Так вот в пещере, в которой сейчас находился Артем, тоже какой-то природный газ выходил из-под земли на поверхность. И воздух тут тоже был разреженным. Только воздействие на психику было чуть иным. Эта дрянь не погружала в лунатическое состояние, а вызывала глюки.
Понять-то все это Артем понял, но легче ему не стало. Ведь некоторые отсюда не возвращались. Не выбирались как раз из этих пещер. Вон их косточки гниют, можно поднять и полюбоваться.
А еще Артем понял, что концентрация этого неизвестной природы газа особенно велика в пещере с гладкими стенами — недаром там ему было так плохо. И туда лучше снова не заходить. Потому что можно и не выйти.
Может быть, та оптическая иллюзия, что уменьшала в глазах ширину разлома, через который они прыгали, тоже была вызвана некими испарениями подземных веществ. А может быть, и нет. Артем не забивал себе голову поисками ответа, потому что та иллюзия не угрожает сейчас его жизни, а вот пещерные иллюзии очень даже угрожают. Ведь неизвестно, сколько времени у него в запасе, пока он не надышится этим газом до полной и окончательной отключки.
Подмоги ждать глупо. Не менее глупо ждать чуда, например, что земля еще немного провернется вокруг своей оси, сдвинется относительно светила и луч солнца золотого попадет в узкое отверстие и укажет путь домой, а вдобавок и место, где закопан клад. Так бывает только в кино про бравых археологов эпохи дирижаблей.
Надо искать выход. Артем пошел, держась стены, дальше. Он обшаривал взглядом и потолок — может, где-то он нависает совсем низко и именно в этом месте обнаружится лаз наверх. Пока ничего похожего.
Артем присел и подержал руку над полом — нет ли воздушной тяги? По тому, откуда и куда дует, можно будет определить, куда идти. Нет, ничего похожего на тягу он не уловил. Л-ладно. Отчаиваться нечего — раз люди отсюда выбирались и настоятель, помнится, хвастался, что испытал Сатори, как теперь ясно, хлебнул глюков полной грудью и все же как-то вышел. И отверстия, и трещины в потолке имеются, через которые пробивается свет и просачивается воздух. Правда, они все узкие, как хрен знает что, но раз они есть, значит, найдется и трещина пошире.
Мысль вернуться к тому отверстию, через которое он попал сюда, не оставляла Артема. Но там до потолка два с половиной метра. Из чего бы соорудить подставку или лестницу? Наломать сосулек и сложить гору? Он до конца жизни будет их ломать и скла…
Перед ним стоял настоятель и улыбался.
— Нам надо поговорить,— произнес настоятель.
«Это галлюцинация, парень», — сказал себе Артем. Глюк, морок, наваждение. Отвернись. Или лучше иди вперед, иди сквозь. Артем решительно двинулся прямо на настоятеля. Тот отступил за пещерную колонну, за этот, как его… за сталагнат (вот как такая штука называется, Артем помнил наверняка) и скрылся из глаз. Артем не стал его преследовать, пошел дальше, не оборачиваясь.
Незаметно пещерных колонн прибавилось. Просто уже целый лес сталагнатов окружал его. Артем продолжал держаться одной стены, но вторую стену теперь скрывали от глаз эти чертовы наросты. А ведь с той стороны мог быть выход. Артем переборол соблазн метаться от стены к стене — так он потеряет драгоценное время. А время начинало поджимать.
Заметно потяжелела голова. Хотя слово «потяжелела» не совсем точно подходило. Черт, и слова не подобрать. Такое впечатление, что в мозгу перетекает некое тяжелое жидкое вещество. Словно там, под черепом, плавно перетекает от одной стенки к другой ртуть. Крайне дрянное ощущение, надо сказать…
— Нам надо поговорить,— из-за толстоствольного сталагката выступил улыбающийся настоятель.
— Да пошел ты, — выговорил Артем. А потом повторил прежний трюк — пошел прямо на фантом, заставив его отступить и скрыться.
«Забудь про этих призраков, — внушал себе воздушный гимнаст. — Думай, как выбраться отсюда. Отсюда люди выбирались до тебя — вот главный и опорный факт. Как они находили выход? Простые необразованные японцы. Как?»
Бли-ин, колонн становится все больше. Продираться сквозь них все тяжелее. Скоро вперед будет не пройти.
Артем отпрянул, попав под холодную капель. Он с надеждой оглядел пещерный свод, но нет, ничего радующего взгляд не увидел. Вода просачивалась сквозь одной ей ведомые и доступные трещинки. Вот стать бы водой…
Перед ним стоял Такамори.
— Ты хочешь знать, почему я не убил тебя в тот вечер?— спросил он и, не дождавшись от Артема ответа, сказал: — Приходи, и я скажу тебе. Ты сам не знаешь, какая в тебе сила. Но одной силы мало.
Такамори был как живой. «А может, это не призраки? — закопошилась в голове крамольная мысль. — Они же не прозрачные, сквозь них не видно стен».
— Брысь отсюда! — Артем посмотрел под ноги, разглядел валявшуюся кость, подобрал и швырнул ею в Такамори. Тот отпрянул и исчез за сталагнатом.
Артем же снова подобрал кость. Какая-то мысль зашевелилась в черепной коробке по поводу этой кости.
Может быть, не на вопрос «как до него выбирались?» следует искать ответ. Может быть, следует подумать о другом: а не оставили ли те, кто выбрался, какие-нибудь знаки тем, кто придет за ними? Артем непременно бы оставил. Например, выложил бы из костей стрелу, указывающую направление, или камнем прочертил бы стрелу на стене или на одной из колонн. Надо поискать…
— Мы должны поговорить,— в арку, образованную двумя сталагкатами, ступил улыбающийся настоятель.
— Ладно,— Артем сдался и заговорил с призраком. В конце концов, ему требовалось немного отдохнуть, немного посидеть, уж очень он устал от скитаний по пещерам, и голова уж очень отяжелела. Он опустился на пол.
— Что это ты такой веселый?— спросил Артем, а сам подумал: «Наверное, я схожу с ума, раз начинаю разговаривать с призраками».
— Веселый? Почему ты решил, что я весел?— спросил призрак.
— А, ладно, проехали. Ну, говори, что хотел! Нет, лучше не что хотел, а как выбраться отсюда? Ты же знаешь выход!
— Когда я проходил Сатори, здесь было все совсем по-другому.
— Как такое может быть?
— Не знаю, — пожал плечами настоятель.— И никто не знает. Просто всегда было так— каждый новый испытуемый попадал в совсем другую пещеру. Разве кто-то может знать, откуда что берется? Ребенок, впервые увидев горы или море, спрашивает, что это такое? Родители отвечают «море», «горы», «камень», и он спрашивает, а откуда оно взялось? Что им ответить?
— Ты сравниваешь меня с ребенком?— спросил Артем, поймав себя на том, что ввязывается в какой-то дурацкий и совершенно ненужный ему диспут.
— Вот скажи, брат Ямамото, ты знаешь ответ на вопрос, откуда взялось море?
— Примерно знаю. И про горы тоже, и про весь мир, включая звезды.
— А где заканчивается твое знание? Из чего произошло первовещество? Его можно назвать хаосом, а можно и богом, но тогда от кого произошел бог или хаос, кто сотворил самого бога или посеял хаос?
«Ты вдыхаешь насыщенный тлетворными парами воздух, не забывай об этом, — внушал себе сквозь окутавшую сознание пленку Артем. — Ты всего лишь отдыхаешь и беседуешь сам с собой».
Но раздвоение было уже налицо. Когда Артем говорил с призраком, он забывал, что перед ним призрак, он принимал его за живого человека, за настоящего настоятеля.
— Здорово, конечно, вот так сидеть рядком, беседовать ладком, но я пойду, — сказал Артем.
Та его часть, что мыслила еще пока здраво, призывала подняться и продолжить поиски выхода.
— Причина твоего раздражения мне понятна,— убаюкивающим тоном произнес настоятель.— Только уверяю тебя, мне сейчас хуже и тяжелее, чем тебе. Потому что ты прошел четыре из пяти испытаний, и я сейчас уже верю, что ты пройдешь последнее. Если вдруг окажется, что я не прав, бездна моего разочарования будет гораздо глубже, чем те, мимо которых вы проходили. Я ведь допустил к испытанию гайдзина, поверив, что его земной путь угоден Небу…
— Погоди, погоди, когда же я успел пройти аж целых четыре испытания!?
Отголосками сознания Артем понимал, что увязает в разговоре, как в трясине, ко не мог из него выбраться.
— Первое испытание ты прошел, согласившись пройти испытания. Ты показал свою храбрость и решимость. Второе испытание поджидало тебя на горной тропе.
Артем вдруг ярко осознал, что слова настоятеля опутывают его, как кольца удава. И эта дудочка будет играть нескончаемо, она никогда не замолкнет, под эту дудочку ему суждено остаться здесь навсегда.
— Тяжести ходьбы по узкой тропе искушали тебя повернуть назад, потому что никто тебя не принуждал продолжать путь. Но твой дух выдержал это искушение. Третье испытание ты прошел, заставив себя совершить прыжок через пропасть, даже понимая, что это расстояние под силу только мировым рекордсменам. Только сильный духом смог бы заставить себя…
Не дослушав про четвертое испытание, Артем вскочил и решительно двинулся прочь. Услышав слова «мировым рекордсменам», Артем очнулся от наваждения. Не мог настоятель употреблять такие слова. Галлюцинация. Глюк. Артем быстро скрылся за сталагмитом, и тут же смолкли слова настоятеля… Хотя какого там настоятеля! Призрака хренова…
В башке что-то путалось и вертелось, мысли сплетались сложным клубком. То он продолжал в уме беседу с настоятелем, то снова задумывался, как его предшественники на этом пути находили дорогу назад. Но все же, уже почти на автомате, Артем осматривал стены, осматривал колонны. Ничего похожего на выход и ничего похожего на знаки он не находил.
Омицу. Ему навстречу шла Омицу. Она была с мокрыми волосами, будто только что вышла из озера под водопадом.
— Вернись ко мне, — негромко сказала девушка.— У нас с тобой будет ребенок. Если ты не придешь, меня могут убить самураи Нобунага. Защити меня и твоего сына. Я думаю, у нас должен быть сын. Я чувствую это…
Артем встал как вкопанный. В голове с новой силой закружилась карусель. Он не знал, что ему отвечать и что делать. И делать ли что-то, отвечать ли что-то…
Омицу отпихнул в сторону и вышел вперед живой и невредимый клоун Червиченко. Он был в клоунском наряде.
— Всеобщее пожирание друг друга, не так ли?— криво ухмыльнулся клоун.— В этой круговерти под названием жизнь нет существ, которые не жрали бы других. Но их самих тоже жрут другие. Везде и повсюду одно и то же. Неважно, где ты обитаешь, главное— давить самому и не давать себя жрать— вот единственный закон жизни…
Артем понесся вперед, оставляя мороки за спиной. «Или они живые? Или я перенесся в иной мир?»
Это потемнело не в глазах, потемнело вокруг. Артем добрался до пещеры, куда свет едва просачивался, и теперь продвигаться вперед можно было только на ощупь. Стены и наросты Артем ощупывал тщательно — вдруг где-то все же оставлен знак. Ну неужели никто из прошедших этим путем этого не сделал?
Дышалось все труднее. Стал нападать кашель — легкие пытались очиститься от наполнившей их дряни. Видимо, эта дрянь могла… Он не смог додумать мысль.
Дрянь? Какая дрянь? О чем он только что думал? Где он?
— Мы с тобой остановим Нобунага,— сказал подошедший к Артему Хидейоши.— Иди к моей сестре и к моему учителю, жди меня там, мастер Мацудайра научит тебя владеть катаной, как когда-то научил меня. Я приду, мы пойдем и убьем Нобунага…
Остатка рассудка хватило, чтобы сообразить — в этой тьме он не может так отчетливо видеть Хидейоши — его лицо, детали костюма, мечи, заткнутые за пояс. Значит, это морок и его надо пройти насквозь, пройти как можно быстрее и только не разговаривать, только не слушать…
Он брел уже в кромешной тьме. Расхожий книжный штамп «его глаза привыкли к темноте, и он стал различать то да се» в данном случае не работал совершенно. Как было ни зги не видно, так и оставалось.
«Искать, искать, искать. Должен быть выход. Я еще могу идти, у меня еще полно сил. Я должен отсюда выйти…»
Зверь вылетел из тьмы, пробив ее, как тигры на арене пробивали в прыжке цветные бумажные круги. И прыжок зверя грациозностью тоже походил на тигриные. Это был Дракон. Белый Дракон.
Зверь сбил Артема с ног, серебристой сверкающей громадой навис над упавшим на спину человеком и наступил великанской лапой на грудь.
Грудь сдавило, и невозможно стало ни вдохнуть, ни выдохнуть. Артем начал задыхаться. Он попробовал пошевелиться, но драконья лапа бетонной плитой придавливала его к полу.
Всматриваясь в жертву, Дракон низко опустил голову. В открытой пасти между острых зубов мелькал узкий и длинный раздвоенный язык. Морщинистые веки смыкались-размыкались, открывая вертикальный змеиный зрачок.
Артем заколотил руками по полу, последним отчаянным напряжением сил попытался высвободиться из-под лапищи, но все было бесполезно.
«Дракон. Тварь. Зверь,— проносилось в голове.— Арена, дрессировка, звери… Медведи… Притвориться мертвым… Зверь отступает…»
Артем перестал двигаться, ослабил мышцы. Закрыл глаза. «Только стерпи, стерпи. Удушье, невыносимое удушье. Сдержаться. Хоть пару мгновений. Сдержись, парень. Еще чуть…»
Дракон убрал лапу с груди.
Артем взметнулся вверх. И бросился вперед прямо на тварь, жадно заглатывая ртом воздух.
В голове шорохом перепончатых крыльев пронеслась фраза из одного японского кинофильма: «По-настоящему свободен только дух в небесах, где летают драконы».
Иллюзия разлетелась вдрызг и вдребезги серебристыми брызгами. «Это была тоже галлюцинация», — к Артему вновь вернулась способность рассуждать здраво. Но надолго ли он освободил свое сознание от проклятого газа… или чего-то другого, что превращает тебя в сумасшедшего, вызывает удушье, заставляет не просто верить в иллюзии, а чувствовать их…
Артем с разбегу ударился о стену и сполз по ней. Сознание он не потерял. Но кажется, разбил себе нос, что, впрочем, сейчас было неважно. Сейчас важно подняться…
Поднимаясь, Артем провел рукой по шершавой стене.
Стоп! Что это? Не может быть…
Могло. Было. Есть! Артем щупал и щупал, не веря своим пальцам. Но если это не наваждение, то на стене была прочерчена стрела. Да! На стене стрела. Значит, он движется в правильную сторону. Неважно, сколько еще идти, ощупывая тьму перед собой, спотыкаясь, падая, ударяясь. Он дойдет. Теперь он дойдет, пусть все глюки мира навалятся на него скопом.
А это… впереди… Он отказывался верить глазам, но впереди показалось пятнышко света. Свет не пробивался сверху, он пробивался снизу. Кораблем на маяк Артем пошел на этот свет. Он не замечал препятствий — хотя уже можно было кое-что разглядеть — он просто продирался сквозь эти препятствия…
Теперь Артем не просто шел — найденным на полу камнем он чертил на стенах и колоннах стрелы для тех, кто придет сюда потом.
Выход оказался заваленным снаружи камнями. Артем принялся расшвыривать камни. Если бы среди камней оказались неподъемные валуны, он сдвинул бы и их — так ему казалось в тот момент.
Он вырвался из пещер. Над головой простерлось ночное звездное небо. И воздух! Пусть он хоть трижды тридцать раз будет разреженным, этот воздух, но в нем нет — нет! — дурмана. Артем просто физически ощущал, как с каждым жадным глотком горный воздух выдувает из легких забившую их мерзостную пещерную дрянь.
На подкашивающихся ногах Артем отошел подальше от входа в пещеру. Увидев что-то похожее на нишу, он забился в нее. Закрыл глаза. Он заслужил право на короткий сон. Он заслужил право какое-то время ничего не видеть и ни о чем не думать…
Глава пятнадцатая
Он вернулся в монастырь ранним утром. Он двинулся в обратный путь, когда небо на востоке только стало светлеть. Рассвет застал его на той самой деревянной видовой площадке, с которой он смотрел закат над страной Ямато. Теперь он — так распорядился случай — смотрел отсюда же на рассвет.
Во рту еще держался гадкий кисловатый привкус — память о пещере, пропитанной непонятной природы испарениями, чей химический состав совершенно не тянуло выяснять. Да и сделать это было невозможно. И хотя Артем прополоскал рот, подставив его под капель, до конца привкус извести не удалось.
Здесь, на этой площадке с видом на рассвет Артем отчетливо ощутил, как что-то вызревает в нем — сильно и напористо. Артем не мог еще свести свои мысли и ощущения в последней точке. Когда сведет, все станет понятно и предельно ясно до самого конца. Но Артем чувствовал, что этот последний штрих обязательно будет нанесен. Так или иначе…
…Ручей, протекающий по дну воронки, все так же крутил молитвенный барабан. Неустанное вращение колеса, на лопастях которого были вырезаны молитвы, безостановочно обращало внимание Неба к Земле.
Найти вход в пещеры, ведущие от воронки к храму, никакого труда не составляло, а вот в самих пещерах Артем немного поплутал. Однако все ж таки это был не лабиринт, и наконец он вышел куда надо — к задернутому пологом проему. Откинув полог, попал в храмовый коридор.
Коридор был пуст, фонари в нем не горели, и стояла полнейшая тишина. Артема несколько удивила именно тишина, потому что монахи всегда поднимались с рассветом и многие из них сразу же направлялись в храм.
Артем прошел коридор до конца, свернул за угол, подошел к проему в храмовый зал, заглянул…
Потом он вступил в зал, чувствуя, что двигается на деревянных ногах. Хотя он все еще продолжал надеяться, что вблизи все окажется не тем, чем представлялось издали. Но надежды не сбылись.
Похожий на Такеши Китано настоятель лежал на помосте перед бронзовым Буддой с перерезанным горлом. А на ступенях помоста лежал Поводырь. Его разрубленный надвое посох валялся рядом. Поводырь был убит точным ударом в сердце.
— Что же здесь произошло… — прошептал Артем.
«Нобунага? Свои же расправились за то, что дали приют гайдзину? Монахи в красном, которых привел Нобунага?» Гадать было бесполезно. Ответ можно было найти лишь за пределами храма.
Артем вышел на улицу. Никаких надежд на хорошее он не питал. Но все оказалось даже намного хуже, чем он мог предположить.
Артем обессиленно опустился на храмовые ступени.
Сильно воняло горелым деревом, к этому запаху примешивался другой, намного хуже — сладковатый запашок паленой человеческой плоти. Чернели обугленные остовы сгоревших хижин, в которых обитали монахи, поднимались тонкие дымки над сгоревшими трапезной и кухней. В той стороне, где находился домик настоятеля, тоже можно было различить змеящиеся вверх струйки дыма.
Повсюду лежали убитые монахи. Причем как монахи в желтых одеждах, так и монахи в красных — те, кого привел Нобунага. А вот воинов Нобунага нигде не было видно — ни живых, ни мертвых…
Артем не успел ни испугаться, ни удивиться.
Человек одновременно быстро и плавно отделился от дерева, растущего неподалеку от храма, вышел из-под навеса ветвей и поднял голову. Артем сразу узнал его. Это был Тибетец.
Опустив голову, монах направился к храму. Он держал руки на виду — сцепленными в замок на животе. Вряд ли при нем есть оружие. Зачем оружие человеку, который знает все точки человеческого тела? Ему достаточно всего лишь несильно ткнуть в нужную точку.
Но Артем не испытывал ни страха, ни волнения. Если предстоит биться насмерть — значит, так тому и быть.
Тибетец остановился перед первой ступенью храмового крыльца, подниматься не стал. Он поднял голову. В его глазах стояла страшная тоска и боль.
— Когда я вернулся, здесь все уже было кончено, — первым заговорил Тибетец.
— Кто это сделал? — спросил Артем.
— Нобунага, — ответил монах. — Когда я вернулся, он уже покинул монастырь. Он обыскал обитель, не нашел тебя и ушел.
— Странно, что он не оставил своих людей. Он ведь мог предположить, что меня могли спрятать где-нибудь в горах и рано или поздно я покину укрытие.
— Так и было. Он оставил двух самураев. Они лежат возле Ступы. Можешь сходить и посмотреть на них.
— Ты их убил?
— Сперва они попытались убить меня. А до этого они убили брата Ёсико, который вернулся прежде меня.
Артем невесело усмехнулся:
— А теперь ты попытаешься убить меня как главного виновника?
— Нет, — просто сказал Тибетец. — Я уже попытался убить тебя, но у меня не получилось. Раз ты остался после этого в живых и раз ты вернулся с Тропы, значит, твоя жизнь нужна Небу. И я не вправе ее отнимать.
— А-а, — понимающе протянул Артем. — Выходит, я не ошибся, и это ты пустил по желобу камушки. И наверное, именно ты являлся мне на площадке, запугивал, чтоб я ушел из монастыря до ночи, а то ночь, дескать, не переживу.
— Ты бы ее не пережил, — бесстрастным тоном произнес Тибетец. — Не проснулся. Иглами можно не только лечить. Можно заставить заснуть навечно.
— Не, ну ты хорош! — Артем мотнул головой. — А как же быть с главной заповедью буддизма — не тронь живые существа! Зачем же ты вылечил меня? Тебе так просто было от меня избавиться…
— Лечить — это мой долг, — пожал плечами монах. — К тому же… когда я лечил тебя, я еще не чувствовал…
— Чего?
— Я тоже прошел по Тропе и испытал Сатори. С тех пор мне дано предчувствовать будущее. Не видеть его, а предчувствовать. Как собака издали по запаху узнает, что ее ждет впереди. Пока тебя не было в монастыре, будущее ощущалось… как бы тебе объяснить… Оно было похоже на спокойное море. Ты появился, и горизонт стал набухать черным, как бывает на море перед ураганом.
— А теперь как ты чувствуешь будущее? — спросил Артем.
— Туман. Он застилает передо мной будущее.
— Минуту. А почему я вижу среди убитых монахов в красной одежде? Это же монахи с горы… как ее…
— С горы Тосёгу, — подсказал Тибетец. — Я тоже сперва удивился. Но потом я понял замысел Нобунага. Он привел с собой монахов с горы Тосёгу, пообещав им в будущем наши земли. Он убил их вместе с моими братьями. Увидев ту картину, что ты видишь сейчас, люди решили бы так — давняя вражда братьев двух монастырей вылилась в страшное кровопролитие…
— Тогда появляется Нобунага и обвиняет в кровопролитии монастырь, что стоит на какой-то там горе Тосёгу, — задумчиво продолжил Артем. — Этот монастырь, на чьи земли зарился Нобунага, уничтожен, и его земли теперь легко прибрать. А кроме того, и монастырь с горы Тосёгу теперь в случае чего легко прижать к ногтю.
— «Прижать к ногтю» — незнакомое мне, но очень точное выражение, — сказал Тибетец. — Поджидая тебя, я пришел к мысли, что рано или поздно подобная беда все равно бы случилось. Поэтому в случившемся мало твоей вины, брат Ямамото. Ты лишь ускорил осуществление того, что Нобунага давно готовил.
— А ты не боишься, что я захочу тебя убить? — Артем поднялся со ступеней. — Мне есть за что тебя убить. Ты покушался на мою жизнь. Или ты решил, что я тебя прощаю?
— Ты изменился за ночь в горах, — сказал Тибетец, изучающе вглядываясь в лицо Артема. — В тебе появилась злость.
— Именно так, Тибетец. Ты прав. Злость. Вот чего мне не хватало всю мою жизнь — злости. — Артем принялся спускаться по ступеням. — Наверное, это главное, что пришло в эту ночь. Плохо, когда злость захлестывает с головой, плохо, когда ее мало. Это как с приготовлением пищи. Чтобы блюдо получилось, все должно быть положено в определенных долях. Не больше — иначе блюдо станет несъедобным, не меньше — иначе будет пресным и невкусным, а ровно столько, сколько надо. Вот ровно столько, сколько надо, я получил злости. Через Сатори или через все мои японские кувыркания — это уже неважно. Думаю, не в Сатори одном дело. Опять же повторяю — неважно. Важно, что теперь я зол так, как надо, и знаю, что мне теперь делать. Твердо и безусловно знаю.
— Ты увидел свой Путь?
— Можно и так сказать. — Артем уже спустился вниз и стоял рядом с Тибетцем. — Что ты собираешься делать?
— Я должен позаботиться о братьях.
— А потом?
Тибетец промолчал.
— А я ухожу отсюда прямо сейчас, — сказал Артем. — Здесь осталась еда?
— Надо посмотреть в продуктовых ямах.
— Тогда мы сейчас сходим и посмотрим. А потом я возьму запас еды на три дня и уйду отсюда.
Тибетец поклонился, повернулся к Артему спиной и направился в сторону кухни, где, наверное, и находились те самые продуктовые ямы. Артем оглянулся на храм — вряд ли он когда-нибудь сюда вернется, незачем, — и пошел следом.
Нет, не к морю, до которого как раз и было три дня пути, собирался Артем. Его путь лежал совсем в другую сторону.
Такой предельной простоты и ясности жизненного пути у него раньше никогда не было. После того как он вышел за двери храма и увидел уничтоженный монастырь, увидел убитых монахов — все то, что вызревало в нем, сошлось наконец в одной точке. А разговор с Тибетцем расставил все окончательно по своим местам. Истина открылась перед Артемом, как ворота.
Он понял: все в этой жизни предельно просто. Настолько просто, что в его прежней жизни людям приходилось забалтывать все на свете, чтобы простота не вылезла наружу…
Словом, Артем теперь ясно представлял свой путь.
Ему надо спасти свою женщину и, возможно, спасти своего ребенка. И совершенно неважно, любит ли он эту женщину или не любит. Так уж получилось, что она стала его женщиной, ей угрожает опасность, значит, он должен ее спасти.
У него появился враг, от которого он раньше убегал, от которого хотел оказаться подальше. Теперь он понимал: надо быть счастливым, что у тебя есть сильный враг, не каждому это дано.
И еще одно он понял — нет непобедимых врагов. И стоило только Артему подумать о Нобунага не как об неостановимой инфернальной силе, неотступно и неумолимо следующей по пятам, а как о человеке и сопернике, все сразу стало выглядеть по-другому. Артем не только осознал, что можно победить Нобунага, но и понял, как это можно сделать.
Опять же не стоит ничего выдумывать, когда все уже давно выдумано. Надо просто обратиться к извечным истинам. Например, можно вспомнить, что враг моего врага — мой друг. А из этого следует, что у Артема обязательно найдутся союзники. Собственно, они уже нашлись — яма-буси. И не такие уж, как выяснилось, слабые союзники. Особенно если умело распорядиться их возможностями.
А касаемо того, что он для японцев презренный гайдзин и не будет ему в Ямато любви и уважения, а будет лишь презрение и ненависть… Всегда можно заставить считаться с собой. Артем теперь знал и это — как заставить считаться. Ночь в пещерах предъявила ему это знание самым наилучшим и наинагляднейшим образом…
Артем не мог пока сказать, имея в виду Хидейоши, что у него появился здесь друг. Но по крайней мере появился человек, который не желает ему зла и может стать другом, а это уже немало. Правда, они с Хидейоши вроде бы неумолимо должны оказаться по разные стороны баррикады, потому что Хидейоши ненавидит яма-буси, которых Артем собирался сделать союзниками, а яма-буси ненавидят всех самураев до единого. Но эти противоречия могут стать неразрешимыми для японца, скованного предрассудками и кастовыми условностями. Артем же ничем не скован. И в этом его главная сила. И он намерен этой силой воспользоваться в самом что ни на есть ближайшем будущем…
Понять-то все это Артем понял, но легче ему не стало. Ведь некоторые отсюда не возвращались. Не выбирались как раз из этих пещер. Вон их косточки гниют, можно поднять и полюбоваться.
А еще Артем понял, что концентрация этого неизвестной природы газа особенно велика в пещере с гладкими стенами — недаром там ему было так плохо. И туда лучше снова не заходить. Потому что можно и не выйти.
Может быть, та оптическая иллюзия, что уменьшала в глазах ширину разлома, через который они прыгали, тоже была вызвана некими испарениями подземных веществ. А может быть, и нет. Артем не забивал себе голову поисками ответа, потому что та иллюзия не угрожает сейчас его жизни, а вот пещерные иллюзии очень даже угрожают. Ведь неизвестно, сколько времени у него в запасе, пока он не надышится этим газом до полной и окончательной отключки.
Подмоги ждать глупо. Не менее глупо ждать чуда, например, что земля еще немного провернется вокруг своей оси, сдвинется относительно светила и луч солнца золотого попадет в узкое отверстие и укажет путь домой, а вдобавок и место, где закопан клад. Так бывает только в кино про бравых археологов эпохи дирижаблей.
Надо искать выход. Артем пошел, держась стены, дальше. Он обшаривал взглядом и потолок — может, где-то он нависает совсем низко и именно в этом месте обнаружится лаз наверх. Пока ничего похожего.
Артем присел и подержал руку над полом — нет ли воздушной тяги? По тому, откуда и куда дует, можно будет определить, куда идти. Нет, ничего похожего на тягу он не уловил. Л-ладно. Отчаиваться нечего — раз люди отсюда выбирались и настоятель, помнится, хвастался, что испытал Сатори, как теперь ясно, хлебнул глюков полной грудью и все же как-то вышел. И отверстия, и трещины в потолке имеются, через которые пробивается свет и просачивается воздух. Правда, они все узкие, как хрен знает что, но раз они есть, значит, найдется и трещина пошире.
Мысль вернуться к тому отверстию, через которое он попал сюда, не оставляла Артема. Но там до потолка два с половиной метра. Из чего бы соорудить подставку или лестницу? Наломать сосулек и сложить гору? Он до конца жизни будет их ломать и скла…
Перед ним стоял настоятель и улыбался.
— Нам надо поговорить,— произнес настоятель.
«Это галлюцинация, парень», — сказал себе Артем. Глюк, морок, наваждение. Отвернись. Или лучше иди вперед, иди сквозь. Артем решительно двинулся прямо на настоятеля. Тот отступил за пещерную колонну, за этот, как его… за сталагнат (вот как такая штука называется, Артем помнил наверняка) и скрылся из глаз. Артем не стал его преследовать, пошел дальше, не оборачиваясь.
Незаметно пещерных колонн прибавилось. Просто уже целый лес сталагнатов окружал его. Артем продолжал держаться одной стены, но вторую стену теперь скрывали от глаз эти чертовы наросты. А ведь с той стороны мог быть выход. Артем переборол соблазн метаться от стены к стене — так он потеряет драгоценное время. А время начинало поджимать.
Заметно потяжелела голова. Хотя слово «потяжелела» не совсем точно подходило. Черт, и слова не подобрать. Такое впечатление, что в мозгу перетекает некое тяжелое жидкое вещество. Словно там, под черепом, плавно перетекает от одной стенки к другой ртуть. Крайне дрянное ощущение, надо сказать…
— Нам надо поговорить,— из-за толстоствольного сталагката выступил улыбающийся настоятель.
— Да пошел ты, — выговорил Артем. А потом повторил прежний трюк — пошел прямо на фантом, заставив его отступить и скрыться.
«Забудь про этих призраков, — внушал себе воздушный гимнаст. — Думай, как выбраться отсюда. Отсюда люди выбирались до тебя — вот главный и опорный факт. Как они находили выход? Простые необразованные японцы. Как?»
Бли-ин, колонн становится все больше. Продираться сквозь них все тяжелее. Скоро вперед будет не пройти.
Артем отпрянул, попав под холодную капель. Он с надеждой оглядел пещерный свод, но нет, ничего радующего взгляд не увидел. Вода просачивалась сквозь одной ей ведомые и доступные трещинки. Вот стать бы водой…
Перед ним стоял Такамори.
— Ты хочешь знать, почему я не убил тебя в тот вечер?— спросил он и, не дождавшись от Артема ответа, сказал: — Приходи, и я скажу тебе. Ты сам не знаешь, какая в тебе сила. Но одной силы мало.
Такамори был как живой. «А может, это не призраки? — закопошилась в голове крамольная мысль. — Они же не прозрачные, сквозь них не видно стен».
— Брысь отсюда! — Артем посмотрел под ноги, разглядел валявшуюся кость, подобрал и швырнул ею в Такамори. Тот отпрянул и исчез за сталагнатом.
Артем же снова подобрал кость. Какая-то мысль зашевелилась в черепной коробке по поводу этой кости.
Может быть, не на вопрос «как до него выбирались?» следует искать ответ. Может быть, следует подумать о другом: а не оставили ли те, кто выбрался, какие-нибудь знаки тем, кто придет за ними? Артем непременно бы оставил. Например, выложил бы из костей стрелу, указывающую направление, или камнем прочертил бы стрелу на стене или на одной из колонн. Надо поискать…
— Мы должны поговорить,— в арку, образованную двумя сталагкатами, ступил улыбающийся настоятель.
— Ладно,— Артем сдался и заговорил с призраком. В конце концов, ему требовалось немного отдохнуть, немного посидеть, уж очень он устал от скитаний по пещерам, и голова уж очень отяжелела. Он опустился на пол.
— Что это ты такой веселый?— спросил Артем, а сам подумал: «Наверное, я схожу с ума, раз начинаю разговаривать с призраками».
— Веселый? Почему ты решил, что я весел?— спросил призрак.
— А, ладно, проехали. Ну, говори, что хотел! Нет, лучше не что хотел, а как выбраться отсюда? Ты же знаешь выход!
— Когда я проходил Сатори, здесь было все совсем по-другому.
— Как такое может быть?
— Не знаю, — пожал плечами настоятель.— И никто не знает. Просто всегда было так— каждый новый испытуемый попадал в совсем другую пещеру. Разве кто-то может знать, откуда что берется? Ребенок, впервые увидев горы или море, спрашивает, что это такое? Родители отвечают «море», «горы», «камень», и он спрашивает, а откуда оно взялось? Что им ответить?
— Ты сравниваешь меня с ребенком?— спросил Артем, поймав себя на том, что ввязывается в какой-то дурацкий и совершенно ненужный ему диспут.
— Вот скажи, брат Ямамото, ты знаешь ответ на вопрос, откуда взялось море?
— Примерно знаю. И про горы тоже, и про весь мир, включая звезды.
— А где заканчивается твое знание? Из чего произошло первовещество? Его можно назвать хаосом, а можно и богом, но тогда от кого произошел бог или хаос, кто сотворил самого бога или посеял хаос?
«Ты вдыхаешь насыщенный тлетворными парами воздух, не забывай об этом, — внушал себе сквозь окутавшую сознание пленку Артем. — Ты всего лишь отдыхаешь и беседуешь сам с собой».
Но раздвоение было уже налицо. Когда Артем говорил с призраком, он забывал, что перед ним призрак, он принимал его за живого человека, за настоящего настоятеля.
— Здорово, конечно, вот так сидеть рядком, беседовать ладком, но я пойду, — сказал Артем.
Та его часть, что мыслила еще пока здраво, призывала подняться и продолжить поиски выхода.
— Причина твоего раздражения мне понятна,— убаюкивающим тоном произнес настоятель.— Только уверяю тебя, мне сейчас хуже и тяжелее, чем тебе. Потому что ты прошел четыре из пяти испытаний, и я сейчас уже верю, что ты пройдешь последнее. Если вдруг окажется, что я не прав, бездна моего разочарования будет гораздо глубже, чем те, мимо которых вы проходили. Я ведь допустил к испытанию гайдзина, поверив, что его земной путь угоден Небу…
— Погоди, погоди, когда же я успел пройти аж целых четыре испытания!?
Отголосками сознания Артем понимал, что увязает в разговоре, как в трясине, ко не мог из него выбраться.
— Первое испытание ты прошел, согласившись пройти испытания. Ты показал свою храбрость и решимость. Второе испытание поджидало тебя на горной тропе.
Артем вдруг ярко осознал, что слова настоятеля опутывают его, как кольца удава. И эта дудочка будет играть нескончаемо, она никогда не замолкнет, под эту дудочку ему суждено остаться здесь навсегда.
— Тяжести ходьбы по узкой тропе искушали тебя повернуть назад, потому что никто тебя не принуждал продолжать путь. Но твой дух выдержал это искушение. Третье испытание ты прошел, заставив себя совершить прыжок через пропасть, даже понимая, что это расстояние под силу только мировым рекордсменам. Только сильный духом смог бы заставить себя…
Не дослушав про четвертое испытание, Артем вскочил и решительно двинулся прочь. Услышав слова «мировым рекордсменам», Артем очнулся от наваждения. Не мог настоятель употреблять такие слова. Галлюцинация. Глюк. Артем быстро скрылся за сталагмитом, и тут же смолкли слова настоятеля… Хотя какого там настоятеля! Призрака хренова…
В башке что-то путалось и вертелось, мысли сплетались сложным клубком. То он продолжал в уме беседу с настоятелем, то снова задумывался, как его предшественники на этом пути находили дорогу назад. Но все же, уже почти на автомате, Артем осматривал стены, осматривал колонны. Ничего похожего на выход и ничего похожего на знаки он не находил.
Омицу. Ему навстречу шла Омицу. Она была с мокрыми волосами, будто только что вышла из озера под водопадом.
— Вернись ко мне, — негромко сказала девушка.— У нас с тобой будет ребенок. Если ты не придешь, меня могут убить самураи Нобунага. Защити меня и твоего сына. Я думаю, у нас должен быть сын. Я чувствую это…
Артем встал как вкопанный. В голове с новой силой закружилась карусель. Он не знал, что ему отвечать и что делать. И делать ли что-то, отвечать ли что-то…
Омицу отпихнул в сторону и вышел вперед живой и невредимый клоун Червиченко. Он был в клоунском наряде.
— Всеобщее пожирание друг друга, не так ли?— криво ухмыльнулся клоун.— В этой круговерти под названием жизнь нет существ, которые не жрали бы других. Но их самих тоже жрут другие. Везде и повсюду одно и то же. Неважно, где ты обитаешь, главное— давить самому и не давать себя жрать— вот единственный закон жизни…
Артем понесся вперед, оставляя мороки за спиной. «Или они живые? Или я перенесся в иной мир?»
Это потемнело не в глазах, потемнело вокруг. Артем добрался до пещеры, куда свет едва просачивался, и теперь продвигаться вперед можно было только на ощупь. Стены и наросты Артем ощупывал тщательно — вдруг где-то все же оставлен знак. Ну неужели никто из прошедших этим путем этого не сделал?
Дышалось все труднее. Стал нападать кашель — легкие пытались очиститься от наполнившей их дряни. Видимо, эта дрянь могла… Он не смог додумать мысль.
Дрянь? Какая дрянь? О чем он только что думал? Где он?
— Мы с тобой остановим Нобунага,— сказал подошедший к Артему Хидейоши.— Иди к моей сестре и к моему учителю, жди меня там, мастер Мацудайра научит тебя владеть катаной, как когда-то научил меня. Я приду, мы пойдем и убьем Нобунага…
Остатка рассудка хватило, чтобы сообразить — в этой тьме он не может так отчетливо видеть Хидейоши — его лицо, детали костюма, мечи, заткнутые за пояс. Значит, это морок и его надо пройти насквозь, пройти как можно быстрее и только не разговаривать, только не слушать…
Он брел уже в кромешной тьме. Расхожий книжный штамп «его глаза привыкли к темноте, и он стал различать то да се» в данном случае не работал совершенно. Как было ни зги не видно, так и оставалось.
«Искать, искать, искать. Должен быть выход. Я еще могу идти, у меня еще полно сил. Я должен отсюда выйти…»
Зверь вылетел из тьмы, пробив ее, как тигры на арене пробивали в прыжке цветные бумажные круги. И прыжок зверя грациозностью тоже походил на тигриные. Это был Дракон. Белый Дракон.
Зверь сбил Артема с ног, серебристой сверкающей громадой навис над упавшим на спину человеком и наступил великанской лапой на грудь.
Грудь сдавило, и невозможно стало ни вдохнуть, ни выдохнуть. Артем начал задыхаться. Он попробовал пошевелиться, но драконья лапа бетонной плитой придавливала его к полу.
Всматриваясь в жертву, Дракон низко опустил голову. В открытой пасти между острых зубов мелькал узкий и длинный раздвоенный язык. Морщинистые веки смыкались-размыкались, открывая вертикальный змеиный зрачок.
Артем заколотил руками по полу, последним отчаянным напряжением сил попытался высвободиться из-под лапищи, но все было бесполезно.
«Дракон. Тварь. Зверь,— проносилось в голове.— Арена, дрессировка, звери… Медведи… Притвориться мертвым… Зверь отступает…»
Артем перестал двигаться, ослабил мышцы. Закрыл глаза. «Только стерпи, стерпи. Удушье, невыносимое удушье. Сдержаться. Хоть пару мгновений. Сдержись, парень. Еще чуть…»
Дракон убрал лапу с груди.
Артем взметнулся вверх. И бросился вперед прямо на тварь, жадно заглатывая ртом воздух.
В голове шорохом перепончатых крыльев пронеслась фраза из одного японского кинофильма: «По-настоящему свободен только дух в небесах, где летают драконы».
Иллюзия разлетелась вдрызг и вдребезги серебристыми брызгами. «Это была тоже галлюцинация», — к Артему вновь вернулась способность рассуждать здраво. Но надолго ли он освободил свое сознание от проклятого газа… или чего-то другого, что превращает тебя в сумасшедшего, вызывает удушье, заставляет не просто верить в иллюзии, а чувствовать их…
Артем с разбегу ударился о стену и сполз по ней. Сознание он не потерял. Но кажется, разбил себе нос, что, впрочем, сейчас было неважно. Сейчас важно подняться…
Поднимаясь, Артем провел рукой по шершавой стене.
Стоп! Что это? Не может быть…
Могло. Было. Есть! Артем щупал и щупал, не веря своим пальцам. Но если это не наваждение, то на стене была прочерчена стрела. Да! На стене стрела. Значит, он движется в правильную сторону. Неважно, сколько еще идти, ощупывая тьму перед собой, спотыкаясь, падая, ударяясь. Он дойдет. Теперь он дойдет, пусть все глюки мира навалятся на него скопом.
А это… впереди… Он отказывался верить глазам, но впереди показалось пятнышко света. Свет не пробивался сверху, он пробивался снизу. Кораблем на маяк Артем пошел на этот свет. Он не замечал препятствий — хотя уже можно было кое-что разглядеть — он просто продирался сквозь эти препятствия…
Теперь Артем не просто шел — найденным на полу камнем он чертил на стенах и колоннах стрелы для тех, кто придет сюда потом.
Выход оказался заваленным снаружи камнями. Артем принялся расшвыривать камни. Если бы среди камней оказались неподъемные валуны, он сдвинул бы и их — так ему казалось в тот момент.
Он вырвался из пещер. Над головой простерлось ночное звездное небо. И воздух! Пусть он хоть трижды тридцать раз будет разреженным, этот воздух, но в нем нет — нет! — дурмана. Артем просто физически ощущал, как с каждым жадным глотком горный воздух выдувает из легких забившую их мерзостную пещерную дрянь.
На подкашивающихся ногах Артем отошел подальше от входа в пещеру. Увидев что-то похожее на нишу, он забился в нее. Закрыл глаза. Он заслужил право на короткий сон. Он заслужил право какое-то время ничего не видеть и ни о чем не думать…
Глава пятнадцатая
ВСЕ ПРОЙДЕТ, КАК С БЕЛЫХ САКУР ДЫМ
Поступай согласно законам природы, щадя при этом законы общественные.
Главная заповель синтоизма
Он вернулся в монастырь ранним утром. Он двинулся в обратный путь, когда небо на востоке только стало светлеть. Рассвет застал его на той самой деревянной видовой площадке, с которой он смотрел закат над страной Ямато. Теперь он — так распорядился случай — смотрел отсюда же на рассвет.
Во рту еще держался гадкий кисловатый привкус — память о пещере, пропитанной непонятной природы испарениями, чей химический состав совершенно не тянуло выяснять. Да и сделать это было невозможно. И хотя Артем прополоскал рот, подставив его под капель, до конца привкус извести не удалось.
Здесь, на этой площадке с видом на рассвет Артем отчетливо ощутил, как что-то вызревает в нем — сильно и напористо. Артем не мог еще свести свои мысли и ощущения в последней точке. Когда сведет, все станет понятно и предельно ясно до самого конца. Но Артем чувствовал, что этот последний штрих обязательно будет нанесен. Так или иначе…
…Ручей, протекающий по дну воронки, все так же крутил молитвенный барабан. Неустанное вращение колеса, на лопастях которого были вырезаны молитвы, безостановочно обращало внимание Неба к Земле.
Найти вход в пещеры, ведущие от воронки к храму, никакого труда не составляло, а вот в самих пещерах Артем немного поплутал. Однако все ж таки это был не лабиринт, и наконец он вышел куда надо — к задернутому пологом проему. Откинув полог, попал в храмовый коридор.
Коридор был пуст, фонари в нем не горели, и стояла полнейшая тишина. Артема несколько удивила именно тишина, потому что монахи всегда поднимались с рассветом и многие из них сразу же направлялись в храм.
Артем прошел коридор до конца, свернул за угол, подошел к проему в храмовый зал, заглянул…
Потом он вступил в зал, чувствуя, что двигается на деревянных ногах. Хотя он все еще продолжал надеяться, что вблизи все окажется не тем, чем представлялось издали. Но надежды не сбылись.
Похожий на Такеши Китано настоятель лежал на помосте перед бронзовым Буддой с перерезанным горлом. А на ступенях помоста лежал Поводырь. Его разрубленный надвое посох валялся рядом. Поводырь был убит точным ударом в сердце.
— Что же здесь произошло… — прошептал Артем.
«Нобунага? Свои же расправились за то, что дали приют гайдзину? Монахи в красном, которых привел Нобунага?» Гадать было бесполезно. Ответ можно было найти лишь за пределами храма.
Артем вышел на улицу. Никаких надежд на хорошее он не питал. Но все оказалось даже намного хуже, чем он мог предположить.
Артем обессиленно опустился на храмовые ступени.
Сильно воняло горелым деревом, к этому запаху примешивался другой, намного хуже — сладковатый запашок паленой человеческой плоти. Чернели обугленные остовы сгоревших хижин, в которых обитали монахи, поднимались тонкие дымки над сгоревшими трапезной и кухней. В той стороне, где находился домик настоятеля, тоже можно было различить змеящиеся вверх струйки дыма.
Повсюду лежали убитые монахи. Причем как монахи в желтых одеждах, так и монахи в красных — те, кого привел Нобунага. А вот воинов Нобунага нигде не было видно — ни живых, ни мертвых…
Артем не успел ни испугаться, ни удивиться.
Человек одновременно быстро и плавно отделился от дерева, растущего неподалеку от храма, вышел из-под навеса ветвей и поднял голову. Артем сразу узнал его. Это был Тибетец.
Опустив голову, монах направился к храму. Он держал руки на виду — сцепленными в замок на животе. Вряд ли при нем есть оружие. Зачем оружие человеку, который знает все точки человеческого тела? Ему достаточно всего лишь несильно ткнуть в нужную точку.
Но Артем не испытывал ни страха, ни волнения. Если предстоит биться насмерть — значит, так тому и быть.
Тибетец остановился перед первой ступенью храмового крыльца, подниматься не стал. Он поднял голову. В его глазах стояла страшная тоска и боль.
— Когда я вернулся, здесь все уже было кончено, — первым заговорил Тибетец.
— Кто это сделал? — спросил Артем.
— Нобунага, — ответил монах. — Когда я вернулся, он уже покинул монастырь. Он обыскал обитель, не нашел тебя и ушел.
— Странно, что он не оставил своих людей. Он ведь мог предположить, что меня могли спрятать где-нибудь в горах и рано или поздно я покину укрытие.
— Так и было. Он оставил двух самураев. Они лежат возле Ступы. Можешь сходить и посмотреть на них.
— Ты их убил?
— Сперва они попытались убить меня. А до этого они убили брата Ёсико, который вернулся прежде меня.
Артем невесело усмехнулся:
— А теперь ты попытаешься убить меня как главного виновника?
— Нет, — просто сказал Тибетец. — Я уже попытался убить тебя, но у меня не получилось. Раз ты остался после этого в живых и раз ты вернулся с Тропы, значит, твоя жизнь нужна Небу. И я не вправе ее отнимать.
— А-а, — понимающе протянул Артем. — Выходит, я не ошибся, и это ты пустил по желобу камушки. И наверное, именно ты являлся мне на площадке, запугивал, чтоб я ушел из монастыря до ночи, а то ночь, дескать, не переживу.
— Ты бы ее не пережил, — бесстрастным тоном произнес Тибетец. — Не проснулся. Иглами можно не только лечить. Можно заставить заснуть навечно.
— Не, ну ты хорош! — Артем мотнул головой. — А как же быть с главной заповедью буддизма — не тронь живые существа! Зачем же ты вылечил меня? Тебе так просто было от меня избавиться…
— Лечить — это мой долг, — пожал плечами монах. — К тому же… когда я лечил тебя, я еще не чувствовал…
— Чего?
— Я тоже прошел по Тропе и испытал Сатори. С тех пор мне дано предчувствовать будущее. Не видеть его, а предчувствовать. Как собака издали по запаху узнает, что ее ждет впереди. Пока тебя не было в монастыре, будущее ощущалось… как бы тебе объяснить… Оно было похоже на спокойное море. Ты появился, и горизонт стал набухать черным, как бывает на море перед ураганом.
— А теперь как ты чувствуешь будущее? — спросил Артем.
— Туман. Он застилает передо мной будущее.
— Минуту. А почему я вижу среди убитых монахов в красной одежде? Это же монахи с горы… как ее…
— С горы Тосёгу, — подсказал Тибетец. — Я тоже сперва удивился. Но потом я понял замысел Нобунага. Он привел с собой монахов с горы Тосёгу, пообещав им в будущем наши земли. Он убил их вместе с моими братьями. Увидев ту картину, что ты видишь сейчас, люди решили бы так — давняя вражда братьев двух монастырей вылилась в страшное кровопролитие…
— Тогда появляется Нобунага и обвиняет в кровопролитии монастырь, что стоит на какой-то там горе Тосёгу, — задумчиво продолжил Артем. — Этот монастырь, на чьи земли зарился Нобунага, уничтожен, и его земли теперь легко прибрать. А кроме того, и монастырь с горы Тосёгу теперь в случае чего легко прижать к ногтю.
— «Прижать к ногтю» — незнакомое мне, но очень точное выражение, — сказал Тибетец. — Поджидая тебя, я пришел к мысли, что рано или поздно подобная беда все равно бы случилось. Поэтому в случившемся мало твоей вины, брат Ямамото. Ты лишь ускорил осуществление того, что Нобунага давно готовил.
— А ты не боишься, что я захочу тебя убить? — Артем поднялся со ступеней. — Мне есть за что тебя убить. Ты покушался на мою жизнь. Или ты решил, что я тебя прощаю?
— Ты изменился за ночь в горах, — сказал Тибетец, изучающе вглядываясь в лицо Артема. — В тебе появилась злость.
— Именно так, Тибетец. Ты прав. Злость. Вот чего мне не хватало всю мою жизнь — злости. — Артем принялся спускаться по ступеням. — Наверное, это главное, что пришло в эту ночь. Плохо, когда злость захлестывает с головой, плохо, когда ее мало. Это как с приготовлением пищи. Чтобы блюдо получилось, все должно быть положено в определенных долях. Не больше — иначе блюдо станет несъедобным, не меньше — иначе будет пресным и невкусным, а ровно столько, сколько надо. Вот ровно столько, сколько надо, я получил злости. Через Сатори или через все мои японские кувыркания — это уже неважно. Думаю, не в Сатори одном дело. Опять же повторяю — неважно. Важно, что теперь я зол так, как надо, и знаю, что мне теперь делать. Твердо и безусловно знаю.
— Ты увидел свой Путь?
— Можно и так сказать. — Артем уже спустился вниз и стоял рядом с Тибетцем. — Что ты собираешься делать?
— Я должен позаботиться о братьях.
— А потом?
Тибетец промолчал.
— А я ухожу отсюда прямо сейчас, — сказал Артем. — Здесь осталась еда?
— Надо посмотреть в продуктовых ямах.
— Тогда мы сейчас сходим и посмотрим. А потом я возьму запас еды на три дня и уйду отсюда.
Тибетец поклонился, повернулся к Артему спиной и направился в сторону кухни, где, наверное, и находились те самые продуктовые ямы. Артем оглянулся на храм — вряд ли он когда-нибудь сюда вернется, незачем, — и пошел следом.
Нет, не к морю, до которого как раз и было три дня пути, собирался Артем. Его путь лежал совсем в другую сторону.
Такой предельной простоты и ясности жизненного пути у него раньше никогда не было. После того как он вышел за двери храма и увидел уничтоженный монастырь, увидел убитых монахов — все то, что вызревало в нем, сошлось наконец в одной точке. А разговор с Тибетцем расставил все окончательно по своим местам. Истина открылась перед Артемом, как ворота.
Он понял: все в этой жизни предельно просто. Настолько просто, что в его прежней жизни людям приходилось забалтывать все на свете, чтобы простота не вылезла наружу…
Словом, Артем теперь ясно представлял свой путь.
Ему надо спасти свою женщину и, возможно, спасти своего ребенка. И совершенно неважно, любит ли он эту женщину или не любит. Так уж получилось, что она стала его женщиной, ей угрожает опасность, значит, он должен ее спасти.
У него появился враг, от которого он раньше убегал, от которого хотел оказаться подальше. Теперь он понимал: надо быть счастливым, что у тебя есть сильный враг, не каждому это дано.
И еще одно он понял — нет непобедимых врагов. И стоило только Артему подумать о Нобунага не как об неостановимой инфернальной силе, неотступно и неумолимо следующей по пятам, а как о человеке и сопернике, все сразу стало выглядеть по-другому. Артем не только осознал, что можно победить Нобунага, но и понял, как это можно сделать.
Опять же не стоит ничего выдумывать, когда все уже давно выдумано. Надо просто обратиться к извечным истинам. Например, можно вспомнить, что враг моего врага — мой друг. А из этого следует, что у Артема обязательно найдутся союзники. Собственно, они уже нашлись — яма-буси. И не такие уж, как выяснилось, слабые союзники. Особенно если умело распорядиться их возможностями.
А касаемо того, что он для японцев презренный гайдзин и не будет ему в Ямато любви и уважения, а будет лишь презрение и ненависть… Всегда можно заставить считаться с собой. Артем теперь знал и это — как заставить считаться. Ночь в пещерах предъявила ему это знание самым наилучшим и наинагляднейшим образом…
Артем не мог пока сказать, имея в виду Хидейоши, что у него появился здесь друг. Но по крайней мере появился человек, который не желает ему зла и может стать другом, а это уже немало. Правда, они с Хидейоши вроде бы неумолимо должны оказаться по разные стороны баррикады, потому что Хидейоши ненавидит яма-буси, которых Артем собирался сделать союзниками, а яма-буси ненавидят всех самураев до единого. Но эти противоречия могут стать неразрешимыми для японца, скованного предрассудками и кастовыми условностями. Артем же ничем не скован. И в этом его главная сила. И он намерен этой силой воспользоваться в самом что ни на есть ближайшем будущем…