ПРОСТРАНСТВО ГОТЛИБА
Дмитрий ЛИПСКЕРОВ
Все в твоих руках
Огромная благодарность Джозефу Лиокумовичу за поддержку в работе над книгой
ПИСЬМО ПЕРВОЕ
Отправлено 11-го октября
по адресу: Москва, Старый Арбат, 4
Евгению Молокану.
Скорее всего, вы так и не отважились написать мне первым. Существует, конечно, малая вероятность того, что конверт с письмом затерялся где-нибудь по пути, завалившись под стол в каком-то мелком почтовом отделении… При нашей встрече вы говорили, что никогда не писали писем, за исключением писем к своей матери, да и то в нежном возрасте – с просьбой выслать небольшое количеств денег на нужды пионера-повесы, прозябающего в летнем лагере без сигарет и фруктового портвейна. Также вы откровенно поведали, что испытываете некий мистический ужас перед чистым листом бумаги и, когда сидите над ним, ощущаете себя "неполноценным". Я специально взяла слово неполноценный в кавычки, так как оно произнесено вами и я бы совсем не хотела, чтобы вы в самом начале нашей переписки обиделись.
На самом деле белизны бумаги бояться не стоит. Это то же самое, что нервничать перед девственницей. Вам не двадцать лет, а потому отбросьте комплексы и – вперед! Неуверенность в этом деле только помеха! Знайте, сомнения могут погубить взрослого мужчину. Громадный опыт самца может оказаться бесполезным перед юной и непорочной девой… Попробуйте купить пачку мелованной бумаги и положите на письменный стол так, чтобы видеть ее, увесистую, большую часть времени. Еще лучше, если вы вытянете из пачки один лист наполовину, так, чтобы он торчал и как бы приманивал вас своей непорочностью, как бы провоцировал своим острым уголком пачкануть по нему красными чернилами.
Совершенно не важно, что вы никогда не прибегали к эпистолярному жанру, дабы общаться с кем-то через тысячи верст. В этом деле начать никогда не поздно. Не поленитесь, выберитесь в какой-нибудь антикварный магазин и приобретите в нем дорогостоящий чернильный прибор. Он будет стоять на зеленом сукне вашего стола и черным мрамором пушкинских бакенбард напоминать о куче потраченных на бездарное приобретение денег. Тогда ваша рука непременно испытает желание обмакнуть в монблановские чернила остро отточенное гусиное перо и написать хотя бы бранное слово.
Поначалу, прошу вас, не стесняйтесь и пишите обо всем, что придет в голову! Начать можете хоть с биографических данных или про то, как в нашей первой столице проистекает жизнь. Хотите – описывайте бредущих под вашими окнами пешеходов, выступление Президента или перескажите мне субботнюю эротическую программу! (Всегда корю себя за излишне острый язык, но надеюсь, что вы не из тех, кто придает этому чрезмерное значение.) В общем, пишите обо всем, к чему поведет мысль, к чему потянется рука. Мне интересно все то, что будет происходить от вас! Потратьте достаточное время на обдумывание, но не развращайте себя паузами больше недели, так как письмописание этого не любит и пальцы могут протечь мыслями в пустоту. С этими наставлениями прощаюсь и надеюсь в скором времени получить от вас любую весточку.
С уважением
Анна Веллер
P.S. Вкладываю в письмо конверт с моим обратным адресом.
по адресу: Москва, Старый Арбат, 4
Евгению Молокану.
Скорее всего, вы так и не отважились написать мне первым. Существует, конечно, малая вероятность того, что конверт с письмом затерялся где-нибудь по пути, завалившись под стол в каком-то мелком почтовом отделении… При нашей встрече вы говорили, что никогда не писали писем, за исключением писем к своей матери, да и то в нежном возрасте – с просьбой выслать небольшое количеств денег на нужды пионера-повесы, прозябающего в летнем лагере без сигарет и фруктового портвейна. Также вы откровенно поведали, что испытываете некий мистический ужас перед чистым листом бумаги и, когда сидите над ним, ощущаете себя "неполноценным". Я специально взяла слово неполноценный в кавычки, так как оно произнесено вами и я бы совсем не хотела, чтобы вы в самом начале нашей переписки обиделись.
На самом деле белизны бумаги бояться не стоит. Это то же самое, что нервничать перед девственницей. Вам не двадцать лет, а потому отбросьте комплексы и – вперед! Неуверенность в этом деле только помеха! Знайте, сомнения могут погубить взрослого мужчину. Громадный опыт самца может оказаться бесполезным перед юной и непорочной девой… Попробуйте купить пачку мелованной бумаги и положите на письменный стол так, чтобы видеть ее, увесистую, большую часть времени. Еще лучше, если вы вытянете из пачки один лист наполовину, так, чтобы он торчал и как бы приманивал вас своей непорочностью, как бы провоцировал своим острым уголком пачкануть по нему красными чернилами.
Совершенно не важно, что вы никогда не прибегали к эпистолярному жанру, дабы общаться с кем-то через тысячи верст. В этом деле начать никогда не поздно. Не поленитесь, выберитесь в какой-нибудь антикварный магазин и приобретите в нем дорогостоящий чернильный прибор. Он будет стоять на зеленом сукне вашего стола и черным мрамором пушкинских бакенбард напоминать о куче потраченных на бездарное приобретение денег. Тогда ваша рука непременно испытает желание обмакнуть в монблановские чернила остро отточенное гусиное перо и написать хотя бы бранное слово.
Поначалу, прошу вас, не стесняйтесь и пишите обо всем, что придет в голову! Начать можете хоть с биографических данных или про то, как в нашей первой столице проистекает жизнь. Хотите – описывайте бредущих под вашими окнами пешеходов, выступление Президента или перескажите мне субботнюю эротическую программу! (Всегда корю себя за излишне острый язык, но надеюсь, что вы не из тех, кто придает этому чрезмерное значение.) В общем, пишите обо всем, к чему поведет мысль, к чему потянется рука. Мне интересно все то, что будет происходить от вас! Потратьте достаточное время на обдумывание, но не развращайте себя паузами больше недели, так как письмописание этого не любит и пальцы могут протечь мыслями в пустоту. С этими наставлениями прощаюсь и надеюсь в скором времени получить от вас любую весточку.
С уважением
Анна Веллер
P.S. Вкладываю в письмо конверт с моим обратным адресом.
ПИСЬМО ВТОРОЕ
Отправлено 29-го октября
по адресу: Санкт-Петербургская область,
поселок Шавыринский, д. 133.
Анне Веллер.
Уважаемая Анна!
Несколько дней мучился тем, как начать ответное письмо. Сначала я написал – многоуважаемая Анна, затем попробовал – здравствуйте, Анна, после написал – дорогая, еще просто – Аня, пишет вам… И так с десяток начал, пока не пришел к данному. Скорее всего, и оно нехорошее. Вы уж простите меня.
Воспользовался вашим советом и отправился в антикварный магазин. Их очень много в наших арбатских переулках. Есть и большие и маленькие. Но все они для туристов. Цены в них высокие, а по-настоящему хороших вещей мало. Я все же купил чернильный прибор. Продавец сказал, что он когда-то принадлежал Максиму Горькому, что из этой чернильницы писатель заправлял свою ручку-самописку и писал ею роман "Отчаяние". Думаю, что продавец врет, да и самописок, как мне кажется, тогда еще не было. Так или иначе, я купил прибор. Он оказался таким тяжелым, что пришлось вызванивать своего приятеля и просить помочь мне. Бычков, это фамилия моего приятеля, был очень удивлен, когда мы втаскивали чугунную чернильницу в мою квартиру. Он все время спрашивал, зачем мне такая дорогая и бесполезная вещь, а я уходил от ответа. Бычков пытался мыслить логически и строил разные версии. Он говорил, что если я хочу написать книгу о своей жизни, то лучше купить несколько шариковых ручек, а не тратить четырнадцать рублей с половиной на такое неудобство, как чернильница. Хотя, конечно, у тебя много свободного времени, размышлял он далее, так что ты можешь позволить себе заправлять ручки чернилами, а потом часами отмываться от фиолета в ванной. Еще он сфантазировал такую версию, что я просто собрался коллекционировать антиквариат. Впрочем, Бычков эту мысль тут же отверг, оглядев мою не очень богато обставленную квартиру, хотя откуда он знает, может быть, я коплю.
По правде говоря, я уже было собрался вам писать сам, так как отыскал в портмоне ваш адрес, записанный мною на календарике за прошлый год, но тут получил письмо от вас.
Мне стало приятно, что вы обо мне вспомнили, так как сам я считал, что наша мимолетная встреча не обязывает нас вступать друг с другом в переписку.
Я на самом деле никогда не боялся чистой бумаги, вероятно, вы меня не так поняли, но, как вы и сказали, положил пачку бумаги на письменный стол, хотя он у меня не обит зеленым сукном, а просто полированный, вытащил из нее листик и старался смотреть на него в свободные минуты, силясь почувствовать желание написать на нем что-нибудь. Я ждал три дня, но с моим организмом так ничего и не случилось, также я не почувствовал, что из моих пальцев проистекает какая-то мысль, как вы красиво выразились, хотя фаланги порой теплели… Я подумал, что писать письмо можно и без сильного литературного желания, а потому перестал ждать вдохновения и сел за стол… Мой приятель Бычков оказался прав. Я весь измазался в чернилах и долгие часы отмывался в ванной с помощью пемзы, протерев ею кожу в одном месте даже до крови. Но так или иначе, я все же начал, и тому доказательство сейчас в ваших руках.
Прохожие под моими окнами ходят все более праздные, как я уже говорил – туристы и просто приезжие. Мне нравится, что у них веселые лица, что они с хорошим настроением слушают уличных музыкантов. А еще они кушают питу – это такая полая лепешка, типа грузинского лаваша, в которую кладут всякую всячину – кусочки курицы, мяса, листья салата и много репчатого лука.
Президента я считаю достойным человеком, хотя особенно не интересуюсь политикой, все больше смотрю по телевизору развлекательные передачи, в основном тринадцатого и двадцать пятого каналов. Я бы мог пересказать вам субботнюю эротическую программу, но вы оговорились, что пошутили, да и мастерства, чтобы описать эти вещи не пошло, у меня не хватило бы. Однако должен заметить, что сама передача достаточно высокого художественного уровня, так что проглядите ее на следующей неделе, если выдастся такая возможность.
Вот как бы и все. Я ответил на вопросы и постарался следовать вашим советам. В свою очередь жду вашего письма.
С уважением
Евгений Молокан
по адресу: Санкт-Петербургская область,
поселок Шавыринский, д. 133.
Анне Веллер.
Уважаемая Анна!
Несколько дней мучился тем, как начать ответное письмо. Сначала я написал – многоуважаемая Анна, затем попробовал – здравствуйте, Анна, после написал – дорогая, еще просто – Аня, пишет вам… И так с десяток начал, пока не пришел к данному. Скорее всего, и оно нехорошее. Вы уж простите меня.
Воспользовался вашим советом и отправился в антикварный магазин. Их очень много в наших арбатских переулках. Есть и большие и маленькие. Но все они для туристов. Цены в них высокие, а по-настоящему хороших вещей мало. Я все же купил чернильный прибор. Продавец сказал, что он когда-то принадлежал Максиму Горькому, что из этой чернильницы писатель заправлял свою ручку-самописку и писал ею роман "Отчаяние". Думаю, что продавец врет, да и самописок, как мне кажется, тогда еще не было. Так или иначе, я купил прибор. Он оказался таким тяжелым, что пришлось вызванивать своего приятеля и просить помочь мне. Бычков, это фамилия моего приятеля, был очень удивлен, когда мы втаскивали чугунную чернильницу в мою квартиру. Он все время спрашивал, зачем мне такая дорогая и бесполезная вещь, а я уходил от ответа. Бычков пытался мыслить логически и строил разные версии. Он говорил, что если я хочу написать книгу о своей жизни, то лучше купить несколько шариковых ручек, а не тратить четырнадцать рублей с половиной на такое неудобство, как чернильница. Хотя, конечно, у тебя много свободного времени, размышлял он далее, так что ты можешь позволить себе заправлять ручки чернилами, а потом часами отмываться от фиолета в ванной. Еще он сфантазировал такую версию, что я просто собрался коллекционировать антиквариат. Впрочем, Бычков эту мысль тут же отверг, оглядев мою не очень богато обставленную квартиру, хотя откуда он знает, может быть, я коплю.
По правде говоря, я уже было собрался вам писать сам, так как отыскал в портмоне ваш адрес, записанный мною на календарике за прошлый год, но тут получил письмо от вас.
Мне стало приятно, что вы обо мне вспомнили, так как сам я считал, что наша мимолетная встреча не обязывает нас вступать друг с другом в переписку.
Я на самом деле никогда не боялся чистой бумаги, вероятно, вы меня не так поняли, но, как вы и сказали, положил пачку бумаги на письменный стол, хотя он у меня не обит зеленым сукном, а просто полированный, вытащил из нее листик и старался смотреть на него в свободные минуты, силясь почувствовать желание написать на нем что-нибудь. Я ждал три дня, но с моим организмом так ничего и не случилось, также я не почувствовал, что из моих пальцев проистекает какая-то мысль, как вы красиво выразились, хотя фаланги порой теплели… Я подумал, что писать письмо можно и без сильного литературного желания, а потому перестал ждать вдохновения и сел за стол… Мой приятель Бычков оказался прав. Я весь измазался в чернилах и долгие часы отмывался в ванной с помощью пемзы, протерев ею кожу в одном месте даже до крови. Но так или иначе, я все же начал, и тому доказательство сейчас в ваших руках.
Прохожие под моими окнами ходят все более праздные, как я уже говорил – туристы и просто приезжие. Мне нравится, что у них веселые лица, что они с хорошим настроением слушают уличных музыкантов. А еще они кушают питу – это такая полая лепешка, типа грузинского лаваша, в которую кладут всякую всячину – кусочки курицы, мяса, листья салата и много репчатого лука.
Президента я считаю достойным человеком, хотя особенно не интересуюсь политикой, все больше смотрю по телевизору развлекательные передачи, в основном тринадцатого и двадцать пятого каналов. Я бы мог пересказать вам субботнюю эротическую программу, но вы оговорились, что пошутили, да и мастерства, чтобы описать эти вещи не пошло, у меня не хватило бы. Однако должен заметить, что сама передача достаточно высокого художественного уровня, так что проглядите ее на следующей неделе, если выдастся такая возможность.
Вот как бы и все. Я ответил на вопросы и постарался следовать вашим советам. В свою очередь жду вашего письма.
С уважением
Евгений Молокан
ПИСЬМО ТРЕТЬЕ
Отправлено 9-го ноября
по адресу: Москва, Старый Арбат, 4.
Евгению Молокану.
Дорогой Евгений!
Знали бы вы, как я обрадовалась вашему письму!.. Господи, конечно, глупость, но я даже растрогалась. Несколько минут тискала конверт в руках, оттягивая момент вскрытия… У меня есть такой специальный ножичек для вскрытия конвертов… Вернее, это не ножичек, а пилочка для ногтей из маникюрного набора, который мне подарили на давний день рождения. Пилка уже стерлась и не шлифует ногти, так что, по сути дела говоря, она уже превратилась в тупой ножичек, приспособленный мною для открывания конвертов. У этой пилочки столь красивая ручка, что, глядя на нее, я вспоминаю человека, который подарил мне этот маникюрный набор. Предчувствуя ваш вопрос, отвечаю, что да, это мужчина. Если быть более точной, это был мужчина, но его более нет на этом свете… Знаете, все же это удивительная вещь – ассоциативное мышление. Начала с ножичка для вскрытия конвертов, а вспомнила мертвеца.
Этим ножичком я распечатываю письма, адресованные только мне лично, но никогда официальную корреспонденцию – счета за квартиру, электричество, рекламную продукцию и т. д. Так что, получив ваше послание, я в первую очередь извлекла из шкафчика кожаный футляр, расстегнула на нем молнию и достала свой любимый ножик…
Евгений! Хочу сказать без особого преувеличения, что стиль вашего писания не так плох, как я представляла ранее. В вашем письме порой встречаются обороты, которые, если пока и не ласкают взгляда, но тем не менее приятны языку. Сейчас уже редко говорят – праздные прохожие, а словосочетание "отмываться от фиолета" и вовсе меня порадовало…
Совершенно не обязательно начинать со слов – "уважаемая" и тому подобных. В этой канцелярской сухости совершенно нет привлекательности. Куда более впечатляют нестандартные начала, к которым, я надеюсь, вы придете в самостоятельном поиске литературного труженика и исследователя. Может быть, вам в этом помогут классики. Читайте их, купайтесь в роскошных словесах гениальных выдумщиков и фантазеров! Заимствуйте идеи смело, стремитесь выразить их в своих словах, присущих только вам, но никому другому!
"Радость моя безмерная!.. Мой ангел!.. Здравствуй, женка моя ненаглядная!.."
Какая же безмерная прелесть в этих словах!
Странная вещь, почему-то после того, как я процитировала начала пушкинских писем, мне вспомнился вопрос, который я забыла вам задать в прошлый раз. Какой системы коляской вы пользуетесь? Конечно, это странный перескок. Но ассоциативный ряд иной раз не поддается анализу на первый взгляд. Вероятнее всего, у Пушкина существует персонаж, который парализован и пользуется коляской. Вот он и всплыл в моем подсознании нежданно. Хотя какие коляски во времена Пушкина. Глупость какая-то! Может быть, кресла на колесиках и существовали, но не коляски.
Конструкции же типа вашей мне ни разу не встречались. С одной стороны, замечательная штука – не применять мускульных усилий, а, нажав кнопочку, катиться себе по асфальтовой дорожке и потягивать из пластмассового стаканчика пепси-колу. Прогулки становятся продолжительными и приносят удовольствие. Но, возможно, аккумулятор, приводящий коляску в движение, потребляет большое количество энергии, что весьма отражается на счете за коммунальные услуги.
С другой стороны, есть преимущества и в обычном кресле-каталке, приводимом в движение собственными руками. Мышцы постоянно тренируются, а организм находится в хорошем тонусе… Но в слякотную погоду ладони всегда грязны… К тому же они всегда в мозолях, а для женщины, согласитесь, окаменелости на руках – не самое лучшее украшение. И потом, пот…
Сообщите мне, пожалуйста, название вашей коляски!
Получила вчера письмо от Аси. Вы должны ее помнить. Это вялая особа пятидесяти лет, невероятных пельменных размеров, которая отдыхала в нашем санатории. Вы сейчас удивитесь – она до сих пор там. Уже третий срок вышел, как я съела свой последний завтрак с чудесной рисовой кашей и мягкой булочкой, слегка подрумяненной в духовке, а у вас так и вовсе четвертый, а наша маленькая Ася все еще посещает массажные кабинеты, разминая тесто своих телес, надеясь превратить его из дрожжевого в песочное… Она описывает лишь один случай, происшедший с ней в санатории. В строках ее письма нет напряжения, словосочетания вялы, впрочем, как и сама Ася, а потому я коротко перескажу суть… Нашу милую коровушку положили отпаривать в ванну со всевозможными травами, она надышалась ими и заснула тут же, уложив голову на чугунный край ванны. Вода из крана текла тонкой струйкой, не давая травяному настою остыть, и своим журчанием уносила Асю в романтические сновидения о беззаботной любви с молодым бухгалтером, ласкающим ее плоть под струями водопада, что падает с вершины запруды, сооруженной в родном городке влюбленной парочки.
В самый ответственный момент Асиного сновидения, когда крик сладострастия зародился в ее необъятной груди, когда бедра-жернова колыхнули настой из дурманящих трав, истопник Ройтман прибавил давление в центральном бойлере и в трудовом порыве за считанные минуты перекидал в жерло топки грузовик каменного угля, пришедший накануне… Вместо пика наслаждения ошпаренная хлынувшим из крана кипятком, Ася вылетела в коридор, где своей очереди на процедуры ждала группа шахтеров из Донецка. Ошарашив угледобытчиков обнаженным роскошеством своих форм, Ася промчалась по коридору, ведущему к бассейну, и атомной бомбой бросилась в его прохладные воды… Основные жалобы в письме Аси сводятся не к тому, что ее ошпарили, а к тому, что теперь донецкие шахтеры, стоит ей появиться в столовой, раздевают нашу Дюймовочку своими вожделеющими глазками догола, а вечерами шумно дышат в темноте кинозала, рассевшись возле нее со всех сторон.
Ася спрашивает совета: что делать с шахтерами?..
Евгений, если вам не трудно, вышлите мне свою фотографию, буде таковая имеется. Я хочу поставить ее на письменном столе и, пиша к вам, видеть глаза человека, к которому обращаюсь в своих посланиях.
Да, что касается просмотра эротических программ – то у меня нет телевизора и вместо него я смотрю в окно, наблюдая мир, не заключенный в рамки художественного осмысления. Телевизор отсутствует не по причине материальных затруднений, а по убеждению. Магический ящик ущемляет свободу наших мыслительных процессов, подменяя оригинальную способность мыслить мыслительными процессами других людей, причем сформированными под влиянием того же магического ящика.
На мой взгляд, Асе нужно выйти замуж. Может быть, ей посоветовать выбрать суженого из работников горной промышленности? Как вы думаете?
Ужасно смеялась, представив вас с ног до головы в чернилах, как вы пемзой трете кожу.
Вы абсолютно правы, что писать можно и без литературной тяги, зачастую случается так, что удовольствие приходит в процессе, рождаемое движениями руки, если она поспешает за мыслью и верно отражает ее на бумаге.
Очень хочется побывать на Арбате и посмотреть, как он изменился, ведь я не была в Москве уже двенадцать лет, с тех пор, как провалилась попытка перевести Россию на Метрическую систему… Пита – это, верно, очень вкусная штука, и теперь, когда я буду вспоминать Арбат, мне будет представляться и лепешка с курицей. Ах, как хорошо ее с кетчупом!
На этой вкусной ноте заканчиваю письмо, заклеиваю его и поспешу, насколько это возможно в моем состоянии, на почту, к вечерней выемке писем.
С уважением
Анна Веллер
P.S. Не забудьте написать мне, что вы думаете про Асю.
по адресу: Москва, Старый Арбат, 4.
Евгению Молокану.
Дорогой Евгений!
Знали бы вы, как я обрадовалась вашему письму!.. Господи, конечно, глупость, но я даже растрогалась. Несколько минут тискала конверт в руках, оттягивая момент вскрытия… У меня есть такой специальный ножичек для вскрытия конвертов… Вернее, это не ножичек, а пилочка для ногтей из маникюрного набора, который мне подарили на давний день рождения. Пилка уже стерлась и не шлифует ногти, так что, по сути дела говоря, она уже превратилась в тупой ножичек, приспособленный мною для открывания конвертов. У этой пилочки столь красивая ручка, что, глядя на нее, я вспоминаю человека, который подарил мне этот маникюрный набор. Предчувствуя ваш вопрос, отвечаю, что да, это мужчина. Если быть более точной, это был мужчина, но его более нет на этом свете… Знаете, все же это удивительная вещь – ассоциативное мышление. Начала с ножичка для вскрытия конвертов, а вспомнила мертвеца.
Этим ножичком я распечатываю письма, адресованные только мне лично, но никогда официальную корреспонденцию – счета за квартиру, электричество, рекламную продукцию и т. д. Так что, получив ваше послание, я в первую очередь извлекла из шкафчика кожаный футляр, расстегнула на нем молнию и достала свой любимый ножик…
Евгений! Хочу сказать без особого преувеличения, что стиль вашего писания не так плох, как я представляла ранее. В вашем письме порой встречаются обороты, которые, если пока и не ласкают взгляда, но тем не менее приятны языку. Сейчас уже редко говорят – праздные прохожие, а словосочетание "отмываться от фиолета" и вовсе меня порадовало…
Совершенно не обязательно начинать со слов – "уважаемая" и тому подобных. В этой канцелярской сухости совершенно нет привлекательности. Куда более впечатляют нестандартные начала, к которым, я надеюсь, вы придете в самостоятельном поиске литературного труженика и исследователя. Может быть, вам в этом помогут классики. Читайте их, купайтесь в роскошных словесах гениальных выдумщиков и фантазеров! Заимствуйте идеи смело, стремитесь выразить их в своих словах, присущих только вам, но никому другому!
"Радость моя безмерная!.. Мой ангел!.. Здравствуй, женка моя ненаглядная!.."
Какая же безмерная прелесть в этих словах!
Странная вещь, почему-то после того, как я процитировала начала пушкинских писем, мне вспомнился вопрос, который я забыла вам задать в прошлый раз. Какой системы коляской вы пользуетесь? Конечно, это странный перескок. Но ассоциативный ряд иной раз не поддается анализу на первый взгляд. Вероятнее всего, у Пушкина существует персонаж, который парализован и пользуется коляской. Вот он и всплыл в моем подсознании нежданно. Хотя какие коляски во времена Пушкина. Глупость какая-то! Может быть, кресла на колесиках и существовали, но не коляски.
Конструкции же типа вашей мне ни разу не встречались. С одной стороны, замечательная штука – не применять мускульных усилий, а, нажав кнопочку, катиться себе по асфальтовой дорожке и потягивать из пластмассового стаканчика пепси-колу. Прогулки становятся продолжительными и приносят удовольствие. Но, возможно, аккумулятор, приводящий коляску в движение, потребляет большое количество энергии, что весьма отражается на счете за коммунальные услуги.
С другой стороны, есть преимущества и в обычном кресле-каталке, приводимом в движение собственными руками. Мышцы постоянно тренируются, а организм находится в хорошем тонусе… Но в слякотную погоду ладони всегда грязны… К тому же они всегда в мозолях, а для женщины, согласитесь, окаменелости на руках – не самое лучшее украшение. И потом, пот…
Сообщите мне, пожалуйста, название вашей коляски!
Получила вчера письмо от Аси. Вы должны ее помнить. Это вялая особа пятидесяти лет, невероятных пельменных размеров, которая отдыхала в нашем санатории. Вы сейчас удивитесь – она до сих пор там. Уже третий срок вышел, как я съела свой последний завтрак с чудесной рисовой кашей и мягкой булочкой, слегка подрумяненной в духовке, а у вас так и вовсе четвертый, а наша маленькая Ася все еще посещает массажные кабинеты, разминая тесто своих телес, надеясь превратить его из дрожжевого в песочное… Она описывает лишь один случай, происшедший с ней в санатории. В строках ее письма нет напряжения, словосочетания вялы, впрочем, как и сама Ася, а потому я коротко перескажу суть… Нашу милую коровушку положили отпаривать в ванну со всевозможными травами, она надышалась ими и заснула тут же, уложив голову на чугунный край ванны. Вода из крана текла тонкой струйкой, не давая травяному настою остыть, и своим журчанием уносила Асю в романтические сновидения о беззаботной любви с молодым бухгалтером, ласкающим ее плоть под струями водопада, что падает с вершины запруды, сооруженной в родном городке влюбленной парочки.
В самый ответственный момент Асиного сновидения, когда крик сладострастия зародился в ее необъятной груди, когда бедра-жернова колыхнули настой из дурманящих трав, истопник Ройтман прибавил давление в центральном бойлере и в трудовом порыве за считанные минуты перекидал в жерло топки грузовик каменного угля, пришедший накануне… Вместо пика наслаждения ошпаренная хлынувшим из крана кипятком, Ася вылетела в коридор, где своей очереди на процедуры ждала группа шахтеров из Донецка. Ошарашив угледобытчиков обнаженным роскошеством своих форм, Ася промчалась по коридору, ведущему к бассейну, и атомной бомбой бросилась в его прохладные воды… Основные жалобы в письме Аси сводятся не к тому, что ее ошпарили, а к тому, что теперь донецкие шахтеры, стоит ей появиться в столовой, раздевают нашу Дюймовочку своими вожделеющими глазками догола, а вечерами шумно дышат в темноте кинозала, рассевшись возле нее со всех сторон.
Ася спрашивает совета: что делать с шахтерами?..
Евгений, если вам не трудно, вышлите мне свою фотографию, буде таковая имеется. Я хочу поставить ее на письменном столе и, пиша к вам, видеть глаза человека, к которому обращаюсь в своих посланиях.
Да, что касается просмотра эротических программ – то у меня нет телевизора и вместо него я смотрю в окно, наблюдая мир, не заключенный в рамки художественного осмысления. Телевизор отсутствует не по причине материальных затруднений, а по убеждению. Магический ящик ущемляет свободу наших мыслительных процессов, подменяя оригинальную способность мыслить мыслительными процессами других людей, причем сформированными под влиянием того же магического ящика.
На мой взгляд, Асе нужно выйти замуж. Может быть, ей посоветовать выбрать суженого из работников горной промышленности? Как вы думаете?
Ужасно смеялась, представив вас с ног до головы в чернилах, как вы пемзой трете кожу.
Вы абсолютно правы, что писать можно и без литературной тяги, зачастую случается так, что удовольствие приходит в процессе, рождаемое движениями руки, если она поспешает за мыслью и верно отражает ее на бумаге.
Очень хочется побывать на Арбате и посмотреть, как он изменился, ведь я не была в Москве уже двенадцать лет, с тех пор, как провалилась попытка перевести Россию на Метрическую систему… Пита – это, верно, очень вкусная штука, и теперь, когда я буду вспоминать Арбат, мне будет представляться и лепешка с курицей. Ах, как хорошо ее с кетчупом!
На этой вкусной ноте заканчиваю письмо, заклеиваю его и поспешу, насколько это возможно в моем состоянии, на почту, к вечерней выемке писем.
С уважением
Анна Веллер
P.S. Не забудьте написать мне, что вы думаете про Асю.
ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ
Отправлено 14-го ноября
по адресу: Санкт-Петербургская область,
поселок Шавыринский, д. 133.
Анне Веллер.
Милостивая государыня!
Отправляю вам письмо с началом, которое, смею надеяться, вас полностью удовлетворит, хотя оно и заимствовано у вашего кумира. Получив от вас предыдущее письмо, тотчас сел писать ответ, так как в последние дни со мною произошли происшествия, кои не терпится пересказать.
Первое – пропал мой товарищ Бычков. Накануне мы ездили с ним в Коломенское. У Бычкова есть японский микроавтобус, который он выменял на коллекцию марок, оставленную в наследство отцом. Я спрашивал его: зачем тебе микроавтобус? У тебя ведь нет семьи!
– Тебя возить на прогулки, – отвечал Бычков. – Мне с тобой интересно общаться. И потом, зачем мне марки? Куда как лучше микроавтобус. Да и семья у меня может появиться вот-вот.
– Есть претендентка? – спросил я.
– Нет. Но есть на нее предчувствие.
В общем, отправились мы с Бычковым в Коломенское. Не знаю, как у вас в Санкт-Петербурге, а у нас в Москве осень стоит золотая. Лист на деревьях радует глаз. Бордовый, желтый, красный – он слетает под ноги, объявляя свое не унылое, но смиренное умирание.
– Вот так вот и мы, Евгений, – объявил Бычков. – Вот так вот и мы слетим когда-нибудь в небытие.
Обычно Бычков никогда не был склонен к философским заявлениям, из чего я заключил, что он действительно хочет найти себе женщину. Если у мужчины все в порядке в личной жизни, вряд ли он станет задумываться о небытии.
– Дыши, Евгений, полной грудью, пока возможность есть!
Бычков развел руками и вздохнул навстречу осеннему солнцу.
– Ах, как хорошо-о! – протянул он в пространство. – Какие погоды стоят очаровательные! Надо же, восемнадцать градусов в ноябре!
Бычков стянул с себя свитер, бросил его на спинку моей коляски и пробежал вперед по шуршащим листьям несколько шагов.
– Тепло! Хорошо!
Я тоже стянул с себя куртку, закатал рукава рубашки и подставил руки под слабые солнечные лучи.
Так мы, очарованные осенью, молча двигались по парку, прислушиваясь ко всякому чириканью воробьев и далеким голосам таких же, как мы, гуляющих. Мы не особенно разговаривали – нам, старым товарищам, было хорошо и так, молча, рядом друг с другом, соответствуя настроениями.
Уже перед самым выходом из парка, когда наша прогулка подошла к концу, когда слегка похолодало, Бычков спросил меня:
– Зачем тебе все-таки чернильный прибор?
– Чтобы он воодушевлял меня к литературному творчеству.
– Ага!.. Все же я был прав! – обрадовался Бычков. – Ты пишешь книгу!
– Нет, я пишу письма.
– Письма? – удивился он.
И тогда я рассказал Бычкову про вас. Я сказал, что мы с вами познакомились во время пересменки в санатории и прообщались всего два дня. Моя путевка заканчивалась, а ваша только начиналась. Еще я посмешил его рассказом о толстой Асе.
– Надо ехать! – со смехом сказал Бычков и поглядел на небо, по которому, стремясь нагнать друг друга, спешили к дождю тучи.
– Ой! – вскрикнул я, почувствовав, что какая-то дрянь укусила меня в левую руку.
– Что случилось? – спросил Бычков, заталкивая в автобус коляску вместе со мной.
– Какой-то слепень укусил меня! – сообщил я, почесывая укушенное место.
– Слепней в это время года не бывает.
– Тогда кто же это?
– Показалось.
Ну показалось и показалось, решил я, хотя рука неприятно зудела. Мы доехали до моего дома, Бычков выгрузил меня и доставил в квартиру. У него были какие-то неотложные дела, и он, даже не согревшись чаем, отбыл, оставив меня наедине с телевизором.
В тот вечер во всех двадцати восьми программах я не нашел ровным счетом ничего интересного, а потому в который раз посмотрел шпионский фильм с Акиканавой в главной роли. Да и то потому, что показывали все три серии разом. Насладившись в конце сериала торжеством героя, я съел мятную булочку, запив ее кефиром, вспомнил санаторий и его такие же вкусные полдники, затем почистил зубы и лег в постель. Я сразу же заснул, утомленный поездкой в Коломенское, и снилась мне почему-то коллекция бабочек…
Проснулся я посредине ночи оттого, что отчаянно чесалась рука. Я включил свет и осмотрел ее. От самого локтя и на пять сантиметров кверху она разлилась бордовым цветом, а посреди красноты крохотным гвоздиком чернела точка укуса.
Все же это был слепень, подумал я, перебрался с постели на коляску и покатился в ванную, где у меня находилась аптечка. Обильно смочив вату йодом, густо помазал место укуса и вокруг, помахал рукой, чтобы йод высох, и вновь отправился в кровать. Больше рука не чесалась.
На следующее утро я попросил соседского мальчишку, спешащего в школу, купить мне питу, уселся со своим завтраком возле окна и стал рассматривать наступающий день… Запивая лепешку черным кофе и вглядываясь в лица прохожих, я старался отгадать, чем этот день их одарит. Безусловно, гадай не гадай, а ответа я не получу. Может быть, сумею догадаться о радостях и невзгодах людей, работающих тут же, на Арбате. Они в одно и то же время расходятся по рабочим местам, а вечерами так же пунктуально отправляются по домам. Без трех минут девять под моими окнами прошел аптекарь с такими вызывающе загнутыми усами, какие я бы не решился носить никогда. Он дошагал до своей аптеки и, тщательно отерев ноги, вошел в дверь, коротко перед этим обернувшись и поклонившись молодой девушке, работающей в галантерейном магазине напротив. Эту девушку еще недавно встречал в конце рабочего дня молодой мужчина, но в последнее время я его перестал видеть и по бледности лица девушки догадался, что между ними произошел разрыв. Теперь же аптекарь кланяется продавщице, демонстрируя свои безумные усы, и, может, между ними что-нибудь настроится со временем.
Прямо посреди улицы, удерживая в одной руке стремящийся в небо красный воздушный шарик, с ноги на ногу перескакивал по булыжной мостовой мальчишка-сорванец с физиономией счастливой и безмятежной. Он пережевывал огромную жвачку, вероятно составленную из нескольких, и не было в его мозгу ровным счетом никакой мысли, лишь какая-то праздничная считалочка или припевочка, в ритме которой он и припрыгивал. Лицо мальчишки показалось мне знакомым, но вспомнить окончательно, где его видел, я так и не смог.
Неожиданно из переулка, в котором находится "Комитет по абстрактным категориям", на улицу вылетела пролетка, запряженная парой лошадей, которой управлял здоровенный детина, стоящий во весь рост и горланящий:
– А ну, посторонись!
Детина был одет в зеленый камзол, в левом ухе болталась огромная серебряная серьга, а из-под кучерявого чуба сверкал черный глаз.
Не прошло и секунды, как пролетка поравнялась с моим мальчишкой, он не успел посторониться, лошади дернули в сторону, и голова подростка каким-то образом попала между одной из оглобель и хомутом правой кобылы. Что-то хрустнуло на всю улицу, и взлетел к небу красный воздушный шар. Пролетку занесло, она некоторое время балансировала на двух правых колесах, словно раздумывала, падать ей или устоять, затем будто решилась и мягко легла правым боком на мостовую.
От неожиданности я оторопел и безмолвно смотрел на катастрофу, происшедшую под моими окнами.
На мостовой, скривив руки и ноги, сплюснутой головой в луже крови лежал мой мальчишка. Рядом ходил возница и, простирая руки к собравшейся толпе, умоляюще говорил:
– Не виноват я! Не нарочно я! Ну верите мне, люди?!
Сквозь толпу зевак к убитому мальчишке протиснулась какая-то баба и, поставив к его ногам сумки с покупками, наклонилась к голове несчастного.
– Мой, – как-то буднично произнесла она и, разведя руками, сказала всем:
– Вот как бывает.
– Не виноват я! – канючил детина. – Он сам, под колеса!..
В ужасе я отпрянул от окна, включив заднюю скорость. Колеса коляски во что-то уперлись, и она чуть не опрокинулась вместе со мной. Затем я несколько минут просидел в ванной, подставив щеки под струю холодной воды, как бы смывая чудовищную картинку, и пытался прийти в себя.
Когда же я вернулся к окну и выглянул из него, то новому моему изумлению не было предела. На улице ровным счетом ничего не было. Может быть, я неудачно выразился, я имею в виду, что следов катастрофы не было. Их не существовало даже намеком! Не лежал на мостовой мой мальчишка с раздавленной головой, не нудил детина и не убивалась осиротевшая мать… Все-таки у мальчишки было очень знакомое лицо!.. В остальном на Арбате все было по-прежнему. Я увидел спешащего в свою аптеку аптекаря с лихо закрученными усами и заметил, как он кивнул девушке из галантерейного магазина. Вероятно, в ближайшем будущем между ними случатся отношения.
И тут я поймал себя на мысли, что аптекарь зашел в свою аптеку еще до случившейся катастрофы, что я уже видел его сегодня входящим! И продавщицу из галантерейного магазина с бледным от любовных горестей лицом тоже уже видел!
Милая Анна! Никак не могу прийти в себя от увиденного, а самое главное, не в силах осознать, что же все-таки случилось! Может быть, вам придет в голову какое-нибудь простенькое объяснение! Жду вашей версии!
Что меня еще очень волнует, так это что мой товарищ Бычков пропал. Вот уже трое суток, как от него ни слуху ни духу! Вы можете, конечно, возразить мне, что три дня отсутствия – это вовсе не срок для взрослого мужчины. Ну мало ли какие могут существовать у него дела, тем более что он намекал на возможность возникновения неких личных отношений!.. Но не тот человек Бычков, чтобы исчезнуть на семьдесят два часа и не предупредить меня об этом. Такого никогда не случалось за все шестнадцать лет нашего товарищества. Даже когда Бычков был на войне, он звонил мне по космической линии каждые два дня, справляясь, все ли у меня в порядке и не нужно ли мне чего. Так что я очень волнуюсь по поводу Бычкова! Не случилось ли с ним чего-нибудь опасного!..
Название конструкции моей коляски – "Тояма". Разработана она была в Японии, там же и произведена под руководством конструктора Ситосиши. Преимущество этой коляски заключается в том, что ею можно управлять, будучи парализованным почти на сто процентов. Самое главное, чтобы частично шея двигалась или на худой конец язык. Под двигающийся орган закрепляется чрезвычайно чувствительный тумблер, который реагирует на каждое к нему прикосновение. Если хочешь ехать налево – тронь тумблер влево, хочешь направо – толкни языком вправо, и так далее.
по адресу: Санкт-Петербургская область,
поселок Шавыринский, д. 133.
Анне Веллер.
Милостивая государыня!
Отправляю вам письмо с началом, которое, смею надеяться, вас полностью удовлетворит, хотя оно и заимствовано у вашего кумира. Получив от вас предыдущее письмо, тотчас сел писать ответ, так как в последние дни со мною произошли происшествия, кои не терпится пересказать.
Первое – пропал мой товарищ Бычков. Накануне мы ездили с ним в Коломенское. У Бычкова есть японский микроавтобус, который он выменял на коллекцию марок, оставленную в наследство отцом. Я спрашивал его: зачем тебе микроавтобус? У тебя ведь нет семьи!
– Тебя возить на прогулки, – отвечал Бычков. – Мне с тобой интересно общаться. И потом, зачем мне марки? Куда как лучше микроавтобус. Да и семья у меня может появиться вот-вот.
– Есть претендентка? – спросил я.
– Нет. Но есть на нее предчувствие.
В общем, отправились мы с Бычковым в Коломенское. Не знаю, как у вас в Санкт-Петербурге, а у нас в Москве осень стоит золотая. Лист на деревьях радует глаз. Бордовый, желтый, красный – он слетает под ноги, объявляя свое не унылое, но смиренное умирание.
– Вот так вот и мы, Евгений, – объявил Бычков. – Вот так вот и мы слетим когда-нибудь в небытие.
Обычно Бычков никогда не был склонен к философским заявлениям, из чего я заключил, что он действительно хочет найти себе женщину. Если у мужчины все в порядке в личной жизни, вряд ли он станет задумываться о небытии.
– Дыши, Евгений, полной грудью, пока возможность есть!
Бычков развел руками и вздохнул навстречу осеннему солнцу.
– Ах, как хорошо-о! – протянул он в пространство. – Какие погоды стоят очаровательные! Надо же, восемнадцать градусов в ноябре!
Бычков стянул с себя свитер, бросил его на спинку моей коляски и пробежал вперед по шуршащим листьям несколько шагов.
– Тепло! Хорошо!
Я тоже стянул с себя куртку, закатал рукава рубашки и подставил руки под слабые солнечные лучи.
Так мы, очарованные осенью, молча двигались по парку, прислушиваясь ко всякому чириканью воробьев и далеким голосам таких же, как мы, гуляющих. Мы не особенно разговаривали – нам, старым товарищам, было хорошо и так, молча, рядом друг с другом, соответствуя настроениями.
Уже перед самым выходом из парка, когда наша прогулка подошла к концу, когда слегка похолодало, Бычков спросил меня:
– Зачем тебе все-таки чернильный прибор?
– Чтобы он воодушевлял меня к литературному творчеству.
– Ага!.. Все же я был прав! – обрадовался Бычков. – Ты пишешь книгу!
– Нет, я пишу письма.
– Письма? – удивился он.
И тогда я рассказал Бычкову про вас. Я сказал, что мы с вами познакомились во время пересменки в санатории и прообщались всего два дня. Моя путевка заканчивалась, а ваша только начиналась. Еще я посмешил его рассказом о толстой Асе.
– Надо ехать! – со смехом сказал Бычков и поглядел на небо, по которому, стремясь нагнать друг друга, спешили к дождю тучи.
– Ой! – вскрикнул я, почувствовав, что какая-то дрянь укусила меня в левую руку.
– Что случилось? – спросил Бычков, заталкивая в автобус коляску вместе со мной.
– Какой-то слепень укусил меня! – сообщил я, почесывая укушенное место.
– Слепней в это время года не бывает.
– Тогда кто же это?
– Показалось.
Ну показалось и показалось, решил я, хотя рука неприятно зудела. Мы доехали до моего дома, Бычков выгрузил меня и доставил в квартиру. У него были какие-то неотложные дела, и он, даже не согревшись чаем, отбыл, оставив меня наедине с телевизором.
В тот вечер во всех двадцати восьми программах я не нашел ровным счетом ничего интересного, а потому в который раз посмотрел шпионский фильм с Акиканавой в главной роли. Да и то потому, что показывали все три серии разом. Насладившись в конце сериала торжеством героя, я съел мятную булочку, запив ее кефиром, вспомнил санаторий и его такие же вкусные полдники, затем почистил зубы и лег в постель. Я сразу же заснул, утомленный поездкой в Коломенское, и снилась мне почему-то коллекция бабочек…
Проснулся я посредине ночи оттого, что отчаянно чесалась рука. Я включил свет и осмотрел ее. От самого локтя и на пять сантиметров кверху она разлилась бордовым цветом, а посреди красноты крохотным гвоздиком чернела точка укуса.
Все же это был слепень, подумал я, перебрался с постели на коляску и покатился в ванную, где у меня находилась аптечка. Обильно смочив вату йодом, густо помазал место укуса и вокруг, помахал рукой, чтобы йод высох, и вновь отправился в кровать. Больше рука не чесалась.
На следующее утро я попросил соседского мальчишку, спешащего в школу, купить мне питу, уселся со своим завтраком возле окна и стал рассматривать наступающий день… Запивая лепешку черным кофе и вглядываясь в лица прохожих, я старался отгадать, чем этот день их одарит. Безусловно, гадай не гадай, а ответа я не получу. Может быть, сумею догадаться о радостях и невзгодах людей, работающих тут же, на Арбате. Они в одно и то же время расходятся по рабочим местам, а вечерами так же пунктуально отправляются по домам. Без трех минут девять под моими окнами прошел аптекарь с такими вызывающе загнутыми усами, какие я бы не решился носить никогда. Он дошагал до своей аптеки и, тщательно отерев ноги, вошел в дверь, коротко перед этим обернувшись и поклонившись молодой девушке, работающей в галантерейном магазине напротив. Эту девушку еще недавно встречал в конце рабочего дня молодой мужчина, но в последнее время я его перестал видеть и по бледности лица девушки догадался, что между ними произошел разрыв. Теперь же аптекарь кланяется продавщице, демонстрируя свои безумные усы, и, может, между ними что-нибудь настроится со временем.
Прямо посреди улицы, удерживая в одной руке стремящийся в небо красный воздушный шарик, с ноги на ногу перескакивал по булыжной мостовой мальчишка-сорванец с физиономией счастливой и безмятежной. Он пережевывал огромную жвачку, вероятно составленную из нескольких, и не было в его мозгу ровным счетом никакой мысли, лишь какая-то праздничная считалочка или припевочка, в ритме которой он и припрыгивал. Лицо мальчишки показалось мне знакомым, но вспомнить окончательно, где его видел, я так и не смог.
Неожиданно из переулка, в котором находится "Комитет по абстрактным категориям", на улицу вылетела пролетка, запряженная парой лошадей, которой управлял здоровенный детина, стоящий во весь рост и горланящий:
– А ну, посторонись!
Детина был одет в зеленый камзол, в левом ухе болталась огромная серебряная серьга, а из-под кучерявого чуба сверкал черный глаз.
Не прошло и секунды, как пролетка поравнялась с моим мальчишкой, он не успел посторониться, лошади дернули в сторону, и голова подростка каким-то образом попала между одной из оглобель и хомутом правой кобылы. Что-то хрустнуло на всю улицу, и взлетел к небу красный воздушный шар. Пролетку занесло, она некоторое время балансировала на двух правых колесах, словно раздумывала, падать ей или устоять, затем будто решилась и мягко легла правым боком на мостовую.
От неожиданности я оторопел и безмолвно смотрел на катастрофу, происшедшую под моими окнами.
На мостовой, скривив руки и ноги, сплюснутой головой в луже крови лежал мой мальчишка. Рядом ходил возница и, простирая руки к собравшейся толпе, умоляюще говорил:
– Не виноват я! Не нарочно я! Ну верите мне, люди?!
Сквозь толпу зевак к убитому мальчишке протиснулась какая-то баба и, поставив к его ногам сумки с покупками, наклонилась к голове несчастного.
– Мой, – как-то буднично произнесла она и, разведя руками, сказала всем:
– Вот как бывает.
– Не виноват я! – канючил детина. – Он сам, под колеса!..
В ужасе я отпрянул от окна, включив заднюю скорость. Колеса коляски во что-то уперлись, и она чуть не опрокинулась вместе со мной. Затем я несколько минут просидел в ванной, подставив щеки под струю холодной воды, как бы смывая чудовищную картинку, и пытался прийти в себя.
Когда же я вернулся к окну и выглянул из него, то новому моему изумлению не было предела. На улице ровным счетом ничего не было. Может быть, я неудачно выразился, я имею в виду, что следов катастрофы не было. Их не существовало даже намеком! Не лежал на мостовой мой мальчишка с раздавленной головой, не нудил детина и не убивалась осиротевшая мать… Все-таки у мальчишки было очень знакомое лицо!.. В остальном на Арбате все было по-прежнему. Я увидел спешащего в свою аптеку аптекаря с лихо закрученными усами и заметил, как он кивнул девушке из галантерейного магазина. Вероятно, в ближайшем будущем между ними случатся отношения.
И тут я поймал себя на мысли, что аптекарь зашел в свою аптеку еще до случившейся катастрофы, что я уже видел его сегодня входящим! И продавщицу из галантерейного магазина с бледным от любовных горестей лицом тоже уже видел!
Милая Анна! Никак не могу прийти в себя от увиденного, а самое главное, не в силах осознать, что же все-таки случилось! Может быть, вам придет в голову какое-нибудь простенькое объяснение! Жду вашей версии!
Что меня еще очень волнует, так это что мой товарищ Бычков пропал. Вот уже трое суток, как от него ни слуху ни духу! Вы можете, конечно, возразить мне, что три дня отсутствия – это вовсе не срок для взрослого мужчины. Ну мало ли какие могут существовать у него дела, тем более что он намекал на возможность возникновения неких личных отношений!.. Но не тот человек Бычков, чтобы исчезнуть на семьдесят два часа и не предупредить меня об этом. Такого никогда не случалось за все шестнадцать лет нашего товарищества. Даже когда Бычков был на войне, он звонил мне по космической линии каждые два дня, справляясь, все ли у меня в порядке и не нужно ли мне чего. Так что я очень волнуюсь по поводу Бычкова! Не случилось ли с ним чего-нибудь опасного!..
Название конструкции моей коляски – "Тояма". Разработана она была в Японии, там же и произведена под руководством конструктора Ситосиши. Преимущество этой коляски заключается в том, что ею можно управлять, будучи парализованным почти на сто процентов. Самое главное, чтобы частично шея двигалась или на худой конец язык. Под двигающийся орган закрепляется чрезвычайно чувствительный тумблер, который реагирует на каждое к нему прикосновение. Если хочешь ехать налево – тронь тумблер влево, хочешь направо – толкни языком вправо, и так далее.