Страница:
— Я уже поела, мама! Я больше печенье люблю.
Мимо веранды прошли домоуправитель с Инаром, у которого в руках был ящик с инструментами. Они направились прямо к бассейну, расположенному за группой густых деревьев.
— Какой красивый юноша! Такому бы в храме служить. И какая походка!
— У вас не хватает служителей? Возьми его, отец! — обратился к отцу один из сыновей.
— Что с тобой, Тия? Почему ты такая бледная? — с тревогой спросила мать. — Ты нездорова?
— Нет... мама! Я здорова, просто плохо спала ночью. Мне снился скорпион, он подползал ко мне, а потом... я от страха долго не спала, — опустив глаза, с усилием ответила Тия.
— Позови меня в следующий раз на помощь, — смеясь заметил брат.
— Да положи палку около себя, — посоветовал другой.
— Ну, хорошо, днем поспи, — успокоилась мать.
Тия, проследив глазами за Инаром, выпила медовый напиток.
— Мама, можно нам потом посмотреть, как там будет работать мастер? — спросила Ипут.
— Смотрите, смотрите, может, каменотесами будете, — насмешливо проговорил старший брат, больно дернул Ипут за прядь волос и ловко увернулся от ее крепкой ручки.
— Можно. Сходите посмотрите, — улыбаясь, ответила мать, любуясь на возню расшалившихся детей.
Птахшепсес нахмурил брови, но веселое лицо Ипут с растрепавшимися волосами и сжатыми кулачками, с которыми она наскакивала на брата, было так смешно, что он сам рассмеялся. Тия наблюдала за ними, улыбаясь одними глазами.
Завтрак был окончен. Все разошлись по своим делам. Птахшепсес ушел в храм, а юноши, приняв благонравный вид, направились на занятия, где они со своими сверстниками учились умению управлять хозяйством храмов. Искусством писца они уже овладели.
Инар разложил свои рисунки перед домоуправителем. Тот долго копался в них. Инар набросал еще несколько рисунков углем прямо на белом барьере бассейна. Они понравились больше. Они обсуждали, как лучше с внешней стороны барьера оставить легкий карнизик.
— Он будет давать небольшую тень, от этого рисунок будет лучше выделяться.
— А он прав, — подтвердила госпожа, неслышно подошедшая к ним.
Инар поклонился, она приветливо ответила юноше. И невольно улыбнулась, взглянув на его веселые, блестящие глаза.
— Можно еще такой орнамент, — сказал Инар и быстрыми легкими штрихами набросал другой рисунок и заштриховал затененные места.
Она залюбовалась быстротой, изяществом его движений, удивительной артистичностью рук.
— Вот на этом рисунке мы и остановимся. Ты согласен, что он наиболее изящен?
— Вполне, госпожа! Он будет днем очень рельефен от легких тканей.
— Можно считать, что мы выбрали, госпожа? — спросил домоуправитель.
— Да! Можно начинать работу.
Они обсудили еще несколько деталей. Инар начал наносить тонким углем линии по линейке и так ушел в свое занятие, что не заметил, как госпожа долго еще любовалась тем, как он работал. Ей очень нравился этот юноша. Наблюдать за ним было просто интересно. Выражение его глаз изменилось. Они стали сосредоточенными, острыми. Он работал с удовольствием. И как быстро!
После обеда Инар снова принялся за работу. Орнамент, над которым он работал, не требовал больших усилий, но нужны были внимание и осторожность для тщательной отделки.
Сосредоточившись, он забыл обо всем и работал с увлечением. Услышав звонкий смех и шорох, Инар повернулся. Перед ним стояла рослая девочка лет двенадцати, брызжущая здоровьем. Ее веселое полное личико было задорно. От улыбки на полных розовых губах и ямочек на упругих щечках так и веяло радостью жизни. Инар невольно улыбнулся ей, но вдруг застыл, побледнев.
Чуть в стороне от нее стояла высокая тонкая девушка с иссиня-черными, широко открытыми глазами. На бледном лице эти глаза горели тревожно и выжидательно. Робость полуребенка и проснувшиеся девичьи чувства попеременно отражались на этом искреннем лице, еще не научившемся скрывать свои волнения. От неожиданности резец выпал из рук Инара. Перед ним стояла та, которую так хотел видеть. Ипут удивительно смотрела на смущенных молодых людей. Наконец, она быстро сообразила: наверное, они влюблены, и сейчас же бросилась на выручку сестре.
— Меня зовут Ипут, а это моя сестра Тия!
— Тия... Милое нежное имя. И как оно к ней подходит.
— А как тебя зовут? — не дождавшись ответа, снова начала Ипут.
— Инар.
— Расскажи нам, как ты работаешь?
Инар понемногу пришел в себя, но его глаза все возвращались к Тие и не могли от нее оторваться.
— Тия! Подойди ближе, ты так далеко не увидишь.
Тия робко сделала два шага вперед и, опустив ресницы, посмотрела на край барьера, где по черному угольному рисунку уже были проведены углубления резцом.
— Дай мне попробовать! — щебетала Ипут. — Вот здесь можно? — она нацелилась вдоль начатого углубления.
— Нет! Здесь нельзя, — с шутливой строгостью проговорил Инар. — Если испортишь, отвечать-то мне придется! Вот на этом кусочке можно!
Он быстрыми скользящими движениями набросал тот же рисунок на отдельном куске алебастра и краем резца нацарапал линии.
Ипут, смеясь, взялась на резец и с силой начала ударять молотком. От первого удара появились трещины, от второго удара кусок весь разлетелся. Все трое весело рассмеялись. Инар посмотрел на Тию. У нее были ровные тесные зубы с чуть голубоватым отливом. Глядя на ее нежную улыбку и сияние огромных глаз, он почувствовал холод восторга перед ее красотой. Тети была красивей, ярче. То была цветущая, сильная и гордая красота. Плечи Тии были узки, талия очень тонкая, и вся она казалась похожей на вытянувшийся без солнца нежный цветок, которому нужна защита. Он следил за изменчивым выражением ее лица и думал с глубоким огорчением, что красоту человеческую невозможно передать художнику. Можно передать форму, черты, наконец, но всю прелесть человеческого лица, все его оттенки в беспрерывном движении чувств — не удастся ни одному человеку, ни одному художнику ни на полотне, ни в камне. Вот улыбка сбежала с ее лица, и под его долгим взглядом лицо стало серьезным, а глаза испуганными.
Заметив удивленный взгляд Ипут, Инар взял себя в руки. Он снова нанес несколько линий на большом куске алебастра и показал, как надо делать. Ипут с удовольствием повторила, после нее взялась Тия. Через полчаса прошла неловкость и воцарились веселые дружеские отношения.
Девушки приходили каждый день. Иногда заглядывали братья и просили его чего-нибудь сделать. Через неделю он чувствовал дружелюбное отношение к себе всей семьи.
Сестры сидели под навесом открытой беседки и с увлечением разговаривали. Внешне мало похожие, они резко отличались и по душевному складу. Тия была мечтательна, часто грустила, неохотно играла в шумные игры. Ипут отличалась живостью, была очень быстра, любила смеяться, ее увлечения часто менялись. Но обе сестры были одинаково отзывчивы и дружны. Ипут пытливо посмотрела на сестру и сказала:
— Тия, мне кажется, что ты любишь этого скульптора.
Тия отвела смущенные глаза в сторону. Ипут обняла ее и поцеловала в тонкую и длинную, как стебелек цветка, шею. Тия ничего не ответила.
— Только, Тия, ведь тебе не позволят за него выйти замуж. Что ты будешь делать? Я спросила няню, может ли знатная девушка выйти замуж за простолюдина, и она посоветовала мне держать язык за зубами и не задавать глупых вопросов. И еще рассердилась.
— Я это знаю, милая Ипут, — Тия вздохнула.
— Тия! А как бы ты была счастлива, если бы вышла замуж за того, кого любишь!
— Нет, Ипут! Нам с тобой выберут мужей наши родители. Я совсем не хочу идти в чужой дом.
— Я тоже не хочу! У нас такая мама! И от нее идти к чужой какой-то женщине... Но я еще не скоро стану невестой.
— Как не скоро? Ты моложе на каких-то полтора года.
— Полтора года, но еще сначала ты выйдешь как старшая, до меня очередь не скоро дойдет, — беззаботно ответила Ипут. — Тия! А тебе хочется с ним поговорить вдвоем? Хочешь, я тебе помогу? И никто об этом не будет знать. Может быть, я тоже когда-нибудь влюблюсь, тогда ты мне поможешь.
Тия вспыхнула, борясь с искушением. Ипут прижалась щекой к ее лицу, стараясь ободрить.
— А если кто узнает? — со страхом спросила Тия.
— Никто не будет знать, кроме нас. А знаешь, что я придумала? — И она зашептала ей на ухо свой план. Отзывчивая и шаловливая, младшая была более предприимчивой и смелой.
После обеда Ипут подошла к скульптору.
— Инар! Поправь нам скамейку в беседке.
Инар улыбнулся, блеснув темно-карими глазами, и пошел за ней. В дальнем углу сада, почти у высокой каменной стены, была закрытая беседка. В ней было прохладно и сумрачно. Когда он вошел со своими инструментами, после яркого солнца ему показалось, что кто-то там есть. Инар вздрогнул. В зеленом полусумраке беседки сидела Тия. Он прислонился к столбу, почувствовав слабость в ногах. Она посмотрела на юношу огромными глазами, и была в них печаль, нежность и испуг. Он протянул ей руки. Тия робко коснулась. На мгновение юноша забыл обо всем. Бережным движением он привлек к себе девушку. Ее глаза были так близко, что он видел только их. И почти одновременно губы из сблизились.
— Тия! Если бы я мог бороться за нашу любовь!
— Я люблю тебя, Инар. Но никогда мы не будем вместе.
— Знаю, Тия! Ты для меня невозможна, как звезда.
— Но ты всегда для меня будешь единственным в моем сердце.
За беседкой послышался веселый голос Ипут. Она вошла и тихо зашептала:
— Инар! Принимайся за скамейку, сюда мама идет. Уходи, Тия.
Инар торопливо взял молоток. Девушки тихо выскользнули, Тия торопливо ушла в противоположную сторону. Он стоял с бьющимся сердцем и прислушивался. Ипут побежала навстречу матери и что-то быстро стала говорить ей. В щелку Инар увидел, что Тия скрылась за густыми кустами. С испугом он подумал, что сейчас девушка не должна встречаться с матерью. На ее нежном искреннем лице и в глазах, которые никогда не лгали, можно было все прочитать. Успокоившись за Тию, он принялся за работу. Когда через несколько минут в беседку вошла госпожа вместе с младшей дочерью, она увидела усердно работавшего мастера. Ипут, стоявшая сзади матери, с тревогой смотрела на него. Но юноша был спокоен и внимательно слушал госпожу, только всегда веселые глаза его были очень серьезны.
Целый месяц Инар был счастлив. Он видел каждый день любимую девушку. Иногда она приходила вместе с сестрой, и они перебрасывались несколькими фразами, иногда он выполнял их маленькие поручения. Один раз поправил ожерелье у Ипут, в другой раз госпожа попросила отремонтировать очаг в большой столовой и была очень довольна его работой. Девушки часто гуляли в саду и как бы нечаянно проходили мимо. Инар много думал в эти дни. Где это видано, чтобы дочь богатого вельможи, Великого Начальника Мастеров, стала женой простолюдина? Убежать с ней? Куда? в Стране, замкнутой безлюдными пустынями, это невозможно. Что может он предложить богатой, изнеженной девочке, привыкшей к роскоши. Никогда не согласится он сам обречь ее на тяжелые испытания. И все это было бы бесполезно. В их стране беглецов возвращали быстро и наказывали страшно.
Инар любил, страдал. И все-таки он был счастлив. Он видел ее. Иногда за весь день и удавалось лишь проследить ее тонкий силуэт с узкими бедрами и маленькой гордой головкой. Но когда она приходила вместе с проказливой младшей сестрой, он только и видел Тию. Он смотрел на ее задумчивые, медлительные глаза, бледное лицо с легким загаром. Она казалась болезненно хрупкой рядом с Ипут, у которой полной круглое личико горело здоровым румянцем, а крепкие ножки не стояли на месте от избытка энергии.
Он мечтал, хотя знал, что мечтать бесполезно. И все-таки он жил эти дни счастливым человеком и гнал мысли о том, что будет потом. Иногда, усмехаясь, вспоминал, как не хотел идти сюда, когда его посылали. Но и это светлое время прошло. Осталось два дня до окончания его работы.
Утром накануне последнего дня он пришел, как обычно, но на сей раз с большой корзиной. Он нетерпеливо поглядывал в сад, ожидая, когда появятся девушки.
Ипут прибежала вскоре с кистями винограда в руках.
— Инар. Посмотри, какая большая кисть. Хочешь? Возьми. Сегодня солнце печет, наверное, пить хочешь?
Инар, улыбаясь, смотрел на веселую, раскрасневшуюся девушку.
— Ипут! Попроси Тию зайти сюда на несколько минут.
— Скажу, Инар!
Она легко побежала по желтой тропинке между цветами. Инар проводил ее грустными глазами. Ему нравилась шаловливая, беспечная и в то же время добрая сестра любимой девушки. Послезавтра он уже не будет их видеть. Через полчаса Инар увидел сестер. Они шли из глубины сада. Ипут остановилась и села на скамейку. Инар подошел к Тие. Она стояла, застенчиво улыбаясь, и слегка наклонила голову в ответ на его приветствие.
— Тия! Я заканчиваю работу, послезавтра уже не приду к вам.
Тяжелые ресницы Тии затрепетали. Она смотрела на него печальными ласковыми глазами.
— Я принес тебе на память обо мне небольшую вещь. Светильник. С мыслью о тебе я делал его почти год.
И он развернул белый сверток, лежавший в его корзине. В его руках был небольшой каменный лотос. Между двумя круглыми малахитовыми листьями возвышались на зеленых, тоже малахитовых стеблях бутон и распустившийся цветок белого лотоса. Тия замерла от восторга. Такой красивой вещи она не видела, хотя в ее богатом доме всего было в избытке.
В солнечных лучах сквозь нежные лепестки просвечивала золотая сердцевина, излучая мягкий свет. Отполированные листья блестели свежестью как живые. Узор светлых жилок расходился от центра к краям и разделялся на тончайшие нити. По кромкам утолщенных листьев бежали струйки ювелирно-четких иероглифов: «Пусть радость и счастье дарит тебе Ра» и по кромке другого: «Пусть светильник рассеет ночные тени и мрак», — прочитала Тия. В глазах ее стояли слезы. Ипут подошла близко и тоже не сводила восхищенных глаз с каменного цветка.
— А как же его зажигать? — спросила она. — Жаль такую прелестную вещь портить копотью.
Инар улыбнулся той открытой улыбкой, которая всегда располагала к нему людей.
— Ему ничего не сделается, Ипут! Зажигать его надо так: снять белый бутон со стебелька, а он темный. В стебелек наливается масло, часть его проходит в листья, а потом вставить льняной фитиль. Цветок не снимается со своего стебля. Когда огонь не нужен, потушить его и надеть бутон. Вот и все.
— Нет, Инар! Это царский подарок. Но очень дорогой. Я не могу его взять.
Блестящие глаза Инара потухли.
— Но для царя я не стал бы его так делать. Я делал его для единственной девушки на земле. Прими его как дар любящего сердца.
— А что я скажу маме?
— Скажи, что обменяла на зерно, — подсказала Ипут.
— Она так и поверит, что за эту вещь мы отдали две кружки пшеницы. За нее надо везти зерно на быке, — насмешливо улыбнулась Тия.
— Да, пожалуй, — согласилась младшая сестра.
— Спасибо, Инар! Придется сказать правду. Подожди меня, я тоже подарю тебе амулет на память. Благодарю тебя за прекрасный подарок и за твое дорогое пожелание.
Румянец вспыхнул на ее нежном лице, и Инар не знал, любуясь ею, чего больше в его душе — счастья или страдания от ее красоты. Он смотрел ей вслед, когда она понесла светильник, закрыв его белой тканью. Она возвратилась очень быстро и протянула ему изящного бирюзового скарабея с коричневыми точками вместо глаз.
— Возьми и храни его. Бирюза приносит счастье и охраняет человека от бед. Это мой любимый амулет. Пусть он бережет тебя от всех невзгод.
Инар бережно спрятал скарабея в пояс набедренной повязки. Они сели на скамейку. Стоя у двери, Ипут смотрела на них с грустью. Стройные, юные, они были удивительной парой. Забыв о том, что будет после, сейчас они были счастливы без слов. Впервые в своей жизни она видела людей, так стремящихся друг к другу. Никогда не было у сестры таких счастливых, удивительных глаз. Тия протянула Инару узкую тонкую руку, и он склонил к ней свое лицо.
«Почему люди не могут быть счастливы, — думала Ипут. — Их лица светятся радостью, когда они вместе. И как хорош этот Инар! Красивый, умный, добрый, он все умеет делать. Все у него есть, чтобы принести счастье сестре. Только нет родовитого имени и богатства. Но он сам богатство. Он умнее и способнее любого юноши нашего круга. И читать он умеет. А как пишет!»
Вдали послышался голос старой няни. Она звала девушек к обеду. Лицо Инара дрогнуло. У Тии погас счастливый блеск в глазах. Она встала и улыбнулась Инару очень ласково и грустно. Девушки медленно пошли к дому. Инар долго сидел неподвижно, прислонившись головой к стволу дерева. Он не слышал и вздрогнул, когда кто-то сел рядом.
— Что с тобой, Инар? Уж не болен ли ты? — спросил главный садовник.
— Да! Голова у меня разболелась, — бесцветным голосом ответил скульптор, нехотя взял резец и пошел к бассейну.
В последний вечер, заканчивая работу, Инар задержался. К бассейну пришла молодежь с маленькой арфой. Все уселись на скамейке, и братья вдвоем спели песенку, модную среди молодежи столицы, Один их них играл на арфе. Пели они слаженно, и видно было, что петь любили. Инар стоял и слушал. Иногда он взглядывал на Тию. Она была молчалива и печальна. Даже всегда резвая Ипут на этот раз была неразговорчива. Окончив песенку, старший из братьев подошел к Инару и, протягивая арфу, попросил:
— Спой что-нибудь! Мы любим слушать песни.
— Да что вы, господин!
— Но ведь ты поешь, Инар! — сказала Ипут. — И поешь хорошо! Я слышала.
Инар посмотрел на Тию. Ему мучительно хотелось побыть здесь хотя несколько минут. Завтра он уже не придет сюда и, может быть, никогда больше не увидит ее.
— Хорошо! Я спою.
Он проиграл мелодию и запел сначала очень тихо, потом громче. Задушевность его голоса сразу покорила слушателей. Тия сидела неподвижно в тени дерева, и только на лицо ее сквозь ветви падал лунный свет. Глаза ее неотрывно смотрели на певца. Грустная песенка была одной из любимых среди ремесленников. Когда он кончил, Ипут спросила:
— Спой еще!
— Спой, Инар! Ты прекрасно поешь! — попросили оба брата.
— Спой! — тихо сказала Тия.
Инар помолчал несколько секунд, опустил голову, и в вечерней тишине под тревожный рокот струн поплыла его песнь о любви.
Мелодия песни была непривычной. В голосе певца слышалась то глубокая нежность и грусть в протяжных и мягких нотах, то горькая жалоба в гортанном глухом звучании. В последних словах была усталая тоска. Напряженно слушала его молодежь. Даже острые на язык насмешники братья молчали долго после того, как Инар кончил петь.
— Так петь может лишь тот, кто сам любит, — медленно проговорил старший из братьев.
— Да, это песня всех несчастных в любви, — грустно сказала Ипут.
И только Тия ничего не произнесла.
— Никогда не слышал этой прекрасной песни, — задумчиво проговорил старший.
— Я тоже, — согласился второй. — Инар, слушай, кто тебя научил ей?
— Я слышал ее от одного своего друга, а он привез ее из другого города, — нехотя ответил Инар.
— Спой еще! — попросила Ипут. — Как ты хорошо поешь!
— Я очень рад, юная госпожа, что угодил вам, но мне уже пора, — обычным голосом ответил Инар.
— Ты приходи к нам, Инар, и научи нас этой песне, — сказал старший.
Инар поклонился и ушел, не оглядываясь, но в лунном свете, озарившем его лицо на несколько секунд, когда он вежливо прощался, оно казалось очень печальным и расстроенным. Он знал, что никогда больше не придет в этот дорогой для него дом.
Ипут и Тия направились спать. Братья остались сидеть и о чем-то разговаривали вполголоса.
Когда Ипут заглянула в лицо сестры, она увидела, что глаза ее полны слез.
— Тия! Неужели ты его так любишь! А знаешь? Эта песня о вас. Он пел свою песню.
Тия ничего не ответила. Она хорошо знала, что Инар пел для нее.
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ТЕТИ
Мимо веранды прошли домоуправитель с Инаром, у которого в руках был ящик с инструментами. Они направились прямо к бассейну, расположенному за группой густых деревьев.
— Какой красивый юноша! Такому бы в храме служить. И какая походка!
— У вас не хватает служителей? Возьми его, отец! — обратился к отцу один из сыновей.
— Что с тобой, Тия? Почему ты такая бледная? — с тревогой спросила мать. — Ты нездорова?
— Нет... мама! Я здорова, просто плохо спала ночью. Мне снился скорпион, он подползал ко мне, а потом... я от страха долго не спала, — опустив глаза, с усилием ответила Тия.
— Позови меня в следующий раз на помощь, — смеясь заметил брат.
— Да положи палку около себя, — посоветовал другой.
— Ну, хорошо, днем поспи, — успокоилась мать.
Тия, проследив глазами за Инаром, выпила медовый напиток.
— Мама, можно нам потом посмотреть, как там будет работать мастер? — спросила Ипут.
— Смотрите, смотрите, может, каменотесами будете, — насмешливо проговорил старший брат, больно дернул Ипут за прядь волос и ловко увернулся от ее крепкой ручки.
— Можно. Сходите посмотрите, — улыбаясь, ответила мать, любуясь на возню расшалившихся детей.
Птахшепсес нахмурил брови, но веселое лицо Ипут с растрепавшимися волосами и сжатыми кулачками, с которыми она наскакивала на брата, было так смешно, что он сам рассмеялся. Тия наблюдала за ними, улыбаясь одними глазами.
Завтрак был окончен. Все разошлись по своим делам. Птахшепсес ушел в храм, а юноши, приняв благонравный вид, направились на занятия, где они со своими сверстниками учились умению управлять хозяйством храмов. Искусством писца они уже овладели.
Инар разложил свои рисунки перед домоуправителем. Тот долго копался в них. Инар набросал еще несколько рисунков углем прямо на белом барьере бассейна. Они понравились больше. Они обсуждали, как лучше с внешней стороны барьера оставить легкий карнизик.
— Он будет давать небольшую тень, от этого рисунок будет лучше выделяться.
— А он прав, — подтвердила госпожа, неслышно подошедшая к ним.
Инар поклонился, она приветливо ответила юноше. И невольно улыбнулась, взглянув на его веселые, блестящие глаза.
— Можно еще такой орнамент, — сказал Инар и быстрыми легкими штрихами набросал другой рисунок и заштриховал затененные места.
Она залюбовалась быстротой, изяществом его движений, удивительной артистичностью рук.
— Вот на этом рисунке мы и остановимся. Ты согласен, что он наиболее изящен?
— Вполне, госпожа! Он будет днем очень рельефен от легких тканей.
— Можно считать, что мы выбрали, госпожа? — спросил домоуправитель.
— Да! Можно начинать работу.
Они обсудили еще несколько деталей. Инар начал наносить тонким углем линии по линейке и так ушел в свое занятие, что не заметил, как госпожа долго еще любовалась тем, как он работал. Ей очень нравился этот юноша. Наблюдать за ним было просто интересно. Выражение его глаз изменилось. Они стали сосредоточенными, острыми. Он работал с удовольствием. И как быстро!
После обеда Инар снова принялся за работу. Орнамент, над которым он работал, не требовал больших усилий, но нужны были внимание и осторожность для тщательной отделки.
Сосредоточившись, он забыл обо всем и работал с увлечением. Услышав звонкий смех и шорох, Инар повернулся. Перед ним стояла рослая девочка лет двенадцати, брызжущая здоровьем. Ее веселое полное личико было задорно. От улыбки на полных розовых губах и ямочек на упругих щечках так и веяло радостью жизни. Инар невольно улыбнулся ей, но вдруг застыл, побледнев.
Чуть в стороне от нее стояла высокая тонкая девушка с иссиня-черными, широко открытыми глазами. На бледном лице эти глаза горели тревожно и выжидательно. Робость полуребенка и проснувшиеся девичьи чувства попеременно отражались на этом искреннем лице, еще не научившемся скрывать свои волнения. От неожиданности резец выпал из рук Инара. Перед ним стояла та, которую так хотел видеть. Ипут удивительно смотрела на смущенных молодых людей. Наконец, она быстро сообразила: наверное, они влюблены, и сейчас же бросилась на выручку сестре.
— Меня зовут Ипут, а это моя сестра Тия!
— Тия... Милое нежное имя. И как оно к ней подходит.
— А как тебя зовут? — не дождавшись ответа, снова начала Ипут.
— Инар.
— Расскажи нам, как ты работаешь?
Инар понемногу пришел в себя, но его глаза все возвращались к Тие и не могли от нее оторваться.
— Тия! Подойди ближе, ты так далеко не увидишь.
Тия робко сделала два шага вперед и, опустив ресницы, посмотрела на край барьера, где по черному угольному рисунку уже были проведены углубления резцом.
— Дай мне попробовать! — щебетала Ипут. — Вот здесь можно? — она нацелилась вдоль начатого углубления.
— Нет! Здесь нельзя, — с шутливой строгостью проговорил Инар. — Если испортишь, отвечать-то мне придется! Вот на этом кусочке можно!
Он быстрыми скользящими движениями набросал тот же рисунок на отдельном куске алебастра и краем резца нацарапал линии.
Ипут, смеясь, взялась на резец и с силой начала ударять молотком. От первого удара появились трещины, от второго удара кусок весь разлетелся. Все трое весело рассмеялись. Инар посмотрел на Тию. У нее были ровные тесные зубы с чуть голубоватым отливом. Глядя на ее нежную улыбку и сияние огромных глаз, он почувствовал холод восторга перед ее красотой. Тети была красивей, ярче. То была цветущая, сильная и гордая красота. Плечи Тии были узки, талия очень тонкая, и вся она казалась похожей на вытянувшийся без солнца нежный цветок, которому нужна защита. Он следил за изменчивым выражением ее лица и думал с глубоким огорчением, что красоту человеческую невозможно передать художнику. Можно передать форму, черты, наконец, но всю прелесть человеческого лица, все его оттенки в беспрерывном движении чувств — не удастся ни одному человеку, ни одному художнику ни на полотне, ни в камне. Вот улыбка сбежала с ее лица, и под его долгим взглядом лицо стало серьезным, а глаза испуганными.
Заметив удивленный взгляд Ипут, Инар взял себя в руки. Он снова нанес несколько линий на большом куске алебастра и показал, как надо делать. Ипут с удовольствием повторила, после нее взялась Тия. Через полчаса прошла неловкость и воцарились веселые дружеские отношения.
Девушки приходили каждый день. Иногда заглядывали братья и просили его чего-нибудь сделать. Через неделю он чувствовал дружелюбное отношение к себе всей семьи.
Сестры сидели под навесом открытой беседки и с увлечением разговаривали. Внешне мало похожие, они резко отличались и по душевному складу. Тия была мечтательна, часто грустила, неохотно играла в шумные игры. Ипут отличалась живостью, была очень быстра, любила смеяться, ее увлечения часто менялись. Но обе сестры были одинаково отзывчивы и дружны. Ипут пытливо посмотрела на сестру и сказала:
— Тия, мне кажется, что ты любишь этого скульптора.
Тия отвела смущенные глаза в сторону. Ипут обняла ее и поцеловала в тонкую и длинную, как стебелек цветка, шею. Тия ничего не ответила.
— Только, Тия, ведь тебе не позволят за него выйти замуж. Что ты будешь делать? Я спросила няню, может ли знатная девушка выйти замуж за простолюдина, и она посоветовала мне держать язык за зубами и не задавать глупых вопросов. И еще рассердилась.
— Я это знаю, милая Ипут, — Тия вздохнула.
— Тия! А как бы ты была счастлива, если бы вышла замуж за того, кого любишь!
— Нет, Ипут! Нам с тобой выберут мужей наши родители. Я совсем не хочу идти в чужой дом.
— Я тоже не хочу! У нас такая мама! И от нее идти к чужой какой-то женщине... Но я еще не скоро стану невестой.
— Как не скоро? Ты моложе на каких-то полтора года.
— Полтора года, но еще сначала ты выйдешь как старшая, до меня очередь не скоро дойдет, — беззаботно ответила Ипут. — Тия! А тебе хочется с ним поговорить вдвоем? Хочешь, я тебе помогу? И никто об этом не будет знать. Может быть, я тоже когда-нибудь влюблюсь, тогда ты мне поможешь.
Тия вспыхнула, борясь с искушением. Ипут прижалась щекой к ее лицу, стараясь ободрить.
— А если кто узнает? — со страхом спросила Тия.
— Никто не будет знать, кроме нас. А знаешь, что я придумала? — И она зашептала ей на ухо свой план. Отзывчивая и шаловливая, младшая была более предприимчивой и смелой.
После обеда Ипут подошла к скульптору.
— Инар! Поправь нам скамейку в беседке.
Инар улыбнулся, блеснув темно-карими глазами, и пошел за ней. В дальнем углу сада, почти у высокой каменной стены, была закрытая беседка. В ней было прохладно и сумрачно. Когда он вошел со своими инструментами, после яркого солнца ему показалось, что кто-то там есть. Инар вздрогнул. В зеленом полусумраке беседки сидела Тия. Он прислонился к столбу, почувствовав слабость в ногах. Она посмотрела на юношу огромными глазами, и была в них печаль, нежность и испуг. Он протянул ей руки. Тия робко коснулась. На мгновение юноша забыл обо всем. Бережным движением он привлек к себе девушку. Ее глаза были так близко, что он видел только их. И почти одновременно губы из сблизились.
— Тия! Если бы я мог бороться за нашу любовь!
— Я люблю тебя, Инар. Но никогда мы не будем вместе.
— Знаю, Тия! Ты для меня невозможна, как звезда.
— Но ты всегда для меня будешь единственным в моем сердце.
За беседкой послышался веселый голос Ипут. Она вошла и тихо зашептала:
— Инар! Принимайся за скамейку, сюда мама идет. Уходи, Тия.
Инар торопливо взял молоток. Девушки тихо выскользнули, Тия торопливо ушла в противоположную сторону. Он стоял с бьющимся сердцем и прислушивался. Ипут побежала навстречу матери и что-то быстро стала говорить ей. В щелку Инар увидел, что Тия скрылась за густыми кустами. С испугом он подумал, что сейчас девушка не должна встречаться с матерью. На ее нежном искреннем лице и в глазах, которые никогда не лгали, можно было все прочитать. Успокоившись за Тию, он принялся за работу. Когда через несколько минут в беседку вошла госпожа вместе с младшей дочерью, она увидела усердно работавшего мастера. Ипут, стоявшая сзади матери, с тревогой смотрела на него. Но юноша был спокоен и внимательно слушал госпожу, только всегда веселые глаза его были очень серьезны.
Целый месяц Инар был счастлив. Он видел каждый день любимую девушку. Иногда она приходила вместе с сестрой, и они перебрасывались несколькими фразами, иногда он выполнял их маленькие поручения. Один раз поправил ожерелье у Ипут, в другой раз госпожа попросила отремонтировать очаг в большой столовой и была очень довольна его работой. Девушки часто гуляли в саду и как бы нечаянно проходили мимо. Инар много думал в эти дни. Где это видано, чтобы дочь богатого вельможи, Великого Начальника Мастеров, стала женой простолюдина? Убежать с ней? Куда? в Стране, замкнутой безлюдными пустынями, это невозможно. Что может он предложить богатой, изнеженной девочке, привыкшей к роскоши. Никогда не согласится он сам обречь ее на тяжелые испытания. И все это было бы бесполезно. В их стране беглецов возвращали быстро и наказывали страшно.
Инар любил, страдал. И все-таки он был счастлив. Он видел ее. Иногда за весь день и удавалось лишь проследить ее тонкий силуэт с узкими бедрами и маленькой гордой головкой. Но когда она приходила вместе с проказливой младшей сестрой, он только и видел Тию. Он смотрел на ее задумчивые, медлительные глаза, бледное лицо с легким загаром. Она казалась болезненно хрупкой рядом с Ипут, у которой полной круглое личико горело здоровым румянцем, а крепкие ножки не стояли на месте от избытка энергии.
Он мечтал, хотя знал, что мечтать бесполезно. И все-таки он жил эти дни счастливым человеком и гнал мысли о том, что будет потом. Иногда, усмехаясь, вспоминал, как не хотел идти сюда, когда его посылали. Но и это светлое время прошло. Осталось два дня до окончания его работы.
Утром накануне последнего дня он пришел, как обычно, но на сей раз с большой корзиной. Он нетерпеливо поглядывал в сад, ожидая, когда появятся девушки.
Ипут прибежала вскоре с кистями винограда в руках.
— Инар. Посмотри, какая большая кисть. Хочешь? Возьми. Сегодня солнце печет, наверное, пить хочешь?
Инар, улыбаясь, смотрел на веселую, раскрасневшуюся девушку.
— Ипут! Попроси Тию зайти сюда на несколько минут.
— Скажу, Инар!
Она легко побежала по желтой тропинке между цветами. Инар проводил ее грустными глазами. Ему нравилась шаловливая, беспечная и в то же время добрая сестра любимой девушки. Послезавтра он уже не будет их видеть. Через полчаса Инар увидел сестер. Они шли из глубины сада. Ипут остановилась и села на скамейку. Инар подошел к Тие. Она стояла, застенчиво улыбаясь, и слегка наклонила голову в ответ на его приветствие.
— Тия! Я заканчиваю работу, послезавтра уже не приду к вам.
Тяжелые ресницы Тии затрепетали. Она смотрела на него печальными ласковыми глазами.
— Я принес тебе на память обо мне небольшую вещь. Светильник. С мыслью о тебе я делал его почти год.
И он развернул белый сверток, лежавший в его корзине. В его руках был небольшой каменный лотос. Между двумя круглыми малахитовыми листьями возвышались на зеленых, тоже малахитовых стеблях бутон и распустившийся цветок белого лотоса. Тия замерла от восторга. Такой красивой вещи она не видела, хотя в ее богатом доме всего было в избытке.
В солнечных лучах сквозь нежные лепестки просвечивала золотая сердцевина, излучая мягкий свет. Отполированные листья блестели свежестью как живые. Узор светлых жилок расходился от центра к краям и разделялся на тончайшие нити. По кромкам утолщенных листьев бежали струйки ювелирно-четких иероглифов: «Пусть радость и счастье дарит тебе Ра» и по кромке другого: «Пусть светильник рассеет ночные тени и мрак», — прочитала Тия. В глазах ее стояли слезы. Ипут подошла близко и тоже не сводила восхищенных глаз с каменного цветка.
— А как же его зажигать? — спросила она. — Жаль такую прелестную вещь портить копотью.
Инар улыбнулся той открытой улыбкой, которая всегда располагала к нему людей.
— Ему ничего не сделается, Ипут! Зажигать его надо так: снять белый бутон со стебелька, а он темный. В стебелек наливается масло, часть его проходит в листья, а потом вставить льняной фитиль. Цветок не снимается со своего стебля. Когда огонь не нужен, потушить его и надеть бутон. Вот и все.
— Нет, Инар! Это царский подарок. Но очень дорогой. Я не могу его взять.
Блестящие глаза Инара потухли.
— Но для царя я не стал бы его так делать. Я делал его для единственной девушки на земле. Прими его как дар любящего сердца.
— А что я скажу маме?
— Скажи, что обменяла на зерно, — подсказала Ипут.
— Она так и поверит, что за эту вещь мы отдали две кружки пшеницы. За нее надо везти зерно на быке, — насмешливо улыбнулась Тия.
— Да, пожалуй, — согласилась младшая сестра.
— Спасибо, Инар! Придется сказать правду. Подожди меня, я тоже подарю тебе амулет на память. Благодарю тебя за прекрасный подарок и за твое дорогое пожелание.
Румянец вспыхнул на ее нежном лице, и Инар не знал, любуясь ею, чего больше в его душе — счастья или страдания от ее красоты. Он смотрел ей вслед, когда она понесла светильник, закрыв его белой тканью. Она возвратилась очень быстро и протянула ему изящного бирюзового скарабея с коричневыми точками вместо глаз.
— Возьми и храни его. Бирюза приносит счастье и охраняет человека от бед. Это мой любимый амулет. Пусть он бережет тебя от всех невзгод.
Инар бережно спрятал скарабея в пояс набедренной повязки. Они сели на скамейку. Стоя у двери, Ипут смотрела на них с грустью. Стройные, юные, они были удивительной парой. Забыв о том, что будет после, сейчас они были счастливы без слов. Впервые в своей жизни она видела людей, так стремящихся друг к другу. Никогда не было у сестры таких счастливых, удивительных глаз. Тия протянула Инару узкую тонкую руку, и он склонил к ней свое лицо.
«Почему люди не могут быть счастливы, — думала Ипут. — Их лица светятся радостью, когда они вместе. И как хорош этот Инар! Красивый, умный, добрый, он все умеет делать. Все у него есть, чтобы принести счастье сестре. Только нет родовитого имени и богатства. Но он сам богатство. Он умнее и способнее любого юноши нашего круга. И читать он умеет. А как пишет!»
Вдали послышался голос старой няни. Она звала девушек к обеду. Лицо Инара дрогнуло. У Тии погас счастливый блеск в глазах. Она встала и улыбнулась Инару очень ласково и грустно. Девушки медленно пошли к дому. Инар долго сидел неподвижно, прислонившись головой к стволу дерева. Он не слышал и вздрогнул, когда кто-то сел рядом.
— Что с тобой, Инар? Уж не болен ли ты? — спросил главный садовник.
— Да! Голова у меня разболелась, — бесцветным голосом ответил скульптор, нехотя взял резец и пошел к бассейну.
В последний вечер, заканчивая работу, Инар задержался. К бассейну пришла молодежь с маленькой арфой. Все уселись на скамейке, и братья вдвоем спели песенку, модную среди молодежи столицы, Один их них играл на арфе. Пели они слаженно, и видно было, что петь любили. Инар стоял и слушал. Иногда он взглядывал на Тию. Она была молчалива и печальна. Даже всегда резвая Ипут на этот раз была неразговорчива. Окончив песенку, старший из братьев подошел к Инару и, протягивая арфу, попросил:
— Спой что-нибудь! Мы любим слушать песни.
— Да что вы, господин!
— Но ведь ты поешь, Инар! — сказала Ипут. — И поешь хорошо! Я слышала.
Инар посмотрел на Тию. Ему мучительно хотелось побыть здесь хотя несколько минут. Завтра он уже не придет сюда и, может быть, никогда больше не увидит ее.
— Хорошо! Я спою.
Он проиграл мелодию и запел сначала очень тихо, потом громче. Задушевность его голоса сразу покорила слушателей. Тия сидела неподвижно в тени дерева, и только на лицо ее сквозь ветви падал лунный свет. Глаза ее неотрывно смотрели на певца. Грустная песенка была одной из любимых среди ремесленников. Когда он кончил, Ипут спросила:
— Спой еще!
— Спой, Инар! Ты прекрасно поешь! — попросили оба брата.
— Спой! — тихо сказала Тия.
Инар помолчал несколько секунд, опустил голову, и в вечерней тишине под тревожный рокот струн поплыла его песнь о любви.
Мелодия песни была непривычной. В голосе певца слышалась то глубокая нежность и грусть в протяжных и мягких нотах, то горькая жалоба в гортанном глухом звучании. В последних словах была усталая тоска. Напряженно слушала его молодежь. Даже острые на язык насмешники братья молчали долго после того, как Инар кончил петь.
— Так петь может лишь тот, кто сам любит, — медленно проговорил старший из братьев.
— Да, это песня всех несчастных в любви, — грустно сказала Ипут.
И только Тия ничего не произнесла.
— Никогда не слышал этой прекрасной песни, — задумчиво проговорил старший.
— Я тоже, — согласился второй. — Инар, слушай, кто тебя научил ей?
— Я слышал ее от одного своего друга, а он привез ее из другого города, — нехотя ответил Инар.
— Спой еще! — попросила Ипут. — Как ты хорошо поешь!
— Я очень рад, юная госпожа, что угодил вам, но мне уже пора, — обычным голосом ответил Инар.
— Ты приходи к нам, Инар, и научи нас этой песне, — сказал старший.
Инар поклонился и ушел, не оглядываясь, но в лунном свете, озарившем его лицо на несколько секунд, когда он вежливо прощался, оно казалось очень печальным и расстроенным. Он знал, что никогда больше не придет в этот дорогой для него дом.
Ипут и Тия направились спать. Братья остались сидеть и о чем-то разговаривали вполголоса.
Когда Ипут заглянула в лицо сестры, она увидела, что глаза ее полны слез.
— Тия! Неужели ты его так любишь! А знаешь? Эта песня о вас. Он пел свою песню.
Тия ничего не ответила. Она хорошо знала, что Инар пел для нее.
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ТЕТИ
Тети собралась навестить брата Аму, жившего за храмом Птаха в южной части города. Бабушка наложила внукам полную корзину всяких лакомств: пирожки, сухие финики, виноград и даже глиняный кувшин с вином.
Мать задумчиво любовалась своей красивой дочерью. Тети надевала яркое желтое платье с одной лямкой на плече, как носили модницы в столице. Она внимательно посмотрела на девушку и устало произнесла:
— Не ходила бы ты сегодня, Тети. Голова у меня болит, не хочется мне тебя отпускать.
Дочь улыбнулась прикалывая пышную розу к волосам. Она смотрела в полированное медное зеркало и шутливо отозвалась:
— Что ты, мама, заскучала? Скоро придут мужчины обедать, а к вечеру я вернусь. Немного повожусь с малышами. Они такие забавные. Голова болит от солнца, ты сегодня много поливала в огороде. Я ведь говорила тебе, что сделаю все сама.
Девушка взяла корзину и выложила тяжелый кувшин обратно. Она поцеловала мать и, весело улыбнувшись, вышла со двора. Мать проводила ее за калитку и долго смотрела вслед со смутным предчувствием беды.
А Тети шла, радуясь ясному небу и собственной безмятежной молодости. За углом улицы у садовой стены прямо на земле сидели двое мужчин. Они окинули девушку восхищенным взглядом, но было в их хмурых лицах что-то злобное, пугающее.
Девушка шла по знакомым улицам с улыбкой. Прохожие улыбались, глядя на ее веселые, блестящие глаза, и оглядывались вслед. Повернувшись назад, она вздрогнула: шагах в двадцати, не спуская с нее глаз, шли те же бродяги, но на улице был народ, и она успокоилась. На неприятных незнакомцах были грубые повязки из болотных трав, грязные и обтрепанные, а отталкивающие лица внушали безотчетный страх. Бродяги явно шли за ней. Она приближалась к храму Птаха, откуда было недалеко до дома брата. Тети лихорадочно соображала, как избавиться от своих преследователей. Повернув в следующую улицу, девушка обнаружила, что она совсем пустынная, и сейчас же услышала за спиной торопливые шаги бродяг.
Она побежала, но, почти настигая, за ней следовал один из них. Повернув голову, она увидела сверкающую медь ножа.
— Смотри, не вздумай кричать! — угрожающе прошипел он.
Тети бежала бледная, с молящими глазами, но на улице никого не было. Вот он схватил ее за плечо. Но в этот момент из одного двора вышли двое молодых мужчин и, заметив испуганное лицо девушки, остановили преследователей. Тети, вырвавшись, как птица, рванулась вперед и выбежала на площадь перед храмом. Она бежала, запыхавшись, и прижалась к колоне на фасаде храма. Но яркое платье выделялось солнечным пятном на суровом сером граните. Увидев снова бродяг, она, забыв обо всем, вбежала в открытую дверь храма, ища спасения в жилище богов. Она прижалась к холодной стене. Все в этом храме подавляло огромными размерами, и она показалась себе жалкой и ничтожной в торжественной, сумрачной тишине. Тяжелые каменные боги неподвижно смотрели на нее с высоты. В темных углах чудились суровые, грозные силы. В центре храма стоял Апис работы ее брата и сверкал золотыми рогами. Глаза его блестели, как живые, и пугали. Затаив дыхание, она прижалась в уголке и молила Птаха о помощи. В это время из глубины храма показалась огромная фигура жреца. Бесшумно ступая, он подошел к Тети. Удивление и радость блеснули в его глазах. Тети узнала жреца и затрепетала, как мышонок, загнанный в угол кошкой.
— Что привело тебя в храм в неурочное время? Разве ты не знаешь, что вход сюда воспрещен всем, кроме служителей?
— За мной гнались бродяги, я не знаю, что им от меня надо, — еле слышно прошептала девушка. — Я вошла сюда, ища защиты.
Жрец улыбнулся.
— Ты правильно сделала, дитя. Но здесь никто не имеет права быть. Следуй за мной, пока они не скроются. Они могут напасть на тебя на улице.
Он взял Тети за плечи. От его горячей, сильной руки ей стало еще тяжелее на душе. Она всегда боялась этого человека. Ей всегда становилось страшно от его холодных, пристальных глаз. Она попыталась мягко освободиться, но рука еще крепче сжала ее плечи и направила в темноту бокового прохода. Так они молча шли в прохладном густом сумраке, потом он остановился, сделал шаг вперед, и вдруг часть стены сместилась в сторону и открылся небольшой проем в садик. Тети шагнула из темноты и улыбнулась свету и небесной синеве. Она с интересом огляделась. Незнакомые деревья правильным кругом образовали в центре большую клумбу, в которой росли иноземные цветы, рассаженные так, что они изображали какое-то заклинание. Садик благоухал ароматом пышных цветов. Тети осматривала все с жадным любопытством. Яхмос закрыл дверь и, улыбаясь, смотрел на нее.
Она робко спросила:
— Где мне можно подождать?
— Посиди здесь! — он указал на красивую лакированную скамейку. — Если захочешь пить, вот вода.
Он подвел ее к стене, у подножия которой в каменном ложе протекал чистый ручеек и здесь же лежала кружка из золотистого алебастра.
Пораженная всем виденным, она совсем забыла о бродягах и, как ребенок, рассматривала редкие цветы, невиданные деревья и священные заклинания, вырезанные на колоннах. Все здесь было ново и интересно. Оглянувшись Тети обнаружила, что она одна. Она присела на скамейку, закусила пирожками, потом еще походила по садику. Странно, но она никак не могла понять, где же выход? Как можно уйти из садика? Устав от обилия впечатлений беспокойного дня, она прилегла на скамейку и незаметно уснула.
Был уже вечер, когда она проснулась. Косые солнечные лучи скользили по верхушкам деревьев и золотили их прощальным светом. Сверху доносился неясный шум большого города. Перед девушкой стоял Яхмос, от его пристального взгляда она вздрогнула, и все события прошедшего дня мгновенно всплыли в ее памяти. Она вскочила и, смущенно поправив платье, торопливо проговорила:
Мать задумчиво любовалась своей красивой дочерью. Тети надевала яркое желтое платье с одной лямкой на плече, как носили модницы в столице. Она внимательно посмотрела на девушку и устало произнесла:
— Не ходила бы ты сегодня, Тети. Голова у меня болит, не хочется мне тебя отпускать.
Дочь улыбнулась прикалывая пышную розу к волосам. Она смотрела в полированное медное зеркало и шутливо отозвалась:
— Что ты, мама, заскучала? Скоро придут мужчины обедать, а к вечеру я вернусь. Немного повожусь с малышами. Они такие забавные. Голова болит от солнца, ты сегодня много поливала в огороде. Я ведь говорила тебе, что сделаю все сама.
Девушка взяла корзину и выложила тяжелый кувшин обратно. Она поцеловала мать и, весело улыбнувшись, вышла со двора. Мать проводила ее за калитку и долго смотрела вслед со смутным предчувствием беды.
А Тети шла, радуясь ясному небу и собственной безмятежной молодости. За углом улицы у садовой стены прямо на земле сидели двое мужчин. Они окинули девушку восхищенным взглядом, но было в их хмурых лицах что-то злобное, пугающее.
Девушка шла по знакомым улицам с улыбкой. Прохожие улыбались, глядя на ее веселые, блестящие глаза, и оглядывались вслед. Повернувшись назад, она вздрогнула: шагах в двадцати, не спуская с нее глаз, шли те же бродяги, но на улице был народ, и она успокоилась. На неприятных незнакомцах были грубые повязки из болотных трав, грязные и обтрепанные, а отталкивающие лица внушали безотчетный страх. Бродяги явно шли за ней. Она приближалась к храму Птаха, откуда было недалеко до дома брата. Тети лихорадочно соображала, как избавиться от своих преследователей. Повернув в следующую улицу, девушка обнаружила, что она совсем пустынная, и сейчас же услышала за спиной торопливые шаги бродяг.
Она побежала, но, почти настигая, за ней следовал один из них. Повернув голову, она увидела сверкающую медь ножа.
— Смотри, не вздумай кричать! — угрожающе прошипел он.
Тети бежала бледная, с молящими глазами, но на улице никого не было. Вот он схватил ее за плечо. Но в этот момент из одного двора вышли двое молодых мужчин и, заметив испуганное лицо девушки, остановили преследователей. Тети, вырвавшись, как птица, рванулась вперед и выбежала на площадь перед храмом. Она бежала, запыхавшись, и прижалась к колоне на фасаде храма. Но яркое платье выделялось солнечным пятном на суровом сером граните. Увидев снова бродяг, она, забыв обо всем, вбежала в открытую дверь храма, ища спасения в жилище богов. Она прижалась к холодной стене. Все в этом храме подавляло огромными размерами, и она показалась себе жалкой и ничтожной в торжественной, сумрачной тишине. Тяжелые каменные боги неподвижно смотрели на нее с высоты. В темных углах чудились суровые, грозные силы. В центре храма стоял Апис работы ее брата и сверкал золотыми рогами. Глаза его блестели, как живые, и пугали. Затаив дыхание, она прижалась в уголке и молила Птаха о помощи. В это время из глубины храма показалась огромная фигура жреца. Бесшумно ступая, он подошел к Тети. Удивление и радость блеснули в его глазах. Тети узнала жреца и затрепетала, как мышонок, загнанный в угол кошкой.
— Что привело тебя в храм в неурочное время? Разве ты не знаешь, что вход сюда воспрещен всем, кроме служителей?
— За мной гнались бродяги, я не знаю, что им от меня надо, — еле слышно прошептала девушка. — Я вошла сюда, ища защиты.
Жрец улыбнулся.
— Ты правильно сделала, дитя. Но здесь никто не имеет права быть. Следуй за мной, пока они не скроются. Они могут напасть на тебя на улице.
Он взял Тети за плечи. От его горячей, сильной руки ей стало еще тяжелее на душе. Она всегда боялась этого человека. Ей всегда становилось страшно от его холодных, пристальных глаз. Она попыталась мягко освободиться, но рука еще крепче сжала ее плечи и направила в темноту бокового прохода. Так они молча шли в прохладном густом сумраке, потом он остановился, сделал шаг вперед, и вдруг часть стены сместилась в сторону и открылся небольшой проем в садик. Тети шагнула из темноты и улыбнулась свету и небесной синеве. Она с интересом огляделась. Незнакомые деревья правильным кругом образовали в центре большую клумбу, в которой росли иноземные цветы, рассаженные так, что они изображали какое-то заклинание. Садик благоухал ароматом пышных цветов. Тети осматривала все с жадным любопытством. Яхмос закрыл дверь и, улыбаясь, смотрел на нее.
Она робко спросила:
— Где мне можно подождать?
— Посиди здесь! — он указал на красивую лакированную скамейку. — Если захочешь пить, вот вода.
Он подвел ее к стене, у подножия которой в каменном ложе протекал чистый ручеек и здесь же лежала кружка из золотистого алебастра.
Пораженная всем виденным, она совсем забыла о бродягах и, как ребенок, рассматривала редкие цветы, невиданные деревья и священные заклинания, вырезанные на колоннах. Все здесь было ново и интересно. Оглянувшись Тети обнаружила, что она одна. Она присела на скамейку, закусила пирожками, потом еще походила по садику. Странно, но она никак не могла понять, где же выход? Как можно уйти из садика? Устав от обилия впечатлений беспокойного дня, она прилегла на скамейку и незаметно уснула.
Был уже вечер, когда она проснулась. Косые солнечные лучи скользили по верхушкам деревьев и золотили их прощальным светом. Сверху доносился неясный шум большого города. Перед девушкой стоял Яхмос, от его пристального взгляда она вздрогнула, и все события прошедшего дня мгновенно всплыли в ее памяти. Она вскочила и, смущенно поправив платье, торопливо проговорила: