– Нет, нет! Больше ради меня сегодня и пальцем не шевелите.
Жениху и невесте не остается ничего иного, как, пожав плечами, пойти
в дом к другим гостям. К этому времени успевает закончить свои хлопоты и старый буян Либле, он входит в дом и при виде гостей удивленно таращит глаза, словно перед ним – домовые.
– Нет, вроде как, ик, – начинает он жалобным голосом, – что-то я никак ума не приложу, что это за такой обман зрения в дорогое праздничное время? А ежели оно вроде как не обман, так разрешите спросить, почтенные господа, по какому это пути вы, одним словом сказать, пожаловали: то ль через воздух, то ль скрозь землю? Какое там, ик, ежели бы я хоть мышонка на дороге или на станции видел! И еще, вот оно как, молодой хозяин, еще спрашиваю у дежурного, дескать, приехал ли кто? Нет! Старик Богданов говорит, мол, не было никого, мол, только четверо мазуриков сошли с поезда и невесть куда направились.
– Ладно уж! Ладно! – умеряет Тоотс пыл разговорившегося Либле. – Присаживайся к столу. Садись вон туда, на край скамейки рядом с отцом, там есть еще место. И благодари судьбу, что хоть сам-то вернулся.
– Черт побери, а куда ж это я мог подеваться?!
Всё в наилучшем виде: гости едят, пьют, разговаривают с обитателями хутора о том, о сем, о морозной погоде, о плохих временах, о завтрашней свадьбе и тому подобное. Внезапно предприниматель Киппель начинает проявлять беспокойство, поглядывает то туда, то сюда, шепчет что-то на ухо Лутсу и, в конце концов, громко спрашивает:
– Но позвольте узнать, уважаемые господа, не может ли мне кто-нибудь ответить, куда подевалась будущая краса и гордость этого хутора? Почему не сидит она среди нас? Неужели мы и впрямь доставляем ей столько хлопот, что у нее нет времени побыть в нашем обществе?
– Да, и в правду, – присоединяются к вопросу сразу несколько голосов, – где же Тээле?
– Точно, точно! – с улыбкой кивает жених. – Придется отыскать, без нее дело не пойдет.
Тоотс встает из-за стола и думает: «Не уехала же она, в самом деле, домой… Она и такое выкинуть может».
– Барышня в задней комнате, – подсказывает от плиты прислуга.
Х
XI
XII
Жениху и невесте не остается ничего иного, как, пожав плечами, пойти
в дом к другим гостям. К этому времени успевает закончить свои хлопоты и старый буян Либле, он входит в дом и при виде гостей удивленно таращит глаза, словно перед ним – домовые.
– Нет, вроде как, ик, – начинает он жалобным голосом, – что-то я никак ума не приложу, что это за такой обман зрения в дорогое праздничное время? А ежели оно вроде как не обман, так разрешите спросить, почтенные господа, по какому это пути вы, одним словом сказать, пожаловали: то ль через воздух, то ль скрозь землю? Какое там, ик, ежели бы я хоть мышонка на дороге или на станции видел! И еще, вот оно как, молодой хозяин, еще спрашиваю у дежурного, дескать, приехал ли кто? Нет! Старик Богданов говорит, мол, не было никого, мол, только четверо мазуриков сошли с поезда и невесть куда направились.
– Ладно уж! Ладно! – умеряет Тоотс пыл разговорившегося Либле. – Присаживайся к столу. Садись вон туда, на край скамейки рядом с отцом, там есть еще место. И благодари судьбу, что хоть сам-то вернулся.
– Черт побери, а куда ж это я мог подеваться?!
Всё в наилучшем виде: гости едят, пьют, разговаривают с обитателями хутора о том, о сем, о морозной погоде, о плохих временах, о завтрашней свадьбе и тому подобное. Внезапно предприниматель Киппель начинает проявлять беспокойство, поглядывает то туда, то сюда, шепчет что-то на ухо Лутсу и, в конце концов, громко спрашивает:
– Но позвольте узнать, уважаемые господа, не может ли мне кто-нибудь ответить, куда подевалась будущая краса и гордость этого хутора? Почему не сидит она среди нас? Неужели мы и впрямь доставляем ей столько хлопот, что у нее нет времени побыть в нашем обществе?
– Да, и в правду, – присоединяются к вопросу сразу несколько голосов, – где же Тээле?
– Точно, точно! – с улыбкой кивает жених. – Придется отыскать, без нее дело не пойдет.
Тоотс встает из-за стола и думает: «Не уехала же она, в самом деле, домой… Она и такое выкинуть может».
– Барышня в задней комнате, – подсказывает от плиты прислуга.
Х
Тээле, что это ты за моду взяла, – произносит жених, входя в заднюю комнату. – Гости ужинают, а ты сидишь тут, как неприкаянная. Иди, тебя ждут!
Однако невеста продолжает сидеть возле стола, спиной к дверям, обхватив голову руками.
– Что случилось? – спрашивает Тоотс.
Все то же молчание.
– Ах ты, хитруша! – меняет жених тон и с плутоватой улыбкой слегка щекочет белую шею невесты. – Вообще-то ты куда как мила, только чуток капризная. Да, странный бывает настрой у нашей молодой хозяйки – черт знает, откуда такое берется.
– Оставь, оставь! – Девушка высоко поднимает плечи, чтобы защитить шею от щекотки. – Ведь тебе там сейчас не так-то плохо, зачем же хотеть еще лучшего? Бери пример со старого аптекаря.
– Ну иди же, иди, – уговаривает Йоозеп невесту, вытягивая губы трубочкой. – Будь паинькой! Видишь ли, этот торговец Тосов или Носов, или как там его величают, не ест без тебя и не пьет. Похоже, он в тебя влюбился. Он сказал, что ты будущая краса и гордость хутора Юлесоо.
– Хорошо, я сейчас приду. А теперь иди.
– Заметано! Только приходи сразу.
Жених гладит разок руку невесты, секунду раздумывает и отправляется назад к гостям.
– Придет, придет, – отвечает Йоозеп Тоотс на их вопросительные взгляды, она же не кошелек, чтобы вовсе исчезнуть. – И наклоняясь к самому уху Лесты, шепотом добавляет: – Чертово племя! Вечно у них блажь какая-нибудь.
За столом вновь воцаряется веселье, однако спустя несколько минут гости опять единодушно, в один голос требуют появления невесты.
– Нет, это уже слишком! – Йоозеп Тоотс вскакивает со своего места. – На этот раз я предъявлю ультиматум.
– Иди же! – настаивает жених с деланной строгостью, – ежели ты немедля не придешь, мы отведем тебя насильно. Слышишь?!
– Если можешь, оставь меня хоть ненадолго в покое. А нет – так я тотчас же поеду домой.
– Что это значит?
– Не все ли равно, просто я хочу сейчас побыть одна.
– Побыть одна… – повторяет жених. – Чудеса да и только! Когда ты сюда приехала, была такая веселая и со всеми приветливая, даже мне улыбалась… а теперь вдруг… Нет, никак не пойму, с чего это ты вдруг такой странной сделалась. Может, случилось что-нибудь особенное?
– Ничего особенного не случилось.
– Что же тогда с тобою, Тээле? Подумай, уже завтра ты будешь принадлежать мне…
– Принадлежать? – переспрашивает невеста чуть ли не со злостью. – Я ведь не скотина какая-нибудь, чтобы кому-то принадлежать.
– Черт подери, Тээле! Ты уже теперь цепляешься к каждому пустому слову, что же будет потом, когда… когда…
– Тогда ничего не будет.
– Опять! Ну, я не знаю…
– Здесь и знать нечего. Отправляйся к своим гостям, пей вино и пиво… ешь… Не понимаю, почему именно я должна быть при этом?
– Гм… «Слева ль, справа ли прочтешь – тот же смысл во мне найдешь». Помнишь Тээле, как мы в школе отгадывали эту загадку? Нет? Что же это я хотел сказать, ты меня вовсе сбила с толку! – ну да, ладно ли будет, ежели ты таким манером проведешь последние часы своего девичества?
– Последние часы девичества… – Теэли поднимает свою красивую головку, на губах девушки появляется полунасмешливая улыбка. – Никак старый Кентукский Лев становится поэтичным?! Выпьешь еще рюмку-другую, так, пожалуй, Лесте и Лутсу – как ты сам любишь выражаться – дашь сто очков вперед. Да, да.
В задней комнате ненадолго воцаряется тишина. Из передней комнаты доносится пьяная болтовня Либле и громкие возгласы Киппеля. Тээле крутит на своем пальце кольцо и спрашивает тихо, но с таким ударением, что оно пронизывает Тоотса до мозга костей:
– С чего ты взял, что это последние часы моего девичества?
– Как… как..? Боже правый, но ведь завтра наша свадьба! Или завтра свадьбы не будет?
– Не знаю, – девушка пожимает плечами.
– Вот как! Ну что же… – Тоотс закуривает папиросу, – в таком случае, было бы честнее, если бы ты вовсе не заводила о ней разговора, как это было на дороге в Канткюла. Помнишь? Припомни хорошенько, что ты сказала мне летом, когда я шел в деревню Канткюла к Яану Тыниссону! Ну да это ни к чему. Все идет так, как оно идет, только, черт побери! никак не пойму, с чего это ты вдруг все повернула… в последний час…
– Опять в последний час, – горько усмехается Тээле.
– Так оно получается.
Жених мотает головой, словно пытаясь избавиться от дурного сна, уже с порога еще раз смотрит через плечо на невесту и думает:
«Странная история! Непонятная история! Есть невеста и нету, нет, но, может быть, есть все же. Поди, разберись!».
Тут в голову ему внезапно приходит одна мысль. Жених придает своему лицу выражение полного спокойствия, идет к гостям, берет со стола кувшин из-под пива и обращается к Лесте:
– Пеэтер, будь добр, помоги мне нацедить пива из бочки. – Киппелю же, который с новым напором требует объяснений касательно невесты, Йоозеп Тоотс уже с порога жилой риги отвечает предельно просто:
– Скоро придет.
Но молодой хозяин, по-видимому, не очень-то спешит наливать пиво; бросив испытующий взгляд на старого аптекаря, он отводит школьного друга за руку в дальний угол риги, берет его за пуговицу пиджака и тихо говорит:
– Знаешь, Леста, я всегда уважал тебя, как школьного друга и писателя… Я даже горжусь, что у меня такой – ну, как бы это сказать! – ну да, такой талантливый приятель. Будь уверен, ежели станешь писать новую книгу и ежели у меня будет мало-мальская возможность, я всегда выручу тебя снова. Так. А теперь, будь добр, скажи мне, о чем вы разговаривали давеча с Тээле, когда она позвала тебя в заднюю комнату?
– Ну, ээ… ни о чем таком… – отвечает Леста упавшим голосом.
– Может, и так, – продолжает Тоотс, закуривая, – но в том-то вся и загвоздка, что Тээле именно с этой минуты сделалась такой странной… несет черт-те знает что. Поначалу я думал, это какая-нибудь пустая блажь – такое с нею и прежде случалось – но тут дело серьезнее. Да, да, дорогой Леста, дела из рук вон плохи. К примеру… ну да, она даже не знает, будет завтра наша свадьба или нет.
– Правда?! – испуганно восклицает молодой писатель.
– Да, да. Что ты на это скажешь, ты, человек умный и догадливый? Помнишь, Пеэтер, было время, когда ты не знал, как тебе быть, – теперь настал мой черед. Нет, погоди, я вовсе не к тому клоню, чтобы ты меня утешать начал, мне просто-напросто хочется узнать, вправду ли ты ничего не сказал ей такого, что… ну, так… что могло бы выбить ее из колеи?
– Нет… – отрицательно качает головой школьный друг, – не припомню ничего такого… Жаль, конечно, но…
– Ну что же, – произносит жених, махнув рукой, – стало быть, ничего не попишешь. Пусть все будет, как оно есть. А теперь, дорогой Пеэтер, нацеди пива и возвращайся к столу, да не говори никому ни слова. А я еще посижу тут немного и покумекаю, потому что… знаешь ли… как бы оно ни было, но… Иди, иди же в дом, скажи, что я скоро буду.
Леста как-то нерешительно направляется к бочке с пивом, нацеживает кувшин, затем в задумчивости устремляет взгляд в пространство и потирает нос. Через две-три минуты молодой писатель, оставив кувшин на пивной бочке, возвращается к своему другу.
– Видишь ли, Йоозеп, – начинает он, – я и впрямь не знаю, что именно выбило Тээле из колеи, но все же должен тебе кое о чем сказать, возможно, это все-таки могло на твою невесту подействовать.
– Да, да? Ну? – торопит друга Тоотс.
– Арно Тали вернулся в Тарту.
– Ч-что-о?! Хм-хью-хьюх… И ты сказал об этом Тээле?
– Да… к сожалению.
– Вот как, ясно… Мне этого хватит! Довольно, довольно! А сожалеть, дорогой Пеэтер, незачем, все равно это не осталось бы тайной. Иди себе в дом, я тоже скоро приду.
Лесте становится понятно – сам того не желая, он заварил не очень-то вкусную кашу, молодому человеку вспоминается, что и прежде такое бывало, когда он, сболтнув лишнее, тем самым доставлял другим неприятности. Господи, если бы он умел молчать, как Арно Тали!
Теперь же ему, Пеэтеру Лесте, не остается ничего другого, как взять этот несчастный кувшин с пивом и вернуться в общество таких же, как он, болтунов.
Однако невеста продолжает сидеть возле стола, спиной к дверям, обхватив голову руками.
– Что случилось? – спрашивает Тоотс.
Все то же молчание.
– Ах ты, хитруша! – меняет жених тон и с плутоватой улыбкой слегка щекочет белую шею невесты. – Вообще-то ты куда как мила, только чуток капризная. Да, странный бывает настрой у нашей молодой хозяйки – черт знает, откуда такое берется.
– Оставь, оставь! – Девушка высоко поднимает плечи, чтобы защитить шею от щекотки. – Ведь тебе там сейчас не так-то плохо, зачем же хотеть еще лучшего? Бери пример со старого аптекаря.
– Ну иди же, иди, – уговаривает Йоозеп невесту, вытягивая губы трубочкой. – Будь паинькой! Видишь ли, этот торговец Тосов или Носов, или как там его величают, не ест без тебя и не пьет. Похоже, он в тебя влюбился. Он сказал, что ты будущая краса и гордость хутора Юлесоо.
– Хорошо, я сейчас приду. А теперь иди.
– Заметано! Только приходи сразу.
Жених гладит разок руку невесты, секунду раздумывает и отправляется назад к гостям.
– Придет, придет, – отвечает Йоозеп Тоотс на их вопросительные взгляды, она же не кошелек, чтобы вовсе исчезнуть. – И наклоняясь к самому уху Лесты, шепотом добавляет: – Чертово племя! Вечно у них блажь какая-нибудь.
За столом вновь воцаряется веселье, однако спустя несколько минут гости опять единодушно, в один голос требуют появления невесты.
– Нет, это уже слишком! – Йоозеп Тоотс вскакивает со своего места. – На этот раз я предъявлю ультиматум.
– Иди же! – настаивает жених с деланной строгостью, – ежели ты немедля не придешь, мы отведем тебя насильно. Слышишь?!
– Если можешь, оставь меня хоть ненадолго в покое. А нет – так я тотчас же поеду домой.
– Что это значит?
– Не все ли равно, просто я хочу сейчас побыть одна.
– Побыть одна… – повторяет жених. – Чудеса да и только! Когда ты сюда приехала, была такая веселая и со всеми приветливая, даже мне улыбалась… а теперь вдруг… Нет, никак не пойму, с чего это ты вдруг такой странной сделалась. Может, случилось что-нибудь особенное?
– Ничего особенного не случилось.
– Что же тогда с тобою, Тээле? Подумай, уже завтра ты будешь принадлежать мне…
– Принадлежать? – переспрашивает невеста чуть ли не со злостью. – Я ведь не скотина какая-нибудь, чтобы кому-то принадлежать.
– Черт подери, Тээле! Ты уже теперь цепляешься к каждому пустому слову, что же будет потом, когда… когда…
– Тогда ничего не будет.
– Опять! Ну, я не знаю…
– Здесь и знать нечего. Отправляйся к своим гостям, пей вино и пиво… ешь… Не понимаю, почему именно я должна быть при этом?
– Гм… «Слева ль, справа ли прочтешь – тот же смысл во мне найдешь». Помнишь Тээле, как мы в школе отгадывали эту загадку? Нет? Что же это я хотел сказать, ты меня вовсе сбила с толку! – ну да, ладно ли будет, ежели ты таким манером проведешь последние часы своего девичества?
– Последние часы девичества… – Теэли поднимает свою красивую головку, на губах девушки появляется полунасмешливая улыбка. – Никак старый Кентукский Лев становится поэтичным?! Выпьешь еще рюмку-другую, так, пожалуй, Лесте и Лутсу – как ты сам любишь выражаться – дашь сто очков вперед. Да, да.
В задней комнате ненадолго воцаряется тишина. Из передней комнаты доносится пьяная болтовня Либле и громкие возгласы Киппеля. Тээле крутит на своем пальце кольцо и спрашивает тихо, но с таким ударением, что оно пронизывает Тоотса до мозга костей:
– С чего ты взял, что это последние часы моего девичества?
– Как… как..? Боже правый, но ведь завтра наша свадьба! Или завтра свадьбы не будет?
– Не знаю, – девушка пожимает плечами.
– Вот как! Ну что же… – Тоотс закуривает папиросу, – в таком случае, было бы честнее, если бы ты вовсе не заводила о ней разговора, как это было на дороге в Канткюла. Помнишь? Припомни хорошенько, что ты сказала мне летом, когда я шел в деревню Канткюла к Яану Тыниссону! Ну да это ни к чему. Все идет так, как оно идет, только, черт побери! никак не пойму, с чего это ты вдруг все повернула… в последний час…
– Опять в последний час, – горько усмехается Тээле.
– Так оно получается.
Жених мотает головой, словно пытаясь избавиться от дурного сна, уже с порога еще раз смотрит через плечо на невесту и думает:
«Странная история! Непонятная история! Есть невеста и нету, нет, но, может быть, есть все же. Поди, разберись!».
Тут в голову ему внезапно приходит одна мысль. Жених придает своему лицу выражение полного спокойствия, идет к гостям, берет со стола кувшин из-под пива и обращается к Лесте:
– Пеэтер, будь добр, помоги мне нацедить пива из бочки. – Киппелю же, который с новым напором требует объяснений касательно невесты, Йоозеп Тоотс уже с порога жилой риги отвечает предельно просто:
– Скоро придет.
Но молодой хозяин, по-видимому, не очень-то спешит наливать пиво; бросив испытующий взгляд на старого аптекаря, он отводит школьного друга за руку в дальний угол риги, берет его за пуговицу пиджака и тихо говорит:
– Знаешь, Леста, я всегда уважал тебя, как школьного друга и писателя… Я даже горжусь, что у меня такой – ну, как бы это сказать! – ну да, такой талантливый приятель. Будь уверен, ежели станешь писать новую книгу и ежели у меня будет мало-мальская возможность, я всегда выручу тебя снова. Так. А теперь, будь добр, скажи мне, о чем вы разговаривали давеча с Тээле, когда она позвала тебя в заднюю комнату?
– Ну, ээ… ни о чем таком… – отвечает Леста упавшим голосом.
– Может, и так, – продолжает Тоотс, закуривая, – но в том-то вся и загвоздка, что Тээле именно с этой минуты сделалась такой странной… несет черт-те знает что. Поначалу я думал, это какая-нибудь пустая блажь – такое с нею и прежде случалось – но тут дело серьезнее. Да, да, дорогой Леста, дела из рук вон плохи. К примеру… ну да, она даже не знает, будет завтра наша свадьба или нет.
– Правда?! – испуганно восклицает молодой писатель.
– Да, да. Что ты на это скажешь, ты, человек умный и догадливый? Помнишь, Пеэтер, было время, когда ты не знал, как тебе быть, – теперь настал мой черед. Нет, погоди, я вовсе не к тому клоню, чтобы ты меня утешать начал, мне просто-напросто хочется узнать, вправду ли ты ничего не сказал ей такого, что… ну, так… что могло бы выбить ее из колеи?
– Нет… – отрицательно качает головой школьный друг, – не припомню ничего такого… Жаль, конечно, но…
– Ну что же, – произносит жених, махнув рукой, – стало быть, ничего не попишешь. Пусть все будет, как оно есть. А теперь, дорогой Пеэтер, нацеди пива и возвращайся к столу, да не говори никому ни слова. А я еще посижу тут немного и покумекаю, потому что… знаешь ли… как бы оно ни было, но… Иди, иди же в дом, скажи, что я скоро буду.
Леста как-то нерешительно направляется к бочке с пивом, нацеживает кувшин, затем в задумчивости устремляет взгляд в пространство и потирает нос. Через две-три минуты молодой писатель, оставив кувшин на пивной бочке, возвращается к своему другу.
– Видишь ли, Йоозеп, – начинает он, – я и впрямь не знаю, что именно выбило Тээле из колеи, но все же должен тебе кое о чем сказать, возможно, это все-таки могло на твою невесту подействовать.
– Да, да? Ну? – торопит друга Тоотс.
– Арно Тали вернулся в Тарту.
– Ч-что-о?! Хм-хью-хьюх… И ты сказал об этом Тээле?
– Да… к сожалению.
– Вот как, ясно… Мне этого хватит! Довольно, довольно! А сожалеть, дорогой Пеэтер, незачем, все равно это не осталось бы тайной. Иди себе в дом, я тоже скоро приду.
Лесте становится понятно – сам того не желая, он заварил не очень-то вкусную кашу, молодому человеку вспоминается, что и прежде такое бывало, когда он, сболтнув лишнее, тем самым доставлял другим неприятности. Господи, если бы он умел молчать, как Арно Тали!
Теперь же ему, Пеэтеру Лесте, не остается ничего другого, как взять этот несчастный кувшин с пивом и вернуться в общество таких же, как он, болтунов.
XI
Йоозеп Тоотс шарит в темных углах жилой риги, ищет, на что бы такое можно было присесть. Идти в дом он пока что не хочет ни под каким видом – там для него слишком светло. В конце концов юлесооский хозяин находит перевернутую вверх дном лохань для стирки и на нее опускается.
– Вот так-то… да еще и сверх того, – бормочет он себе под нос, и в его ушах начинает звучать старый знакомый мотив: «Боже, укрепи мой дух…»
Да-а, теперь они могут петь этот хорал хоть на четыре голоса – теперь его, Йоозепа Тоотса, дух должен быть крепче, чем когда-либо прежде. Обстоятельства внезапно до того изменились, что хоть взлетай на небо, стань более или менее яркой звездой и свети оттуда своей любимой… или спускайся в ад и коли там дрова до тех пор, пока за тобой не придет тот, кого ты считаешь виновником своего несчастья.
Да-а, но в таком случае, кого или что винить в его «несчастье»? Старую любовь? Старая любовь не ржавеет, уверяет народная пословица – и это сплошь и рядом подтверждается. Теперь Арно Тали вернулся назад… может быть, именно затем, чтобы «спасти то, что еще можно спасти». Ну а если допустить, что Арно приехал вовсе не ради этого, а просто-напросто решил провести рождественские праздники на родительском хуторе – кто же и в таком случае запретит Тээле надеяться, что прежний жених объявился именно для того, чтобы в последний момент вызволить ее из когтей Йоозепа Тоотса? И посчитается ли эта своенравная девушка с тем обстоятельством, что день свадьбы уже давно назначен, народ со всей волости приглашен, весь приход созван – ведь оборвала же она в свое время отношения в Аадниелем Кийром, хотя дело тогда зашло, примерно, так же далеко.
Нет – надо кончать, надо кончать! Тээле, конечно же, какое-то время еще посидит там, в задней комнате, но она уже приняла твердое решение и просто-напросто ломает себе голову, выискивая причину… какую-нибудь правдоподобную причину… подбирает уродливому ребенку имя покрасивее. И имей в виду, Йоозеп Тоотс из Паунвере, скоро Тээле выведет лошадь из гумна, сядет в сани и помчится к себе домой, так что снег столбом станет. Да-а… И ежели кому-нибудь случится спросить, мол, «как? каким образом?», она сделает большие глаза и с удивлением спросит «свадьба? какая свадьба?» Тогда, ясное дело, окажется, что дочь хозяина хутора Рая о свадьбе и слыхом не слыхивала.
Да-а, да-а, такова раяская хозяйская дочь Тээле. С таким уж она уродилась характером! «Боже, укрепи мой дух!»…
Тут сидевший возле бочки аптекарь начинает шевелиться, кашляет и спрашивает:
– Что вы тут делаете, господин Тоотс?
– Ничего! – Юлесооский хозяин вздрагивает. – Да и что такого я могу делать! Как ваши дела?
– Не лучшим образом. Кажется, у меня жар. – Старый господин передергивает плечами.
– Ох-хо-хо, стало быть, скоро устроим вам постель тут, рядом с теплой печью. Может, выпьете сначала немного горячего чаю?
Не успевает фармацевт ответить на это предложение, как в дверях жилой риги появляется некто новый. Этот некто несколько мгновений пристально вглядывается в полутемное помещение, затем поворачивает голову назад и спрашивает у находящихся в доме:
– Где же он? Я его не вижу!
– Кого вы ищете? – старый господин с трудом поднимает голову.
– Аг-га! – восклицает вновь прибывший звонким голосом и, осторожно ступая, входит в жилую ригу. – Тут так темно, что… Будьте так любезны, скажите, нет ли тут в полу, чего доброго, какого-нибудь люка?
– Нет, насколько мне известно, никакого люка здесь нет.
– Аг-га! Большое спасибо! Весьма вам благодарен! Добрый вечер!
– В таком случае, будь и ты так любезен, дорогой школьный друг Кийр, и объясни, что за нужда у тебя в люке? – спрашивает Тоотс из своего угла каким-то странным, скрипучим голосом.
– Фуй, видали, где он – сидит в темноте; ну кому же придет в голову искать тебя тут, дорогой друг! Нет, Йоозеп, никакой нужды в люке у меня нету, просто я боялся, как бы не упасть в какой-нибудь погреб. Добрый вечер! Я утром повстречал возле церкви Либле, он сказал, что после обеда поедет на станцию, чтобы привезти на свадьбу больших господ. Ну вот, я и зашел взглянуть, что это за такие большие господа. Вечера долгие, дома делать особенно нечего.
– Что верно, то верно, – соглашается Тоотс, – и чуток более того. Ну и как ты поживаешь?
– Вообще-то, дорогой Йоозеп, – пискляво отвечает Кийр, – говоря по правде, я своей жизнью очень даже доволен. Перед рождеством мы крепко подзаработали, видишь ли – люди такие забавные: всё к празднику, вечно всё к празднику, словно одежда им только во время праздника и нужна. Ну а сам-то ты, небось, находишься уже на седьмом небе? Не правда ли?
– Нет, чуток пониже.
– Что ты говоришь, дорогой школьный друг! Ты ведь наконец-то получаешь свою Тээле, которой ты так долго домогался – чего же тебе еще надо? Правда, как мне довелось слышать со стороны, дело на сегодняшний день обстоит так, что… Учти, если кто так долго в женихах и невестах ходил, как было с Тээле и Арно, то… Да-а… то ничего путного тут не жди – это точно. Выходит, придется тебе, дорогой школьный друг, кое-когда один глаз закрывать. Нет, ничего такого особенного я сказать не хочу, я только повторяю, что мне самому говорили. Надеюсь, ты все это не принимаешь слишком близко к сердцу? Мало ли что было прежде! Да и откуда было знать Тээле, что она когда-нибудь пойдет за тебя. Правда ведь?
– Ну, чего теперь об этом! – машет Тоотс рукой. – Ты скажи лучше, открыта ли завтра лавка?
– Лавка? С чего это тебе вдруг лавка понадобилась?
– Вот что, Кийр, – шепчет жених таинственно, – будь так добр, купи в лавке кусок веревки… такой, подходящей длины…
– Ну и что с нею делать?
– Неужто ты еще не понимаешь?
– Н-не-ет!
– Погоди ты, постой, сейчас я тебе объясню. Мы теперь на пару с тобой дошли до одной и той же точки. Не получил Тээле ты, не получаю и я… Ну – чего же еще? Ведь ежели мы обойдемся одной и той же веревкой, выйдет дешевле. Так ведь? Гм, а? Общая веревка, общая подвода, общая могила… сами станем погонять лошадь, сами наскребем на себя песочек.
– Замолчи, Йоозеп! Скажи что-нибудь поумнее.
– Ежели бы у меня было что сказать поумнее, так я бы и сказал! – Разводит руками жених.
– Ну тебя! Объясни мне толком, как это получилось, что ты тоже остаешься без Тээле… да еще сейчас? Ведь дело на мази, гости на свадьбу созваны..?
– Да, но…
В конце концов, рыжеголовый все же начинает верить, что его школьный приятель говорит правду, и в злых глазах Кийра вспыхивает злорадство. Да, да, кто бы мог подумать, что Тээле в последний момент выкинет такую штуку! Но если быть до конца откровенным, он, Хейнрих Георг Аадниель Кийр, уже заранее предвидел, чем все это кончится. Что поделаешь, если ему, Кийру, дано такое сердце, которое все заранее предчувствует! Но все же не стоит его соученику и другу из-за этого о веревке думать. Ну ее, эту Тээле, к шутам! Хи-хи, девиц на свете – хоть пруд пруди: одна другой краше и богаче. Нет, пусть Йоозеп берет пример с него, Йорха, с Хейнриха Георга Аадниеля. [17] Он просто-напросто махнул рукой – пусть катится.
Однако при всем этом в душе портного вновь поднимает голову тайная надежда – хотя бы теперь заполучить Тээле. Всех красивых и богатых девиц, тех самых, которых на свете полно, готов он оставить Тоотсу, пусть только Тээле достанется ему самому. Завтра же он, Аадниель Кийр, поспешит на хутор Рая, будет с Тээле чутким и предупредительным… даст понять, что он в корне переменился. Может быть, это и к счастью, что Тоотс вклинился между ними, – по его поведению раяская Тээле могла понять, что на свете есть мужчины куда хуже, чем он, старший сын портного Кийра.
– Да-а, милый Йоозеп, – склоняет Кийр голову набок, – дело дрянь. Вроде бы намечалась свадьба – и вот те на! Нету! Начал было от хутора Рая двигаться в сторону Юлесоо довольно-таки толстенький кошелек с деньгами, да и повернул назад – нету! А в Юлесоо, небось, нацелились перво-наперво на денежки старого хозяина хутора Рая, сама-то девица, если говорить правду, тут не так уж и нужна, но видишь ли – пошла и все тут. Ведь, по сути, хутор Юлесоо в том виде, как он сейчас есть, не из завидных; с такого хутора, говоря по чести, впору сбежать среди ночи, днем-то, у всех на виду, стыдно, но при денежках раяского старика и из него вышел бы толк. Ну да чего там… их ведь своей рукой не возьмешь. Так что ты не убивайся, что с длинным носом остался, небось эта, как ее там, Авдотья, которая в России, никуда не делась. Так что ничего не попишешь, а мне уже пора, дорога не близкая, да и морозно… Надеюсь, собаку на двор не выпустили? Так-то вот…
Возле пивной бочки рыжеголовый портной приостанавливается, отвешивает Тоотсу вежливый поклон и с усмешкой спрашивает:
– Ты позволишь мне, Тоотс, попробовать чуточку твоего свадебного пивка?
– Сделай одолжение, – отвечает Тоотс тоном полного безразличия, – хоть все выпей, оно теперь никому не нужно.
И вот уже молодой портной во весь дух устремляется к дому и прямо с порога, не отдышавшись, выпаливает:
– Папа, мама! Юлесооский Тоотс уже расстался с Тээле. Не будет свадьбы, ничего не будет! Сам Йоозеп сидит у себя в жилой риге и волком воет. Поделом ему! А гости – Бог знает, что за мазурики из города! – сидят в доме и уничтожают свадебное пиво и водку. Сорвалось! Лопнула свадьба, как мочевой пузырь!
Выложив новость, старший сын Кийра вытаскивает из кровати сонного младшего брата, кружится с ним по комнате и поет:
«Был – пузырь всем пузырям, Пел и прыгал трам-там-там, Рраз! и лопнул пополам!»
Когда всеобщее ликование в доме мастера-портного Кийра несколько стихает, мамаша Кийр, не в силах противиться искушению, натягивает, несмотря на весьма позднее время, шубу и спешит отнести важную новость «вниз, в деревню». И вскоре паунвереские кумушки уже всплескивают руками и восклицают, стараясь перекричать друг друга:
– Силы небесные! Подумать только, ну что ж это творится!
– Вот так-то… да еще и сверх того, – бормочет он себе под нос, и в его ушах начинает звучать старый знакомый мотив: «Боже, укрепи мой дух…»
Да-а, теперь они могут петь этот хорал хоть на четыре голоса – теперь его, Йоозепа Тоотса, дух должен быть крепче, чем когда-либо прежде. Обстоятельства внезапно до того изменились, что хоть взлетай на небо, стань более или менее яркой звездой и свети оттуда своей любимой… или спускайся в ад и коли там дрова до тех пор, пока за тобой не придет тот, кого ты считаешь виновником своего несчастья.
Да-а, но в таком случае, кого или что винить в его «несчастье»? Старую любовь? Старая любовь не ржавеет, уверяет народная пословица – и это сплошь и рядом подтверждается. Теперь Арно Тали вернулся назад… может быть, именно затем, чтобы «спасти то, что еще можно спасти». Ну а если допустить, что Арно приехал вовсе не ради этого, а просто-напросто решил провести рождественские праздники на родительском хуторе – кто же и в таком случае запретит Тээле надеяться, что прежний жених объявился именно для того, чтобы в последний момент вызволить ее из когтей Йоозепа Тоотса? И посчитается ли эта своенравная девушка с тем обстоятельством, что день свадьбы уже давно назначен, народ со всей волости приглашен, весь приход созван – ведь оборвала же она в свое время отношения в Аадниелем Кийром, хотя дело тогда зашло, примерно, так же далеко.
Нет – надо кончать, надо кончать! Тээле, конечно же, какое-то время еще посидит там, в задней комнате, но она уже приняла твердое решение и просто-напросто ломает себе голову, выискивая причину… какую-нибудь правдоподобную причину… подбирает уродливому ребенку имя покрасивее. И имей в виду, Йоозеп Тоотс из Паунвере, скоро Тээле выведет лошадь из гумна, сядет в сани и помчится к себе домой, так что снег столбом станет. Да-а… И ежели кому-нибудь случится спросить, мол, «как? каким образом?», она сделает большие глаза и с удивлением спросит «свадьба? какая свадьба?» Тогда, ясное дело, окажется, что дочь хозяина хутора Рая о свадьбе и слыхом не слыхивала.
Да-а, да-а, такова раяская хозяйская дочь Тээле. С таким уж она уродилась характером! «Боже, укрепи мой дух!»…
Тут сидевший возле бочки аптекарь начинает шевелиться, кашляет и спрашивает:
– Что вы тут делаете, господин Тоотс?
– Ничего! – Юлесооский хозяин вздрагивает. – Да и что такого я могу делать! Как ваши дела?
– Не лучшим образом. Кажется, у меня жар. – Старый господин передергивает плечами.
– Ох-хо-хо, стало быть, скоро устроим вам постель тут, рядом с теплой печью. Может, выпьете сначала немного горячего чаю?
Не успевает фармацевт ответить на это предложение, как в дверях жилой риги появляется некто новый. Этот некто несколько мгновений пристально вглядывается в полутемное помещение, затем поворачивает голову назад и спрашивает у находящихся в доме:
– Где же он? Я его не вижу!
– Кого вы ищете? – старый господин с трудом поднимает голову.
– Аг-га! – восклицает вновь прибывший звонким голосом и, осторожно ступая, входит в жилую ригу. – Тут так темно, что… Будьте так любезны, скажите, нет ли тут в полу, чего доброго, какого-нибудь люка?
– Нет, насколько мне известно, никакого люка здесь нет.
– Аг-га! Большое спасибо! Весьма вам благодарен! Добрый вечер!
– В таком случае, будь и ты так любезен, дорогой школьный друг Кийр, и объясни, что за нужда у тебя в люке? – спрашивает Тоотс из своего угла каким-то странным, скрипучим голосом.
– Фуй, видали, где он – сидит в темноте; ну кому же придет в голову искать тебя тут, дорогой друг! Нет, Йоозеп, никакой нужды в люке у меня нету, просто я боялся, как бы не упасть в какой-нибудь погреб. Добрый вечер! Я утром повстречал возле церкви Либле, он сказал, что после обеда поедет на станцию, чтобы привезти на свадьбу больших господ. Ну вот, я и зашел взглянуть, что это за такие большие господа. Вечера долгие, дома делать особенно нечего.
– Что верно, то верно, – соглашается Тоотс, – и чуток более того. Ну и как ты поживаешь?
– Вообще-то, дорогой Йоозеп, – пискляво отвечает Кийр, – говоря по правде, я своей жизнью очень даже доволен. Перед рождеством мы крепко подзаработали, видишь ли – люди такие забавные: всё к празднику, вечно всё к празднику, словно одежда им только во время праздника и нужна. Ну а сам-то ты, небось, находишься уже на седьмом небе? Не правда ли?
– Нет, чуток пониже.
– Что ты говоришь, дорогой школьный друг! Ты ведь наконец-то получаешь свою Тээле, которой ты так долго домогался – чего же тебе еще надо? Правда, как мне довелось слышать со стороны, дело на сегодняшний день обстоит так, что… Учти, если кто так долго в женихах и невестах ходил, как было с Тээле и Арно, то… Да-а… то ничего путного тут не жди – это точно. Выходит, придется тебе, дорогой школьный друг, кое-когда один глаз закрывать. Нет, ничего такого особенного я сказать не хочу, я только повторяю, что мне самому говорили. Надеюсь, ты все это не принимаешь слишком близко к сердцу? Мало ли что было прежде! Да и откуда было знать Тээле, что она когда-нибудь пойдет за тебя. Правда ведь?
– Ну, чего теперь об этом! – машет Тоотс рукой. – Ты скажи лучше, открыта ли завтра лавка?
– Лавка? С чего это тебе вдруг лавка понадобилась?
– Вот что, Кийр, – шепчет жених таинственно, – будь так добр, купи в лавке кусок веревки… такой, подходящей длины…
– Ну и что с нею делать?
– Неужто ты еще не понимаешь?
– Н-не-ет!
– Погоди ты, постой, сейчас я тебе объясню. Мы теперь на пару с тобой дошли до одной и той же точки. Не получил Тээле ты, не получаю и я… Ну – чего же еще? Ведь ежели мы обойдемся одной и той же веревкой, выйдет дешевле. Так ведь? Гм, а? Общая веревка, общая подвода, общая могила… сами станем погонять лошадь, сами наскребем на себя песочек.
– Замолчи, Йоозеп! Скажи что-нибудь поумнее.
– Ежели бы у меня было что сказать поумнее, так я бы и сказал! – Разводит руками жених.
– Ну тебя! Объясни мне толком, как это получилось, что ты тоже остаешься без Тээле… да еще сейчас? Ведь дело на мази, гости на свадьбу созваны..?
– Да, но…
В конце концов, рыжеголовый все же начинает верить, что его школьный приятель говорит правду, и в злых глазах Кийра вспыхивает злорадство. Да, да, кто бы мог подумать, что Тээле в последний момент выкинет такую штуку! Но если быть до конца откровенным, он, Хейнрих Георг Аадниель Кийр, уже заранее предвидел, чем все это кончится. Что поделаешь, если ему, Кийру, дано такое сердце, которое все заранее предчувствует! Но все же не стоит его соученику и другу из-за этого о веревке думать. Ну ее, эту Тээле, к шутам! Хи-хи, девиц на свете – хоть пруд пруди: одна другой краше и богаче. Нет, пусть Йоозеп берет пример с него, Йорха, с Хейнриха Георга Аадниеля. [17] Он просто-напросто махнул рукой – пусть катится.
Однако при всем этом в душе портного вновь поднимает голову тайная надежда – хотя бы теперь заполучить Тээле. Всех красивых и богатых девиц, тех самых, которых на свете полно, готов он оставить Тоотсу, пусть только Тээле достанется ему самому. Завтра же он, Аадниель Кийр, поспешит на хутор Рая, будет с Тээле чутким и предупредительным… даст понять, что он в корне переменился. Может быть, это и к счастью, что Тоотс вклинился между ними, – по его поведению раяская Тээле могла понять, что на свете есть мужчины куда хуже, чем он, старший сын портного Кийра.
– Да-а, милый Йоозеп, – склоняет Кийр голову набок, – дело дрянь. Вроде бы намечалась свадьба – и вот те на! Нету! Начал было от хутора Рая двигаться в сторону Юлесоо довольно-таки толстенький кошелек с деньгами, да и повернул назад – нету! А в Юлесоо, небось, нацелились перво-наперво на денежки старого хозяина хутора Рая, сама-то девица, если говорить правду, тут не так уж и нужна, но видишь ли – пошла и все тут. Ведь, по сути, хутор Юлесоо в том виде, как он сейчас есть, не из завидных; с такого хутора, говоря по чести, впору сбежать среди ночи, днем-то, у всех на виду, стыдно, но при денежках раяского старика и из него вышел бы толк. Ну да чего там… их ведь своей рукой не возьмешь. Так что ты не убивайся, что с длинным носом остался, небось эта, как ее там, Авдотья, которая в России, никуда не делась. Так что ничего не попишешь, а мне уже пора, дорога не близкая, да и морозно… Надеюсь, собаку на двор не выпустили? Так-то вот…
Возле пивной бочки рыжеголовый портной приостанавливается, отвешивает Тоотсу вежливый поклон и с усмешкой спрашивает:
– Ты позволишь мне, Тоотс, попробовать чуточку твоего свадебного пивка?
– Сделай одолжение, – отвечает Тоотс тоном полного безразличия, – хоть все выпей, оно теперь никому не нужно.
И вот уже молодой портной во весь дух устремляется к дому и прямо с порога, не отдышавшись, выпаливает:
– Папа, мама! Юлесооский Тоотс уже расстался с Тээле. Не будет свадьбы, ничего не будет! Сам Йоозеп сидит у себя в жилой риге и волком воет. Поделом ему! А гости – Бог знает, что за мазурики из города! – сидят в доме и уничтожают свадебное пиво и водку. Сорвалось! Лопнула свадьба, как мочевой пузырь!
Выложив новость, старший сын Кийра вытаскивает из кровати сонного младшего брата, кружится с ним по комнате и поет:
«Был – пузырь всем пузырям, Пел и прыгал трам-там-там, Рраз! и лопнул пополам!»
Когда всеобщее ликование в доме мастера-портного Кийра несколько стихает, мамаша Кийр, не в силах противиться искушению, натягивает, несмотря на весьма позднее время, шубу и спешит отнести важную новость «вниз, в деревню». И вскоре паунвереские кумушки уже всплескивают руками и восклицают, стараясь перекричать друг друга:
– Силы небесные! Подумать только, ну что ж это творится!
XII
Так, – бормочет молодой хозяин хутора Юлесоо, когда Кийр скрывается за дверью, – теперь дорогому школьному другу снова есть, чем заняться в дни праздников. Ну да не все ли равно – чем раньше, тем лучше. Надо будет подать знак Либле, мол, так оно и так, тогда завтра по всей деревне звон пойдет: смотрите-ка, Тоотсы с хутора Юлесоо «опять» прогорели! Но надо все выяснить до конца.
Тоотс поднимается с лохани, на которой сидел, подходит к пивной бочке, выпивает два-три глотка пива, вытирает свои усы с рыжинкой и энергично произносит:
– Да! Только так, и никак не иначе!
Затем юлесооский хозяин направляется прямиком в заднюю комнату, останавливается перед Тээле и говорит:
– Заметано! Пусть будет так. Хорошо, что оно еще хотя бы так вышло! Вот, Тээле, вот – кольцо!
С этими словами он сдергивает со своего пальца кольцо и кладет на стол перед невестой.
– Что это такое? – с изумлением спрашивает дочь хозяина Рая.
– Это, – резко отвечает молодой человек, – это так называемое обручальное кольцо, ежели ты еще не знаешь. На этом кольце выгравировано твое имя и завтрашнее число. Теперь у меня нет больше ни тебя, ни завтрашнего дня, так что и это кольцо мне тоже уже ни к чему.
– Что это значит? Подумать только, как на некоторых людей вино действует! Тебя оно вовсе олухом сделало. Хотелось бы мне знать, будет ли у тебя завтра хоть какое-нибудь представление о том, что ты сейчас говоришь и делаешь?
– Не бойся, Тээле, представление будет и далеко не какое-нибудь. Теперь я знаю все. Знаю, что я для тебя был всего лишь чем-то вроде затычки, чем-то вроде запасного номера… до той поры, пока не явится твой настоящий жених, и вот теперь я подаю в отставку. Заметано! Но запомни: я ухожу в отставку добровольно, то есть, я не хочу, чтобы ты и дальше ломала свою своенравную голову и прикидывала, как от меня избавиться. Не бойся, от Йоозепа Тоотса, бывшего Кентукского Льва, избавиться не так-то трудно.
– Ничего не понимаю, – Тээле пожимает плечами.
– Ну чего там понимать!
– Нет, веришь ли, Йоозеп, я действительно не понимаю, о чем ты говоришь. Видишь ли, если я завтра тебе эти слова припомню, ты и сам удивишься, как это тебя угораздило наговорить такое. Будь умницей, надень кольцо на палец, не придуряйся!
– Я это кольцо больше не надену, – возражает Тоотс.
– Ну что же, поступай, как знаешь.
– Именно так я и поступлю.
После этих слов разошедшийся жених берет кольцо со стола и забрасывает его за шкаф.
– Так, – произносит он после этого героического деяния, – теперь ты можешь сидеть здесь, сколько твоей душе угодно, хоть тридцать дней, а вернее, до тех пор, пока в голову тебе не придет какая-нибудь новая блажь. Прощай! Да здравствуют холостяки!
– Да погоди ты, Йоозеп, – произносит Тээле вслед уходящему Тоотсу. – Не пори горячку! Куда ты бежишь?
– Ну, что еще? – спрашивает жених, приостанавливаясь.
– Подойди поближе, не могу же я кричать через всю комнату. Иди ко мне, сядь, вот сюда, на стул, я тебе кое-что скажу.
– Очень интересно!
– Интересно, и еще как! – усмехается дочь хозяина хутора Рая и кладет руку на плечо жениха. – Видишь ли, Йоозеп, ты сказал, что я могу сидеть здесь хоть тридцать дней, не так ли?
– Хм-хью-хьюх. Ну?
– А если мне захочется посидеть тут немного дольше… ну, к примеру, тридцать лет? Что будет тогда?
– Тогда ничего не будет, – повторяет Тоотс недавний ответ Тээле.
– Хорошо же, ну а если я привезу сюда свое пианино, свои книги, свой шкаф и буфет, и… Оо, у меня найдется еще много красивых вещей! Да, да. И если я по вечерам стану играть для тебя на пианино и петь, и почитаю вслух какую-нибудь книгу, а иной раз… так, мимоходом… и поцелую…
В то время как девушка говорит, ее голова все склоняется и склоняется к молодому юлесооскому хозяину, пока выбившийся из прически локон не касается его лба.
– И если мы вместо старого хуторского дома построим новый, побольше и покрасивее… разведем яблоневый сад… пригласим Лесту и Лутса провести у нас лето, и они станут читать нам свои новые стихи и вторую часть повести «Весна»… Как ты думаешь, дорогой Йоозеп, что будет тогда?
– Ну да… и если на тебя снова накатит какая-нибудь блажь…
– …тогда я научу своего любимого Йоозепа, как ему себя вести, если у Тээле испортится настроение.
– Ну до этой премудрости я когда-нибудь и своим умом дойду.
– Тем лучше! Тем лучше! А теперь сделай свое лицо чуточку приветливее и улыбнись… так, хотя бы уголком рта… Так, так, так. Вот видишь, дело начинает двигаться, лед начинает таять. Ну, еще немножечко… все понемножечку да понемножечку, тогда…
– Тогда?
Вместо ответа жених получает от невесты такой сладкий поцелуй, какого, насколько он помнит, никогда прежде не получал. Под потолком пролетает некий маленький ангелок, в знак одобрения кивает своей крохотной кудрявой головкой, словно бы подтверждая, что наконец-то дела в задней комнате хутора Юлесоо опять в порядке.
Внезапно Тээле высвобождается из объятий жениха и испуганно восклицает:
Тоотс поднимается с лохани, на которой сидел, подходит к пивной бочке, выпивает два-три глотка пива, вытирает свои усы с рыжинкой и энергично произносит:
– Да! Только так, и никак не иначе!
Затем юлесооский хозяин направляется прямиком в заднюю комнату, останавливается перед Тээле и говорит:
– Заметано! Пусть будет так. Хорошо, что оно еще хотя бы так вышло! Вот, Тээле, вот – кольцо!
С этими словами он сдергивает со своего пальца кольцо и кладет на стол перед невестой.
– Что это такое? – с изумлением спрашивает дочь хозяина Рая.
– Это, – резко отвечает молодой человек, – это так называемое обручальное кольцо, ежели ты еще не знаешь. На этом кольце выгравировано твое имя и завтрашнее число. Теперь у меня нет больше ни тебя, ни завтрашнего дня, так что и это кольцо мне тоже уже ни к чему.
– Что это значит? Подумать только, как на некоторых людей вино действует! Тебя оно вовсе олухом сделало. Хотелось бы мне знать, будет ли у тебя завтра хоть какое-нибудь представление о том, что ты сейчас говоришь и делаешь?
– Не бойся, Тээле, представление будет и далеко не какое-нибудь. Теперь я знаю все. Знаю, что я для тебя был всего лишь чем-то вроде затычки, чем-то вроде запасного номера… до той поры, пока не явится твой настоящий жених, и вот теперь я подаю в отставку. Заметано! Но запомни: я ухожу в отставку добровольно, то есть, я не хочу, чтобы ты и дальше ломала свою своенравную голову и прикидывала, как от меня избавиться. Не бойся, от Йоозепа Тоотса, бывшего Кентукского Льва, избавиться не так-то трудно.
– Ничего не понимаю, – Тээле пожимает плечами.
– Ну чего там понимать!
– Нет, веришь ли, Йоозеп, я действительно не понимаю, о чем ты говоришь. Видишь ли, если я завтра тебе эти слова припомню, ты и сам удивишься, как это тебя угораздило наговорить такое. Будь умницей, надень кольцо на палец, не придуряйся!
– Я это кольцо больше не надену, – возражает Тоотс.
– Ну что же, поступай, как знаешь.
– Именно так я и поступлю.
После этих слов разошедшийся жених берет кольцо со стола и забрасывает его за шкаф.
– Так, – произносит он после этого героического деяния, – теперь ты можешь сидеть здесь, сколько твоей душе угодно, хоть тридцать дней, а вернее, до тех пор, пока в голову тебе не придет какая-нибудь новая блажь. Прощай! Да здравствуют холостяки!
– Да погоди ты, Йоозеп, – произносит Тээле вслед уходящему Тоотсу. – Не пори горячку! Куда ты бежишь?
– Ну, что еще? – спрашивает жених, приостанавливаясь.
– Подойди поближе, не могу же я кричать через всю комнату. Иди ко мне, сядь, вот сюда, на стул, я тебе кое-что скажу.
– Очень интересно!
– Интересно, и еще как! – усмехается дочь хозяина хутора Рая и кладет руку на плечо жениха. – Видишь ли, Йоозеп, ты сказал, что я могу сидеть здесь хоть тридцать дней, не так ли?
– Хм-хью-хьюх. Ну?
– А если мне захочется посидеть тут немного дольше… ну, к примеру, тридцать лет? Что будет тогда?
– Тогда ничего не будет, – повторяет Тоотс недавний ответ Тээле.
– Хорошо же, ну а если я привезу сюда свое пианино, свои книги, свой шкаф и буфет, и… Оо, у меня найдется еще много красивых вещей! Да, да. И если я по вечерам стану играть для тебя на пианино и петь, и почитаю вслух какую-нибудь книгу, а иной раз… так, мимоходом… и поцелую…
В то время как девушка говорит, ее голова все склоняется и склоняется к молодому юлесооскому хозяину, пока выбившийся из прически локон не касается его лба.
– И если мы вместо старого хуторского дома построим новый, побольше и покрасивее… разведем яблоневый сад… пригласим Лесту и Лутса провести у нас лето, и они станут читать нам свои новые стихи и вторую часть повести «Весна»… Как ты думаешь, дорогой Йоозеп, что будет тогда?
– Ну да… и если на тебя снова накатит какая-нибудь блажь…
– …тогда я научу своего любимого Йоозепа, как ему себя вести, если у Тээле испортится настроение.
– Ну до этой премудрости я когда-нибудь и своим умом дойду.
– Тем лучше! Тем лучше! А теперь сделай свое лицо чуточку приветливее и улыбнись… так, хотя бы уголком рта… Так, так, так. Вот видишь, дело начинает двигаться, лед начинает таять. Ну, еще немножечко… все понемножечку да понемножечку, тогда…
– Тогда?
Вместо ответа жених получает от невесты такой сладкий поцелуй, какого, насколько он помнит, никогда прежде не получал. Под потолком пролетает некий маленький ангелок, в знак одобрения кивает своей крохотной кудрявой головкой, словно бы подтверждая, что наконец-то дела в задней комнате хутора Юлесоо опять в порядке.
Внезапно Тээле высвобождается из объятий жениха и испуганно восклицает: