Страница:
— Ты чего это? — удивленно поинтересовался у друга Рабинович.
— А-а, ненавижу, в натуре, — огрызнулся омоновец. — Блин, как кто-то в Голливуде решил, что «Катюша» — наш национальный гимн, так теперь в каждом фильме про русских эту идиотскую музыку играют. Задолбали все уже со своей простотой.
— Понятно, — хмыкнул кинолог и задумчиво посмотрел на засыпанного продуктами зурниста. — Ну, хоть поест теперь мужик на халяву.
Попов согласился с другом, что это достойное утешение, и продолжил трапезу. Не возражал и музыкант, принявшийся обедать прямо на месте, не выбираясь из кучи продуктов. Зато хозяин забегаловки был против. Видимо, имея с зурнистом какие-то свои счеты, он зло зашипел на него и, вытащив за ноги из-под гастрономических завалов, увез волоком куда-то в подсобку. Посетители караван-сарая бурно поаплодировали этому номеру, а затем вдруг обнаружили, что в порыве страсти перекидали свои заказы на сцену и теперь остались ни с чем. Треть посетителей тут же обиженно надула губы и вышла прочь, треть принялась тяжко раздумывать, заказать ли еще что-нибудь или идти домой, а представители оставшейся части, видимо, самые ленивые, завалились спать прямо там же, где до этого обедали.
Ну а коротышка праздничную программу заканчивать не собирался. Видимо, в голове у него еще шевелились остатки мозгов, которые он пока не подал посетителям в качестве деликатеса, и хозяин караван-сарая решил доставить опасным гостям максимум наслаждения. Просто так, на всякий случай. А то вдруг колдунам что-то не понравится, и они всю забегаловку по кирпичику разнесут! Выйдя на площадку у задрапированной стены, он снова прокашлялся, а затем объявил:
— А сейчас наш праздничный вечер, посвященный визиту северных имамов, продолжит несравненная Фатима. Встречайте!..
Та часть гостей, которая еще раздумывала, тут же отбросила прочь сомнения и засвистела, одновременно шлепая ладонями по спящим соседям. Те подобную экзекуцию, естественно, терпеть не собирались, проснулись и поначалу попытались лезть в драку, так что Жомов даже обрадовано руки начал потирать, но затем, узнав, в чем дело, присоединились к всеобщему шуму. Орали они изрядно. По крайней мере, их воплей было достаточно для того, чтобы не только вернуть ушедшую треть обратно, но еще и заманить с улицы новых посетителей.
— Так чего, драться в общественном месте никто не будет? — спросил у Рабиновича раздосадованный омоновец.
— Ваня, перед тем как в Египет попасть, мы в маленький отпуск собирались, — вежливо напомнил другу Сеня, а затем рявкнул: — Мы еще до сих пор на отдыхе находимся. Поэтому брось свои замашки новичка-пэпээсника и отдыхай!
— А то ты не знаешь, какую форму отдыха я предпочитаю, — обиженно буркнул Жомов.
Кинолог хотел язвительно прокомментировать Ванины пристрастия, но ему самым наглым образом помешали. Наученный горьким опытом зурнист с истинно восточным именем осторожно высунул нос из-за портьеры, посмотрел по сторонам и попытался побренчать на своем инструменте, но, видимо, получив хорошего пинка под зад, пробкой вылетел почти в центр караван-сарая и только там начал исполнять какую-то замысловатую мелодию.
Гонитель талантов Ваня Жомов брезгливо поморщился и подумал о том, не швырнуть ли в ресторанного лабуха еще чем-нибудь, но и этого сделать не успел. Буквально с первых аккордов посетители забегаловки задули масляные лампы у себя на столиках. Зал погрузился во мрак, и освещенной осталась лишь площадка у задрапированной стены. Вот туда и выплыла из-за портьер объявленная коротышкой звезда программы. Ваня сначала удивленно открыл рот, затем протер глаза и лишь после того, как понял, что видение не исчезнет, крамольно подумал о том, что рано женился.
Впрочем, до мыслей об измене жене Жомов так и не дошел (однолюб, блин!), а грязные мыслишки, которые у него лишь на миг промелькнули в голове, разбежались по караван-сараю, и менее стойкие люди, чем служащие российского ОМОНа, от этих дум начали пускать слюни. Ваня же, преодолев искушение, облегченно вздохнул и задумчиво начал выискивать в Фатиме что-то такое, из-за чего мог бы сказать потом, что эта дамочка не в его вкусе.
Сделать это было трудно. Не невозможно, поскольку для любого омоновца ничего невозможного нет, но помучиться Ване пришлось. А вот Рабинович даже не напрягался. Внешне невозмутимый, как и положено российскому менту, кинолог слюни, конечно, не пустил изо рта, но глядел на Фатиму такими глазами, что если уж подобный взгляд не способен раздеть женщину, то ее уже не разденет ничто!
Как любит говорить сам Рабинович, на вкус и цвет товарищей нет. Однако Фатима выглядела на самом деле очень впечатляюще. Все в ней было в меру, а в нужных местах даже чуть больше. Черноволосая и черноглазая танцовщица кому-то показалась бы чуть полноватой, но зато двигалась с такой грацией и пластикой, какая не всякой кошке даже снилась. И все время, пока Фатима исполняла свой номер, выделывая на радость публике животом самые невероятные пассы, в караван-сарае ни один посетитель, кроме чмоканья губами, иных звуков не издавал. Первым заговорил омоновец — ровно за мгновение до того, как Фатима снова скрылась за портьерой.
— Нашел, блин! — радостно провозгласил он на всю забегаловку. — Нашел, е-мое, мужики!
— Чего ты нашел, Архимед хренов? — рявкнул Рабинович, крайне недовольный тем, что его таким бесцеремонным образом выдернули из сладких мечтаний.
— Родинку у пупка! — Ваня выглядел так, словно был готов от радости запрыгать на одной ноге. — Ненавижу родинки у пупка и не понимаю, как вы можете даже смотреть на баб с такими дефектами. Извращенцы хреновы!
Сеня от такого заявления не просто ошалел, а ошалел конкретно. Минуты три, наверное, он мог лишь с тихим мычанием открывать и закрывать рот, совершенно утратив способность к разговору. Потом, осознав, что выразить Жомову свое мнение о его умственных способностях словами так и не сумеет, Сеня сначала покрутил пальцем у виска, а затем, когда и это не подействовало, беспомощно махнул рукой и залпом осушил полную пиалу вина. Не чокаясь! Жомов хмыкнул.
— Ну ты и алкаш, — восхитился он и тут же последовал Сениному примеру. Правда, стараясь сохранить пропорции между ростом, весом и количеством поглощенного алкоголя, выпил не пиалу, а целый чайник.
— Мог бы и мне глоточек оставить, — буркнул Анд-рюша, тряся перед ухом медную винную емкость. — Трактирщик, чтоб тебе Аллах обе ноги оторвал, вина сюда. Быстро!
Трактирщик на зов не явился, зато прислал вместо себя достойную замену — плавно виляя бедрами, чайник с вином ментам вынесла Фатима. Увидев ее, все посетители караван-сарая тут же заулюлюкали и попытались если не ущипнуть девицу за мягкое место, то хотя бы по оному пошлепать. Однако Сеня обвел этих ценителей женской красоты таким выразительным взглядом, что добрая половина поклонников танцовщицы выскочила прочь из забегаловки. История умалчивает о том, что именно этим людям померещилось во взгляде кинолога и куда они после того, как встретились с Сеней глазами, подевались, но на следующее утро на никейском главном минарете имени Последнего Неверного появился длинный список пропавших без вести людей с надписью: «Их разыскивают жены. Кто увидит — передайте, пусть лучше не возвращаются!» Впрочем, это было утром. А оно пока не наступило. Зато наступила Фатима. Прямо на ногу омоновцу.
— Здравствуй, красавчик, — напевно проговорила она, наклоняясь к Ване. — Как тебя зовут?
Жомов, которому достался страшный удар декольте по стойкой морали, несколько секунд не моргая смотрел в вырез топа, затем растерянно оглянулся, пытаясь понять, к кому обращается девица. И лишь осознав, что Фатима говорит именно с ним, начал заикаться.
— Р-р-рабинович! — неожиданно рявкнул он. Сеня от такой наглости оторопел.
— Так ты еврей? — удивилась девица.
— Это я еврей! И я Рабинович, — завопил кинолог, тщетно пытаясь пнуть Ивана ногой, на которой сидел.
— Я и так вижу, что ты еврей, — фыркнула танцовщица, бросив на сохнущего на глазах Ромео лишь мимолетный взгляд и сконцентрировав все внимание на омоновце. — Неужели и ты еврей, красавчик? Что-то не похож.
— Похож! То есть, конечно, нет, — запутался Жомов. — Русский я. — И зачем-то ткнул пальцем в Попова: — А он наполовину хохол.
— Никогда не слышала о таких народах, но уже и то хорошо, что вы не евреи. — Фатима сделала такой глубокий вдох, что ее декольте едва не выбило из головы омоновца остатки моральных устоев. — Так как же тебя зовут, русенький?
— Дурная башка его зовут! — встрял в разговор Сеня, взбешенный двумя обстоятельствами. Во-первых, тем, что Фатима нагло липла к Жомову, у которого, как всем известно, в отличие от некоторых, собственная жена есть. А во-вторых, Рабиновича покоробила неприязнь девки к евреям. В конце концов, все к сынам Израилевым, значит, нормально относятся, а эта швабра что-то против имеет! Впрочем, Фатиму его душевное состояние не интересовало. Снова лишь стрельнув по Рабиновичу мимолетно-неприязненным взглядом, девица спросила у омоновца:
— Милая Дурная Башка, почему ты разрешаешь каким-то там иудеям находиться в своем обществе?
— А вот это тебя не касается. — Жомов умел и за друзей обижаться. — И вообще, бабонька, шла бы ты отсюда. У меня жена и трое детей по лавкам титьку просят.
— Одна жена? — деловито поинтересовалась танцовщица.
Ваня, хоть и не собирался с ней больше общаться, невольно кивнул головой. Фатима рассмеялась:
— Ну так я младшей женой буду. А дитятей твоих выкормим. Груди у меня функциональные. Можешь потрогать. Только недолго, люди смотрят.
Жомов невольно протянул обе руки к предполагаемым объектам досмотра, но, вовремя опомнившись, отдернул их так, будто по пьянке в туалете чужой инструмент для справления нужды из ширинки вытащил. Девица удивленно посмотрела на него и еще на пару сантиметров выдвинула из топа груди. Науке неизвестно, что в таких случаях может натворить женатый омоновец. Самые лучшие психоаналитики и психиатры отдали бы свои гипнотические маятники за возможность лишь одним глазком взглянуть на этот эксперимент, но, во-первых, в караван-сарай их никто бы и не пригласил. А во-вторых, Жомову не пришлось дальше испытывать крепость своих нервов, так как в забегаловку ввалилась целая толпа вооруженных сарацин.
Зверского вида аборигены в белых одеяниях, красных чалмах и кушаках такого же цвета вмиг выстроились вдоль главного прохода, оттесняя прочих посетителей от ментов. Облегченно вздохнув, Ваня вскочил с места, отцепляя «демократизатор» от пояса. Злой Рабинович тут же оказался рядом, да и криминалист не подвел — ровно через секунду вырос рядом с друзьями, с дубинкой в руках и бараньей ногой между крепких челюстей. Трое ментов приготовились к драке, но изувечить кого-нибудь в этот раз им не довелось. Следом за стражей в караван-сарай вальяжно вошел чернобородый мужик, одетый в шитый золотом халат. Подойдя к ментам, он склонился в почтительном поклоне.
— Великий Кылыч-Арслан, да благословит Аллах плодородием полторы тысячи его жен, просит уважаемых чужестранцев посетить его крохотный дворец, да пошлет Аллах пылесос в каждую из полутора тысяч комнат, — не разгибаясь, проговорил бородач. — Несравненный султан сельджукский завтра отбывает в Каппадокию и нижайше просит вас посетить скромный пир, да не даст Аллах испортиться всем полутора тысячам перемен блюд, которые приготовлены в честь этого события.
— Мужик, вали отсюда, — фыркнул в ответ Жомов. — Мы уже и так пируем.
— Не обращайте на него внимания, он в подворотне воспитан, — ткнув Ивана локтем в бок, улыбнулся Рабинович посланнику султана. — Конечно же, мы принимаем приглашение. Показывайте дорогу!
Все время пути до дворца сельджукского султана Сеня с Жомовым ругались. Рабиновичу никак не удавалось убедить омоновца, что к местному пахану они пошли не из-за Сениной трусости, а из политической необходимости. Особенно усложняло задачу то, что кинолог и сам был готов кое-кого покусать, словно его верный пес, за то, что Фатима предпочла омоновца изысканному еврею. Это до чего же грубым человеком нужно быть?!
В общем, Сене пришлось очень постараться, чтобы не дать омоновцу перебить сопровождающих и спокойно дойти до дворца Кылыч-Арслана. Собственно говоря, и ежу было понятно, зачем отправился на эту встречу Рабинович. Дураком кинолога назвать вряд ли кто решился бы. Сеня очень быстро умел ориентироваться в обстановке и сейчас прекрасно понимал, что основные силы крестоносцев еще далеко и все окрестные земли подчиняются сельджукскому султану. А что может способствовать максимально быстрому путешествию в Палестину по земле сарацин, кроме сопроводительной бумаги от их Главного Начальника?.. Вот Сеня и хотел добиться того, чтобы Кылыч-Арслан устранил все препятствия на их пути.
Жомов успокоился и перестал называть Рабиновича «лохом» только тогда, когда впереди показались ворота дворца сельджукского правителя. Как и все восточное, на взгляд нормального мента, они были слишком пестры и вызывающи, но никто со своим уставом в чужой монастырь лезть не собирался. Поэтому друзья ворота не обгадили, а просто вошли внутрь и проследовали за сопровождающим в пиршественные покои.
Обеденный зал султанского дворца от убранства караван-сарая мало чем отличался. Разве что размерами да общей стоимостью ковров. А в остальном атмосфера пиршественного зала целиком и полностью соответствовала туземному колориту. Гостей у Кылыч-Арслана собралось немало, не меньше батальона, по оценке Жомова, и все они дружно обернулись в сторону вошедших в зал ментов. Танцовщицы в центре зала тоже замерли, с любопытством разглядывая чужестранцев. Сеня не оставил их взоры без внимания и тут же отметил для себя пышногрудую блондиночку, невесть как затесавшуюся в строй черноволосых девиц. Впрочем, рассмотреть ее получше он не успел — из глубины зала навстречу друзьям поднялся худощавый сарацин со стриженной под Ильича бородкой.
— Здгавствуйте, товагищи! Пгисаживайтесь, — картавя произнес он, указывая ментам на ковер около своего стола. — Извините, что обходимся без стульев, но их отменили, как пегежиток бугжуазной Евгопы. Так что пгиучайтесь жить пгосто, по-нагодному. Что будете? Водочки нету, матгосня выпила, зато винища навалом. Ггеческого или гимского? А может, «Букет Кубани» пгедпочитаете?
— Ни хгена… — изумился Жомов, невольно подстроившись под манеру речи султана, а потом сплюнул, покосившись на Рабиновича. — Тьфу ты. Пристанет же, зараза! Говорю, ни хрена себе сервис. Может быть, у него и «шафран» тут найдется? Или рябиновка.
— Ваня, заткнись, — зашипел на него кинолог, обеспокоенный странными манерами султана. — Помолчи и не мешай умным людям разговаривать! — А затем повернулся к Кылыч-Арслану: — Спасибо, уважаемый, но сначала дела, а потом банкет. И никак иначе.
— Как скажете, гости догогие, да благословит Аллах антиалкогольную кампанию, — широко улыбнулся Кылыч-Арслан. — Пгавда, я думал, что менты ничего на тгезвую голову не гешают, но, навегное, ошибался. Пгошу! — Он еще раз сделал широкий жест в сторону своего персонального лежбища…
Собственно говоря, Рабинович догадывался, зачем именно сельджукский султан пригласил их в свои апартаменты, и Кылыч-Арслан эти догадки только подтвердил. При этом даже умудрился удивить ментов своей осведомленностью. Друзья, конечно, предполагали, что султану станет известно об их участии в разборке правоверных с неверными под Цивитотом и о способе проникновения ментов в закрытую Никею, но они не ожидали, что Кылыч-Арслану уже известна и масса других подробностей.
— Я, конечно, должен был бы пгиказать казнить вас за вмешательство во внутгенние дела султаната, — проговорил султан, когда менты расположились во главе пиршественного зала.
Жомов собрался было продемонстрировать Кылыч-Арслану, что именно он думает по поводу таких обещаний, но Рабинович остановил омоновца, не дав ему подняться с места. А бородач, совершено не обратив внимания на Ванин порыв, продолжил:
— Я бы непгеменно сделал это десять лет назад, но вгемя — это лучший наставник на пути к мудрости. И я был бы пгосто счастлив, чтобы моим учителем была вечность. Кстати, знаете, что такое вечность? — И, не дожидаясь ответа ментов, пояснил: — Представьте себе оггомную алмазную гогу и маленькую птичку, которая газ в тысячу лет пгилетает точить о нее клюв. Вот когда птичка источит гогу, тогда и пгойдет одна секунда вечности, да пгостит меня Аллах за кражу цитаты!
— Ты давай перестань дерматологию разводить и переходи к делу, — оборвал его Ванюша, и Попов едва не подавился от смеха, услышав такое заявление. Впрочем, тыкать носом Жомова в недостатки его образования криминалист не стал. Без толку! Омоновца даже пенсия не исправит. А Ваня продолжил: — Зачем звал, в натуре?
— Ай-ай-ай, какие мы тогопыги, — покачал головой Кылыч, он же Арслан, он же султан сельджукский. — Но куда от вас деваться?..
Бородач очень кратко рассказал о своих задумках. Кылыч-Арслан был прекрасно осведомлен о том, что отряды Петра Пустынника были не единственными частями крестоносцев, собиравшихся огнем и мечом насадить кресты в его владениях. Сам султан был страшно занят организацией сотой свадьбы своего двоюродного брата и просто не мог возглавить войну с неверными. Руководство боевыми действиями он поручил Илхану (кривоносый турок, сидевший справа от Кылыч-Арслана, почтительно кивнул головой при упоминании собственного имени) и собирался подобрать в помощь тому надежных и доблестных людей.
— У вас есть собственный дгакон, вы можете вызывать и изгонять джиннов. К тому же не каждый богатыгь сможет одолеть вас в рукопашном бою, — перечислил султан достоинства вновь прибывших гостей, и Сеня тут же ткнул Попова кулаком в бок.
— Я твоего Абдуллу на портянки порву! — шепотом пригрозил он.
— За что боролся, на то и напоролся, — ехидно ответил Попов. — Я тебе говорил, нечего этого недоумка с собой брать!
А султан, не обращая внимания на их перешептывания, закончил свою речь:
— В общем, пгедлагаю вам наняться в мои мюгиды. Загплата исключительно от выгаботки, но жильем в го-годе и дачей под Цивитотом я вас обеспечу. Дам еще по тги… — Кылыч-Арслан почесал маковку. — Нет, по пять наложниц каждому. Ну, и плюс кагьегный гост. Что скажете?
— Извини, султан, однако задерживаться в одном месте надолго мы не можем, — прежде чем омоновец успел послать правителя Никеи в район Сахалина, проговорил кинолог. — Но у меня к тебе другое предложение. Ты нам даешь документы, позволяющие с максимальной быстротой добраться до Палестины, а мы обещаем не воевать против тебя на стороне крестоносцев. Идет?
— И почему я никак головы вам не гешусь отгубить? — с тяжелым вздохом вместо ответа поинтересовался у ментов Кылыч-Арслан. — Ну да ладно. За неимением лучшего я согласен на то, что вы мне пгедложили. Завтга утгом получите нужные документы, а пока гуляем, и да отвегнется Аллах в сто гону, пока мы пьем вино!..
ЧАСТЬ II.
Глава 1
— А-а, ненавижу, в натуре, — огрызнулся омоновец. — Блин, как кто-то в Голливуде решил, что «Катюша» — наш национальный гимн, так теперь в каждом фильме про русских эту идиотскую музыку играют. Задолбали все уже со своей простотой.
— Понятно, — хмыкнул кинолог и задумчиво посмотрел на засыпанного продуктами зурниста. — Ну, хоть поест теперь мужик на халяву.
Попов согласился с другом, что это достойное утешение, и продолжил трапезу. Не возражал и музыкант, принявшийся обедать прямо на месте, не выбираясь из кучи продуктов. Зато хозяин забегаловки был против. Видимо, имея с зурнистом какие-то свои счеты, он зло зашипел на него и, вытащив за ноги из-под гастрономических завалов, увез волоком куда-то в подсобку. Посетители караван-сарая бурно поаплодировали этому номеру, а затем вдруг обнаружили, что в порыве страсти перекидали свои заказы на сцену и теперь остались ни с чем. Треть посетителей тут же обиженно надула губы и вышла прочь, треть принялась тяжко раздумывать, заказать ли еще что-нибудь или идти домой, а представители оставшейся части, видимо, самые ленивые, завалились спать прямо там же, где до этого обедали.
Ну а коротышка праздничную программу заканчивать не собирался. Видимо, в голове у него еще шевелились остатки мозгов, которые он пока не подал посетителям в качестве деликатеса, и хозяин караван-сарая решил доставить опасным гостям максимум наслаждения. Просто так, на всякий случай. А то вдруг колдунам что-то не понравится, и они всю забегаловку по кирпичику разнесут! Выйдя на площадку у задрапированной стены, он снова прокашлялся, а затем объявил:
— А сейчас наш праздничный вечер, посвященный визиту северных имамов, продолжит несравненная Фатима. Встречайте!..
Та часть гостей, которая еще раздумывала, тут же отбросила прочь сомнения и засвистела, одновременно шлепая ладонями по спящим соседям. Те подобную экзекуцию, естественно, терпеть не собирались, проснулись и поначалу попытались лезть в драку, так что Жомов даже обрадовано руки начал потирать, но затем, узнав, в чем дело, присоединились к всеобщему шуму. Орали они изрядно. По крайней мере, их воплей было достаточно для того, чтобы не только вернуть ушедшую треть обратно, но еще и заманить с улицы новых посетителей.
— Так чего, драться в общественном месте никто не будет? — спросил у Рабиновича раздосадованный омоновец.
— Ваня, перед тем как в Египет попасть, мы в маленький отпуск собирались, — вежливо напомнил другу Сеня, а затем рявкнул: — Мы еще до сих пор на отдыхе находимся. Поэтому брось свои замашки новичка-пэпээсника и отдыхай!
— А то ты не знаешь, какую форму отдыха я предпочитаю, — обиженно буркнул Жомов.
Кинолог хотел язвительно прокомментировать Ванины пристрастия, но ему самым наглым образом помешали. Наученный горьким опытом зурнист с истинно восточным именем осторожно высунул нос из-за портьеры, посмотрел по сторонам и попытался побренчать на своем инструменте, но, видимо, получив хорошего пинка под зад, пробкой вылетел почти в центр караван-сарая и только там начал исполнять какую-то замысловатую мелодию.
Гонитель талантов Ваня Жомов брезгливо поморщился и подумал о том, не швырнуть ли в ресторанного лабуха еще чем-нибудь, но и этого сделать не успел. Буквально с первых аккордов посетители забегаловки задули масляные лампы у себя на столиках. Зал погрузился во мрак, и освещенной осталась лишь площадка у задрапированной стены. Вот туда и выплыла из-за портьер объявленная коротышкой звезда программы. Ваня сначала удивленно открыл рот, затем протер глаза и лишь после того, как понял, что видение не исчезнет, крамольно подумал о том, что рано женился.
Впрочем, до мыслей об измене жене Жомов так и не дошел (однолюб, блин!), а грязные мыслишки, которые у него лишь на миг промелькнули в голове, разбежались по караван-сараю, и менее стойкие люди, чем служащие российского ОМОНа, от этих дум начали пускать слюни. Ваня же, преодолев искушение, облегченно вздохнул и задумчиво начал выискивать в Фатиме что-то такое, из-за чего мог бы сказать потом, что эта дамочка не в его вкусе.
Сделать это было трудно. Не невозможно, поскольку для любого омоновца ничего невозможного нет, но помучиться Ване пришлось. А вот Рабинович даже не напрягался. Внешне невозмутимый, как и положено российскому менту, кинолог слюни, конечно, не пустил изо рта, но глядел на Фатиму такими глазами, что если уж подобный взгляд не способен раздеть женщину, то ее уже не разденет ничто!
Как любит говорить сам Рабинович, на вкус и цвет товарищей нет. Однако Фатима выглядела на самом деле очень впечатляюще. Все в ней было в меру, а в нужных местах даже чуть больше. Черноволосая и черноглазая танцовщица кому-то показалась бы чуть полноватой, но зато двигалась с такой грацией и пластикой, какая не всякой кошке даже снилась. И все время, пока Фатима исполняла свой номер, выделывая на радость публике животом самые невероятные пассы, в караван-сарае ни один посетитель, кроме чмоканья губами, иных звуков не издавал. Первым заговорил омоновец — ровно за мгновение до того, как Фатима снова скрылась за портьерой.
— Нашел, блин! — радостно провозгласил он на всю забегаловку. — Нашел, е-мое, мужики!
— Чего ты нашел, Архимед хренов? — рявкнул Рабинович, крайне недовольный тем, что его таким бесцеремонным образом выдернули из сладких мечтаний.
— Родинку у пупка! — Ваня выглядел так, словно был готов от радости запрыгать на одной ноге. — Ненавижу родинки у пупка и не понимаю, как вы можете даже смотреть на баб с такими дефектами. Извращенцы хреновы!
Сеня от такого заявления не просто ошалел, а ошалел конкретно. Минуты три, наверное, он мог лишь с тихим мычанием открывать и закрывать рот, совершенно утратив способность к разговору. Потом, осознав, что выразить Жомову свое мнение о его умственных способностях словами так и не сумеет, Сеня сначала покрутил пальцем у виска, а затем, когда и это не подействовало, беспомощно махнул рукой и залпом осушил полную пиалу вина. Не чокаясь! Жомов хмыкнул.
— Ну ты и алкаш, — восхитился он и тут же последовал Сениному примеру. Правда, стараясь сохранить пропорции между ростом, весом и количеством поглощенного алкоголя, выпил не пиалу, а целый чайник.
— Мог бы и мне глоточек оставить, — буркнул Анд-рюша, тряся перед ухом медную винную емкость. — Трактирщик, чтоб тебе Аллах обе ноги оторвал, вина сюда. Быстро!
Трактирщик на зов не явился, зато прислал вместо себя достойную замену — плавно виляя бедрами, чайник с вином ментам вынесла Фатима. Увидев ее, все посетители караван-сарая тут же заулюлюкали и попытались если не ущипнуть девицу за мягкое место, то хотя бы по оному пошлепать. Однако Сеня обвел этих ценителей женской красоты таким выразительным взглядом, что добрая половина поклонников танцовщицы выскочила прочь из забегаловки. История умалчивает о том, что именно этим людям померещилось во взгляде кинолога и куда они после того, как встретились с Сеней глазами, подевались, но на следующее утро на никейском главном минарете имени Последнего Неверного появился длинный список пропавших без вести людей с надписью: «Их разыскивают жены. Кто увидит — передайте, пусть лучше не возвращаются!» Впрочем, это было утром. А оно пока не наступило. Зато наступила Фатима. Прямо на ногу омоновцу.
— Здравствуй, красавчик, — напевно проговорила она, наклоняясь к Ване. — Как тебя зовут?
Жомов, которому достался страшный удар декольте по стойкой морали, несколько секунд не моргая смотрел в вырез топа, затем растерянно оглянулся, пытаясь понять, к кому обращается девица. И лишь осознав, что Фатима говорит именно с ним, начал заикаться.
— Р-р-рабинович! — неожиданно рявкнул он. Сеня от такой наглости оторопел.
— Так ты еврей? — удивилась девица.
— Это я еврей! И я Рабинович, — завопил кинолог, тщетно пытаясь пнуть Ивана ногой, на которой сидел.
— Я и так вижу, что ты еврей, — фыркнула танцовщица, бросив на сохнущего на глазах Ромео лишь мимолетный взгляд и сконцентрировав все внимание на омоновце. — Неужели и ты еврей, красавчик? Что-то не похож.
— Похож! То есть, конечно, нет, — запутался Жомов. — Русский я. — И зачем-то ткнул пальцем в Попова: — А он наполовину хохол.
— Никогда не слышала о таких народах, но уже и то хорошо, что вы не евреи. — Фатима сделала такой глубокий вдох, что ее декольте едва не выбило из головы омоновца остатки моральных устоев. — Так как же тебя зовут, русенький?
— Дурная башка его зовут! — встрял в разговор Сеня, взбешенный двумя обстоятельствами. Во-первых, тем, что Фатима нагло липла к Жомову, у которого, как всем известно, в отличие от некоторых, собственная жена есть. А во-вторых, Рабиновича покоробила неприязнь девки к евреям. В конце концов, все к сынам Израилевым, значит, нормально относятся, а эта швабра что-то против имеет! Впрочем, Фатиму его душевное состояние не интересовало. Снова лишь стрельнув по Рабиновичу мимолетно-неприязненным взглядом, девица спросила у омоновца:
— Милая Дурная Башка, почему ты разрешаешь каким-то там иудеям находиться в своем обществе?
— А вот это тебя не касается. — Жомов умел и за друзей обижаться. — И вообще, бабонька, шла бы ты отсюда. У меня жена и трое детей по лавкам титьку просят.
— Одна жена? — деловито поинтересовалась танцовщица.
Ваня, хоть и не собирался с ней больше общаться, невольно кивнул головой. Фатима рассмеялась:
— Ну так я младшей женой буду. А дитятей твоих выкормим. Груди у меня функциональные. Можешь потрогать. Только недолго, люди смотрят.
Жомов невольно протянул обе руки к предполагаемым объектам досмотра, но, вовремя опомнившись, отдернул их так, будто по пьянке в туалете чужой инструмент для справления нужды из ширинки вытащил. Девица удивленно посмотрела на него и еще на пару сантиметров выдвинула из топа груди. Науке неизвестно, что в таких случаях может натворить женатый омоновец. Самые лучшие психоаналитики и психиатры отдали бы свои гипнотические маятники за возможность лишь одним глазком взглянуть на этот эксперимент, но, во-первых, в караван-сарай их никто бы и не пригласил. А во-вторых, Жомову не пришлось дальше испытывать крепость своих нервов, так как в забегаловку ввалилась целая толпа вооруженных сарацин.
Зверского вида аборигены в белых одеяниях, красных чалмах и кушаках такого же цвета вмиг выстроились вдоль главного прохода, оттесняя прочих посетителей от ментов. Облегченно вздохнув, Ваня вскочил с места, отцепляя «демократизатор» от пояса. Злой Рабинович тут же оказался рядом, да и криминалист не подвел — ровно через секунду вырос рядом с друзьями, с дубинкой в руках и бараньей ногой между крепких челюстей. Трое ментов приготовились к драке, но изувечить кого-нибудь в этот раз им не довелось. Следом за стражей в караван-сарай вальяжно вошел чернобородый мужик, одетый в шитый золотом халат. Подойдя к ментам, он склонился в почтительном поклоне.
— Великий Кылыч-Арслан, да благословит Аллах плодородием полторы тысячи его жен, просит уважаемых чужестранцев посетить его крохотный дворец, да пошлет Аллах пылесос в каждую из полутора тысяч комнат, — не разгибаясь, проговорил бородач. — Несравненный султан сельджукский завтра отбывает в Каппадокию и нижайше просит вас посетить скромный пир, да не даст Аллах испортиться всем полутора тысячам перемен блюд, которые приготовлены в честь этого события.
— Мужик, вали отсюда, — фыркнул в ответ Жомов. — Мы уже и так пируем.
— Не обращайте на него внимания, он в подворотне воспитан, — ткнув Ивана локтем в бок, улыбнулся Рабинович посланнику султана. — Конечно же, мы принимаем приглашение. Показывайте дорогу!
Все время пути до дворца сельджукского султана Сеня с Жомовым ругались. Рабиновичу никак не удавалось убедить омоновца, что к местному пахану они пошли не из-за Сениной трусости, а из политической необходимости. Особенно усложняло задачу то, что кинолог и сам был готов кое-кого покусать, словно его верный пес, за то, что Фатима предпочла омоновца изысканному еврею. Это до чего же грубым человеком нужно быть?!
В общем, Сене пришлось очень постараться, чтобы не дать омоновцу перебить сопровождающих и спокойно дойти до дворца Кылыч-Арслана. Собственно говоря, и ежу было понятно, зачем отправился на эту встречу Рабинович. Дураком кинолога назвать вряд ли кто решился бы. Сеня очень быстро умел ориентироваться в обстановке и сейчас прекрасно понимал, что основные силы крестоносцев еще далеко и все окрестные земли подчиняются сельджукскому султану. А что может способствовать максимально быстрому путешествию в Палестину по земле сарацин, кроме сопроводительной бумаги от их Главного Начальника?.. Вот Сеня и хотел добиться того, чтобы Кылыч-Арслан устранил все препятствия на их пути.
Жомов успокоился и перестал называть Рабиновича «лохом» только тогда, когда впереди показались ворота дворца сельджукского правителя. Как и все восточное, на взгляд нормального мента, они были слишком пестры и вызывающи, но никто со своим уставом в чужой монастырь лезть не собирался. Поэтому друзья ворота не обгадили, а просто вошли внутрь и проследовали за сопровождающим в пиршественные покои.
Обеденный зал султанского дворца от убранства караван-сарая мало чем отличался. Разве что размерами да общей стоимостью ковров. А в остальном атмосфера пиршественного зала целиком и полностью соответствовала туземному колориту. Гостей у Кылыч-Арслана собралось немало, не меньше батальона, по оценке Жомова, и все они дружно обернулись в сторону вошедших в зал ментов. Танцовщицы в центре зала тоже замерли, с любопытством разглядывая чужестранцев. Сеня не оставил их взоры без внимания и тут же отметил для себя пышногрудую блондиночку, невесть как затесавшуюся в строй черноволосых девиц. Впрочем, рассмотреть ее получше он не успел — из глубины зала навстречу друзьям поднялся худощавый сарацин со стриженной под Ильича бородкой.
— Здгавствуйте, товагищи! Пгисаживайтесь, — картавя произнес он, указывая ментам на ковер около своего стола. — Извините, что обходимся без стульев, но их отменили, как пегежиток бугжуазной Евгопы. Так что пгиучайтесь жить пгосто, по-нагодному. Что будете? Водочки нету, матгосня выпила, зато винища навалом. Ггеческого или гимского? А может, «Букет Кубани» пгедпочитаете?
— Ни хгена… — изумился Жомов, невольно подстроившись под манеру речи султана, а потом сплюнул, покосившись на Рабиновича. — Тьфу ты. Пристанет же, зараза! Говорю, ни хрена себе сервис. Может быть, у него и «шафран» тут найдется? Или рябиновка.
— Ваня, заткнись, — зашипел на него кинолог, обеспокоенный странными манерами султана. — Помолчи и не мешай умным людям разговаривать! — А затем повернулся к Кылыч-Арслану: — Спасибо, уважаемый, но сначала дела, а потом банкет. И никак иначе.
— Как скажете, гости догогие, да благословит Аллах антиалкогольную кампанию, — широко улыбнулся Кылыч-Арслан. — Пгавда, я думал, что менты ничего на тгезвую голову не гешают, но, навегное, ошибался. Пгошу! — Он еще раз сделал широкий жест в сторону своего персонального лежбища…
Собственно говоря, Рабинович догадывался, зачем именно сельджукский султан пригласил их в свои апартаменты, и Кылыч-Арслан эти догадки только подтвердил. При этом даже умудрился удивить ментов своей осведомленностью. Друзья, конечно, предполагали, что султану станет известно об их участии в разборке правоверных с неверными под Цивитотом и о способе проникновения ментов в закрытую Никею, но они не ожидали, что Кылыч-Арслану уже известна и масса других подробностей.
— Я, конечно, должен был бы пгиказать казнить вас за вмешательство во внутгенние дела султаната, — проговорил султан, когда менты расположились во главе пиршественного зала.
Жомов собрался было продемонстрировать Кылыч-Арслану, что именно он думает по поводу таких обещаний, но Рабинович остановил омоновца, не дав ему подняться с места. А бородач, совершено не обратив внимания на Ванин порыв, продолжил:
— Я бы непгеменно сделал это десять лет назад, но вгемя — это лучший наставник на пути к мудрости. И я был бы пгосто счастлив, чтобы моим учителем была вечность. Кстати, знаете, что такое вечность? — И, не дожидаясь ответа ментов, пояснил: — Представьте себе оггомную алмазную гогу и маленькую птичку, которая газ в тысячу лет пгилетает точить о нее клюв. Вот когда птичка источит гогу, тогда и пгойдет одна секунда вечности, да пгостит меня Аллах за кражу цитаты!
— Ты давай перестань дерматологию разводить и переходи к делу, — оборвал его Ванюша, и Попов едва не подавился от смеха, услышав такое заявление. Впрочем, тыкать носом Жомова в недостатки его образования криминалист не стал. Без толку! Омоновца даже пенсия не исправит. А Ваня продолжил: — Зачем звал, в натуре?
— Ай-ай-ай, какие мы тогопыги, — покачал головой Кылыч, он же Арслан, он же султан сельджукский. — Но куда от вас деваться?..
Бородач очень кратко рассказал о своих задумках. Кылыч-Арслан был прекрасно осведомлен о том, что отряды Петра Пустынника были не единственными частями крестоносцев, собиравшихся огнем и мечом насадить кресты в его владениях. Сам султан был страшно занят организацией сотой свадьбы своего двоюродного брата и просто не мог возглавить войну с неверными. Руководство боевыми действиями он поручил Илхану (кривоносый турок, сидевший справа от Кылыч-Арслана, почтительно кивнул головой при упоминании собственного имени) и собирался подобрать в помощь тому надежных и доблестных людей.
— У вас есть собственный дгакон, вы можете вызывать и изгонять джиннов. К тому же не каждый богатыгь сможет одолеть вас в рукопашном бою, — перечислил султан достоинства вновь прибывших гостей, и Сеня тут же ткнул Попова кулаком в бок.
— Я твоего Абдуллу на портянки порву! — шепотом пригрозил он.
— За что боролся, на то и напоролся, — ехидно ответил Попов. — Я тебе говорил, нечего этого недоумка с собой брать!
А султан, не обращая внимания на их перешептывания, закончил свою речь:
— В общем, пгедлагаю вам наняться в мои мюгиды. Загплата исключительно от выгаботки, но жильем в го-годе и дачей под Цивитотом я вас обеспечу. Дам еще по тги… — Кылыч-Арслан почесал маковку. — Нет, по пять наложниц каждому. Ну, и плюс кагьегный гост. Что скажете?
— Извини, султан, однако задерживаться в одном месте надолго мы не можем, — прежде чем омоновец успел послать правителя Никеи в район Сахалина, проговорил кинолог. — Но у меня к тебе другое предложение. Ты нам даешь документы, позволяющие с максимальной быстротой добраться до Палестины, а мы обещаем не воевать против тебя на стороне крестоносцев. Идет?
— И почему я никак головы вам не гешусь отгубить? — с тяжелым вздохом вместо ответа поинтересовался у ментов Кылыч-Арслан. — Ну да ладно. За неимением лучшего я согласен на то, что вы мне пгедложили. Завтга утгом получите нужные документы, а пока гуляем, и да отвегнется Аллах в сто гону, пока мы пьем вино!..
ЧАСТЬ II.
ОМОН МЫШЕЙ НЕ ДАВИТ, ГОРЫНЫЧ МУХ НЕ ЛОВИТ
Глава 1
Пустыня, пустыня, пустыня. Будь она трижды неладна! Я, конечно, согласен, что у нас в России тоже не рай, но если теперь мне какой-нибудь соседский пес скажет, что его хозяин с огромным удовольствием эмигрирует в Израиль или его окрестности, я, честное слово, подумаю, что он либо сумасшедший, либо кошачьей шерсти на обед объелся. Ну что хорошего может быть в растрескавшейся равнине с чахлыми подобиями кустов по сравнению с нашей родной березовой рощей?! И не говорите мне, что там цивилизация. Нет там никакой цивилизации. Одни тушканчики и сарацины. Даже порядочного алкаша встретить негде!
Но это все только эмоции. Может быть, и необоснованные, но вы попробуйте трое суток по безводной и безжизненной земле походить, а я посмотрю, какие впечатления у вас от этого останутся. Мы-то уже три дня по Ближнему Востоку шляемся, и конца и края этому не видно. А все так хорошо начиналось.
Вы уже знаете, что Кылыч-Арслан в день нашего прибытия в Никею пригласил нас к себе и встретил очень дружелюбно. Понятно, что он в нас союзников в предстоящей войне видеть хотел, но, когда мы отказались, особо возражать не стал. Во-первых, потому, что султан считал себя вполне способным самостоятельно разбить горстку крестоносцев, намеревавшихся свалиться ему на голову. Ну а во-вторых, Кылыч-Арслан просто боялся наших способностей, здорово преувеличенных Абдуллой. Оруженосцу Попова, кстати, прилично от моего хозяина досталось за несанкционированную инициативность, но на пятнадцать суток оного сарацина никто не посадил. И из-за того, что подходящего «обезьянника» под рукой не оказалось, и потому, что Абдулла сумел без адвоката оправдаться.
— Так я же только хотел, чтобы вас с надлежащим почетом встретили, — растерянно проговорил сарацин после обвинительной речи в исполнении Рабиновича, преданно глядя в глаза моего хозяина (эй, отвернись, вакантное место уже занято!). — Таким великим людям, как вы, нельзя оставаться без всеобщего почитания, ибо даже последний ремесленник знает, что без рекламы бизнес не идет.
Вот уж не знаю, то ли Абдулла своим дикарским нутром почувствовал, какие именно фразы в разговоре следует употреблять, чтобы моего Рабиновича смягчить, то ли доброхот Андрюша, который, несмотря на постоянное ворчание, все же искренне привязался к оруженосцу, подсказал, но сарацин выдал именно то, что теплом в душе моего хозяина отозвалось, ведь при любом упоминании о бизнесе Сеня, как истый сын своего народа, просто таял. Чем Абдулла и воспользовался. Рабиновичу просто крыть нечем было, и он остался на этой раздаче без двух взяток — и сарацина за болтливый язык не покарал, и пообщаться с Фатимой так и не успел.
Ой, не спрашивайте!.. Долгая история, которую можно полдня рассказывать, да так ничего толком и не объяснить. Примите просто на веру, что влюбчивый Сеня изо всех сил старался весь следующий день после разговора с Кылыч-Арсланом добиться от танцовщицы хотя бы ласкового взгляда, но так ничего и не получил.
Но и это еще не все! После неудачной попытки наладить отношения с новой пассией Сеня вернулся во дворец Кылыч-Арслана, любезно предоставившего нам место для ночлега, и напился до свинячьего визга. Причем, к моему вящему удивлению, в этот вечер он выпил больше стойкого омоновца, и даже когда Ванюша под стол свалился, что с ним крайне редко бывает, Сеня мне все еще продолжал на судьбу жаловаться. Это у него почти всегда после принятия энной дозы на грудь случается. В остальные часы Рабинович из себя упорно альфа-лидера строит.
Утром было еще хуже. Сначала Кылыч-Арслан испортил всем, за исключением Жомова, настроение, заявив, что передумал отпускать нас из города. А затем заставил грустить и Ванюшу, когда испугался Горыныча, самовольно выбравшегося из мешка. Больше препятствий нашему отправлению в путь не существовало. Зато существовала Фатима, о которой все, кроме моего блудливого хозяина, начали забывать. Девица напомнила о себе самым наглым образом, заявившись к нам перед отбытием из Никеи. Причем пришла не с пустыми руками: двое носильщиков приперли все ее личные вещи!
— Я еду с вами, — тоном, не терпящим возражений, произнесла она. — Вам присмотр в дороге нужен. К тому же со мной всухомятку питаться не будете. А я могу перед публикой выступать и денег вам зарабатывать. Думаю, пятидесяти процентов вам как моим агентам хватит, а на остальные деньги я поеду домой. Если, конечно, кое-кто этого захочет. — Фатима Жомову такие глазки состроила, что из меня едва съеденное утром мясо обратно не полезло.
Мы все, конечно, оторопели от такой наглости. Причем единственным, кто сумел сохранить способность хоть что-то ответить, был Андрюша Попов, после истории с любительницей пирожных ставший совершенно невосприимчивым к женским чарам. Брезгливо осмотрев красавицу Востока с ног до головы, он заявил, что она слишком нагло ведет себя для турчанки.
— А я наполовину римлянка, — не обратив никакого внимания на Андрюшин тон, ответила девица. — И вообще, моя поездка с вами — это вопрос решенный. С хозяином караван-сарая, Саидом-оглы, я уже потолковала и объяснила ему, что мюрид Дурная Башка, — тут Жомов чуть не подавился, — забирает меня с собой, и если Сайд хочет получить за меня выкуп, пусть обращается к моему новому хозяину. Я правильно сделала, красавчик?
Жомов еще раз поперхнулся и попробовал оторвать от себя Фатиму, когда та прижалась к нему и начала тереться, как кошка о батарею. С третьей попытки омоновцу это удалось, и он под испепеляющим взглядом Рабиновича попытался девицу прогнать, но за Фатиму неожиданно заступился наш главный идиот Сеня, заявив, что «российские милиционеры не имеют права закрывать глаза на любое проявление расовой или половой дискриминации, а тем более терпеть любые проявления рабовладельческих жизненных взглядов».
Я так думаю, Рабиновичу проще было бы сказать, что он опять влюбился по самые уши и хочет видеть рядом предмет своих воздыханий, но тогда это был бы не Рабинович, а Ваня Жомов. Ну а поскольку один омоновец у нас есть, пусть уж лучше мой хозяин, как привык, разговаривает. В общем, Фатима поехала с нами, даже несмотря на то что Андрюша наивно поинтересовался у моего хозяина, сколько именно «проявлений рабовладельческих взглядов» мы будем на пути в Палестину искоренять и сколько плодов этих «искоренений» с нами в Палестину поедут.
Но это все только эмоции. Может быть, и необоснованные, но вы попробуйте трое суток по безводной и безжизненной земле походить, а я посмотрю, какие впечатления у вас от этого останутся. Мы-то уже три дня по Ближнему Востоку шляемся, и конца и края этому не видно. А все так хорошо начиналось.
Вы уже знаете, что Кылыч-Арслан в день нашего прибытия в Никею пригласил нас к себе и встретил очень дружелюбно. Понятно, что он в нас союзников в предстоящей войне видеть хотел, но, когда мы отказались, особо возражать не стал. Во-первых, потому, что султан считал себя вполне способным самостоятельно разбить горстку крестоносцев, намеревавшихся свалиться ему на голову. Ну а во-вторых, Кылыч-Арслан просто боялся наших способностей, здорово преувеличенных Абдуллой. Оруженосцу Попова, кстати, прилично от моего хозяина досталось за несанкционированную инициативность, но на пятнадцать суток оного сарацина никто не посадил. И из-за того, что подходящего «обезьянника» под рукой не оказалось, и потому, что Абдулла сумел без адвоката оправдаться.
— Так я же только хотел, чтобы вас с надлежащим почетом встретили, — растерянно проговорил сарацин после обвинительной речи в исполнении Рабиновича, преданно глядя в глаза моего хозяина (эй, отвернись, вакантное место уже занято!). — Таким великим людям, как вы, нельзя оставаться без всеобщего почитания, ибо даже последний ремесленник знает, что без рекламы бизнес не идет.
Вот уж не знаю, то ли Абдулла своим дикарским нутром почувствовал, какие именно фразы в разговоре следует употреблять, чтобы моего Рабиновича смягчить, то ли доброхот Андрюша, который, несмотря на постоянное ворчание, все же искренне привязался к оруженосцу, подсказал, но сарацин выдал именно то, что теплом в душе моего хозяина отозвалось, ведь при любом упоминании о бизнесе Сеня, как истый сын своего народа, просто таял. Чем Абдулла и воспользовался. Рабиновичу просто крыть нечем было, и он остался на этой раздаче без двух взяток — и сарацина за болтливый язык не покарал, и пообщаться с Фатимой так и не успел.
Ой, не спрашивайте!.. Долгая история, которую можно полдня рассказывать, да так ничего толком и не объяснить. Примите просто на веру, что влюбчивый Сеня изо всех сил старался весь следующий день после разговора с Кылыч-Арсланом добиться от танцовщицы хотя бы ласкового взгляда, но так ничего и не получил.
Но и это еще не все! После неудачной попытки наладить отношения с новой пассией Сеня вернулся во дворец Кылыч-Арслана, любезно предоставившего нам место для ночлега, и напился до свинячьего визга. Причем, к моему вящему удивлению, в этот вечер он выпил больше стойкого омоновца, и даже когда Ванюша под стол свалился, что с ним крайне редко бывает, Сеня мне все еще продолжал на судьбу жаловаться. Это у него почти всегда после принятия энной дозы на грудь случается. В остальные часы Рабинович из себя упорно альфа-лидера строит.
Утром было еще хуже. Сначала Кылыч-Арслан испортил всем, за исключением Жомова, настроение, заявив, что передумал отпускать нас из города. А затем заставил грустить и Ванюшу, когда испугался Горыныча, самовольно выбравшегося из мешка. Больше препятствий нашему отправлению в путь не существовало. Зато существовала Фатима, о которой все, кроме моего блудливого хозяина, начали забывать. Девица напомнила о себе самым наглым образом, заявившись к нам перед отбытием из Никеи. Причем пришла не с пустыми руками: двое носильщиков приперли все ее личные вещи!
— Я еду с вами, — тоном, не терпящим возражений, произнесла она. — Вам присмотр в дороге нужен. К тому же со мной всухомятку питаться не будете. А я могу перед публикой выступать и денег вам зарабатывать. Думаю, пятидесяти процентов вам как моим агентам хватит, а на остальные деньги я поеду домой. Если, конечно, кое-кто этого захочет. — Фатима Жомову такие глазки состроила, что из меня едва съеденное утром мясо обратно не полезло.
Мы все, конечно, оторопели от такой наглости. Причем единственным, кто сумел сохранить способность хоть что-то ответить, был Андрюша Попов, после истории с любительницей пирожных ставший совершенно невосприимчивым к женским чарам. Брезгливо осмотрев красавицу Востока с ног до головы, он заявил, что она слишком нагло ведет себя для турчанки.
— А я наполовину римлянка, — не обратив никакого внимания на Андрюшин тон, ответила девица. — И вообще, моя поездка с вами — это вопрос решенный. С хозяином караван-сарая, Саидом-оглы, я уже потолковала и объяснила ему, что мюрид Дурная Башка, — тут Жомов чуть не подавился, — забирает меня с собой, и если Сайд хочет получить за меня выкуп, пусть обращается к моему новому хозяину. Я правильно сделала, красавчик?
Жомов еще раз поперхнулся и попробовал оторвать от себя Фатиму, когда та прижалась к нему и начала тереться, как кошка о батарею. С третьей попытки омоновцу это удалось, и он под испепеляющим взглядом Рабиновича попытался девицу прогнать, но за Фатиму неожиданно заступился наш главный идиот Сеня, заявив, что «российские милиционеры не имеют права закрывать глаза на любое проявление расовой или половой дискриминации, а тем более терпеть любые проявления рабовладельческих жизненных взглядов».
Я так думаю, Рабиновичу проще было бы сказать, что он опять влюбился по самые уши и хочет видеть рядом предмет своих воздыханий, но тогда это был бы не Рабинович, а Ваня Жомов. Ну а поскольку один омоновец у нас есть, пусть уж лучше мой хозяин, как привык, разговаривает. В общем, Фатима поехала с нами, даже несмотря на то что Андрюша наивно поинтересовался у моего хозяина, сколько именно «проявлений рабовладельческих взглядов» мы будем на пути в Палестину искоренять и сколько плодов этих «искоренений» с нами в Палестину поедут.