Лукницкий Сергей. Отель "Империал" : выход из WINDOWS

   -- Поедем за город. У меня там дела, а вы воздухом подышите.
   Галочка села на краешек сиденья, обняла руками переднюю спинку, вздохнула:
   -- Поехали.
   Теперь Витя смотрел, как беззвучно она спит, жевал бастурму и думал, как же ему выполнить задание Серафимы и в каком порядке.
   Серафима еще раз позвонила ему и сообщила адреса дач всех четырех, выходит, подозреваемых.
   Овечкин снимал коттедж на территории бывшей дачи МГК, ныне в правительственном санатории "Вилла Переделкино". Это на той стороне железной дороги. Впрочем, переезд, а следовательно, и поворот к санаторию Витя уже проехал. Ладно, он проникнет туда на обратном пути, придется повозиться, в крайнем случае перелезет через забор. По информации Серафимы, дачу Овечкина найти легче всего -- она стоит прямо на берегу пруда, в стороне от остальных коттеджей. Если идти по главной аллее, она как раз и приведет к даче, даже упрется в нее. Так ему объяснили.
   Теперь Похвалов. С ним все ясно. Хоть и охраняется дача тройным заслоном, да и внутри народу полно, если идти через лес, пройти в Переделкино можно. Витя видел позавчера гулявших по тропинкам в лесу. Никто их не останавливал. Да и с охраной будет полегче, у него все-таки удостоверение прокуратуры, хотя и нет постановления на обследование земли и проникновение в чужие владения.
   В Переделкине должны дежурить оперативники из управления. Сторожат Похвалова. И телефон на прослушке. Но где именно они расположились, Братченко не знал.
   Дача Финка самая дальняя, здесь придется выехать на Минское шоссе и проехать до поворота на Переделкино с севера, -- через сто метров там покажется поселок Буденновское, принадлежащий Министерству обороны. В нем Финк успел захватить участок еще семь лет назад. Участки охраняются здесь лишь на въезде. Есть номер дачи Финка и название улицы. В крайнем случае есть Галя, она была когда-то здесь, выполняла поручение шефа.
   Далее (бастурма как раз кончилась) место жизни и отдыха Мошонко. Почему они все живут на дачах? Зачем государству их здоровье? Для кого стараются? У Мошонки С.Ф. свой небольшой санаторий в Баковке. Да-да, неподалеку от фабрички, где еще во времена социализма делали презервативы, так, на всякий случай, если в нашу страну заглянет вдруг мощный и изощренный капиталистический секс. Территория этого санатория прилегает к территории писательского городка, поэтому санаторий Мошонки, где он обитает один с дочкой и обслугой, найти ночью в лесу, где плохое освещение, и где кроме всего расположилось еще несколько деревень, будет проблематично. Тем более на санатории нет никаких опозна-вательных знаков, что он выкуплен в собственность Главным государственным распорядителем Российской Федерации на свою зарплату бюджетного чиновника.
   Витя выстроил план операции, приготовил целлофановые мешки, в каждый из которых положил бумажку с фамилией. В шашлычной на переезде он стащил алюминиевую ложку, потому что забыл прихватить орудие для рытья земли. Потом присел на корточки и поскреб ложкой утрамбованный берег озера. Наковырять, что ли, во все пакеты земли с этой полянки? Нет, на халяву он не пойдет! Надо работать!
   Он сел в машину и выехал на свежеасфальтированную курортную дорожку, ведущую к Переделкину. Вечерний хвойный аромат ударил в открытое окно машины. Галочка приподняла голову, ничего не поняла и заснула снова.
   Чем ближе подъезжал Братченко к Переделкину, тем чернее становился вечер. Его уже два раза останавливали инспекторы, он показывал удостоверение, ему отдавали честь. В третий раз пришлось долго объясняться. Преодолев кордон, соврал инспектору, молодому, но очень важничающему пареньку, что он едет не прямо, а влево, к матери, которая проработала на поселок сто пятьдесят лет. Отвязавшись, он и правда свернул влево, объехал забор, отгораживающий территорию поселка от внешнего мира, въехал в дремучий лохматый лес и вдруг обнаружил, что дорога кончилась. Это был не совсем тупик, дорога внезапно превращалась в земляную разбитую колею и уходила в глубь этого черного леса, а забор оставался справа. Братченко взял пакет с бумажкой "Похвалов", удостоверение, пистолет, нет, пистолет спрятал обратно под сиденье, и разбудил Галю.
   Она снова испугалась. Вскочила, широко раскрыв глаза, не понимая, почему так темно и где вообще небо, а где земля. Братченко ласково протянул ей бутылочку сладкой воды и объяснил, что ему дали такое задание, которое можно выполнить только нелегально. Поэтому она, Галочка, должна подождать его двадцать минут, и он вернется. Галочка сказала, что она не боится, потому что она закроется, но лучше бы он оставил машину на людном месте. Только теперь Братченко понял, во что он впутал эту женщину.
   -- А ты... поспите, так быстрее время пройдет. Я приду и все объясню.
   Он пошел вдоль забора, пробираясь сквозь голые ветки кустарников и колючие стебли прошлогодней растительности. Пройдя метров сто, решил, что пора перелезать через забор. Тут как раз удобное дерево.
   Витя подпрыгнул, ухватился руками за толстую ветку, подтянулся и сел верхом на склонившийся к забору ствол. Еще немного передвинувшись вверх по стволу, Витя оказался на гораздо большей высоте, прямо над забором, за ним шла чистая сухая дорожка, и снова начинался лес. Было так темно, что только со своей теперешней высоты Витя обнаружил, что за забором тоже растут высоченные сосны, но, к его радости, кое-где между деревьями, достаточно, впрочем, далеко отсюда, теплыми огнями светились окна дач.
   Витя соскочил в черную невидимую пропасть, мягко приземлился в канавку с иловым дном и, уже мокрый и счастливый, побежал вперед по дорожке по направлению к светящимся окнам. Дорожка обогнула лесной массив и привела его к дачам. Сначала шли старые, приплюснутые к земле домики за дырявыми плетнями, потом показались красивые, освещенные снаружи кирпичные коттеджи за сплошными деревянными заборами. Вскоре он выбежал на улицу, почти городскую, асфальтированную, с административными зданиями по правую сторону. Витя узнал это место.
   Теперь осталось пробежать еще две деревни, три озера переплыть и сразу за развилкой увидеть дачу Похвалова. Шутка. А если серьезно, оказалось, что внутри бывшего санатория "Переделкино" есть еще один забор, за которым начинается уже собственно территория тоже бывшего Управления делами ЦК КПСС, где арендуют дачи различные органы и члены. Проезд на территорию охраняли постовые с помощью шлагбаума и хорошей зарплаты.
   Вите пришлось бежать вдоль забора в обратную сторону, пока забор не закончился. Он закончился так неожиданно, что Братченко не поверил своим глазам. Высокий бетонный забор вдруг разверзся, и перед ним открылся Союз постсоветских, постсоциалистических, но все тех же эдемов за низенькими железными перильцами, вроде метрополитеновских.
   Яркая луна освещала футбольное поле и обнесенный сеткой теннисный корт. Братченко мышью прошуршал по пересеченной местности, пронесся мимо какого-то неприлично длинного дачного забора из кирпича и вдруг, сразу же за поворотом, увидел дачу Похвалова. Ну, слава Богу!
   Над калиткой, которую Витя с трудом разглядел даже при свете фонаря -так она сливалась с забором, -- он заметил блеснувший глазок камеры. Витя прижался к забору и пробрался к калитке так, чтобы не попасть в поле видимости камеры наружного наблюдения.
   Дернул калитку. Калитка поддалась, открылась тихо, плавно. Только стоять бы и забавляться: туда-обратно.
   Витя проник на территорию, закрыл за собой калитку. Ночная мгла, да еще тень от забора поглотили его. Он быстро достал из нагрудного кармана пиджака целлофановый пакет и вдруг понял, что одного пакета ему будет мало. Перед ним бежала дорожка к дому, утоптанная, земляная, по краям ее чернел свеженакатанный грунт для цветов, а возле самого крыльца была насыпана мелкая галька. Образцы наверняка нужны с каждой из этих трех частей дорожки, а пакет у Вити только один. Он решительно сжал ложку, нагнулся, накопал в пакет жесткий замерзший грунт с тропинки, потом подбежал к обочине, взял в ладонь мягкий чернозем, теплый от подземного искусственного подогрева, положил его в нагрудный карман пиджака, приблизился к дому, не отрывая взгляда от окон и крыльца, и заграбастал горсть мелких камушков, которые сунул в карман брюк.
   ШОК
   И тут прямо над его головой вспыхнул свет. Витя прижался к земле, подполз к дому. В комнату, окна которой зажглись, вошли какие-то люди. По голосу Витя понял, что это девочка, которую он уже видел... Дочь Похвалова -- Зинаида, с нею один из телохранителей. Окно не было открыто, но девочка и мужчина громко смеялись, потом все смолкло, в комнате погасили свет и открыли окно. Они целовались. Через минуту девочка облокотилась на подоконник и почти свесилась над Витей. Хорошо, что окно было высоко, фундамент был вровень с кустами шиповника, в колючках которого сидел Витя. До него стали долетать томные ритмичные стоны девочки, опирающейся на подоконник. За ее спиной смачно охал мужчина.
   Братченко не верил своим ушам. Что это? Кто посмел осквернить малолетку, ровесницу его дочери, можно сказать, его дочь, кто воспользовался доверчивостью и наивностью девчушки, лишившейся матери, да и отца? Куда смотрят оперативники? Где они вообще? Братченко медленно выпрямился и встал под окном в полный рост. Девочка увидела, как прямо перед ней из земли вырастает человек, заорала истошно, так, что Галочка, сидевшая в запертой машине за тридевять земель, услышала крик.
   Мужчина, доведенный до кульминации возбуждения этим ее криком, тоже завыл, но тонко, постепенно, такие звуки издают перед тем, как собираются чихнуть. Братченко увидел своими глазами всю эту отвратительную картину, этого глумящегося варвара над убитой горем малюткой и издал вопль отчаянья. Девочка заорала еще сильнее: ей показалось, что зомби уже тянет к ней свои страшные земляные руки.
   Через две минуты дом был окружен тремя группами вооруженных людей. Причем все перемешались и стояли хороводом, направив стволы в сторону Братченко. Это были охранники Похвалова, выскочившие во двор, бригада военизированной охраны поселка и оперативники, сидевшие в своей машине, припаркованной невдалеке от калитки.
   Полуголая девочка так и полувисела на подоконнике с огромными от испуга глазами. Прямо в лицо ей светило множество фонариков.
   -- Братченко, какого черта? -- прыснул один из оперов, узнав помощника Серафимовой.
   Братченко молчал, периодически дергая кадыком.
   -- Ты че? Ты че, мужик? Западло так поступать-то? Что, блин, за понты такие, тебе же сейчас яйца оторвут за такое, извращенец! -- вырвалось у девочки, и она произнесла заключительную суровую, но справедливую характеристику: -- Дурак!
   Прошло уже более сорока минут с момента ухода Братченко из машины, когда все выяснилось. Галя, напуганная темнотой, этим странным истошным воем, перебралась на водительское место и включила зажигание. Она не без труда развернула машину и вырулила на трассу. Когда она спокойно миновала все посты и проезжала поворот к даче Похвалова, несчастного Братченко выводили из калитки. Он увидел свою машину и Галочку за рулем, одновременно услышал визг тормозов...
   В машине, откинувшись на заднем сиденье, он долго думал: "Неужели и его дочь захлестнул этот всемирный разврат и упадок, как эту юную путану, которая жила с целым выводком охранников Похвалова и с ним самим и плевала на устои и нравственность, пока ей платили деньги?"
   СЭР БАСКЕРВИЛЬ
   Братченко с удивлением отметил, что на ночь все шлагбаумы были подняты, потому что постовые тоже люди и не хотят вскакивать ночью, чтобы пропускать запоздалых дачников.
   Галочка съехала к озеру и остановила машину. Это было так удивительно, что она выбрала ту же площадку, где они недавно были, перед искрящимся лунным бисером озером. Они вышли из натопленной машины в холодный апрельский сумрак. Галочка смущенно стояла на краю площадки, прямо перед водой, слегка плещущейся под ногами.
   -- Выспалась?
   -- Замерзла.
   Он обнял ее, очень крепко обнял, прижавшись всей грудью к ее спине, уткнувшись носом в ее короткие каштановые волосы, и почувствовал, как чернозем в его нагрудном кармане превращается в лепешку, пропитывая костюм, рубашку, да и Галин свитер тоже. Он механически отодвинул себя от желанной женщины, так как вспомнил, что карман его брюк до краев набит жестким твердым щебнем.
   До Минского шоссе Витя вел машину сам.
   Если бы не Галя, так бы и проскочил поворот на Буденновское. Они почти не разговаривали от смущения и робости первого откровения. Галочка сидела рядом и показывала дорогу.
   Вышли из машины вместе. Луна, это ночное солнце, освещала мощным прожектором круглый холм. Утопая в этом мистическом лунном свете, они спустились к поселку. Эта прогулка оказалась более романтичной, чем недавнее лесное сумасшествие. Братченко все еще думал про похваловскую девочку.
   -- У меня есть дочь, -- начал он. -- Живет с матерью в Мытищах. Уже пятнадцать лет балде.
   -- Что вы, Витя, она не балда.
   -- Конечно, но неужели у них у всех теперь такие ценности, такие идеалы, такие эталоны настоящей жизни?
   -- Ну, что вы! Просто вас шокировало то, что вы увидели, при чем здесь ваша дочь? Она у вас умница.
   Непосредственность, с которой Галочка уверяла Братченко, была умилительна. Женщина держала его за руку, спускаясь по крутому скользкому склону.
   -- Вон-вон, видите дом с белой крышей, это алюминий светится, ну, такой высокий дом, вон от того трехэтажного справа, -- Галочка показывала рукой на белеющие в низине дома оборонщиков.
   -- Вы часто здесь бывали? -- осторожно спросил Братченко.
   -- Один раз. Привозила Адольфу Зиновьевичу загранпаспорт. Очень срочно ему понадобился.
   -- Здесь, на даче?
   -- Он прислал за мной водителя, сказал, чтобы я ему паспорт в руки не давала, а сама привезла. И сразу отправил меня обратно. У него кто-то был в доме, какой-то мужчина. Я видела мельком, так как в дом он меня не пустил. Через открытую дверь видела... Ой, осторожно! -- она споткнулась и схватилась за Витю.
   Он поцеловал ее. Она ответила.
   Дача Финка находилась на главной улице. Дом был крыт остроконечной крышей с двумя скатами, нижний высокий этаж построен из белого кирпича, второй -- из кругляка, под старину, на крыше и на окнах второго этажа красовались ажурные наличники, нижний же был сделан в современном стиле. Высокое крыльцо поддерживалось двумя пролетами лестниц.
   Неожиданно из калитки напротив вышел пожилой человек в тренировочном костюме. На поводке, прячась за его спину, шел конь. Нет, это в темноте Братченко показалось, что палевый конь идет за стариком, положив ему морду на плечо. Виной всему темнота. Это была собака. Белая пена блеснула на губах пса, словно фосфор, и Братченко подумал, что собаки Баскервилей ему уже не вынести, после Переделкина еще не отошел.
   -- Здравствуйте, -- поприветствовал их сэр Баскервиль, -- не бойтесь, она не кусается.
   -- Глотает целиком? -- судорожно спросил Братченко.
   Старик улыбнулся.
   -- Кого как... Некоторых прячет в земле, в заначку. А вы что, хотите проникнуть на территорию дачи Адольфа Зиновьевича?
   Какой простодушный старик! Можно себе позволить быть простодушным, когда у тебя на плече лежит морда кошмарной собаки и улыбается.
   -- А вы разве ничего не знаете? -- спросил Братченко, показав соседу удостоверение. -- Про Финка? Про вашего соседа?
   -- Про соседей, молодой человек, я знаю все, -- мягко сообщил старик.
   -- Галя, посмотри, этот человек может нам сейчас сказать, кто убил твоего начальника.
   Старик, вглядевшись в лицо Галочки, внимательно и долго изучал его, затем сказал, что эту женщину он знает, видел в окошко, когда она приезжала к Финку.
   -- Убили? -- переспросил он. -- Но когда же? Как?
   -- Во вторник вечером, -- охотно сообщил Братченко.
   -- Молодой человек, вы так не шутите. Во вторник вечером Финк был здесь, на даче. Ненадолго, правда, но приезжал. И сегодня тоже. У него свет горел весь вечер, он только перед вами сел в машину и уехал.
   -- В какую машину? В служебную?
   -- Нет, в большую темную машину, вроде джипа. Но я его узнал.
   -- А что вы видели?.. -- Братченко запнулся.
   -- Арон Мюнхгаузен, -- представился старик и, словно проникая в мысли Братченко, добавил: -- Как видите, отнюдь не сэр Баскервиль. А дачному хозяйству я предложил название Буденновское, я ведь абориген. А Мюнхгаузен -- это мой псевдоним. А вообще-то я -- писатель.
   -- Мюнхгаузен, значит? Отлично! -- воскликнул Братченко, у которого начиналось головокружение. -- Так вы что, уважаемый писатель, действительно видели во вторник на участке Финка? И что там происходило? Он приезжал один?
   -- Он приезжал, да, -- кивнул старик, потом отпустил собаку с поводка и сказал ей ласково, как кошке: -- Иди, Сивка, поиграй.
   Собака галопом поскакала по дачной улице и скрылась в темноте.
   -- А если с ней человек встретится? -- спросила Буденного Галочка. -Ведь разрыв сердца произойдет.
   Старик не услышал ее. Он вспоминал.
   -- Во вторник он приехал не один, часиков в пять-полшестого.
   -- С женщиной?
   -- С женщиной? -- переспросил писатель, покручивая ус. -- Никак нет. Один, но с чемоданами. С ними же и вышел, но тащить ему уже было тяжко. Думаю, он что-то загрузил в них.
   -- А на какой машине?
   -- На своей, на служебной "Волге".
   -- А женщины не было? Может быть, днем? Может быть, вы проглядели?
   Старик лукаво улыбнулся, наклонив голову вбок.
   -- Когда мимо наших окон проходит человек, мой Сивка обязательно подходит к окну, вот к этому, которое выходит на улицу, и начинает чихать. Да-да, не выть, не лаять, а именно чихать. У него на людей -- аллергия. А женщина была в понедельник. Одна. Я не успел выйти, как она и калитку открыла, и в дом вошла. Значит, думаю, есть ключи. Значит, своя. Не стал особо беспокоиться.
   Братченко больше ничего не узнал у старика. Навстречу ему не попадался ни один автомобиль, но в доме, похоже, сегодня кто-то побывал. Братченко спросил у Мюнхгаузена, где здесь может быть телефон, а старик ответил "везде" и предложил свои услуги. Каково же было удивление Вити, когда в доме старика на него напала еще одна собака. Маленькая, с ладошку, пушистая и свирепая, она так атаковала брюки Братченко, что ему пришлось срочно сесть на стул и поднять ноги.
   -- Вот моя настоящая защитница, -- засмеялся сосед и подхватил "моську" на руки.
   Братченко вызвал опергруппу из прокуратуры, попрощался со стариком и вышел на улицу, совершенно забыв о мастифе. Больших деревьев почти не было. Яблони-трехлетки проглядывали в огородах, участки явно пустовали. Мастиф оказался за спиной Гали, когда она, оставшись на улице, пыталась открыть калитку.
   -- Калитка заперта, -- прошептала она, услышав шаги Братченко, но, оглянувшись, столкнулась нос к носу с улыбающимся слюнявым Сивкой. Причем нос Сивки был размером с ее лицо. Пес шумно разжал пасть, почамкал языком и облизнул Галочку. Ей показалось, что он облизал ее всю, целиком. Она и сама не заметила, как, оттолкнувшись ногой о пенек, перемахнула через забор. В здравом рассудке она вряд ли бы повторила этот трюк. Когда же вышел Братченко, озабоченно ища глазами Галю, и увидел мастифа, серого, пульсирующего, довольного, он подумал, что Галочку не то чтобы проглотили, но разодрать разодрали, и она лежит где-нибудь в дальнем конце улицы бездыханная.
   Тут Сивка, слегка косолапя, подошел к Вите, обнюхал его и ласково поставил свои передние лапы ему на грудь. Что-то хрустнуло у помощника следователя возле ключицы. Но маленькая собачка, в этот момент выскочившая со двора, подняла переднюю лапу, покрутила ею у своего виска и потом позвала мастифа домой. На прощанье тот ткнулся носом в ухо Братченко, будто хотел что-то шепнуть, медленно слез с него и зашагал в дом.
   На Витин зов Галочка ответила с территории Финка:
   -- Давай пакет, Витя, земли накопаю.
   "Жива", -- догадался Витя.
   Галочка смотрела на него из-за металлических прутьев.
   Обратно она выбралась с трудом, подставив к забору ведро, потом спрыгнула с заветным мешочком прямо в руки Вити. Он нес ее на руках до самой дороги.
   -- Как легко с тобой! -- шепнул он Галочке, притянул ее к себе, подбегая, к машине.
   Но машины не было. Шутка. Была-была. Кому нужна такая машина?
   Они мчались к Москве по пустой трассе, лес то подползал, то отходил от дороги. Спать вовсе не хотелось, да они и не замечали, что уже третий час ночи.
   Дело было за малым: отыскать в чащобе хижинку дяди Сени и устроить игру "Зарница" на территории пансионата "Вилла Переделкино".
   -- Зачем Нонна Богдановна так жестоко поступила с вами? -- спрашивала Галочка, раскрасневшаяся от приключений и чистого воздуха, возбуж-денная внезапным чувством к этому угловатому кудрявому человеку, который вдруг вдохнул в нее жизнь.
   -- Наказание номер два, -- вздохнул Витя.
   -- А какое же тогда номер один? Расстрел?
   -- Серафима справедливая, -- философски ответил Братченко, -- я сам виноват. Завтра все уладится.
   Галочке очень понравился ответ Вити.
   -- А как же с тем, кто приезжал перед нашим носом на дачу? -- спросила Галочка. -- Ведь кто-то же проник в дом?
   -- Что-то ищут, -- пояснил Братченко. -- Ничего, сейчас наши ребята дедушку пощупают, может, след возьмут.
   -- Страшно, -- Галочка поежилась, -- меня вторые сутки не покидает чувство, что за мной кто-то охотится.
   -- Как это?
   -- Нет-нет, не то чтобы следят, а чувство такое, как будто я что-то знаю, но не догадываюсь об этом... Кто-то довлеет надо мной, как бы тебе это объяснить?..
   НОЧНАЯ ПРОГУЛКА
   В это время Серафимова ехала на служебной машине по ночному шоссе, обгоняя ползущие вдоль обочины рефрижераторы, в сторону от Москвы. Ей вдруг стало нестерпимо совестно, что она приказала Братченко выполнить практически невыполнимое задание. В душе она еще надеялась, что Братченко окажется дома, позвонила ему, но скучающий сосед ответил ей, что Виктор домой не возвращался и ему, соседу, не с кем сыграть в бильярд. Предложил следователю партию, но та, поблагодарив, отказалась.
   Серафимова решила ехать на перехват Братченко. Поскольку оперативники уже доложили ей о ночном дебоше, устроенном Витей в Переделкине, она рассчитала, что на даче Финка проблем у него возникнуть не должно и надо ехать спасать его при посягательстве на частные владения Семена Мошонко. Серафимова и сама не знала, как это в два часа ночи можно найти определенное место в лесу, но решила пошарить наугад. Встреча состоялась.
   Свернув вправо с трассы за указателем на "Виллу Переделкино", Братченко направился по извилистой и бугристой проселочной дороге в глубь леса. В машине играла музыка, Галочка рассказывала ему о своем детстве в Туле, о том, какой романтической девчонкой она была, о разладе в семье родителей и вечной войне между старшими женщинами: мамой и бабушкой. Судя по ее рассказу, бабушка была женщиной своенравной, но и мама давала жару всей семье без исключения и без скидки на былые заслуги семьи.
   Галочка потому и вышла замуж за первого своего парня, с которым она встретилась в кино, чтобы поскорее уехать, -- не из города, нет, Тулу она очень любила, -- а из семьи.
   Неожиданно машину Братченко обогнал эскорт, состоявший из длинной черной хай-класс машины и трех джипов, летевших, вернее скачущих по кочкам, словно мячики, за этой самой хай-класс...
   -- Может, это и не наши клиенты, но чует мое левое ухо... -многозначительно пошутил Братченко.
   Он дал газ и затарахтел за эскортом, как маленький боевой трактор. Через какое-то время эскорт внезапно исчез из виду, Братченко оглянулся по сторонам и увидел за деревьями всего лишь один мелькнувший огонек фары.
   -- Туда?
   -- Туда, -- согласилась Галочка.
   Братченко доехал задним ходом до узенькой прямой асфальтированной дороги, которую не было бы видно и днем: кусты и две ольхи своими ветвями перекрывали въезд на финишную прямую.
   Проехав по ровной дороге метров двести-триста, машина остановилась. Перед бампером, выхваченные светом фар, засеребрились высокие кованые ворота. Братченко спешно выключил огни и призадумался.
   -- Похоже, здесь, -- устало констатировал он. -- Готова сигануть на вражескую территорию?
   На лице Галочки отразились сложные чувства. Ее сильно клонило ко сну, при этом она вряд ли хотела оставаться одна в машине, но и покушаться на спокойный сон одного из главных слуг народа вряд ли стоило -- так ей казалось.
   -- А нас не привлекут? -- спросила она.
   -- Не привлекут... если не поймают. Может, еще не туда приехали.
   -- А вдруг это логово бандитов?
   -- А ты уверена, что представители преступного мира страшнее представителей власти? -- философски заметил Братченко. -- Одну я тебя все равно здесь не оставлю.
   За оградой асфальтовая дорожка была с двух сторон подсвечена гирляндами лампочек, лежащими на земле. Эта "взлетная полоса" уходила вдаль, ни зданий, ни машин видно не было. Братченко съехал с насыпи, чтобы машина не бросалась в глаза, и поставил ее за кустами. Затем достал из багажника и протянул Гале свою теплую куртку, вооружился фонариком, и они подошли к воротам. Вряд ли их можно было перелезть. Ох уж эта Серафима! Не могла подождать до завтра, выдать ему постановление, все полномочия. Зачем ей к утру грунт со всего Подмосковья?
   -- Ты по деревьям лазить умеешь? -- спросил он Галю.
   -- Нет. Не умею. И я в юбке! Может, поищем лаз?
   -- Давай, ты в эту сторону, я в ту, только недалеко!
   Они разошлись в разные стороны от ворот. Тихо было в лесу, хруст веток под их ногами раскатывался по пространству, словно то была яичная скорлупа. Вспархивали невидимые птицы, аукали, ругались, наверное. К лицу липла тонкая паутина, соединявшая ветки.