Лобановская Ирина. Жена из России

   Эля сделала вид, что не обиделась, и снова отвратительно захихикала. Обида не входила в ее нынешние планы. Груди зашевелились под эфемерной тканью, как живые. Закалюкин взглянул недружелюбно: очень неэстетическое зрелище! - и начал закипать.
   - А что, ты бы мне больше обрадовался, если бы я сказала, что меня прислала Машка?
   - Я думаю, тебе незачем влезать в наши дела как с одной, так и с другой стороны! - отрезал Антон. - И прислать она тебя, конечно, не могла. Так, один процент из ста... Хотя в жизни все бывает. Потому и спросил.
   Они снова выпили, теперь уже вдвоем, но без всяких тостов - какие тут могут быть пожелания? - и не чокаясь, как на поминках.
   - Ты потеряла дар речи? - мрачно спросил Закалюкин. - А помнится, некоторое время назад была такая разговорчивая и словоохотливая лялька! Даже спрашивать ни о чем не приходилось, фразочки так и лились рекой! В основном паршивые и грязные!
   - Но ты их все-таки выслушал! - резонно возразила Эля. - Не прервал меня, даже не нагрубил, как сегодня! Значит, хотел услышать... И хотел поверить. У каждого есть право верить и не верить.
   Антон погладил рюмку рукой.
   - Насчет веры - согласен. А насчет всего остального... Обращаются к разным сторонам человеческой души: к темной и светлой. Ты полезла в непроглядную черноту.
   - Значит, было куда лезть! - снова отпарировала Элечка. - Виновата не пыль, покрывшая комнату, а хозяин, пять лет ее не вытиравший! Что, неправда?
   - Зачтокала! - буркнул, еле сдерживаясь, Антон. - Но не ответила ни на один мой вопрос!
   - Да что отвечать? - не вышла из своей привычной стилистики Элечка и передернула плечиками. - Пришла и пришла... Прогуляться захотелось!.. Проветриться... Развеяться... Неужели нельзя обойтись без вопросов?.. Что ты такой подозрительный? Нервный?.. Тоскуешь без Машки? А раньше всегда был такой спокойный... Прямо флегматичный... Как тротуар... Разве ты ее действительно так любил?..
   Закалюкин медленно встал. Элечка испугалась.
   - Ты что?.. - пробормотала она. - Что с тобой?
   - А вот сейчас ты разберешься, что! - сказал он. - Ты пришла сюда одна, никто не видел, куда ты направилась, твои следы на дорожке давно занесло снегом... Вокруг тишина... Ни души... Темная ночь... - Антон для пущей убедительности глянул в окно. - Да, там метет... Значит, никто знать не знает и ведать не ведает, что ты сейчас сидишь у меня. Дальнейшее тебе понятно? Твой ярко-красный ротик нужно закрыть навсегда! Ради спасения общества! В гуманитарных целях! Это милосердие по отношению к людям! А весной твой разложившийся труп найдут в поселковом пруду. Но будет слишком поздно.
   В Элиных глазах плескался ужас.
   - Ты шутишь... - прошептала она через силу. - Начитался дурацких детективов... Я тебе не верю...
   - Я тебе тоже, - спокойно сказал Антон. - Не верю ни одному твоему слову, ни одному жесту, ни одной улыбке. И прекрасно знаю, зачем ты пришла. Постельная принадлежность... Задумала соблазнить мужа бывшей подруги? Просто так, для коллекции... Интересно же будет потом на работе рассказывать! И коньячок для этого, и вечерок...
   - Убивают без предупреждения... - пролепетала Эля. - И что я такого сделала?..
   - У тебя столь богатый опыт по части убийств? - задумчиво спросил Антон и поиграл ножом. - Убивают, детка, по-всякому... Как у кого получится... И потом, когда убивают надоевшего злобного комара, часто бьют значительно сильнее, чем нужно. Просто озлобившись.
   Эля в страхе пошарила сзади себя рукой, нащупала свою сброшенную кофточку и с громким визгом бросилась к дверям. Там она схватила куртку, с трудом справилась с замком и вылетела во двор. Так же пронзительно мерзко вереща, Эля промчалась по двору, мимо окон, выбежала на пустынную темную улицу и бросилась к своей даче.
   Антон хохотал, уткнувшись лицом в ладони. А потом резко оборвал смех, встал и вышел на крыльцо. Черно-белая ночь была беззвучной и бесконечной. Ему показалось, что с самого его приезда на дачу стоит одна эта долгая беспредельная ночь.
   Разве он действительно так любил Машу?..
 
   13
 
   На следующий день днем на работу позвонил Вовка.
   - Я жутко соскучился! Просто больше нет сил жить без тебя! - сообщил он. - Когда увидимся?
   - Никогда! - ответила Маша, собравшись с духом.
   - Во, моржа какая! Сурово! Почто обижаешь? - протянул Володя. - Жестокость, мышонок, не твоя стихия, поэтому примерять это платьице на себя я тебе не советую. Или решила нажиться на наших чувствах, уже перерезала все провода между нами и продала как цветной металл? Очень популярный модный ход. А главное - прибыльный. Вечером расскажешь, как прошла операция и сколько тебе удалось на первый раз выручить.
   Маня попыталась вставить хотя бы слово, но он ей этого не позволил.
   - Прости-прощай не получится! Даже не надейся! И не рассчитывай на мое внезапное исчезновение! Это слишком примитивно для меня. Я жду тебя на вокзале в семь нуль-нуль. Там, где раньше. Попрошу не опаздывать! Долго ждать холодно! Я могу простудиться. Так что пожалей бедного Вовку. Целую твой задранный кверху нос! Зачем тебе такой? Он тебе не по характеру. Ошибка природы.
   И он отключился.
   Маня положила трубку и уперлась лбом в стол. Она вообще безнадежная ошибка природы... Неудача, а вовсе не чудо, как считала бабушка. Что ей делать дальше? Как себя вести? Она попала в тупик, устроенный ей заботливой маменькой, или, быть может, в лабиринт, где необходимо найти существующий выход. Но где он? В чем? И нужно ли посвящать Вовку в эту тайну? Нет, конечно, нет... А почему нет? Она же сама хотела всех поставить в известность... Но тогда... тогда будет нельзя, невозможно... А Маша хотела сохранить эту возможность... "Только рядом с ним я чувствовала себя настоящей женщиной..." Неведомый ей отец, ее брат и единственно необходимый человек слились воедино, стали одним образом... Да неужели здесь еще что-нибудь неясно? Неужели еще нужно о чем-то думать?.. Но если об этом не думать... Пустить все на самотек... Так далеко можно зайти...
   Ну, а собственно, почему нельзя спать с братом? Когда-то это считалось вполне естественным: на кузинах сплошь и рядом женились... Детей у них с Вовкой все равно не будет, уже двое есть, хватит... Тогда чего она так боится? Все будет хорошо, даже если все будет плохо...
   Маша содрогнулась от ужаса. И это она, Маня, так думает?! Она так размышляет?! Спокойно, трезво, словно действительно в ее поступках нет ничего предосудительного... Грехи наши тяжкие... И, главное, сознательные, взвешенные, обдуманные... Господи, прости...
   Нет, нужно позвонить и сказать Володе... Она никакая ему не кузина... Она почти родная сестра... Ну, единокровная... Разница невелика...
   Маша снова взялась за трубку.
   Что сказать? Правду?.. Только не это... Тогда он поймет, что она, все зная... Нет, это невозможно... А что же тогда?..
   Она попала в тупик. Неужели из него нет никакого выхода?!
 
   Вместо Вовки Маша позвонила отцу. Или как там его теперь называть...
   - Папа... - с трудом сказала Маня, - мне очень нужно с тобой посоветоваться... Срочно! Это очень важно. Я сейчас приеду... Ты не слишком занят?
   Отец согласился. Бедный, несчастный, обманутый матерью отец... Назовем его по-прежнему.
   Маша отперла дверь и удивилась, увидев на вешалке женское пальто. Из кухни вышла незнакомая, очень полная, приветливая женщина с оранжевыми волосами и засияла, как люстра Большого театра.
   - Вот ты какая! - сказала толстуха. - Папа часто о тебе рассказывал. И фотографии у нас есть. А все-таки в жизни мы все выглядим несколько иначе.
   Да, подумала Маша, еще один фокус и сюрприз! Как богата жизнь на подарки! И в жизни действительно все выглядит несколько иначе...
   Медленно двигаясь на толстых ногах, женщина-апельсин подошла к Маше, словно собираясь осмотреть ее самым внимательным образом.
   - Раздевайся, Машенька, и проходи! - ласково проворковала она. - Меня зовут Вера Аркадьевна. Паша, ты где там? Дочка пришла!
   Отец выглянул из-за двери.
   - Прости, зачитался! Мы ждали тебя к обеду.
   Маша в полной растерянности раздраженно перебалтывала ложкой в тарелке суп. Какой может быть теперь разговор с отцом? Откуда взялась эта толстуха? Конечно, отцу тоскливо в одиночестве, кто-то должен ему готовить, стирать, а главное - кто-то должен с ним разговаривать и его слушать... Без этого очень трудно жить. Все правильно... Отсюда и апельсиновая леди...
   Казалось, что в квартире отца все неуловимо изменилось, хотя старые вещи стояли на своих привычных местах: те же самые кресла, стенка, письменный стол... Но к ним уже осторожно прикоснулась заботливая ласковая женская рука, и дом почувствовал и отразил эту нежность.
   Новая пассия отца мягко взглянула на Машу.
   - Ты поешь, а потом поговоришь с отцом, как собиралась. Я вам мешать не буду.
   Отец хмыкнул. Какая у него чистая и отглаженная рубашка... Инна Иванна так никогда не старалась...
   - Марья, если не хочешь есть, так и скажи! Чего зря добро переводить! Тебя вечно бабушка с ложки кормила, вот ты и выросла малоежкой. Котлеты будешь?
   Маша опустила голову, и в тарелку капнула слеза.
   - Тогда все! Обед финишировал! - объявил отец. - Вера, убери, пожалуйста, а мы пойдем в маленькую комнату.
   Полная дама торопливо кивнула.
   Отец посадил понурую Машу напротив себя и задумчиво ее осмотрел.
   - Надеюсь, никто не заболел?
   Маня отрицательно покачала головой.
   - Значит, у тебя новый скандал с матерью по поводу твоего шведского кавалера? - предположил отец. - Как продвигается роман? Я не могу здесь ничем повлиять на мать - она страшно упертая мадам и помешанная на квасном патриотизме. Впрочем, я тоже не сторонник твоего отъезда. Но ты давно взрослая и сама вправе решать, где и с кем тебе жить.
   Где и с кем ей жить...
   Маня взглянула на отца удивленно: оказывается, она напрочь успела забыть за эти последние дни о своем зарубежном женихе... Хотя не так давно отправила ему очередное письмо. Ваша Маша... Даже со своими фотографиями в купальнике. Бертил просил.
   - Нет, швед ни при чем, - сказала Маня. - И я никуда не собираюсь уезжать. И никогда не собиралась. Я... - она запнулась. - Я не знаю, как тебе сказать... Это касается мамы... И тебя... В общем, нас всех троих...
   Отец начал раздражаться.
   - Что касается? Ты в состоянии объясняться немного вразумительнее? Я пока ничего не понимаю. И очень не люблю загадок и детективов. Это не мой жанр. Кстати, у твоей матери еще не закончился климакс? С ней вообще стало невозможно разговаривать - сплошные истерики. Скажи мне, когда у нее пройдет переходный возраст. Тогда я как-нибудь заеду.
   Маша окончательно запуталась, смешалась, вспомнила, как мать почему-то перебирала свои бедные платьишки, готовясь к приезду бывшего мужа, и подумала, что совершенно напрасно поехала к так называемому отцу. Уж его-то вмешивать сюда совсем ни к чему.
   - Ну, так что? - продолжал он. - Ты родишь какую-нибудь путную мысль, в конце концов, или нет? Какой новостью ты меня собиралась осчастливить?
   - Я узнала, что ты не мой отец! - внезапно, против воли, выпалила Маша и похолодела.
   Сорвалось... Она не собиралась этого говорить - передумала...
   Отец вздохнул и посмотрел в сторону.
   - Вот оно в чем дело... Подумаешь, открытие! И давно тебе настучали?.. Небось, твоя любимая бабушка! Кто же еще... Твоя мать думала, что ты так и проживешь жизнь, ничего не зная... Глупо!.. Но ее никогда нельзя ни в чем убедить. Она уверена, что я тоже ни о чем не догадался... Я всегда это знал. Инна не умеет обманывать, хотя всегда за это радостно берется.
   Маша молчала в замешательстве. На кухне тихо звенели тарелки.
   - Ты... все знал? А почему же не разошелся? Почему ничего не сказал, ни о чем не спросил?.. Я не понимаю...
   Отец засмеялся.
   - Мыслюха! Что же тут непонятного? Это проще веника... На свете был всего один человек, которого я любил - это Инна. Я женился на ней против воли своей и ее матери, очень рано, почти мальчишкой, потому что вдруг, в одну минуту, увидев ее в сентябре первого курса, понял: я никого никогда не буду любить так, как ее. Мне нужна лишь она! Инна стояла во дворе факультета и смеялась... Такая светлая, ясная, открытая... Стоп-кадр. Застывший в моей памяти навсегда. Понимаешь?
   - Понимаю... Только понять ничего не могу...- прошептала Маша. - Но почему же вы тогда всю жизнь, насколько я помню, так жутко кричали? Я была уверена, что вы ненавидите друг друга. Я выросла под аккомпанемент ваших сплошных скандалов... Разве это называется любовью?..
   Отец помрачнел и опустил глаза.
   - Это называется жизнью. Инна не любила меня... Я отлично все знал. Равнодушие скрыть нельзя, как ни пытайся. Я бесился, злился, сходил с ума... Чего только я ни перепробовал... У меня ничего не выходило... Честно говоря, я до сих пор не понимаю, почему она тогда вышла за меня... Ни рыба ни мясо... Потом я стал мстить ей за ее нелюбовь... Я мстил ей за наши бездарные ночи, за ее крепко стиснутые губы, за отворачивающееся от меня лицо, за холодные, широко открытые глаза... За костяные руки, за два одеяла, за отвращение к моим прикосновениям и к моему запаху... Это страшно. Мы прожили вместе тяжкую жизнь, никому такой не пожелаешь...
   Маша вспомнила свои ночи с Закалюкиным, удивительно точно, до мельчайших деталей и подробностей только что описанные отцом, вздрогнула и покраснела.
   - Но, папа... - прошептала Маня, - прости... мама меня уверяла, что ее никто никогда не любил... Она в этом просто убеждена и твердит, что всегда мучилась, сознавая свою ненужность. Она ошибалась? Ничего не знала? Но это ведь невозможно! Нет, я совершенно ничего не понимаю! Если можешь, объясни! - И, взглянув на отца, неожиданно поняла, что он ответит. - Она... снова обманывала? Как всегда? Зачем ей была нужна эта вечная ложь?!
   Отец усмехнулся. У родителей всегда должны быть тайны прошлого...
   - Счастье, что она не нужна тебе. Ты выросла хорошей девочкой. Мы все, занятые исключительно своими Делами, запутавшимися душами и суетой, очень виноваты перед тобой. Ты платила нам отстранением... Инна не понимала, не хотела понимать, что мы тебя от рождения обрекли на слишком сложную жизнь. Знаешь, я часто жалел о том, что я не твой отец и что у нас с Инной не было детей. Теперь слишком поздно... Она как раз из породы людей, не нуждающихся в чужой любви. Для нее главное - любить самой. Бывают женщины, готовые все отдать, лишь бы любили их. Таких больше, но Инна не из их числа. Она может прекрасно обходиться одним своим чувством, с наслаждением и страданием рассказывая о несбыточных мечтах по поводу горячей несостоявшейся любви к ней.
   А я? - подумала Маша.
   - И ты... ты никогда не пробовал найти ей замену?.. Прости... Мама вспоминала об одном твоем романе...
   Отец снова усмехнулся. У него опять был тот же самый, хорошо знакомый Маше скомканный, смятый рот.
   - Понимаешь, никогда! Звучит странно? Но это правда... Роман - это Иннина фантазия. Экая заслуга: всю жизнь прожить возле одной юбки! Все равно что пришел в гости, стол заставлен всякими яствами, а ты весь вечер сидишь в уголочке и ешь один винегрет.
   Из кухни тянуло ванилью и какао. Очевидно, Вера Аркадьевна затеяла десерт. Отец, конечно, не замедлил ей доложить, что Маша обожает сладкое.
   - Я слишком долго пытался изменить ситуацию... Чересчур долго старался заставить ее полюбить себя... И делал все наоборот... Словно назло самому себе... Я уверовал в проклятую идею, что за свое счастье надо бороться. Кто только внушил мне эту глупость? Счастье не революция, и с судьбой не поспоришь, это нелепость. Но я не пытался отклониться от намеченного пути и выбранной цели, упрямо и тщетно сражаясь за любовь. Я ее добивался, добивался и добивался... А потом просто перегорел... Бывает, наступает время, когда ломать жизнь и самого себя слишком поздно... Когда ты больше ничем не владеешь и теряешь даже то, что когда-то имел... Хотя я ничего не имел... Даже детей... Мне оставалась одна работа, но это такая малость...
   - А... - начала Маша и осеклась.
   - Почему Дмитрий не бросил семью? Я до сих пор не понимаю этого, - медленно продолжал отец, угадав ее незаданный вопрос. - По-моему, любовник чаще всего напоминает бумеранг: он все равно вернется к жене...
   Маша сжалась в кресле: все равно вернется... А разве ей нужен другой вариант?..
   - Этот ее блокадный мальчик... - Голос отца выдал его не успокоившуюся с годами, такую же болезненную, как раньше, ненависть. - Его ребенком вывезли из Ленинграда Ледовой дорогой жизни. Он сирота. Инна всегда гордилась, что Дмитрий всего добился в своей жизни самостоятельно...
   Отец пригладил волосы. Заходящее оледеневшее солнце нехотя мазнуло блеклым красноватым светом его идеально отутюженную рубашку и зарылось в тяжелые облака.
   - Ты вряд ли это помнишь... Хотя уже ходила в школу... - снова заговорил отец. - Я получил рекомендацию в Союз писателей на Совещании молодых писателей в Софрино. Один семинар там вел Аксенов. Он был еще в России. Мы - двадцать с небольшим! - нахальные, глупые, толклись возле него, не давая даже спокойно пообедать, совали в руки свои первые рассказенки... У него тогда в столе лежали семь неопубликованных романов... Он выглядел уставшим, но никогда не отказывался прочитать наши рассказята и высказать свое мнение. Мы не знали, куда деваться от восторга. Была зима, холодно... За окном летали синицы и садились на форточки, ожидая хлебных крошек... Ко мне неожиданно приехала Инна...
   Отец замолчал. Маша настороженно ждала продолжения.
   - Она замерзла, пока добралась от электрички, и я согревал ее пальцы в ладонях, целовал их и думал, что ради нее брошу все, уеду куда угодно, лишь бы она навсегда осталась со мной... Зачем мне этот семинар, рекомендации, великие руководители? Зачем мне литература? Мне нужна только моя жена... Я думал, она соскучилась за пять дней без меня... Инна смотрела вокруг восторженной девчонкой, говорила почтительным шепотом - на каждом шагу живые классики! И вдруг сказала мечтательно: "А через несколько лет ты будешь вести здесь семинары, принимать в Союз и публиковать свои книги одну за одной!" У нее в глазах я отчетливо увидел себя в виде забронзовевшего памятника на высоком постаменте... Вот для чего я был ей нужен... А ты помнишь нашего кота?
   Отец неожиданно оживился. Маша удивилась. У них был когда-то толстый холеный Омар, настоящий перс, бабушкин любимец. Его нужно было каждый день расчесывать.
   - Еще бы не помнить! Такой жутко ленивый... Страшно не любил делать лишние движения. Наверное, вы его кастрировали.
   - А вот и нет! - засмеялся отец. - Он просто вырос избалованным домашним трусливым котиком, совсем не разгульным по характеру. Боялся улицы, машин и шума и предпочитал сидеть в теплых комнатах. Это природа! Да и твоя любимая бабушка все равно не дала бы надругаться над животным, если бы даже назрела такая необходимость. А ты не помнишь его любовь?
   Любовь кота?.. Маша удивленно покачала головой. В комнате темнело, но отец не зажигал свет.
   - На даче Омар нашел себе пассию: подзаборную гулящую драную лахудру по кличке Муська. Все поселковые коты были ее. Возвращаясь по утрам с гулянок, Муська обычно устраивалась высыпаться на нашем заборе. Омар тихо подходил, вставал на задние лапы - он вырос огромным и почти доставал до Муськи - и так стоял, охраняя ее сон. Просыпаясь, эта зараза злобно била Омара по носу и пыталась сбросить его лапы с забора. Она несколько раз сильно его царапала. Он все молча терпел и уходил домой. До следующей Муськиной ночевки на нашем заборе. Бабушка эту шалаву не выносила, гнала прочь, била, но стервозина упорно возвращалась на понравившееся ей место, а бедный кот снова стоял возле нее, любуясь и тоскуя. Это была настоящая трагедия. Муська его и близко к себе не подпускала. А ему была нужна только она... - Отец снова замолчал. - Неужели не помнишь? Значит, прошло мимо тебя, ничем не задев... Ну да, у тебя были велосипед, который ты для себя изобрела, такая же выдуманная Эля и вполне реальный Толя...
   - И поезда... - добавила Маша.
   Отец улыбнулся.
   - И поезда. Знаешь, я иногда все-таки надеюсь: а вдруг это чудовищная глупая ошибка и несправедливость, и ты - моя дочь... И не было никогда никакого Дмитрия!.. Очень хочется в это верить... А потом сам понимаешь, что все это - бред измученного сознания... Врагу не пожелаешь...
   Маша молчала, уставившись в пол.
   - Я не знаю, как и где они познакомились, - медленно договорил отец. - Да и какая разница... Блокадный мальчик... Но однажды, отчаявшись, я спросил Инну об этом... И знаешь, что она мне ответила? Она сказала: "Он подал мне пальто... После пресс-конференции. И все - стены обрушились!.. Он просто подал мне пальто... Так, как никто, кроме него, делать не умеет...Ты не понимаешь..."
   "Только рядом с ним я чувствовала себя настоящей женщиной..." Понимаешь ли, знаешь ли, помнишь ли... Три глагола плюс частица... И целая жизнь позади...
 
   14
 
   Ровно в семь Маша стояла на вокзале. Она почти не замечала ни клубящейся вокруг толпы, ни холодного позднеосеннего ветра и не слышала пронзительно-навязчивых объявлений о движении поездов. Она блаженствовала, вдыхая любимый с детства запах вагонов и рельсов, и старалась не слишком задумываться о будущем. И о прошлом тоже. Напротив на стене висели три концертных афиши: "Басков", "Носков" и "Песков". Видимо, расклейщик не страдал отсутствием чувства юмора. Или просто не читал своих бумажных агиток.
   Вовка подошел неожиданно, уткнулся носом в ее волосы и прошептал:
   - Прости, длиннушка, застрял в очереди тебе за билетом... У меня "сезонка"... Давно стоишь?
   - Очевидно, ты вообще шел сюда пешком? - холодно поинтересовалась Маша. - Или в метро устроили перерыв на обед?
   - Я ехал на троллейбусе. Я люблю троллейбус.
   - А я не люблю долго ждать...
   - Нестыковка... Это слишком не совпадает с моими желаниями и настроениями... - пробормотал Вовка, прижимая Маню к себе. - Я бы хотел, чтобы ты дожидалась здесь меня всю жизнь...
   - И превратилась бы, в конце концов, в ледяной столб, - закончила Маша.
   - Зато потом я, стараясь не разбить, отмораживал бы эту гадкую, противную, мерзкую ледышку в ванной, поливая горячей водой из душа ... - забормотал Вовка трансовым голосом. - Я бы тер тебя губкой до красноты, растирал мохнатыми полотенцами, я бы гладил тебя, чтобы ты отмерзла навсегда и больше никогда не грезила ледовыми монументами ...
   Они оба одновременно представили себе эту картину. Маша отчаянно покраснела и попыталась вырваться из Вовкиных цепких рук. Но он держал ее крепко, не собираясь никуда отпускать, и наслаждался своими ярко-нескромными, почти реальными видениями.
   Почему она раньше думала, что люди разные днем и ночью? Нет, сутки - понятие неделимое, и никто не живет двойной жизнью, делая вид, будто жизнь всего-навсего одна. Она действительно только одна. Почему Маня считала, что застегнутые днем наглухо на все пуговицы люди ночью становятся совсем другими: открытыми, свободными, с иными словами, манерами, поведением, превращаются в самих себя, в настоящих?.. Вовсе нет! Она просто принимала желаемое за действительное, она ошибалась... Человек всегда одинаков, и закрытый наглухо днем - точно такой же ночью... И наоборот... Сколько лет ей понадобилось для открытия этой простой, даже примитивной истины... Она, кажется, изобрела свой любимый велосипед. Но сложнее всего познать самое простое.
   - Давай попробуем, как только приедем... - нашептывал, словно ворожил, Вовка, безошибочно и четко разгадывая ее мысли. - Тебе от меня так легко не избавиться... Не рассчитывай и не надейся! Лошадка необъезженная... Автономная республика. Нельзя прожить жизнь, задвинув все "молнии" и закрыв все замки. К ним рано или поздно найдутся ключи. Обязательно. Понимаешь, мышонок? А это маленькая награда и компенсация за твои ветреные муки. Сникерсни!
   И Вовка сунул в Машкины ладони шоколадный батончик.
   - Устраиваешь мне сладкую жизнь? - спросила Маша.
   - Пытаюсь... Маленькие радости большой страны... Почему я был раньше такой дурак? А впрочем, всему свое время... И если бы мы с тобой все сделали раньше, в те далекие времена, нам уже ничего не осталось бы на сегодня и, наверное, ничего бы не захотелось и не понадобилось... Прямая - далеко не всегда кратчайшее расстояние между двумя точками. Часто именно между ними очень трудно провести одну прямую. Поэтому "мы все начнем сначала, любимый мой... Итак..."
   - Может, и начнем. Хотя теперь уже продолжим, это точнее, - как можно холоднее заметила Маша, бросив шоколад в сумку. - Но ты обманул меня! Хорошее начало! Почему ты сказал, что твой отец умер, когда он жив и здоров и прекрасно себя чувствует в Америке?
   Володя хмыкнул, слегка отодвинулся от нее и провел рукой по ее волосам.
   - Тык-тык-тык... Дай кусочек шоколадки, жадина! Пожалей Вовку! Что за странный необъяснимый интерес к моему отцу? Почему ты к нему привязалась? Уж не влюбилась ли в него ненароком и теперь пытаешься запудрить мне мозги? Экзотическая версия! На пушку берешь?
   - Да я его в глаза не помню! - заявила Машка.
   - Еще непонятнее... - задумчиво пробормотал Вовка. - Я мало что знаю об отце... Мы всю жизнь прожили с ним далекими друг от друга людьми. Кроме того, он часто уезжал за рубеж, меня растила бабушка, как и тебя... Президент в Форосе... Чересчур часто... Для меня он всегда был отсутствующим, лишним, едва знакомым человеком. Почти что мертвым. Жив или умер - безразлично. Какое мне дело до всех до вас, а вам - до меня... Вот и все! Зачем он тебе?
   - Ни за чем, - буркнула Маня. - Так просто... Захотелось поближе познакомиться с твоей семьей... С генеалогическим древом... Мама тоже с отцом в Америке?
   - Мама тоже, - отозвался Володя. - Они всю жизнь вместе. А я вообще не местный. Пошли, ты еще должна выслушать мою теорию о носах. Жутко интересно!