Лютый Алексей. Х-ассенизаторы. Ответный плевок

   – Замолчи, Пацук! – взорвался майор. – Замолчи, гад, или сейчас вам вместо отдыха ученья устрою.
   – Устраивайте! А я и там петь буду, – пожал плечами украинец. – До дому я просилася-а-а-а...
   – Вот, мать вашу во время беременности, да на концерт бы Пласидо Доминго! – размечтался Раимов. – Не зря про вас в досье написано, что вы совершенно невосприимчивы к каким-либо видам воздействия. Но ничего! Мы свое еще возьмем...
   Камера мигнула напоследок желтым глазом светодиода и, жалобно взвыв сервомоторами, бесславно «сдохла», поникнув на держателе. Все четверо спецназовцев дружно взревели, одобряя такое решение командира, пожалуй, впервые за два дня почувствовав и единство душ, и общность желаний. Пацук горделиво посмотрел на своих сослуживцев, дескать, что бы вы без меня делали, а затем, вспомнив о не совсем еще заточенном зубе на Шныгина, фыркнул и, сняв китель, завалился на кровать. Зибцих тут же потребовал от украинца отправить оный предмет экипировки в отведенное для него место, то бишь в шкаф, но Микола в ответ на такое посягательство на суверенитет и самоопределение лишь презрительно фыркнул. Ганс пожал плечами и, взяв китель с табурета, демонстративно аккуратно повесил его в шкаф Пацука.
   – Интересно, когда Тете Маше убираться надоест? – задумчиво проговорил Шныгин, глядя на чистоплотного немца.
   – А тебе что, плохо? – с ехидной ухмылочкой поинтересовался у старшины Пацук. – Пусть себе убирается. В конце концов не в каждой воинской части персональная горничная у личного состава имеется.
   И тут произошло то, что увидеть никто и не предполагал. Ефрейтор Ганс Зибцих, отличный снайпер, можно сказать, ворошиловский стрелок и очень воспитанный человек с нордическим характером, доброжелательный миляга-парень и т.д. и т.п., до сего момента спокойно выравнивавший стулья вдоль стены, вдруг остановился. Не говоря ни слова, Зибцих подошел к личному шкафчику есаула, открыл дверцу и, подняв дюралевую мебель над головой, высыпал ее содержимое прямо на оторопевшего украинца. Пацука такая выходка немца настолько шокировала, что Микола пару секунд сказать ничего не мог. А Ганс бессовестно воспользовался замешательством сослуживца.
   – Я, конечно, не против того, чтобы личным примером приучить всяких славяно-американских свиней к порядку, но никому не позволю надо мной издеваться, – совершенно спокойным голосом проговорил он. – А если еще кому-нибудь в голову придет дурацкая мысль о возможности подшучиваний надо мной, пусть помнит, что в группе я иду замыкающим и у меня в руках оружие, которым я пользуюсь очень даже неплохо.
   – Тю, дурной! Ты гляди, воно ж как бывает: на базе четыре бойца, и у всех, кроме меня, башни давно посрывало, – удивился Пацук, принявшись сгребать в кучу свои вещи. – На «Тетю Машу», значит, не обиделся, а «горничная» его задела.
   – А это от того, что у них там, в Германии, наверное, горничных навалом, а теть Маш ни единой нет, – хмыкнул Шныгин, помогая украинцу поднимать вещи с пола. И первым, что попалось ему под руки, был странной формы сверкающий металлический предмет. – Микола, а это что за штуковина, блин?
   – Наследство от бабушки, – буркнул Пацук и, мгновенно вырвав у старшины из рук непонятную вещь, спрятал ее в карман своих камуфлированных шаровар. – Семейная реликвия.
   – У нас в батальоне тоже у одного солдата семейная реликвия с собой всегда была, – встрял в разговор Кедман. – Кроличья лапка, которую дед моего знакомого еще с вьетнамской войны привез.
   – И что? – удивленно поинтересовался Шныгин, увидев, что негр надолго замолчал.
   – А ничего. Убили его! Носил-носил с собой дедушкину кроличью лапку, а тут бац, и убили его, – Кедман заржал, как перекормленная пожарная лошадь, однажды проснувшаяся на церковной колокольне.
   – И чего тут смешного? – оторопело поинтересовался Пацук.
   – Да ты внимания не обращай, – махнул рукой Шныгин. – Это у них юмор такой. Американский. Жутко умный.
   Хотя старшина и уговаривал сослуживцев не уделять много внимания чудачествам Кедмана, обратить на него внимание все же пришлось. Мало того, что бывший «морской котик» ржал минут пять, так еще после этого он стал дудеть в свой верный свисток. Все трое соседей Кедмана по кубрику начали потихоньку приходить в состояние тихого бешенства. А американец, исключительно потому, что увлекся, а не по злому умыслу, принялся выплясывать посреди комнаты рэп, в промежутках между свистками напевая мотив какой-то популярной у него на родине песни. Первым этого проявления американской культуры не выдержал Шныгин. Схватив с кровати подушку, он запустил ею в капрала. Кедман ловко поймал ее на лету.
   – Точно, мужики, пошли в баскетбол сыграем, – перестав свистеть, предложил негр.
   С баскетболом у Кедмана ничего не вышло. К жуткому разочарованию американца выяснилось, что поклонников этой, с его точки зрения, самой выдающейся игры среди агентов не оказалось. Зибцих предпочитал всем остальным видам спорта биатлон, Пацук играл исключительно в футбол, а старшина вообще никакими видами спорта не занимался. А зачем они ему, когда силушки и так не мерено, а всем боевым искусствам его уже давно обучили. Начиная с уличной драки в детстве, продолжая боксом в юношестве и заканчивая особо секретным русским рукопашным боем в спецназе воздушно-десантных войск.
   – Не, ну если тебе больше заняться нечем, пошли гирьки покидаем, – предложил Кедману старшина, видя, что тот начал белеть от разочарования.
   – Согласен, – обрадовано кивнул головой негр. – Только потом я тебя в баскетбол играть научу. Из тебя неплохой разыгрывающий должен получиться!
   – Ну ты и зануда, Джон, – вздохнул Шныгин. – Ладно, пошли. Я тебя на площадке так разыграю, что мало не покажется.
   Кедмана со Шныгиным не было примерно полчаса. За это время Пацук успел каким-то образом запихать в свой шкафчик массу личных вещей. Причем так, что не только там, но даже и в прикроватной тумбочке свободное место осталось. Зибцих минут десять удивленно наблюдал за тем, как исчезают вещи в ставшем бездонным шкафу, а затем махнул и, сходив в оружейную, принялся чистить свой автомат. Вернулся назад ефрейтор вместе с «баскетболистами» и сообщил Пацуку траурным голосом ослика Иа из мультфильма про плюшевого любителя меда, что тренажерный зал понес незначительный урон от нашествия двух бандитов – Кедман со Шныгиным в трех местах проломили пол, выворотили из креплений баскетбольную корзину и согнули две штанги.
   – В общем, майор будет очень доволен, – констатировал немец. – Вот только интересно, сколько нарядов эти два биологических танка получат за порчу казенного имущества?
   – Если наш конник кривоногий даст им меньше, чем мне, я ему свинины в компот накрошу. Пусть потом попробует доказать Аллаху, что это была диверсия, – пообещал украинец и хотел добавить что-то еще, но в этот момент взвыла сирена. – Вот гад, все-таки устроил учебную тревогу, как и обещал!
   Однако испытывать судьбу в этот раз, как в три часа ночи накануне, бойцы не решились. Все-таки майор пока только раздает наряды, а нести их не заставляет, но мало ли чем все его санкции впоследствии могут обернуться! Именно поэтому вся четверка, не медля ни секунды, бросилась к оружейной комнате, застегивая кители на ходу. А Раимов уже ждал их там.
   – Агенты, жизнедеятельность базы под угрозой! – с должным пафосом в голосе сообщил майор. – Несколько минут назад из специального бункера совершил побег захваченный утром пришелец. Кедман с Пацуком блокируют выход на аэродром, агенты Зибцих и Шныгин перекрывают главный выход из бункера. Ваша задача – взять беглеца живым. Однако выпустить его на поверхность мы не имеем права. Поэтому, в случае угрозы рассекречивания базы, стрелять на поражение.
   – Так значит, это не учебная тревога, товарищ майор? – удивленно поинтересовался есаул.
   – Выполнять приказ! – рявкнул в ответ Раимов. – А тебя лично, агент Пацук, предупреждаю – если пришелец уйдет по твоей вине, будешь у меня десять лет своими песнями сибирские елки тешить!..

Глава 4

    Земля. Порядковый номер года строго засекречен. Местоположение правительственной фазенды господина Президента в Барвихе никому не известно.
   С кондиционерами время года за окном не ощущается. Официально принято считать, что тут лето. Всегда! Специально для секретаря Президента передаем сигналы точного времени – пи-пи-пи... Ну и так далее.
   – Ой, мамочка родная! – блаженно вздохнул вышеупомянутый секретарь, отрываясь от губ кухарки. – Я уже пять минут, как должен быть в приемной. Гюльчатай, закрой личико-то. Что теперь будет? – и торопливо хлопнулся в обморок.
   – Ай, черноглазый! Дай кошелек, сразу скажу, что было, что будет, почему душа болит и от чего сердце успокоится, – проворковала кухарка, ласково стукнув секретаря начиненным отборным песком капроновым чулочком по голове, а затем нагнулась и обшарила карманы. – Фак ю! Ни документов, ни кредитных карточек. Стоило из-за несчастных ста долларов руки марать.
   Гюльчатай на всякий случай проверила, не появился ли пульс у секретаря. Проанализировав полученную таким путем информацию, кухарка пришла к выводу, что если в ближайшие пару лет сердцебиение прощупываться еще будет, то вот поступления разума в дубовую голову парня ожидать уже неоткуда. Удовлетворенно кивнув головой, Гюльчатай распрямилась и, замерев на секунду, трансформировалась в секретарское обличье. Посмотрев на своего бездыханного двойника, кухарка передернулась от отвращения, подумав о том, что с этим козлом она пару минут назад целовалась. Плюнув на тело экс-возлюбленного, кухарко-секретарь пнул недавнего партнера по брачным играм носком лакированного ботинка. Попал прямо по мусорному ведру и, не разобрав в полумраке, что именно после удара задребезжало, еще раз удовлетворенно кивнул головой. Прокашлявшись и проверив голосовые связки, дубль секретаря вышел из кладовки в коридор, чтобы нос к носу столкнуться с престарелым вице-президентом, торопящимся на совещание.
   – Цыпкин, ты что тут делаешь? – удивленно поинтересовался плешивый старичок.
   – Вас жду, – широко улыбнулся фальшивый Цыпкин и, совершенно без всякого повода со стороны вице-президента, поцеловал оного взасос.
   – Ой, мамочка родная! И почему я с детства выбрал не ту сексуальную ориентацию?! – оторвавшись от губ Цыпкина минуты через три, успел удивиться старичок и тут же грохнулся в обморок.
   – Ничего. У тебя еще будет время все поменять, – пообещал ему лжесекретарь, затаскивая волоком в кладовую и помещая на пол рядом с настоящим Цыпкиным. – Кстати, надо будет у кого-нибудь узнать, от чего они все мамочку вспоминают? Уж не матриархат ли тут, не дай господи!..
   Несколько секунд лжесекретарь раздумывал, не стукнуть ли и вице-президента чулком по башке, но затем решил, что, очнувшись в темноте, эти двое найдут чем заняться. Поэтому спокойно вышел, закрыл за собой дверь и поспешил в приемную Президента, где секретаря уже ждали. Двое с носилками, один с докторским дипломом и чемоданчиком первой помощи. Секретарь на секунду замер.
   – Вы к кому, господа? – удивленно поинтересовался он.
   – О! У Цыпкина уже заранее крыша едет, – обрадовано потер руки тот здоровяк, что держал ближний край носилок. – Семен Игнатьевич, вы сегодня смирительную рубашку захватили?
   – Нет. Опять забыл, – сокрушенно вздохнул врач. – Но ничего. У меня для таких случаев всегда наготове хорошее средство, – и доктор достал из чемоданчика увесистую киянку. – Ты иди, Цыпкин, иди. Мы тебя тут подождем.
   – Ставлю червонец, что наш пациент сегодня не больше трех минут продержится, – радостно заявил здоровяк у дальнего края носилок.
   Ждать, примет ли кто-нибудь пари, лжесекретарь не стал. Поначалу он просто хотел бежать из приемной куда глаза глядят, но затем в бешеном темпе просчитал все возможные варианты дальнейшего развития событий и решил, что удирать пока рано. А вот войти в кабинет Президента, пожалуй, следует побыстрее. Открыв дверь, Цыпкин-два тут же получил в лицо штормовой шквал эмоций со стороны президентского кресла и выдержал его только потому, что вовремя отключил все органы, отвечавшие за поступление информации в организм, – обоняние, осязание, слух и зрение. Однако данное средство защиты довольно быстро выявило и свои минусы. Безмолвный, глухой и слепой лжесекретарь оказался неспособен уловить тот момент, когда буря в президентском кабинете сошла на нет.
   Поставив внутренний таймер на десять минут, дубль Цыпкина перестраховался. Президент посчитал его впавшим в кому и вызвал врача, спокойно ожидавшего сигнала в приемной. Доктор счел состояние пациента критическим и, погрузив оного в машину «Скорой помощи», всю дорогу до больницы оказывал лжесекретарю экстренную первую помощь, любовно дубася его, бесчувственного, киянкой по темечку. Все десять минут.
   Президент этого, естественно, не знал. Поэтому и начал совещание, едва из его кабинета вынесли коматозного лжесекретаря. Впрочем, если бы и знал, вряд ли из-за такой мелочи решил бы отменить плановое совещание. Он его и из-за отсутствия вице-президента не отменил. А уж без секретаря, пусть он и муж внучатой племянницы троюродного брата сводной бабушки Первой Леди, совещание вполне могло обойтись.
   – Так. Министр образования будет сегодня стенографировать, – ласково улыбнулся Президент. – Заодно и проверим, умеет ли он писать. Ха-ха, – кое-кто осмелился поддержать последнюю фразу. – Ну а с вице-президентом вопрос будем решать немедленно. Министр обороны, срочно разошли на его поиски по фазенде кинологов. С собаками, желательно.
   Все вышеуказанные Президентом лица принялись с максимально возможной скоростью выполнять распоряжения главы государства, а тот, в свою очередь, с максимальной скоростью приготовился выслушивать доклады членов правительства, раздавать пряники, стегать их кнутом и проделывать прочие воспитательно-дрессировочные меры. Приготовиться-то Президент приготовился, но воплотить в жизнь свои замыслы не успел. Плавный ход совещания прервал незапланированный телефонный звонок.
   – Господин Президент, Гарри Трумэн на проводе, – проворковала в трубку телефонистка.
   – Кто? – удивился Президент.
   – Ну этот... Никсон, Картер, Линкольн или Вашингтон, – замялась девушка. – Президент Северо-американских Штатов.
   – Хорошо. Соединяй, – разрешил Президент и тут же поздоровался: – Здравствуйте, Авраам Джорджевич Буш.
   – Нет, это все еще я, – заявила телефонистка.
   – Хорошо. И вы здравствуйте, – вежливо ответил Верховный Вождь Правительства. – Только теперь будете здравствовать где-нибудь подальше от моих телефонных аппаратов, – девушка ойкнула, в трубке раздался звук падения, а следом за ним и голос президента США.
   – Добрый день, если он для кого-то еще может быть добрым, – возвестил то ли Джордж, то ли Авраам. В общем, президент с необычайно плохо запоминающимся именем. – У вас появилась проблема. То есть сначала она была у нас, но поскольку изучением корней всяческих проблем нашей старушки-Земли занимаетесь именно вы, то и новую проблему мы переадресовали вам...
   – Вы крайне неверно формируете лингвистические построения, уважаемый Джордж Авраамович. Например, слово «проблема» употребили три раза подряд, – укорил его Президент. – Поэтому давайте не будем болтать, а сразу перейдем к делу. Так что у вас за беда?
   – Это не у нас, а уже у вас беда, и вы ее скоро увидите, – хихикнул янки. – В общем, разберетесь сами, а я просто предупредить, чтобы немного опасались, по старой дружбе хотел...
   В трубке раздались короткие гудки, затем послышалось рыдание телефонистки. Президент после секундных раздумий пожал плечами, восстановил, исключительно по доброте душевной, девушку в должности и, положив трубку на рычаг, приказал продолжить совещание.

* * *

   Земля. Год две тысячи тот же. Территория бывшего передового колхоза «Красное вымя». По-прежнему осень, блин. Местное время – то же, что и в кабинете Президента. Правда, со скидкой на часовые пояса. Во все стороны от Кремля, разумеется.
   Времени для нормальной экипировки у агентов просто не было. Да, если рассуждать здраво, большого количества снаряжения бойцам и не требовалось. Все-таки пришелец был один и без оружия. А уж справиться с маломерным инопланетянином, наверное, даже Раимов смог бы одной левой рукой. Именно поэтому вся четверка вооружилась лишь автоматами, гранатами со слезоточивым газом, дубинками да нацепила на буйные головушки защитные шлемы-фильтры, оснащенные компьютерами и радиосвязью.
   От оружейной до центрального входа в бункер было немного ближе, чем до выхода на аэродром. Шныгин с Зибцихом, добравшиеся до своего поста первыми, как и положено, доложили о своем прибытии. Майор что-то нечленораздельно пробурчал в ответ и замолчал. Старшина с ефрейтором недоуменно переглянулись, и немец тут же опустился на колено в углу у двери, подняв оружие наизготовку. Шныгин, чтобы не закрывать снайперу зону обстрела, прижался спиной к противоположной стене и достал из кармашка на поясе гранату со слезоточивым газом. А едва он успел это сделать, как в наушниках зазвучал голос Пацука, докладывающего о том, что и они с негром заняли свою позицию.
   – Ничего по пути не заметили? – каким-то странным голосом поинтересовался майор.
   – Никак нет, шеф! – отрапортовал есаул. – Ни сельдерея, ни петрушки, ни даже завалявшегося укропа нигде нет. Будем сегодня обедать без приправ.
   – Ты там не сбрендил? – оторопел майор, а потом вспомнил о придуманном им самим же коде. – Вопрос снимается, Барсук.
   – Уточните, где именно, шеф, эта штука снимается, – потребовал Пацук. – А то воно ж как бывает? Некоторые снимаются, снимаются, а потом их полиция нравов забирает, – и тут же в наушниках шлемов раздался дикий хохот Кедмана. – Вы поглядите только, звери, наш Слон украинский юмор понимать начал. Видать, еще не конченный еврей. А может, маскируется? Енот, что скажешь? У тебя ведь на родине самые главные спецы в этом вопросе живут...
   – Р-р-разговорчики! – рявкнул Раимов, и если Пацук сразу замолчал, то Кедман еще десять минут ржал, как зебра в саванне в период засухи. Причем никакие начальственные возгласы на. него подействовать не могли. Ну а когда капрал все-таки успокоился, в наушниках снова раздался голос майора.
   – Странное дело, – задумчиво проговорил Раимов. – Ни один датчик активность не обнаруживает, да и на мониторах сельдерея не видно. Не мог же он испариться?
   – А может быть, он бетон грызет? – предположил Кедман, у которого от смеха, видимо, повысилась мозговая активность. – У нас в Лос-Анджелесе однажды случай был, когда террористы урановую начинку для атомной бомбы в канализации потеряли. Тогда у крыс мутации начались, и они не то что бетон, железнодорожные рельсы перегрызать стали. Ох, и помучился наш батальон тогда...
   – Слон, твою мать на Аляску, бананы выращивать! Ты бы еще фамилию, воинское звание и номер противогаза в эфире назвал! – рявкнул на него Раимов.
   – Как прикажете, шеф! – воодушевился негр. – Капрал Кед...
   – Молчать, Слон, идиот, имбецил, дебил, шизофреник! – взвился майор. – Два... нет, три... четыре наряда вне очереди! – и тут Раимов осекся. – Тихо все!.. Датчики какую-то непонятную активность фиксируют в актовом зале. Барсук и Енот, остаетесь на местах и глаз с коридора не спускайте. Слон с Медведем, вы выдвигаетесь к залу и проверьте там все досконально!
   Переглянувшись с Зибцихом, Шныгин двинулся вперед, стараясь держаться вплотную к стене. Ганс, следя за ним, менял угол наблюдения так, чтобы держать под обстрелом максимально большой сектор пространства и в первую очередь дверь в актовый зал. Вернулся на прежнюю позицию снайпер только тогда, когда старшина застыл у входа в искомое помещение и приготовил автомат, ожидая прибытия Кедмана.
   Впрочем, американский спецназовец долго ждать себя не заставил. Через несколько секунд после того, как Сергей занял позицию, гигантский негр с удивительной плавностью и грацией вынырнул из двери штаба и одним мощным рывком подобрался к актовому залу. Обменявшись со Шныгиным знаками, Кедман мощным ударом выбил еще не до конца восстановленную после нашествия танка дверь, и Сергей, швырнув внутрь две гранаты со слезоточивым газом, первым прыгнул внутрь.
   Актовый зал был пуст. То есть стулья, президиум и даже стенд для наглядных пособий по-прежнему стояли на своих местах, а вот отмеченной датчиками активности внутри помещения явно не наблюдалось. Шныгин с Кедманом начали осторожно перемещаться вдоль стен от входа к президиуму, заглядывая в проходы между кресел. Но и там совершенно никого не было. Ни сельдерея, ни петрушки, ни даже завалявшегося рахитичного инопланетянина. А когда оба агента уже почти добрались до президиума, позади них в рядах кресел вдруг раздался требовательный голос:
   – Да сколько, блин, в натуре, одно и то же твердить можно? Говорю же, жрать хочу!!!
   Дальше все произошло в точном соответствии с лучшими традициями отрядов спецназа. Кедман и старшина, даже не сговариваясь, одновременно обернулись на голос и, вскинув автоматы, дали длинные очереди в сторону не вовремя оголодавшего болтуна. Пули ударили по задним рядам кресел, откуда предположительно исходил голос, и с удивительным усердием принялись разносить сиденья в щепки. Под ужасающий грохот буквально через несколько секунд от двух задних рядов кресел остались лишь жалкие обломки. Два громилы прекратили огонь, несколько секунд прислушивались, надеясь разобрать какой-нибудь посторонний шорох в звенящей тишине, а затем переглянулись.
   – Ни фига себе! Ты видел, Джонни? – поинтересовался у капрала Шныгин. – Это что же за патроны такие в автоматах? Да такой бардак и взвод пулеметчиков устроить бы не смог. Ты как хочешь, а я на это еще раз должен поглядеть!
   Старшина развернулся и дал короткую очередь по столу президиума. Эффект получился впечатляющим. Первые две пули с неимоверной силой сорвали тяжелую дубовую столешницу с ножек, три следующие догнали ее на лету и разнесли в пыль, ну а последняя, временно оставшаяся без цели, ударилась о бетонную стену, срикошетила, оставив за собой огромную выбоину, и уже на излете разнесла в щепки стенд профессора Зубова. Естественно, вместе с плакатами наглядной агитации. Кедман присвистнул.
   – Мой бледнозадый брат, это было круто! – заявил он и, последовав примеру Шныгина, расстрелял грифельную доску на стене. В результате чего доска с лица земли исчезла, а в бетонной перегородке появился несанкционированный архитекторами проем. Еще не успели стихнуть звуки выстрелов и бетонная пыль не осела на пол, повинуясь закону Ньютона, а в новообразованном проходе появилась расстроенная физиономия Хиро Харакири.
   – Извиняюсь, что помешал вашим развлечениям, но хочется узнать, не попадался ли вам где-нибудь мой тамагочи? – грустно поинтересовался японец.
   – Да что ты докопался?! – изумился старшина. – У нас дел, что ли, больше нет, кроме как твоих компьютерных уродцев разыскивать?..
   И Шныгин, отвернувшись от Харакири, дал короткую очередь по первым рядам кресел актового зала. Те мгновенно и безропотно трансформировались в сосновые щепки, пыль и самостийные металлические крепления. Кедман расхохотался и вскинул автомат, намереваясь тоже что-нибудь разгромить, но сделать этого не успел.
   – Прекратить огонь, идиоты! – истошно завопил майор, используй не только рацию, но и всю мощь динамиков внешней связи, которыми был оснащен актовый зал. – Третий раз, мать вашу к ЛОРу на прием, приказ уже повторяю.
   – Извините, шеф, увлеклись, – пожал в ответ плечами Шныгин.
   – Ах, увлеклись? – ехидно переспросил Раимов. – Два наряда вне очереди, Медведь.
   – Есть, два наряда! – отрапортовал старшина, и Кедман хлопнул его по плечу.
   – Добро пожаловать в наши ряды, брат, – усмехнулся негр. – Значит, у Барсука уже девять, у меня три, а ты с двумя нарядами займешь третье место. Тебе не кажется, что и Тетю Машу пора в наши ряды принимать?
   – Да чего его принимать? – фыркнул Шныгин. – Он и так с утра до ночи в наряде...
   – Р-р-разговорчики! – вновь взвыли динамики голосом майора. – Доложить обстановку.
   Кедман со Шныгиным растерянно переглянулись. Увлекшись демонстрацией друг другу огневой мощи нового оружия, оба забыли, что именно они в актовом зале делают и по какому поводу вообще начиналась стрельба. Естественно, двум головорезам докладывать начальству было нечего, и, чтобы не заставлять майора слишком долго ждать от них рапорта, Сергей с Джоном осторожно двинулись к разгромленным задним рядам. Нужно же было проверить, в кого они все-таки стреляли.
   Шныгин подал капралу знак, прося его прикрыть, а сам, прижимаясь к стене, осторожно заглянул в то место, где еще совсем недавно красовались новые сосновые кресла. Выглянул и ничего иного, кроме того, что ожидал увидеть, не обнаружил. Кое-где торчали привинченные к полу остатки ножек кресел, валялись обломки спинок и растерзанные сиденья. Все пространство, некогда занимаемое рядами кресел, было засыпано мусором, но даже признаков голодного болтуна Шныгину обнаружить не удалось. Старшина знаком дал напарнику понять, что все чисто, и спокойно распрямился, удивленно осматриваясь по сторонам.