Страница:
Я сходил домой и в магазин, купил еще бутылку сотерна. Когда вернулся, все, не выдержавшие голода, сидели за столом в столовой и ждали меня. Встречен я был дружными приветствиями. Нас было 5 человек. Со стороны окна сидела АА - за узким конусом стола. Против нее - А. Е. Пунина. По бокам - с одной стороны Пунин и я, с другой - Николай Константинович - jeune homme, влюбленный в А. Е. Пунину, который развелся со своей женой из-за этой любви. Но А. Е. Пунина - неприступна (сказала мне АА). Пили. Дамы тоже не отказались от водки, правда в очень маленькой дозе. Последнюю рюмку АА отдала мне. Все было уже выпито. Пунин - пьяный немножечко - пошел печатать фотографии.
Белое вино оставалось у дам только. АА перелила мне из своего стакана, половину чая. Чокнулись. За столом шутили, острили, но все было очень чинно и даже чуть-чуть торжественно. Я тоже пошел в коридор, к красному фотографическому фонарю Пунина. Печатали вместе. Конечно, испортили несколько листов бумаги (трудно печатать с хмельной головой). АА пришла и ушла. Потом я остался один допечатывать. Но Пунин вложил бумагу неактинической стороной, и листок не отпечатывался долго. Вошла в коридор АА, стояла рядом в красноватых лучах темного фонаря. Постояла... Потом ушла. Скоро я вышел в столовую. Пунин вынул из кармана один отпечаток АА. Дал его мне. Я из коридора принес непроявившийся листок бумаги, на котором должна была отпечататься АА, - сфинкс. АА весело подтрунивала над Пуниным, взяла листок, надписала на нем: "20 мин. 1, 27 окт. Сфинкс в Шереметевском саду. пл. Ахм." - и дала мне.
Я попрощался и ушел. (А Николай Константинович - jeune homme - ушел еще раньше.) АА осталась ночевать в Шереметевском доме.
На АА вино совершенно не действует - или она очень хорошо умеет не показывать его действия. Она остается совершенно такой же, как и всегда остроумной, веселой.
(О, эта веселость АА - сколько печали за ней, всегда. Но ее можно только угадывать.)
АА, лежа на диване, когда пришел Пунин, сказала по какому-то поводу: "Я здесь в крысах" (в Шереметевском доме). Я спросил со смехом, что это значит? "В крысах... Я - крыса". Я громко засмеялся. "Это Вы придумали?" АА с торжественной гордостью: "Я".
27.10.1925. Вторник
Днем звонил в Шереметевский дом. Аннушка сказала, что АА с утра ушла в Мраморный дворец. Вечером, часов в 7, позвонил еще раз. Ответил Пунин, что АА сегодня не приходила к нему и не придет, потому что вечером в Мраморный дворец к ней должна прийти В. А. Сутугина. А если я хочу повидать АА, то я могу сходить к ней туда - в Мраморный дворец. Пунин просил предварительно зайти к нему за книжкой, которую он хочет передать АА. Я так и сделал. Зашел к нему, он дал мне для передачи АА письмо и книгу "Les chef d'oelig;uvres de l'art". И уже мне в подарок фотографии АА: в кресле в Шереметевском доме, с книгой на коленях, и "сфинкс" в саду Шереметевского дома.
Постучался к АА в Мраморном дворце... Несколько минут не открывали. Потом АА открыла дверь. Видимо, я оторвал ее от какого-то разговора с Шилейко. "Можно Вас оторвать на минуту?" АА как-то встревоженно ответила: "Да, минуту я Вам могу уделить...". Передал ей книгу и письмо; оставил у нее полученное сегодня мной письмо Зенкевича. И измерил стекло в окне, чтобы высчитать, сколько может стоить вставка двух стекол. (Размер стекла 58 х 73 см, т. е. за два надо уплатить около 6 рублей. Ни у АА, ни у Шилейки, ни у Пунина, ни у меня их нет.) Попрощался, ушел.
28.10.1925
В Госиздате видел Б. Лавренева, Брауна, Н. К. Чуковского, МАФ'а, Эрлиха, Голлербаха, Горбачева, Садофьева... С МАФ'ом, Н. Чуковским, Эрлихом дошел до Наппельбаум, и с МАФ'ом - одним - поднялся к ним. У них был К. Вагинов... Пробыл у них минут 15, пошел домой.
29.10.1925
В 5 с половиной часов вечера пришел в Ш. д. Пунин уходил. АА говорит, что здорова, а у нее был сердечный припадок; и у нее удушье от сердца. Температура 37,4. Разговаривая, хваталась руками за сердце и делала паузы, чтоб вздохнуть. До моего прихода читала Мюссе. Положила книжку под подушку, когда я пришел.
Ясно видна такая обида. Письма матери: "О, мама не станет говорить об этом, она не такой человек", - но и они дают понять своей некоторой холодностью и сдержанностью, что Инна Эразмовна считает, что АА недостаточно заботлива по отношению к ней, недостаточно ее любит и т. д.
А что говорить об этом? АА не говорит о своем материальном положении, но разве я не вижу? И разве может быть хуже? И разве не позор, что Ахматова не имеет 7 копеек на трамвай, живет в неотапливаемой, холодной, сырой и ч у ж о й квартире, что она носит рваное, грубое и ч у ж о е белье и т. д. и т. д. до бесконечности. Примеров не исчислить.
АА, тем не менее, посылает регулярно деньги и матери, и Анне Ивановне Гумилевой, и тетке, и другим. АА посылает деньги матери и лжет ей, что это получаемая для Инны Эразмовны пенсия.
И вот, за иногда не своевременную высылку этой мифической "пенсии" ее попрекают. Конечно, ни звуком АА не дает понять матери, в каком материальном положении она сама находится.
Сегодня АА ходила на почту, посылала в Деражну деньги. АА рассказывает с нескрываемым удивлением и удовольствием о том, каким любезным и милым был принимавший отправления почтовый чиновник. Он - что не входит в его обязанности - подробно объяснил (и главное - вежливо объяснил) причину, по которой он искал Деражну в книге, то, что он должен быть уверен, что в Деражне имеется почтовое отделение, потому что иначе деньги могут не дойти и т. д. АА привыкла, что теперь все "рычат"... И когда кто-нибудь "не рычит", то это ее удивляет.
По дороге на почту АА обратила внимание на афишу "Конец Романовых"...
По поводу моего желания сохранить листки с первыми записями воспоминаний АА о Николае Степановиче (АА хочет их уничтожить, потому что они мной безобразно записаны, часто не точно, и, кроме того, очень устарели - они очень неполны) АА с упреком сказала, что это фетишизм. Дальше выяснилось отрицательное отношение АА к фетишизму.
На днях мы говорили о С. Есенине. АА находит, что помимо того, что он очень подражателен - он просто пишет плохие стихи. Плохие - именно как стихи - вне зависимости от того, кого они напоминают.
В комнате очень холодно. А. Е. Пунина начинает топить.
Время подходит к 9 часам. АА с сожалением говорит, что ей надо уходить домой, потому что она должна застать управдома, чтобы взять у него трудовую книжку В. К. Шилейко. Какую трудовую книжку? Зачем? Оказывается, что трудовая книжка Шилейко лежит у управдома, а без нее В. К. Шилейко не может получить жалованье в университете. И вот вместо того, чтоб самому по лестнице спуститься к управдому и взять ее, Шилейко заставляет АА специально для этого возвращаться на несколько часов раньше в свою ужасную квартиру, идти к управдому, выдумывать повод - почему именно она, а не сам В. К. Шилейко приходит...
А. Е. Пунина начинает топить печку в соседней комнате - в спальне. Я иду туда, гоню А. Е. Пунину и затапливаю печку сам. АА покидает диван с термометром под мышкой - поставленным по моим увещаниям. Подходит к печке. Садится на корточки перед ней и ежится.
Мне очень нравится - очень идет АА черное платье... Я говорю ей это. АА отвечает, что нравится платье и ей, говорит про переводчицу: "Подумайте, какая милая! Я хочу сняться в этом платье и послать карточку ей...".
Приходит Пунин. Уговаривает АА оставить у управдома книжку до завтра, а не торопиться. И я, и А. Е, Пунина присоединяемся к этим уговорам... "Если он (В. К. Шилейко) сумасшедший, то это не значит, что Вы должны исполнять прихоти сумасшедшего..."
Наконец, АА поддается нашим просьбам и остается. Я ухожу домой.
Не знаю почему, - вероятно, и разговоры с АА, и ее грустно-покорный тон в этих разговорах, какая-то особенная незлобивость, чувство ясного понимания Анной Андреевной трагического в эпохе, трагизм ее собственного существования - все вместе так подействовало на меня, что я ушел с подавленным сердцем, шел, не видя встречных сквозь липкую мразь и туман, и когда пришел - лег на постель с темной и острой болью в сердце и с бушующим хаосом, хаосом безвыходности в мыслях.
АА не жалуется. Она никогда не жалуется. Жалобы АА - исключительное явление и запоминаются навсегда.
И сегодня она не жаловалась. Наоборот. Все, о чем она говорила, говорила она как-то ласково-грустно, и со всегдашним юмором, и доброй шуткой, и твердым, тихим и гибко интонирующим голосом. Но от этого мне было еще грустней. Ибо видеть ясный ум, тонкую натуру, мудрое понимание и острое чувствование вещей, и доброту, доброту, доброту... - в такой обстановке, в таком болоте мысли и мира - тяжко.
...Говорю, что иду к Мосолову, там будет Пяст. "А до Мосолова зайдите ко мне... У меня есть кое-что, чтобы Вам показать".
Через час я у АА. В 6 ч. 30 м. вечера АА отдыхает. Играю с Иринкой. Минут через 20 Аннушка передает мне, что АА зовет меня к себе. Лежит на диване. Нездоровый вид, но говорит, что здорова.
Сажусь в кресло. Скоро АА встает, садится к столу. Кладет на стол папку бумаг - листки биографии Н. С., - первые ее воспоминания, предназначенные к уничтожению. Красный и синий карандаш в руке. Читаем вместе, и АА отмечает места, которые нужно сохранить. Шутит надо мной. Трунит над моими записями.
В 8 часов я ухожу. Иду к Мосолову, который для меня позвал Пяста. Пяст скоро приходит. В визитке. Садится на диван. Снимает сначала мокрые ботинки, потом носки. Кладет их к печке - к редкой теперь буржуйке. Босые ноги протягивает к печке. Вспоминает и диктует мне. Сначала в сидячем, потом все в более лежачем положении. Рука под голову, но и рука оказывается на подушке, закрываются глаза и Пяст превращается в дремлющего вещателя. Мосолов на стуле рядом. Слушает. Юлит. По временам втискивается в разговор и начинает ненужные, малопонятные и сюсюкающие (трубка в зубах) рассуждения. Ни Пяст, ни я их не поддерживаем. Пяст перебивает его и продолжает сообщение.
Чай. В 1 час ночи выхожу с Пястом на улицу. Идем до Литейного. Он поднимается на почту: "Только ночью мне и удается заходить на почту. Я так занят все время...". Он - на почту, а я - домой.
АА говорила об эпохе Наполеона III, 22 года между 1848 и 1870 годами. Ничтожество Наполеона III, ничтожество эпохи, не имеющей никакого оправдания. Говорила АА подробно.
Все это - дневник.
С разговором о работе, о Николае Степановиче - их много было сегодня, я не записываю.
Позавчера к АА приходила В. Сутугина. Приходила с поручением от "Круга" (издательство), которое хочет издать новую книжку стихов АА. Но АА не может дать книжку "Кругу", потому что по договору с "Петроградом" АА новую книгу должна дать ему, а не другому издательству. Вера Сутугина обещала дать АА сведения из протоколов заседаний правления "Всемирной литературы"... Там будет много дат, и много интересного для биографии Николая Степановича.
"Если бы Вы были не Анной Андреевной Ахматовой, а простой смертной, скажем, Анной Андреевной Петушковой"...
"В таких случаях про меня говорят "Анна Андреевна Брижжатова..." - и АА объяснила со смехом, что Виктор в детстве был сорванцом, очень бойким мальчиком. Раз он разбил стекло в окне. Городовой стал записывать. "Как твоя фамилия?" И Виктор без запинки ответил: "Брижжатов"... Так и повелось с тех пор.
30.10.1925. Пятница
В 12 часов дня мне звонит А. Е. Пунина, просит съездить в Мраморный дворец к АА и сообщить ей, что деньги в университете сегодня выдаются и что В. К. Шилейко может их получить. Через 20 минут мне открывает дверь всегда сияющая Маня, выслушивает меня: "Так Павел Николаевич!.. Анна Андреевна здесь, Вы сами ей скажите...".
"Нет. АА, наверно, не встала, вы передайте".
Маня идет в столовую. Слышу кашель Шилейки, стариковский кашель, и звонкий голос АА: "Благодарю Вас, Павел Николаевич, простите меня, что я Вас не могу принять... Я еще не одета"... Шилейкин голос расспрашивает меня, как получают деньги, и я ухожу.
В половине шестого звонок. Звонит Таня Григорьева. Спрашивает меня, кто такой Шершеневич, расспрашивает об имажинистах, говорит, что читала Мандельштама и не поняла его. Я отвечаю, что Мандельштам один из лучших поэтов, и целой лекцией об имажинистах. Говорю, что у меня есть "2 х 2 5", я могу ей дать. Вешает трубку. Через несколько секунд опять звонок: "Так Вы говорите, что "дважды два пять" у вас есть?". Я спрашиваю: "Таня?" - "Нет, это не Таня, а Ахматова". Веселым голосом говорит АА... Ее присоединили случайно, и она слышала весь разговор.
31.10.1925. Суббота
1 час дня. Звонок.
- Здравствуйте.
Я: "Кто говорит?"
АА: "Ахматова".
Я здороваюсь...
АА: "Как вы?"
Я: "Что я делаю?"
АА - что она спрашивает не о том, что я делаю, а о том, как было вчера.
Я рассказываю о Пясте, как много он диктовал и хорошего сообщал...
АА: "Какой молодец!.. Когда же вы мне почитаете?"
Я: "Когда разрешите, хоть сейчас..."
АА: "Хорошо, может быть, даже сегодня... потому что мне очень интересненько!"
Я: "Вы позвоните, или мне позвонить?"
АА говорит, что она не знает еще "как день распределится"...
Я: "Хорошо... Как ваше здоровье?"
АА быстро: "Я здорова..."
Я - в уже повешенную АА трубку: "Это ваш вечный ответ!"
В 6 часов мне позвонила А. Е. Пунина, сказала, что АА просит меня к себе, и чтоб я пришел скорей, потому что АА должна уходить. Я пришел к АА в Ш. д. Сразу прошел в кабинет. АА лежала на диване. Сегодня - оживленнее, веселее, чем всегда. Пунин был дома. АА сказала, что идет сегодня в Михайловский театр, на премьеру Замятина ("Общество почетных звонарей").
"Вы знаете, я в театры не слишком охотно хожу"... - но Замятины прислали ей билет и очень просили быть.
Перемолвившись двумя-тремя фразами, я стал читать воспоминания Пяста. АА слушала с большим интересом. Некоторые воспоминания и некоторые эпизоды вызвали ее веселый, непринужденный смех... АА смеялась - она очень тихо всегда смеется, но смех особенный, мелодичный и заразительный. Несколько раз она вызывала из соседней комнаты Пунина, чтобы он тоже прослушал забавное место. Пунин смеялся тоже, не в упрек Пясту, называя его сумасшедшим... Но АА осталась довольна воспоминаниями Пяста: видно, что он мало знаком с Николаем Степановичем, что жизнь их сталкивала, тем не менее, и то, что он помнит, он передает хорошо и правильно. И очень достоверны его характеристики. А образ Николая Степановича выступает очень определенно и жизненно. "Молодец Пяст - он очень хорошо сделал, что рассказал вам".
8-й час. Я предлагаю АА проводить ее. Потом она сказала Пунину, что я ее провожу. Пунин срочно обиделся и в другой комнате, по-видимому, протестовал, потому что АА вошла в кабинет одна и с чуть виноватой и ласковой улыбкой сказала, чтоб я шел домой. "Без Вас?" - "Да". Проводила меня до передней и как ни гнал я ее - она ждала, пока я оденусь и открыла мне дверь. В театр она пошла в шелковом платье.
До театра ее должен был проводить Пунин и по окончании пьесы должен был зайти за ней в театр.
1.11.1925
В 12 часов дня АА мне позвонила, сказала, что в театре видела Султанову-Литкову и говорила с ней обо мне. Я сказал, что пойду к ней сегодня, и АА разъяснила мне, как нужно с ней разговаривать - с ней нужно быть возможно корректнее - она "старая светская дама" и писательница; сказала, что в театре было неплохо, но она очень устала; что сейчас она думает идти домой (ночевала, значит, в Ш. д.), а днем пойдет к М. К. Грюнвальд, которая приглашала ее сегодня обедать.
В 8 часов звонил АА - ее еще не было в Ш. д. В 11 ч. 30 м. вечера АА позвонила мне.
Я спросил ее, как она себя чувствует. И АА рассказала, что утром ей было очень плохо - с сердцем что-то было и удушье. Что она не могла встать, не могла одеться и очень плохо чувствовала себя... А потом - как-то разошлась, поехала к Грюнвальд, и сейчас чувствует себя хорошо. Когда я ей перечислял к кому я пойду на этих днях, АА сказала: "А когда к Ахматовой?" "Когда она захочет"... Завтра, в 6 часов я иду к Куниной". - "А после Куниной?" - и АА уже назначила мне прийти от Куниной, но вдруг вспомнила, что она должна куда-то уйти. Потом решили, что оттуда она уйдет пораньше, что часам к 10 вернуться. "Позвоните мне завтра в 10 часов"...
2.11.1925
Встретил Валерию Сергеевну и проводил ее до трамвая.
Говорил о нездоровье АА, а она о том, что эти все - обычные для нее болезни происходят теперь из-за "Шилея", который мучит и изводит ее, который - злой и еще больше потому, что - нездоров. Сказала, что АА несколько раз была у нее. Просила меня зайти побеседовать о Николае Степановиче с Вячеславом Вячеславовичем. Пришел домой. Ко мне явился Н. Дмитриев. Я окончательно не могу разговаривать с этим безмозглым дураком, который торчал у меня часа полтора. Наконец, я его выставил и пошел к Ирине Ефимьевне Куниной, которая обещала мне дать свои воспоминания о Николае Степановиче. Девочка легкомысленная, "совбарышня" и молодая поэтесса, и Николая Степановича знала очень мало, но говорит охотно и память у нее хорошая. Вернулся домой в 8 часов.
Вечером был у АА в Ш. д.
АА очень нездорова сегодня. Подавленное настроение, глаза впали и взгляд особенно резкий и пронзительный, взгляд, в котором какое-то скрытое отчаяние. Не то что не шутит и не смеется, но с трудом говорит, с трудом двигается. И очень грустно-приветлива. Спрашиваю, что с ней, почему она так плохо выглядит? Отвечает: "Да, вид у меня неважный, это правда, но ничего нет". Просто плохо чувствует себя. Спрашиваю, как она лечится. Говорит, что делает все, что делают при неврозе сердца. АА о ч е н ь не любит говорить о своем нездоровье, о своих болезнях, и отвечает очень неохотно. А я попрощался и пошел домой в настроении подавленном от того впечатления, какое произвело на меня сегодня болезненное состояние АА.
По поводу воспоминаний Куниной.
Во-первых, утверждение Куниной, что она была влюблена в Николая Степановича только как в поэта - неправильно. А. Я. Мандельштам рассказывала, как Кунина по приезде в Киев "убивалась" по поводу своих отношений к Гумилеву. Во-вторых, Кунина сказала, что Николай Степанович рассказывал о своем стихотворении "Ты совсем, ты совсем снеговая", что оно (написанное в 11 г., по возвращении из Африки, когда он был болен лихорадкой) тесно связано со стихотворением АА "Сжала руки под темной вуалью", написанным будто бы в ответ на его стихотворение. Этого не может быть, потому что это стихотворение АА написано 8 января (или февраля?) 1911 г., то есть в то время, когда Николай Степанович был еще в Африке; а его стихотворение написано по возвращении из Африки.
3.11.1925. Вторник
В 11 1/2 часов утра звонил Пунину. Говорили о Когане и хлопотах по переводу АА в IV категорию. Пунин говорит, что он потерял всякую надежду, но предпринять еще что-нибудь - нужно, потому что если б это удалось - это очень окрылило бы АА. Об АА сказал, что она уже ушла только что в Мрам. дворец.
Нет. АА еще вчера ушла к Шилейко. Сегодня я пришел к ней.
Пунин был дома. Чертовски хотел спать, но решил заниматься. Пошел в спальню, а я с АА остался в столовой, где теплее, чем в кабинете. Сели у стола, рядом.
Я разложил свои бумаги. АА сказала, что читала Banvill'я, которого я ей дал (Th odore de Banville. Les exil s, Paris 1912). Плохой поэт. АА совершенно явственно убедилась в том, что он эпигон - может быть, и хороший (как его хвалят), но эпигон совершенно определенный Рабское подражание Готье и Бодлеру (?). Поэтому "не интересненько". Сходств с творчеством Николая Степановича не нашла. Николай Степанович знал Банвилля с самого раннего времени. Но, по-видимому, его влияния не себе не испытал.
Обратила внимание по помещенную в конце книги статью Т. Готье о Т. Банвилле. По поводу этой книги АА заговорила о романтизме, об отношениях между литературой и живописью того времени и т. д. Французы знают, что романтизм к ним занесен из-за Рейна, а отсюда - АА делала выводы о романтизме. Разговор ее показывал полную осведомленность во французской литературе, а главное - уменье в ней критически-тонко разбираться.
Потом - просматривали листки первых воспоминаний. Дошли до конца сегодня. Все места, касающиеся ее, АА вычеркнула. Все фразы, переданные с beau-mots и т. д. - тоже... Я ей заметил, что она сейчас тала гораздо строже относиться ко всему, что я записываю. Что многого из того, что она вычеркнула теперь, она бы не вычеркнула раньше. В ответ на это АА сказала, что это действительно так, и именно потому, что она теперь совершенно иначе относится к работе, чем относилась весной. Гораздо серьезнее относится... Это случилось с того времени, как она стала летом заниматься Бодлером...
Она поняла, что собрание анекдотов личной биографии не может принести пользы. Что биография - настолько важное и ответственное дело, что к ней нельзя относиться с легким сердцем. При этом АА сказала, что включение в биографию анекдотов допустимо только по отношению к Крылову; объяснила причины и заметила, что Крылов и сам старался т а к создать свой облик.
Когда разговоры о работе кончились, я остался просто беседовать. АА дала мне прочесть полученное ею письмо. Конверт - со штампом редакции "Красной газеты". Длинное письмо, на целом писчем листе. Некая Кан, неизвестная, служащая в редакции "Красной газеты" изливается в своих чувствах к АА. Пишет, что она счастлива, что она благодарит Бога за то, что АА родилась, и что она благоговеет перед АА. Что совершенно непостижимое счастье она испытала, когда в первый раз прочитала стихи АА ("Четки"), и с тех пор - все ее думы только о ней. Кан ни о чем не просит в письме. Только говорит о своей любви к ее стихам, о своем благоговении перед ней. Просит только позвонить ей по телефону. Письмо она принесла сама - АА не застала и передала его Шилейко. Я улыбнулся: "Видите, как вас любят!"... Спросил: "Будете звонить?" И АА ответила, что будет, потому что письмо, по-видимому, искреннее. Конечно, к письму приложены ее стихи. "Стихи можете не читать", улыбнулась АА.
"Жизнь искусства". Рецензия на "Яд", констатирующая провал пьесы и говорящая о "высоком положении автора"... АА дала мне рецензию прочесть. И говорила по поводу нее. Конечно - это не всерьез написано. Эта чья-то проделка... Показала мне рецензию Крученых о Казине, рецензию ругательную. Говорила о футуристах, о том, какую они заняли позицию, о том, что они, враждуя со всеми втайне враждуют и с пролетарскими поэтами и рады случаю унизить одного из них, а делают это с видом людей, которые знают в с е, и то, что есть, и то, что нужно, прикрываясь якобы правительственной точкой зрения, В данном случае... Казин, конечно, невероятно слаб сам по себе. И АА прочла мне те стихи, которые приведены в рецензии. Последнее из них - смесь Блока и Гумилева.
Это - все - уже в кабинете, в который мы перешли, окончив работу по Николаю Степановичу. За столом.
По телефону Пунин был предупрежден, что сейчас к нему придет Софья Исак. Дымшиц-Толстая. Я уже хотел уходить, но остался для того, чтобы записать ее воспоминания. Она пришла. Пунин ее принял в столовой. О присутствии в доме АА она не была осведомлена. Пунин поговорил с ней, она согласилась, и я в столовой расспрашивал ее, записывал.
Потом прошел в кабинет, где АА, и прочел ей. АА говорит, что Дымшиц-Толстая - умная. И была очень красивой в молодости. Сейчас этого... (Обрыв.)
Софья Дымшиц-Толстая не любит АА. Дымшиц-Толстой кажется, что она имеет на это причины. Тут при чем-то Париж, АА что-то знает такое, по поводу чего С. Дымшиц-Толстая боится, что АА воспользуется своим знанием... Улыбнулась. "Но я не воспользуюсь..." С. Дымшиц-Толстая к Николаю Степановичу относилась недоброжелательно. Была сторонницей Волошина.
4.11.1925. Среда
В трамвае от Ш. д. поехал домой. Доехал до Садовой по Невскому и пошел домой пешком. На углу Садовой и Итальянской увидел АА, разговаривавшую с Евгеньевым-Максимовым. Она стояла спиной ко мне и меня не увидела. Она просила Евгеньева-Максимова дать мне свои воспоминания. Когда через минуту она отошла от него, я подошел к ней. Проводил ее до Мр. дв. Шли по Садовой и по Канавке. На ногах у АА полуразвалившиеся боты. К ней обратилась нищенка, но взглянув на боты, отодвинулась, не решившись просить милостыню. Я рассказывал о своем утреннем визите. Неожиданно в Летнем Саду, на противоположном берегу канавки, АА увидела собаку, привязанную к дереву играющими в футбол мальчишками. АА прервала меня и жалобным голосом заговорила: "Зачем они ее привязали?.. Посмотрите... Бедная собака!..". Я засмеялся: "Пойдите, отвяжите ее, ну пойдите же... Вода неглубокая...". Улыбнулась, и мы заговорили снова...
В половине шестого дня я звонил АА, но ее не было в Ш. д. А в семь - АА мне позвонила. В 9 часов я пошел к АА в Мр. дв. Принес ей воспоминания Черубины де Габриак и черновик стихотворения "И совсем не в мире мы, а где-то...", который я достал сегодня у Арбениной. (Я был у нее сегодня.) Прочел его АА. АА моментально обнаружила сильное влияние Бодлера и одну совершенно совпадающую с бодлеровской строчку. Его книжки "Les fleurs du mal" у нее не было здесь, и она показала мне по русскому, по отвратительному переводу. Стихотворение очень заинтересовало АА, и она сказала, что Николай Степанович сильно его обесценил, совершенно изменив редакцию. Первая была значительней и интересней.
5.11.1925
От шести до половины одиннадцатого вечера я был у АА в Ш. д.
Черновик "Канцоны", который я ей дал вчера, натолкнул ее на целую систему мыслей о Бодлере. Она снова стала "изыскивать" в Бодлере. И сегодня, положив на стол принесенную ею из Мр. дв. книгу "Les fleurs du mal", стала мне рассказывать все свои соображения. А они такие:
В последние годы Николай Степанович снова испытывает влияние Бодлера, но уже другое, гораздо более тонкое. Если в 7-8 году его прельщали в стихах Бодлера экзотика, гиены и прочее; то теперь то, на что тогда он не обращал никакого внимания - более глубокие мысли и образы Бодлера.
Белое вино оставалось у дам только. АА перелила мне из своего стакана, половину чая. Чокнулись. За столом шутили, острили, но все было очень чинно и даже чуть-чуть торжественно. Я тоже пошел в коридор, к красному фотографическому фонарю Пунина. Печатали вместе. Конечно, испортили несколько листов бумаги (трудно печатать с хмельной головой). АА пришла и ушла. Потом я остался один допечатывать. Но Пунин вложил бумагу неактинической стороной, и листок не отпечатывался долго. Вошла в коридор АА, стояла рядом в красноватых лучах темного фонаря. Постояла... Потом ушла. Скоро я вышел в столовую. Пунин вынул из кармана один отпечаток АА. Дал его мне. Я из коридора принес непроявившийся листок бумаги, на котором должна была отпечататься АА, - сфинкс. АА весело подтрунивала над Пуниным, взяла листок, надписала на нем: "20 мин. 1, 27 окт. Сфинкс в Шереметевском саду. пл. Ахм." - и дала мне.
Я попрощался и ушел. (А Николай Константинович - jeune homme - ушел еще раньше.) АА осталась ночевать в Шереметевском доме.
На АА вино совершенно не действует - или она очень хорошо умеет не показывать его действия. Она остается совершенно такой же, как и всегда остроумной, веселой.
(О, эта веселость АА - сколько печали за ней, всегда. Но ее можно только угадывать.)
АА, лежа на диване, когда пришел Пунин, сказала по какому-то поводу: "Я здесь в крысах" (в Шереметевском доме). Я спросил со смехом, что это значит? "В крысах... Я - крыса". Я громко засмеялся. "Это Вы придумали?" АА с торжественной гордостью: "Я".
27.10.1925. Вторник
Днем звонил в Шереметевский дом. Аннушка сказала, что АА с утра ушла в Мраморный дворец. Вечером, часов в 7, позвонил еще раз. Ответил Пунин, что АА сегодня не приходила к нему и не придет, потому что вечером в Мраморный дворец к ней должна прийти В. А. Сутугина. А если я хочу повидать АА, то я могу сходить к ней туда - в Мраморный дворец. Пунин просил предварительно зайти к нему за книжкой, которую он хочет передать АА. Я так и сделал. Зашел к нему, он дал мне для передачи АА письмо и книгу "Les chef d'oelig;uvres de l'art". И уже мне в подарок фотографии АА: в кресле в Шереметевском доме, с книгой на коленях, и "сфинкс" в саду Шереметевского дома.
Постучался к АА в Мраморном дворце... Несколько минут не открывали. Потом АА открыла дверь. Видимо, я оторвал ее от какого-то разговора с Шилейко. "Можно Вас оторвать на минуту?" АА как-то встревоженно ответила: "Да, минуту я Вам могу уделить...". Передал ей книгу и письмо; оставил у нее полученное сегодня мной письмо Зенкевича. И измерил стекло в окне, чтобы высчитать, сколько может стоить вставка двух стекол. (Размер стекла 58 х 73 см, т. е. за два надо уплатить около 6 рублей. Ни у АА, ни у Шилейки, ни у Пунина, ни у меня их нет.) Попрощался, ушел.
28.10.1925
В Госиздате видел Б. Лавренева, Брауна, Н. К. Чуковского, МАФ'а, Эрлиха, Голлербаха, Горбачева, Садофьева... С МАФ'ом, Н. Чуковским, Эрлихом дошел до Наппельбаум, и с МАФ'ом - одним - поднялся к ним. У них был К. Вагинов... Пробыл у них минут 15, пошел домой.
29.10.1925
В 5 с половиной часов вечера пришел в Ш. д. Пунин уходил. АА говорит, что здорова, а у нее был сердечный припадок; и у нее удушье от сердца. Температура 37,4. Разговаривая, хваталась руками за сердце и делала паузы, чтоб вздохнуть. До моего прихода читала Мюссе. Положила книжку под подушку, когда я пришел.
Ясно видна такая обида. Письма матери: "О, мама не станет говорить об этом, она не такой человек", - но и они дают понять своей некоторой холодностью и сдержанностью, что Инна Эразмовна считает, что АА недостаточно заботлива по отношению к ней, недостаточно ее любит и т. д.
А что говорить об этом? АА не говорит о своем материальном положении, но разве я не вижу? И разве может быть хуже? И разве не позор, что Ахматова не имеет 7 копеек на трамвай, живет в неотапливаемой, холодной, сырой и ч у ж о й квартире, что она носит рваное, грубое и ч у ж о е белье и т. д. и т. д. до бесконечности. Примеров не исчислить.
АА, тем не менее, посылает регулярно деньги и матери, и Анне Ивановне Гумилевой, и тетке, и другим. АА посылает деньги матери и лжет ей, что это получаемая для Инны Эразмовны пенсия.
И вот, за иногда не своевременную высылку этой мифической "пенсии" ее попрекают. Конечно, ни звуком АА не дает понять матери, в каком материальном положении она сама находится.
Сегодня АА ходила на почту, посылала в Деражну деньги. АА рассказывает с нескрываемым удивлением и удовольствием о том, каким любезным и милым был принимавший отправления почтовый чиновник. Он - что не входит в его обязанности - подробно объяснил (и главное - вежливо объяснил) причину, по которой он искал Деражну в книге, то, что он должен быть уверен, что в Деражне имеется почтовое отделение, потому что иначе деньги могут не дойти и т. д. АА привыкла, что теперь все "рычат"... И когда кто-нибудь "не рычит", то это ее удивляет.
По дороге на почту АА обратила внимание на афишу "Конец Романовых"...
По поводу моего желания сохранить листки с первыми записями воспоминаний АА о Николае Степановиче (АА хочет их уничтожить, потому что они мной безобразно записаны, часто не точно, и, кроме того, очень устарели - они очень неполны) АА с упреком сказала, что это фетишизм. Дальше выяснилось отрицательное отношение АА к фетишизму.
На днях мы говорили о С. Есенине. АА находит, что помимо того, что он очень подражателен - он просто пишет плохие стихи. Плохие - именно как стихи - вне зависимости от того, кого они напоминают.
В комнате очень холодно. А. Е. Пунина начинает топить.
Время подходит к 9 часам. АА с сожалением говорит, что ей надо уходить домой, потому что она должна застать управдома, чтобы взять у него трудовую книжку В. К. Шилейко. Какую трудовую книжку? Зачем? Оказывается, что трудовая книжка Шилейко лежит у управдома, а без нее В. К. Шилейко не может получить жалованье в университете. И вот вместо того, чтоб самому по лестнице спуститься к управдому и взять ее, Шилейко заставляет АА специально для этого возвращаться на несколько часов раньше в свою ужасную квартиру, идти к управдому, выдумывать повод - почему именно она, а не сам В. К. Шилейко приходит...
А. Е. Пунина начинает топить печку в соседней комнате - в спальне. Я иду туда, гоню А. Е. Пунину и затапливаю печку сам. АА покидает диван с термометром под мышкой - поставленным по моим увещаниям. Подходит к печке. Садится на корточки перед ней и ежится.
Мне очень нравится - очень идет АА черное платье... Я говорю ей это. АА отвечает, что нравится платье и ей, говорит про переводчицу: "Подумайте, какая милая! Я хочу сняться в этом платье и послать карточку ей...".
Приходит Пунин. Уговаривает АА оставить у управдома книжку до завтра, а не торопиться. И я, и А. Е, Пунина присоединяемся к этим уговорам... "Если он (В. К. Шилейко) сумасшедший, то это не значит, что Вы должны исполнять прихоти сумасшедшего..."
Наконец, АА поддается нашим просьбам и остается. Я ухожу домой.
Не знаю почему, - вероятно, и разговоры с АА, и ее грустно-покорный тон в этих разговорах, какая-то особенная незлобивость, чувство ясного понимания Анной Андреевной трагического в эпохе, трагизм ее собственного существования - все вместе так подействовало на меня, что я ушел с подавленным сердцем, шел, не видя встречных сквозь липкую мразь и туман, и когда пришел - лег на постель с темной и острой болью в сердце и с бушующим хаосом, хаосом безвыходности в мыслях.
АА не жалуется. Она никогда не жалуется. Жалобы АА - исключительное явление и запоминаются навсегда.
И сегодня она не жаловалась. Наоборот. Все, о чем она говорила, говорила она как-то ласково-грустно, и со всегдашним юмором, и доброй шуткой, и твердым, тихим и гибко интонирующим голосом. Но от этого мне было еще грустней. Ибо видеть ясный ум, тонкую натуру, мудрое понимание и острое чувствование вещей, и доброту, доброту, доброту... - в такой обстановке, в таком болоте мысли и мира - тяжко.
...Говорю, что иду к Мосолову, там будет Пяст. "А до Мосолова зайдите ко мне... У меня есть кое-что, чтобы Вам показать".
Через час я у АА. В 6 ч. 30 м. вечера АА отдыхает. Играю с Иринкой. Минут через 20 Аннушка передает мне, что АА зовет меня к себе. Лежит на диване. Нездоровый вид, но говорит, что здорова.
Сажусь в кресло. Скоро АА встает, садится к столу. Кладет на стол папку бумаг - листки биографии Н. С., - первые ее воспоминания, предназначенные к уничтожению. Красный и синий карандаш в руке. Читаем вместе, и АА отмечает места, которые нужно сохранить. Шутит надо мной. Трунит над моими записями.
В 8 часов я ухожу. Иду к Мосолову, который для меня позвал Пяста. Пяст скоро приходит. В визитке. Садится на диван. Снимает сначала мокрые ботинки, потом носки. Кладет их к печке - к редкой теперь буржуйке. Босые ноги протягивает к печке. Вспоминает и диктует мне. Сначала в сидячем, потом все в более лежачем положении. Рука под голову, но и рука оказывается на подушке, закрываются глаза и Пяст превращается в дремлющего вещателя. Мосолов на стуле рядом. Слушает. Юлит. По временам втискивается в разговор и начинает ненужные, малопонятные и сюсюкающие (трубка в зубах) рассуждения. Ни Пяст, ни я их не поддерживаем. Пяст перебивает его и продолжает сообщение.
Чай. В 1 час ночи выхожу с Пястом на улицу. Идем до Литейного. Он поднимается на почту: "Только ночью мне и удается заходить на почту. Я так занят все время...". Он - на почту, а я - домой.
АА говорила об эпохе Наполеона III, 22 года между 1848 и 1870 годами. Ничтожество Наполеона III, ничтожество эпохи, не имеющей никакого оправдания. Говорила АА подробно.
Все это - дневник.
С разговором о работе, о Николае Степановиче - их много было сегодня, я не записываю.
Позавчера к АА приходила В. Сутугина. Приходила с поручением от "Круга" (издательство), которое хочет издать новую книжку стихов АА. Но АА не может дать книжку "Кругу", потому что по договору с "Петроградом" АА новую книгу должна дать ему, а не другому издательству. Вера Сутугина обещала дать АА сведения из протоколов заседаний правления "Всемирной литературы"... Там будет много дат, и много интересного для биографии Николая Степановича.
"Если бы Вы были не Анной Андреевной Ахматовой, а простой смертной, скажем, Анной Андреевной Петушковой"...
"В таких случаях про меня говорят "Анна Андреевна Брижжатова..." - и АА объяснила со смехом, что Виктор в детстве был сорванцом, очень бойким мальчиком. Раз он разбил стекло в окне. Городовой стал записывать. "Как твоя фамилия?" И Виктор без запинки ответил: "Брижжатов"... Так и повелось с тех пор.
30.10.1925. Пятница
В 12 часов дня мне звонит А. Е. Пунина, просит съездить в Мраморный дворец к АА и сообщить ей, что деньги в университете сегодня выдаются и что В. К. Шилейко может их получить. Через 20 минут мне открывает дверь всегда сияющая Маня, выслушивает меня: "Так Павел Николаевич!.. Анна Андреевна здесь, Вы сами ей скажите...".
"Нет. АА, наверно, не встала, вы передайте".
Маня идет в столовую. Слышу кашель Шилейки, стариковский кашель, и звонкий голос АА: "Благодарю Вас, Павел Николаевич, простите меня, что я Вас не могу принять... Я еще не одета"... Шилейкин голос расспрашивает меня, как получают деньги, и я ухожу.
В половине шестого звонок. Звонит Таня Григорьева. Спрашивает меня, кто такой Шершеневич, расспрашивает об имажинистах, говорит, что читала Мандельштама и не поняла его. Я отвечаю, что Мандельштам один из лучших поэтов, и целой лекцией об имажинистах. Говорю, что у меня есть "2 х 2 5", я могу ей дать. Вешает трубку. Через несколько секунд опять звонок: "Так Вы говорите, что "дважды два пять" у вас есть?". Я спрашиваю: "Таня?" - "Нет, это не Таня, а Ахматова". Веселым голосом говорит АА... Ее присоединили случайно, и она слышала весь разговор.
31.10.1925. Суббота
1 час дня. Звонок.
- Здравствуйте.
Я: "Кто говорит?"
АА: "Ахматова".
Я здороваюсь...
АА: "Как вы?"
Я: "Что я делаю?"
АА - что она спрашивает не о том, что я делаю, а о том, как было вчера.
Я рассказываю о Пясте, как много он диктовал и хорошего сообщал...
АА: "Какой молодец!.. Когда же вы мне почитаете?"
Я: "Когда разрешите, хоть сейчас..."
АА: "Хорошо, может быть, даже сегодня... потому что мне очень интересненько!"
Я: "Вы позвоните, или мне позвонить?"
АА говорит, что она не знает еще "как день распределится"...
Я: "Хорошо... Как ваше здоровье?"
АА быстро: "Я здорова..."
Я - в уже повешенную АА трубку: "Это ваш вечный ответ!"
В 6 часов мне позвонила А. Е. Пунина, сказала, что АА просит меня к себе, и чтоб я пришел скорей, потому что АА должна уходить. Я пришел к АА в Ш. д. Сразу прошел в кабинет. АА лежала на диване. Сегодня - оживленнее, веселее, чем всегда. Пунин был дома. АА сказала, что идет сегодня в Михайловский театр, на премьеру Замятина ("Общество почетных звонарей").
"Вы знаете, я в театры не слишком охотно хожу"... - но Замятины прислали ей билет и очень просили быть.
Перемолвившись двумя-тремя фразами, я стал читать воспоминания Пяста. АА слушала с большим интересом. Некоторые воспоминания и некоторые эпизоды вызвали ее веселый, непринужденный смех... АА смеялась - она очень тихо всегда смеется, но смех особенный, мелодичный и заразительный. Несколько раз она вызывала из соседней комнаты Пунина, чтобы он тоже прослушал забавное место. Пунин смеялся тоже, не в упрек Пясту, называя его сумасшедшим... Но АА осталась довольна воспоминаниями Пяста: видно, что он мало знаком с Николаем Степановичем, что жизнь их сталкивала, тем не менее, и то, что он помнит, он передает хорошо и правильно. И очень достоверны его характеристики. А образ Николая Степановича выступает очень определенно и жизненно. "Молодец Пяст - он очень хорошо сделал, что рассказал вам".
8-й час. Я предлагаю АА проводить ее. Потом она сказала Пунину, что я ее провожу. Пунин срочно обиделся и в другой комнате, по-видимому, протестовал, потому что АА вошла в кабинет одна и с чуть виноватой и ласковой улыбкой сказала, чтоб я шел домой. "Без Вас?" - "Да". Проводила меня до передней и как ни гнал я ее - она ждала, пока я оденусь и открыла мне дверь. В театр она пошла в шелковом платье.
До театра ее должен был проводить Пунин и по окончании пьесы должен был зайти за ней в театр.
1.11.1925
В 12 часов дня АА мне позвонила, сказала, что в театре видела Султанову-Литкову и говорила с ней обо мне. Я сказал, что пойду к ней сегодня, и АА разъяснила мне, как нужно с ней разговаривать - с ней нужно быть возможно корректнее - она "старая светская дама" и писательница; сказала, что в театре было неплохо, но она очень устала; что сейчас она думает идти домой (ночевала, значит, в Ш. д.), а днем пойдет к М. К. Грюнвальд, которая приглашала ее сегодня обедать.
В 8 часов звонил АА - ее еще не было в Ш. д. В 11 ч. 30 м. вечера АА позвонила мне.
Я спросил ее, как она себя чувствует. И АА рассказала, что утром ей было очень плохо - с сердцем что-то было и удушье. Что она не могла встать, не могла одеться и очень плохо чувствовала себя... А потом - как-то разошлась, поехала к Грюнвальд, и сейчас чувствует себя хорошо. Когда я ей перечислял к кому я пойду на этих днях, АА сказала: "А когда к Ахматовой?" "Когда она захочет"... Завтра, в 6 часов я иду к Куниной". - "А после Куниной?" - и АА уже назначила мне прийти от Куниной, но вдруг вспомнила, что она должна куда-то уйти. Потом решили, что оттуда она уйдет пораньше, что часам к 10 вернуться. "Позвоните мне завтра в 10 часов"...
2.11.1925
Встретил Валерию Сергеевну и проводил ее до трамвая.
Говорил о нездоровье АА, а она о том, что эти все - обычные для нее болезни происходят теперь из-за "Шилея", который мучит и изводит ее, который - злой и еще больше потому, что - нездоров. Сказала, что АА несколько раз была у нее. Просила меня зайти побеседовать о Николае Степановиче с Вячеславом Вячеславовичем. Пришел домой. Ко мне явился Н. Дмитриев. Я окончательно не могу разговаривать с этим безмозглым дураком, который торчал у меня часа полтора. Наконец, я его выставил и пошел к Ирине Ефимьевне Куниной, которая обещала мне дать свои воспоминания о Николае Степановиче. Девочка легкомысленная, "совбарышня" и молодая поэтесса, и Николая Степановича знала очень мало, но говорит охотно и память у нее хорошая. Вернулся домой в 8 часов.
Вечером был у АА в Ш. д.
АА очень нездорова сегодня. Подавленное настроение, глаза впали и взгляд особенно резкий и пронзительный, взгляд, в котором какое-то скрытое отчаяние. Не то что не шутит и не смеется, но с трудом говорит, с трудом двигается. И очень грустно-приветлива. Спрашиваю, что с ней, почему она так плохо выглядит? Отвечает: "Да, вид у меня неважный, это правда, но ничего нет". Просто плохо чувствует себя. Спрашиваю, как она лечится. Говорит, что делает все, что делают при неврозе сердца. АА о ч е н ь не любит говорить о своем нездоровье, о своих болезнях, и отвечает очень неохотно. А я попрощался и пошел домой в настроении подавленном от того впечатления, какое произвело на меня сегодня болезненное состояние АА.
По поводу воспоминаний Куниной.
Во-первых, утверждение Куниной, что она была влюблена в Николая Степановича только как в поэта - неправильно. А. Я. Мандельштам рассказывала, как Кунина по приезде в Киев "убивалась" по поводу своих отношений к Гумилеву. Во-вторых, Кунина сказала, что Николай Степанович рассказывал о своем стихотворении "Ты совсем, ты совсем снеговая", что оно (написанное в 11 г., по возвращении из Африки, когда он был болен лихорадкой) тесно связано со стихотворением АА "Сжала руки под темной вуалью", написанным будто бы в ответ на его стихотворение. Этого не может быть, потому что это стихотворение АА написано 8 января (или февраля?) 1911 г., то есть в то время, когда Николай Степанович был еще в Африке; а его стихотворение написано по возвращении из Африки.
3.11.1925. Вторник
В 11 1/2 часов утра звонил Пунину. Говорили о Когане и хлопотах по переводу АА в IV категорию. Пунин говорит, что он потерял всякую надежду, но предпринять еще что-нибудь - нужно, потому что если б это удалось - это очень окрылило бы АА. Об АА сказал, что она уже ушла только что в Мрам. дворец.
Нет. АА еще вчера ушла к Шилейко. Сегодня я пришел к ней.
Пунин был дома. Чертовски хотел спать, но решил заниматься. Пошел в спальню, а я с АА остался в столовой, где теплее, чем в кабинете. Сели у стола, рядом.
Я разложил свои бумаги. АА сказала, что читала Banvill'я, которого я ей дал (Th odore de Banville. Les exil s, Paris 1912). Плохой поэт. АА совершенно явственно убедилась в том, что он эпигон - может быть, и хороший (как его хвалят), но эпигон совершенно определенный Рабское подражание Готье и Бодлеру (?). Поэтому "не интересненько". Сходств с творчеством Николая Степановича не нашла. Николай Степанович знал Банвилля с самого раннего времени. Но, по-видимому, его влияния не себе не испытал.
Обратила внимание по помещенную в конце книги статью Т. Готье о Т. Банвилле. По поводу этой книги АА заговорила о романтизме, об отношениях между литературой и живописью того времени и т. д. Французы знают, что романтизм к ним занесен из-за Рейна, а отсюда - АА делала выводы о романтизме. Разговор ее показывал полную осведомленность во французской литературе, а главное - уменье в ней критически-тонко разбираться.
Потом - просматривали листки первых воспоминаний. Дошли до конца сегодня. Все места, касающиеся ее, АА вычеркнула. Все фразы, переданные с beau-mots и т. д. - тоже... Я ей заметил, что она сейчас тала гораздо строже относиться ко всему, что я записываю. Что многого из того, что она вычеркнула теперь, она бы не вычеркнула раньше. В ответ на это АА сказала, что это действительно так, и именно потому, что она теперь совершенно иначе относится к работе, чем относилась весной. Гораздо серьезнее относится... Это случилось с того времени, как она стала летом заниматься Бодлером...
Она поняла, что собрание анекдотов личной биографии не может принести пользы. Что биография - настолько важное и ответственное дело, что к ней нельзя относиться с легким сердцем. При этом АА сказала, что включение в биографию анекдотов допустимо только по отношению к Крылову; объяснила причины и заметила, что Крылов и сам старался т а к создать свой облик.
Когда разговоры о работе кончились, я остался просто беседовать. АА дала мне прочесть полученное ею письмо. Конверт - со штампом редакции "Красной газеты". Длинное письмо, на целом писчем листе. Некая Кан, неизвестная, служащая в редакции "Красной газеты" изливается в своих чувствах к АА. Пишет, что она счастлива, что она благодарит Бога за то, что АА родилась, и что она благоговеет перед АА. Что совершенно непостижимое счастье она испытала, когда в первый раз прочитала стихи АА ("Четки"), и с тех пор - все ее думы только о ней. Кан ни о чем не просит в письме. Только говорит о своей любви к ее стихам, о своем благоговении перед ней. Просит только позвонить ей по телефону. Письмо она принесла сама - АА не застала и передала его Шилейко. Я улыбнулся: "Видите, как вас любят!"... Спросил: "Будете звонить?" И АА ответила, что будет, потому что письмо, по-видимому, искреннее. Конечно, к письму приложены ее стихи. "Стихи можете не читать", улыбнулась АА.
"Жизнь искусства". Рецензия на "Яд", констатирующая провал пьесы и говорящая о "высоком положении автора"... АА дала мне рецензию прочесть. И говорила по поводу нее. Конечно - это не всерьез написано. Эта чья-то проделка... Показала мне рецензию Крученых о Казине, рецензию ругательную. Говорила о футуристах, о том, какую они заняли позицию, о том, что они, враждуя со всеми втайне враждуют и с пролетарскими поэтами и рады случаю унизить одного из них, а делают это с видом людей, которые знают в с е, и то, что есть, и то, что нужно, прикрываясь якобы правительственной точкой зрения, В данном случае... Казин, конечно, невероятно слаб сам по себе. И АА прочла мне те стихи, которые приведены в рецензии. Последнее из них - смесь Блока и Гумилева.
Это - все - уже в кабинете, в который мы перешли, окончив работу по Николаю Степановичу. За столом.
По телефону Пунин был предупрежден, что сейчас к нему придет Софья Исак. Дымшиц-Толстая. Я уже хотел уходить, но остался для того, чтобы записать ее воспоминания. Она пришла. Пунин ее принял в столовой. О присутствии в доме АА она не была осведомлена. Пунин поговорил с ней, она согласилась, и я в столовой расспрашивал ее, записывал.
Потом прошел в кабинет, где АА, и прочел ей. АА говорит, что Дымшиц-Толстая - умная. И была очень красивой в молодости. Сейчас этого... (Обрыв.)
Софья Дымшиц-Толстая не любит АА. Дымшиц-Толстой кажется, что она имеет на это причины. Тут при чем-то Париж, АА что-то знает такое, по поводу чего С. Дымшиц-Толстая боится, что АА воспользуется своим знанием... Улыбнулась. "Но я не воспользуюсь..." С. Дымшиц-Толстая к Николаю Степановичу относилась недоброжелательно. Была сторонницей Волошина.
4.11.1925. Среда
В трамвае от Ш. д. поехал домой. Доехал до Садовой по Невскому и пошел домой пешком. На углу Садовой и Итальянской увидел АА, разговаривавшую с Евгеньевым-Максимовым. Она стояла спиной ко мне и меня не увидела. Она просила Евгеньева-Максимова дать мне свои воспоминания. Когда через минуту она отошла от него, я подошел к ней. Проводил ее до Мр. дв. Шли по Садовой и по Канавке. На ногах у АА полуразвалившиеся боты. К ней обратилась нищенка, но взглянув на боты, отодвинулась, не решившись просить милостыню. Я рассказывал о своем утреннем визите. Неожиданно в Летнем Саду, на противоположном берегу канавки, АА увидела собаку, привязанную к дереву играющими в футбол мальчишками. АА прервала меня и жалобным голосом заговорила: "Зачем они ее привязали?.. Посмотрите... Бедная собака!..". Я засмеялся: "Пойдите, отвяжите ее, ну пойдите же... Вода неглубокая...". Улыбнулась, и мы заговорили снова...
В половине шестого дня я звонил АА, но ее не было в Ш. д. А в семь - АА мне позвонила. В 9 часов я пошел к АА в Мр. дв. Принес ей воспоминания Черубины де Габриак и черновик стихотворения "И совсем не в мире мы, а где-то...", который я достал сегодня у Арбениной. (Я был у нее сегодня.) Прочел его АА. АА моментально обнаружила сильное влияние Бодлера и одну совершенно совпадающую с бодлеровской строчку. Его книжки "Les fleurs du mal" у нее не было здесь, и она показала мне по русскому, по отвратительному переводу. Стихотворение очень заинтересовало АА, и она сказала, что Николай Степанович сильно его обесценил, совершенно изменив редакцию. Первая была значительней и интересней.
5.11.1925
От шести до половины одиннадцатого вечера я был у АА в Ш. д.
Черновик "Канцоны", который я ей дал вчера, натолкнул ее на целую систему мыслей о Бодлере. Она снова стала "изыскивать" в Бодлере. И сегодня, положив на стол принесенную ею из Мр. дв. книгу "Les fleurs du mal", стала мне рассказывать все свои соображения. А они такие:
В последние годы Николай Степанович снова испытывает влияние Бодлера, но уже другое, гораздо более тонкое. Если в 7-8 году его прельщали в стихах Бодлера экзотика, гиены и прочее; то теперь то, на что тогда он не обращал никакого внимания - более глубокие мысли и образы Бодлера.