Страница:
Отель «Хилтон» был дорогим до чертиков, но Моррис решил, что заслужил себе поблажку, безвылазно просидев в Раммидже целых три недели. И уж конечно он постарался получить сполна от занятого им номера — теплой, не без шика обставленной комнаты с прекрасной звукоизоляцией. Вселившись туда, он дважды принял душ, погулял нагишом по коврам, купаясь в волнах прогретого воздуха, повалялся в постели перед телевизором, заказал в номер многоэтажный бутерброд с жареной картошкой впридачу, запил все коктейлем из виски с вермутом и заел яблочным пирогом. Привычные и нехитрые атрибуты американской жизни здесь, в далекой ссылке, стали казаться ему неслыханной роскошью.
Теперь, пожалуй, пришла пора высунуть нос на улицу и взглянуть на веселящийся Лондон, заключил он, вразвалочку возвращаясь после ужина из гостиничного ресторана с приятной тяжестью в желудке и раскуривая купленную в холле дорогую сигару «панателла». Натянув на себя пальто, перчатки и высокую черную шапку-хрущевку из синтетического меха, он окунулся в сырые лондонские сумерки. Прошелся по улице Пикадилли до одноименной площади и через Шефтсбери авеню добрался до Сохо, где через каждые несколько метров на него стали набрасываться изрядно продрогшие на ветру зазывалы стриптиз-клубов.
И тут следует заметить, что Моррис Цапп, столько лет проживший буквально за углом от крупнейшего в мире центра индустрии стриптиза, а именно Южной улицы в Эссефе, оказывается, ни разу в жизни не вкусил подобного удовольствия. Порнофильмы — да. Похабное чтиво — само собой разумеется. Порнография считалась вполне допустимой забавой эйфорийской интеллигенции. Но стриптиз и всевозможные его вариации, которыми славился Эссеф…
…и которые именно в этот момент впервые в жизни лицезрел Филипп Лоу, дойдя до кварталов Южной улицы, чтобы навестить памятные места, и с изумленным недоверием упершись взором в череду стриптизных забегаловок, заполонивших Кортес авеню — пинг-понг с полуголыми партнерами, рулетка, чистка обуви, барбекю, коверная борьба без правил, танцы в дискотеке, — и все это там, где когда-то находились солидные бары и кафе, художественные салоны и картинные галереи, ночные клубы для интеллектуалов и подвальчики, где собирались поэты, и все это сверкало неоновыми огнями, соперничая с солнцем (в Эйфории еще не вечер), и манило одиноких праздных мужей в дымный полумрак за бархатными шторами, где под звон и грохот музыки сошедшие с рекламных щитов девушки, выставив вперед устрашающе огромные и лоснящиеся, как ракетные боеголовки, груди, «Танцуют перед вами раздетые догола и абсолютно ничего не скрывают»…
…все это было уделом провинциалов, туристов и бизнесменов. И если бы кто-нибудь из студентов или коллег вдруг увидел, что Моррис Цапп наведывается в стриптиз-бары, на его репутации пресыщенного сноба можно было бы поставить крест. «Что? Моррис Цапп шастает по стриптиз-шоу? Моррис Цапп платит деньги, чтобы увидеть голые титьки? Он что, бесплатно это поиметь не может?» И так далее, в том же духе. Так что Моррис ни разу не переступал порога ни одного из стриптиз-клубов на Южной улице, хотя частенько, проходя мимо по дороге в ресторан или кинотеатр, испытывал приступ нездорового любопытства, и вот теперь, за десять тысяч километров от родного дома, стоя в иноземном порномире Сохо, где его могли видеть лишь незнакомцы, да и тех что-то было негусто (вечер выдался сырой и холодный), он думает: «А почему бы и нет?» и ныряет в ближайшую забегаловку мимо застывшего у дверей унылого индуса.
— Добрый вечер, сэр, — сказал индус, просияв улыбкой. — Будьте любезны, один фунт, сэр. Представление вот-вот начнется, сэр.
Моррис заплатил фунт и, протиснувшись внутрь сквозь вращающуюся дверь и за суконный занавес, оказался в тускло освещенной комнатке с маленькой низкой сценой, перед которой в три ряда стояли стулья с гнутыми спинками. На сцене лиловело пятно прожекторного света, а из допотопного динамика с хрипом пробивалась поп-музыка. В комнате было холодно и ни единой души, кроме Морриса. Он уселся посередине в переднем ряду и стал ждать. Прошло несколько минут. Моррис поднялся и пошел к выходу.
— Эй, — сказал он индусу.
— Желаете что-нибудь выпить, сэр? Пива, сэр?
— Я желаю увидеть стриптиз.
— Конечно, сэр. Один момент, сэр. Чуточку терпения, сэр. Девушка сейчас будет здесь, сэр.
— Она что, одна?
— По одной на представление, сэр.
— А почему такой собачий холод?
— Сейчас будет тепло, сэр.
Моррис вернулся на свое место, а индус притащил маленький электрический обогреватель на длинном шнуре, которого, впрочем, не хватило, чтобы дотянуть до стульев. Обогреватель издалека затеплился слабым розовым огоньком. Моррис надел шапку и перчатки, застегнул на все пуговицы пальто и мрачно закурил сигару, приготовившись сидеть до победного конца. В кои-то веки он так дьявольски оплошал, но сам себе он не собирался в этом признаваться. Так он и сидел, уставившись на пустую сцену и время от времени растирая конечности, чтобы разогнать застывшую кровь.
А в это же самое время Филипп Лоу, ожидавший разочарования, надувательства, раздражения и в конечном счете тоски зеленой (и тут следует согласиться с расхожим мнением о том, что коммерциализованный секс есть не что иное, как обман и скука), обнаружил, что ему отнюдь не скучно, что он заворожен и восхищен и, сидя с бокалом джина с тоником (полтора доллара — дороговато, но зато не надо давать сверху), взирал на трех прекрасных юных девушек, танцующих в чем мать родила буквально у него перед носом. И девушки эти были не только прекрасны, но и цвели здоровьем, и светились интеллектом, и совсем не были похожи на нескладных и вульгарных девах, которых он ожидал увидеть, так что вполне можно было допустить, что они делают это из любви к искусству, а не ради денег, — как будто, перебирая ногами и покачивая бедрами под звуки популярной музыки, они вдруг взяли да и сбросили одежды, чтобы доставить не только себе, но и окружающим маленькое невинное удовольствие. И было их трое, и пока одна из них танцевала, другая разносила напитки, а третья отдыхала. На них были плавки и короткие накидки, похожие на детские распашонки, и они то и дело сбрасывали с себя это нехитрое облачение попросту и без затей и прямо на виду у посетителей, наверное, потому, что в тесных помещениях не было раздевалок, — ну разве можно назвать это стриптизом! — и, сменяясь, приветливо похлопывали друг друга по плечу, будто исполненные духа товарищества участницы спортивной эстафеты из монастырской школы. И во всем этом не было ни капельки порока.
Когда сигара Морриса истлела почти наполовину, из-за суконного занавеса вдруг послышался девичий голос, звеневший на повышенных тонах, то ли оправдываясь, то ли протестуя — Моррис не смог этого разобрать, так как у его обладательницы явно был заложен нос. Спустя некоторое время она появилась в сопровождении индуса и за сляпанной кое-как ширмой прошествовала в дальний угол комнаты. На ней были неуклюжие сапоги вроде тех, что он видел на миссис Лоу, голова повязана платком, а в руках — сумка из кожзаменителя на молнии, и в гаком обличье она была не более соблазнительна, чем победительница социалистического соревнования из далекого сибирского села. Но индус, судя по всему, был абсолютно убежден, что репутация его спасена. Взяв в руки микрофон и вперившись взглядом в Морриса, который по-прежнему сидел в одиночестве, он завопил:
— Добрый вечер, леди и джентльмены! Наш первый номер в этот вечер — «Фифи, французская горничная»! Встречайте!
Индус нажал какие-то кнопки на магнитофоне, музыка загремела, и на сцене появилась блондинка в крошечном кружевном переднике поверх черного белья. Вступив в круг света, она замерла в игривой позе с метелкой из петушиных перьев.
— Черт меня побери! — громко произнес Моррис.
Мэри Мейкпис (а это была она) сделала шаг вперед, как козырьком, прикрыв рукой глаза от яркого света:
— Кто это? Знакомый голос!
— Ну и как, съездила в Стратфорд-он-Эйвон?
— Ой, профессор Цапп! Что вы здесь делаете?
— У меня к тебе тот же самый вопрос.
К ним заспешил индус.
— Прошу вас! Прошу вас! Клиентам не позволяется беседовать с артистками! Изволь продолжить выступление, Фифи!
— Ага, давай, Фифи, валяй! — сказал Моррис.
— Вы знаете, этот клиент — мой знакомый, — сказала Мэри Мейкпис. — Перед ним я ни за что не разденусь. А больше здесь никого нет. Это неприлично.
— Это и должно быть неприлично. В этом и заключается стриптиз, — сказал Моррис.
— Прошу тебя, Фифи! — умоляюще произнес индус. — Ты начинай, а там и другие клиенты подойдут!
— Нет, — сказала Мэри.
— Ты уволена, — сказал индус.
— О'кей, — сказала Мэри.
— Пойдем выпьем чего-нибудь, — сказал Моррис.
— Куда?
— Например, в «Хилтон».
— Уговорили, — сказала Мэри. — Я только пальто возьму.
Моррис поспешил выйти на улицу, чтобы поймать такси. Как оказалось, сегодняшний вечер еще не так уж безнадежно испорчен! Впереди была перспектива более близкого знакомства с Мэри Мейкпис. Увидев подъезжающее такси, он обнял ее за плечи.
— И что же такая милая девушка делает в такой гнусной дыре? — спросил Моррис. — И это не шутка.
— Я надеюсь, вы понимаете, что я согласилась просто выпить с вами, профессор Цапп?
— Конечно, — вкрадчиво ответил Моррис. — А ты что подумала?
— Кстати, должна сказать, что я все еще беременна. Я не сделала аборта.
— Очень рад слышать это, — сказал Моррис без всякого выражения и снял с ее плеча руку.
— Я так и думала. Но, чтоб вы знали, в моем решении нет никаких этических соображений. Я по-прежнему отстаиваю право женщины самой определять свое биологическое назначение.
— Даже теперь?
— Я просто струсила в самый последний момент. Уже в больнице. Увидела всех этих девушек, блуждающих в носках и со слезами на глазах… Унитазы в крови…
Моррис поежился.
— Если можно, без подробностей, — умоляюще сказал он. — А что это ты в стриптиз подалась? Это разве не эксплуатация женщины?
— Что мне оставалось делать, если деньги до зарезу нужны? А эту работу можно получить без официального разрешения.
— Но почему вообще ты решила остаться в этой паскудной стране?
— Чтобы родить здесь ребенка. Тогда у него будет двойное гражданство и он избежит призыва в армию, когда вырастет.
— И ты уже знаешь, что будет мальчик?
— Да я в любом случае не прогадаю. Здесь рожают бесплатно.
— Ну и сколько же ты еще продержишься на такой работе? Или поменяешь номер на «Фифи, беременная горничная»?
— Я вижу, с юмором у вас по-прежнему все в порядке, профессор Цапп.
— Стараемся, — ответил Моррис.
А в это время Филипп, уговорив уже три джина с тоником и сидя над четвертым и за два часа изучив все анатомические особенности трех «танцующих кошечек», достиг наконец глубокого проникновения в сущность такого понятия, как разрыв между поколениями. Все дело в возрастной разнице. Молодые моложе. И поэтому красивее. У них сияющая кожа, невредимые коренные зубы, плоские животы, крепкие грудки и бедра (какие бедра!) без голубых прожилок, похожих на плесень в сыре рокфор. И как же сей разрыв преодолеть?
Посредством любви — двух мнений тут быть не может. С помощью таких девушек, как Мелани, щедро дарящих свою упругую юную плоть таким старперам, как он, и возбуждающих их жизненные токи. Мелани! Каким простым и милым показался ее жест в свете этого нового понимания! И какими лишними теперь стали все его эмоциональные и этические затруднения.
Он наконец поднялся уходить. Нога у него опять затекла, но сердце было исполнено человеколюбия. И ничего не было удивительного в том, что, когда он вышел из стриптиз-клуба «Танцующие кошечки» и, щурясь от косых солнечных лучей, пересекающих Кортес авеню, заковылял по улице неверной (от долгого сидения и алкоголя) походкой, то сразу столкнулся с Мелани Бирд, будто она материализовалась из воздуха во исполнение его желаний.
— Профессор Лоу!
— Мелани! Девочка моя дорогая! — Он нежно обнял ее за плечи. — Где ты была? Почему убежала от меня?
— Я ни от кого не убегала, профессор Лоу.
— Пожалуйста, зови меня Филипп.
— Я просто ездила в город кое-кого навестить.
— И кто же этот кое-кто? Твой друг?
— Подруга. У нее муж попал в тюрьму — знаете, дело группы «Эйфория-99»? Ей иногда одиноко…
— И мне тоже одиноко. Мелани, давай вернемся в Плотин! — сказал Филипп, и его слова показались ему самому взволнованно-страстными и поэтичными.
— Вы знаете, Филипп, у меня сейчас дела.
— «Приди, любимая моя! С тобой вкушу блаженство я» [12],— пропел Филипп, устремив на Мелани плотоядный взгляд.
— Ну и ну, Филипп, — понимающе улыбнулась Мелани, пытаясь высвободиться из его объятия. — Эти стриптизерки совсем вам голову вскружили. А кстати, я давно хотела узнать, они действительно совсем без ничего?
— Совсем. Но не такие красивые, как ты, Мелани.
— Спасибо, Филипп. — Ей наконец удалось освободиться. — Мне надо идти. Пока! — И она быстро зашагала по направлению к перекрестку между Кортес авеню и Главной улицей. Филипп захромал рядом. На авеню становилось оживленнее. На мостовой гудели и сигналили машины, а на тротуаре плотной толпой двигались пешеходы.
— Мелани! Не исчезай! Неужели ты забыла, что произошло недавно ночью?
— Что, разве обязательно кричать об этом на всю улицу?
Филипп понизил голос:
— Со мной это случилось впервые.
Мелани остановилась и вытаращилась на него:
— Вы хотите сказать, что никогда не знали женщин?
— Никого, кроме своей жены.
Она сочувственно коснулась его руки.
— Извините, Филипп. Если бы я знала, что это для вас так много значит, я бы на это не пошла.
— Выходит, для тебя это абсолютно ничего не значит? — понурив голову, горько спросил Филипп. Солнце в этот момент завалилось за крыши, и с моря налетел порыв холодного ветра, от которого Филипп поежился. Сияние дня разом померкло.
— Да, такое может случиться, когда немного забалдеешь. Все было очень мило, но… вы понимаете. — Она пожала плечами.
— Я знаю, я немного подкачал, — пробормотал он. — Но дай мне еще один шанс…
— Филипп, не будем…
— Ну давай хотя бы пообедаем вместе. Нам надо поговорить…
Она покачала головой.
— Извините, Филипп, никак не могу. У меня свидание.
— Свидание? С кем?
— С одним парнем. Я его пока мало знаю, так что не хочу, чтобы он ждал.
— И что вы с ним будете делать?
Мелани вздохнула.
— Если вас это так уж интересует, я хочу помочь ему в поисках жилья. Его сосед по квартире, похоже, перебрал ЛСД и прошлой ночью спалил весь дом. Ну ладно, пока, Филипп.
— Если хочешь, я пушу его переночевать у себя в кабинете, — с отчаянием сказал Филипп, хватая ее за руку.
Мелани нахмурила лоб и спросила с некоторым колебанием:
— У вас в кабинете?
— Ну, на какое-то время, пока он себе что-нибудь не подыщет. Позвони ему и скажи об этом. А мы с тобой пойдем пообедаем.
— Да вы и сами ему можете сказать, — ответила Мелани. — Вон он стоит у книжного магазина.
Филипп бросил взгляд через сверкающий и пульсирующий поток автомобилей на книжный магазин «Наше время», когда-то излюбленное место встречи битников. У витрины, повернувшись спиной к ветру и засунув кулаки глубоко в карманы джинсов, отчего в паху у него образовался впечатляющий бугор, стоял Чарлз Бун.
Переписка
Хилари — Филиппу
Дорогой мой!
Большое спасибо за письмо. Мы рады, что ты долетел благополучно. Особенно радовался Мэтью, который видел по телевизору авиакатастрофу в Америке и испугался, что это мог быть твой самолет. А теперь его испугала твоя шутка насчет того, что ты живешь в доме, который в любой момент может сползти в море, так что, пожалуйста, успокой его в следующем письме.
Надеюсь, твои соседки снизу сжалятся над твоим холостяцким положением и будут стирать тебе рубашки и пришивать пуговицы. Я с трудом могу себе представить, как ты возишься в подвале со стиральной машиной. Кстати, в нашей стиральной машине появился какой-то сильный стук, и мастер сказал, что износился главный подшипник и за ремонт нужно отдать двадцать один фунт. Стоит ли чинить ее или лучше обменять на новую, пока она еще работает?
Да, тот вид из окна я помню очень хорошо — конечно, по другую сторону бухты, из нашей квартирки на чердаке в Эссефе. Где наши молодые годы… Но время ли сейчас для сантиментов, когда ты — за десять тысяч километров, а у меня еще гора грязной посуды.
Кстати, пока не забыла: я так и не смогла найти «Как написать роман», ни дома, ни в университете. Хотя как следует поискать мне не удалось, потому что твою комнату уже занял мистер Цапп. Не могу сказать, что он произвел на меня хорошее впечатление. Я спросила Боба Басби, как в университете его приняли, и он сказал, что Цапп редко появляется на людях, все больше сидит у себя в кабинете и вообще неразговорчивый и необщительный человек.
И кто бы мог подумать, что в самолете ты встретишь этого авантюриста Чарлза Буна, и что в Америке он процветает. Американцы — уж очень доверчивый народ.
Большой привет от всех нас.
Хилари.
Дезире — Моррису
Здравствуй, Моррис!
Спасибо за письмо. Кроме шуток — я получила массу удовольствия, читая о докторе О'Шее и о розетках четырех видов в твоей комнате, а также о доске объявлений. Дети тоже смеялись.
Мне кажется, что это твое первое письмо ко мне — если не считать записок, нацарапанных на гостиничной бумаге, насчет того, чтобы встретить тебя в аэропорту или переслать забытые тезисы.
В письме ты кажешься более человечным, что ли. Разумеется, я вижу, как ты из шкуры вон лезешь, чтобы показать, какой ты остроумный и неотразимый. Конечно, все это очень мило, но не думай, что я попадусь на эту удочку. Ты понял меня, Моррис? СО МНОЙ ЭТОТ НОМЕР НЕ ПРОЙДЕТ!
Я своего решения насчет развода не переменю, так что, пожалуйста, не трать на меня ленту пишущей машинки. И в связи с этим тебе не стоит ради меня воздерживаться от половых сношений с кем бы то ни было. Ты как будто на это намекаешь, но вот уж чего я меньше всего хочу, так это того, чтобы, вернувшись, ты горько сожалел о том, что за шесть месяцев никого не трахнул.
Да, кстати. Не кажется ли тебе, что этот заказанный тобой «лотус» несколько тебе не по возрасту? Я видела такую машину вчера в Эссефе — ни дать ни взять член на колесах. Что же до «корвета», я вывесила объявление в супермаркете, но пока был только один звонок, и то когда меня не было дома. Трубку взял Дарси, и Бог знает, что он там наговорил звонившему.
На этой неделе начинается зимний семестр, и — подумать только! — на кампусе опять неспокойно. В мужском туалете на четвертом этаже филфака взорвали бомбу — явно в расчете на то, что кто-то из твоих коллег взлетит в воздух без штанов, но полиция была предупреждена об этом и людей из здания эвакуировали. Хоуганы пригласили меня на свою гнусную вечеринку. Правда, я там почти ни с кем не общалась — толпа одних и тех же придурков, к которой добавился новый — Чарлз Бун из одноименного радиошоу. Да, чуть не забыла, я встретила там твоего английского заместителя, Филиппа Лоу. Я, впрочем, была уже подшофе и назвала Раммидж Сраммиджем, но он, как истый англичанин, и вида не подал, что заметил. Право, если все англичане такие, то уж не знаю, сможешь ли ты там выжить. Он даже и не…
Бывают же совпадения: как раз в середине фразы, выглянув в окно, я увидела — кого бы ты думал — мистера Лоу собственной персоной, направляющегося к нашему дому. Вернее сказать, карабкающегося по направлению к дому чуть ли не на четвереньках. Он объяснил, что по карте непонятно, что это так далеко и что дорога практически вертикальная. Оказалось, это он звонил насчет «корвета» и теперь пришел взглянуть на него. Как некстати я познакомилась с ним у Хоуганов — пришлось сказать ему о недостатках машины. И, естественно, он решил ее не брать. Мне и впрямь стало его немного жалко. Его уже явно обвели вокруг пальца и сдали ему квартиру в оползневой зоне, так что если бы он впридачу купил «корвет», то с одинаковым риском для жизни сидел бы и дома, и за рулем машины.
Без тебя, Моррис, в доме мир и спокойствие. Я повернула телевизор экраном к стене и провожу время за книгой или слушая классическую музыку — Чайковского, Римского-Корсакова и Сибелиуса, весь этот славянский романтизм, за который мне было стыдно перед тобой в начале нашего знакомства.
Близнецы чувствуют себя прекрасно. Они последнее время все прячутся по углам, и я подозреваю, что там идут сексуальные эксперименты, но что поделать. Биология в настоящий момент вызывает у них повышенный интерес. Они увлеклись садоводством, что я вообще поощряю и даже выделила им солнечный участок на нашем косогоре у дома. Они просят передать, что они тебя любят. С моей стороны сказать то же самое было бы лицемерием.
Дезире.
P.S. Нет, Мелани я не встречала. Почему бы тебе не написать ей?
Хилари — Филиппу
Дорогой мой!
Сегодня утром к нам заявился посыльный с огромной охапкой алых роз, которые, по его словам, ты послал мне через «Интерфлору». Я сказала, что тут какая-то ошибка, потому что у меня ни день рождения, ни какое другое событие, и попросила его вернуть цветы в магазин. Я даже позвонила туда, но они подтвердили, что эти цветы действительно заказал ты. Филипп, что случилось? Это на тебя не похоже. Розы в январе — это целое состояние. Они, разумеется, тепличные и сразу же завяли.
Получил ли ты письмо, где я пишу, что не нашла «Как написать роман»? Ты что-то давно не писал нам. Ты уже начал преподавать?
В супермаркете я встретила Дженет Демпси, и она мне сказала, что если в этом семестре Робину не дадут старшего преподавателя, он уйдет. Но они ведь не могут дать ему эту ставку в обход тебя? Он же еще так молод.
Жду ответа, целую.
Хилари.
P.S. Стук в стиральной машине заметно усилился.
Филипп — Хилари
Дорогая!
После твоего второго письма меня замучили угрызения совести. Меа culpa, но неделя была довольно суматошная — начало семестра! — и я подумал, что эти розы как-то дадут тебе понять, что я жив-здоров и думаю о тебе. А вместо этого они произвели обратный эффект. Признаюсь, что накануне я слегка перебрал джина, и цветы, пожалуй, явились похмельным актом искупления вины. Я был на коктейле у Люка Хоугана, заведующего кафедрой, жена которого с моей помощью заманила к себе Чарлза Буна, и перед ним все стали прыгать на задних лапках — без подобной иронии судьбы я вполне мог бы обойтись. Среди гостей была миссис Цапп, сильно поддавшая и в очень боевом настроении. Мне она сразу не понравилась, но потом, по странному стечению обстоятельств, мне пришлось изменить свое мнение о ней в ее пользу. Я пришел по объявлению о продаже подержанного «шевроле-корвета», и оказалось, что это вторая машина Цаппов. Но когда миссис Цапп узнала меня, она честно призналась, что «корвет» считается небезопасной машиной, и отговорила меня от покупки.
Цаппы живут в роскошном доме (правда, когда я туда зашел, там все было вверх дном) на вершине невероятно крутого холма. У них есть дети, близнецы, довольно нелепо названные Элизабет и Дарси [13] (Цапп — большой и, по мнению многих, единственный знаток Джейн Остен). Тут ходят слухи, что брак у них распадается — да и сама миссис Цапп мне на это намекала, так что, возможно, этим и объясняется ее несколько агрессивная манера; кстати, про самого Цаппа говорят то же самое. Вообще разводов здесь немыслимо много, и тех, кто привык к более спокойной общественной жизни, это как-то выводит из равновесия. Равно как и то, что все, включая миссис Цапп, ругаются как сапожники, даже в присутствии детей. Поначалу несколько шокирует, когда слышишь, как жены преподавателей и молоденькие девочки бросаются всякими там «говно» и «мать твою», как если бы это было «черт возьми» и «чтоб тебе пусто было». Чувствуешь себя, как новобранец в первые дни призыва.
Таким вот необстрелянным новичком я ощутил себя в первый день занятий. Все здесь совсем по-другому, и публика куда более разношерстная, чем у нас в университете. Студенты, например, читают какие-то немыслимые книги, а очевидных вещей не знают. На днях ко мне заходил один из них, по всей видимости, весьма толковый, который читает только двух авторов — Гурджиева [14] (не уверен, что правильно написал) и еще какого-то Азимова, а об Э. М. Форстере [15] и слыхом не слыхивал.
Я читаю два курса, и это означает, что у меня две группы, с каждой из которых я занимаюсь три раза в неделю по полтора часа — вернее, занимался бы, если бы не забастовка студентов из стран третьего мира. У меня есть студент по имени Вайли Смит, который твердит, что он темнокожий (хотя он не смуглее меня) и который преследовал меня буквально со дня приезда, желая записаться ко мне на курс по мастерству романной прозы. Так вот, когда я наконец согласился, как ты думаешь, что произошло на первом же занятии? Вайли Смит разразился речью и убедил студентов бойкотировать мое занятие в поддержку бастующих. Мне он любезно объяснил, что ничего против меня не имеет, но вообще, каков нахал!
Дорогой мой!
Большое спасибо за письмо. Мы рады, что ты долетел благополучно. Особенно радовался Мэтью, который видел по телевизору авиакатастрофу в Америке и испугался, что это мог быть твой самолет. А теперь его испугала твоя шутка насчет того, что ты живешь в доме, который в любой момент может сползти в море, так что, пожалуйста, успокой его в следующем письме.
Надеюсь, твои соседки снизу сжалятся над твоим холостяцким положением и будут стирать тебе рубашки и пришивать пуговицы. Я с трудом могу себе представить, как ты возишься в подвале со стиральной машиной. Кстати, в нашей стиральной машине появился какой-то сильный стук, и мастер сказал, что износился главный подшипник и за ремонт нужно отдать двадцать один фунт. Стоит ли чинить ее или лучше обменять на новую, пока она еще работает?
Да, тот вид из окна я помню очень хорошо — конечно, по другую сторону бухты, из нашей квартирки на чердаке в Эссефе. Где наши молодые годы… Но время ли сейчас для сантиментов, когда ты — за десять тысяч километров, а у меня еще гора грязной посуды.
Кстати, пока не забыла: я так и не смогла найти «Как написать роман», ни дома, ни в университете. Хотя как следует поискать мне не удалось, потому что твою комнату уже занял мистер Цапп. Не могу сказать, что он произвел на меня хорошее впечатление. Я спросила Боба Басби, как в университете его приняли, и он сказал, что Цапп редко появляется на людях, все больше сидит у себя в кабинете и вообще неразговорчивый и необщительный человек.
И кто бы мог подумать, что в самолете ты встретишь этого авантюриста Чарлза Буна, и что в Америке он процветает. Американцы — уж очень доверчивый народ.
Большой привет от всех нас.
Хилари.
Дезире — Моррису
Здравствуй, Моррис!
Спасибо за письмо. Кроме шуток — я получила массу удовольствия, читая о докторе О'Шее и о розетках четырех видов в твоей комнате, а также о доске объявлений. Дети тоже смеялись.
Мне кажется, что это твое первое письмо ко мне — если не считать записок, нацарапанных на гостиничной бумаге, насчет того, чтобы встретить тебя в аэропорту или переслать забытые тезисы.
В письме ты кажешься более человечным, что ли. Разумеется, я вижу, как ты из шкуры вон лезешь, чтобы показать, какой ты остроумный и неотразимый. Конечно, все это очень мило, но не думай, что я попадусь на эту удочку. Ты понял меня, Моррис? СО МНОЙ ЭТОТ НОМЕР НЕ ПРОЙДЕТ!
Я своего решения насчет развода не переменю, так что, пожалуйста, не трать на меня ленту пишущей машинки. И в связи с этим тебе не стоит ради меня воздерживаться от половых сношений с кем бы то ни было. Ты как будто на это намекаешь, но вот уж чего я меньше всего хочу, так это того, чтобы, вернувшись, ты горько сожалел о том, что за шесть месяцев никого не трахнул.
Да, кстати. Не кажется ли тебе, что этот заказанный тобой «лотус» несколько тебе не по возрасту? Я видела такую машину вчера в Эссефе — ни дать ни взять член на колесах. Что же до «корвета», я вывесила объявление в супермаркете, но пока был только один звонок, и то когда меня не было дома. Трубку взял Дарси, и Бог знает, что он там наговорил звонившему.
На этой неделе начинается зимний семестр, и — подумать только! — на кампусе опять неспокойно. В мужском туалете на четвертом этаже филфака взорвали бомбу — явно в расчете на то, что кто-то из твоих коллег взлетит в воздух без штанов, но полиция была предупреждена об этом и людей из здания эвакуировали. Хоуганы пригласили меня на свою гнусную вечеринку. Правда, я там почти ни с кем не общалась — толпа одних и тех же придурков, к которой добавился новый — Чарлз Бун из одноименного радиошоу. Да, чуть не забыла, я встретила там твоего английского заместителя, Филиппа Лоу. Я, впрочем, была уже подшофе и назвала Раммидж Сраммиджем, но он, как истый англичанин, и вида не подал, что заметил. Право, если все англичане такие, то уж не знаю, сможешь ли ты там выжить. Он даже и не…
Бывают же совпадения: как раз в середине фразы, выглянув в окно, я увидела — кого бы ты думал — мистера Лоу собственной персоной, направляющегося к нашему дому. Вернее сказать, карабкающегося по направлению к дому чуть ли не на четвереньках. Он объяснил, что по карте непонятно, что это так далеко и что дорога практически вертикальная. Оказалось, это он звонил насчет «корвета» и теперь пришел взглянуть на него. Как некстати я познакомилась с ним у Хоуганов — пришлось сказать ему о недостатках машины. И, естественно, он решил ее не брать. Мне и впрямь стало его немного жалко. Его уже явно обвели вокруг пальца и сдали ему квартиру в оползневой зоне, так что если бы он впридачу купил «корвет», то с одинаковым риском для жизни сидел бы и дома, и за рулем машины.
Без тебя, Моррис, в доме мир и спокойствие. Я повернула телевизор экраном к стене и провожу время за книгой или слушая классическую музыку — Чайковского, Римского-Корсакова и Сибелиуса, весь этот славянский романтизм, за который мне было стыдно перед тобой в начале нашего знакомства.
Близнецы чувствуют себя прекрасно. Они последнее время все прячутся по углам, и я подозреваю, что там идут сексуальные эксперименты, но что поделать. Биология в настоящий момент вызывает у них повышенный интерес. Они увлеклись садоводством, что я вообще поощряю и даже выделила им солнечный участок на нашем косогоре у дома. Они просят передать, что они тебя любят. С моей стороны сказать то же самое было бы лицемерием.
Дезире.
P.S. Нет, Мелани я не встречала. Почему бы тебе не написать ей?
Хилари — Филиппу
Дорогой мой!
Сегодня утром к нам заявился посыльный с огромной охапкой алых роз, которые, по его словам, ты послал мне через «Интерфлору». Я сказала, что тут какая-то ошибка, потому что у меня ни день рождения, ни какое другое событие, и попросила его вернуть цветы в магазин. Я даже позвонила туда, но они подтвердили, что эти цветы действительно заказал ты. Филипп, что случилось? Это на тебя не похоже. Розы в январе — это целое состояние. Они, разумеется, тепличные и сразу же завяли.
Получил ли ты письмо, где я пишу, что не нашла «Как написать роман»? Ты что-то давно не писал нам. Ты уже начал преподавать?
В супермаркете я встретила Дженет Демпси, и она мне сказала, что если в этом семестре Робину не дадут старшего преподавателя, он уйдет. Но они ведь не могут дать ему эту ставку в обход тебя? Он же еще так молод.
Жду ответа, целую.
Хилари.
P.S. Стук в стиральной машине заметно усилился.
Филипп — Хилари
Дорогая!
После твоего второго письма меня замучили угрызения совести. Меа culpa, но неделя была довольно суматошная — начало семестра! — и я подумал, что эти розы как-то дадут тебе понять, что я жив-здоров и думаю о тебе. А вместо этого они произвели обратный эффект. Признаюсь, что накануне я слегка перебрал джина, и цветы, пожалуй, явились похмельным актом искупления вины. Я был на коктейле у Люка Хоугана, заведующего кафедрой, жена которого с моей помощью заманила к себе Чарлза Буна, и перед ним все стали прыгать на задних лапках — без подобной иронии судьбы я вполне мог бы обойтись. Среди гостей была миссис Цапп, сильно поддавшая и в очень боевом настроении. Мне она сразу не понравилась, но потом, по странному стечению обстоятельств, мне пришлось изменить свое мнение о ней в ее пользу. Я пришел по объявлению о продаже подержанного «шевроле-корвета», и оказалось, что это вторая машина Цаппов. Но когда миссис Цапп узнала меня, она честно призналась, что «корвет» считается небезопасной машиной, и отговорила меня от покупки.
Цаппы живут в роскошном доме (правда, когда я туда зашел, там все было вверх дном) на вершине невероятно крутого холма. У них есть дети, близнецы, довольно нелепо названные Элизабет и Дарси [13] (Цапп — большой и, по мнению многих, единственный знаток Джейн Остен). Тут ходят слухи, что брак у них распадается — да и сама миссис Цапп мне на это намекала, так что, возможно, этим и объясняется ее несколько агрессивная манера; кстати, про самого Цаппа говорят то же самое. Вообще разводов здесь немыслимо много, и тех, кто привык к более спокойной общественной жизни, это как-то выводит из равновесия. Равно как и то, что все, включая миссис Цапп, ругаются как сапожники, даже в присутствии детей. Поначалу несколько шокирует, когда слышишь, как жены преподавателей и молоденькие девочки бросаются всякими там «говно» и «мать твою», как если бы это было «черт возьми» и «чтоб тебе пусто было». Чувствуешь себя, как новобранец в первые дни призыва.
Таким вот необстрелянным новичком я ощутил себя в первый день занятий. Все здесь совсем по-другому, и публика куда более разношерстная, чем у нас в университете. Студенты, например, читают какие-то немыслимые книги, а очевидных вещей не знают. На днях ко мне заходил один из них, по всей видимости, весьма толковый, который читает только двух авторов — Гурджиева [14] (не уверен, что правильно написал) и еще какого-то Азимова, а об Э. М. Форстере [15] и слыхом не слыхивал.
Я читаю два курса, и это означает, что у меня две группы, с каждой из которых я занимаюсь три раза в неделю по полтора часа — вернее, занимался бы, если бы не забастовка студентов из стран третьего мира. У меня есть студент по имени Вайли Смит, который твердит, что он темнокожий (хотя он не смуглее меня) и который преследовал меня буквально со дня приезда, желая записаться ко мне на курс по мастерству романной прозы. Так вот, когда я наконец согласился, как ты думаешь, что произошло на первом же занятии? Вайли Смит разразился речью и убедил студентов бойкотировать мое занятие в поддержку бастующих. Мне он любезно объяснил, что ничего против меня не имеет, но вообще, каков нахал!