Страница:
— И думать забудьте, мать вашу, козлы безмозглые! — узнаете? — Как вы не поймете своими ментовскими башками, что запреты недаром существуют! Вмешательство фээсбэшников в иномирные дела всегда строго дозируется и обязательно согласуется с МЧС…
— Во пургу гонит! — серьезно возмутился Иван. — Это когда такое было, чтобы ФСБ у МЧС разрешение спрашивало? Ты скажи, что они еще с сантехниками консультируются.
— Ванюша, у эльфов эти аббревиатуры имеют какое-то другое значение, — напомнил другу умный криминалист. А что, зря, что ли, он техникум легкой промышленности заканчивал? — ФСБ это Феи Служат Быдлу.
— А МЧС — это Моделирование Чудесных Ситуаций, — раздался из ниоткуда голос Нимроэля. — Обычно каждое вмешательство ФСБ в дела параллельных вселенных МЧС прогоняет на рабочей модели и выдает свой прогноз на предстоящую операцию…
— Молчать! — взвизгнул Лориэль, бессовестно перебиваемый уже не только чужими, но и своим напарником. — К делу это не относится. И так ясно, что, привлекая тетку этого долговязого придурка, мы здорово рисковали тем, что своим вмешательством не уменьшим, а усилим диссонанс вселенных…
К моему удивлению, Лориэль минут пять говорил нормальным человечьим языком. Я даже считал, сколько раз он моих друзей за это время обзовет. Насчитал шесть случаев: трое «козлов», двое «идиотов» и «чешуйчатый недоучка» — это уже в адрес Горыныча, когда он с Лориэлем дискутировать попытался.
Приводить их болтовню здесь не имеет никакого смысла. Скажу только, что Лориэль был абсолютно уверен в том, они с Нимроэлем наживут большие неприятности, если кто-то узнает о работе фээсбэшницы в этой вселенной. В таком случае самой мягкой карой, грозящей обоим эльфам, будет ссылка в какую-нибудь вселенную в качестве кураторов отсталого поселения тупых гоблинов. Ну а о самых страшных карах, описанных Лориэлем, я и вовсе говорить не хочу. Сударыня, не улыбайтесь! Это совсем не то, что вы со своим мужем после очередного его загула сделать хотели…
— Нет, нет и нет, — закончил свою пространную речь маленький болтун и посмотрел куда-то в потолок. — Ни о каких чудесах больше и речи быть не может, а если какой-нибудь идиот думает иначе, то я ему быстро глаза местами поменяю. Все поняли, идиоты?
— Блин, когда-нибудь я тебя пристрелю за твой длинный язык, — пообещал эльфу Ваня, не привыкший позволять кому-то безнаказанно обзываться.
— Не думай, я не злопамятный. Просто злой, и память с детства хорошая. Поэтому попасть я в тебя очень постараюсь, а от пули даже ты убежать не успеешь.
— Чего это ты там вякаешь, помесь быка с баобабом? — изумленно завопил Лориэль, зависая над жомовской макушкой. — Забыл, как по зубам от меня получал?
— Тихо вы, скаженные! — рявкнул мой хозяин, пытаясь унять разгорающийся скандал. — Лориэль, ты же не думаешь, что люди голодными сорок лет по пустыне ходить будут?
— Какие сорок лет? — эльф от изумления даже выругаться забыл. Завис на месте на пару секунд, а затем хлопнул себя маленькой ладошкой по крохотному лбу. — А-а, вот вы о чем! Книжек всяких начитались?.. Так, могу вас поздравить с повышением звания. Теперь вы не идиоты. Вы — полные дебилы. Свиномордые, бычьешейные и длинноклювые. Остальную фауну в расчет не берем.
Если честно, я и сам за «фауну» наехать на Лориэля хотел, но меня Попов опередил. Пока Лориэль с Жомовым ругался, Андрюша так незаметно к эльфу подкрадывался, что даже я не сразу его замысел раскусить смог, а крылатый наглец и вовсе в последний момент эксперта заметил. Жалко, конечно, но эльф снова увернуться от удара успел.
— Все, блин, козлы!.. При всех тут клянусь, что приложу все свои силы и использую каждый контакт в правительстве, но к гоблинам вас отправлю! — и, зашипев, как потухающий бенгальский огонь, Лориэль растворился в воздухе.
— Эй, так как быть с едой? — запоздало поинтересовался криминалист. Ответом ему было молчание. — Нимроэль, хоть ты козлом таким не будь. Слышишь, чучело?
— Извините, но на вашей телефонной карте ноль единиц, — раздался затихающий голос потомка неравного брака. — Время контактов ограничено. Спасибо, до свидания!
Нимроэль замолчал, и пару минут в палатке висела гнетущая тишина. Надо же, зашла в наглую, намылила веревку и повисла. Может быть, так бы и провисела до утра, но Рабинович своим болтливым языком ей всю малину испортил. Не пожалел несчастную — прогнал.
— Что же, все равно стоило попытаться, — проговорил он, имея в виду неудачу переговоров с эльфами. — По крайней мере, нам себя теперь упрекнуть не в чем, и если утром переселенцы начнут возвращаться в Египет, это уже будет не нашей проблемой.
— Ага, щас! — сердито фыркнул Попов. — Думаешь, Оберона волнует, отчего проект провалился? Он же, гад, и крылом не пошевелит, чтобы нас из этой дыры вытащить. Ему же, как и нашему Кобелеву, абсолютно не важно, как ты будешь поставленную задачу решать. Главное, чтобы результат был, — Андрюша поднялся с ковра. — Ладно, как хотите, а я спать пошел. Говорят, сон от голода помогает.
— А топор — от перхоти, — согласился с ним Рабинович, но удерживать в шатре никого не стал.
Я, как и положено вежливому кобелю, пошел проводить гостей до двери. Именно поэтому я и стал свидетелем того, как Попов, выйдя из нашей палатки, во весь рост растянулся на песке. Просто сделал шаг за порог и тут же упал, будто в самом эпицентре гололедицы оказался. Я удивленно тявкнул и принюхался: вокруг стоял мощный запах подгоревшей манной каши. Кто же это, кроме Попова, мог додумать втихаря, пока все спят, кашу трескать?
Оказалось, что никто. Едва мне удалось привыкнуть к темноте, как я обнаружил, что вся земля вокруг усыпана круглыми белыми шариками, запах манки исходил именно от них. Я принялся обнюхивать эти шарики, а Андрюша попросту собрал малую толику россыпи странного града и помчался обратно, к нам в шатер.
— Сеня, это что такое? — удивленно поинтересовался он, пихая шарики под нос моего хозяина. Сеня принюхался, пощупал находку пальцами. Даже языком шарики лизнул, а уж потом радостно провозгласил:
— Мужики, жить будем. Андрюша только что манну небесную нашел. Теперь, пожалуй, никто голодным не останется…
— Ну раз так все запущено, то это дело надо обмыть, — заявил Жомов.
— И без пол-литры тут не разберешься, да и, если честно, задолбали вы все меня уже со своей простотой!
Честное слово, принюхиваясь к шарикам и пробуя их на язык, а по вкусу они поразительно напоминали намешанную в одном котле с хлебом и медом манную кашу, я уже не знал, заржать мне, как лошади, от счастья, или взвыть, будто волку, от тоски.
— Во пургу гонит! — серьезно возмутился Иван. — Это когда такое было, чтобы ФСБ у МЧС разрешение спрашивало? Ты скажи, что они еще с сантехниками консультируются.
— Ванюша, у эльфов эти аббревиатуры имеют какое-то другое значение, — напомнил другу умный криминалист. А что, зря, что ли, он техникум легкой промышленности заканчивал? — ФСБ это Феи Служат Быдлу.
— А МЧС — это Моделирование Чудесных Ситуаций, — раздался из ниоткуда голос Нимроэля. — Обычно каждое вмешательство ФСБ в дела параллельных вселенных МЧС прогоняет на рабочей модели и выдает свой прогноз на предстоящую операцию…
— Молчать! — взвизгнул Лориэль, бессовестно перебиваемый уже не только чужими, но и своим напарником. — К делу это не относится. И так ясно, что, привлекая тетку этого долговязого придурка, мы здорово рисковали тем, что своим вмешательством не уменьшим, а усилим диссонанс вселенных…
К моему удивлению, Лориэль минут пять говорил нормальным человечьим языком. Я даже считал, сколько раз он моих друзей за это время обзовет. Насчитал шесть случаев: трое «козлов», двое «идиотов» и «чешуйчатый недоучка» — это уже в адрес Горыныча, когда он с Лориэлем дискутировать попытался.
Приводить их болтовню здесь не имеет никакого смысла. Скажу только, что Лориэль был абсолютно уверен в том, они с Нимроэлем наживут большие неприятности, если кто-то узнает о работе фээсбэшницы в этой вселенной. В таком случае самой мягкой карой, грозящей обоим эльфам, будет ссылка в какую-нибудь вселенную в качестве кураторов отсталого поселения тупых гоблинов. Ну а о самых страшных карах, описанных Лориэлем, я и вовсе говорить не хочу. Сударыня, не улыбайтесь! Это совсем не то, что вы со своим мужем после очередного его загула сделать хотели…
— Нет, нет и нет, — закончил свою пространную речь маленький болтун и посмотрел куда-то в потолок. — Ни о каких чудесах больше и речи быть не может, а если какой-нибудь идиот думает иначе, то я ему быстро глаза местами поменяю. Все поняли, идиоты?
— Блин, когда-нибудь я тебя пристрелю за твой длинный язык, — пообещал эльфу Ваня, не привыкший позволять кому-то безнаказанно обзываться.
— Не думай, я не злопамятный. Просто злой, и память с детства хорошая. Поэтому попасть я в тебя очень постараюсь, а от пули даже ты убежать не успеешь.
— Чего это ты там вякаешь, помесь быка с баобабом? — изумленно завопил Лориэль, зависая над жомовской макушкой. — Забыл, как по зубам от меня получал?
— Тихо вы, скаженные! — рявкнул мой хозяин, пытаясь унять разгорающийся скандал. — Лориэль, ты же не думаешь, что люди голодными сорок лет по пустыне ходить будут?
— Какие сорок лет? — эльф от изумления даже выругаться забыл. Завис на месте на пару секунд, а затем хлопнул себя маленькой ладошкой по крохотному лбу. — А-а, вот вы о чем! Книжек всяких начитались?.. Так, могу вас поздравить с повышением звания. Теперь вы не идиоты. Вы — полные дебилы. Свиномордые, бычьешейные и длинноклювые. Остальную фауну в расчет не берем.
Если честно, я и сам за «фауну» наехать на Лориэля хотел, но меня Попов опередил. Пока Лориэль с Жомовым ругался, Андрюша так незаметно к эльфу подкрадывался, что даже я не сразу его замысел раскусить смог, а крылатый наглец и вовсе в последний момент эксперта заметил. Жалко, конечно, но эльф снова увернуться от удара успел.
— Все, блин, козлы!.. При всех тут клянусь, что приложу все свои силы и использую каждый контакт в правительстве, но к гоблинам вас отправлю! — и, зашипев, как потухающий бенгальский огонь, Лориэль растворился в воздухе.
— Эй, так как быть с едой? — запоздало поинтересовался криминалист. Ответом ему было молчание. — Нимроэль, хоть ты козлом таким не будь. Слышишь, чучело?
— Извините, но на вашей телефонной карте ноль единиц, — раздался затихающий голос потомка неравного брака. — Время контактов ограничено. Спасибо, до свидания!
Нимроэль замолчал, и пару минут в палатке висела гнетущая тишина. Надо же, зашла в наглую, намылила веревку и повисла. Может быть, так бы и провисела до утра, но Рабинович своим болтливым языком ей всю малину испортил. Не пожалел несчастную — прогнал.
— Что же, все равно стоило попытаться, — проговорил он, имея в виду неудачу переговоров с эльфами. — По крайней мере, нам себя теперь упрекнуть не в чем, и если утром переселенцы начнут возвращаться в Египет, это уже будет не нашей проблемой.
— Ага, щас! — сердито фыркнул Попов. — Думаешь, Оберона волнует, отчего проект провалился? Он же, гад, и крылом не пошевелит, чтобы нас из этой дыры вытащить. Ему же, как и нашему Кобелеву, абсолютно не важно, как ты будешь поставленную задачу решать. Главное, чтобы результат был, — Андрюша поднялся с ковра. — Ладно, как хотите, а я спать пошел. Говорят, сон от голода помогает.
— А топор — от перхоти, — согласился с ним Рабинович, но удерживать в шатре никого не стал.
Я, как и положено вежливому кобелю, пошел проводить гостей до двери. Именно поэтому я и стал свидетелем того, как Попов, выйдя из нашей палатки, во весь рост растянулся на песке. Просто сделал шаг за порог и тут же упал, будто в самом эпицентре гололедицы оказался. Я удивленно тявкнул и принюхался: вокруг стоял мощный запах подгоревшей манной каши. Кто же это, кроме Попова, мог додумать втихаря, пока все спят, кашу трескать?
Оказалось, что никто. Едва мне удалось привыкнуть к темноте, как я обнаружил, что вся земля вокруг усыпана круглыми белыми шариками, запах манки исходил именно от них. Я принялся обнюхивать эти шарики, а Андрюша попросту собрал малую толику россыпи странного града и помчался обратно, к нам в шатер.
— Сеня, это что такое? — удивленно поинтересовался он, пихая шарики под нос моего хозяина. Сеня принюхался, пощупал находку пальцами. Даже языком шарики лизнул, а уж потом радостно провозгласил:
— Мужики, жить будем. Андрюша только что манну небесную нашел. Теперь, пожалуй, никто голодным не останется…
— Ну раз так все запущено, то это дело надо обмыть, — заявил Жомов.
— И без пол-литры тут не разберешься, да и, если честно, задолбали вы все меня уже со своей простотой!
Честное слово, принюхиваясь к шарикам и пробуя их на язык, а по вкусу они поразительно напоминали намешанную в одном котле с хлебом и медом манную кашу, я уже не знал, заржать мне, как лошади, от счастья, или взвыть, будто волку, от тоски.
Глава 4
То, что творилось утром в лагере переселенцев, праздником назвать было никак нельзя. То есть сыны израилевы, конечно, радовались, что нашлось, чем на завтрак набить животы, при этом не заплатив ничего совершенно, но не хлебом же единым люди живы. Хотелось бы и мяса к столу. И от самогонки, остатки которой самым бессердечным образом вылакали вчера менты, никто из переселенцев тоже бы не отказался. Да и очередь за чистой водой, что длинной лентой выстроилась у единственного в окрестностях родника, тоже утомляла изрядно. В общем, евреи страдали, но ради великой цели молча терпели все. А те стенания, что устроили они своим непосредственным начальникам с утра и до следующего бархана, не отставая от десятников даже в дороге, в расчет можно не принимать — издержки переезда и не более.
Менты тоже больших восторгов по поводу изменения рациона не высказывали. Более того, у некоторых (читай — «у Попова») появились крамольные мысли отблагодарить обоих эльфов хорошим куском гранита по желудку. И все же утешало одно — Лориэль вчера отчетливо дал понять, что никакого сорокалетнего похода по пустыне не будет. Все можно уладить намного раньше. Конкретных сроков маленький паршивец, к сожалению, не назвал, но и командирскому верблюду Жомова было ясно, что, чем быстрее пойдешь, тем скорее устанешь… То есть, к конечному пункту путешествия прибудешь. Вот менты и торопились. Особенно если учесть, что смесь манной каши, хлеба и меда, вываленная вдобавок в песке, приелась им после первого же употребления внутрь.
— Перловка в армии и то приятней на вкус была, — недовольно пробурчал Жомов, с трудом пропихнув в желудок во время завтрака несколько кусочков манны. — Сеня, блин, труби общий сбор, иначе я так от этой дряни озверею, что мало никому не покажется.
Рабинович был полностью согласен с тем, что переселенцев следует поторопить с выходом из лагеря. Иначе они могли бы возиться у своих костров до утра, дожигая остатки дров. А потом начнется новый бунт и подстрекатели потребуют от Моисея еще каких-нибудь благ. Божьей росы в глаза, например. Кинолог себя упрашивать не заставил. Он быстро съел столько манны небесной, сколько желудок согласился принять, и отправился искать Моисея с Аароном.
Старцы, похоже, встали раньше всех и успели не только покончить с завтраком и утренним туалетом, но и собрать вокруг одного из барханов всех тысячников. Старший офицерский состав сынов израилевых сидел на песке и благоговейно внимал речам патриархов. Те вовсю старались оправдать надежды благодарных слушателей и ярко расписывали особенности того, как теперь должны проходить ритуалы поклонения богу. В некоторых особо важных местах старцы даже представления в лицах разыгрывали.
В частности, в тот момент, когда Сеня патриархов наконец-то нашел, оба объясняли тысячникам, как следует приносить в жертву богу агнца. Аарон, как верховный священник, изображал сам себя, а Моисей играл роль ягненка. Во-первых, потому, что все равно нормально говорить не мог, зато бекал и мекал преотличнейшим образом. Ну, а во-вторых, подобное согбенное положение верховного правителя сынов израилевых должно было олицетворять всю ничтожность власти светской перед лицом господа. При этом Аарон так вошел в роль, что, не успей Сеня подоспеть вовремя, точно бы своему братцу в горле от уха до уха лишнюю прорезь бы сделал. Ни к чему она! Язык еще, не дай бог, вывалится, да и легкие наружу торчать будут. А это — первый шаг на пути к пневмонии.
— Я тебе поиграю с холодным оружием! — рявкнул Рабинович, подбегая к старцам. Мурзик хозяина опередил и, прежде чем Аарон лишил сынов израилевых предводителя, схватил его за руку. Сильно и больно. Старец завопил.
— Фу, Мурзик. Сидеть, — тут же включил свою вечную манию величия кинолог, а затем посмотрел на Аарона. — Я же предупреждал, чтобы не игрались ножами в лагере. Мурзика однажды едва штыком не убили, и он с тех пор просто звереет, когда видит холодное оружие у кого-то в руках. Поэтому нож брось на песок и стой спокойно.
Верный пес приказ хозяина выполнил. То есть выплюнул из клыкастой пасти руку Аарона и уселся рядом с ножом на песок. Моисей, сообразив наконец, что его только что едва раньше времени не отправили экспрессом к праотцам, сердечно поблагодарил спасителей, а братца привычно огрел клюкой по хребту. Тот хрюкнул, но стерпел.
— Г-г-гы!.. — завопил Моисей, тыкая своим посохом в сторону Рабиновича.
— Да пошел ты, — буркнул Аарон, расстроенный тем, что ритуал принесения агнца в жертву так и не удалось довести до конца. — Раз ты такой умный, сам с этими идиотами и разговаривай.
— Ну-ка, переводи. Не отлынивай, — наставил его Рабинович на путь истинный. — Что Моисей сказал?
— Ничего умного, — пуще прежнего заворчал старец, но свою интерпретацию пространной речи брата все же выдал «на гора». — Благодарит он вас за спасение и спрашивает, какого хрена вы на занятия приперлись. В нашу религию обратиться желаете?
— Ничуть, — хмыкнул Сеня. — А пришел я сюда только для того, чтобы вы поторопили переселенцев. Из лагеря давно пора выходить. Иначе я боюсь, что с такими темпами передвижения вы сами до пришествия в Землю обетованную точно не доживете.
Особых возражений у старцев не возникло. Оба патриарха дураками не были и понимали, что в данной ситуации, как и у большевиков в октябре семнадцатого, промедление смерти подобно. Моисей быстренько свернул занятия, восхвалив напоследок бога за ниспосланную сверху манну. Сеня усмехнулся, но промолчал — нечего было народ крамольными мыслями развращать. Тем более что в скором времени такая пища сынам израилевым надоест и еще неизвестно, на ком они за подобный рацион свою злобу вымещать надумают.
Моисей что-то слишком сильно растянул свою хвалебную прощальную речь, и Сене пришлось снова вмешаться. На этот раз еще более бесцеремонно. Рабинович просто сгреб старца в охапку и потащил туда, где дежурные уже снимали штабные палатки. Моисея-то Сеня утащил, а вот за Аароном пришлось возвращаться. Совершенно не заметив того, что переводить уже нечего, старец продолжал вопить с вершины бархана, пугая аборигенов всемогуществом господа. Рабинович вздохнул, оставил Мурзика стеречь Моисея и, вернувшись за его старшим братом, притащил оного с собой.
— Это милицейский беспредел! — всю дорогу вопил возмущенный патриарх.
— Не смейте душить свободу слова. Я еще не все сказал, и вы горько пожалеете, что посмели применить ко мне карательные методы! Жаловаться буду. Прямо в министерство… — старец замолчал, поскольку бессердечный Жомов, уставший слушать душераздирающие вопли, стукнул его в лоб кулаком.
— И на хрена ты его так? — поинтересовался Рабинович, опуская вниз бездыханное тело старца. — Пенсионер все-таки.
— А орет, как пионер, — отмахнулся омоновец. — Да не расстраивайся ты. Ничего с твоим Аароном драгоценным не случится. Полежит пару минут, и даже голова потом болеть не будет. Что я, бить не умею? Сам прекрасно знаю, когда кости нужно ломать, а когда ласково с человеком обращаться.
— Ни хрена себе, вот это ласка, — хмыкнул кинолог, глядя на бесчувственного Аарона. — Ну да ладно. Может, это ему и на пользу пойдет. А то, как стал первосвященником, так что-то в буйство впадать начал. Вещи уже собрали?..
— А чего мне собирать? — удивился Ваня. — Все мое при мне. Я-то тут стяжательством не занимался. Не то что некоторые.
— А я, можно подумать, только для себя старался, — Сеня вспыхнул, как бездымный порох. — Скажи еще, что тебе небольшая прибавка к зарплате помешает.
Жомову возразить на столь веский аргумент было совершенно нечего. Ему оставалось только смиренно потупиться, тем самым признавая заслуги Рабиновича перед отечеством. А Сеня, посчитав, что времени на споры и нотации не осталось, просто махнул на омоновца рукой и помчался к своей палатке, но опоздал. Шатер уже свернули, а Сениных котомок нигде не наблюдалось. Лишь счастливая Рахиль, радостно улыбаясь, вышла ему навстречу из-за бархана.
— Ты не видела, куда мои вещи делись? — испуганно оглядываясь по сторонам, поинтересовался у девицы Рабинович и тут же махнул на нее рукой.
— Мурзик, а ну ко мне. Ищи!
— Сенечка, не мучай со… песика, — вспомнив строжайшие инструкции, поправилась Рахиль. — Я уже о твоих вещах позаботилась, — Рабинович оторопел. — И не смотри на меня так изумленно. Все-таки мы готовимся к совместной жизни и поэтому сразу должны научиться распределять обязанности, беречь общее имущество и заботиться друг о друге. Что, не так? Или ты жениться на мне не собираешься?
— И куда же ты мои вещи дела? — проигнорировал кинолог последний вопрос. — Надеюсь, не закопала в песок, как тетя Мириам свой вчерашний мусор?
— Ой, Сенечка, ты такой шутник! — хихикнула Рахиль, а Рабиновича от этого передернуло. — С тобой так весело, что мне все время смеяться хочется…
— Каску надень и кругами по двору с улыбкой бегай, дура!..
— Мурзик, фу! — рявкнул на своего не в меру остроумного пса Сеня. — Помолчи, пожалуйста. Не видишь, люди разговаривают, — а затем посмотрел на Рахиль. — Так где мои вещи?
— Ой, не беспокойся, я обо всем позаботилась, — девица начала загибать пальцы, считая. — Бурдюк с водой я отдала Нахору. Пусть хоть вещи носит, а то ты его совсем бесплатно учишь. Самый большой мешок я дяде Самсону вручила. У него семья большая и все сыновья сильные. Так что не надорвутся, а заодно и украсть никому не позволят. Два средненьких мешочка у бабушки Циллы. Она на телеге едет и небольшая прибавка к грузу ее кобылу ничуть не утомит. А самый маленький я отдала двоюродной сестренке сына папиного свата. Ей уже одиннадцать, а она все, дурочка, в куклы играет…
Вот тут-то Рабинович и не выдержал. До этого он, конечно, багровел с каждым словом, слушая имена тех, кому Рахиль доверила его бесценное имущество. Однако Сеня до последнего момента надеялся, что у девицы хоть хватит ума оставить себе самый маленький, но самый ценный баул — Рабинович в нем в давно нестиранных носках все свои сокровища прятал. Поэтому и взорвался, когда узнал, в какой именно компании его бесценный сейф дальше путешествовать будет.
— Двоюродной сестренке сына папиного свата, говоришь? — злобно прошипел он. — Да ты просто…
Рабинович запнулся, увидев, что Рахиль меняется на глазах. Сначала у нее удивленно вскинулись брови, затем покраснел нос, затряслись губы и слезы навернулись на огромные коровьи глаза. Не теряя ни минуты, дабы окончательно не утратить слегка упущенной инициативы, девица разревелась в три ручья, принявшись от отчаяния делать вид, что рвет на себе кудрявые волосы. Сеня тут же растерял весь апломб и бросился утешать несчастную.
— Ну не обижайся. Перестань реветь. Я же просто так спросил, — растерянно бормотал он.
— Нет-нет, это я во всем виновата, — не забывая рыдать в паузах между словами, возразила Рахиль. — Снова хотела как лучше, а получилось безобразно. Я не могу быть хорошей женой, — Рабинович едва сдержал облегченный вздох. — Я тебя всегда расстраиваю. Но я обещаю, что исправлюсь. Я ничего-ничего без твоего повеления в жизни больше не сделаю. Ты же не отменишь из-за моей маленькой ошибки нашу свадьбу?
— Пошли-ка сначала вещи назад вернем, — поперхнулся Сеня и торопливо потащил Рахиль в сторону снимавшегося с места лагеря поселенцев.
Аборигены, приучаемые начальством к порядку, устроили страшную суету, пытаясь занять соответствующие росту, весу и материальному благополучию места в своих десятках. А поскольку после успешного форсирования Красного моря на ночлег сыны израилевы располагались там, где свалились на берег, совершенно не соблюдая штатное расписание, то сейчас на восстановление порядка у них уходила масса времени. Сеня с Рахилью тоже внесли свою лепту в общую суету, гоняясь по лагерю в поисках счастливых хранителей движимого имущества Рабиновича. Искали они долго, но нашли всех и все, за исключением небольшого переносного сейфа.
— Не знаю, — пожала плечами одиннадцатилетняя девочка с внешностью среднестатистического гиппопотама и соответствующим уровнем интеллектуального развития. — Там никаких нарядов для моей куклы не было, и я его кому-то подарила.
Сеня застонал и хотел покрыть одним большим гимнастическим матом всю окрестность, но вовремя вспомнил, что рядом находятся ребенок и легко ранимая Рахиль. Горестно вздохнув, Рабинович оставил мат при себе и попытался привлечь к поискам пропавшей казны Мурзика, но пес, хоть и честно попытался, след взять не смог — уж слишком много вокруг куда более крепких ароматов витало, чтобы среди них Сенино нестиранное имущество можно было по запаху отыскать. Мурзик фыркнул пару раз, повертелся на месте и, сев на песок, беспомощно посмотрел на хозяина. Дескать, прости, босс, тут я бессилен. Сене только и оставалось, что разочарованно вздохнуть.
— Вот тебе, Ваня, и скромная прибавка к зарплате, — вспомнив недавний разговор, вздохнул кинолог. — С чем уходили, с тем, похоже, и назад вернемся.
— Куда это, назад? — насторожилась Рахиль.
— В Караганду, — проинформировал девушку Сеня о своем любимом месте на земле. А затем просто взял, гад, и поплелся к штабному бархану, оставив девицу в неведении относительно географического положения этого чудного места.
Все руководство стада переселенцев уже собралось в путь, выстроившись строгой колонной в сторону норд-оста. Жомов вновь, на лихом верблюде, был в авангарде и, как мог, объяснял Навину принцип работы обычного компаса. Иисус старательно кивал головой, делая вид, что все понимает, но только Ваня мог не рассмотреть, что на лице Навина заглавными буквами было написано: «Все это — колдовство, и от него я буду держаться подальше!» Рабинович с расстроенным видом безмолвно прошел мимо повозок и забрался на свой «корабль пустыни», и Жомов, увидев его, пристроился рядом на своем вьючном животном.
— Сеня, короче, дело одно есть, — с серьезной миной на лице проговорил омоновец. — Я тут подумал и решил, что пора армией немного заняться. Вчера, блин, из-за неподготовленности этих баранов к обороне нас фараон бежать десятка два километров заставил. Больше я таких ужасов видеть не хочу. Мало ли что впереди встретиться может, — Жомов запнулся, удивившись длине собственной тирады, и конкретно закончил: — Короче, дрессировать солдат надо. Ты веди баб с детьми вперед, а я немного войска помуштрую и вас к вечеру догоню.
— А-а, делай что хочешь, — махнул рукой убитый безвременной утратой Рабинович. — Только смотри не отстань от общей колонны.
— Не отстану. Я этих рохлей за вами марш-броском погоню. Для физического развития полезно будет, — заверил друга Жомов. — Кстати, ты чего грустный, словно у тебя Андрюша водку из-под носа стащил?
— Бабушка умерла, — меланхолично буркнул в ответ Сеня.
— А-а, сочувствую. Крепись, — омоновец собрался похлопать Рабиновича по плечу, но в последний момент, фыркнув, задержал руку. — Ну-ну, умник. Прикалывайся дальше, — и, развернув верблюда, направился к хвосту штабного каравана, свистом приказав Навину следовать за собой.
Сеня подождал, пока Жомов с Навином отделят от общей массы переселенцев подчиненных Иисусу мужчин, а затем махнул рукой, приказывая колонне отправляться в путь. Омоновец с первым полководцем зародыша израильской армии подождали, пока сыны израилевы уйдут вперед и после них хотя бы часть пыли вернется на свое прежнее место жительства, а затем повернулись к ожидавшим их аборигенам.
— Эх, Попова нужно было с собой оставить, а то орать задолбаюсь, — вздохнул Ваня, орлиным взором осматривая колышущиеся ряды новобранцев. — Хотя командирский голос тоже тренировать надо… Армия, равняйсь! Смирно!..
— Жомов еще раз обвел взглядом толпу. На этот раз почти застывшую. — И что же мне с вами со всеми делать? Я такие кучи народа разгонять привык, а не в боеспособные подразделения организовывать.
Навин посмотрел на своего кумира с таким откровенным недоумением в глазах, что тут же заработал вполне заслуженный подзатыльник. Действительно, на старших по званию полагается смотреть раболепно всегда. За исключением тех случаев, когда с ними водку пьешь. В такие моменты на начальство смотреть и вовсе не рекомендуется. Секунду поколебавшись, Ваня отвесил Навину еще одну затрещину, помогая намертво усвоить это неписаное правило, а затем задумался, обводя взглядом неровные ряды доисторических воинов… Действительно, проблема. Тут одной строевой подготовкой и физзарядкой не обойдешься!
Жомов, конечно, солдат бывалый. И в десанте послужил, и в ОМОНе немало попрактиковался. Да и во время путешествий по всяким нерусским мирам повоевать успел. Но до сего момента, как ни крути, больше взвода бойцов в своем подчинении не имел. Да и взводом-то один раз лишь командовал, когда на учениях старлея водкой убило и он все маневры в кустах под овражком проспал. А тут целая армия на его голову свалилась, причем слабо вооруженная и не имевшая никакого представления о том, что называется воинским искусством. Поди научи их чему-нибудь.
Впрочем, Ваня перед трудностями пасовать не привык, он вздохнул и приступил к обучению войска.
Научить человека можно чему угодно. Да и не только человека — вон в цирке медведи на велосипедах катаются, главное — знать, чему учить. У Жомова с этим сразу возникла проблема. Оглядев толпу аборигенов, Ваня страшно пожалел, что не догадался захватить с собой в путешествие из своего мира хотя бы пару вагонов с автоматами. Тогда бы все было просто и понятно: хочешь научить солдат защищаться, заставь копать окопы и строить укрепленные точки, ну а в атаку пусть идут цепью, короткими перебежками и под прикрытием артиллерии. А тут бардак какой-то получается. И в дотах прятаться не от чего, и когда перебежками в атаку идешь, мечом рубить не очень сподручно. Единственным знакомым омоновцу видом боя, который можно вести без применения огнестрельного оружия, был разгон демонстраций. Но стоило Жомову представить, что его бойцы, растянувшись в цепь, идут разгонять плотный строй какой-нибудь древнеегипетской армии, как Ване сразу стало дурно. Жомову оставалось одно — вспоминать историю. А с этим у Вани всегда было плохо. В смысле, и с историей, и с памятью.
Пока омоновец, сидя верхом на верблюде, меланхолично плюющемся в новобранцев, раздумывал, чему именно аборигенов следует обучать, те потихоньку стали терять терпение. Ближайшие к нему бойцы еще сохраняли какое-то подобие стойки «смирно», несмотря на то, что жомовский и присоединившийся к нему навинский верблюд уже обхаркали их с ног до головы, превратив в подобие бракованных огнетушителей, а вот задние ряды начали откровенно роптать. Кто-то из толпы даже посоветовал Иисусу ткнуть в Ваню палкой, чтобы проверить, не заснул ли он. Навин, естественно, был не дурак и следовать совету не собирался. Ну а поскольку был еще и дисциплинированным солдатом, то тут же приказал вытащить из строя непрошеного советчика и набить ему морду. Что с удовольствием и сделали уставшие стоять на одном месте аборигены. Причем били нахала со смаком и радостными криками, чем вывели Жомова из оцепенения. Ваня рявкнул, приказывая всем вернуться в строй, а когда подобие порядка было восстановлено и невольно спасенный им солдат благодарно помолился портрету омоновца, самолично нарисованному на песке за две секунды, Жомов провозгласил:
Менты тоже больших восторгов по поводу изменения рациона не высказывали. Более того, у некоторых (читай — «у Попова») появились крамольные мысли отблагодарить обоих эльфов хорошим куском гранита по желудку. И все же утешало одно — Лориэль вчера отчетливо дал понять, что никакого сорокалетнего похода по пустыне не будет. Все можно уладить намного раньше. Конкретных сроков маленький паршивец, к сожалению, не назвал, но и командирскому верблюду Жомова было ясно, что, чем быстрее пойдешь, тем скорее устанешь… То есть, к конечному пункту путешествия прибудешь. Вот менты и торопились. Особенно если учесть, что смесь манной каши, хлеба и меда, вываленная вдобавок в песке, приелась им после первого же употребления внутрь.
— Перловка в армии и то приятней на вкус была, — недовольно пробурчал Жомов, с трудом пропихнув в желудок во время завтрака несколько кусочков манны. — Сеня, блин, труби общий сбор, иначе я так от этой дряни озверею, что мало никому не покажется.
Рабинович был полностью согласен с тем, что переселенцев следует поторопить с выходом из лагеря. Иначе они могли бы возиться у своих костров до утра, дожигая остатки дров. А потом начнется новый бунт и подстрекатели потребуют от Моисея еще каких-нибудь благ. Божьей росы в глаза, например. Кинолог себя упрашивать не заставил. Он быстро съел столько манны небесной, сколько желудок согласился принять, и отправился искать Моисея с Аароном.
Старцы, похоже, встали раньше всех и успели не только покончить с завтраком и утренним туалетом, но и собрать вокруг одного из барханов всех тысячников. Старший офицерский состав сынов израилевых сидел на песке и благоговейно внимал речам патриархов. Те вовсю старались оправдать надежды благодарных слушателей и ярко расписывали особенности того, как теперь должны проходить ритуалы поклонения богу. В некоторых особо важных местах старцы даже представления в лицах разыгрывали.
В частности, в тот момент, когда Сеня патриархов наконец-то нашел, оба объясняли тысячникам, как следует приносить в жертву богу агнца. Аарон, как верховный священник, изображал сам себя, а Моисей играл роль ягненка. Во-первых, потому, что все равно нормально говорить не мог, зато бекал и мекал преотличнейшим образом. Ну, а во-вторых, подобное согбенное положение верховного правителя сынов израилевых должно было олицетворять всю ничтожность власти светской перед лицом господа. При этом Аарон так вошел в роль, что, не успей Сеня подоспеть вовремя, точно бы своему братцу в горле от уха до уха лишнюю прорезь бы сделал. Ни к чему она! Язык еще, не дай бог, вывалится, да и легкие наружу торчать будут. А это — первый шаг на пути к пневмонии.
— Я тебе поиграю с холодным оружием! — рявкнул Рабинович, подбегая к старцам. Мурзик хозяина опередил и, прежде чем Аарон лишил сынов израилевых предводителя, схватил его за руку. Сильно и больно. Старец завопил.
— Фу, Мурзик. Сидеть, — тут же включил свою вечную манию величия кинолог, а затем посмотрел на Аарона. — Я же предупреждал, чтобы не игрались ножами в лагере. Мурзика однажды едва штыком не убили, и он с тех пор просто звереет, когда видит холодное оружие у кого-то в руках. Поэтому нож брось на песок и стой спокойно.
Верный пес приказ хозяина выполнил. То есть выплюнул из клыкастой пасти руку Аарона и уселся рядом с ножом на песок. Моисей, сообразив наконец, что его только что едва раньше времени не отправили экспрессом к праотцам, сердечно поблагодарил спасителей, а братца привычно огрел клюкой по хребту. Тот хрюкнул, но стерпел.
— Г-г-гы!.. — завопил Моисей, тыкая своим посохом в сторону Рабиновича.
— Да пошел ты, — буркнул Аарон, расстроенный тем, что ритуал принесения агнца в жертву так и не удалось довести до конца. — Раз ты такой умный, сам с этими идиотами и разговаривай.
— Ну-ка, переводи. Не отлынивай, — наставил его Рабинович на путь истинный. — Что Моисей сказал?
— Ничего умного, — пуще прежнего заворчал старец, но свою интерпретацию пространной речи брата все же выдал «на гора». — Благодарит он вас за спасение и спрашивает, какого хрена вы на занятия приперлись. В нашу религию обратиться желаете?
— Ничуть, — хмыкнул Сеня. — А пришел я сюда только для того, чтобы вы поторопили переселенцев. Из лагеря давно пора выходить. Иначе я боюсь, что с такими темпами передвижения вы сами до пришествия в Землю обетованную точно не доживете.
Особых возражений у старцев не возникло. Оба патриарха дураками не были и понимали, что в данной ситуации, как и у большевиков в октябре семнадцатого, промедление смерти подобно. Моисей быстренько свернул занятия, восхвалив напоследок бога за ниспосланную сверху манну. Сеня усмехнулся, но промолчал — нечего было народ крамольными мыслями развращать. Тем более что в скором времени такая пища сынам израилевым надоест и еще неизвестно, на ком они за подобный рацион свою злобу вымещать надумают.
Моисей что-то слишком сильно растянул свою хвалебную прощальную речь, и Сене пришлось снова вмешаться. На этот раз еще более бесцеремонно. Рабинович просто сгреб старца в охапку и потащил туда, где дежурные уже снимали штабные палатки. Моисея-то Сеня утащил, а вот за Аароном пришлось возвращаться. Совершенно не заметив того, что переводить уже нечего, старец продолжал вопить с вершины бархана, пугая аборигенов всемогуществом господа. Рабинович вздохнул, оставил Мурзика стеречь Моисея и, вернувшись за его старшим братом, притащил оного с собой.
— Это милицейский беспредел! — всю дорогу вопил возмущенный патриарх.
— Не смейте душить свободу слова. Я еще не все сказал, и вы горько пожалеете, что посмели применить ко мне карательные методы! Жаловаться буду. Прямо в министерство… — старец замолчал, поскольку бессердечный Жомов, уставший слушать душераздирающие вопли, стукнул его в лоб кулаком.
— И на хрена ты его так? — поинтересовался Рабинович, опуская вниз бездыханное тело старца. — Пенсионер все-таки.
— А орет, как пионер, — отмахнулся омоновец. — Да не расстраивайся ты. Ничего с твоим Аароном драгоценным не случится. Полежит пару минут, и даже голова потом болеть не будет. Что я, бить не умею? Сам прекрасно знаю, когда кости нужно ломать, а когда ласково с человеком обращаться.
— Ни хрена себе, вот это ласка, — хмыкнул кинолог, глядя на бесчувственного Аарона. — Ну да ладно. Может, это ему и на пользу пойдет. А то, как стал первосвященником, так что-то в буйство впадать начал. Вещи уже собрали?..
— А чего мне собирать? — удивился Ваня. — Все мое при мне. Я-то тут стяжательством не занимался. Не то что некоторые.
— А я, можно подумать, только для себя старался, — Сеня вспыхнул, как бездымный порох. — Скажи еще, что тебе небольшая прибавка к зарплате помешает.
Жомову возразить на столь веский аргумент было совершенно нечего. Ему оставалось только смиренно потупиться, тем самым признавая заслуги Рабиновича перед отечеством. А Сеня, посчитав, что времени на споры и нотации не осталось, просто махнул на омоновца рукой и помчался к своей палатке, но опоздал. Шатер уже свернули, а Сениных котомок нигде не наблюдалось. Лишь счастливая Рахиль, радостно улыбаясь, вышла ему навстречу из-за бархана.
— Ты не видела, куда мои вещи делись? — испуганно оглядываясь по сторонам, поинтересовался у девицы Рабинович и тут же махнул на нее рукой.
— Мурзик, а ну ко мне. Ищи!
— Сенечка, не мучай со… песика, — вспомнив строжайшие инструкции, поправилась Рахиль. — Я уже о твоих вещах позаботилась, — Рабинович оторопел. — И не смотри на меня так изумленно. Все-таки мы готовимся к совместной жизни и поэтому сразу должны научиться распределять обязанности, беречь общее имущество и заботиться друг о друге. Что, не так? Или ты жениться на мне не собираешься?
— И куда же ты мои вещи дела? — проигнорировал кинолог последний вопрос. — Надеюсь, не закопала в песок, как тетя Мириам свой вчерашний мусор?
— Ой, Сенечка, ты такой шутник! — хихикнула Рахиль, а Рабиновича от этого передернуло. — С тобой так весело, что мне все время смеяться хочется…
— Каску надень и кругами по двору с улыбкой бегай, дура!..
— Мурзик, фу! — рявкнул на своего не в меру остроумного пса Сеня. — Помолчи, пожалуйста. Не видишь, люди разговаривают, — а затем посмотрел на Рахиль. — Так где мои вещи?
— Ой, не беспокойся, я обо всем позаботилась, — девица начала загибать пальцы, считая. — Бурдюк с водой я отдала Нахору. Пусть хоть вещи носит, а то ты его совсем бесплатно учишь. Самый большой мешок я дяде Самсону вручила. У него семья большая и все сыновья сильные. Так что не надорвутся, а заодно и украсть никому не позволят. Два средненьких мешочка у бабушки Циллы. Она на телеге едет и небольшая прибавка к грузу ее кобылу ничуть не утомит. А самый маленький я отдала двоюродной сестренке сына папиного свата. Ей уже одиннадцать, а она все, дурочка, в куклы играет…
Вот тут-то Рабинович и не выдержал. До этого он, конечно, багровел с каждым словом, слушая имена тех, кому Рахиль доверила его бесценное имущество. Однако Сеня до последнего момента надеялся, что у девицы хоть хватит ума оставить себе самый маленький, но самый ценный баул — Рабинович в нем в давно нестиранных носках все свои сокровища прятал. Поэтому и взорвался, когда узнал, в какой именно компании его бесценный сейф дальше путешествовать будет.
— Двоюродной сестренке сына папиного свата, говоришь? — злобно прошипел он. — Да ты просто…
Рабинович запнулся, увидев, что Рахиль меняется на глазах. Сначала у нее удивленно вскинулись брови, затем покраснел нос, затряслись губы и слезы навернулись на огромные коровьи глаза. Не теряя ни минуты, дабы окончательно не утратить слегка упущенной инициативы, девица разревелась в три ручья, принявшись от отчаяния делать вид, что рвет на себе кудрявые волосы. Сеня тут же растерял весь апломб и бросился утешать несчастную.
— Ну не обижайся. Перестань реветь. Я же просто так спросил, — растерянно бормотал он.
— Нет-нет, это я во всем виновата, — не забывая рыдать в паузах между словами, возразила Рахиль. — Снова хотела как лучше, а получилось безобразно. Я не могу быть хорошей женой, — Рабинович едва сдержал облегченный вздох. — Я тебя всегда расстраиваю. Но я обещаю, что исправлюсь. Я ничего-ничего без твоего повеления в жизни больше не сделаю. Ты же не отменишь из-за моей маленькой ошибки нашу свадьбу?
— Пошли-ка сначала вещи назад вернем, — поперхнулся Сеня и торопливо потащил Рахиль в сторону снимавшегося с места лагеря поселенцев.
Аборигены, приучаемые начальством к порядку, устроили страшную суету, пытаясь занять соответствующие росту, весу и материальному благополучию места в своих десятках. А поскольку после успешного форсирования Красного моря на ночлег сыны израилевы располагались там, где свалились на берег, совершенно не соблюдая штатное расписание, то сейчас на восстановление порядка у них уходила масса времени. Сеня с Рахилью тоже внесли свою лепту в общую суету, гоняясь по лагерю в поисках счастливых хранителей движимого имущества Рабиновича. Искали они долго, но нашли всех и все, за исключением небольшого переносного сейфа.
— Не знаю, — пожала плечами одиннадцатилетняя девочка с внешностью среднестатистического гиппопотама и соответствующим уровнем интеллектуального развития. — Там никаких нарядов для моей куклы не было, и я его кому-то подарила.
Сеня застонал и хотел покрыть одним большим гимнастическим матом всю окрестность, но вовремя вспомнил, что рядом находятся ребенок и легко ранимая Рахиль. Горестно вздохнув, Рабинович оставил мат при себе и попытался привлечь к поискам пропавшей казны Мурзика, но пес, хоть и честно попытался, след взять не смог — уж слишком много вокруг куда более крепких ароматов витало, чтобы среди них Сенино нестиранное имущество можно было по запаху отыскать. Мурзик фыркнул пару раз, повертелся на месте и, сев на песок, беспомощно посмотрел на хозяина. Дескать, прости, босс, тут я бессилен. Сене только и оставалось, что разочарованно вздохнуть.
— Вот тебе, Ваня, и скромная прибавка к зарплате, — вспомнив недавний разговор, вздохнул кинолог. — С чем уходили, с тем, похоже, и назад вернемся.
— Куда это, назад? — насторожилась Рахиль.
— В Караганду, — проинформировал девушку Сеня о своем любимом месте на земле. А затем просто взял, гад, и поплелся к штабному бархану, оставив девицу в неведении относительно географического положения этого чудного места.
Все руководство стада переселенцев уже собралось в путь, выстроившись строгой колонной в сторону норд-оста. Жомов вновь, на лихом верблюде, был в авангарде и, как мог, объяснял Навину принцип работы обычного компаса. Иисус старательно кивал головой, делая вид, что все понимает, но только Ваня мог не рассмотреть, что на лице Навина заглавными буквами было написано: «Все это — колдовство, и от него я буду держаться подальше!» Рабинович с расстроенным видом безмолвно прошел мимо повозок и забрался на свой «корабль пустыни», и Жомов, увидев его, пристроился рядом на своем вьючном животном.
— Сеня, короче, дело одно есть, — с серьезной миной на лице проговорил омоновец. — Я тут подумал и решил, что пора армией немного заняться. Вчера, блин, из-за неподготовленности этих баранов к обороне нас фараон бежать десятка два километров заставил. Больше я таких ужасов видеть не хочу. Мало ли что впереди встретиться может, — Жомов запнулся, удивившись длине собственной тирады, и конкретно закончил: — Короче, дрессировать солдат надо. Ты веди баб с детьми вперед, а я немного войска помуштрую и вас к вечеру догоню.
— А-а, делай что хочешь, — махнул рукой убитый безвременной утратой Рабинович. — Только смотри не отстань от общей колонны.
— Не отстану. Я этих рохлей за вами марш-броском погоню. Для физического развития полезно будет, — заверил друга Жомов. — Кстати, ты чего грустный, словно у тебя Андрюша водку из-под носа стащил?
— Бабушка умерла, — меланхолично буркнул в ответ Сеня.
— А-а, сочувствую. Крепись, — омоновец собрался похлопать Рабиновича по плечу, но в последний момент, фыркнув, задержал руку. — Ну-ну, умник. Прикалывайся дальше, — и, развернув верблюда, направился к хвосту штабного каравана, свистом приказав Навину следовать за собой.
Сеня подождал, пока Жомов с Навином отделят от общей массы переселенцев подчиненных Иисусу мужчин, а затем махнул рукой, приказывая колонне отправляться в путь. Омоновец с первым полководцем зародыша израильской армии подождали, пока сыны израилевы уйдут вперед и после них хотя бы часть пыли вернется на свое прежнее место жительства, а затем повернулись к ожидавшим их аборигенам.
— Эх, Попова нужно было с собой оставить, а то орать задолбаюсь, — вздохнул Ваня, орлиным взором осматривая колышущиеся ряды новобранцев. — Хотя командирский голос тоже тренировать надо… Армия, равняйсь! Смирно!..
— Жомов еще раз обвел взглядом толпу. На этот раз почти застывшую. — И что же мне с вами со всеми делать? Я такие кучи народа разгонять привык, а не в боеспособные подразделения организовывать.
Навин посмотрел на своего кумира с таким откровенным недоумением в глазах, что тут же заработал вполне заслуженный подзатыльник. Действительно, на старших по званию полагается смотреть раболепно всегда. За исключением тех случаев, когда с ними водку пьешь. В такие моменты на начальство смотреть и вовсе не рекомендуется. Секунду поколебавшись, Ваня отвесил Навину еще одну затрещину, помогая намертво усвоить это неписаное правило, а затем задумался, обводя взглядом неровные ряды доисторических воинов… Действительно, проблема. Тут одной строевой подготовкой и физзарядкой не обойдешься!
Жомов, конечно, солдат бывалый. И в десанте послужил, и в ОМОНе немало попрактиковался. Да и во время путешествий по всяким нерусским мирам повоевать успел. Но до сего момента, как ни крути, больше взвода бойцов в своем подчинении не имел. Да и взводом-то один раз лишь командовал, когда на учениях старлея водкой убило и он все маневры в кустах под овражком проспал. А тут целая армия на его голову свалилась, причем слабо вооруженная и не имевшая никакого представления о том, что называется воинским искусством. Поди научи их чему-нибудь.
Впрочем, Ваня перед трудностями пасовать не привык, он вздохнул и приступил к обучению войска.
Научить человека можно чему угодно. Да и не только человека — вон в цирке медведи на велосипедах катаются, главное — знать, чему учить. У Жомова с этим сразу возникла проблема. Оглядев толпу аборигенов, Ваня страшно пожалел, что не догадался захватить с собой в путешествие из своего мира хотя бы пару вагонов с автоматами. Тогда бы все было просто и понятно: хочешь научить солдат защищаться, заставь копать окопы и строить укрепленные точки, ну а в атаку пусть идут цепью, короткими перебежками и под прикрытием артиллерии. А тут бардак какой-то получается. И в дотах прятаться не от чего, и когда перебежками в атаку идешь, мечом рубить не очень сподручно. Единственным знакомым омоновцу видом боя, который можно вести без применения огнестрельного оружия, был разгон демонстраций. Но стоило Жомову представить, что его бойцы, растянувшись в цепь, идут разгонять плотный строй какой-нибудь древнеегипетской армии, как Ване сразу стало дурно. Жомову оставалось одно — вспоминать историю. А с этим у Вани всегда было плохо. В смысле, и с историей, и с памятью.
Пока омоновец, сидя верхом на верблюде, меланхолично плюющемся в новобранцев, раздумывал, чему именно аборигенов следует обучать, те потихоньку стали терять терпение. Ближайшие к нему бойцы еще сохраняли какое-то подобие стойки «смирно», несмотря на то, что жомовский и присоединившийся к нему навинский верблюд уже обхаркали их с ног до головы, превратив в подобие бракованных огнетушителей, а вот задние ряды начали откровенно роптать. Кто-то из толпы даже посоветовал Иисусу ткнуть в Ваню палкой, чтобы проверить, не заснул ли он. Навин, естественно, был не дурак и следовать совету не собирался. Ну а поскольку был еще и дисциплинированным солдатом, то тут же приказал вытащить из строя непрошеного советчика и набить ему морду. Что с удовольствием и сделали уставшие стоять на одном месте аборигены. Причем били нахала со смаком и радостными криками, чем вывели Жомова из оцепенения. Ваня рявкнул, приказывая всем вернуться в строй, а когда подобие порядка было восстановлено и невольно спасенный им солдат благодарно помолился портрету омоновца, самолично нарисованному на песке за две секунды, Жомов провозгласил: