где-то, за несколько домов, хором залаяли собаки.
   И вдруг, вперемешку с заливистым собачьим лаем, - знакомый говор, топот бегущих людей. Опрометью кинулись в сторону и тут же скрылись за домами и деревьями напавшие на него парни.
   Потом рядом раздался сразу ставший родным голос бригадира:
   "Стервецы! Такого-то парня... Цены ему нет, этому парню..."
   А назавтра бригадир, как и раньше, отчитывал Виднова за каждую промашку, да еще и укорял при этом, что, мол, он, Виднов, только по девкам и мастак. Но почему-то Антону уже ничуть не было обидно. Слушая, он только улыбался про себя.
   И вот сейчас, проводив глазами фашиста и бессильно опустившись на мерзлую землю, Виднов как никогда ощутил свое одиночество, бесправие. Его жестоко обидели. Могут обидеть еще: ударить палкой, пнуть ногой... Нет сейчас здесь закона, который защитил бы его. Для них, пришедших из непонятного, злого мира, он и не человек вовсе. Вроде бродячей собаки.
   Так и лежал Антон Степанович, обратив лицо к тусклому небу. А из правого, чуть косящего его глаза, еле заметная катилась слеза.
   "Да если бы к примеру я, хотя бы в солдатах, попал в их Германию, думал Виднов, - да увидел, как их работящий немец, в годах уже, своим делом занимается, разве б поднялась у меня рука на него?"
   Антон Степанович с трудом приподнялся, из кармана новеньких ватных брюк достал платок. Вытер лицо, шею. По привычке посмотрел вверх, на изоляторы. Но перед глазами, заслоняя провода, виднелась Виднову пухлая, вся в рыжих волосах, рука фельдфебеля.
   "Ножичком бы его, тем, что в руках держал, - подумал Антон Степанович. - А там бы уж что хотели, то и делали... А что бы на это инженер Долгушин сказал? - продолжал рассуждать сам с собою Виднов. Не похвалил бы небось. Ты, мол, Виднов, на советской, на государственной службе находишься и, что бы там ни было, дела своего бросить не имеешь никакого права. Ну чего бы ты этим своим ножичком добился? Одному фашисту шкуру пропорол? А тут целый город, тысячи людей на нас надеются".
   Антон Степанович вскинул голову. Тремя прямыми полосами уходили к Туле провода, успокаивающе потрескивали изоляторы.
   "Живет Тула!"
   Виднов посмотрел назад: "С мыслями-то с этими опору прошел, а не посмотрел как надо".
   Вернулся. Убедился, что все на месте, и уже бодрее зашагал дальше.
   Сына Виднов встретил на трассе, недалеко от дома.
   - Линия в порядке, - доложил ему Константин.
   - Не встретил этих-то? - угрюмо спросил Антон Степанович.
   - Как не встретить. Гляжу на провода, а он тут как тут.
   - Ну и что?
   - Да ничего. Работай, говорит, на здоровье. "Арбайт" по-ихнему. На линию показал.
   - А знает он, что то за линия?
   - Это ему без надобности, - сказал Константин. - Лишь бы ты дело исполнял аккуратно. Так и сказал: "Саботаж никс!" - и по автомату похлопал. Пулю, мол, заработаешь, если плохо будешь смотреть за делом.
   - Ну и ну, - удивился Антон Степанович, - порядок, значит, им подавай. Будет порядок, пусть не сомневаются.
   - А ты-то, батя, не встретил приятелей?
   Антон Степанович не ответил. Вспомнил фельдфебеля и, сняв шапку, провел ладонью по голой макушке.
   - Вспотел, что ли? - спросил Константин.
   - Дурак ты. "Дум" по-немецкому! - ни с того ни с сего вскипел старый Виднов.
   - Больно ты образованный, батя, стал...
   - Образовал тут один, - уже спокойнее сказал Антон Степанович. - Ну хватит, поговорили, - махнул он рукой. - В Тулу нужно про обход доложить.
   - Попадешься ты с этим докладом.
   Около огорода Антон Степанович поднял с земли длинный шест и, положив на плечо, понес к дому.
   - Вроде при деле. Допрашивать не будут, где был да что делал, объяснил он Константину.
   - Конспиратор ты у нас, батя, - усмехнулся сын.
   Во дворе они на виду у солдат приладили шест к стоякам изгороди и, не глядя на стоящего у крыльца офицера, вошли в дом.
   Видновых пока не трогали. Жена ходила за скотиной, стирала белье. Константин таскал из колодца тяжелые ведра. Лишь однажды, когда они, как и обычно, развесили во дворе свое немудрящее бельишко, подбежал дежурный с повязкой и стал что-то кричать. Жена, ничего не понимая, смотрела широко раскрытыми глазами, а он все кричал и кричал, тыча пальцем в мокрые ребячьи рубашонки Потом вынул из ножен широкий, как тесак, штык и обрезал веревку.
   "Не там, вишь, повесили", - догадалась Арина Ивановна и велела Константину перенести веревку на огород.
   От беспрестанного чужого крика, от суеты Антон Степанович уставал больше, чем от любой работы. "Если б не линия, - думалось ему, - ушел бы куда глаза глядят. А то выбрал бы ночь потемней да и зажег это логово со всех четырех углов".
   Только на трассе все было, как и прежде. Антон Степанович ходил туда и по утрам, и по вечерам. Ложился на заснеженную землю и смотрел на провода.
   Как-то утром, перед рассветом, Видновых разбудил рев моторов. Гул уходил все дальше, пока не стало совсем тихо. Так, как раньше, когда не было здесь ни войны, ни фашистов.
   Виднов встрепенулся. "Неужто совсем?"
   Он быстро оделся и вышел во двор. У ворот, как и обычно, маячила фигура часового.
   "Может, в дежурке никого нет?" - подумал Антон Степанович.
   Он неслышно прошел через темные сени, нащупал ручку, приоткрыл дверь. Стараясь не зацепить расставленные столы и скамейки, пробрался к окну, рукою нащупал шнур, дотянулся до телефонного аппарата, взял трубку, приложил к уху. Знакомый шум. "Отзовется ли кто?" Нажал кнопку. И вдруг знакомый голос телефонистки:
   - Пятый.
   - Ты это, Любушка? - у Виднова дрогнул голос. - Андрея Ивановича мне. Быстрее. Где хошь найди.
   Было слышно, как телефонистка вызывает одного, другого и у всех спрашивает:
   - Нет Долгушина? Срочно нужен.
   И... вот он наконец.
   - Долгушин слушает.
   - Андрей Иванович. Виднов это. Линию обошли, в порядке. Я и Константин...
   Яркий луч уперся в глаза. Громко крича и натыкаясь на расставленную в беспорядке мебель, к нему идут невидимые пока враги. Там, в Туле, Долгушин тревожно спрашивает:
   - Что замолчал? Не немцы ли?
   - Здесь они! - кричит Антон Степанович, но его ударяют в бок стволом пистолета и бросают в угол; трубка, стукнувшись о подоконник, падает на пол.
   Солдаты пинают Виднова ногами, а офицер кричит:
   - Большевик! Партизан! Ты что сказаль своему комиссар?
   Антона Степановича приподнимают, встряхивают. Придерживаясь за стену, он идет к выходу, а офицер все так же истошно кричит:
   - Мы будем тебя стрелять!
   Запертая в комнате, с криком рвется жена, плачут ребятишки. Виднова сбрасывают с крыльца и при свете электрических фонариков бьют...
   Затем берут за ноги и тянут к сараю.
   Голова Антона Степановича ударяется о мерзлые кочки.
   ...В первых числах декабря конники генерала Белова, отбросив врага от Каширы, продвинулись на юг и двенадцатого выбили фашистов из Сталиногорска. В эти же дни части генерала Болдина заканчивали разгром вражеских войск под Тулой.
   Оставив на дорогах застывшие машины, побежала и та немецкая дивизия, штаб которой располагался на Крюковском монтерском пункте.
   Морозным вечером, когда кругом все затихло, плачущая Арина Ивановна Виднова вывела из сарая мужа и сына.
   Недолог был их отдых. Вскоре и Антона Степановича и Константина вызвали в Тулу. Вокруг города стояли залитые водой шахты, и, чтобы дать им электрическую энергию, требовалось восстановить разрушенные фашистами электропередачи.
   И вновь взялся Виднов за свою работу, не зная еще о том, что именно благодаря ему и другим таким же простым труженикам заслужит Тула высокое звание Города-героя.
   * * *
   Велики потери, которые нанесли нашей энергетике фашистские захватчики. Одних только крупных электростанций разрушили более шестидесяти. Всего же враг уничтожил свыше двенадцати тысяч электростанций и подстанций - половину того, что имела наша страна к началу 1941 года. Груды кирпичного лома да искореженного металла - вот все, что осталось от электростанций, на которых побывали оголтелые фашисты.
   Возвращаясь на старые места, ставшие пепелищами, энергетики сразу же горячо брались за дело. Без электрической энергии нельзя было восстановить заводы. От энергетиков в первую очередь зависело, как быстро смогут рабочие вновь начать давать фронту снаряды, патроны, сукно для солдатских шинелей...
   Работали в метель, при жесточайшем морозе. Бывало, рядом, за бугром, еще трещат автоматные очереди, а линейщики уже вяжут опоры, готовят их к установке.
   В феврале 1942 года началось восстановление гидростанции и на реке Волхов. Монтажники уложили кабели прямо по дну Ладожского озера. Другого пути от Волхова на Ленинград не было. Работали по ночам, когда затихали боевые действия.
   23 сентября блокированный врагом город получил электроэнергию. Коллектив ленинградского завода "Электросила" смог взяться за изготовление генераторов для Рыбинской ГЭС.
   В ту осень 1942-го пустили и первый восстановленный турбогенератор на Сталиногорской ГРЭС.
   В 1943-м началось восстановление разрушенных тепловых электростанций Донецкого угольного бассейна.
   В ночь на 30 декабря 1943 года части Советской Армии форсировали Днепр и выбили фашистов с территории Днепровской электростанции. Ужасающая картина открылась глазам наших воинов. 30 быков плотины из 47 было перед отступлением взорвано фашистами. В груду металла превратились рабочие колеса турбин. От стоявших на берегу зданий остались одни фундаменты.
   Бежавший из Приднепровья генерал Штюльпнагель докладывал Гитлеру, будто русским понадобится двадцать пять лет, чтобы восстановить разрушенное.
   Фашистский генерал просчитался. Первый агрегат восстановленного Днепрогэса дал ток 3 марта 1947 года.
   Освобожденным от врага городам и заводам срочно требовались свет, вода, тепло, энергия. И потому восстановительные работы велись повсюду небывало высокими темпами.
   Наращивали мощность и электростанции Урала, Сибири.
   В 1947 году Советский Союз занял второе место в мире по производству электрической энергии.
   Электростанции не просто восстанавливались. Обновленные, они были и мощнее и современнее довоенных.
   Развернулось и строительство электрических сетей.
   С давних пор завод, фабрика зачастую получали электрическую энергию всего по одной высоковольтной линии. Повреждалась линия, и заводы, поселки оставались без света.
   В первые же послевоенные годы проектировщики приступили к разметке трасс для резервных линий.
   На эти новые трассы срочно направлялись линейные бригады строителей.
   Рассказ 11
   О послевоенных строителях высоковольтных
   линий и о том, как монтер Колька Мельников
   нырял под лед.
   Это случалось довольно часто, и люди уже перестали удивляться. Внезапно все погружалось в темноту. Смолкал шум фабричных машин, затихали репродукторы.
   И сразу рушился установившийся порядок. Рабочие бесцельно слонялись по темным, затихшим цехам. Зрители выходили из кинотеатра, недосмотрев картину. Школьники расходились по домам. И только хирург в поселковой больнице, стоя у операционного стола, продолжал свое дело при слабом свете керосиновой лампы, колеблющейся в руке медицинской сестры.
   Фряновская камвольно-прядильная фабрика и большой рабочий поселок Фряново в северной части Московской области много лет получали электрическую энергию по единственной высоковольтной линии. Ее построили в 1925 году, на заре советской электрификации. На протяжении тридцати километров стояли покосившиеся деревянные опоры с подвешенными на них тонкими проводами. Провода эти часто повреждались: то от ударов молний, то от падающих деревьев. А как-то раз линию вывел из строя заряд дроби, выпущенный из охотничьего ружья. Мороз в тот вечер перевалил за тридцать, и опасались, что отопительные батареи в домах поселка вот-вот застынут и разрушатся.
   Три часа пробивался тогда к месту аварии вездеход Ивана Кукина - в темноте, по глубокому снегу. За два часа - в предельно короткий срок бригада произвела ремонт, и Кукин, взобравшись на стоявший поблизости телефонный столб, подключил переносный аппарат и доложил о готовности линии к работе.
   Именно бригаде Кукина и поручили построить еще одну электропередачу, которая связала бы Фряново со второй питающей подстанцией.
   Они приехали сюда в день столетия фабрики, и яркие гирлянды из разноцветных электрических лампочек украшали фабричные здания и улицы поселка.
   Было их шестеро: бригадир, два верховых монтера - Николай Логинов и Виктор Пискарев, - шофер Василий Сосулин и два молодых паренька, два Коли - Гусев и Мельников.
   Выезжали с рассветом. Скованные морозом болота не мешали проезду. Впереди шла машина с инструментом, за нею - автовышка, управляемая никогда не унывающим Николаем Логиновым. Замыкал колонну Виктор Пискарев на тракторе.
   Работали дружно, весело. Опору, поддерживая с боков веревками, приподнимали трактором и лебедкой автомашины, спускали в котлован. Затем, подгоняемые морозцем, с лопатами бежали на засыпку, укрепляли основание, трактором же сдвигали грунт, трамбовали.
   Две недели работали на торфяном болоте. Загнали туда все свои механизмы, забили двадцать восемь свай, поставили на них опоры и разрушили тем самым созданную местными старожилами легенду, будто болото непроходимо.
   Каждую неделю приезжал к ним старший мастер. Проходил по линии, осматривал такелаж, машины. Когда находил непорядок, подзывал бригадира и всегда говорил одно: "Чтобы этого я больше не видел". Вечером все они усаживались за большой стол и разговаривали о делах. На стол ставилось и большое блюдо с разваристой картошкой. Из чемоданов и сумок вынимались куски сала, колбасы. И обязательно разрезалась толстая, жирная селедка - "особая, фряновская, такой нигде нет".
   А снегу подваливало все больше и больше. По утрам машинам приходилось прокладывать новый след. Выручал трактор.
   Но наступил наконец день, когда осталось натянуть провода в пролете между последними опорами.
   Трактор, приминая гусеницами снег, медленно шел от опоры к опоре, волоча за собой провод. Ничто не предвещало неприятностей. И вдруг...
   Кто мог предполагать, что именно здесь река, протекающая невдалеке, делала крутой изгиб и берег ее подходил к самой трассе? Вокруг все бело: снег сровнял ямы, канавы, небольшие овраги и речки. Когда раздался треск и зад ползущего трактора стал медленно оседать, никто вначале так ничего и не понял. Какое-то время под передней частью трактора гусеницы еще держались на льду. Только когда тракторист снова включил рычаг скорости ("была не была, может, выползет!"), лед под пришедшими в движение гусеницами окончательно обломился.
   Подбежавшие бригадир и монтеры увидели лишь торчащую из воды выхлопную трубу. Тракторист, еле успевший выпрыгнуть на лед, растерянно ходил по краю образовавшейся полыньи, оставляя на снегу следы от мокрых валенок.
   Смеркалось, мороз к ночи крепчал. Нужно было непременно вытащить трактор сегодня, сейчас, иначе он вмерзнет в лед надолго выйдет из строя.
   Взяв шест, бригадир метр за метром прощупал дно реки. Трактор находился совсем близко от берега, но берег обрывался здесь таким крутым уступом, что нечего было и пытаться производить подъем своими силами. Ни автовышка, ни машина, ни даже обе они вместе не могли бы сдвинуть трактор с места.
   Неподалеку работал торфяной экскаватор. "Такая махина, да он наш трактор запросто вытянет", - сказал кто-то из ребят. Экскаваторщика почти не пришлось и уговаривать. Но в наступающей темноте он сбился со следа, и одна из широких гусениц экскаватора съехала в занесенную снегом канаву. После нескольких безуспешных попыток выбраться из нее экскаваторщик заглушил мотор и ушел.
   Помощь пришла тогда, когда на нее, казалось, не было уже никакой надежды. Пришла она в виде невысокого веселого парня в насквозь промасленном полушубке.
   - Эй вы, голуби! Кого хоронить собрались? - раздался вдруг из темноты звонкий голос. Не получив ни слова в ответ и увидев торчащую из воды выхлопную трубу, он присвистнул и уже серьезно спросил: Буксир у вас есть?
   Ему показали толстый трос с петлями по концам.
   - Тогда ждите. "С-100" у меня. Только заглушил, еще теплый стоит, сказал, и быстро зашагал в темноту к своему трактору.
   Как ветром сдуло уныние - все засуетились, задвигались. Тут же подтащили несколько толстых бревен, наклонно подсунули их под трактор, уперев вторые концы в кромку берега.
   Затем осталось самое трудное: зацепить петлю буксира за крюк трактора, находившийся глубоко в воде.
   Сделали настил - с берега на трактор положили бревна, куски досок. С настила шестом нащупали крюк и пытались зацепить за него опущенную в воду петлю буксира, подправляя ее шестом. Ничего не выходило.
   А тракторист не подвел. Вскоре послышалось мощное стрекотание, и знакомый уже голос крикнул:
   - Давай буксир, мы его с ходу!
   Но "с ходу" не получилось. Все три Николая - Логинов, Гусев и Мельников, - несмотря на крепкий мороз, вспотевшие от натуги, никак не могли зацепить петлю за крюк.
   Выручил Коля Мельников. Большой, несколько неуклюжий, он стал поспешно снимать с себя сначала телогрейку, затем и рубашку. Поежившись от холода, лег на заледеневший уже настил и опустил руку в воду. До крюка было далеко. Тогда Коля взял одной рукой петлю буксира, сказал:
   - Держите за ноги! - и полез в воду.
   Холода он не почувствовал. Все внимание, все мысли были сосредоточены на одном: нащупать крюк, надеть на него петлю. Цепляясь за трактор, Мельников вниз головой сползал в воду до тех пор, пока свободной правой рукой не наткнулся на крюк.
   Зацепив за его конец петлю буксира, Коля вновь выбрался на настил.
   - Ну как? - спросили его.
   Коля не отвечал. Ему показалось, что петля зашла на крюк плохо, что от рывка при вытаскивании она обязательно соскочит.
   - Держите за ноги, крепче держите, - сказал он, снова опустился в воду и двумя руками с силой надвинул петлю на крюк до самого его основания.
   Теперь можно было не беспокоиться. Коля оделся и опять подошел к берегу.
   Настил уже разобрали, и "С-100" осторожно, без рывков потянул "утопленника" вверх по подложенным бревнам. Пламя костра осветило вначале радиатор, затем белые, полустертые гусеницы. Когда эти гусеницы коснулись берега, то задняя часть трактора соскочила с бревен, он принял почти вертикальное положение. Однако опасаться было уже нечего. Мощный "С-100" продолжал двигаться вперед до тех пор, пока оба они - и "ведущий", и "ведомый" - не отъехали от воды достаточно далеко.
   Веселый тракторист оказался душевным парнем. На унылое бормотание бригадира "Чем только мы с тобой расплачиваться будем?" шутливо отозвался: