Лукницкий Сергей. Отель "Империал" : выход из WINDOWS

   -- Наталия Леонидовна, Наташа, Наталья, Виктор Степанович, -- как?
   Галя принесла телефонную книжку, составленную ею самой за долгие годы работы с Финком. В ней были все телефоны, по которым хоть раз звонил начальник, с именем и должностью, чтобы не попадать впросак. Похваловых там было трое. Один без инициалов. Номер телефона был четырехзначный, наверное, номер правительственной связи.
   -- Наташ много, конечно. Все ведь через секретарей звонят. Многих секретарей по голосу узнаешь уже, со многими заочно знакома, а какие их фамилии -- не знаю.
   -- Личного знакомства у Финка ни с какой Наташей не было?
   -- Я со своей стороны о таком не знаю. А там... Вот с Катей, там похоже на личное. Он, знаете ли, не увлекался женским полом. На вечеринках у нас тут не засиживался. Если торжество какое, наоборот, пораньше уезжал, чтобы коллектив не сковывать...
   -- А отпуск свой подгадывал, чтобы на его собственный день рождения приходился, -- добавила понятая.
   Финк в прошлом был женат два раза. От второго брака остался сын. Сейчас ему около двенадцати лет. Но звонила чаще первая жена. Папочка пристроил ее работать в Торговую палату, а это здесь, в двух шагах. Вот они и общались, то она к нему заходила, то он к ней.
   -- А что за папочка такой всемогущий?
   Галя замолчала. Потом тихо спросила:
   -- А зачем понятые на допросе?
   -- Сейчас начнем осмотр кабинета, где я их потом доищусь.
   Тут зазвонил внутренний телефон. Братченко подъехал быстро. Серафимова попросила Галю встретить его и привести в кабинет. С Братченко прибыли два оперативных сотрудника. После прихода Братченко Нонна Богдановна почувствовала, как напряжение с нее спадает, будто камень с плеч. Братченко оценил обстановку, забрал под свое крылышко понятых и пошел к дальней стене, где располагалось кресло Финка и портрет Ельцина над ним.
   -- Галь, а Финк в командировку должен был ехать?
   -- Почему?
   -- Соседке своей, домработнице, он так сказал.
   -- Нет, я об этом ничего не знаю.
   -- А какая у него зарплата?
   -- Хотите кофе?
   ДОПРОС
   Братченко, как пес на выгуле, пошел обнюхивать незнакомый просторный кабинет: стены, серванты, шкафы. Пригнулся к столу, огромному, заваленному бумагами и телефонами. "Вертушку" узнал по серебряному гербу Советского Союза, склонился с особым почтением, как к ручке хозяйки светского салона. Так вот ты какая!
   -- А сейф закрыт, -- сказал один из оперативников. -- Ключи-то есть?
   -- А у Адольфа Зиновьевича не нашли? -- удивилась Галочка. -- У него ведь целая связка ключей была. От кабинета, от сейфов, от машины, от дачи, от квартиры. Но, пожалуйста, у меня есть дубликат.
   Серафимова как-то забыла про ключи. Были ключи, остались в кейсе. Кейс в ее кабинете, в шкафу. Пока не сдала в камеру хранения вещдоков. Просто не сообразила взять ключи.
   -- Вы, Галочка, откройте им сейфы, а вы, товарищи, подойдите поближе и внимательно наблюдайте за следственными действиями. Витя, Финк с Овечкиным, оказывается, чуть ли не каждый день общался. И в день убийства, слышишь, обедали вместе. Надо будет на Плотников съездить, уточнить. Порученье тебе.
   Галя встрепенулась, узнала фамилию. Серафимова, десять минут назад услышав о том, что Овечкин, директор универмага "Европейский" и шеф убитой Похваловой, названивал сюда, Финку, каждый день, ничем не выдала своего интереса. Теперь не сдержалась, но отругала себя. Ведь по всему Управлению слухи пойдут.
   -- Вот. Секретаря Овечкина зовут Наташей, -- вспомнила Галочка, -фамилию не знаю. А Похвалова не помню.
   Нонна Богдановна пошла и взяла со стола красную книжечку абонентов АТС-1. Номер, записанный секретаршей в своем телефоннике, совпадал с номером помощника Главного госу-дарственного распорядителя России Виктора Сте---па--новича Похвалова. Серафимова ахнула: чего ж врали, что депутат, да еще Госдумы? -- и поплелась на свое место. Лучше бы уж в самом деле был депутатом.
   -- Насколько я понимаю, по "вертушке" вы не соединяли. Сам звонил.
   -- Когда уезжал, переключал на меня. Но спрашивать, кто звонит и что передать, у этих господ было нельзя. Только определенный текст: "Аппарат Финка. Секретарь Приходько слушает". Ну, а уж если спросят, где босс, тогда я рассказываю. Захотят -- представятся, не захотят, трубку кладут.
   Когда понятые отошли с Братченко в дальний конец кабинета, а Галочка и Серафимова остались на этом конце длинного стола для совещаний, недалеко от входа в кабинет, секретарь наклонилась к следователю и доложила:
   -- Этот первый папочка... то есть первая жена Адольфа Зиновьевича была дочерью председателя Комитета Верховного Совета СССР по международным связям, он тогда сразу устроился в МИД работать. После развода с первой женой его из МИДа попросили. Конечно, папочка отомстил. А он просто увлекся одной женщиной. Иностранкой. Потом все у них прекратилось, очень был сложный период. Меня тогда не было. Мы познакомились в Министерстве обороны. Меня Адольфу Зиновьевичу вместе с кабинетом передали. С тех пор мы вместе.
   -- А второй женой была дочь министра обороны?
   Галя едва заметно дернула бровкой. Не понравилась ей бестактная проницательность Серафимовой.
   Второй женой Финка была не дочь министра обороны, а внучка начальника Генштаба. Финк курировал в Минобороны вопросы продажи оружия. Специально под него переформировали старую структуру, поприжали Военторгэкспорт, структуру, торговавшую оружием от имени государства, и другие отдельные фирмы, созданные напрямую президентом. Вторая жена ушла от него со скандалом. Скандал устроила она сама, прямо на приеме в посольстве Кубы. С тех пор "Куба с нами не разговаривает". А жена стала на приеме родину ругать, вот Финк ей и вмазал.
   Нет. Снова. Шутка была. Жена попалась на вывозе из страны антиквариата и золотых изделий. Пыталась сколотить свой собственный капитал за рубежом. На таможне работали дотошные ребята. Хотя, конечно, если бы не было указания сверху, от спецслужб, прошла бы внучка своего дедушки как миленькая через зал VIP и не оглянулась. Нет, провели выборочный досмотр. Жену-то от суда отмазали, но ее родня очистила свои плечи от погон, и "Хед Шолдерса" не понадобилось. Подумал-подумал Адольф Зиновьевич: а зачем ему такая обуза, никчемная наглая баба, не утонченная, неласковая, не двухметровая, а, наоборот, толстая? Ну зачем?
   После некоторых мытарств пришел в Госком-имущество, поработал, уже развод оформил, да и потребовал у шефа войти в положение ценного сотрудника. Площади своей нет. А жена из пятикомнатной своей каморки выгоняет, никакого житья не дает. Начальство в Госкомимуществе душевное, выделили Финку служебную площадь на Солянке, отремонтировали за государственный счет: ну, откуда у честного чиновника деньги на евроремонт? Потом разрешили приватизировать, а то как-то несправедливо: работают на один общак, а человеку не могут квартиру подарить от имени государства. Ведь Госкомимущество тоже островок государства, плавающий.
   -- Витя, нужно будет установить, чей телефон и где находится.
   Братченко получил бумажку с номером Катиного телефона. В глазах его вспыхнул огонек, как у таксы перед норой.
   Серафимова дала Галочке отдых, сама пошла к группе разбирающих бумаги сотрудников. В дверь приемной давно уже стучали, да и телефоны, переключенные на приемную, трезвонили, но следователь просила с гласностью подождать. Единственное, чем могла бы еще помочь Галочка, -- это попросить отдел кадров подготовить личное дело Финка и поднести его через час.
   -- Еще час провозимся, не меньше? -- обратилась Нонна Богдановна к Братченко.
   Братченко кивнул. Он изучал документы.
   -- Значит, так. В этих шкафах со стеклянной верхней частью, то есть со стеклянными дверцами, папки. Вы видите, в этих папках, очевидно, все государственные предприятия торговли и питания, которые приватизированы за три года, другие в архиве или где-то неподалеку. Эти -- еще на контроле. Я так понимаю?
   Галочка, стоявшая в проеме прислонившись к дверному косяку, кивнула. Глаза их встретились. Галочка грустно улыбнулась. Братченко воодушевился.
   -- В этих папках -- распоряжения ГКИ, в этих исходящие письма, в этих приходящие.
   -- Сам ты приходящий, Витек, -- поправил Витю опер, -- входящие.
   -- Приходящие, -- упрямо повторил Витя. -- Далее. Протоколы совещаний, заседаний, деловые бумаги, некоторые бухгалтерские документы, подшивки газет, канцелярские товары.
   -- Переходите к сейфу, -- попросила Серафимова, раскинувшись на стуле, положила ногу на ногу, затянулась, запыхтела.
   -- Еще сервант.
   -- Сервант опустите, -- позволила она.
   Сервант Витя опустил. Звонко зазвенел золотыми ключиками. Сейф был красив, как кейс охранника президента. Черный, с элегантной круглой ручкой, похожей на штурвал, он с трудом вписывался в дизайн кабинета, скорее бежево-белых тонов, и уж совсем не подходил к рыжей полированной мебели. Сейф был невысокий и на вид не тяжелый. Не такой, что стоит у Серафимы в кабинете, отгораживая ее угол от братченковского. Их сейф делали на века! Засыпной, неподъемный, огромный стальной шкаф -- документы не сгорят, еду крысы не сожрут, история останется без пробелов. Или наоборот -- с пробелами, если ключ потерять. Такой сейф ни один знакомый медвежатник не откроет. Да и гранатой не взорвать. В соседней комнате был случай...
   Оперативники доставали и складывали на стол содержимое, а Витя Братченко сидел рядом с Серафимой и составлял протокол. Понятые внимательно следили за движением шарика на конце шариковой ручки. У Братченко руки чесались вывернуть их головы в обратную сторону, как выворачивают лампочки. А у Серафимы из зубов вырвать сигаретку и выкинуть в урну, чтобы все эти бумаги полыхнули!..
   -- У вас уборщиц нету, что ли? -- радостно крикнул он, кидаясь к урне. -- Какая удача!
   Братченко судорожно вытряс из корзины мусор: прямо на пол в углу за креслом начальника управления. Но его внимание отвлекла Серафимова.
   Она держала в руках дипломатический паспорт с золотым гербом России. Новенький, свеженький, на имя Финка. Недавним числом в паспорте стояла виза Шенгенская, еще не погашенная. Открыта виза была во вторник. Следом за паспортом Серафимова вытянула из груды документов конверт с билетом на самолет в Карлсбад. В конверте был билет с открытой датой. Какая-то бумажка еще, она рассмотрит ее позже. Сунула в карман. Главное -- билет есть...
   Галочка подошла.
   -- Как же вы не знаете ничего про поездку, Галочка? Вспомните, а то мне придется у председателя Комитета спрашивать, отпрашивался ли Финк в отпуск?
   Та отрицательно покачала головой.
   Витя Братченко склонил кудри над Серафимовой, близко подойдя к стулу, на котором она сидела.
   -- По приглашению, язву лечить, -- согласилась она, -- от гражданина или от фирмы, либо по туристической путевке, поищите, что вы надо мной, как ива плакучая, свесились?
   Среди бумаг в сейфе никакого приглашения не было. Подошла очередь внутреннего сейфа: отдельного отсека в сейфе, запирающегося на ключ, и пока не открытого.
   Взору следственной бригады предстали восемь упакованных банковским способом пачек стодолларовых купюр, всего восемьдесят тысяч долларов, пакет с документами, которых не доискалась Евдокия Григорьевна в доме, кредитные карточки в кожаном портмоне, чековые книжки на вклады, открытые в московских банках. Но закрытые в понедельник. Абсолютно все счета были аннулированы позавчерашним числом. Похоже, к отъезду господин Финк готовился основательно. Но самое интересное, что всего-то на этих счетах в общей-то сложности и двухсот тысяч долларов не было, небогато для приватизатора. Выходит, эти невероятные деньги, которые Серафимова и Братченко пренебрежительно свалили в брезентовый мешок -- изъяли, значит, -- это еще не все, что было снято? А может, это черная касса?
   У понятых при виде валюты открылись рты. Грудастая быстренько подсчитала в уме, сколько всего выловили следователи, губы ее задрожали, и она стала громко поносить каких-то "тварей" и "негодяев" за то, что ей так плохо живется. По всему видно было, что у женщины шок. Серафимова попросила секретаршу заняться ею, а заодно набрать номер зампреда.
   -- Альберт Вольдемарович, я -- следователь прокуратуры Серафимова. Попрошу вас зайти к нам, в кабинет Адольфа Зиновьевича Финка. Немедленно.
   Голос следователя -- ржавый, прокуренный, ставший уже похожим на голос артиста Ливанова, сыгравшего Шерлока Холмса, -- этот голос выбил зампреда из колеи, заставил подчиниться. Серафимова засекла время. Раньше чем через десять минут зампреда можно было не ждать -- лабиринты.
   Еще во внутреннем сейфе лежал старый за-гранпаспорт с десятком отметок на нескольких Шенгенских визах и обычный российский. Но ничего разъясняющего, зачем Финк собирался ехать за границу и на каком основании, в сейфе не было.
   -- У вас накануне была зарплата? -- спросила Серафимова, вспомнив про получку Евдокии Григорьевны, которую пообещал ей выдать Финк перед смертью.
   -- Если это его зарплата или трудовые накопления, то я -- Мария Стюарт! -- воскликнула понятая, снова вбегая в кабинет.
   Волосы ее растрепались, прядь выбилась и свисала теперь поперек всего лица, глаза запали и взгляд стал такой беспомощный, отчаянный, что Серафимовой стало жалко женщину, как если бы она и впрямь была Марией Стюарт, попавшей в плен к Елизавете.
   -- Я не об этом, я вообще спрашиваю.
   -- Нет, что вы, -- отрешенно ответила Галочка, -- зарплату в начале месяца выдавали.
   -- Задерживают?
   -- Нет, тьфу, тьфу, тьфу... -- сказали понятые и Галочка в один голос.
   -- Забыл сообщить, -- воскликнул Братченко, -- у нас поговаривают, что на этой неделе и нам дадут, за март. И еще, Княжицкий просил передать предварительное заключение.
   -- Витя, я научу вас когда-нибудь думать головой, здесь же посторонние люди...
   -- Да это еще неточно...
   Серафимова постучала себя по лбу, глядя на Братченко рассеянным взглядом. Одновременно постучали в дверь приемной. Это явился зам-пред. Галочка и Братченко пошли открывать, и Нонна Богдановна отметила, что сегодня Витя опять нарядился, словно в ресторан. От него исходил резкий запах "Сафари", грудь его вздымалась, показывая всю мощь грудной клетки.
   & ГАЛОЧКА
   В шесть часов вечера следственная группа выносила из Госкомимущества груды собранного материала, для чего им в помощь были выделены рабочие. В холле первого этажа, перед вахтер-ской, собрались сотрудники, наперебой обсуждая событие. Серафимова попыталась прислушаться. "Госкомимущие" граждане как заведенные спрашивали друг друга:
   -- Вы слышали?.. Старик, ты слышал?.. Знаете, что с Финком?... Да слышал, слышал... Ужас-то какой!
   Зампред, к удивлению Серафимовой, показался ей удрученным, жалеющим о председателе и желающим всячески помочь следствию. Но о деньгах ни он, ни заместители самого Финка, вызванные Альбертом Вольдемаровичем, ничего не знали. Решено было на этом поставить запятую и считать первый осмотр кабинета Финка законченным. Серафимова сообщила зампреду за чашкой кофе, где находится труп, некоторые подробности убийства, а также приблизительное время, когда можно будет хоронить. Альберт Вольдемарович взял заботы о проводах коллеги на себя и под свою ответственность.
   Перед уходом Серафимова заглянула к Галочке, которая так и сидела на своем рабочем месте, отвернувшись к окну.
   -- Галочка, Галина Тимофеевна, спасибо вам за помощь. Теперь будем вас вызывать к себе, в прокуратуру, вы уж не пугайтесь и не обессудьте. Ваши показания -- главные на сей день. А на прощанье скажите, пожалуйста, откуда фамилия такая -- Финк? Я посмотрела в личном деле -- родители с Поволжья...
   -- Да, немецкая фамилия, -- кивнула Галочка, -- его родители -- вроде бы бывшие военнопленные, осели в России.
   ПАН ХОУПЕК
   Подходя к своей "Волге", Серафимова полезла в карман за сигаретами и вместе с пачкой достала сложенный вдвое конверт. Это был фирменный конверт гостиницы "Метрополь", в котором Братченко обнаружил билет в Карлсбад. Братченко уже завел свой "жигуленок" и выворачивал с обочины на проезжую часть. Нонна Богдановна заглянула в конверт. Очень маленький бледный листок "факсовой" бумаги, сложенный и чуть ли не проглаженный утюгом, гласил о том, что некий гражданин Европейского Союза, житель волшебного Карлсбада херр Ганс Хоупек от имени своей фирмы "Dostal" имеет честь пригласить Адольфа Зиновьевича Финка на крупнейший курорт мира в качестве делового партнера для подписания контракта. Текст был повторен по-чеш-ски. Вверху листа значились данные фирмы, очевидно, оригинал приглашения был напечатан на бланке. Адрес и телефон фирмы Серафимова уже в машине переписала в свой блокнот, так как факсовая бумага недолго хранит свои тексты.
   БРАТЧЕНКО
   Вечером позвонила Серафимова. Сосед поднял трубку и передал ее Вите.
   -- Что у вас там? -- спросила Серафимова, сообразив, что Витя и сосед находятся в одной комнате. -- Посиделки?
   -- Да нет, Нонна Богдановна, у нас тут здоровый досуг, сосед бильярдный стол купил, так мы вторую ночь не спим.
   -- Смотрите, чтобы это не отразилось на вашей психике, у следователя должен быть трезвый и ясный рассудок, а у вас и без бильярда...
   Они жили в десяти минутах ходьбы друг от друга. По ее голосу Братченко понял, что ей тоскливо и делать нечего. А когда одинокому человеку делать нечего, он начинает думать. Эти раздумья заканчиваются затяжной депрессией, а то и истерикой по поводу неудавшейся жизни или сострадания невинному дитятке, уж это Витя знал по себе.
   -- Что-нибудь случилось, Нонна Богдановна?
   -- Ничего не случилось. Прогуляться не желаете?
   ПРОГУЛКА
   Над Покровскими воротами сгустилось небо, став свинцово-прозрачным, потускнели очертания деревьев вокруг пруда, почернела земля. В воздухе парило, заканчивался первый по-настоящему весенний день.
   -- Завтра почки лопнут, -- прервала молчание Серафимова, -- зазеленеет. Я, знаете, очень люблю эту пору в Москве, когда еще не жарко, свежо, но солнце -- как у нас. Из моего детства солнце.
   Она была в легком коротком голубом плащике, привезенном подругой из Польши. И без того обладавшая яркой внешностью и индивидуальностью, что далеко не одно и то же, Серафимова любила броские наряды, подбирала со вкусом платки, сумки, зонты. Ей очень нравились длинные зонты-трости, это была ее страсть: с деревянными загнутыми ручками, с металлическими наконечниками, красивых сочных тонов или темные, они стояли в ее прихожей, как коллекция рапир у фехтовальщика.
   -- Что у вас с Княжицким? Почему вы устроили сегодня утром скандал в машине?
   -- Я думал, мы все выяснили, -- сказал Братченко, явно не желая предъявлять обвинения в адрес отсутствующего Княжицкого.
   -- Садитесь на скамью, не люблю курить на ходу. Вам сколько лет, Витя?
   -- Сороковник, а что?
   -- Никогда так не переспрашивайте. Это некрасиво. По-ребячьи. Вот что, Витенька, мне секретарь Финка сказала, что он в день убийства до конца не доработал, позвонила ему некая Катя, тон у нее был спокойный, но после ее звонка Финк быстро ушел, сказал, чтобы Галя его не ждала. Кстати, как она вам? Очень мила, прямо рокотовская барышня, взгляд такой кроткий.
   -- Хорошая женщина, -- согласился Витя, -- выходит, к этой своей Кате помчался... А как же тогда он с Похваловой оказался в такой ситуации?
   Скамью окружили голуби, почти заглушая разговор своим гульканьем. Из театра повалил народ. Нет, очевидно, это только антракт, вышли покурить зрители, хотя некоторые действительно побежали в сторону метро.
   -- У меня два соображения. Мы пока еще не знаем точно результатов анализа грунта на туфельках Похваловой, на ботинках Финка и на ботинках убийцы, следы которых остались на ковре, но у меня сложилось такое ощущение, что очень похожий грунт на следах убийцы и на туфлях Похваловой. Вы помните, какие черные грязные следы вели от прихожей к кровати? А ботинки Финка под кроватью стояли чистенькие, на машинке ехал, по асфальту ходил. Вы помните, в понедельник и вторник дождя не было, да и сегодня погода хорошая, тепло, сухо, солнечно, я же говорю, завтра зазеленеет. Я носом чую. Так вот...
   -- Стойте, пожалуйста. Дайте, я скажу, -- перебил ее Витя, смекнув кое-что, прямо озарение нашло, -- земля такая влажная за городом, и у Похваловой, которая жила на даче, и у ее мужа могло быть столько грязи на обуви, точно?
   -- Точно, Витенька, -- улыбнулась Серафимова. -- И Похвалов исчез. Тоже -- факт.
   Она выпустила дым, оглянулась на театр, откуда послышался звонок ко второму действию.
   -- Вы в театре последний раз когда были?
   Витя Братченко в театр не ходил, потому что он в нем засыпал. Однажды заставил себя купить билет на спектакль, но захрапел во втором ряду партера. Ну, не захрапел, а засопел, да ведь так истово, в полной-то тишине, на самом трагическом месте, что в зале раздался смех, а маститые театралы решили, что это критик сидит и нарочно так эпатажно свое мнение о спектакле выказывает. А Братченко очень тогда расстроился за артистов, ведь подумают, что плохо играли, что таланта нету, а на самом деле на Витю темнота, как сигнал отхода ко сну, действует. Не объяснишь же подсознанию, что в театре спать нельзя.
   -- Да я и в Москве-то еще недавно, -- виновато оправдывался он. -- Но главное, я осознаю, что в театр не ходить стыдно, и мне стыдно.
   -- Ерунда, -- вдруг сказала Серафимова, -- я пересмотрела здесь весь репертуар, а жить все равно не научилась.
   -- Упадочное у вас настроение, Нонна Богдановна, может, вина выпьем?
   -- Не-ет, Витенька, к вам идти уже поздно, а у меня нет!
   Витя вытащил из кармана куртки "Саперави" и два бумажных стаканчика.
   -- Угощайтесь.
   Серафимова непристойно просияла, прямо-таки возликовала.
   -- Ну, надо же! Все тридцать три удовольствия, а я вас недооценивала!
   -- Рассказывайте, Нонна Богдановна, что вас гложет?
   -- Катя.
   -- Не понял.
   -- Витенька, у вашей жены папа кто?
   -- У моей -- механик. Автослесарь. Только у меня нет жены.
   -- А у финковских жен все папы, дяди, отчимы и крестные -- э-ли-та. Обидно не принадлежать к элите? Э-э, обидно. Но грустить я закончила совсем не этим. Ведь насчет этой Кати он, видимо, серьезные планы строил. Посмотрела я те листы, которые вы из урны вытряхнули, там и билеты театральные, аж три пары: в Большой, в Ленком и вот сюда, использованные. И чек за серьги. И листики исписаны ее именем и изрисованы жен-скими головками. Сомневаюсь, что ее портреты точны, но, судя по его прежним бракам...
   -- Тоже не бесприданница, -- подсказал Витя.
   -- Вот именно. Но и это не повергло меня в то состояние, в котором вы меня видите. А то, что дали мне фамилию и адрес этой Кати, установили по номеру телефона. Перед моим уходом домой дали.
   -- Как же ее фамилия?
   -- Мошонко.
   -- ?!
   -- Вот так-то, Витенька, а она Мошонко Екатерина Семеновна, быть может -- не очень благозвучно для юной дамы, но -- факт. Впрочем -неблагозвучность имени прощается личностям. Что значит по-вашему: Суворов -не более как "застигнутый на месте воровства", а ведь -- гений войны. А Пушкин? Да человек с такой фамилией... А в Штатах -- Проктор -- дамскую косметику делает, а что значит, знаете?
   -- Догадываюсь, -- сказал Братченко, осторожно похлопав себя по заднему карману брюк.
   Потом он долго ворочал мозгами, уставившись на противоположный берег пруда, где за деревьями и дорогой горели огни ресторана.
   -- Семен Мошонко? Главный государственный распорядитель России -- почти что вице-премьер?
   -- Угу, -- ответила Серафимова, -- налейте мне еще, Витя.
   -- Так он же, у него же...
   -- У него, у него, Витя, у него работает референтом наш Похвалов. Никакой он не депутат, а референт Мошонки. Теперь рисуйте кружок: у Финка друг -- директор универмага Овечкин. У друга референт или секретарь Наталья Похвалова. У Похваловой муж -- помощник Семена Филимоновича Мошонко. У Мошонко дочь Катя. У Кати друг сердца и кошелька Адольф Зиновьевич Финк. Замкнутый круг? Замкнутый. А в середине этого круга нас с вами замкнули и за-мыкание это почище электрического. Как бы политическим не оказалось. А вы Похвалова вчера испугались, в депутаты записали.
   -- Ну, это я для краткости вчера сказал, да и силен мужик, правда же?
   -- Витя, вы понимаете, куда мы заехали?
   -- А чего такого? Допросим эту Катю, поймаем этого референта, всех посадим...
   -- У-у-у, как все запущено-то, -- пошутила Серафимова, глядя на быстро опьяневшего Братченко, -- вы пока меня воспринимать в силах? Тогда завтра -прямиком к Галочке, в Госком-имущество, выяснить, где у самого Финка дача, еще раз про командировку, про его прежние поездки в Карлсбад, и опросить всех, кто с ним работал. И водителя, водителя, водителя...
   -- Я только одного не пойму, -- пожаловался Братченко, -- он вроде сваливать собрался, и вещей нету, и деньги все снял, и паспорт, и билеты, он что -- с мошонковской дочерью сбежать решил? Или любовь побоку?
   -- Да какая любовь! Витя! Ну, какая любовь! Тут другое не вяжется: зачем ему сбегать, если у него роман с таким дочерью, то есть с такой папой, тьфу...
   Опять Витя забыл передать Серафимовой устное предварительное заключение Княжицкого: Похвалову-то убили днем, за семь часов до расправы над Финком.
   Ему приснилась улыбка Гали, ее губы, мягкие, тонкие, произносящие беззвучные слова, которые все-таки каким-то чудом долетали до его слуха: ...а папа... у меня... э-ли-та.
   ПСИХИАТР
   -- Нонночка, ты прекрасно выглядишь сегодня, -- сказал Михаил Иванович Буянов Серафимовой ранним утром следующего дня.
   -- Ты как это по телефону определил, Мишенька? Научи, я тоже попробую.
   -- Все психиатры немножечко экстрасенсы, Нон-ночка.