Страница:
— Ладно, Сеня, не обижайся, в натуре, — извиняющимся тоном попросил Рабиновича Ваня. — Мы не со зла, а просто от расстройства. Ты не виноват. Мы сами тоже, как дураки, пожрать, выпить и отдохнуть с холма ломанулись. Правда, Андрюха?
— Угу, — буркнул тот себе под нос. — Сеня, ты только придумай, как нам отсюда выбраться, а уж я чмошником буду, если тебе дома после этого ящик пива не поставлю!
Мой Рабинович хотел ответить что-то язвительное, но, посмотрев на друзей, передумал. Вместо этого он улыбнулся им и наморщил лоб, видимо, пытаясь силой мысли разорвать путы или разметать бешеных женщин по белому свету. Сомневаюсь, что это у него бы получилось, но кое-что Сеня придумал.
— Слушай, Андрюха, давай, пока нас под прицелом не держат, рявкни во всю глотку, — предложил он. — Часть контузится, часть разбежится, а мы затем как-нибудь от веревок избавимся…
— Не получится, — буркнул Попов. — У меня уже полдня маковой росинки во рту не было. Глотка пересохла. Сейчас я не то что орать, нормально разговаривать не могу.
— Ну, может быть, попробуешь какую-нибудь присказку свою произнести,
— попробовал Сеня еще один вариант. — Помнишь, как ты тогда с викингами лихо разобрался? Может, и сейчас получится…
Однако не получилось! Уж не знаю от чего, то ли из-за неподходящей атмосферы, то ли из-за особенностей греческого климата или из-за чего-то другого, но приобретенный в странствиях Андрюшин дар не срабатывал. Сколько он ни произносил всевозможных поговорок, прибауток и матерных пожеланий, ничего нового в окружающей нас обстановке не появлялось. Лишь Горыныч принялся дергаться и мычать. Но из-за того, что пасти были связаны в букетик, разобрать его мычание оказалось невозможным.
Мы все поникли и поняли, что обречены на какую-нибудь ужасную гибель. Сеня еще пытался хорохориться, предлагая различные бредовые варианты, вроде Божьего суда в Англии, но было очевидно, что и он выдохся. Ну, не было у нас возможностей для спасения!
А амазонки тем временем закончили обсуждение нашей участи. Правда, к единому мнению они не пришли и решили отложить вынесение окончательного вердикта до утра, но нам от этого легче не стало. Тем более, отправляясь спать, феминиствующие дамочки выставили поблизости караул из трех особ непередаваемо грозного вида. Решив хотя бы хорошо выспаться перед казнью, я улегся на мягкую траву и уже закрыл глаза, как вдруг уловил позади себя едва заметный шорох. Следом за ним до моих ноздрей донесся хорошо знакомый аромат и столь же узнаваемый голос прошептал на ухо Сене:
— Не двигайся и не подавай вида, что меня слышишь. Сейчас я постараюсь вас освободить!
Это была Немертея. И уж о чем я совершенно не мог подумать, так это о том, что я когда-нибудь обрадуюсь ее возвращению!
— Угу, — буркнул тот себе под нос. — Сеня, ты только придумай, как нам отсюда выбраться, а уж я чмошником буду, если тебе дома после этого ящик пива не поставлю!
Мой Рабинович хотел ответить что-то язвительное, но, посмотрев на друзей, передумал. Вместо этого он улыбнулся им и наморщил лоб, видимо, пытаясь силой мысли разорвать путы или разметать бешеных женщин по белому свету. Сомневаюсь, что это у него бы получилось, но кое-что Сеня придумал.
— Слушай, Андрюха, давай, пока нас под прицелом не держат, рявкни во всю глотку, — предложил он. — Часть контузится, часть разбежится, а мы затем как-нибудь от веревок избавимся…
— Не получится, — буркнул Попов. — У меня уже полдня маковой росинки во рту не было. Глотка пересохла. Сейчас я не то что орать, нормально разговаривать не могу.
— Ну, может быть, попробуешь какую-нибудь присказку свою произнести,
— попробовал Сеня еще один вариант. — Помнишь, как ты тогда с викингами лихо разобрался? Может, и сейчас получится…
Однако не получилось! Уж не знаю от чего, то ли из-за неподходящей атмосферы, то ли из-за особенностей греческого климата или из-за чего-то другого, но приобретенный в странствиях Андрюшин дар не срабатывал. Сколько он ни произносил всевозможных поговорок, прибауток и матерных пожеланий, ничего нового в окружающей нас обстановке не появлялось. Лишь Горыныч принялся дергаться и мычать. Но из-за того, что пасти были связаны в букетик, разобрать его мычание оказалось невозможным.
Мы все поникли и поняли, что обречены на какую-нибудь ужасную гибель. Сеня еще пытался хорохориться, предлагая различные бредовые варианты, вроде Божьего суда в Англии, но было очевидно, что и он выдохся. Ну, не было у нас возможностей для спасения!
А амазонки тем временем закончили обсуждение нашей участи. Правда, к единому мнению они не пришли и решили отложить вынесение окончательного вердикта до утра, но нам от этого легче не стало. Тем более, отправляясь спать, феминиствующие дамочки выставили поблизости караул из трех особ непередаваемо грозного вида. Решив хотя бы хорошо выспаться перед казнью, я улегся на мягкую траву и уже закрыл глаза, как вдруг уловил позади себя едва заметный шорох. Следом за ним до моих ноздрей донесся хорошо знакомый аромат и столь же узнаваемый голос прошептал на ухо Сене:
— Не двигайся и не подавай вида, что меня слышишь. Сейчас я постараюсь вас освободить!
Это была Немертея. И уж о чем я совершенно не мог подумать, так это о том, что я когда-нибудь обрадуюсь ее возвращению!
Глава 2
— Сидите тихо и не подавайте вида, что меня слышите, — шепотом проговорила Немертея. — Сейчас я разрежу ваши путы, но вы не двигайтесь. А когда я подам знак, сразу бегите в лес. Там дриады, они вас спрячут.
Титанида действовала быстро и бесшумно, словно профессиональный диверсант. Три воинственные дамочки, сидевшие напротив арестантов, за костром, даже и не заподозрили, что их добычу кто-то собрался отнять, и продолжали свой бесконечный спор о том, что следует сделать с мужчинами вообще и с пойманными экземплярами в частности.
Сеня, если бы раньше не знал Немертею, ни за что бы не поверил, что она существо из плоти и крови. Но по-настоящему ее мастерство смог оценить только Жомов. Ваня застыл, как статуя, тщательно соблюдая правила игры, и весь обратился в слух, пытаясь разобрать хоть какой-нибудь звук, выдающий присутствие титаниды. А когда, так ничего и не услышав, почувствовал, как нож в ее руках освобождает его от веревок, так удивленно выпучил глаза, что стал похож на чернобыльского рака — огромного, бесцветного и от избыточной дозы радиации навсегда забывшего, где ему зимовать положено.
Немертея исчезла так же бесшумно, как и появилась. Менты сидели, не шевелясь, ожидая обещанного сигнала. Секунды, прошедшие с момента исчезновения титаниды, растягивались в года, превращаясь в бесконечность. Жомов первым начал терять терпение, собираясь плюнуть на все и самостоятельно заняться своим спасением, но в этот момент Немертея вышла из леса на противоположной стороне лагеря амазонок и встала в позу адвоката, готовящегося сразить наповал своей речью присяжных заседателей.
— Сестры! — громко провозгласила она, привлекая к себе всеобщее внимание. — Ужели забыты вами законы чести и справедливости? Ужели люди, пусть и противоположного пола, но не причинившие вам зла, из-за простой прихоти должны становиться презренной добычей и подвергаться страшным и жестоким карам? Одумайтесь! Своей жестокостью вы породите только ответную жестокость и навсегда запятнаете свои имена. Потомки проклянут вас за изуверства, а матери станут пугать вами своих дочерей. Вы этого добиваетесь?..
— Фуфло! Не слушайте эту сумасшедшую, — раздались в ответ выкрики, а одна из охранниц и вовсе заорала на вес лагерь:
— Скажи спасибо, что ты баба. Иначе бы сейчас вместе с этим уродами сидела.
— Иди отсюда и не вводи нас во искушение! — поддержала ее товарка. — А то ведь мы можем и забыть, что ты с нами одного пола.
— Ну что же, — с пафосом ответила Немертея, обращаясь к последней. — Если ты, Ипполита, не хочешь слушаться голоса разума и нести в мир справедливость и доброту, то когда-нибудь амазонки лишаться всего — родины, крова и «тампаксов». А ты, жестокая, вдобавок и своего волшебного пояса. Это будет позже, а пока же вы лишитесь своей добычи. — И повернулась к ментам:
— Бегите, мужчины! Бегите. Ваши мучительницы не получат ничего и будут прокляты!
Повторять дважды свой призыв Немертее не пришлось Мужчины вскочили на ноги, хотя их взгляды на дальнейшее развитие событий тут же разделились. Греки что есть силы помчались в спасительную темноту леса, прямо в заботливые руки маленьким дриадам. Сеня бросился отвязывать Мурзика, Попов подхватил на руки Горыныча, пытавшегося что-то сказать, и застыл на месте, нерешительно переводя взгляд с улепетывающих греков на своих друзей, а Ваня Жомов не спеша отстегнул от пояса дубинку.
— Нет, хоть они и бабы, но мозги им вправить нужно срочно, — со знанием дела проговорил он. — Иначе потом мужики намучаются, когда кого-нибудь из этих мегер в жены возьмут.
— А стрелы? — растерянно поинтересовался Попов.
— Не боись, — успокоил его омоновец. — Сейчас дистанцию сократим и выстрелить по нам они не смогут
— Ну и ладно, — кивнул головой Андрей. — Тогда дайте мне чем-нибудь горло промочить.
Однако сделать это оказалось не так просто. Амазонки, до этого оторопело смотревшие на чудом освободившихся пленников, завопили, как стая одуревших от воздержания кошек, и бросились вперед, спеша вернуть ментам на руки веревки. Первыми, естественно, около бывших пленников оказались их незадачливые стражницы.
Ваня долго не церемонился, отбив удар бронзового меча дубинкой так, что холодное оружие вылетело из рук взбесившейся амазонки и птицей унеслось выше деревьев, доставшись спящей в гнезде вороне в качестве сувенира. Та от такого подарка совершенно ошалела и, трижды каркнув, от счастья потеряла чувства, вывалившись из гнезда. Ну, а Ваня одной рукой развернул незадачливую воительницу и стукнул по мягкому месту так, что та против своей воли помчалась следом за мечом. Правда, на бреющем полете. Следующую стражницу омоновец нежно усыпил при помощи удара резиновой дубинкой по девичьему темечку, ну а третьей амазонкой занялись Рабинович с Мурзиком. Первый лишил ее чести, отобрав меч, а второй навсегда опозорил парочкой укусов в филейные части и заставил плача бежать через весь лагерь.
— Держи, Андрюша, — Жомов подобрал у костра брошенный амазонками бурдюк с вином и, хорошенько к нему приложившись, бросил Попову. Тот промочил горло и, облегченно вздохнул, готовясь к аудиоатаке.
— А ну, стоять, мать вашу! — рявкнул он навстречу волне разъяренных женщин, накатывавшейся на ментов.
Эффект он произвел как раз тот, который от него и ожидали. Часть амазонок оказалась сбита с ног, часть схватилась за голову, защищая уши, а остальные, совершенно одурев от счастья, бросились бежать в противоположном направлении. Вскоре на лесной опушке никого, кроме абсолютно невредимых ментов и контуженых амазонок, не осталось. Попов допил вино и принялся развязывать пасть Горынычу, Жомов обиженно смотрел по сторонам, чуть не плача от того, что вся драка так быстро закончилась, а Сеня вместе с Мурзиком направился разыскивать в куче девичьих тел невинно пострадавшую титаниду. Прекрасная спасительница вскоре была обнаружена, опознана и приведена в чувство двумя ласковыми оплеухами.
— Тело, погруженное в жидкость, вытесняет такой объем оной, каковым обладает само, — бессмысленно глядя на Рабиновича, произнесла Немертея, а затем, придя в себя, испуганно закрыла рот ладошкой.
— Ой, что же я наделала?! — пролепетала она. — Это же Архимед должен придумать и немного позже. — Затем умоляюще посмотрела на Рабиновича: — Пожалуйста, не говори никому, что я сейчас сказала. Да и вообще забудь мои слова.
— Ладно, — милостиво согласился Сеня. — Да я физику никогда и не любил.
Мир между ними был восстановлен. К тому времени как контуженая Немертея пришла в чувство, пристыженный Гомер вернулся из леса, таща за руку упирающегося Геракла. Сын Зевса, решивший, что они играют в прятки, никак не хотел возвращаться назад и обижался на поэта.
— Не ты водишь! — кричал он, брызгая слезами во все стороны. — Меня те тетеньки должны искать. А ты — предатель!
— Заткнись! — рявкнул на него Жомов, но на Геракла это не подействовало. Он стал орать еще громче, и тогда Немертея проявила завидное материнское чутье: сорвав пояс с Ипполиты, она сунула его в руки сыну Зевса, и он, увлекшись новой игрушкой, забыл о «предательстве» Гомера, который, в свою очередь, тут же решил в стихах увековечить сей факт для потомков, занеся его в собственные анналы.
Естественно, ночевать в лагере амазонок, ожидая, пока они придут в себя, снова соберутся вместе и придумают очередную гадость, никто не собирался. Сеня отдал распоряжение Гомеру с Гераклом набрать съестного и вина из запасов воительниц, а сам повел к колеснице Немертею, аккуратно поддерживая ее под руку. Жомов от безделья принялся приводить амазонок в чувство, надеясь, что кто-нибудь из этих прародительниц Орлеанской девы решится с ним подраться. Однако, вместо того чтобы доставить омоновцу удовольствие, воительницы, едва увидев его ухмыляющуюся физиономию, тут же разбегались в разные стороны. В итоге Ваня еще больше расстроился и оставил амазонок в покое, отправившись помогать Попову разгонять их лошадей. Ну а когда и с этим было покончено, греко-милицейский караван отбыл из становища амазонок и растворился в ночи.
Впрочем, ехали они не долго. Во-первых, была ночь, а фары для транспорта еще никто не придумал, что явно не способствовало успешному продвижению вперед. Во-вторых, все, не исключая Немертею, устали и страшно хотели есть. Ну а в-третьих, дриады от своего обещания, данного титаниде, не отказались и каким-то одним им ведомым способом устроили так, что расположившихся на лесной опушке людей найти никто не мог. Сеня проверил — со стороны даже костра видно не было!
Насытившись, все завалились спать и почивали почти до полудня, а затем продолжили свое путешествие. Немертея с Рабиновичем больше не ссорились и мило ворковали всю дорогу, рассказывая друг другу такую сущую ерунду, что утомившемуся от их болтовни Попову пришлось ласковым матом попросить обоих заткнуться. Сеня обиделся и хотел съездить другу по уху, но титанида не позволила. Ласково улыбнувшись Андрюше, она перебралась из колесницы на одну из запасных лошадей и поехала рядом с Сеней, немного отстав от каравана.
Так они и двигались до тех пор, пока Гомер не попросил Жомова, возглавлявшего пелетон, остановиться. Омоновец замер, удивленно оглядывая окрестности из-под ладони, отчего сразу стал похож на Илью Муромца с картины, написанной каким-то сумасшедшим художником, питавшим не совсем понятную слабость к милицейской форме. Рабинович с Немертеей быстро нагнали караван.
— Что случилось? — обеспокоено поинтересовался Сеня.
— Не знаю, — повел широкими плечами омоновец. — Этот хрен с бугра,
— от ткнул пальцем в сторону Гомера, — говорит, что мы приехали.
— Что-то я гор никаких не вижу, — оторопел Сеня, поворачиваясь к поэту, застывшему в колеснице с несчастным видом. — Ну, и куда ты завел нас, Сусанин Гомер?
— Не знаю. Раньше тут Олимп был, — развел руками оскорбленный таким сравнением поэт. — Вон, видите, даже табличка стоит.
У дороги действительно красовалась табличка с надписью: «Олимп. Жилище богов. Вход — 3 обола. Детям и ветеранам Второй Пунической войны — скидки!»
Рабинович снова растерянно посмотрел по сторонам, тщетно пытаясь увидеть хоть намек на присутствие какого-нибудь холма, способного оказаться Олимпом, а затем горестно вздохнул и слез с кобылы.
— Все, приехали! — заявил он. — Распрягайте лошадей, хлопцы, и садитесь в круг. Думу думать будем…
Греки, уже приученные своей агорой сидеть кружочком, мгновенно выполнили пожелание Рабиновича и расположились на траве, почему-то выбрав центром собрания запыленную колесницу. Сене, издавшему еще один тяжкий вздох, пришлось Геракла с Гомером усаживать так, чтобы они все время находились перед глазами. Попова удалось выманить из античного транспорта только после того, как ему было позволено захватить с собой баранью грудинку. Жомов с отвращением посмотрел на него.
— Ну и сколько можно эту проклятую баранину жрать? — простонал он и мечтательно улыбнулся. — Эх, тушенки бы сюда соевой. У меня жена с ней так вкусно макароны делает. Или картошечку жареную!
— Да-а, картошки бы я сейчас, наверное, ведро сразу бы съел, — поддержал его Андрюша, не забывая уплетать баранину за обе щеки. — В следующий раз куда-нибудь отправимся, надо будет с собой мешочек взять. А то сиди тут и жди, пока Колумб в Америку поплывет.
— Может быть, вы заткнетесь или вам нужно помочь? — вспылил Рабинович. — Как вы вообще о брюхе своем можете думать, когда у нас абзац полный?! Геракл отупел, Гомер заблудился, Немертея на Олимпе никогда не была. Где мы это гребаное жилище богов теперь искать будем? Или вам все по хрену и вы готовы в этой дыре еще на пяток тысяч лет остаться, чтобы потом при помощи посольства домой вернуться?
Естественно, подобная перспектива никого из друзей не устраивала, но особо бурные протесты по поводу такого предположения Рабиновича выразили Мурзик и Горыныч, Первый разразился таким злобным рычанием, что Попов от неожиданности едва не подавился куском мяса, а Геракл заревел и попытался забраться на руки к Жомову. За что и был поставлен в угол. Между двух деревьев. Горыныч высказал свой протест несколько тактичнее.
— Я, конечно, понимаю, что задача перед нашей спасательной экспедицией стоит архисложная, но не думаю, что усилием коллективного разума ее нельзя разрешить, — слегка воспарив над травой, проговорил он. — Если устроить мозговой штурм, с точностью до пятого знака после запятой определив математические вариации направления дальнейшего развития событий, то…
— Что этот урод сказал? — прервав его, удивленно поинтересовался омоновец у окружающих.
— Нет, если мы опять переходим на личные оскорбления, то я вести дискуссию отказываюсь! — обиделся Ахтармерз. — Не желаю выслушивать ваши грязные инсинуации по поводу моей внешности и расистские выпады на тему…
— Заткнитесь все, — ласково попросил Сеня.
Жомов пожал плечами и, плюнув, для успокоения собственной души сломал парочку деревьев. Горыныч демонстративно отвернулся, а остальные стали ждать, какие предложения выдвинет самоназначенный караван-баши. Рабинович выдержал надлежащую случаю паузу и задал единственный уместный в этой ситуации вопрос:
— Как теперь найти дорогу на Олимп?
После чего над поляной повисла гнетущая тишина.
Собственно говоря, ситуация действительно была тупиковой. Единственным, кто мог бы помочь решить проблему попадания в жилище богов, был Геракл. Но у того, как известно, после некорректного поведения Телема память отшибло. Поэтому сын Зевса выбывал из кандидатов на должность проводника.
До последнего момента Сеня рассчитывал на Гомера, надеясь, что рассказы о пропаже целой горы окажутся либо вымыслом, либо небольшим преувеличением. Рабинович был твердо уверен, что у греков просто отшибло память и они забыли, какая из гор довольно большого массива между Пенеем и Алиакмоном называлась раньше Олимпом. Однако, наткнувшись на плоскую равнину вместо высокогорной гряды, Сеня свою уверенность растерял, и теперь в окрестных лесах ее не смог бы отыскать даже Мурзик.
Андрюша выдвинул предположение о том, что горы спрятали дриады. Точно так же, как совсем недавно они укрыли их от воинственной клики амазонок, спешащих на выборы верховного бога в Афины. Однако Немертея тут же отмела это предположение. По ее словам, дриады, дальние родственницы титанов, ни за что не стали бы мешать ей в поисках, а все они как одна отрицали свое участие в организации побега Олимпа с места его постоянной дислокации.
— Я думаю, что к укрытию жилища богов приложил руку тот же чародей, который устроил нам ловушку на дороге к Хирону, — заявила титанида, но ее слушать никто не стал.
Во-первых, сейчас никого не интересовала технология исчезновения горы с лица земли. А во-вторых, этого неизвестного чародея вряд ли удалось бы найти до того, как олимпийские боги выдадут ментам необходимую для поисков информацию. Жомов тут же предложил «припахать» самих богов показывать дорогу, и за неимением лучшего варианта было решено опробовать этот.
Для начала, помня появление быстроногого и ехидного Гермеса во время знакомства доблестной российской милиции с мужеподобной Зеной, Ваня с выражением безмерного сожаления на лице дважды выстрелил в воздух из пистолета. Все долго ждали какой-либо ответной реакции, но либо олимпийские боги оглохли, либо Гермес уже растрепал всем и каждому, кто именно теперь вместо Зевса производит гром на планете. Истошные крики Жомова с угрозами в адрес богов тоже не сработали, как и не помогла молитва, наспех сконструированная Поповым. Боги остались глухи, немы и, видимо, на время заработали себе полный паралич.
Поняв тщетность всех усилий, менты поникли головами. Греки тоже не выглядели веселыми, и даже Геракл, увидев хмурую физиономию своего «папочки», едва не разразился вновь горючими слезами. Попов, предвидя, чем все это может закончиться, пожалел несчастное дитя и заткнул ему рот почти нетронутой бараньей ногой, а затем посмотрел на Рабиновича.
— Сеня, есть идея, — несмело проговорил он. — Я где-то читал, что погруженные в транс люди часто вспоминают такое, чего ни за что не могли бы вспомнить в нормальном состоянии. Может быть, попробуем загипнотизировать Геракла? Глядишь, поможет.
— И кто это у нас тут дипломированный психиатр? — ехидно поинтересовался в ответ Рабинович. — Ты, что ли, Андрюша, будешь его гипнотизировать?
— Ну, а что? Давай я попробую. Видел уже, как это делается, — скромно потупил очи криминалист. — Меня даже самого один раз гипнотизировали.
— Флаг тебе в руки, — Сеня разрешил начать эксперимент.
Первым делом Андрюша принялся искать какой-нибудь блестящий предмет, который можно будет использовать в качестве маятника. Таковым оказалась потускневшая серебряная ложка. Гомера тут же заставили чистить ее до зеркального блеска, и, пока он этим занимался, Попов расхаживал по поляне взад-вперед, зачем-то разминая руки и что-то бормоча себе под нос. Наконец, к начищенной ложке была привязана веревка, и Андрюша остановился напротив Геракла, приготовившись пробовать себя в новой роли — внештатного гипнотизера-любителя Олимпийского районного отдела внутренних дел.
— Ты засыпаешь. Твои мышцы расслабляются. По твоему телу разливается тепло, — утробным голосом провинциального Калиостро провозгласил он, раскачивая ложку перед носом Геракла. — Тебе хочется спать. Твои глаза слипаются. Ты не можешь сопротивляться сну…
Попов бубнил не переставая, продолжая махать своим импровизированным маятником, больше похожим на кадило. Все члены экспедиции внимательно наблюдали, вполголоса строя предположения о том, получится у Андрюши что-нибудь или нет. Минуты две Геракл сидел неподвижно, усиленно кося глазами вслед движению ложки, а затем захихикал и принялся ловить самопальный маятник руками. Попова это взбесило и, чтобы вернуть сыну Зевса надлежащую процедуре неподвижность, пришлось Жомову садиться позади своего подопечного и мертвой хваткой прижать его руки к телу.
Криминалист-гипнотизер продолжил обрабатывать Геракла. Бормоча всевозможную ерунду по поводу различных фаз сна прямо в лицо хихикающего Зевсова отпрыска, Попов неистово размахивал ложкой у его носа, но эффект эти манипуляции дали лишь один — Горыныч жалобно пискнул и, сделав оборот вокруг своей оси, плюхнулся на траву.
— Перестаньте, пожалуйста, — жалобно пролепетал он. — Я еще маленький. У меня вестибулярный аппарат плохо развит. Если продолжите махать ложкой, то меня стошнит. Сами ведь потом пожалеете.
Пришлось Андрюше, из сострадания к ближнему, на время прекратить свои попытки погружения Геракла в транс. Правда, он не отказался от мысли их продолжить, но тут в спор Попова с Рабиновичем вмешался омоновец. До смерти уставший смотреть на летающую перед носом ложку и нюхать запах баранины, мощными волнами вырывавшийся у Андрюши изо рта после каждого произнесенного слова, Ваня отпустил Геракла и поднялся на ноги.
— Все, хватит. Задолбали, — проговорил он, обращаясь к друзьям. — Посмотрел я на вас, теперь по-своему с Гераклом разберусь. Мой тесть, а он, между прочим, мужик умный, всегда говорил, что от чего заболел, тем и лечись. Вот сейчас я этого Зевсиного сына и вылечу одним махом, — и, прежде чем кто-нибудь успел возразить, Жомов, что есть силы заехал в ухо ничего не подозревавшему Гераклу. Тот закатил глаза и рухнул на траву.
— По-моему, Ваня, ты дурак, — обреченно проговорил Рабинович, даже не потрудившись покрутить пальцем у виска. — Превышение служебных полномочий тебе, конечно, тут никто не пришьет, но труп одной из ключевых фигур греческих мифов будет на твоей совести.
Жомов недоверчиво посмотрел на друга, а потом нагнулся над поверженным сыном Зевса. Рядом в ту же секунду оказалась Немертея и, не обращая внимания на ревнивые взгляды Рабиновича, расстегнула застежку туники Геракла. Припав ухом к груди, титанида попросила тишины, пытаясь прослушать сердце полубога. Как ни странно, но оно билось!
— Ну, я же вам говорил, что с ним ничего не случится, — принялся врать Жомов, но фразу докончить не успел.
Прямо посреди ясного неба грянул гром, и поляну осветила молния. Гомер свалился ниц, Попов втянул голову в плечи, а Сеня с Жомовым удивленно уставились вверх. Там, прямо посреди ветвей опаленного дерева сидела громадная птица с женской головой и торсом, не прикрытым даже перьями. Науке неизвестно, куда смотрел Жомов, а вот Рабиновича голова не интересовала. Помесь птицы и девушки удивленно осмотрелась, а затем во все горло хрипло провозгласила:
— Будь я проклята, если еще раз соглашусь работать на полставки не по своей специальности. Вечно отправляют меня ко всяким уродам и при этом даже надбавки за моральный ущерб не начисляют.
Затем помесь прокашлялась и продекламировала уже совсем другим, удивительно мелодичным голосом:
— Если б имели мозги, вы бы их поломали, думая, как результата добиться в исканьях. Было же сказано: «Слушайте голос сердца!» Многих проблем удалось избежать вам тогда бы!
После этого странное существо на секунду застыло, а затем поинтересовалось у самой себя: «Ничего не забыла?» И, утвердительно ответив на свой же вопрос, тут же проделало фокус с громом и молнией, добавив дереву опаленных ветвей и растворившись в воздухе.
— Нет, я еще мог понять, когда тут кому-то удалось людей с лошадями скрестить, но чтобы женщину с птицей… — удивленно пробормотал Рабинович.
— Интересно, а продукт получился живородящий или яйцекладущий? Слушай, Поп, а может быть, это твоя работа? Типа свистящего рака?
Андрюша открыл рот, собираясь приложить Рабиновича матом, но сказать ничего не успел, потому что в этот момент зашевелился и застонал Геракл. Все внимание тут же было обращено к сыну Зевса и Немертее, заботливо помогавшей ему принять вертикальное положение. Геракл сел и помотал головой, стараясь очнуться после нокаута.
— У кого-нибудь есть сотовый? Папе позвонить нужно, — деловито поинтересовался он, окончательно приходя в себя, а затем удивленно замер и, обведя присутствующих испуганным взглядом, растерянно поинтересовался: — А что я сейчас такое сказал?
— Неважно, — махнул рукой Рабинович, подходя поближе к Гераклу. — Ты помнишь, как тебя зовут? — Тот кивнул головой, продолжая удивленно смотреть в обеспокоенные лица вокруг, — А кто твой отец?
— Ну вот, и вы тоже издеваться надо мной начали, — меланхолично констатировал Геракл. — Сами же знаете, что мой папа — большая шишка на Олимпе. Что, мне теперь из-за этого и на людях показаться нельзя?
Титанида действовала быстро и бесшумно, словно профессиональный диверсант. Три воинственные дамочки, сидевшие напротив арестантов, за костром, даже и не заподозрили, что их добычу кто-то собрался отнять, и продолжали свой бесконечный спор о том, что следует сделать с мужчинами вообще и с пойманными экземплярами в частности.
Сеня, если бы раньше не знал Немертею, ни за что бы не поверил, что она существо из плоти и крови. Но по-настоящему ее мастерство смог оценить только Жомов. Ваня застыл, как статуя, тщательно соблюдая правила игры, и весь обратился в слух, пытаясь разобрать хоть какой-нибудь звук, выдающий присутствие титаниды. А когда, так ничего и не услышав, почувствовал, как нож в ее руках освобождает его от веревок, так удивленно выпучил глаза, что стал похож на чернобыльского рака — огромного, бесцветного и от избыточной дозы радиации навсегда забывшего, где ему зимовать положено.
Немертея исчезла так же бесшумно, как и появилась. Менты сидели, не шевелясь, ожидая обещанного сигнала. Секунды, прошедшие с момента исчезновения титаниды, растягивались в года, превращаясь в бесконечность. Жомов первым начал терять терпение, собираясь плюнуть на все и самостоятельно заняться своим спасением, но в этот момент Немертея вышла из леса на противоположной стороне лагеря амазонок и встала в позу адвоката, готовящегося сразить наповал своей речью присяжных заседателей.
— Сестры! — громко провозгласила она, привлекая к себе всеобщее внимание. — Ужели забыты вами законы чести и справедливости? Ужели люди, пусть и противоположного пола, но не причинившие вам зла, из-за простой прихоти должны становиться презренной добычей и подвергаться страшным и жестоким карам? Одумайтесь! Своей жестокостью вы породите только ответную жестокость и навсегда запятнаете свои имена. Потомки проклянут вас за изуверства, а матери станут пугать вами своих дочерей. Вы этого добиваетесь?..
— Фуфло! Не слушайте эту сумасшедшую, — раздались в ответ выкрики, а одна из охранниц и вовсе заорала на вес лагерь:
— Скажи спасибо, что ты баба. Иначе бы сейчас вместе с этим уродами сидела.
— Иди отсюда и не вводи нас во искушение! — поддержала ее товарка. — А то ведь мы можем и забыть, что ты с нами одного пола.
— Ну что же, — с пафосом ответила Немертея, обращаясь к последней. — Если ты, Ипполита, не хочешь слушаться голоса разума и нести в мир справедливость и доброту, то когда-нибудь амазонки лишаться всего — родины, крова и «тампаксов». А ты, жестокая, вдобавок и своего волшебного пояса. Это будет позже, а пока же вы лишитесь своей добычи. — И повернулась к ментам:
— Бегите, мужчины! Бегите. Ваши мучительницы не получат ничего и будут прокляты!
Повторять дважды свой призыв Немертее не пришлось Мужчины вскочили на ноги, хотя их взгляды на дальнейшее развитие событий тут же разделились. Греки что есть силы помчались в спасительную темноту леса, прямо в заботливые руки маленьким дриадам. Сеня бросился отвязывать Мурзика, Попов подхватил на руки Горыныча, пытавшегося что-то сказать, и застыл на месте, нерешительно переводя взгляд с улепетывающих греков на своих друзей, а Ваня Жомов не спеша отстегнул от пояса дубинку.
— Нет, хоть они и бабы, но мозги им вправить нужно срочно, — со знанием дела проговорил он. — Иначе потом мужики намучаются, когда кого-нибудь из этих мегер в жены возьмут.
— А стрелы? — растерянно поинтересовался Попов.
— Не боись, — успокоил его омоновец. — Сейчас дистанцию сократим и выстрелить по нам они не смогут
— Ну и ладно, — кивнул головой Андрей. — Тогда дайте мне чем-нибудь горло промочить.
Однако сделать это оказалось не так просто. Амазонки, до этого оторопело смотревшие на чудом освободившихся пленников, завопили, как стая одуревших от воздержания кошек, и бросились вперед, спеша вернуть ментам на руки веревки. Первыми, естественно, около бывших пленников оказались их незадачливые стражницы.
Ваня долго не церемонился, отбив удар бронзового меча дубинкой так, что холодное оружие вылетело из рук взбесившейся амазонки и птицей унеслось выше деревьев, доставшись спящей в гнезде вороне в качестве сувенира. Та от такого подарка совершенно ошалела и, трижды каркнув, от счастья потеряла чувства, вывалившись из гнезда. Ну, а Ваня одной рукой развернул незадачливую воительницу и стукнул по мягкому месту так, что та против своей воли помчалась следом за мечом. Правда, на бреющем полете. Следующую стражницу омоновец нежно усыпил при помощи удара резиновой дубинкой по девичьему темечку, ну а третьей амазонкой занялись Рабинович с Мурзиком. Первый лишил ее чести, отобрав меч, а второй навсегда опозорил парочкой укусов в филейные части и заставил плача бежать через весь лагерь.
— Держи, Андрюша, — Жомов подобрал у костра брошенный амазонками бурдюк с вином и, хорошенько к нему приложившись, бросил Попову. Тот промочил горло и, облегченно вздохнул, готовясь к аудиоатаке.
— А ну, стоять, мать вашу! — рявкнул он навстречу волне разъяренных женщин, накатывавшейся на ментов.
Эффект он произвел как раз тот, который от него и ожидали. Часть амазонок оказалась сбита с ног, часть схватилась за голову, защищая уши, а остальные, совершенно одурев от счастья, бросились бежать в противоположном направлении. Вскоре на лесной опушке никого, кроме абсолютно невредимых ментов и контуженых амазонок, не осталось. Попов допил вино и принялся развязывать пасть Горынычу, Жомов обиженно смотрел по сторонам, чуть не плача от того, что вся драка так быстро закончилась, а Сеня вместе с Мурзиком направился разыскивать в куче девичьих тел невинно пострадавшую титаниду. Прекрасная спасительница вскоре была обнаружена, опознана и приведена в чувство двумя ласковыми оплеухами.
— Тело, погруженное в жидкость, вытесняет такой объем оной, каковым обладает само, — бессмысленно глядя на Рабиновича, произнесла Немертея, а затем, придя в себя, испуганно закрыла рот ладошкой.
— Ой, что же я наделала?! — пролепетала она. — Это же Архимед должен придумать и немного позже. — Затем умоляюще посмотрела на Рабиновича: — Пожалуйста, не говори никому, что я сейчас сказала. Да и вообще забудь мои слова.
— Ладно, — милостиво согласился Сеня. — Да я физику никогда и не любил.
Мир между ними был восстановлен. К тому времени как контуженая Немертея пришла в чувство, пристыженный Гомер вернулся из леса, таща за руку упирающегося Геракла. Сын Зевса, решивший, что они играют в прятки, никак не хотел возвращаться назад и обижался на поэта.
— Не ты водишь! — кричал он, брызгая слезами во все стороны. — Меня те тетеньки должны искать. А ты — предатель!
— Заткнись! — рявкнул на него Жомов, но на Геракла это не подействовало. Он стал орать еще громче, и тогда Немертея проявила завидное материнское чутье: сорвав пояс с Ипполиты, она сунула его в руки сыну Зевса, и он, увлекшись новой игрушкой, забыл о «предательстве» Гомера, который, в свою очередь, тут же решил в стихах увековечить сей факт для потомков, занеся его в собственные анналы.
Естественно, ночевать в лагере амазонок, ожидая, пока они придут в себя, снова соберутся вместе и придумают очередную гадость, никто не собирался. Сеня отдал распоряжение Гомеру с Гераклом набрать съестного и вина из запасов воительниц, а сам повел к колеснице Немертею, аккуратно поддерживая ее под руку. Жомов от безделья принялся приводить амазонок в чувство, надеясь, что кто-нибудь из этих прародительниц Орлеанской девы решится с ним подраться. Однако, вместо того чтобы доставить омоновцу удовольствие, воительницы, едва увидев его ухмыляющуюся физиономию, тут же разбегались в разные стороны. В итоге Ваня еще больше расстроился и оставил амазонок в покое, отправившись помогать Попову разгонять их лошадей. Ну а когда и с этим было покончено, греко-милицейский караван отбыл из становища амазонок и растворился в ночи.
Впрочем, ехали они не долго. Во-первых, была ночь, а фары для транспорта еще никто не придумал, что явно не способствовало успешному продвижению вперед. Во-вторых, все, не исключая Немертею, устали и страшно хотели есть. Ну а в-третьих, дриады от своего обещания, данного титаниде, не отказались и каким-то одним им ведомым способом устроили так, что расположившихся на лесной опушке людей найти никто не мог. Сеня проверил — со стороны даже костра видно не было!
Насытившись, все завалились спать и почивали почти до полудня, а затем продолжили свое путешествие. Немертея с Рабиновичем больше не ссорились и мило ворковали всю дорогу, рассказывая друг другу такую сущую ерунду, что утомившемуся от их болтовни Попову пришлось ласковым матом попросить обоих заткнуться. Сеня обиделся и хотел съездить другу по уху, но титанида не позволила. Ласково улыбнувшись Андрюше, она перебралась из колесницы на одну из запасных лошадей и поехала рядом с Сеней, немного отстав от каравана.
Так они и двигались до тех пор, пока Гомер не попросил Жомова, возглавлявшего пелетон, остановиться. Омоновец замер, удивленно оглядывая окрестности из-под ладони, отчего сразу стал похож на Илью Муромца с картины, написанной каким-то сумасшедшим художником, питавшим не совсем понятную слабость к милицейской форме. Рабинович с Немертеей быстро нагнали караван.
— Что случилось? — обеспокоено поинтересовался Сеня.
— Не знаю, — повел широкими плечами омоновец. — Этот хрен с бугра,
— от ткнул пальцем в сторону Гомера, — говорит, что мы приехали.
— Что-то я гор никаких не вижу, — оторопел Сеня, поворачиваясь к поэту, застывшему в колеснице с несчастным видом. — Ну, и куда ты завел нас, Сусанин Гомер?
— Не знаю. Раньше тут Олимп был, — развел руками оскорбленный таким сравнением поэт. — Вон, видите, даже табличка стоит.
У дороги действительно красовалась табличка с надписью: «Олимп. Жилище богов. Вход — 3 обола. Детям и ветеранам Второй Пунической войны — скидки!»
Рабинович снова растерянно посмотрел по сторонам, тщетно пытаясь увидеть хоть намек на присутствие какого-нибудь холма, способного оказаться Олимпом, а затем горестно вздохнул и слез с кобылы.
— Все, приехали! — заявил он. — Распрягайте лошадей, хлопцы, и садитесь в круг. Думу думать будем…
Греки, уже приученные своей агорой сидеть кружочком, мгновенно выполнили пожелание Рабиновича и расположились на траве, почему-то выбрав центром собрания запыленную колесницу. Сене, издавшему еще один тяжкий вздох, пришлось Геракла с Гомером усаживать так, чтобы они все время находились перед глазами. Попова удалось выманить из античного транспорта только после того, как ему было позволено захватить с собой баранью грудинку. Жомов с отвращением посмотрел на него.
— Ну и сколько можно эту проклятую баранину жрать? — простонал он и мечтательно улыбнулся. — Эх, тушенки бы сюда соевой. У меня жена с ней так вкусно макароны делает. Или картошечку жареную!
— Да-а, картошки бы я сейчас, наверное, ведро сразу бы съел, — поддержал его Андрюша, не забывая уплетать баранину за обе щеки. — В следующий раз куда-нибудь отправимся, надо будет с собой мешочек взять. А то сиди тут и жди, пока Колумб в Америку поплывет.
— Может быть, вы заткнетесь или вам нужно помочь? — вспылил Рабинович. — Как вы вообще о брюхе своем можете думать, когда у нас абзац полный?! Геракл отупел, Гомер заблудился, Немертея на Олимпе никогда не была. Где мы это гребаное жилище богов теперь искать будем? Или вам все по хрену и вы готовы в этой дыре еще на пяток тысяч лет остаться, чтобы потом при помощи посольства домой вернуться?
Естественно, подобная перспектива никого из друзей не устраивала, но особо бурные протесты по поводу такого предположения Рабиновича выразили Мурзик и Горыныч, Первый разразился таким злобным рычанием, что Попов от неожиданности едва не подавился куском мяса, а Геракл заревел и попытался забраться на руки к Жомову. За что и был поставлен в угол. Между двух деревьев. Горыныч высказал свой протест несколько тактичнее.
— Я, конечно, понимаю, что задача перед нашей спасательной экспедицией стоит архисложная, но не думаю, что усилием коллективного разума ее нельзя разрешить, — слегка воспарив над травой, проговорил он. — Если устроить мозговой штурм, с точностью до пятого знака после запятой определив математические вариации направления дальнейшего развития событий, то…
— Что этот урод сказал? — прервав его, удивленно поинтересовался омоновец у окружающих.
— Нет, если мы опять переходим на личные оскорбления, то я вести дискуссию отказываюсь! — обиделся Ахтармерз. — Не желаю выслушивать ваши грязные инсинуации по поводу моей внешности и расистские выпады на тему…
— Заткнитесь все, — ласково попросил Сеня.
Жомов пожал плечами и, плюнув, для успокоения собственной души сломал парочку деревьев. Горыныч демонстративно отвернулся, а остальные стали ждать, какие предложения выдвинет самоназначенный караван-баши. Рабинович выдержал надлежащую случаю паузу и задал единственный уместный в этой ситуации вопрос:
— Как теперь найти дорогу на Олимп?
После чего над поляной повисла гнетущая тишина.
Собственно говоря, ситуация действительно была тупиковой. Единственным, кто мог бы помочь решить проблему попадания в жилище богов, был Геракл. Но у того, как известно, после некорректного поведения Телема память отшибло. Поэтому сын Зевса выбывал из кандидатов на должность проводника.
До последнего момента Сеня рассчитывал на Гомера, надеясь, что рассказы о пропаже целой горы окажутся либо вымыслом, либо небольшим преувеличением. Рабинович был твердо уверен, что у греков просто отшибло память и они забыли, какая из гор довольно большого массива между Пенеем и Алиакмоном называлась раньше Олимпом. Однако, наткнувшись на плоскую равнину вместо высокогорной гряды, Сеня свою уверенность растерял, и теперь в окрестных лесах ее не смог бы отыскать даже Мурзик.
Андрюша выдвинул предположение о том, что горы спрятали дриады. Точно так же, как совсем недавно они укрыли их от воинственной клики амазонок, спешащих на выборы верховного бога в Афины. Однако Немертея тут же отмела это предположение. По ее словам, дриады, дальние родственницы титанов, ни за что не стали бы мешать ей в поисках, а все они как одна отрицали свое участие в организации побега Олимпа с места его постоянной дислокации.
— Я думаю, что к укрытию жилища богов приложил руку тот же чародей, который устроил нам ловушку на дороге к Хирону, — заявила титанида, но ее слушать никто не стал.
Во-первых, сейчас никого не интересовала технология исчезновения горы с лица земли. А во-вторых, этого неизвестного чародея вряд ли удалось бы найти до того, как олимпийские боги выдадут ментам необходимую для поисков информацию. Жомов тут же предложил «припахать» самих богов показывать дорогу, и за неимением лучшего варианта было решено опробовать этот.
Для начала, помня появление быстроногого и ехидного Гермеса во время знакомства доблестной российской милиции с мужеподобной Зеной, Ваня с выражением безмерного сожаления на лице дважды выстрелил в воздух из пистолета. Все долго ждали какой-либо ответной реакции, но либо олимпийские боги оглохли, либо Гермес уже растрепал всем и каждому, кто именно теперь вместо Зевса производит гром на планете. Истошные крики Жомова с угрозами в адрес богов тоже не сработали, как и не помогла молитва, наспех сконструированная Поповым. Боги остались глухи, немы и, видимо, на время заработали себе полный паралич.
Поняв тщетность всех усилий, менты поникли головами. Греки тоже не выглядели веселыми, и даже Геракл, увидев хмурую физиономию своего «папочки», едва не разразился вновь горючими слезами. Попов, предвидя, чем все это может закончиться, пожалел несчастное дитя и заткнул ему рот почти нетронутой бараньей ногой, а затем посмотрел на Рабиновича.
— Сеня, есть идея, — несмело проговорил он. — Я где-то читал, что погруженные в транс люди часто вспоминают такое, чего ни за что не могли бы вспомнить в нормальном состоянии. Может быть, попробуем загипнотизировать Геракла? Глядишь, поможет.
— И кто это у нас тут дипломированный психиатр? — ехидно поинтересовался в ответ Рабинович. — Ты, что ли, Андрюша, будешь его гипнотизировать?
— Ну, а что? Давай я попробую. Видел уже, как это делается, — скромно потупил очи криминалист. — Меня даже самого один раз гипнотизировали.
— Флаг тебе в руки, — Сеня разрешил начать эксперимент.
Первым делом Андрюша принялся искать какой-нибудь блестящий предмет, который можно будет использовать в качестве маятника. Таковым оказалась потускневшая серебряная ложка. Гомера тут же заставили чистить ее до зеркального блеска, и, пока он этим занимался, Попов расхаживал по поляне взад-вперед, зачем-то разминая руки и что-то бормоча себе под нос. Наконец, к начищенной ложке была привязана веревка, и Андрюша остановился напротив Геракла, приготовившись пробовать себя в новой роли — внештатного гипнотизера-любителя Олимпийского районного отдела внутренних дел.
— Ты засыпаешь. Твои мышцы расслабляются. По твоему телу разливается тепло, — утробным голосом провинциального Калиостро провозгласил он, раскачивая ложку перед носом Геракла. — Тебе хочется спать. Твои глаза слипаются. Ты не можешь сопротивляться сну…
Попов бубнил не переставая, продолжая махать своим импровизированным маятником, больше похожим на кадило. Все члены экспедиции внимательно наблюдали, вполголоса строя предположения о том, получится у Андрюши что-нибудь или нет. Минуты две Геракл сидел неподвижно, усиленно кося глазами вслед движению ложки, а затем захихикал и принялся ловить самопальный маятник руками. Попова это взбесило и, чтобы вернуть сыну Зевса надлежащую процедуре неподвижность, пришлось Жомову садиться позади своего подопечного и мертвой хваткой прижать его руки к телу.
Криминалист-гипнотизер продолжил обрабатывать Геракла. Бормоча всевозможную ерунду по поводу различных фаз сна прямо в лицо хихикающего Зевсова отпрыска, Попов неистово размахивал ложкой у его носа, но эффект эти манипуляции дали лишь один — Горыныч жалобно пискнул и, сделав оборот вокруг своей оси, плюхнулся на траву.
— Перестаньте, пожалуйста, — жалобно пролепетал он. — Я еще маленький. У меня вестибулярный аппарат плохо развит. Если продолжите махать ложкой, то меня стошнит. Сами ведь потом пожалеете.
Пришлось Андрюше, из сострадания к ближнему, на время прекратить свои попытки погружения Геракла в транс. Правда, он не отказался от мысли их продолжить, но тут в спор Попова с Рабиновичем вмешался омоновец. До смерти уставший смотреть на летающую перед носом ложку и нюхать запах баранины, мощными волнами вырывавшийся у Андрюши изо рта после каждого произнесенного слова, Ваня отпустил Геракла и поднялся на ноги.
— Все, хватит. Задолбали, — проговорил он, обращаясь к друзьям. — Посмотрел я на вас, теперь по-своему с Гераклом разберусь. Мой тесть, а он, между прочим, мужик умный, всегда говорил, что от чего заболел, тем и лечись. Вот сейчас я этого Зевсиного сына и вылечу одним махом, — и, прежде чем кто-нибудь успел возразить, Жомов, что есть силы заехал в ухо ничего не подозревавшему Гераклу. Тот закатил глаза и рухнул на траву.
— По-моему, Ваня, ты дурак, — обреченно проговорил Рабинович, даже не потрудившись покрутить пальцем у виска. — Превышение служебных полномочий тебе, конечно, тут никто не пришьет, но труп одной из ключевых фигур греческих мифов будет на твоей совести.
Жомов недоверчиво посмотрел на друга, а потом нагнулся над поверженным сыном Зевса. Рядом в ту же секунду оказалась Немертея и, не обращая внимания на ревнивые взгляды Рабиновича, расстегнула застежку туники Геракла. Припав ухом к груди, титанида попросила тишины, пытаясь прослушать сердце полубога. Как ни странно, но оно билось!
— Ну, я же вам говорил, что с ним ничего не случится, — принялся врать Жомов, но фразу докончить не успел.
Прямо посреди ясного неба грянул гром, и поляну осветила молния. Гомер свалился ниц, Попов втянул голову в плечи, а Сеня с Жомовым удивленно уставились вверх. Там, прямо посреди ветвей опаленного дерева сидела громадная птица с женской головой и торсом, не прикрытым даже перьями. Науке неизвестно, куда смотрел Жомов, а вот Рабиновича голова не интересовала. Помесь птицы и девушки удивленно осмотрелась, а затем во все горло хрипло провозгласила:
— Будь я проклята, если еще раз соглашусь работать на полставки не по своей специальности. Вечно отправляют меня ко всяким уродам и при этом даже надбавки за моральный ущерб не начисляют.
Затем помесь прокашлялась и продекламировала уже совсем другим, удивительно мелодичным голосом:
— Если б имели мозги, вы бы их поломали, думая, как результата добиться в исканьях. Было же сказано: «Слушайте голос сердца!» Многих проблем удалось избежать вам тогда бы!
После этого странное существо на секунду застыло, а затем поинтересовалось у самой себя: «Ничего не забыла?» И, утвердительно ответив на свой же вопрос, тут же проделало фокус с громом и молнией, добавив дереву опаленных ветвей и растворившись в воздухе.
— Нет, я еще мог понять, когда тут кому-то удалось людей с лошадями скрестить, но чтобы женщину с птицей… — удивленно пробормотал Рабинович.
— Интересно, а продукт получился живородящий или яйцекладущий? Слушай, Поп, а может быть, это твоя работа? Типа свистящего рака?
Андрюша открыл рот, собираясь приложить Рабиновича матом, но сказать ничего не успел, потому что в этот момент зашевелился и застонал Геракл. Все внимание тут же было обращено к сыну Зевса и Немертее, заботливо помогавшей ему принять вертикальное положение. Геракл сел и помотал головой, стараясь очнуться после нокаута.
— У кого-нибудь есть сотовый? Папе позвонить нужно, — деловито поинтересовался он, окончательно приходя в себя, а затем удивленно замер и, обведя присутствующих испуганным взглядом, растерянно поинтересовался: — А что я сейчас такое сказал?
— Неважно, — махнул рукой Рабинович, подходя поближе к Гераклу. — Ты помнишь, как тебя зовут? — Тот кивнул головой, продолжая удивленно смотреть в обеспокоенные лица вокруг, — А кто твой отец?
— Ну вот, и вы тоже издеваться надо мной начали, — меланхолично констатировал Геракл. — Сами же знаете, что мой папа — большая шишка на Олимпе. Что, мне теперь из-за этого и на людях показаться нельзя?