Страница:
Руководство штаба было довольно работой радистов. Распоряжения передавались быстро и точно. Информация в отделы поступала своевременно. Лишь перед самым концом учений, когда мы уже прибыли в Чернобыль, едва не произошла осечка: лопнул приводной ремень двигателя. Боец-электромеханик отыскал запасной ремень, но и он оказался изношенным до предела. Все-таки попробовали поставить его на двигатель. После первых же оборотов ремень оборвался.
Меня охватило отчаяние. Но я постарался взять себя в руки. Вспомнив уроки, преподанные мне Гербановским и Ильюкевичем, начал искать выход из создавшегося положения. Отправил красноармейцев на поиски. Лишь на паровой мельнице им удалось раздобыть кусок сыромятной кожи. Сделали приводной ремень, установили его. Завели двигатель - передача проскальзывает. Казалось бы, все возможности исчерпаны. И тут мне опять вспомнились слова Федора Федоровича: "Думай, ищи, советуйся. Безвыходных ситуаций не бывает".
И действительно, вскоре появилась новая идея: прошить мягкий ремень проволокой, которая не даст ему растягиваться. Сделали. Получилось! Станция заработала вновь.
Красноармейцу, который нес ответственность за эксплуатацию агрегата питания, изрядно досталось от меня.
Да и товарищи по команде откровенно поговорили с ним. Дело тут было не в том, что оборвался злополучный ремень. Техника есть техника. Неисправности всегда могут появиться. А вот позаботиться о том, чтобы двигатель был обеспечен запасными деталями, он был обязан. Уж как ни трудно приходилось в те годы с техническим имуществом, а ремень на складе батальона наверняка нашелся бы.
Этот, казалось бы, рядовой случай заставил серьезно задуматься и меня. Ведь я не проверил свое хозяйство перед выездом на штабные учения, не подумал о возможных неисправностях.
С той поры я на многое стал смотреть иными глазами. Да, как командир, я обязан заботиться о том, чтобы у подчиненных были запасные портянки, нитки, иголки, чтобы они сполна и вовремя получали пищу, обмундирование. Но есть у меня и еще один боец - радиостанция, которая тоже требует неослабного внимания. Оставить ее без запасных частей - это все равно что забыть об обеде для красноармейцев.
Будто что-то перевернулось во мне в тот день. Аппаратура стала для меня вроде бы живым существом. Теперь я регулярно и самым тщательным образом проверял состояние всех устройств, обеспеченность радиостанции запасными деталями и расходными материалами. Того же непреклонно требовал и от подчиненных. И должен сказать, жизнь неоднократно подтверждала, что только так и следует поступать, если имеешь дело с боевой техникой.
* * *
Начался второй год моей службы в радиотелеграфном батальоне. В Киеве восстанавливались промышленные предприятия. Все лучше и лучше работал городской транспорт. Через Днепр сооружался новый мост, взамен того, который в 1920 году взорвали белополяки. В восстановлении города, наведении порядка самое активное участив принимали рабочие заводов "Арсенал", "Большевик", железнодорожники, печатники. В свободные от учебы часы и выходные дни красноармейцы батальона присоединялись к жителям города, чтобы помочь им возможно быстрее наладить нормальную жизнь.
Особенно преобразился Крещатик. Там ярко засверкали огнями витрины магазинов. К сожалению, большинство из них принадлежало нэпманам. Весной 1925 года на Подоле открылась традиционная контрактовая ярмарка с роскошными павильонами и нарядными торговыми рядами. В городе вовсю работали ночные кафе и рестораны.
Иногда становилось обидно. Мы трудимся с утра до вечера, мерзнем в казармах, на полевых занятиях, в скромных командирских квартирах, а в ресторанах рекой льется вино, ломятся от изысканных закусок столы, звучит бравурная музыка. До каких же пор это будет продолжаться?! Но комиссар, с которым мы неоднократно заводили разговор на эту тему, успокаивал нас:
- Не горюйте, товарищи. Будет и на нашей улице праздник. Неужели не понимаете, что так нужно сейчас? Видели, вчера еще одна заводская труба задымила? Как думаете, откуда государство средства на восстановление цеха взяло? Вот то-то же! В корень смотреть надо.
Несмотря на огромную занятость, мы часто посещали театры и концертные залы, еще чаще появлялись в Доме Красной Армии. Там можно было послушать интересную лекцию, доклад о текущем моменте, посидеть в читальном зале. Нас, людей военных, особенно волновали вопросы, связанные с проведением в жизнь военной реформы. Ведь нам нужно было не только разобраться во всем самим, но и суметь разъяснить основные положения красноармейцам. Поэтому каждое газетное сообщение, имеющее отношение к армии, воспринималось нами с особым интересом. А сообщений таких было много.
На Пленуме Реввоенсовета СССР в ноябре - декабре 1924 года было решено постепенно вводить в армии и на флоте единоначалие. Это означало, что в частях, которые возглавляют командиры-коммунисты, должности комиссаров упразднялись. Отныне командир становился единоличным руководителем боевой подготовки, административно-хозяйственной деятельности, всей политико-воспитательной работы. Решение это свидетельствовало о возросшей идейной зрелости командных кадров, их крепкой политической закалке.
В соответствии с планом реформы к концу 1924 года в значительной мере (примерно на 20 процентов) сократилась штатная численность центрального аппарата. Высвободившиеся при этом денежные средства пошли на повышение технической оснащенности войск. Казалось бы, все эти нововведения еще не скоро принесут свои плоды, но уже к лету 1925 года в батальон стало поступать больше запасных деталей. В распоряжении командира появились некоторые денежные суммы, которые разрешалось расходовать на ремонт аппаратуры, покупку краски, масел и другого имущества, необходимого для эксплуатации радиостанций.
Как-то незаметно подкралась вторая киевская весна. А вместе с ней вновь пришла лагерная пора. Учитывая положительный опыт прошлогодней летней учебы, командование Украинского военного округа решило снова организовать для связистов радиополигон. Однако теперь в систему радиообмена включались не только станции киевского и харьковского батальонов, но и средства радиосвязи кавалерийских корпусов, дислоцированных на Правобережной Украине. Таким образом, границы радиополигона значительно расширялись. Они охватывали Умань, Жмеринку, Гайсин, Проскуров, Староконстантинов, Бердичев. Штаб учебного полигона по-прежнему оставался в Чугуевских лагерях. Так как не из всех названных пунктов была возможна прямая связь с Чугуевом, в Киеве создавалась специальная группа с радиостанцией, которая являлась промежуточным звеном.
Я получил назначение в лагерь 17-го стрелкового корпуса, располагавшегося в районе местечка Меджибож, в двадцати километрах к востоку от Проскурова. И снова мне повезло. Корпусом командовал герой гражданской войны Ян Фрицевич Фабрициус. Я много слышал о нем раньше. Теперь мне предстояло встретиться с этим замечательным человеком.
Впервые я увидел Фабрициуса в штабном домике, куда явился доложить о прибытии радиостанции. Из-за простого канцелярского стола, в котором, как мне помнится, даже не было ящиков, навстречу мне поднялся высокий, на вид очень суровый командир. Несколько удлиненное лицо, огромные пышные усы, строгий пронизывающий взгляд.
- С кем будете поддерживать связь? Как понимаете свою основную задачу?
Я немного растерялся. Помню, пробормотал что-то вроде "обеспечивать бесперебойно, круглосуточно". А что еще сказать - не знаю. Ян Фрицевич улыбнулся:
- Да вы не смущайтесь, товарищ Лобанов. Садитесь, давайте поговорим обстоятельно, благо время пока есть.
Сказано это было как-то особенно тепло, доброжелательно. Скованность мою, внутреннее напряжение как рукой сняло. Я сидел, рассказывал и никак не мог поверить, что вот так, запросто беседую с этим прославленным человеком. Ян Фрицевич уже более двадцати лет состоял в партии, прошел через царскую каторгу, ссылку, на груди у него сияли четыре ордена Красного Знамени. Фабрициуса интересовало буквально все: хороши или нет радиостанции, имеющиеся в батальоне, в чем их недостатки и достоинства, каковы, на мой взгляд, перспективы развития этого средства связи? Потом, когда я окончательно освоился, он опять вернулся к вопросу о нашей основной задаче.
- Правильно: обеспечивать постоянную и бесперебойную связь... И все-таки, товарищ Лобанов, думается, что главное заключается в другом. - Он поднялся из-за стола, подошел вплотную ко мне. - Анализируйте, накапливайте опыт. Для вас, технического специалиста и командира, это особенно важно. Кто же, как не вы, молодые, поведет армию в будущее? Поэтому всегда смотрите вперед... А сейчас принимайтесь за дело. Развертывайте станцию. Если будут трудности - прямо ко мне.
Трудности, к сожалению, возникли в первые же дни. Несмотря на все старания, нам никак не удавалось добиться устойчивой связи со всеми станциями радиополигона. Одни из них слышали нас хорошо, другие отвратительно. Не удавалось, в отличие от прошлого лета, принимать и сводки новостей из Москвы. А ведь я рассчитывал, что лагерь в Меджибоже будет ежедневно обеспечиваться ими с помощью нашей радиостанции.
Конечно, расстояние между Москвой и нами значительно увеличилось. Но почему же тогда мы лишь эпизодически связываемся даже с кавалерийскими корпусами, расположенными сравнительно близко? Тщательно осмотрели и проверили нашу радиостанцию. Все как будто в порядке. Рассчитывать на помощь инструктора не приходилось. Нас заранее предупредили, чтобы в этом году мы полагались только на свои силы. Достаточно, дескать, ходить в молодых, надеяться на подсказку. Хоть и не очень приятно было, пошел докладывать обо всем Фабрициусу: хуже будет, если он вызовет сам и спросит, почему нет постоянной связи.
Ян Фрпцевич встретил меня, как старого знакомого.
- А, радист пришел! Ну выкладывайте, что там у вас стряслось?
Внимательно выслушав мой доклад, он сказал:
- Прежде всего, не нужно расстраиваться. Думаю, что причина все же в расстоянии. Взгляните, Лобанов, - Ян Фрицевич подошел к карте, висевшей на стене. - От нас до Москвы в полтора раза дальше, чем от Полтавы. Да и на рельеф местности обратите внимание. Он здесь совсем не тот.
- А как же связь с кавалерийскими корпусами?
- Не исключено, что у них радисты подготовлены слабо. Дело-то новое, неизведанное. Помню, рассказывали вы мне, что для более полного приема московских передач устанавливали парные дежурства на ночь. Попробуйте сделать это системой. Пусть и днем дежурят вдвоем. Тут психологию учитывать нужно. Радисты наверняка станут друг перед другом стараться: кто первым услышит, кто точнее примет текст. Вот и постарайтесь использовать это.
- Значит, соревнование?
- А почему бы и нет?
Вскоре комкор уехал в Москву на III съезд Советов, на котором, в частности, подводились предварительные итоги военной реформы и намечались пути дальнейшего строительства Вооруженных Сил. По возвращении в Меджибож Ян Фрицевич приказал собрать всех командиров, служивших в штабе. Естественно, что ни в домике, ни в палатке мы разместиться не смогли. Расположились прямо на зеленой лужайке. Больше часа рассказывал нам Фабрициус о работе съезда и его решениях. С огромным волнением слушали мы его. А когда он сообщил, что ЦИК и Совнаркому СССР поручено принять меры для дальнейшего оснащения армии и флота современной военной техникой, раздались дружные аплодисменты. И наверное, громче всех хлопали в ладоши краскомы-техники: радисты, саперы, артиллеристы. Так, во всяком случае, мне казалось.
- Партия и правительство заботятся об армии, о ее боевой готовности. И мы, военные люди, обязаны всегда помнить об этом, отдавать все свои силы служению Родине! - закончил выступление Фабрициус.
Неустойчивая работа радиостанции продолжала беспокоить меня. Выбрав удобный момент, я поехал в Киев, чтобы обо всем доложить командованию батальона, высказать свои соображения, получить указания на будущее.
- И что же думаете делать? - спросил Баратов, когда я рассказал ему о неустойчивой связи.
- Искать другую позицию.
- Вот и неправильно. Надо добиваться успеха в любых условиях. На войне всякое может случиться. Противник не станет спрашивать, где нам удобно развернуть радиостанцию, а где - нет. Оставайтесь на старом месте. И добивайтесь, добивайтесь...
Перед моим возвращением в лагерь командир батальона дал мне еще один совет, который как бы развивал мысль Фабрициуса о соревновании.
- Не только двух, а трех, четырех человек сажайте к аппаратуре одновременно. Ян Фрицевич правильно подметил: соревнование - стимул для повышения мастерства.
Я так и поступил. В результате, несмотря на сложные условия, к осенним маневрам Украинского военного округа мы подготовились весьма неплохо.
На время маневров меня назначили начальником радиосвязи "синей" стороны. Одновременно я должен был, как и раньше, обслуживать корпус, которым командовал Фабрициус. В мое распоряжение поступили станции еще нескольких объединений. Нужно было побывать в каждом из них, тщательно проверить состояние аппаратуры, ее готовность к маневрам, выучку личного состава. В течение двух недель я практически не покидал седла.
Меня радовало, что большинство людей, которым были доверены радиостанции, всей душой тянутся к знаниям, стремятся возможно лучше овладеть сложной военной специальностью. Но кое-где еще по-настоящему не представляли, какая роль отводится радиосвязи в армии.
Помню, встретился я в одном из кавалерийских корпусов с начальником радиостанции, который явно не понимал своих задач. Когда дело дошло до проверки состояния аппаратуры, он показал свою полную беспомощность. Антенного амперметра на месте не оказалось. Его нашли с разбитым стеклом на полу двуколки. В процессе работы не удавалось перестроить станцию с одной волны на другую.
В конечном итоге выяснилось, что ненадолго до моего приезда в корпусе проводился лагерный праздник, который включал парад кавалерийских полков. В общем строю находилась и аппаратная повозка. На заключительном этапе парада конники галопом промчались мимо трибуны. Лихой радист-кавалерист решил от них не отставать. Стоит ли после этого удивляться, что станция была выведена из строя? Пришлось срочно ремонтировать ее.
Разговор по этому поводу с командиром корпуса, имевшим за плечами богатый опыт гражданской войны, тоже не принес мне удовлетворения. Он полагал, что радиостанция - обуза для кавалеристов. "Громили белых гадов без радио, - насмешливо посматривая на меня, говорил он, - и теперь без него обойдемся!" Естественно, что при таком отношении к делу трудно было рассчитывать на поддержку и понимание.
Раньше мне казалось, что к радиотехнике повсюду относятся доброжелательно, с таким же уважением, как и в нашем радиотелеграфном батальоне. На практике оказалось, что это не совсем так. Кое-где еще не понимали той роли, которую призвано сыграть радио в военном деле, жили по старинке, вольно или невольно сопротивляясь новому. Конечно, таких людей было не так уж много, но их консерватизм - я был в этом глубоко убежден мог принести непоправимый вред. "Значит, мы, краскомы, получившие техническое образование, обязаны стать пропагандистами технической культуры в самом широком смысле этого слова", - подумал я. Этого принципа я твердо придерживался все последующие годы.
Докладывая командованию о готовности радиостанций к маневрам, я не стал скрывать, что в некоторых соединениях к радиосвязи относятся пренебрежительно. Вскоре мне стало известно, что командиры, о которых шла речь, получили серьезное внушение от командующего войсками Украинского военного округа А. И. Егорова. Его реакция на мой доклад свидетельствовала о том, что техническим средствам в Красной Армии, их сохранению и постоянной боевой готовности уделялось все больше и больше внимания.
Накануне выезда корпуса на маневры я еще раз встретился с Яном Фрицевичем Фабрициусом.
- Ну как прошло лето? Справились о трудностями? Вот и отлично. Думаю, что они тоже были для вас хорошей школой. Так как, обеспечите корпус надежной связью?
- Приложим все силы. Опыт теперь есть.
- Прекрасно, товарищ начрадио! Заранее благодарю вас.
Не стану подробно останавливаться на ходе осенних маневров. Скажу лишь, что проходили они в высоком темпе, были напряженными. Для нас, радистов, они завершились успешно. Каких-либо серьезных претензий со стороны руководства к нам не было. На разборе я последний раз видел Я. Ф. Фабрициуса. Все такой же сильный, жизнерадостный. Кто мог подумать, что через несколько лет его жизнь оборвется так трагически? В 1929 году он погиб при авиационной катастрофе в районе города Сочи. Весть об этом застала меня уже в Ленинграде. И мне тут же вспомнились встречи с ним в лагере Меджибож, наши беседы, из которых я почерпнул так много полезного и поучительного.
Вернувшись в Киев, я узнал, что за успешные действия на осенних маневрах, четкую организацию радиосвязи "синей" стороны мне объявлена благодарность. А вскоре пришла еще одна радостная весть: меня назначили заместителем командира второй роты.
Инженер - испытатель
Служба в радиобатальоне нисколько не тяготида меня. Напротив, она приносила большое моральное удовлетворение. Работа интересная, товарищи рядом замечательные. Мы уже давно научились понимать друг друга с полуслова. Возвращаешься, бывало, поздно вечером домой, чувствуешь, конечно, что изрядно устал за день, а на душе все равно радостно: аппаратура сегодня работала хорошо, красноармейцы под твоим руководством сделали еще один, пусть даже совсем крохотный, шаг вперед.
И тем не менее я начал ощущать, что мне все-таки чего-то не хватает. Пожалуй, впервые я это почувствовал еще осенью 1924 года, когда в батальон пришел Николай Яковлевич Гусев. Он был одним из первых выпускников Военно-электротехнической академии РККА. Через год к нам прибыл в качестве стажера второй военный инженер. И тот и другой регулярно проводили с командным составом занятия по радиотехнике, которая в то время стремительно развивалась. Из класса я всегда выходил совершенно ошеломленным. Вроде бы и недавно завершилась моя учеба, а уже столько нового и интересного: усилительные схемы, электровакуумные лампы иных типов. Поражала эрудиция инженеров, глубина и диапазон их знаний, умение анализировать факты, делать выводы. О таком можно было лишь мечтать!
Мечтать? А почему, собственно, только мечтать? Разве невозможно стать таким же высококвалифицированным специалистом? Для этого нужно настойчиво учиться, используя каждую свободную минуту. Однако вскоре я убедился, что помимо желания необходимы еще и учебники, техническая литература. А их в то время практически не существовало. Помню, с каким восторгом встретили мы первое учебное пособие по электровакуумным приборам, написанное инженером Б. П. Асеевым. Мы проштудировали его в батальоне от корки до корки. Проштудировали и еще раз убедились, как далеко шагнула вперед радиотехника за время, прошедшее с момента окончания нами военно-инженерных школ. Во время учебы об электровакуумных приборах мы получили только общее представление. А теперь они, в сущности, становились основой радиостанций.
Пытался я брать в библиотеке серьезные книги по математике и физике. Но в них встречалось слишком много непонятного: многоэтажные формулы, совершенно незнакомые термины. Не раз обращался я за помощью к нашим инженерам. И они терпеливо растолковывали мне, что к чему. Знания мои, безусловно, росли. Но все-таки я чувствовал, что нужна планомерная, систематическая учеба. Иного пути нет. Вот тут-то и появилась мысль о поступлении в военную академию.
Для начала поговорил с командиром роты. Он не возражал. Посоветовался с Федором Федоровичем Ильюкевичем.
- Правильно думаешь, Лобанов! - сказал он мне. - Если решил избрать техническую линию, обязательно поступай.
- Вроде бы неловко как-то получается, Федор Федорович. Всего два года прослужил - и снова учиться...
- А вот эти сомнения напрочь отбрось. Учиться нужно, пока молодой. Когда в бороде седина заиграет, какая от тебя будет отдача? Сейчас самое время.
Однако командир батальона, к которому я обратился с просьбой направить меня на учебу в академию, придерживался иного, диаметрально противоположного мнения. Это для меня было полной неожиданностью.
- Рановато, товарищ Лобанов. Сколько вам лет? Вот послужите еще годика два-три, тогда, пожалуйста, учитесь на здоровье. До чего нынче прыткая молодежь пошла! Чуть что - сразу в академию учиться...
- Разве это плохо? - невольно вырвалось у меня.
Баратов нахмурился. Не знаю, чем закончился бы наш разговор, если бы именно в этот момент в кабинет командира не зашел Ильюкевич. Он сразу понял, о чем идет речь.
- Извините, Леонид Викторович, что прерываю вас. Быть может, Лобанов придет к вам позже? Через часок, скажем? Ему нужно срочно на радиостанции кое-что проверить.
Я даже растерялся. Неотложных дел, тем более на радиостанции, у меня как будто не было. Что имеет в виду Ильюкевич? Хотел уточнить, но, встретившись с его взглядом, я четко повернулся и вышел. А часа через два Баратов сам вызвал меня.
- Никак не могу решить, Лобанов, что делать с вами. То ли на учебу отпустить, то ли на гауптвахту отправить? Ладно, пишите, рапорт, улыбнулся он, давая понять, что гауптвахта - это шутка. - Уж больно силен ваш адвокат! Начинайте готовиться к экзаменам. Но чтобы служба шла без сучка, без задоринки.
И вот наконец последний день в Киеве. Добрые пожелания друзей, сердечные напутствия.
- Ну, Михаил, ни пуха тебе, ни пера! - обнимает меня Федор Федорович Ильюкевич.
- Успеха вам, Лобанов! - Леонид Викторович Баратов, даже прощаясь, держится строго официально. Но я-то прекрасно знаю, какой это душевный, отзывчивый человек. - Вы первый из батальона едете в академию. Не посрамите нас. - И, не выдержав официального тона, шутит: - Если не поступите, выполню вторую часть своего обещания - на гауптвахту посажу.
* * *
Ленинград встретил меня неприветливо. Порывистый ветер гнал над самыми крышами домов тяжелые, набухшие влагой облака. Вероятно, поэтому и сам город показался мне каким-то серым, скучным. Расспросил у прохожих, как добраться до Петроградской стороны, и двинулся в путь.
Пройден один квартал, второй. Позади осталась Фонтанка, а впереди показались Адмиралтейская игла и купол Исаакиевского собора. Их ни с чем не спутаешь. Поворачиваю, иду по Большой Садовой. И чем дальше я шагаю, тем больше убеждаюсь, что первое впечатление о городе было обманчивым. Он все больше покоряет прямизной улиц, ширью площадей, непохожими друг на друга зданиями.
Пытаюсь мысленно сравнить Ленинград с Киевом и чувствую, что это невозможно. Здесь какая-то своя, неповторимая красота. Михайловский замок, Марсово поле, Летний сад... Когда я поднимался на Троицкий мост, выглянуло солнце. И тут же все преобразилось. Огнем вспыхнула позолота Петропавловского собора, заулыбалась зелень деревьев, выплеснула наружу свою голубизну Нева. С города точно сдернули серое покрывало.
Вот наконец и Ленинградский электротехнический институт имени В. И. Ульянова-Ленина. Нет, я не оговорился. Именно сюда лежал мой путь. Военно-электротехническая академия РККА в 1923 году была переведена из Загорска в Ленинград. На базе ее в институте и было создано военное отделение.
Кандидаты, прибывшие сдавать конкурсные экзамены, разместились в общежитии. Откровенно скажу, познакомившись с "соперниками", я приуныл. Большинство из них оказались людьми солидными, занимавшими ответственные должности, кое-кто - с ромбами. А у меня неполных три года службы в батальоне да два "кубаря". Где же мне тягаться! Невольно вспомнились слова Баратова: "Рановато, товарищ Лобанов. Послужите еще". Может, и прав был Леонид Викторович?
Но какой-то внутренний голос твердил: "Не торопись сдаваться! Постарайся как можно лучше выдержать экзамены".
К счастью, для меня все окончилось благополучно, хотя из 80 человек было принято всего 12. В их числе оказался и я. В Киев полетели две телеграммы: одна - товарищам по батальону, другая - жене. Я сообщал ей, что можно выезжать в Ленинград.
Учеба на военном отделении совпала по времени с годами первой пятилетки. Газеты ежедневно приносили добрые вести. Все громче звучал патриотический призыв: "Пятилетку в четыре года!"
Мы старались возможно лучше учиться, но этого нам казалось мало. Хотелось скорее применить полученные знания на практике. Вот тогда-то и возникла мысль пройти весь курс обучения за четыре года вместо пяти.
Вначале командование и ректорат института отнеслись к нашей идее с недоверием. Но потом этот вопрос изучили более детально, и в конечном итоге наш "встречный" план был утвержден.
Заниматься приходилось очень много, но мы не жаловались. У нас были прекрасные преподаватели. Лекции по военным дисциплинам читали и видные военачальники, в их числе - М. Н. Тухачевский. Он читал курс "Основы стратегии". В ту пору Тухачевский командовал Ленинградским военным округом. Несмотря на огромную занятость, он приезжал к нам, будущим военным инженерам, чтобы поделиться своим богатым опытом, разобрать и детально проанализировать в нашем присутствии крупнейшие операции минувших войн.
Меня охватило отчаяние. Но я постарался взять себя в руки. Вспомнив уроки, преподанные мне Гербановским и Ильюкевичем, начал искать выход из создавшегося положения. Отправил красноармейцев на поиски. Лишь на паровой мельнице им удалось раздобыть кусок сыромятной кожи. Сделали приводной ремень, установили его. Завели двигатель - передача проскальзывает. Казалось бы, все возможности исчерпаны. И тут мне опять вспомнились слова Федора Федоровича: "Думай, ищи, советуйся. Безвыходных ситуаций не бывает".
И действительно, вскоре появилась новая идея: прошить мягкий ремень проволокой, которая не даст ему растягиваться. Сделали. Получилось! Станция заработала вновь.
Красноармейцу, который нес ответственность за эксплуатацию агрегата питания, изрядно досталось от меня.
Да и товарищи по команде откровенно поговорили с ним. Дело тут было не в том, что оборвался злополучный ремень. Техника есть техника. Неисправности всегда могут появиться. А вот позаботиться о том, чтобы двигатель был обеспечен запасными деталями, он был обязан. Уж как ни трудно приходилось в те годы с техническим имуществом, а ремень на складе батальона наверняка нашелся бы.
Этот, казалось бы, рядовой случай заставил серьезно задуматься и меня. Ведь я не проверил свое хозяйство перед выездом на штабные учения, не подумал о возможных неисправностях.
С той поры я на многое стал смотреть иными глазами. Да, как командир, я обязан заботиться о том, чтобы у подчиненных были запасные портянки, нитки, иголки, чтобы они сполна и вовремя получали пищу, обмундирование. Но есть у меня и еще один боец - радиостанция, которая тоже требует неослабного внимания. Оставить ее без запасных частей - это все равно что забыть об обеде для красноармейцев.
Будто что-то перевернулось во мне в тот день. Аппаратура стала для меня вроде бы живым существом. Теперь я регулярно и самым тщательным образом проверял состояние всех устройств, обеспеченность радиостанции запасными деталями и расходными материалами. Того же непреклонно требовал и от подчиненных. И должен сказать, жизнь неоднократно подтверждала, что только так и следует поступать, если имеешь дело с боевой техникой.
* * *
Начался второй год моей службы в радиотелеграфном батальоне. В Киеве восстанавливались промышленные предприятия. Все лучше и лучше работал городской транспорт. Через Днепр сооружался новый мост, взамен того, который в 1920 году взорвали белополяки. В восстановлении города, наведении порядка самое активное участив принимали рабочие заводов "Арсенал", "Большевик", железнодорожники, печатники. В свободные от учебы часы и выходные дни красноармейцы батальона присоединялись к жителям города, чтобы помочь им возможно быстрее наладить нормальную жизнь.
Особенно преобразился Крещатик. Там ярко засверкали огнями витрины магазинов. К сожалению, большинство из них принадлежало нэпманам. Весной 1925 года на Подоле открылась традиционная контрактовая ярмарка с роскошными павильонами и нарядными торговыми рядами. В городе вовсю работали ночные кафе и рестораны.
Иногда становилось обидно. Мы трудимся с утра до вечера, мерзнем в казармах, на полевых занятиях, в скромных командирских квартирах, а в ресторанах рекой льется вино, ломятся от изысканных закусок столы, звучит бравурная музыка. До каких же пор это будет продолжаться?! Но комиссар, с которым мы неоднократно заводили разговор на эту тему, успокаивал нас:
- Не горюйте, товарищи. Будет и на нашей улице праздник. Неужели не понимаете, что так нужно сейчас? Видели, вчера еще одна заводская труба задымила? Как думаете, откуда государство средства на восстановление цеха взяло? Вот то-то же! В корень смотреть надо.
Несмотря на огромную занятость, мы часто посещали театры и концертные залы, еще чаще появлялись в Доме Красной Армии. Там можно было послушать интересную лекцию, доклад о текущем моменте, посидеть в читальном зале. Нас, людей военных, особенно волновали вопросы, связанные с проведением в жизнь военной реформы. Ведь нам нужно было не только разобраться во всем самим, но и суметь разъяснить основные положения красноармейцам. Поэтому каждое газетное сообщение, имеющее отношение к армии, воспринималось нами с особым интересом. А сообщений таких было много.
На Пленуме Реввоенсовета СССР в ноябре - декабре 1924 года было решено постепенно вводить в армии и на флоте единоначалие. Это означало, что в частях, которые возглавляют командиры-коммунисты, должности комиссаров упразднялись. Отныне командир становился единоличным руководителем боевой подготовки, административно-хозяйственной деятельности, всей политико-воспитательной работы. Решение это свидетельствовало о возросшей идейной зрелости командных кадров, их крепкой политической закалке.
В соответствии с планом реформы к концу 1924 года в значительной мере (примерно на 20 процентов) сократилась штатная численность центрального аппарата. Высвободившиеся при этом денежные средства пошли на повышение технической оснащенности войск. Казалось бы, все эти нововведения еще не скоро принесут свои плоды, но уже к лету 1925 года в батальон стало поступать больше запасных деталей. В распоряжении командира появились некоторые денежные суммы, которые разрешалось расходовать на ремонт аппаратуры, покупку краски, масел и другого имущества, необходимого для эксплуатации радиостанций.
Как-то незаметно подкралась вторая киевская весна. А вместе с ней вновь пришла лагерная пора. Учитывая положительный опыт прошлогодней летней учебы, командование Украинского военного округа решило снова организовать для связистов радиополигон. Однако теперь в систему радиообмена включались не только станции киевского и харьковского батальонов, но и средства радиосвязи кавалерийских корпусов, дислоцированных на Правобережной Украине. Таким образом, границы радиополигона значительно расширялись. Они охватывали Умань, Жмеринку, Гайсин, Проскуров, Староконстантинов, Бердичев. Штаб учебного полигона по-прежнему оставался в Чугуевских лагерях. Так как не из всех названных пунктов была возможна прямая связь с Чугуевом, в Киеве создавалась специальная группа с радиостанцией, которая являлась промежуточным звеном.
Я получил назначение в лагерь 17-го стрелкового корпуса, располагавшегося в районе местечка Меджибож, в двадцати километрах к востоку от Проскурова. И снова мне повезло. Корпусом командовал герой гражданской войны Ян Фрицевич Фабрициус. Я много слышал о нем раньше. Теперь мне предстояло встретиться с этим замечательным человеком.
Впервые я увидел Фабрициуса в штабном домике, куда явился доложить о прибытии радиостанции. Из-за простого канцелярского стола, в котором, как мне помнится, даже не было ящиков, навстречу мне поднялся высокий, на вид очень суровый командир. Несколько удлиненное лицо, огромные пышные усы, строгий пронизывающий взгляд.
- С кем будете поддерживать связь? Как понимаете свою основную задачу?
Я немного растерялся. Помню, пробормотал что-то вроде "обеспечивать бесперебойно, круглосуточно". А что еще сказать - не знаю. Ян Фрицевич улыбнулся:
- Да вы не смущайтесь, товарищ Лобанов. Садитесь, давайте поговорим обстоятельно, благо время пока есть.
Сказано это было как-то особенно тепло, доброжелательно. Скованность мою, внутреннее напряжение как рукой сняло. Я сидел, рассказывал и никак не мог поверить, что вот так, запросто беседую с этим прославленным человеком. Ян Фрицевич уже более двадцати лет состоял в партии, прошел через царскую каторгу, ссылку, на груди у него сияли четыре ордена Красного Знамени. Фабрициуса интересовало буквально все: хороши или нет радиостанции, имеющиеся в батальоне, в чем их недостатки и достоинства, каковы, на мой взгляд, перспективы развития этого средства связи? Потом, когда я окончательно освоился, он опять вернулся к вопросу о нашей основной задаче.
- Правильно: обеспечивать постоянную и бесперебойную связь... И все-таки, товарищ Лобанов, думается, что главное заключается в другом. - Он поднялся из-за стола, подошел вплотную ко мне. - Анализируйте, накапливайте опыт. Для вас, технического специалиста и командира, это особенно важно. Кто же, как не вы, молодые, поведет армию в будущее? Поэтому всегда смотрите вперед... А сейчас принимайтесь за дело. Развертывайте станцию. Если будут трудности - прямо ко мне.
Трудности, к сожалению, возникли в первые же дни. Несмотря на все старания, нам никак не удавалось добиться устойчивой связи со всеми станциями радиополигона. Одни из них слышали нас хорошо, другие отвратительно. Не удавалось, в отличие от прошлого лета, принимать и сводки новостей из Москвы. А ведь я рассчитывал, что лагерь в Меджибоже будет ежедневно обеспечиваться ими с помощью нашей радиостанции.
Конечно, расстояние между Москвой и нами значительно увеличилось. Но почему же тогда мы лишь эпизодически связываемся даже с кавалерийскими корпусами, расположенными сравнительно близко? Тщательно осмотрели и проверили нашу радиостанцию. Все как будто в порядке. Рассчитывать на помощь инструктора не приходилось. Нас заранее предупредили, чтобы в этом году мы полагались только на свои силы. Достаточно, дескать, ходить в молодых, надеяться на подсказку. Хоть и не очень приятно было, пошел докладывать обо всем Фабрициусу: хуже будет, если он вызовет сам и спросит, почему нет постоянной связи.
Ян Фрпцевич встретил меня, как старого знакомого.
- А, радист пришел! Ну выкладывайте, что там у вас стряслось?
Внимательно выслушав мой доклад, он сказал:
- Прежде всего, не нужно расстраиваться. Думаю, что причина все же в расстоянии. Взгляните, Лобанов, - Ян Фрицевич подошел к карте, висевшей на стене. - От нас до Москвы в полтора раза дальше, чем от Полтавы. Да и на рельеф местности обратите внимание. Он здесь совсем не тот.
- А как же связь с кавалерийскими корпусами?
- Не исключено, что у них радисты подготовлены слабо. Дело-то новое, неизведанное. Помню, рассказывали вы мне, что для более полного приема московских передач устанавливали парные дежурства на ночь. Попробуйте сделать это системой. Пусть и днем дежурят вдвоем. Тут психологию учитывать нужно. Радисты наверняка станут друг перед другом стараться: кто первым услышит, кто точнее примет текст. Вот и постарайтесь использовать это.
- Значит, соревнование?
- А почему бы и нет?
Вскоре комкор уехал в Москву на III съезд Советов, на котором, в частности, подводились предварительные итоги военной реформы и намечались пути дальнейшего строительства Вооруженных Сил. По возвращении в Меджибож Ян Фрицевич приказал собрать всех командиров, служивших в штабе. Естественно, что ни в домике, ни в палатке мы разместиться не смогли. Расположились прямо на зеленой лужайке. Больше часа рассказывал нам Фабрициус о работе съезда и его решениях. С огромным волнением слушали мы его. А когда он сообщил, что ЦИК и Совнаркому СССР поручено принять меры для дальнейшего оснащения армии и флота современной военной техникой, раздались дружные аплодисменты. И наверное, громче всех хлопали в ладоши краскомы-техники: радисты, саперы, артиллеристы. Так, во всяком случае, мне казалось.
- Партия и правительство заботятся об армии, о ее боевой готовности. И мы, военные люди, обязаны всегда помнить об этом, отдавать все свои силы служению Родине! - закончил выступление Фабрициус.
Неустойчивая работа радиостанции продолжала беспокоить меня. Выбрав удобный момент, я поехал в Киев, чтобы обо всем доложить командованию батальона, высказать свои соображения, получить указания на будущее.
- И что же думаете делать? - спросил Баратов, когда я рассказал ему о неустойчивой связи.
- Искать другую позицию.
- Вот и неправильно. Надо добиваться успеха в любых условиях. На войне всякое может случиться. Противник не станет спрашивать, где нам удобно развернуть радиостанцию, а где - нет. Оставайтесь на старом месте. И добивайтесь, добивайтесь...
Перед моим возвращением в лагерь командир батальона дал мне еще один совет, который как бы развивал мысль Фабрициуса о соревновании.
- Не только двух, а трех, четырех человек сажайте к аппаратуре одновременно. Ян Фрицевич правильно подметил: соревнование - стимул для повышения мастерства.
Я так и поступил. В результате, несмотря на сложные условия, к осенним маневрам Украинского военного округа мы подготовились весьма неплохо.
На время маневров меня назначили начальником радиосвязи "синей" стороны. Одновременно я должен был, как и раньше, обслуживать корпус, которым командовал Фабрициус. В мое распоряжение поступили станции еще нескольких объединений. Нужно было побывать в каждом из них, тщательно проверить состояние аппаратуры, ее готовность к маневрам, выучку личного состава. В течение двух недель я практически не покидал седла.
Меня радовало, что большинство людей, которым были доверены радиостанции, всей душой тянутся к знаниям, стремятся возможно лучше овладеть сложной военной специальностью. Но кое-где еще по-настоящему не представляли, какая роль отводится радиосвязи в армии.
Помню, встретился я в одном из кавалерийских корпусов с начальником радиостанции, который явно не понимал своих задач. Когда дело дошло до проверки состояния аппаратуры, он показал свою полную беспомощность. Антенного амперметра на месте не оказалось. Его нашли с разбитым стеклом на полу двуколки. В процессе работы не удавалось перестроить станцию с одной волны на другую.
В конечном итоге выяснилось, что ненадолго до моего приезда в корпусе проводился лагерный праздник, который включал парад кавалерийских полков. В общем строю находилась и аппаратная повозка. На заключительном этапе парада конники галопом промчались мимо трибуны. Лихой радист-кавалерист решил от них не отставать. Стоит ли после этого удивляться, что станция была выведена из строя? Пришлось срочно ремонтировать ее.
Разговор по этому поводу с командиром корпуса, имевшим за плечами богатый опыт гражданской войны, тоже не принес мне удовлетворения. Он полагал, что радиостанция - обуза для кавалеристов. "Громили белых гадов без радио, - насмешливо посматривая на меня, говорил он, - и теперь без него обойдемся!" Естественно, что при таком отношении к делу трудно было рассчитывать на поддержку и понимание.
Раньше мне казалось, что к радиотехнике повсюду относятся доброжелательно, с таким же уважением, как и в нашем радиотелеграфном батальоне. На практике оказалось, что это не совсем так. Кое-где еще не понимали той роли, которую призвано сыграть радио в военном деле, жили по старинке, вольно или невольно сопротивляясь новому. Конечно, таких людей было не так уж много, но их консерватизм - я был в этом глубоко убежден мог принести непоправимый вред. "Значит, мы, краскомы, получившие техническое образование, обязаны стать пропагандистами технической культуры в самом широком смысле этого слова", - подумал я. Этого принципа я твердо придерживался все последующие годы.
Докладывая командованию о готовности радиостанций к маневрам, я не стал скрывать, что в некоторых соединениях к радиосвязи относятся пренебрежительно. Вскоре мне стало известно, что командиры, о которых шла речь, получили серьезное внушение от командующего войсками Украинского военного округа А. И. Егорова. Его реакция на мой доклад свидетельствовала о том, что техническим средствам в Красной Армии, их сохранению и постоянной боевой готовности уделялось все больше и больше внимания.
Накануне выезда корпуса на маневры я еще раз встретился с Яном Фрицевичем Фабрициусом.
- Ну как прошло лето? Справились о трудностями? Вот и отлично. Думаю, что они тоже были для вас хорошей школой. Так как, обеспечите корпус надежной связью?
- Приложим все силы. Опыт теперь есть.
- Прекрасно, товарищ начрадио! Заранее благодарю вас.
Не стану подробно останавливаться на ходе осенних маневров. Скажу лишь, что проходили они в высоком темпе, были напряженными. Для нас, радистов, они завершились успешно. Каких-либо серьезных претензий со стороны руководства к нам не было. На разборе я последний раз видел Я. Ф. Фабрициуса. Все такой же сильный, жизнерадостный. Кто мог подумать, что через несколько лет его жизнь оборвется так трагически? В 1929 году он погиб при авиационной катастрофе в районе города Сочи. Весть об этом застала меня уже в Ленинграде. И мне тут же вспомнились встречи с ним в лагере Меджибож, наши беседы, из которых я почерпнул так много полезного и поучительного.
Вернувшись в Киев, я узнал, что за успешные действия на осенних маневрах, четкую организацию радиосвязи "синей" стороны мне объявлена благодарность. А вскоре пришла еще одна радостная весть: меня назначили заместителем командира второй роты.
Инженер - испытатель
Служба в радиобатальоне нисколько не тяготида меня. Напротив, она приносила большое моральное удовлетворение. Работа интересная, товарищи рядом замечательные. Мы уже давно научились понимать друг друга с полуслова. Возвращаешься, бывало, поздно вечером домой, чувствуешь, конечно, что изрядно устал за день, а на душе все равно радостно: аппаратура сегодня работала хорошо, красноармейцы под твоим руководством сделали еще один, пусть даже совсем крохотный, шаг вперед.
И тем не менее я начал ощущать, что мне все-таки чего-то не хватает. Пожалуй, впервые я это почувствовал еще осенью 1924 года, когда в батальон пришел Николай Яковлевич Гусев. Он был одним из первых выпускников Военно-электротехнической академии РККА. Через год к нам прибыл в качестве стажера второй военный инженер. И тот и другой регулярно проводили с командным составом занятия по радиотехнике, которая в то время стремительно развивалась. Из класса я всегда выходил совершенно ошеломленным. Вроде бы и недавно завершилась моя учеба, а уже столько нового и интересного: усилительные схемы, электровакуумные лампы иных типов. Поражала эрудиция инженеров, глубина и диапазон их знаний, умение анализировать факты, делать выводы. О таком можно было лишь мечтать!
Мечтать? А почему, собственно, только мечтать? Разве невозможно стать таким же высококвалифицированным специалистом? Для этого нужно настойчиво учиться, используя каждую свободную минуту. Однако вскоре я убедился, что помимо желания необходимы еще и учебники, техническая литература. А их в то время практически не существовало. Помню, с каким восторгом встретили мы первое учебное пособие по электровакуумным приборам, написанное инженером Б. П. Асеевым. Мы проштудировали его в батальоне от корки до корки. Проштудировали и еще раз убедились, как далеко шагнула вперед радиотехника за время, прошедшее с момента окончания нами военно-инженерных школ. Во время учебы об электровакуумных приборах мы получили только общее представление. А теперь они, в сущности, становились основой радиостанций.
Пытался я брать в библиотеке серьезные книги по математике и физике. Но в них встречалось слишком много непонятного: многоэтажные формулы, совершенно незнакомые термины. Не раз обращался я за помощью к нашим инженерам. И они терпеливо растолковывали мне, что к чему. Знания мои, безусловно, росли. Но все-таки я чувствовал, что нужна планомерная, систематическая учеба. Иного пути нет. Вот тут-то и появилась мысль о поступлении в военную академию.
Для начала поговорил с командиром роты. Он не возражал. Посоветовался с Федором Федоровичем Ильюкевичем.
- Правильно думаешь, Лобанов! - сказал он мне. - Если решил избрать техническую линию, обязательно поступай.
- Вроде бы неловко как-то получается, Федор Федорович. Всего два года прослужил - и снова учиться...
- А вот эти сомнения напрочь отбрось. Учиться нужно, пока молодой. Когда в бороде седина заиграет, какая от тебя будет отдача? Сейчас самое время.
Однако командир батальона, к которому я обратился с просьбой направить меня на учебу в академию, придерживался иного, диаметрально противоположного мнения. Это для меня было полной неожиданностью.
- Рановато, товарищ Лобанов. Сколько вам лет? Вот послужите еще годика два-три, тогда, пожалуйста, учитесь на здоровье. До чего нынче прыткая молодежь пошла! Чуть что - сразу в академию учиться...
- Разве это плохо? - невольно вырвалось у меня.
Баратов нахмурился. Не знаю, чем закончился бы наш разговор, если бы именно в этот момент в кабинет командира не зашел Ильюкевич. Он сразу понял, о чем идет речь.
- Извините, Леонид Викторович, что прерываю вас. Быть может, Лобанов придет к вам позже? Через часок, скажем? Ему нужно срочно на радиостанции кое-что проверить.
Я даже растерялся. Неотложных дел, тем более на радиостанции, у меня как будто не было. Что имеет в виду Ильюкевич? Хотел уточнить, но, встретившись с его взглядом, я четко повернулся и вышел. А часа через два Баратов сам вызвал меня.
- Никак не могу решить, Лобанов, что делать с вами. То ли на учебу отпустить, то ли на гауптвахту отправить? Ладно, пишите, рапорт, улыбнулся он, давая понять, что гауптвахта - это шутка. - Уж больно силен ваш адвокат! Начинайте готовиться к экзаменам. Но чтобы служба шла без сучка, без задоринки.
И вот наконец последний день в Киеве. Добрые пожелания друзей, сердечные напутствия.
- Ну, Михаил, ни пуха тебе, ни пера! - обнимает меня Федор Федорович Ильюкевич.
- Успеха вам, Лобанов! - Леонид Викторович Баратов, даже прощаясь, держится строго официально. Но я-то прекрасно знаю, какой это душевный, отзывчивый человек. - Вы первый из батальона едете в академию. Не посрамите нас. - И, не выдержав официального тона, шутит: - Если не поступите, выполню вторую часть своего обещания - на гауптвахту посажу.
* * *
Ленинград встретил меня неприветливо. Порывистый ветер гнал над самыми крышами домов тяжелые, набухшие влагой облака. Вероятно, поэтому и сам город показался мне каким-то серым, скучным. Расспросил у прохожих, как добраться до Петроградской стороны, и двинулся в путь.
Пройден один квартал, второй. Позади осталась Фонтанка, а впереди показались Адмиралтейская игла и купол Исаакиевского собора. Их ни с чем не спутаешь. Поворачиваю, иду по Большой Садовой. И чем дальше я шагаю, тем больше убеждаюсь, что первое впечатление о городе было обманчивым. Он все больше покоряет прямизной улиц, ширью площадей, непохожими друг на друга зданиями.
Пытаюсь мысленно сравнить Ленинград с Киевом и чувствую, что это невозможно. Здесь какая-то своя, неповторимая красота. Михайловский замок, Марсово поле, Летний сад... Когда я поднимался на Троицкий мост, выглянуло солнце. И тут же все преобразилось. Огнем вспыхнула позолота Петропавловского собора, заулыбалась зелень деревьев, выплеснула наружу свою голубизну Нева. С города точно сдернули серое покрывало.
Вот наконец и Ленинградский электротехнический институт имени В. И. Ульянова-Ленина. Нет, я не оговорился. Именно сюда лежал мой путь. Военно-электротехническая академия РККА в 1923 году была переведена из Загорска в Ленинград. На базе ее в институте и было создано военное отделение.
Кандидаты, прибывшие сдавать конкурсные экзамены, разместились в общежитии. Откровенно скажу, познакомившись с "соперниками", я приуныл. Большинство из них оказались людьми солидными, занимавшими ответственные должности, кое-кто - с ромбами. А у меня неполных три года службы в батальоне да два "кубаря". Где же мне тягаться! Невольно вспомнились слова Баратова: "Рановато, товарищ Лобанов. Послужите еще". Может, и прав был Леонид Викторович?
Но какой-то внутренний голос твердил: "Не торопись сдаваться! Постарайся как можно лучше выдержать экзамены".
К счастью, для меня все окончилось благополучно, хотя из 80 человек было принято всего 12. В их числе оказался и я. В Киев полетели две телеграммы: одна - товарищам по батальону, другая - жене. Я сообщал ей, что можно выезжать в Ленинград.
Учеба на военном отделении совпала по времени с годами первой пятилетки. Газеты ежедневно приносили добрые вести. Все громче звучал патриотический призыв: "Пятилетку в четыре года!"
Мы старались возможно лучше учиться, но этого нам казалось мало. Хотелось скорее применить полученные знания на практике. Вот тогда-то и возникла мысль пройти весь курс обучения за четыре года вместо пяти.
Вначале командование и ректорат института отнеслись к нашей идее с недоверием. Но потом этот вопрос изучили более детально, и в конечном итоге наш "встречный" план был утвержден.
Заниматься приходилось очень много, но мы не жаловались. У нас были прекрасные преподаватели. Лекции по военным дисциплинам читали и видные военачальники, в их числе - М. Н. Тухачевский. Он читал курс "Основы стратегии". В ту пору Тухачевский командовал Ленинградским военным округом. Несмотря на огромную занятость, он приезжал к нам, будущим военным инженерам, чтобы поделиться своим богатым опытом, разобрать и детально проанализировать в нашем присутствии крупнейшие операции минувших войн.