Лобановская Ирина. Жена из России

   - Собираешься на бал? - сдуру ляпнула Маня.
   - Да вот думаю, - неуверенно и необычно беспомощно отозвалась мать, - что бы надеть... Или лучше купить новое? Ты не посоветуешь? В субботу должен заехать отец, у него проблемы с новой книгой, просил помочь понабивать текст. Подвела очередная дура-машинистка. Интересно, на какие деньги он собирается издавать свой последний роман? Теперь за все надо платить.
   - Надо привыкать к новой жизни. У нас теперь рынок. Добрались, наконец, - опять неудачно брякнула Маня. - А то потом бродят вокруг какие-то разбитые осколки... Но в туалетах я не шуруплю... Всю жизнь прошлепала в джинсах...
   Среди бедных, довольно безвкусных платьишек матери выбрать было практически нечего. Она, как и бабушка, никогда не отличалась пристрастиями к нарядам и косметике, почти полностью их игнорировала и носила, что ни попадя. Что это случилось вдруг с ней? Почему она так тщательно готовится к приезду отца? Ей просто одиноко или...
   - Ах, вот как? Значит, надо привыкать? Мыслюха! - моментально вспылила Инна Иванна. - Рынок! Да какой это рынок? Базар! В следующий раз приводи с собой Антошку! Это моя заплатка! С ним я всегда легко нахожу общий язык, без всякого привыкания, а с тобой - нет! Наверное, я впала в настоящее бабушинство.
 
   9
 
   В конце девяносто второго умерла бабушка. Среди грома событий российского масштаба она исчезла слишком тихо и незаметно.
   Предчувствуя свой уход, она как-то вечером позвала Машу к себе в комнату.
   - Машуня! - сказала бабушка. - Я скоро умру...
   - Ой, ну что ты...что с тобой... - забормотала испуганная Маня. - Вы с мамой прямо сговорились! Она тоже все время плачется о здоровье...
   - Мне неведомо, как там мама, - неожиданно холодно и отстраненно заметила бабушка. - Она очень давно ко мне не заезжала... Но я ни на что не жалуюсь. Я просто понимаю. И пока я еще не ушла навсегда, мне хотелось бы тебе кое-что рассказать... Инна не решится это сделать никогда. А ты должна знать...
   Бабушка вздохнула и замолчала. Машка насторожилась: о чем это она обязательно должна знать? И почему мать не решится рассказать ей об этом?
   - Я всегда была против Инниного скоропалительного брака... - тихо продолжала бабушка. - Павел мне совсем не нравился. И его семья. Но дело не во мне: Инна не любила его. Что за жизнь без любви...
   - Вообще-то мне об этом давно известно, - сказала Маня. - Не маленькая... А жизнь без любви... Она обыкновенная. Чем проще, тем лучше.
   Бабушка снова вздохнула и с жалостью посмотрела на Машу.
   - Глупенькая, что тебе может быть известно? И Павлу тоже. Ты - не его дочь! Наверное, ему эти открытия ни к чему... Но ты должна, наконец, услышать, что твой отец - совсем другой человек... Инне удалось все скрыть. Удивительно, как у нее так ловко получилось... Она, в общем-то, лишена всякой хитрости и пронырливости. Это был короткий и какой-то безумный роман... Она просто ненадолго свихнулась... Но почему-то не разошлась с Павлом. Меня она во многие детали не посвятила. Я хорошо знаю лишь одно: ты не его дочь... Вот и все...
   Маша сидела молча, больно вцепившись ногтями в онемевшие ладони. Значит, вот почему ничего не бывает на свете без любви... Без нее и дети не рождаются... Так утверждала мать... И ее заявления делались не на пустом месте...
   - Зачем ты мне рассказала об этом? - прошептала Маня. - А кто он?
   Бабушка нахмурилась.
   - Ты разделяешь мнение Инны? Она тоже всегда была уверена и продолжает считать, что тебе дополнительная информация ни к чему. Ну, уж Павлу во всяком случае... Но я думаю иначе. О твоем отце мне известно очень немного. Инна скрытная. Знаю только, что он жил в Мытищах. И она туда моталась к нему по пять раз в неделю.
   Ужас стиснул Маню чересчур холодными и грубыми руками.
   - Где... он жил? - с трудом выдохнула она.
   Бабушка посмотрела на нее очень строго.
   - Ты прекрасно слышала где. Но это было давно... Где он сейчас, я не знаю. Если хочешь, спроси мать. Его зовут Дмитрием. Кажется, он учился тогда в МГИМО...
 
   Приехав когда-то в Стокгольм, Кончита страдала не слишком. Во всяком случае, так казалось Бертилу и многим окружающим. Она просто-напросто игнорировала знаменитый нордический темперамент, ровным счетом ни минуты не обращала внимания на постоянную прохладу вокруг и непрерывно пела и плясала, оставаясь верной своему драгоценному, незабвенному, горячему Мадриду.
   Бертил лишь один раз в жизни видел ее в слезах. Это случилось, когда родился сын, и Берт решил дать мальчику шведское имя. Глаза Кончиты неожиданно намокли, и она посмотрела на Бертила с таким выражением, что муж тотчас отказался от своего намерения. Пусть называет, как хочет! Фамилия ведь все равно шведская! Так получился Хуан Хардинг - более странного и нелепого сочетания трудно было себе представить. Но чего хочет женщина...
   К изречениям и сентенциям Кончиты Бертил привык довольно давно и не очень вникал в них, хотя иногда они его веселили и доставляли немало удовольствия. Эллен была напрочь лишена чувства юмора, как, впрочем, большинство шведок. Мама Берта по-прежнему оставалась счастливым исключением.
   - Ты несправедлив к шведским женщинам, - как-то заметила она. - По-моему, ты не хочешь посмотреть на них повнимательнее. Не понимаю только, почему... Впрочем, у всех есть свои завихрения...
   Наверное, она была права. Он слишком долго бродил и странствовал по свету, чересчур далеко плавал и давно сильно оторвался от родной земли. Берт ассоциировал всех здесь живущих лишь с двумя-тремя близкими ему людьми и не знал остальных. Не желал знать. Да и когда ему было постигать заново родную страну?..
   Но не расскажешь же все это сыновьям!.. Хотя нужно сказать что-нибудь приличествующее случаю...
   Бертил смущенно покашлял. Спасительный во многих трудных житейских ситуациях прием.
   - Эллен и Кончита были когда-то довольно стройными... - пробормотал Берт и торопливо взял в руки первый попавшийся конверт.
   Это было второе письмо от скуластенькой...
   - Ну, ты даешь! - в восторге завопил Хуан. - Надо же, сразу нашел то, что тебе нужно! Как тебе удалось? Ты лучший на свете и самый сообразительный па! Это Провидение! Я ведь говорил, что тебе подойдет именно эта! Выкинь ты все остальные письма и живи спокойно! Посмотри, какая груда еще не разобрана!
   Но Бертил был упрям и настаивал на том, что ответить нужно всем: иначе он уронит свою честь джентльмена и военного моряка.
   К счастью, дальнейшая сортировка писем, ксерокопирование ответов и отбор невест пошли довольно стремительно, благодаря бескорыстной, хотя и не совсем, помощи сыновей. Они оба, по разным причинам, тоже нацелились на Россию. У Свена было все объяснимо, а вот юный Хуан, ловелас и дамский угодник, обольщающий несовершеннолетних и даже чересчур совершеннолетних леди походя, без всяких усилий с его стороны, с помощью южного, кипятком бурлящего темперамента, искал в России чего-то до конца ему непонятного.
   Хуан недавно благополучно миновал прыщавый возраст, был в полном восторге от своей внешности и от своей жизни. И тем не менее...
   Он заявлял в полной уверенности, что никакие тайны русской загадочной души его не интересуют и вообще это все полнейшая чушь - ну какие там могут быть загадки? Никаких секретов в действительности не существует. Человеческая психология во всем мире одинакова. Менталитет? Да он погоды не сделает, ну, создаст нюансы и оттеночки, а их легко постичь за несколько недель. Он просто намерен в России разбогатеть, поскольку Швеция и Испания - страны маленькие, даже крошечные, не для размаха Хуана. Где здесь развернешься? А он очень тщеславен. И успеха всегда добиваются именно люди, обладающие тщеславием.
   Хуан был предельно откровенен с матерью и с отцом и даже любил советоваться с ними по поводу своих многочисленных дам и любовей.
   Собираясь на очередное свидание, он проверял сам себя.
   - Так, все ли я взял, что требуется? Конфеты - взял. Шампанское - тоже взял. Вот, думаю, взять на всякий случай это в кармашек, или пока еще не надо? Как ты считаешь, ма?
   Сидящая рядом и любовно наблюдающая за сборами сына Кончита начинала хохотать.
   - Лишняя предосторожность никогда не помешает! Это всегда лучше иметь при себе, сынок!
   Хуан согласно кивал.
   В другой раз, собираясь на свидание с новой пассией, Хуан ласково ворковал, пересчитывая карманные деньги:
   - Такая она хорошая! Нежная! Милая! Ласковая! Я люблю девочек! Вот, куплю ей бутылку джин-тоника.
   - А может, лучше шампанское? - предлагала сидящая возле Кончита.
   - Ха! - восклицал Хуан. - Буду я еще на шампанское ей тратиться! Обойдется!
   Обычно, уходя к даме, Хуан заботливо предупреждал мать:
   - Приду утром.
   И Кончита неизменно просила вслед:
   - Пожалуйста, сынок, осторожно переходи улицы! Ты такой невнимательный!
   На днях он позвонил отцу и предложил ему угадать, что происходит на экране телевизора, который Хуан смотрит. Сын со смехом поднес трубку почти вплотную к экрану. До Бертила донеслись стоны, сладостные пронзительные хрипы, бессвязные выкрики... Люди тяжело дышали и сопели.
   Берт вздохнул. Как надоели эти порнофильмы...
   - По-моему, там кому-то плохо. Вероятно, женщине. Наверное, перепилась, и ее рвет.
   Хуан с хохотом бросил трубку.
   - Ах, сколько женских ручек мной перецеловано! - часто патетически восклицал он.
   - А посчитать? - однажды не выдержал Свен.
   Младший брат надолго задумался...
   Кончита не раз возила сына к себе на родину. Хуан неизменно возвращался страшно довольный, бесконечно рассказывал о Мадриде и своих бесценных испанских родственниках по материнской линии, но, тем не менее, несмотря на свои неумеренные восторги - он не знал удержу ни в чем, как и его мать - оставаться в Испании никакого желания не выражал.
   - Там слишком жарко! - уклончиво отвечал он на чересчур навязчивые бестактные вопросы друзей. - А, кроме того, я никак не понимаю, как можно целыми днями петь и плясать!
   Не понимал этого и Бертил. Только у Хуана Кончита была исключением из правила, и на нее не распространялось его непонимание, а у Бертила - нет...
   Бертил недавно отдал Свену строительную фирму, которую приобрел после возвращения в Стокгольм. Дела в фирме шли далеко не гладко, Бертил слишком мало знал и умел, не научился считать деньги и даже не очень их любил. Он привык бороздить моря-океаны. И поэтому сейчас рассчитывал и надеялся, что старший сын сумеет справиться и извлечь из фирмы по максимуму.
   А пока Берту приходилось жестко экономить и урезать себя во всем, иногда отказываясь от простых каждодневных мелочей, вроде лишней пары носков.
   - Ты мог бы помочь брату, - сказал он Хуану. - Вместе вы добились бы большего и значительно быстрее. Ты слишком долго учишься, и я даже не понимаю, чему.
   - Как это чему? - изумился младший сын. - Ты прекрасно знаешь, па, я недавно получил диплом массажиста!
   Бертил хмыкнул.
   Мама Берта, услышав о новом дипломированном специалисте, поинтересовалась у сына:
   - И малыш уже делает массажи?
   - Да! - сказал Берт. - Сделал массаж одной своей знакомой девочке! На пробу.
   Мама Берта вздохнула.
   - И теперь эта девочка ждет ребенка?
   Она хорошо знала своего младшего внука.
   Недавно Хуан позвонил отцу и радостно сообщил:
   - Ты знаешь, па, Лиз родила мальчика!
   - А кто такая Лиз? - осторожно спросил Бертил, приготовившись к сообщению, что снова стал дедом.
   - Ну, это та, которой я залез под юбку на лекциях!
   - И после этого она родила мальчика?
   Хуан захохотал, проигнорировал вопрос и передал трубку матери: Кончите срочно понадобились деньги.
   Бертил не стал обсуждать подробности образования Хуана и сосредоточился на воспитательном моменте.
   - Мать тебя избаловала, а теперь еще прибавились женщины. А вот это уже совсем плохо!..
   - Это не плохо, а замечательно, па! - весело воскликнул младший сын. - Что же плохого может быть в женщинах? Я люблю девочек! Ты ведь сам ищешь себе жену из России. И вряд ли женишься на уродине! Не забудь только спросить у нее о собаках и кошках! Ты просто не можешь без них жить.
 
   Появлялись новые газеты и журналы, умирали старые. Машина газета, с трудом пережив несколько резких смен подряд главных редакторов, стала потихоньку слабеть и вянуть, рассыпаться. Журналисты потянулись кто в рекламу, за куском посытнее и пожирнее, кто в другие издания с глянцевыми обложками и богатющими спонсорами. Начинала процветать желтушная пресса, к которой многие относились с брезгливостью и сомнением, но которая кормила и поила уже многих. Жить-то надо... Пришли люди иной конфигурации. Замелькали иномарки.
   Москва стремительно становилась вечным памятником Церетели и улицам разбитых фонарей. В каждом дворе появились свои дог-шоу, и вечерами к дому можно было пройти, лишь рискуя собственными ногами и брюками. Зимой на обледеневших до весны тротуарах хотелось надеть коньки.
   Чубайс вывернулся наизнанку и решил заменить собой в будущем лампочку Ильича, но света в России почему-то не прибавилось и теплее никому не стало. С его приходом во власть потерял актуальность риторический вопрос "да что я, рыжий, что ли?", зато все неожиданно вспомнили, как великий император Петр - человек редчайшего здравого смысла и недюжинной воли - запрещал рыжим, косым и хромым быть свидетелями в суде. Не доверял. Большого ума был человек...
   Маша пристрастилась к книгам по российской истории и все чаще и чаще задумывалась о том, что большинство правителей, даже деспотов и тиранов, жили и действовали в интересах Руси, добиваясь ее расширения, мощи и процветания. Куда все это вдруг исчезло? Все завоевания, которым люди посвятили когда-то свои жизни и отдали свои силы, были запросто, в одночасье отданы, земли, заводы и шахты распроданы, и существовать пробовали только ради одного - своего собственного личного обогащения. Удавалось не всем, но некоторые сильно преуспели, хотя пробы уже нигде не поставить.
   Вокруг заговорили с южным напевным акцентом. Москвичи превратились в кавказских пленников. Зато купить стало можно практически все и когда угодно: было бы на что. Хотя вопрос с этим "на что" оставался открытым для многих.
   Маша часто с удовольствием любовалась, как смуглые люди на рынке без конца вытирали белейшими платками персики, нежно и любовно обдували и обливали водой помидоры, почти обцеловывали виноград. Русские на рынках исчезли.
   Вечерами большинство боялись выходить из дома. Глагол "стреляли" превратился в самый популярный и ходовой. Из существительных наиболее прижилось словечко "взрыв". Битие определяло сознание.
   Страну затаскивали "За стекло", приглашали в казино - делайте ваши ставки, господа! - и усердно кормили прозой Сорокина. А еще на каждом углу умоляли выйти из тени и требовали заплатить налоги. И тогда спи спокойно. Полное мамаду!
   Теперь первым словом российских детей было "Вова". Вот только дети в этой стране рождаться почти перестали. Потому что она добилась настоящей, полной свободы - свободы от зарплаты.
   Все вокруг делали деньги. Или пытались их делать. Без них существование оказалось невозможным.
   Потом началась великая куриная война. И на настоящую уже никто внимания не обращал.
   Машу никто никуда брать не хотел: она ровным счетом ничего из себя не представляла и выглядела человеком не той заточки. На ней словно просто написали крупными буквами о ее полной неприспособленности к капиталистической действительности и неумении выживать в сложных ситуациях. Плюс ко всему ее постоянно застенчивый взгляд...
   Отец к тому времени растерял все свои возможности и связи, его друзья остались без работы, прежние литературно-художественные журналы "сгорели" или влачили жалкое существование. И неожиданно как-то вечером, заехав на Сухаревку, предложил грустной дочке, слоняющейся по квартире без дела:
   - А давай, Марья, я устрою тебя в промышленную газету при НИИ! Меня просили найти редактора. Газетенка, конечно, - полная хрень, как говорит твоя лучшая подруга, но захудалых четырехполосок в Москве - немереное количество, и все-таки работа, а не сплошной желток или чернуха. Глядишь, приживешься. Теперь не время сидеть в камышах. - Отец задумчиво взглянул на Машу. - Ты выросла неплохой девочкой, но хороший человек - не профессия. Неважно, какого цвета кошка - белого или черного - лишь бы она хорошо умела ловить мышей. Только помни, у нас теперь полная демократия: как скажет хозяин, так и будет. Владыко - по-гречески "деспотос".
   Маня засмеялась.
   - Смешновато... Ты не задумывалась, что такое вообще демократия? Это когда правители делают то, что считают нужным, но о них можно говорить и писать все, что хочешь. К власти пришли денежные мешки, а значит, тебе придется всегда работать под руководством людей, ничего не понимающих в своем деле. Поскольку они - живые деньги. И сплошная гнилуха... Увы... Мысли почти у всех стали коротенькими, как у Буратино. И все проблемы пробуют решать с помощью золотых на Поле чудес. В него превратилась уже чуть ли не вся страна. И самое главное и смешное, что почти все в это верят! - Отец вздохнул. - Зато будешь главным редактором. То есть человеком-оркестром. Корреспондентов придется искать самой, иначе замучаешься писать. Времени не хватит. Бери школьников, рвущихся в журналисты, студентов, пенсионеров. Кого найдешь. Рисовать макет я тебя научу.
   Маня, как всегда, испугалась и затосковала, но промолчала. Отец прав: теперь не время сидеть в камышах... Пора выйти из тени... И "где деньги, Зин?.." Вечный вопрос России... Вместо признания "Люблю я тебя, Зинка!.." Но замена не равноценна.
   Машка взглянула на отца - папа, почему... ах, да!.. Как же теперь его называть? - и согласилась. Ставка сделана.
   В жизни много жизней.
 
   Вечером Закалюкин встретил Машу со странным выражением лица.
   - Ты мне не нравишься, - сказала ему Маня, переодеваясь в домашние брюки. - Что-то случилось?
   - А я не доллар, чтобы всем нравиться, - сообщил разумный Закалюкин. - Мне звонила твоя лучшая подруга...
   - Элька, что ли? Тебе? - удивилась Маня. - А по какому поводу?
   - У тебя есть какая-нибудь другая? - спросил Антон, внимательно рассматривая жену. - Ты за столько лет ни с кем больше так и не задружилась. Ой, я дурак! С опрокинутой мордой! Не подозревал, что ты любительница экстремальных видов спорта. Но зато какая манера исполнения, княжна! Не один год мне голову морочила! Високосная девочка... Просто Мария... А ведь задолго до меня по мужикам мотылялась и наверняка продолжаешь до сих пор! Со сколькими законнектила? Признавайся! Или не успела сосчитать?
   - Ты что, больной? - изумилась Маня. - Какие мужики? Кто тебе это в уши насвистал?
   - Подруга твоя драгоценная единственная. Твоя священная корова, - хладнокровно объяснил Закалюкин. - Кто же еще знает о тебе все подробности? С ней одной ты только и делишься. Она мне и поведала в редкую минуту откровения и в припадке странной искренности о Саше, Володе и еще каком-то Брауне или Брандте. Мужчины из твоего прошлого... Не исключено, что подруга Элечка была в подпитии. Неважно.
   - Я тебя не обманывала, - прошептала Маша. - Это ведь невозможно...
   - Почему невозможно? - спокойно поинтересовался Антон. - Изобразить девственность для ушлой опытной бабы не так уж сложно. С вашими-то способностями, княжна... Обыкновенное ноу-хау! Бои без правил! Да и кому лучше твоей подруги знать подробности твоих бурных вчерашних дней! Не хочешь же ты сказать, что постоянно ее надувала! Это нелогично!
   Да, это нелогично, но абсолютно верно...
   Закалюкин неторопливо поднялся и прогулялся по комнате.
   - План действий таков: пельмени разлепить, мясо в исходное! - продолжал он. - Пока я уезжаю на дачу. На время. Хорошо иметь домик в деревне... Дальше события развиваются своим чередом. Осталось к двум прибавить два. И сменить место слагаемых. А насчет твоей лучшей подруги и тебя... - муж пристально взглянул на Машу. - Женщины - это загадка, на разгадывание которой у меня не хватает ни ума, ни здоровья, ни времени. Кроме того, лучшая жена - это мама. Святая истина! А ты верила, будто все окружающие, в том числе твоя драгоценная подруга, только и делают, что думают и заботятся о тебе? Да никто из нас никому не нужен! Запомни, если до сих пор не поняла! И не дергайся!
   Семена упали в благодатную почву. Мане вдруг вспомнилось детское, глупое: "Я иду по ковру, ты идешь, пока врешь, вы идете, пока врете..." Люди шли к ней. И чем ближе подходили, тем отодвигались от нее все дальше и дальше. Маша села на стул и истерично заплакала.
   Все вокруг нее начало разрушаться, ломаться и трескаться с поразительной быстротой. Она сама нарушила условия своего мира. Но разве она задумывалась о чем-нибудь, сочиняя сказки о самой себе и вдохновенно посвящая в них подругу?..
 
   Маша все-таки позвонила эльфику, чтобы выяснить отношения раз и навсегда.
   - Зачем ты это сделала? - спросила Маша.
   - А что такого? - попыталась поиграть в дурочку лучшая подруга. - Я сказала правду. Ты сама мне рассказывала обо всем, и я вовсе не подозревала, что Антон не в курсе. Не думал же он, что женился на девственнице! Это вообще глупость! Неужели ты его обманула? А как тебе удалось? Поделись, этого не знаю даже я.
   - Обойдешься без подробностей! - понемногу заводилась Маня. - Почему ты вообще вдруг позвонила ему?
   - Да у него тоже, небось, рыло в пуху! И еще в каком! - не отвечая на Машин вопрос, заявила Эля. - Ну, были у тебя мужики... Что тут такого?! Не понимаю...
   - Не понимаешь? - закипела Маня. - Ты все отлично понимаешь! Не придуривайся! Решила отыграться на мне? За что-то отомстить? Вот я действительно не понимаю, как ты могла... Ну, да ладно!.. Теперь это не имеет никакого значения... Значит, так должно было быть и не иначе...
   Инна Иванна, посвященная в случившееся не до конца, комментировала события примерно дочкиными словами.
   - Это зависть! Страшное чувство! Сколько лет вы с Элей дружили, и вот так, в одну минуту... Она, видно, давно копила ненависть к тебе: у тебя квартира, муж, ребенок... И не сдержалась!.. Подлая тварь! Что она там наболтала Антону, Масяпа?
   - Это неважно, - сухо ответила Маша. - Главное, что наболтала... И развела нас... Какой злобной надо быть!.. Зачем мне вообще подруги? А ты всегда сожалела, что у меня их слишком мало. Здорово бы получилось, имей я их числом поболее! Наверное, тогда мне не суждено было бы прожить с Антоном ни дня и даже просто выйти за него замуж. Так что это еще замечательная ситуация!
   Инна Иванна вздохнула.
   - Я заберу у тебя Антошку, - сказала она непривычно ласково. - Тебе нужно работать и подумать о своей судьбе... Как-то ее обустроить... По-новому...
   Маша махнула рукой.
   - Чего там еще обустраивать? Мне хватит уже с лихвой! Подруги, мужья, газеты... Обойдется!.. Многие проводят всю жизнь без всяких мужей - и ничего!.. За милую душу! Меньше забот и нервотрепки.
   - А кстати, доченька, я все забываю у тебя спросить, - вдруг сказала мать, - кто этот человек с лицом вора? Он постоянно на фотографиях в твоей газете. На первой полосе, на второй, на третьей...
   Маша оторопела.
   - Это наш директор НИИ, мама! И ты находишь...
   Она растерянно замолчала. Инна Иванна засмеялась.
   - Нахожу! И не одна я... На нем все написано крупными буквами. Да других сейчас нет! Тем более, что институт занимается электротехникой. То, что раньше называлось экономическими преступлениями, теперь называется экономической политикой. Или бизнесом. Это аксиома, и всем она кажется нормой жизни. Потому что просто очень изменились все общепринятые нормы. Ну и пусть! Какая разница? Для нас с тобой теперь самое главное - Антошка! И вообще хорошо, что у тебя мальчик: по крайней мере, в подоле не принесет.
 
   10
 
   К новой газетенке Маша привыкла довольно быстро. Рисовала макеты, переписывала информашки из других изданий, стараясь сделать их неузнаваемыми - существует только факт! - брала интервью...
   Однажды совершенно случайно она попала на заседание в Госдуму, а точнее, на встречу с мистером Лоуренсом.
   Позвонил Бройберг и попросил сделать материал для его новой газеты демократического толка: нужно срочно в номер, а корреспондент заболел. Или запил. Что в сущности одно и то же.
   - Заодно тиснешь заметочку и в свою разлюбезную газетюху? - весело сказал Леонид. - Как там она расцветает?
   - Как все! - вздохнула Маша.
   - Значит, плохо, - констатировал Бройберг. - Пропуск в Думу тебе выписан. Фамилия у тебя, надеюсь, все та же? Дворянская?
   И хмыкнул.
   - И отчество пока прежнее! И рост тот же самый! - съязвила Маша, тотчас пожалев о своей резкости.
   Леонид доставал ей едва до плеча.
   Он пропустил ее хамство мимо ушей.
 
   Маше очень хотелось поговорить с матерью о своем отце. И было страшно начинать этот разговор. Маня решилась на него только после неожиданного семейного скандала по поводу шведа. Сначала бури ничего не предвещало, все развивалось по тихому и определенному сценарию.
   - Мы поедем в Швецию? - спросил Антошка, с интересом рассматривая конверты с заграничными марками.
   - Пока неясно, - рассеянно ответила Маша. - Я знакома с этим человеком лишь по фотографиям.
   Сын на редкость легко пережил развод родителей, куда легче, чем Маня, страдающая не столько от неприкаянности и потери псевдоустойчивости семейного бытия, сколько от собственной глупости и вранья. Зачем ей эти дурацкие фантазии, закончившиеся разрывом и с Антоном, и с добрым эльфиком?
   Простить ее Маша не сумела.
   Подраставший сын Маню не радовал. Чересчур далеко продвинутый компьютерный пользователь, он без конца выклянчивал у матери новые игры и музыкальные диски. Антошка слишком любил телевизор и частенько изумлял мать своеобразным восприятием кинофильмов.