Лобанов Михаил. Мы - военные инженеры

   Следует еще раз подчеркнуть, что все эти устройства по первоначальному замыслу не предназначались для радиообнаружения воздушных целей (исключение составляли антенны). Но даже без специальной установки мы решились на проведение опытов и, надо сказать, надеялись на успех.
   Для окончательного согласования плана работ мы с Юрием Константиновичем встретились с директором ЦРЛ. Дмитрий Никитович внимательно выслушал нас.
   - Значит, к подписанию договора все готово? - спросил он. - Так за чем же дело стало? В добрый путь, товарищи инженеры! Если какая-либо помощь потребуется лично от меня, всегда к вашим услугам. Знатную мы завариваем кашу. Предвижу, что не все пойдет гладко. Так что давайте договоримся: не стесняйтесь, заходите в любое время. Моя поддержка будет всегда обеспечена. Если мы в течение нескольких лет не сумели решить проблему обнаружения самолетов с помощью акустических средств, то нужно искать иное направление. Мы не имеем права оставаться в долгу перед партией и народом.
   В октябре 1933 года между Главным артиллерийским управлением, полномочным "послом" которого являлся я, и Центральной радиолабораторией был заключен официальный договор. Он стал первым юридическим документом, положившим начало планомерным научно-исследовательским и опытно-конструкторским работам по радиолокации в нашей стране. Это было большой победой и величайшим праздником для нас, военных инженеров.
   В день подписания договора, радостный, возбужденный, я подошел к Юрию Константиновичу.
   - Ну, теперь все в порядке! Можно приступать к работам. Когда же начнем?
   Юрий Константинович по обыкновению снял очки, протер их, взглянул на часы.
   - Михаил Михайлович, вы извините, но уже пятый час. И я что-то устал сегодня. Так что, если не возражаете, давайте начнем завтра с утра.
   В этом был весь инженер Коровин!
   На следующий день развернули аппаратуру. В качестве отражающей поверхности использовался экран из листовой латуни площадью один квадратный метр. Некоторое время вообще не удавалось получить отраженный сигнал. Мешало излучение передатчика. Оно, попадая непосредственно в приемную антенну, создавало такой мощный фон, что обнаружить отраженные радиоволны не было никакой возможности.
   Первые неудачи не обескуражили Юрия Константиновича и его помощников. С раннего утра до позднего вечера возились они на импровизированной испытательной площадке. Меняли взаимное расположение передатчика и приемника, устанавливали дополнительные экраны, препятствующие распространению электромагнитной энергии в нежелательных направлениях, вновь и вновь настраивали аппаратуру, стремясь нащупать оптимальный режим. Да, именно нащупать, потому что какого-то конкретного опыта, расчетных данных еще не существовало. И в конечном итоге отраженный сигнал появился! Он был слабеньким, едва различимым на фоне помех, однако факт оставался фактом: сигнал существовал!
   Затем перешли к опытам с латунной сеткой, площадь которой достигала 10 квадратных метров. Она, как выяснилось, тоже отражала электромагнитные волны. Удалось установить некоторые количественные соотношения между размерами объекта и мощностью отраженного сигнала. А это уже многое значило. Теперь можно было хотя бы приблизительно говорить о характеристиках передатчика и приемника, которые потребуются для обнаружения самолета с помощью радиоволн.
   Я не имел возможности постоянно находиться в Ленинграде и принимать непосредственное участие во всех испытаниях. В то время мне приходилось еще много заниматься теплообнаружителями. Но вопросы радиолокации все больше и больше увлекали меня.
   Миновал ноябрь. Работы в Ленинграде шли успешно, однако пока они носили подготовительный характер. Окончательный ответ на интересующие нас вопросы мы могли получить только после испытаний аппаратуры по реальным самолетам. А к этим испытаниям инженер Коровин еще не приступал.
   Все с большей тревогой посматривал я на календарь. Ведь в договоре с ЦРЛ был оговорен срок завершения опыта - 1 января 1934 года. К этому времени мы были обязаны получить конкретные данные. Да, именно обязаны. В те дни мне часто вспоминались слова Дмитрия Никитовича Румянцева о нашем долге перед партией и народом.
   Где-то в середине декабря начальная стадия испытаний была завершена. Теперь предстоял самый важный и ответственный этап - работа по самолету. Я обратился к Мирону Архиповичу Федосенко, который в то время возглавлял один из секторов научно-технического отдела ГАУ и был моим непосредственным начальником, с просьбой командировать меня в Ленинград. Но он отказал, мотивируя свое решение большой загрузкой инженеров управления.
   - Еще успеете побывать на испытаниях. Не думайте, что получится с первого раза. Это было бы слишком хорошо.
   В тот день, когда по плану намеревались поднять самолет, резко ухудшилась погода. Мы получили от Коровина уведомление, что испытания переносятся на двое суток. Когда подошел этот срок, снова ничего не получилось. В ГАУ пришла телеграмма, из которой следовало, что в Ленинграде свирепствует пурга. Естественно, что в таких условиях летчики не могли выполнить задания. Снова пришлось отодвинуть дату решающего опыта.
   Прямо скажу, нервничал в эти дни изрядно. Разбираясь в бумагах, суммируя цифры, анализируя итоги работы предприятий и учреждений, связанных с Управлением военных приборов ГАУ договорными обязательствами, я не мог ни на минуту забыть о предстоящем опыте. Перед глазами неотступно стояли антенны ленинградской установки, неторопливый Юрий Константинович Коровин, знакомое здание ЦРЛ на Каменном острове. Что-то делается там сейчас? Не помню случая, чтобы когда-то раньше я волновался так сильно.
   Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Ведь в данном случае речь шла не об обычных испытаниях нового прибора. Там допускались временные срывы. Не удалось сейчас, получится завтра, через неделю, через месяц. От результатов же эксперимента в Ленинграде зависело решение большого и принципиального вопроса: развертывать работы в области радиолокации или откладывать их на неопределенный срок.
   Мы с нетерпением ждали сообщения от Юрия Константиновича. Увы, он не преподнес нам новогоднего подарка. Но и не разочаровал. Все по-прежнему упиралось в нелетную погоду. Лишь 4 января 1934 года мы получили от Коровина очередную телеграмму, из которой следовало, что первый опыт по обнаружению реального самолета с помощью радиоволн проведен. О результатах, естественно, ничего не сообщалось. Сведения носили секретный характер. В тот же вечер я выехал в Ленинград.
   Ранним утром 5 января, облеченный полномочиями для дальнейших переговоров и заключения нового договора с ЦРЛ, я уже был на Каменном острове. Сразу же встретился с Коровиным. Вроде бы совсем немного времени прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз, но замечаю, что Юрий Константинович очень устал.
   Коровин подробно рассказал мне, как проходил опыт, показал таблицы и протоколы. События развивались таким образом.
   В последней декаде минувшего года, полностью готовая к проведению испытаний, аппаратура была установлена на территории Гребного порта на берегу Финского залива. Имелась договоренность с авиаторами, были согласованы программа и методика эксперимента. А потом... Потом в буквальном смысле этого слова сидели у моря и ждали погоды. Инженер Коровин и его помощники почти круглосуточно дежурили возле установки, надеясь, что вот-вот улучшится видимость, стихнет ветер. Но разбушевавшаяся стихия не желала подчиняться нашим планам. У нее, видимо, существовали свои графики. Словом, вплоть до 3 января сделать ничего не удавалось.
   3 января наконец метеорологические условия улучшились. Благодаря настойчивости "тихого" Юрия Константиновича в еще не до конца очистившемся от туч небе появился долгожданный самолет. Это был гидроплан, поставленный на лыжи.
   Ввиду того что направление излучения передатчика оставалось постоянным, летчики сделали несколько заходов со стороны моря, причем каждый раз с нового направления. Когда самолет попадал в зону облучения электромагнитной энергией, приемники улавливали слабый отраженный сигнал. Он фиксировался с помощью наушников, в которых прослушивались характерные пульсации звука. Правда, "слышать" воздушную цель удавалось на небольшой дальности, всего на расстоянии 600-700 метров. Но и это была уже победа. Ведь задача заключалась в том, чтобы практически доказать возможность радиообнаружения. И задача эта была успешно решена инженерами ЦРЛ во главе с Юрием Константиновичем Коровиным. Я от души поздравил его с успехом. В течение января опыты по самолету были повторены еще несколько раз.
   В официальном отчете, направленном в ГАУ месяц спустя, так говорилось об итогах испытаний: "Пеленгация самолетов на дециметровых волнах возможна при высокочастотных мощностях порядка десятков ватт на волпе 10-20 сантиметров на расстоянии 8-10 километров. Вывод основан на результатах, полученных с мощностью 0,2 ватта на волне 50 сантиметров".
   Я до сих пор хорошо помню эти документы. И не случайно. Ведь 3 января 1934 года впервые была экспериментально доказана возможность радиообнаружения самолета с помощью отраженной от него электромагнитной энергии. Я бы назвал этот день днем рождения отечественной радиолокации.
   Детально разобравшись во всем, мы с Юрием Константиновичем отложили бумаги. Да, не напрасны были поиски. Значит, курс на радиотехнические средства обнаружения взят правильно. Тут же отправились к Румянцеву. Он, разумеется, обо всем уже знал.
   - Дмитрий Никитович, - начал я после взаимных приветствий и поздравлений, - хочу от имени ГАУ предложить ЦРЛ договор на продолжение работ в области радиообнаружения самолетов. Как вы на это смотрите? Если принципиальных возражений нет, то детали можно будет обсудить позже...
   - А вы что же думали, Михаил Михайлович, остановимся на достигнутом? Ни в коем случае! Уж если первый раз не испугались, то теперь, когда получены удовлетворительные результаты, сам бог велел.
   Тут же в общих чертах намечаем основное направление разработок и экспериментов. Оно совершенно очевидно: добиваться больших дальностей, высокой точности пеленгации. Юрий Константинович получает задание подготовить перспективный план и проект нового договора.
   Я не скрываю от Румянцева и Коровина, что у нас, военных инженеров, есть намерение привлечь к исследованиям в данной области и другие научные организации. И тут исключительно ярко проявляется прекрасная черта Дмитрия Никитовича - умение решать тот или иной вопрос с государственных, партийных позиций.
   - Ну и правильно! - восклицает он. - Чем больше народу будет задействовано, тем быстрее решим проблему. А что касается славы, то тут уж как нибудь сочтемся. Не в ней главное...
   Только один день ушел у меня на то, чтобы ознакомиться с результатами опыта, проведенного Ю. К. Коровиным и его коллегами. Утром 6 января я уже поднимался по лестнице здания, в котором располагался Ленинградский электрофизический институт (ЛЭФИ). Меня принял сам академик Александр Алексеевич Чернышев, возглавлявший тогда это научное учреждение. Признаюсь, беседа поначалу складывалась не совсем так, как хотелось бы. С некоторыми вариациями повторялось то, что я уже слышал неоднократно.
   - На каком основании ГАУ считает, что радиообнаружение возможно? Вы что-нибудь читали по этому поводу? Располагаете какими-либо научными данными?
   - Нет, Александр Алексеевич, в литературе об этом пока ничего не сказано.
   - Что же вас тогда воодушевляет? - спросил Чернышев, явно намереваясь перейти в решительное наступление. - Интуиция? Может быть, волевое решение вашего начальства?
   Александр Алексеевич с интересом посматривал на меня. Что, дескать, сумеет возразить ему этот самоуверенный военный инженер.
   - Ну так что же? Интуиция или волевое решение? - еще раз переспросил он.
   - До недавнего времени - и то, и другое. Ведь мы несем ответственность за обеспечение войск противовоздушной обороны средствами обнаружения. Приходилось опираться на эти довольно шаткие аргументы. Но теперь у нас появилась твердая уверенность, что проблему нужно решать с помощью радио. И не только нужно, но и можно.
   - На чем же основывается ваша, с позволения сказать, уверенность?
   - На результатах опыта, который по нашему заданию провели в ЦРЛ.
   Брови у Александра Алексеевича удивленно полезли вверх.
   - Я что-то ничего не слышал об этом. Расскажите, пожалуйста, если не затруднит.
   Я начал рассказывать. И чем дольше я говорил, тем внимательнее слушал меня академик Чернышев. Изредка он задавал уточняющие вопросы. Наконец, когда речь зашла об итогах последнего эксперимента, он развел руками.
   - Ничего не скажешь, предприимчивые и дотошные люди военные инженеры. Интересно, очень интересно! Я должен все тщательно обдумать. Приходите завтра. Мы еще раз обстоятельно потолкуем.
   С нетерпением и тревогой я ожидал, каков будет окончательный ответ академика Чернышева. Когда мы снова встретились с ним, он, не задавая мне никаких вопросов, пожалуй, даже немного торжественно, произнес:
   - Я весь вечер думал над предложением ГАУ. Сделал некоторые расчеты и считаю, что работу можно начинать. Давайте обсудим техническое задание и подготовим договор.
   Я не верил своим ушам. Казалось, что если я и получу согласие на участие ЛЭФИ в разработках, то это произойдет не сразу, а после всевозможных консультаций, совещаний, обсуждений. И вдруг - такой крутой поворот.
   - Как вы полагаете, Александр Алексеевич, в какой срок институт сможет решить эту задачу? - спросил я.
   - Поработаем - увидим. Стоит ли сейчас загадывать?
   11 января 1934 года, меньше чем через неделю, договор между ГАУ и ЛЭФИ был подписан. Он предусматривал проведение работ по созданию станций радиообнаружения самолетов, которые были бы способны обеспечить наведение на цель зенитных прожекторов. В последующем предполагались разработки в другом направлении - создание станций для зенитной артиллерии. Непосредственным руководителем группы назначался начальник радиосектора института весьма опытный и знающий инженер Б. К. Шембель. Общее руководство исследованиями и разработками академик Чернышев оставлял за собой.
   Итак, работы начинались и в ЛЭФИ. А как же обстояли дела в ЦРЛ? И там наши планы осуществлялись успешно. 14 февраля мы подписали новый договор, который предусматривал проведение исследований для создания в ближайшие два-три года опытного макета зенитного радиообнаружителя самолетов и проверки его в полевых условиях. На 1934 год ставилась более ограниченная, но тем не менее очень сложная задача: разработать проект станции, обеспечивающей стрельбу зенитной артиллерии по цели, освещенной прожектором. Иными словами, речь шла о создании устройства, способного заменить звукоулавливатель.
   Не буду вдаваться в технические детали проектов, работу над которыми начали сотрудники ЦРЛ и ЛЭФИ. Скажу лишь, что трудностей было чрезвычайно много. С помощью каких антенн наиболее целесообразно формировать узконаправленное излучение? Где взять достаточно мощные генераторные лампы, способные стабильно работать в дециметровом диапазоне волн? В процессе проектирования вдруг выяснилось, что нужные элементы вообще пока не выпускаются промышленностью. Их делали непосредственно в лабораториях, тут же испытывали, изменяли конструкцию, снова ставили на стенд. И так до тех пор, пока не удавалось получить что-то приемлемое. Словом, трудности возникали на каждом шагу. Но дело сдвинулось с мертвой точки, а это было самое главное.
   В 1936 году после смерти С. С. Каменева на должность начальника Управления ПВО РККА был назначен командарм 2 ранга Александр Игнатьевич Седякин. Он пришел в Красную гвардию в первые дни ее создания, в 1917 году стал членом партии большевиков. Во время гражданской войны Седякин участвовал в боях на Восточном, Юго-Восточном и Карельском фронтах, во время подавления Кронштадтского мятежа командовал южной группировкой войск 7-й армии, штурмовавшей крепость со стороны Ораниенбаума. После окончания гражданской войны Александр Игнатьевич занимал ответственные посты в центральном аппарате Наркомата обороны, возглавлял Военно-техническую академию РККА.
   Александр Игнатьевич в короткий срок изучил организацию системы ПВО, детально ознакомился с вооружением и боевой техникой. Он прекрасно понимал, какое огромное значение для обеспечения безопасности страны: имеет четкое управление средствами противовоздушной обороны, понимал, что многое зависит от качества вооружения, его тактических и технических возможностей.
   Но пожалуй, все же основное внимание новый начальник Управления ПВО уделял людям, с которыми работал. Седякин не терпел верхоглядства и неряшливости. Во всем - будь то большое задание или сравнительно несложное одноразовое поручение - он требовал абсолютной добросовестности, аккуратности и глубокого знания дела.
   Познакомившись с подчиненными и убедившись, что некоторые из них весьма поверхностно знают вооружение и технические средства, которые имеются в войсках ПВО, Александр Игнатьевич связался с начальником ГАУ Николаем Алексеевичем Ефимовым.
   - Хотелось бы, чтобы ваши ведущие инженеры чаще бывали у нас. Мой народ не слишком хорошо знает вооружение. Да и мне лично тоже хотелось бы уточнить некоторые вопросы.
   Разумеется, такую инициативу мы могли лишь приветствовать. Укрепление контактов с Управлением ПВО имело большое значение. Мне неоднократно довелось побывать там, в частности и у самого Седякина. Высокий, стройный, подтянутый, он всегда приветливо встречал нас.
   - Итак, товарищ Лобанов, сегодня мы собирались побеседовать о звукоулавливателях? Я в вашем распоряжении.
   Александр Игнатьевич усаживался за стол, раскрывал толстую тетрадь, брал в руки карандаш. У него существовало твердое правило: обязательно делать заметки. Случалось, он останавливал меня, просил повторить ту или иную мысль:
   - Извините, но, пожалуйста, еще раз. Что-то не все уловил.
   Настойчиво работая над углублением и расширением собственных технических знаний, Александр Игнатьевич неуклонно требовал того же и от специалистов Управления ПВО.
   Он обратился к руководству ГАУ с просьбой посодействовать в организации месячных сборов для работников его управления на предприятиях, которые выпускали вооружение для войск противовоздушной обороны. Ему хотелось, чтобы конструкторы и производственники поделились опытом, а наше управление приняло участие в разработке программы. Разумеется, мы с радостью пошли навстречу и сделали все зависящее от нас.
   Сборы прошли успешно. В них принимали участие все командиры управления, за исключением тех, кто входил в состав оперативной группы. Удалось побывать на многих предприятиях, изучить устройство боевой техники, познакомиться с некоторыми теоретическими аспектами. В заключение был устроен строгий и всесторонний экзамен, причем со многими беседовал сам Александр Игнатьевич.
   Ему хотелось видеть в своих подчиненных высококвалифицированных специалистов, безгранично преданных Делу.
   - Мне не нужны неспособные люди. С чем они могут прийти в войска? Чему могут научить? - неоднократно повторял Александр Игнатьевич. По-человечески их можно пожалеть, но там, где речь идет об интересах армии, нужно быть непреклонным.
   Авторитет А. И. Седякина в глазах инженеров ГАУ еще более возрос после того, как он, наиподробнейшим образом ознакомившись со штатным вооружением войск ПВО, проявил живой интерес к новым разработкам и научным исследованиям, проводившимся по нашим заданиям.
   Позже мы неоднократно убеждались в том, что если командарм Седякин поддерживал какую-то идею, то воплотить ее в жизнь было значительно проще.
   Несколько забегая вперед, хочу рассказать еще об одном периоде, во время которого я работал непосредственно с Александром Игнатьевичем Седякиным.
   В августе - сентябре 1937 года по инициативе и под непосредственным руководством А. И. Седякина под Ленинградом проходили крупные опытные учения. Их конечная цель заключалась в отработке и практической проверке войсковых наставлений, которые определяли основные способы стрельбы зенитной артиллерии по ненаблюдаемым целям с применением звукоулавливателей. Параллельно уточнялись возможности истребительной авиации в борьбе с самолетами противника в световых полях, созданных прожекторами.
   К этому времени значительное место в моей службе уже занимали вопросы, связанные с развитием средств радиообнаружения. И тем не менее звукоулавливатели и прожекторы по-прежнему оставались в ведении нашего отдела. Таким образом, учения имели прямое отношение к моей работе и, естественно, представляли для ГАУ большой интерес.
   Не стану подробно останавливаться на ходе учений. Они проходили организованно, напряженно. В заключение А. И. Седякин с большим знанием дела подвел итоги. Он не скрывал, что звукоулавливатели и прожекторы не в полной мере удовлетворяют войска ПВО, однако вывод сделал такой: пока нет других средств обнаружения самолетов, нужно учиться с максимальным эффектом использовать существующие.
   Планом учений предусматривалась однодневная пауза. И Александр Игнатьевич попросил меня организовать встречу в Ленинграде с учеными и конструкторами, работающими в области радиолокации.
   Я сопровождал командарма Седякина в НИИ-9. Этот научно-исследовательский институт был создан осенью 1935 года на базе ЛЭФИ. Директором его был назначен Н. И. Смирнов, член партии с 1905 года, прекрасный организатор. Научным руководителем стал профессор М. А. Бонч-Бруевич, известный советский радиоспециалист, сыгравший большую роль в развитии отечественной радиотехники.
   Свободным у нас был всего один день. Поэтому мы сразу поехали в Островки, где располагались испытательные площадки института. Нам продемонстрировали макеты радиообнаружителей. Несколько раз в воздух поднимались легкие самолеты. Командарм, вооружившись наушниками, сам садился к аппаратуре, чтобы услышать вибрирующий звук отраженного сигнала.
   Солнце уже опустилось за лес, а Седякин все задавал и задавал вопросы. Кстати, здесь впервые зашла речь о возможности создания помех радиолокационным станциям. Тему эту затронул Бонч-Бруевич. Александр Игнатьевич поддержал его.
   - Это очень важное направление, которое нельзя упускать из виду, сказал он. - Вспомните об извечной борьбе снаряда и брони.
   Беседа продолжалась и на обратном пути в Ленинград. Когда подъехали к гостинице "Астория", где у Александра Игнатьевича был номер, он пригласил меня подняться к нему.
   - Давайте вместе поужинаем и поговорим еще часок. Завтра уже не будет времени.
   Мы просидели до поздней ночи. Речь шла и о звукоулавливателях, и о прожекторах, по главным образом - о радиолокации, ее применении для обнаружения самолетов, управления огнем зенитной артиллерии.
   - Нам очень нужна крепкая противовоздушная оборона. Вы только взгляните, - Александр Игнатьевич подошел к окну, - вот перед нами Исаакиевский собор, рядом - Адмиралтейство. За ними заводы, фабрики, дома, в которых живут люди. И все это может превратиться в руины, если мы не убережем небо от врага. Будущие поколения никогда не простят нам этого.
   Он замолчал, продолжая задумчиво смотреть в окно, за которым плыла тишина ночного города.
   - Знаете что, товарищ Лобанов, подготовьте, пожалуйста, вместе с руководством НИИ-9 обстоятельный доклад о состоянии радиолокации. Укажите, что сделано, что тормозит работу. Нужно ставить вопрос перед правительством. Постараюсь сделать все, что от меня зависит.
   Стрелка часов давно уже сделала по циферблату один круг, второй, третий. А беседа все продолжалась. С Александром Игнатьевичем можно было говорить до бесконечности. За окнами уже занимался серый рассвет, когда он вдруг спохватился.
   - Ну, я совсем заговорил вас, товарищ Лобанов. Пора отдыхать.
   Я поднялся с дивана, на котором сидел, и взял было в руки фуражку.
   - Куда это вы собрались?
   - К себе в гостиницу, товарищ командарм.
   - Не выдумывайте, пожалуйста. Транспорт уже или, точнее, еще не ходит. Останетесь у меня. Я сейчас распоряжусь, чтобы вам постелили на диване.
   - Неудобно как-то, товарищ командарм...
   - Оставьте, что же здесь неудобного? Ложитесь, а я еще немного посижу, поработаю.
   Я лег, но долго не мог заснуть. Сколько интересных, ценных мыслей высказал Александр Игнатьевич в нашей беседе. Как близко принимал он к сердцу интересы Красной Армии, войск противовоздушной обороны. Сильный, несгибаемый человек...
   Накануне войны
   Работы по созданию аппаратуры для радиообнаружения самолетов развернулись одновременно в ЦРЛ и ЛЭФИ. В июле 1934 года ЦРЛ представила ГАУ эскизный проект пеленгатора. После тщательного изучения и внесения частных поправок он был утвержден. На его основе к середине следующего года был изготовлен экспериментальный макет. Институтские испытания показали, что новый прибор позволяет обнаруживать легкий самолет на дальности около трех километров. Хотя цифра эта сама по себе была не велика, но прогресс был налицо.
   К сожалению, вскрылись и существенные недостатки. Они, главным образом, сводились к нестабильной работе излучающего и приемного устройств. Это объяснялось невысоким качеством генераторных и усилительных радиоламп, большинство из которых изготавливалось непосредственно в лаборатории, где не было нужного технологического оборудования. Теперь было ясно, на что следует направить усилия ученых и конструкторов.