Страница:
— Ванечка, ты ничего вокруг не заметил? — вкрадчиво поинтересовался Рабинович.
— А чего? Хороший песок, — зачерпнув пригоршню желтой пыли, пожал плечами омоновец. — Всю жизнь мечтал в рабочее время на пляже поваляться.
— Ах, хороший песок? Ах, на пляже поваляться?! — взорвался Сеня. — Ну так я тебе скажу, что если это пляж, то я муэдзин бухарский!
Жомов с сомнением посмотрел на него. Насколько он знал, у муэдзинов всегда была жиденькая бородка. У Рабиновича ее не было, значит, за вышеуказанного религиозного деятеля он не катил. Ваня попытался понять, в чем тут подвох, а Сеня тем временем продолжал орать.
— Где ты тут видишь море? Где ты тут вообще что-нибудь, кроме песка, рассмотрел! — истошно вопил он. — Этот жирный недоумок, — Рабинович обвиняюще ткнул указательным пальцем в сторону несчастного криминалиста, — собирался нас в Англию отправить. Ты мне скажи, это Англия?
— Чего ты ко мне прикопался? — рявкнул в ответ омоновец. — А я откуда знаю, Англия это или Багдад? Я тебе не автограф какой-нибудь, чтобы на такие вопросы отвечать!
— А при чем тут автограф? — оторопел от такого откровения Рабинович.
— Ну, это ведь они страны на карты наносят, — пояснил дураку-еврею Жомов. — Ты что, кроссворды не отгадываешь?
— У-у-у-у, — завыл Сеня, охватив голову руками, и Мурзик от такого наглого покушения хозяина на собачьи права и обязанности едва не проглотил собственный язык, до этого спокойно свисавший из пасти. Остальные просто озабоченно молчали.
— Идиоты. Одни идиоты вокруг. Это не Англия. В Англии пустынь нет. А ты не автограф. Но не потому, что карты составлять не умеешь. Автограф — это подпись на бумаге. И если бы ты ею был, я бы сейчас тобой Мурзику под хвостом вытер, — обреченно заявил Рабинович, когда наконец устал выть. — Зачем я только с вами связался? Говорил же мне дядя Изя: «Больше всего бойся щедрых русских. Стоит только их о чем-нибудь попросить, они тебе дадут столько, что унести этого никогда не сможешь, а бросить будет жалко». И что я его не послушал? Попросил я у вас приключений, вот и получил на всю катушку. Теперь сдохнем в пустыне втроем, думая, кого первым сожрать.
— Да ладно тебе, — Жомов подошел к другу и ободряюще похлопал его по плечу. — Херня все это. Прорвемся, как наш комбат говорил до того, как из окружения не вышел. Главное, что у Попова все получилось. А то, что он промахнулся, так это не беда. Мерлин вон и то сначала попал не туда, куда собирался.
— И все знают, чем он потом закончил, — буркнул Рабинович, постепенно приходя в себя, и вдруг застыл.
— Вот оно! — радостно воскликнул он, вскакивая на ноги. Друзья удивленно вытаращили глаза, не понимая перемены в настроении кинолога. Он пояснил:
— Мозги напрягите! Мерлин попал к нам вместо того, чтобы оказаться в Палестине. Там пустыни, камни и минимум растительности. Здесь — то же самое. Значит, направляясь в Англию по его рецепту, мы попали именно туда, куда он и собирался. То есть в Палестину, — Сеня, сориентировавшись в пространстве, уверенно направился на запад и, махнув рукой, позвал следом друзей. — За мной. Теперь я знаю, куда идти.
— А почему не в противоположную сторону? — поймал его за руку Жомов.
— А потому, Ванечка, автограф ты мой писаный, — язвительно пояснил Рабинович, — что Палестина находится на восточном берегу Средиземного моря. Значит, для того, чтобы выйти на побережье, где, естественно, люди живут, нам нужно идти на запад!..
Опровергать это утверждение Жомов, естественно, не взялся. Поскольку, как признался сам, в географии не разбирался. Попов же, хоть и не был уверен в том, что Сеня правильно определил их местоположение, спорить с кинологом не стал. Потому как себе дороже. К тому же Андрюше было абсолютно все равно, в каком направлении идти, лишь бы быстрее добраться до какой-нибудь субстанции, которую согласится принять в себя его бунтующее брюхо.
Единственным, кто был категорически против выбранного направления, оказался Мурзик. Некоторое время он сидел и смотрел в спину уходивших людей, не двигаясь с места, а затем догнал их и, уцепив Рабиновича за штаны, попытался его остановить. Сеня удивленно посмотрел на своего пса, совершенно не понимая, отчего он бунтует, словно висельник на галере, а затем, присев на корточки, начал подробно объяснять Мурзику правила хорошего тона. Пес несколько секунд внимательно слушал его, а затем, выплюнув штанину из пасти, молча пошел в выбранном хозяином направлении.
Дорога получилась нелегкой. Вопреки понятиям ментов о том, будто пустыня должна быть идеально ровной поверхностью, та конкретная, по которой они шли, оказалась просто усеянной барханами. Причем настолько, что напоминала скорее застывшее бурное море, чем отлогий пляж. Вдобавок ко всему подлые барханы, выглядевшие такими твердыми и нерушимыми, начинали тут же осыпаться под ногами, стоило лишь кому-нибудь из друзей подняться до их середины.
Сколько времени трое мучеников бороздили пески, временно заменяя в окружающем пейзаже караван верблюдов, сказать никто из них не мог. Однако этот марш-бросок должен был когда-нибудь закончиться. Даже неутомимые Жомов с Мурзиком начали сдавать. А уж что тут говорить о Попове, с кителя которого буквально лился на песок пот? Наконец, поднявшись на очередной бархан, Андрюша не выдержал и упал на проклятущий песок лицом вниз.
— Все, больше не могу, — повернув шею в сторону друзей, прохрипел он.
— Если хотите, делайте из меня шашлык, но с места я больше никуда не двинусь!
— Теперь-то ты осознал степень своей вины? — прокурорским тоном поинтересовался у него Рабинович, выглядевший едва ли лучше толстяка.
— Осознал, каюсь, — ответил Андрюша, не поворачивая головы. — Готов отказаться от половины своей порции водки на трех подряд пьянках, только вытащите меня из этой проклятой песочницы!
— Заметано. Кстати, тебя за язык никто не тянул, — усмехнулся Рабинович, опускаясь на песок рядом с изможденным экспертом. — Ну что, мужики, нагулялись уже по иным мирам или продолжим путешествие?
— Ни за что, — тут же ответил Попов.
— Что-то слишком большой пляж получился, — соглашаясь с ним, кивнул головой Жомов. — Я бы голову тому уроду оторвал, кто так бездарно планировки мест отдыха делает.
— Недозрелый умок, что вешний ледок, — горестно вздохнул Сеня. — А Ивановы мозги хуже крошева шуги.
— Сам ты дурак, Рабинович, — буркнул в ответ омоновец. — Я же пошутил.
— Тогда в следующий раз, прежде чем соберешься шутить, предупреждай, что ты делаешь, — устало посоветовал кинолог другу и второй раз за день замер, уставившись из-под ладони куда-то вдаль. — Мужики, что это там такое? — и, прежде чем кто-нибудь успел ему ответить, заорал: — Караван!
После своего вопля Рабинович, естественно, с места сорвался первым. Следом за ним старт взяли и остальные участники забега. Причем, к удивлению друзей, Попов, недавно умиравший от изнеможения, уже через двадцать метров обошел и тяжеловесного Жомова, и самого Рабиновича. Неизвестно, откуда у ленивого толстяка взялись силы, но бежал он прытко. Впрочем, как и остальные! Менты мчались вперед, навстречу каравану, словно стая сайгаков, по ошибке отпущенная из зоопарка на волю где-то в районе Северного полюса. Причем у Попова хватило мощности не только для того, чтобы бежать. Он смог даже размахивать руками и истошно орать, сметая взрывной волной своего крика гребни с барханов.
Сене показалось, что до каравана оставалась примерно сотня метров. Он уже мог отчетливо рассмотреть погонщиков верблюдов в странных нарядах, полосатые тюки на спинах животных и бурдюки с вожделенной водой, свисающие вдоль горбов. Ментов, приближающихся к каравану, погонщики тоже никак не могли не заметить, но, несмотря на это и истошные вопли Андрюши в придачу, аборигены никак не реагировали на приближение ментов.
— Стоять, суки! Стрелять буду! — наконец не выдержал Жомов.
Он выхватил из кобуры пистолет и вскинул руку с ним вверх, готовясь произвести, согласно Уставу, предупредительный выстрел, но тут караван пропал. Просто взял и испарился, будто не существовал никогда. Оторопевший Попов резко затормозил и мгновенно заткнулся. Сеня врезался ему в спину, сваливаясь на песок, а Жомов, не сумев перепрыгнуть через туши друзей, зацепился за них ногой и головой зарылся в бархан. Когда омоновцу удалось выбраться и выплюнуть изо рта часть пустыни, первое, что он увидел, так это Попова, тоскливо смотревшего вдаль.
— Доорался, Ваня? — не поворачивая головы, поинтересовался он. — Ты же караван спугнул. Что теперь делать будем?
— Попов от голода малость сбрендил, — утешил оторопевшего омоновца Рабинович. — Дураки мы. Не караван это был, а обычный мираж!..
Сеня дышал тяжело, словно бык после неудачно проведенной корриды. Жомов все еще плевался песком, а Андрюша, не обращая на них никакого внимания, продолжал стоять посреди пустыни, словно перекормленное пугало для бедуинов. Впрочем, никто из друзей не мог сказать, есть ли тут бедуины или эти пустыни населяют иные братья по разуму, вроде татаро-монголов. Рабиновичу, по крайней мере, одежды караванщиков из миража показались похожими на те, которые они недавно видели в античной Греции, только были они более длинными и плотными. Он, правда, не знал, как одевались люди в той Палестине, куда так стремились когда-то Мерлин со спутниками, но почему-то был уверен, что наряды караванщиков вполне соответствовали этой эпохе.
— Мужики, похоже, я не ошибся, — поделился он догадками со своими друзьями. — Мы в Палестине.
На эту реплику никто и никак не отреагировал, поскольку и Жомову, и Попову было абсолютно безразлично, Палестина вокруг или Бухара времен Чингисхана. Андрюша умаялся и проголодался до того, что начал выискивать в песке следы заблудившихся ящериц, а Ване просто было наплевать на географию. Главный армейский принцип — поближе к кухне, подальше от начальства — намертво въелся ему в кровь. И, несмотря на то, что Жомов обедал куда с меньшей тактовой частотой, чем та, которой славятся мониторы «Самсунга» и бездонный кишечный тракт Попова, сожрать какого-нибудь заблудившегося кабана Ивану все же хотелось. Вы ему только поймайте в пустыне кабана, а уж он потом покажет, как его следует есть: с зубовным скрежетом и песочным скрипом!
— Так что ты там, Сеня, говорил о прекращении путешествия? — поинтересовался омоновец, освобождаясь от еще одной порции стройматериала во рту. — Такси хочешь вызвать?
— Ага. С черным крепом снаружи и спальным местом внутри, — огрызнулся в ответ Рабинович, уставший ползать по барханам не меньше остальных. — Мужики, я, конечно, не меньше вас хочу посмотреть на Палестину, но такой прелести, как здесь, — Сеня зачерпнул песок обеими горстями и подбросил его вверх, — мы и дома можем сколько угодно на любом пляже наглотаться. Может быть, вернемся назад и попробуем там поиграть в песочнице?
— А как мы вернемся? — удивленно поинтересовался Жомов.
— Нет, Иван, не зря тебя в ОМОН взяли! — Сеня даже не поленился встать и похлопать Жомова по плечу. — Такие крепкие, деревянные ребята там нужны, — а затем рявкнул:
— Где фляжка с этим гребаным зельем?
— А я откуда знаю? — Ваня придал своим глазам максимальное сходство с идеально круглыми сферами.
— Поп?!
— У Жомова спрашивай, — не отворачивая головы от того места, где совсем недавно красовался предательский мираж с едой, ответил криминалист.
— Он последним пил.
— Ну да, — в ответ на испепеляющий взгляд Рабиновича пожал плечами Иван. — Только фляжки у меня нет. Она у Попова к поясу ремешком была пристегнута.
— Чего? — толстяк даже подскочил на месте от такого бреда. — Ты, бык педальный, не помнишь, что я ее из внутреннего кармана кителя доставал? Как она могла быть к поясу пристегнута?
— А каким же манером она у меня тогда из рук вылетела, будто кто-то за веревочку дернул? — изумился омоновец. — Я что, не помню? Пьяный был, по-твоему?
— Приехали, — констатировал Рабинович, падая на склон бархана. — Прибытие следующего поезда «Буря в пустыне» ожидается через тысячелетие. Желающих воспользоваться альтернативным видом транспорта просим обращаться к Саддаму Хусейну. Его крылатые ракеты отправляются с четвертой платформы…
Сеня закрыл глаза и постарался успокоиться, пытаясь не слушать, как омоновец с криминалистом орут друг на друга. Так он и лежал, как мумия фараона на Красной площади, до тех пор, пока Жомов с Поповым, наконец, не поняли, что Рабинович не ругается, не стонет, не жалуется на судьбу и не пытается распоряжаться. Замолчав, оба удивленно посмотрели друг на друга, а затем Иван подошел к кинологу.
— Сеня, ты не умер? Ты чего затих-то? — потрогав Рабиновича за плечо, поинтересовался он.
— Умрешь тут с вами, когда вы орете так, что весь саксаул разбежался,
— буркнул кинолог и сел. — Хватит лясы точить и препираться. Сами хотели в неприятности вляпаться, вот и вляпались. Если так на одном месте стоять будем, то тут и останемся. Боженька с неба не спустится и за руку нас не поведет…
— ВОТ ИМЕННО. И НЕ СОБИРАЮСЬ! ДЕЛ У МЕНЯ ДРУГИХ, ЧТО ЛИ, НЕТ? — громкий голос раздался так неожиданно, что Рабинович вздрогнул.
— Поп, это ты сказал? — Сеня подозрительно покосился на криминалиста.
— Охренел, что ли? — обиделся Андрюша. — Я тебе не чревовещатель какой-нибудь.
— А кто тогда? — Рабинович грозно посмотрел на Попова.
— КТО-КТО. БОГ В КОЖАНОМ ПАЛЬТО! — рявкнул тот же необычный голос, раздаваясь, казалось, со всех сторон. — ВЫ ПОЙДЕТЕ КУДА-НИБУДЬ, НАКОНЕЦ? ИЛИ ДО ВТОРОГО ПРИШЕСТВИЯ СТОЯТЬ БУДЕТЕ?
— А первое уже было? — почему-то поинтересовался Андрюша, испуганно оглядываясь по сторонам. Однако невидимый собеседник на вопрос не ответил. Видимо, сотовый отключил.
— Блин, если это кто-нибудь с мегафоном балуется, то я ему этот рупор в задницу по самую рукоятку ногой затолкаю! — буркнул Жомов, на всякий случай сняв пистолет с предохранителя. — Нашел с кем шуточки шутить. Я ему не утопающий на водах. Эй, недоумок голосистый, ну-ка покажи мне свою бандитскую морду!
Однако и на это предложение никто не откликнулся. Несколько секунд менты ждали, надеясь, что громогласный шутник появится или хотя бы посоветует, в какую сторону идти. Жомов даже сбегал на самый высокий бархан, чтобы получше рассмотреть окрестности, но ничего нового, кроме песка, не увидел. Рабинович махнул рукой.
— Если мираж можно считать зрительной галлюцинацией, то эти вопли спишем на слуховую, — поставил он диагноз. — В любом случае этот урод сказал правильно. Нужно идти, пока мы тут не загнулись.
Сориентировав длинный нос строго на запад (благо за время путешествий он уже научился определять стороны света!), Рабинович поплелся вперед. Жомов, из предосторожности еще не спрятавший пистолет в кобуру, пошел следом, то и дело оглядываясь по сторонам, а Андрюша, забыв о том, как весело мчался к призрачному каравану, заковылял следом, едва передвигая ноги. Мурзик, против обычного, замыкал процессию. Видимо, умница пес боялся, что его лысеющий товарищ потеряется за одним из барханов, и готов был сразу же забить тревогу.
Сколько времени менты брели по пустыне, сказать ни один из них не может. Сеня несколько раз смотрел на часы, но они вели себя крайне непорядочно по отношению к хозяину. Сначала сообщили, что уже половина девятого. Затем, не моргнув стрелками, соврали, что наступил третий час, и напоследок, нервно дергая секундной стрелкой, заявили, что натекало без пятнадцати семь.
— Сдам в утиль! — пообещал им Рабинович, и часы, видимо, получив от этого заявления инфаркт анкера, совсем остановились. Лишь секундная стрелка вздрагивала, давая понять, что жизнь в часах еще теплится, но функционировать в ближайшее время они не будут.
Солнце уже начало клониться к закату, когда Рабинович понял, что больше не сможет идти. Сил совершенно не осталось. Голова, несмотря на форменную фуражку, умудрилась оказаться на грани теплового удара, во рту было примерно то же, что и под ногами, и абсолютно такой же степени влажности. Язык распух и не хотел ворочаться, а в ушах стоял непрерывный гул, отдаленно похожий на шум приближающегося поезда. Выжав из себя силы па последние десять шагов, Сеня рухнул на песок.
— Все, мужики, привал, — провозгласил он, и огромная туша Жомова тут же обрушилась на песок рядом с ним.
Попов приполз минуты через три и, упершись головой в бок Рабиновичу, попытался вытолкать его из маленького кусочка тени, которую давал гребень бархана, нависший над головой. Может быть, Сеня и уступил бы место страдающему другу, но сдвинуться с места он просто не мог. Андрюша попытался боднуться еще раз, но Рабинович остался непоколебим.
— Гляди-ка что. У этого борова еще силы толкаться остались, — обращаясь к Жомову, проговорил он. — Слушай, Вань, раз Попов у нас такой крепкий, может быть, мы дальше на нем поедем?
— Не-а, — отказался Иван. — Я еще понимаю, когда на лошадях там, верблюдах или ослах катаются, но если мы на свинье поедем, люди засмеют.
— С ума сойти, — зло прохрипел в ответ криминалист. — У дуболома чувство юмора проснулось. Почаще тебя в духовке держать надо. Может быть, годам к восьмидесяти поумнеешь.
— Не-а, — вновь не согласился омоновец. — С тобой я и до завтрашнего утра не доживу.
— Перейди на другую сторону бархана и доживай без меня, — парировал Попов, но нового выпада со стороны друга так и не дождался. Жомову надоело препираться, и он, чтобы отвлечься от всяких там дурных мыслей, принялся чистить пистолет.
Может быть, в другое время Андрюша и понял бы прозрачность этого жеста, но сейчас ему было просто не до того, чтобы обращать внимание на занятия неугомонного омоновца. Попов лежал на спине, задумчиво глядя в бездонное небо, подернутое легкой дымкой, и усиленно размышлял, от чего он умрет в первую очередь: от голода, жажды или вида противной жомовской рожи. Последнее было бы предпочтительней. Поскольку означало бы, что перед смертью Андрюша хоть наестся всласть. Решив объявить о своем решении омоновцу, Попов обернулся и, увидев, что уже тот спит, как сурок на полатях, горестно вздохнул. Решив, что выспаться — это единственно умное решение, Андрюша тоже собрался закрыть глаза, но в это время Мурзик, спокойно сидевший рядом с Рабиновичем, вдруг дернулся, зарычал и побежал куда-то вперед, за гребень соседнего бархана.
— Чего это с ним? — удивленно спросил Андрюша.
— Охотиться побежал. На черепах, — сделал вывод Сеня. — Только не проси его с тобой поделиться. В таком состоянии он даже улитки не догонит, а уж черепаха ему и вовсе гоночным болидом покажется.
— А что, тут черепахи есть? — обиженно удивился Андрюша. — Так почему же мы до сих пор не обедаем?
Спросил и тут же заткнулся, раскрыв от удивления рот, — над гребнем того бархана, за который убежал Мурзик, появилась страшная, волосатая и слюнявая морда. Вытаращив глаза, мерзкая морда пошевелила огромными губищами и, оглушительно фыркнув, смачно плюнула в сторону Попова. Андрюша потер кулаками глаза, а затем ткнул Рабиновича в бок.
— Сеня, это что такое? — удивленно спросил он.
— Мираж, — констатировал Сеня, слегка приподняв веки.
В этот раз мираж оказался удивительно близко. Более того, он поднялся над барханом и принялся двигаться в направлении отдыхающих ментов. Причем в таком порядке — губастая морда, какой-то кусок тряпки, человеческая голова, ну а следом все остальное. Получился всадник на верблюде. Неспешно перевалив через бархан, наездник направился в сторону ментов, а за ним последовали и следующие члены призрачного каравана.
— Зидира-асти, — с ужасным восточным акцентом поприветствовал друзей мираж. — От-дихаим?
— Угу, — буркнул Рабинович, не открывая глаз. — Проваливай, солнце загораживаешь, загорать мешаешь.
Мираж вежливо кивнул головой и поехал дальше. Попов ошалело проводил его глазами, удивляясь, до чего реальными могут казаться фантомы в пустыне. В этот момент Андрюша забыл даже о том, что голоден, настолько поразило его феноменальное природное явление. Он судорожно сглотнул каплю влаги, в последний раз выделенную его слюнными железами, и еще раз протер глаза кулаком. А в это время к ним подобрался следующий мираж.
— Зидира-асти, — точно так же, как и первый, поздоровался второй. — Пириятного от-диха им?
— И тебе счастливого пути, — не открывая глаз, ответил Рабинович. — Слушай, если не желаешь в воздухе растворяться, так хотя бы молча проезжай. Без тебя тошно.
Новый мираж кивнул так же вежливо, как и предыдущий, продолжив свой путь. Далее миражи следовали с завидным постоянством. Андрюша не сводил с них глаз, жадно пытаясь просчитать, сколько в их тюках могло быть еды и как хорошо бы ему стало, если бы он смог до нее добраться. Мысль эта становилась все более и более навязчивой. Криминалисту словно наяву стали видеться жирные окорока, огромные головки сыра и толстые копченые колбасы. Причем все это соседствовало с бездонными емкостями вина. Не в силах больше сдерживаться и совершенно не соображая, что он делает, Попов поднялся на ноги, вытянул вперед руки, словно приблудный вурдалак, и, стиснув зубы, пошел прямо на мираж. Мозгом Андрей, конечно, понимал, что сейчас просто пройдет сквозь видение, но поделать с собой ничего не мог. Прямо перед миражом он закрыл глаза и шагнул вперед, рассчитывая поймать пустоту, но вдруг почувствовал, что его руки схватились за край тюка, свисавшего со спины последнего верблюда. Не веря своему счастью, Андрюша рванул тюк на себя.
— Ай-ай-ай-ай-ай! — тут же завопил наездник на спине верблюда. — Кираул. Гирабят. Сапасите, кито-нибуть.
— Мужики, они настоящие! — тут же истошно заорал Попов, и верблюд, вильнув задом, от его вопля повалился на песок.
— Настоящие, мать вашу!
Упал следующий верблюд…
— ЖИ-ИВЫ-ЫЕ-Е-Е!
Песком с головой засыпало пятерых охранников каравана, бросившихся выручать своих товарищей…
От истошного крика Попова могли бы проснуться и мертвые, если бы, конечно, Андрей изобразил звук трубы страшного суда. А так ему удалось только разбудить Жомова. Спросонья не разобрав, где находится и что вокруг происходит, но всегда помня о служебном долге, Ваня одним движением отстегнул от пояса дубинку, вторым — оказался на ногах, третьим уложил на песок какого-то аборигена, оказавшегося в опасной близости, ну и лишь потом только спросил, ткнув в поверженного «демократизатором»:
— А это кто такие?
— Видимо, местное население, — сделал предположение Рабинович. — Только, может быть, вместо того, чтобы дубасить их по башкам, мы попросим показать дорогу к ближайшему оазису? Или купим билеты до конца маршрута?
— Да по фигу, — пожал плечами омоновец и тут же зарядил в лоб кулаком еще одному низкорослому аборигену, кинувшемуся на него с холодным оружием в руках. — Ты давай спрашивай, а я пока кости немного разомну.
— Нет уж, Ваня, давай без членовредительства обойдемся, — предложил кинолог и сам влепил дубинкой в лоб набросившемуся на него коротышке. — Блин, да что они какие настырные? Андрюша, попроси их, пожалуйста, остановиться. Только вежливо!
— ЛЕ-Е-Е-ЕЖАТЬ! — исполнил его просьбу Попов, и на ногах остался стоять только тот верблюд, что возглавлял караван.
— Ай-ай-ай-ай-ай, какой бида, — горестно покачал головой штурман этого корабля пустыни. — Такой пириятный люди и так гиромко киричит. За-ачим весь моя караван уронили?
— Ты это, мужик, не наезжай, — Жомов погрозил ему дубинкой. — Я еще только разогреваться начал.
— И-и зачим гиретца? — заботливо погрозил ему пальцем погонщик. — Солнца в башка попадет, са-авсим пилохо будет, — теперь палец взлетел вертикально вверх, отыскивая доступ к зениту. — Ни-ихарашо. Давай ша-атер ситавь, будим отидихать, вода холодний пить, башка от солнца пирятать.
— Вода? Где вода? — завопил Попов и, увидев, что погонщик отвязывает от верблюжьего горба бурдюк, бросился вперед. — Слушай, мужик, у тебя, может быть, и поесть что-нибудь найдется?
— И паисть наиде-ца, и папить наиде-ца, жалко жинщина ни-и наидеца, — сокрушенно вздохнул погонщик. — Сапсим нидавна на базар продавал висех, — он протянул бурдюк Попову и посмотрел на Рабиновича. — Симелий багатур, па-адими моих людей, шатер ситавить надо. А я пока твиим людям башка пиравить буду.
— Вправить башку им действительно не помешает, — буркнул Сеня, поворачиваясь спиной к караван-баши. — Авантюристы и растеряхи хреновы!
К вмешательству Рабиновича в их отдых на песочке аборигены отнеслись по-разному. Некоторые, увидев Сенину физиономию, испуганно вопили и пытались зарыться поглубже. Другие спокойно поднимались и брели к верблюду своего босса, ну а третьи пытались насадить Рабиновича на свои примитивные мечи. С такими у Сени разговор был короткий — дубинкой по голове и оставить отдыхать до следующего захода. Обычно это помогало, и лишь двоим потребовалась троекратная контузия. Правда, после этого оба аборигена принялись лепить куличики из песка, но зато успокоились и порядков Не нарушали.
Попов с Жомовым в это время блаженствовали в тени легкого шатра, который с огромным трудом поставили сами под чутким руководством главного караванщика. Он щедро полил какие-то тряпки водой и обмотал ими головы перегревшихся милиционеров. Оба нежились на мягких коврах и язвительно комментировали работу Рабиновича. Правда, их наслаждение собственным исключительным положением длилось недолго. Едва первые караванщики, приведенные в чувство пинками Рабиновича, подошли к своему боссу, как он тут же послал их позаботиться о Сене. Один так же обмотал голову Рабиновича мокрой тряпкой, другой держал над ним зонт, а еще двое усиленно махали на кинолога веерами, пока тот практиковался в оказании первой помощи пострадавшим от поповских репрессий. Увидев такую свиту около Рабиновича, Андрюша горестно вздохнул.
— А чего? Хороший песок, — зачерпнув пригоршню желтой пыли, пожал плечами омоновец. — Всю жизнь мечтал в рабочее время на пляже поваляться.
— Ах, хороший песок? Ах, на пляже поваляться?! — взорвался Сеня. — Ну так я тебе скажу, что если это пляж, то я муэдзин бухарский!
Жомов с сомнением посмотрел на него. Насколько он знал, у муэдзинов всегда была жиденькая бородка. У Рабиновича ее не было, значит, за вышеуказанного религиозного деятеля он не катил. Ваня попытался понять, в чем тут подвох, а Сеня тем временем продолжал орать.
— Где ты тут видишь море? Где ты тут вообще что-нибудь, кроме песка, рассмотрел! — истошно вопил он. — Этот жирный недоумок, — Рабинович обвиняюще ткнул указательным пальцем в сторону несчастного криминалиста, — собирался нас в Англию отправить. Ты мне скажи, это Англия?
— Чего ты ко мне прикопался? — рявкнул в ответ омоновец. — А я откуда знаю, Англия это или Багдад? Я тебе не автограф какой-нибудь, чтобы на такие вопросы отвечать!
— А при чем тут автограф? — оторопел от такого откровения Рабинович.
— Ну, это ведь они страны на карты наносят, — пояснил дураку-еврею Жомов. — Ты что, кроссворды не отгадываешь?
— У-у-у-у, — завыл Сеня, охватив голову руками, и Мурзик от такого наглого покушения хозяина на собачьи права и обязанности едва не проглотил собственный язык, до этого спокойно свисавший из пасти. Остальные просто озабоченно молчали.
— Идиоты. Одни идиоты вокруг. Это не Англия. В Англии пустынь нет. А ты не автограф. Но не потому, что карты составлять не умеешь. Автограф — это подпись на бумаге. И если бы ты ею был, я бы сейчас тобой Мурзику под хвостом вытер, — обреченно заявил Рабинович, когда наконец устал выть. — Зачем я только с вами связался? Говорил же мне дядя Изя: «Больше всего бойся щедрых русских. Стоит только их о чем-нибудь попросить, они тебе дадут столько, что унести этого никогда не сможешь, а бросить будет жалко». И что я его не послушал? Попросил я у вас приключений, вот и получил на всю катушку. Теперь сдохнем в пустыне втроем, думая, кого первым сожрать.
— Да ладно тебе, — Жомов подошел к другу и ободряюще похлопал его по плечу. — Херня все это. Прорвемся, как наш комбат говорил до того, как из окружения не вышел. Главное, что у Попова все получилось. А то, что он промахнулся, так это не беда. Мерлин вон и то сначала попал не туда, куда собирался.
— И все знают, чем он потом закончил, — буркнул Рабинович, постепенно приходя в себя, и вдруг застыл.
— Вот оно! — радостно воскликнул он, вскакивая на ноги. Друзья удивленно вытаращили глаза, не понимая перемены в настроении кинолога. Он пояснил:
— Мозги напрягите! Мерлин попал к нам вместо того, чтобы оказаться в Палестине. Там пустыни, камни и минимум растительности. Здесь — то же самое. Значит, направляясь в Англию по его рецепту, мы попали именно туда, куда он и собирался. То есть в Палестину, — Сеня, сориентировавшись в пространстве, уверенно направился на запад и, махнув рукой, позвал следом друзей. — За мной. Теперь я знаю, куда идти.
— А почему не в противоположную сторону? — поймал его за руку Жомов.
— А потому, Ванечка, автограф ты мой писаный, — язвительно пояснил Рабинович, — что Палестина находится на восточном берегу Средиземного моря. Значит, для того, чтобы выйти на побережье, где, естественно, люди живут, нам нужно идти на запад!..
Опровергать это утверждение Жомов, естественно, не взялся. Поскольку, как признался сам, в географии не разбирался. Попов же, хоть и не был уверен в том, что Сеня правильно определил их местоположение, спорить с кинологом не стал. Потому как себе дороже. К тому же Андрюше было абсолютно все равно, в каком направлении идти, лишь бы быстрее добраться до какой-нибудь субстанции, которую согласится принять в себя его бунтующее брюхо.
Единственным, кто был категорически против выбранного направления, оказался Мурзик. Некоторое время он сидел и смотрел в спину уходивших людей, не двигаясь с места, а затем догнал их и, уцепив Рабиновича за штаны, попытался его остановить. Сеня удивленно посмотрел на своего пса, совершенно не понимая, отчего он бунтует, словно висельник на галере, а затем, присев на корточки, начал подробно объяснять Мурзику правила хорошего тона. Пес несколько секунд внимательно слушал его, а затем, выплюнув штанину из пасти, молча пошел в выбранном хозяином направлении.
Дорога получилась нелегкой. Вопреки понятиям ментов о том, будто пустыня должна быть идеально ровной поверхностью, та конкретная, по которой они шли, оказалась просто усеянной барханами. Причем настолько, что напоминала скорее застывшее бурное море, чем отлогий пляж. Вдобавок ко всему подлые барханы, выглядевшие такими твердыми и нерушимыми, начинали тут же осыпаться под ногами, стоило лишь кому-нибудь из друзей подняться до их середины.
Сколько времени трое мучеников бороздили пески, временно заменяя в окружающем пейзаже караван верблюдов, сказать никто из них не мог. Однако этот марш-бросок должен был когда-нибудь закончиться. Даже неутомимые Жомов с Мурзиком начали сдавать. А уж что тут говорить о Попове, с кителя которого буквально лился на песок пот? Наконец, поднявшись на очередной бархан, Андрюша не выдержал и упал на проклятущий песок лицом вниз.
— Все, больше не могу, — повернув шею в сторону друзей, прохрипел он.
— Если хотите, делайте из меня шашлык, но с места я больше никуда не двинусь!
— Теперь-то ты осознал степень своей вины? — прокурорским тоном поинтересовался у него Рабинович, выглядевший едва ли лучше толстяка.
— Осознал, каюсь, — ответил Андрюша, не поворачивая головы. — Готов отказаться от половины своей порции водки на трех подряд пьянках, только вытащите меня из этой проклятой песочницы!
— Заметано. Кстати, тебя за язык никто не тянул, — усмехнулся Рабинович, опускаясь на песок рядом с изможденным экспертом. — Ну что, мужики, нагулялись уже по иным мирам или продолжим путешествие?
— Ни за что, — тут же ответил Попов.
— Что-то слишком большой пляж получился, — соглашаясь с ним, кивнул головой Жомов. — Я бы голову тому уроду оторвал, кто так бездарно планировки мест отдыха делает.
— Недозрелый умок, что вешний ледок, — горестно вздохнул Сеня. — А Ивановы мозги хуже крошева шуги.
— Сам ты дурак, Рабинович, — буркнул в ответ омоновец. — Я же пошутил.
— Тогда в следующий раз, прежде чем соберешься шутить, предупреждай, что ты делаешь, — устало посоветовал кинолог другу и второй раз за день замер, уставившись из-под ладони куда-то вдаль. — Мужики, что это там такое? — и, прежде чем кто-нибудь успел ему ответить, заорал: — Караван!
После своего вопля Рабинович, естественно, с места сорвался первым. Следом за ним старт взяли и остальные участники забега. Причем, к удивлению друзей, Попов, недавно умиравший от изнеможения, уже через двадцать метров обошел и тяжеловесного Жомова, и самого Рабиновича. Неизвестно, откуда у ленивого толстяка взялись силы, но бежал он прытко. Впрочем, как и остальные! Менты мчались вперед, навстречу каравану, словно стая сайгаков, по ошибке отпущенная из зоопарка на волю где-то в районе Северного полюса. Причем у Попова хватило мощности не только для того, чтобы бежать. Он смог даже размахивать руками и истошно орать, сметая взрывной волной своего крика гребни с барханов.
Сене показалось, что до каравана оставалась примерно сотня метров. Он уже мог отчетливо рассмотреть погонщиков верблюдов в странных нарядах, полосатые тюки на спинах животных и бурдюки с вожделенной водой, свисающие вдоль горбов. Ментов, приближающихся к каравану, погонщики тоже никак не могли не заметить, но, несмотря на это и истошные вопли Андрюши в придачу, аборигены никак не реагировали на приближение ментов.
— Стоять, суки! Стрелять буду! — наконец не выдержал Жомов.
Он выхватил из кобуры пистолет и вскинул руку с ним вверх, готовясь произвести, согласно Уставу, предупредительный выстрел, но тут караван пропал. Просто взял и испарился, будто не существовал никогда. Оторопевший Попов резко затормозил и мгновенно заткнулся. Сеня врезался ему в спину, сваливаясь на песок, а Жомов, не сумев перепрыгнуть через туши друзей, зацепился за них ногой и головой зарылся в бархан. Когда омоновцу удалось выбраться и выплюнуть изо рта часть пустыни, первое, что он увидел, так это Попова, тоскливо смотревшего вдаль.
— Доорался, Ваня? — не поворачивая головы, поинтересовался он. — Ты же караван спугнул. Что теперь делать будем?
— Попов от голода малость сбрендил, — утешил оторопевшего омоновца Рабинович. — Дураки мы. Не караван это был, а обычный мираж!..
Сеня дышал тяжело, словно бык после неудачно проведенной корриды. Жомов все еще плевался песком, а Андрюша, не обращая на них никакого внимания, продолжал стоять посреди пустыни, словно перекормленное пугало для бедуинов. Впрочем, никто из друзей не мог сказать, есть ли тут бедуины или эти пустыни населяют иные братья по разуму, вроде татаро-монголов. Рабиновичу, по крайней мере, одежды караванщиков из миража показались похожими на те, которые они недавно видели в античной Греции, только были они более длинными и плотными. Он, правда, не знал, как одевались люди в той Палестине, куда так стремились когда-то Мерлин со спутниками, но почему-то был уверен, что наряды караванщиков вполне соответствовали этой эпохе.
— Мужики, похоже, я не ошибся, — поделился он догадками со своими друзьями. — Мы в Палестине.
На эту реплику никто и никак не отреагировал, поскольку и Жомову, и Попову было абсолютно безразлично, Палестина вокруг или Бухара времен Чингисхана. Андрюша умаялся и проголодался до того, что начал выискивать в песке следы заблудившихся ящериц, а Ване просто было наплевать на географию. Главный армейский принцип — поближе к кухне, подальше от начальства — намертво въелся ему в кровь. И, несмотря на то, что Жомов обедал куда с меньшей тактовой частотой, чем та, которой славятся мониторы «Самсунга» и бездонный кишечный тракт Попова, сожрать какого-нибудь заблудившегося кабана Ивану все же хотелось. Вы ему только поймайте в пустыне кабана, а уж он потом покажет, как его следует есть: с зубовным скрежетом и песочным скрипом!
— Так что ты там, Сеня, говорил о прекращении путешествия? — поинтересовался омоновец, освобождаясь от еще одной порции стройматериала во рту. — Такси хочешь вызвать?
— Ага. С черным крепом снаружи и спальным местом внутри, — огрызнулся в ответ Рабинович, уставший ползать по барханам не меньше остальных. — Мужики, я, конечно, не меньше вас хочу посмотреть на Палестину, но такой прелести, как здесь, — Сеня зачерпнул песок обеими горстями и подбросил его вверх, — мы и дома можем сколько угодно на любом пляже наглотаться. Может быть, вернемся назад и попробуем там поиграть в песочнице?
— А как мы вернемся? — удивленно поинтересовался Жомов.
— Нет, Иван, не зря тебя в ОМОН взяли! — Сеня даже не поленился встать и похлопать Жомова по плечу. — Такие крепкие, деревянные ребята там нужны, — а затем рявкнул:
— Где фляжка с этим гребаным зельем?
— А я откуда знаю? — Ваня придал своим глазам максимальное сходство с идеально круглыми сферами.
— Поп?!
— У Жомова спрашивай, — не отворачивая головы от того места, где совсем недавно красовался предательский мираж с едой, ответил криминалист.
— Он последним пил.
— Ну да, — в ответ на испепеляющий взгляд Рабиновича пожал плечами Иван. — Только фляжки у меня нет. Она у Попова к поясу ремешком была пристегнута.
— Чего? — толстяк даже подскочил на месте от такого бреда. — Ты, бык педальный, не помнишь, что я ее из внутреннего кармана кителя доставал? Как она могла быть к поясу пристегнута?
— А каким же манером она у меня тогда из рук вылетела, будто кто-то за веревочку дернул? — изумился омоновец. — Я что, не помню? Пьяный был, по-твоему?
— Приехали, — констатировал Рабинович, падая на склон бархана. — Прибытие следующего поезда «Буря в пустыне» ожидается через тысячелетие. Желающих воспользоваться альтернативным видом транспорта просим обращаться к Саддаму Хусейну. Его крылатые ракеты отправляются с четвертой платформы…
Сеня закрыл глаза и постарался успокоиться, пытаясь не слушать, как омоновец с криминалистом орут друг на друга. Так он и лежал, как мумия фараона на Красной площади, до тех пор, пока Жомов с Поповым, наконец, не поняли, что Рабинович не ругается, не стонет, не жалуется на судьбу и не пытается распоряжаться. Замолчав, оба удивленно посмотрели друг на друга, а затем Иван подошел к кинологу.
— Сеня, ты не умер? Ты чего затих-то? — потрогав Рабиновича за плечо, поинтересовался он.
— Умрешь тут с вами, когда вы орете так, что весь саксаул разбежался,
— буркнул кинолог и сел. — Хватит лясы точить и препираться. Сами хотели в неприятности вляпаться, вот и вляпались. Если так на одном месте стоять будем, то тут и останемся. Боженька с неба не спустится и за руку нас не поведет…
— ВОТ ИМЕННО. И НЕ СОБИРАЮСЬ! ДЕЛ У МЕНЯ ДРУГИХ, ЧТО ЛИ, НЕТ? — громкий голос раздался так неожиданно, что Рабинович вздрогнул.
— Поп, это ты сказал? — Сеня подозрительно покосился на криминалиста.
— Охренел, что ли? — обиделся Андрюша. — Я тебе не чревовещатель какой-нибудь.
— А кто тогда? — Рабинович грозно посмотрел на Попова.
— КТО-КТО. БОГ В КОЖАНОМ ПАЛЬТО! — рявкнул тот же необычный голос, раздаваясь, казалось, со всех сторон. — ВЫ ПОЙДЕТЕ КУДА-НИБУДЬ, НАКОНЕЦ? ИЛИ ДО ВТОРОГО ПРИШЕСТВИЯ СТОЯТЬ БУДЕТЕ?
— А первое уже было? — почему-то поинтересовался Андрюша, испуганно оглядываясь по сторонам. Однако невидимый собеседник на вопрос не ответил. Видимо, сотовый отключил.
— Блин, если это кто-нибудь с мегафоном балуется, то я ему этот рупор в задницу по самую рукоятку ногой затолкаю! — буркнул Жомов, на всякий случай сняв пистолет с предохранителя. — Нашел с кем шуточки шутить. Я ему не утопающий на водах. Эй, недоумок голосистый, ну-ка покажи мне свою бандитскую морду!
Однако и на это предложение никто не откликнулся. Несколько секунд менты ждали, надеясь, что громогласный шутник появится или хотя бы посоветует, в какую сторону идти. Жомов даже сбегал на самый высокий бархан, чтобы получше рассмотреть окрестности, но ничего нового, кроме песка, не увидел. Рабинович махнул рукой.
— Если мираж можно считать зрительной галлюцинацией, то эти вопли спишем на слуховую, — поставил он диагноз. — В любом случае этот урод сказал правильно. Нужно идти, пока мы тут не загнулись.
Сориентировав длинный нос строго на запад (благо за время путешествий он уже научился определять стороны света!), Рабинович поплелся вперед. Жомов, из предосторожности еще не спрятавший пистолет в кобуру, пошел следом, то и дело оглядываясь по сторонам, а Андрюша, забыв о том, как весело мчался к призрачному каравану, заковылял следом, едва передвигая ноги. Мурзик, против обычного, замыкал процессию. Видимо, умница пес боялся, что его лысеющий товарищ потеряется за одним из барханов, и готов был сразу же забить тревогу.
Сколько времени менты брели по пустыне, сказать ни один из них не может. Сеня несколько раз смотрел на часы, но они вели себя крайне непорядочно по отношению к хозяину. Сначала сообщили, что уже половина девятого. Затем, не моргнув стрелками, соврали, что наступил третий час, и напоследок, нервно дергая секундной стрелкой, заявили, что натекало без пятнадцати семь.
— Сдам в утиль! — пообещал им Рабинович, и часы, видимо, получив от этого заявления инфаркт анкера, совсем остановились. Лишь секундная стрелка вздрагивала, давая понять, что жизнь в часах еще теплится, но функционировать в ближайшее время они не будут.
Солнце уже начало клониться к закату, когда Рабинович понял, что больше не сможет идти. Сил совершенно не осталось. Голова, несмотря на форменную фуражку, умудрилась оказаться на грани теплового удара, во рту было примерно то же, что и под ногами, и абсолютно такой же степени влажности. Язык распух и не хотел ворочаться, а в ушах стоял непрерывный гул, отдаленно похожий на шум приближающегося поезда. Выжав из себя силы па последние десять шагов, Сеня рухнул на песок.
— Все, мужики, привал, — провозгласил он, и огромная туша Жомова тут же обрушилась на песок рядом с ним.
Попов приполз минуты через три и, упершись головой в бок Рабиновичу, попытался вытолкать его из маленького кусочка тени, которую давал гребень бархана, нависший над головой. Может быть, Сеня и уступил бы место страдающему другу, но сдвинуться с места он просто не мог. Андрюша попытался боднуться еще раз, но Рабинович остался непоколебим.
— Гляди-ка что. У этого борова еще силы толкаться остались, — обращаясь к Жомову, проговорил он. — Слушай, Вань, раз Попов у нас такой крепкий, может быть, мы дальше на нем поедем?
— Не-а, — отказался Иван. — Я еще понимаю, когда на лошадях там, верблюдах или ослах катаются, но если мы на свинье поедем, люди засмеют.
— С ума сойти, — зло прохрипел в ответ криминалист. — У дуболома чувство юмора проснулось. Почаще тебя в духовке держать надо. Может быть, годам к восьмидесяти поумнеешь.
— Не-а, — вновь не согласился омоновец. — С тобой я и до завтрашнего утра не доживу.
— Перейди на другую сторону бархана и доживай без меня, — парировал Попов, но нового выпада со стороны друга так и не дождался. Жомову надоело препираться, и он, чтобы отвлечься от всяких там дурных мыслей, принялся чистить пистолет.
Может быть, в другое время Андрюша и понял бы прозрачность этого жеста, но сейчас ему было просто не до того, чтобы обращать внимание на занятия неугомонного омоновца. Попов лежал на спине, задумчиво глядя в бездонное небо, подернутое легкой дымкой, и усиленно размышлял, от чего он умрет в первую очередь: от голода, жажды или вида противной жомовской рожи. Последнее было бы предпочтительней. Поскольку означало бы, что перед смертью Андрюша хоть наестся всласть. Решив объявить о своем решении омоновцу, Попов обернулся и, увидев, что уже тот спит, как сурок на полатях, горестно вздохнул. Решив, что выспаться — это единственно умное решение, Андрюша тоже собрался закрыть глаза, но в это время Мурзик, спокойно сидевший рядом с Рабиновичем, вдруг дернулся, зарычал и побежал куда-то вперед, за гребень соседнего бархана.
— Чего это с ним? — удивленно спросил Андрюша.
— Охотиться побежал. На черепах, — сделал вывод Сеня. — Только не проси его с тобой поделиться. В таком состоянии он даже улитки не догонит, а уж черепаха ему и вовсе гоночным болидом покажется.
— А что, тут черепахи есть? — обиженно удивился Андрюша. — Так почему же мы до сих пор не обедаем?
Спросил и тут же заткнулся, раскрыв от удивления рот, — над гребнем того бархана, за который убежал Мурзик, появилась страшная, волосатая и слюнявая морда. Вытаращив глаза, мерзкая морда пошевелила огромными губищами и, оглушительно фыркнув, смачно плюнула в сторону Попова. Андрюша потер кулаками глаза, а затем ткнул Рабиновича в бок.
— Сеня, это что такое? — удивленно спросил он.
— Мираж, — констатировал Сеня, слегка приподняв веки.
В этот раз мираж оказался удивительно близко. Более того, он поднялся над барханом и принялся двигаться в направлении отдыхающих ментов. Причем в таком порядке — губастая морда, какой-то кусок тряпки, человеческая голова, ну а следом все остальное. Получился всадник на верблюде. Неспешно перевалив через бархан, наездник направился в сторону ментов, а за ним последовали и следующие члены призрачного каравана.
— Зидира-асти, — с ужасным восточным акцентом поприветствовал друзей мираж. — От-дихаим?
— Угу, — буркнул Рабинович, не открывая глаз. — Проваливай, солнце загораживаешь, загорать мешаешь.
Мираж вежливо кивнул головой и поехал дальше. Попов ошалело проводил его глазами, удивляясь, до чего реальными могут казаться фантомы в пустыне. В этот момент Андрюша забыл даже о том, что голоден, настолько поразило его феноменальное природное явление. Он судорожно сглотнул каплю влаги, в последний раз выделенную его слюнными железами, и еще раз протер глаза кулаком. А в это время к ним подобрался следующий мираж.
— Зидира-асти, — точно так же, как и первый, поздоровался второй. — Пириятного от-диха им?
— И тебе счастливого пути, — не открывая глаз, ответил Рабинович. — Слушай, если не желаешь в воздухе растворяться, так хотя бы молча проезжай. Без тебя тошно.
Новый мираж кивнул так же вежливо, как и предыдущий, продолжив свой путь. Далее миражи следовали с завидным постоянством. Андрюша не сводил с них глаз, жадно пытаясь просчитать, сколько в их тюках могло быть еды и как хорошо бы ему стало, если бы он смог до нее добраться. Мысль эта становилась все более и более навязчивой. Криминалисту словно наяву стали видеться жирные окорока, огромные головки сыра и толстые копченые колбасы. Причем все это соседствовало с бездонными емкостями вина. Не в силах больше сдерживаться и совершенно не соображая, что он делает, Попов поднялся на ноги, вытянул вперед руки, словно приблудный вурдалак, и, стиснув зубы, пошел прямо на мираж. Мозгом Андрей, конечно, понимал, что сейчас просто пройдет сквозь видение, но поделать с собой ничего не мог. Прямо перед миражом он закрыл глаза и шагнул вперед, рассчитывая поймать пустоту, но вдруг почувствовал, что его руки схватились за край тюка, свисавшего со спины последнего верблюда. Не веря своему счастью, Андрюша рванул тюк на себя.
— Ай-ай-ай-ай-ай! — тут же завопил наездник на спине верблюда. — Кираул. Гирабят. Сапасите, кито-нибуть.
— Мужики, они настоящие! — тут же истошно заорал Попов, и верблюд, вильнув задом, от его вопля повалился на песок.
— Настоящие, мать вашу!
Упал следующий верблюд…
— ЖИ-ИВЫ-ЫЕ-Е-Е!
Песком с головой засыпало пятерых охранников каравана, бросившихся выручать своих товарищей…
От истошного крика Попова могли бы проснуться и мертвые, если бы, конечно, Андрей изобразил звук трубы страшного суда. А так ему удалось только разбудить Жомова. Спросонья не разобрав, где находится и что вокруг происходит, но всегда помня о служебном долге, Ваня одним движением отстегнул от пояса дубинку, вторым — оказался на ногах, третьим уложил на песок какого-то аборигена, оказавшегося в опасной близости, ну и лишь потом только спросил, ткнув в поверженного «демократизатором»:
— А это кто такие?
— Видимо, местное население, — сделал предположение Рабинович. — Только, может быть, вместо того, чтобы дубасить их по башкам, мы попросим показать дорогу к ближайшему оазису? Или купим билеты до конца маршрута?
— Да по фигу, — пожал плечами омоновец и тут же зарядил в лоб кулаком еще одному низкорослому аборигену, кинувшемуся на него с холодным оружием в руках. — Ты давай спрашивай, а я пока кости немного разомну.
— Нет уж, Ваня, давай без членовредительства обойдемся, — предложил кинолог и сам влепил дубинкой в лоб набросившемуся на него коротышке. — Блин, да что они какие настырные? Андрюша, попроси их, пожалуйста, остановиться. Только вежливо!
— ЛЕ-Е-Е-ЕЖАТЬ! — исполнил его просьбу Попов, и на ногах остался стоять только тот верблюд, что возглавлял караван.
— Ай-ай-ай-ай-ай, какой бида, — горестно покачал головой штурман этого корабля пустыни. — Такой пириятный люди и так гиромко киричит. За-ачим весь моя караван уронили?
— Ты это, мужик, не наезжай, — Жомов погрозил ему дубинкой. — Я еще только разогреваться начал.
— И-и зачим гиретца? — заботливо погрозил ему пальцем погонщик. — Солнца в башка попадет, са-авсим пилохо будет, — теперь палец взлетел вертикально вверх, отыскивая доступ к зениту. — Ни-ихарашо. Давай ша-атер ситавь, будим отидихать, вода холодний пить, башка от солнца пирятать.
— Вода? Где вода? — завопил Попов и, увидев, что погонщик отвязывает от верблюжьего горба бурдюк, бросился вперед. — Слушай, мужик, у тебя, может быть, и поесть что-нибудь найдется?
— И паисть наиде-ца, и папить наиде-ца, жалко жинщина ни-и наидеца, — сокрушенно вздохнул погонщик. — Сапсим нидавна на базар продавал висех, — он протянул бурдюк Попову и посмотрел на Рабиновича. — Симелий багатур, па-адими моих людей, шатер ситавить надо. А я пока твиим людям башка пиравить буду.
— Вправить башку им действительно не помешает, — буркнул Сеня, поворачиваясь спиной к караван-баши. — Авантюристы и растеряхи хреновы!
К вмешательству Рабиновича в их отдых на песочке аборигены отнеслись по-разному. Некоторые, увидев Сенину физиономию, испуганно вопили и пытались зарыться поглубже. Другие спокойно поднимались и брели к верблюду своего босса, ну а третьи пытались насадить Рабиновича на свои примитивные мечи. С такими у Сени разговор был короткий — дубинкой по голове и оставить отдыхать до следующего захода. Обычно это помогало, и лишь двоим потребовалась троекратная контузия. Правда, после этого оба аборигена принялись лепить куличики из песка, но зато успокоились и порядков Не нарушали.
Попов с Жомовым в это время блаженствовали в тени легкого шатра, который с огромным трудом поставили сами под чутким руководством главного караванщика. Он щедро полил какие-то тряпки водой и обмотал ими головы перегревшихся милиционеров. Оба нежились на мягких коврах и язвительно комментировали работу Рабиновича. Правда, их наслаждение собственным исключительным положением длилось недолго. Едва первые караванщики, приведенные в чувство пинками Рабиновича, подошли к своему боссу, как он тут же послал их позаботиться о Сене. Один так же обмотал голову Рабиновича мокрой тряпкой, другой держал над ним зонт, а еще двое усиленно махали на кинолога веерами, пока тот практиковался в оказании первой помощи пострадавшим от поповских репрессий. Увидев такую свиту около Рабиновича, Андрюша горестно вздохнул.