- Я работаю с Драпером.
- Комиссаром Драпером?
- Он уже не комиссар. У него свое дело.
- Ну ладно, - сказал бородатый. - Я пошел, Я слегка сжал ему локоть.
- Минуточку. - Он отступил на шаг и резко сбросил мою руку.
- Мне не о чем с тобой разговаривать. Тони Романо.
Ты уже не служишь в полиции. Я тебя узнал. Так что давай разойдемся.
- Я работаю в конторе Драпера, которая занимается взыскиванием неоплаченных долгов. В присутствии свидетелей, - тут я кивнул в сторону Пако, слушавшего наш разговор с явным удовольствием, - вы должны признать. что являетесь должником доньи Хосефы Пардо, хозяйки бара "Да здравствует Пепа".
Он расхохотался, обнажив большие желтые зубы.
- Сколько шума из-за такого пустяка! Японский бог!
Что за дела! Я не отказываюсь от этого долга. Что тебе еще нужно?
- Ты должен ей сто двадцать пять тысяч.
Он снова улыбнулся. Распахнул пошире пиджак и стал поглаживать левой рукой пистолет.
- Сто двадцать семь тысяч четыреста сорок песет, если уж быть точным. Так вот, слушай, я тебе кое-что скажу, потому что ты мне понравился. Я не собираюсь платить ни копейки этой девке. Ты меня понял или надо повторить, легавый? - Он хлопнул ладонью по пистолету. - Не волнуйся, у меня есть разрешение на пушку, в нашем районе развелось много ворья. А теперь сматывайся отсюда.
Он не успел сделать и шага к двери, как трость, брошенная Пако, описав кривую в воздухе, попала ему прямо в голову. Я даже не заметил, только услышал резкий звук удара. Артуро было открыл рот, но так и не произнес ни слова и рухнул на пол, хватаясь руками за воздух. Упал как бык, сраженный ударом в затылок.
Я наклонился, вытащил у него из-за пояса пистолет "астра" калибра 9 мм образца 1947 года, впрочем, отлично сохранившийся, прикинул на руке его вес и спрятал в карман.
Четверо пенсионеров прервали игру в карты и смотрели без особого интереса на распластавшегося на полу Артура Гиндаля.
- Что случилось, Пако? - спросил один из них.
- Ничего, - ответил хозяин таверны. - Этот тип стал себя плохо вести. Сеньор из полиции.
Я улыбнулся.
Пенсионеры вернулись к своим картам, а Пако перегнулся через стойку.
- Я, кажется, чуть-чуть перестарался, а?
- Похоже на то. Помоги мне довести его до "Да здравствует Пепа". У меня с ногой не все в порядке.
Вдвоем мы дотащили его до улицы Руис, метрах в пятидесяти от заведения Пако. Всю дорогу бородатый пижон стонал.
Войдя в бар, мы усадили его на стул подальше от дверей. При виде крови, капавшей на пиджак Артуро, Пепабрюнетка закричала не своим голосом.
- Что это такое? Боже мой! Что они с тобой сделали, Артуро?
- Ничего, Пепита, не волнуйся... - пытался успокоить ее Пако. - Он себя вел как пижон, и я... понимаешь, мы...
Пепа подошла к Артуро и подняла двумя руками его голову.
- Что вы с ним сделали, звери... дикие зэери... вы его убили!
- Они меня отделали под орех, Пепита, - еле слышно пробормотал Артуро.
Девушка громко плакала и утирала ему кровь. Я подошел и вытащил у него из кармана пачку денег.
- Твои деньги, Пепита. - В пачке оказалось сто пятьдесят тысяч ровно. Я так и думал, увидев, как он вытаскивал деньги у Пако. Положив деньги на стойку, я сказал Пепе: - Возьми свою долю. Он признался при свидетелях, что должен тебе сто двадцать семь тысяч четыреста сорок песет, немножко больше, чем ты говорила. Мне причитается десять процентов, то есть где-то тринадцать тысяч.
- Пепи, - всхлипнул Артуро, - они отбирают у меня все деньги, отложенные на налог. Сделай же что-нибудь.
Отсчитав свои деньги, я показал их Пеле и хотел было спрятать в карман, но рука наткнулась на пистолет Артуро. Я вытащил из него магазин и патроны. Патроны положил в карман вместе с деньгами, а пистолет вернул Пеле.
Она взяла его, глядя на меня невидящими глазами.
- Ладно, Тони, только... зачем же вы так обошлись с моим Артуро... посмотри, что вы с ним сделали.
- Пепи! Мои деньги! - завопил он.
- Но ведь мы с тобой договаривались. Разве нет?
- Да, но...
- Делай что хочешь со своими деньгами. Хочешь - сожги, хочешь - верни ему, мне все равно. Но эти тринадцать тысяч мной заработаны честно. - Я хлопнул себя по карману. - Надеюсь, ты понимаешь.
- Пепи! - снова закричал Артуро.
- Я вылечу тебя, милый, успокойся.
- Мне нужно возвращаться. Тони, - сказал Пако. - Там никого не осталось.
Мы вышли вместе. Вслед нам неслись стоны Артуро и сюсюканье Пепы. У входа в таверну я протянул Пако пять тысяч.
- Мог бы быть и пощедрее. Тони, - сказал он. - Всю работу сделал я. Давай пополам?
Я внимательно вгляделся в его лицо и вдруг ощутил огромную усталость, как будто бы долго поднимался по крутой лестнице с распухшей ногой.
Потом дал ему еще две купюры по тысяче и медленно пошел по направлению к Сан-Бернардо.
На прощание Пако сказал, что со мной приятно иметь дело.
Дома я долго лежал в горячей ванне, потом приложил к колену компресс из мелко нарубленной картошки и распаренной ромашки. Уснул я сразу.
Проснулся в десять часов вечера. В комнате было холодно. Опухоль спала. Мы всегда делали себе такие компрессы после ринга, когда ныло все тело и воспалялась кожа.
Я встал и взял в руки свой "габилондо". Он был хорошо смазан, вычищен, заряжен смертельными зарядами.
Потом опять положил на столик. Через балкон в комнату проникали зеленые огни неоновой рекламы. Они то зажигались, то тухли.
Зеленые огни. Ах, эти зеленые огни.
18
Я нашел ее в полвторого ночи. Она стояла под фонарем на углу Пасео-де-Кастельяна и Мария-де-Молина, одетая в длинную белую юбку с разрезами по бокам, полностью обнажавшими худые бледные ноги, и в блестящую черную блузку с вырезом чуть ли не до пояса.
Казалось, она только что сбежала из шумной, пьяной компании.
Заметив, что я направляюсь в ее сторону, она взбила волосы нервными пальцами, унизанными кольцами.
Какое-то мгновение она прикидывала в уме мои финансовые возможности и характер моих ночных желаний, но, судя по всему, оба вопроса остались для нее загадкой.
- Ванесса? - спросил я.
- Ты меня знаешь? - Ее кокетство было доведено до полного автоматизма и напоминало движение пикадоров вокруг быка. Разговаривая, она слегка наклоняла голову, вероятно, это тоже входило в арсенал ее излюбленных приемов.
Ночь была прохладной, насыщенной электричеством, дышалось трудно. На противоположной стороне улицы группа женщин, похожих на Ванессу, приставала к владельцам роскошных автомобилей. Одна из них громко смеялась.
- Мы виделись с тобой вчера в "Рудольфе". Я ждал там Паулино.
- Разве?
- Но он не пришел. Мне нужно повидаться с ним.
- А ты кто такой, котик? Полицейский?
- Нет, я друг Паулино еще со времен армии.
- Понятия не имею, где он. - Она взяла меня под руку и прижалась, обдав густым запахом сладких духов. - Но мы ведь можем поехать ко мне, а? Я замерзла, ночь такая длинная. - Она пощупала мои бицепсы. - Ух, какой ты сильный! Как тебя зовут?
- Тони Романо.
- Тони? Тони Романо? - Она смотрела на меня так, как будто я сказал что-то забавное. - Кажется, Паулино называл твое имя. Ты и в самом деле Тони Романо?
- Единственное, за что я могу полностью поручиться.
- Знаешь, а ведь мы расстались с Паулино.
- Как жаль.
Она кивнула.
- Свинья он порядочная... Но что же мы стоим? Холодно! Значит, ты Тони Ромзно?.. Надо же.
- Мне не хочется, чтобы ты даром теряла из-за меня время. Жизнь нас не балует. Ванесса. Я тебе заплачу.
- Люблю таких понятливых мужчин. Поехали ко мне.
У тебя есть машина?
- Предпочитаю такси.
- Поехали. Дома будет уютнее... мы там согреемся.
- Неплохая мысль.
- И ты мне дашь много денежек, да, милый?... Вот увидишь, останешься доволен. - Она провела большим толстым языком по губам.
- Ванесса, милая, мне от тебя нужно только одно - поговорить о Паулино. Так что давай потом без обид.
- Поехали. Я тебе такое расскажу о Паулино, что у тебя волосы встанут дыбом. - Голос ее звучал угрожающе. - Он мне за все заплатит, подонок, он меня еще плохо знает, я его за решетку упеку, там ему и место... и ему, и этой сволочи, его дружку. Они думают, я дура и ничего не понимаю.
- Чем же он так провинился перед тобой?
- Он меня надул, - сказала она тихо. Потом громко добавила: - Едем?
Ванесса помахала таксисту, медленно двигавшемуся по улице. На шее у шофера был намотан голубой шарф.
Ухмыляясь, он высунул голову в окно машины.
По дороге Ванесса не сказала ни слова, но всякий раз, когда ее прижимало ко мне на поворотах, я чувствовал, что она напряжена. Она была моложе, чем казалась на первый взгляд. В ее худом остром лице было меньше невинности, чем в мизинце у нотариуса. Жизнь в Мадриде тяжела, и если ты хочешь есть три раза в день горячее, одеваться, да еще платить за квартиру, приходится много раз за ночь совершать подобные поездки в такси. Молодые люди с гормональными проблемами, подобные Ванессе, должны обладать твердым характером и изрядной изворотливостью, чтобы продержаться в этом городе.
Такси остановилось на улице Мигель-Анхель у белого дома, фасад которого был буквально усыпан таким количеством маленьких балкончиков, что они казались замысловатым архитектурным украшением. Она открыла подъезд своим ключом, и мы вошли в большой стерильно чистый вестибюль, типичный для домов без консьержки, которые чаще используются под различного рода конторы.
- Тебе что-нибудь говорит имя Луис Роблес?
- Луис Роблес? - Она нажала кнопку лифта, и мы услышали глухой звук электромотора. - Конечно, он часто заходил к Паулино. Очень симпатичный, но странный.
У меня с ним были прекрасные отношения.
В кабине лифта ощущался острый запах дешевых духов и мыла. Ванесса нажала на седьмой этаж.
- Почему странный?
- Он был из другой среды... богатый, хорошо воспитанный человек, настоящий джентльмен... Знаешь, он любил плохо одеваться, специально плохо одевался, понимаешь, что я хочу сказать? В "Рудольф" он приходил в старых джинсах и куртке. Выпьет и начнет говорить о всяких непонятных вещах... философия... капитализм...
фашизм... Любил поговорить, язык у него был хорошо подвешен. Но это был очень воспитанный человек, сеньор в полном смысле слова. Всегда приносил мне подарки и относился с уважением. Паулино говорил, что он покончил с собой. Это правда?
- Когда Паулино сказал тебе?
- Сначала я узнала от Висена, официанта в "Рудольфе". Он нас предупредил: если кто-нибудь будет спрашивать о Луисе Роблесе, мы ничего не знаем... Ясно? Ну а вчера позвонил по телефону Паулино.
- Ясно.
- Я очень расстроилась... Такой симпатичный! Ты его тоже знал?
- Паулино, он и я служили в одной роте. Это было в молодости.
- Паулино обдирал его как липку, наживался на нем самым наглым образом. Он на всех наживается. - Она улыбнулась. - Но со мной это дело больше не пройдет. Я о нем знаю такие вещи... такие... в общем, вполне достаточно, чтобы упечь его за решетку.
Лифт резко остановился, и мы вышли на площадку, оклеенную серыми обоями. По обе стороны от лифта было по двери. Ванесса подошла к правой и открыла ее.
Маленький холл с тремя мягкими стульями и вешалкой из лакированного дерева вполне мог сойти за приемную скромного зубного врача.
- Пойдем в гостиную, там удобнее. У меня еще осталось немного коньяка. Можно включить отопление.
Она толкнула небольшую застекленную дверь и протянула руку, чтобы включить свет. Но кто-то ее опередил.
В комнате стало светло.
Какой-то тип в черной куртке с пистолетом в руках пристально смотрел на нас. Он был среднего роста, смуглый, худой, с тщательно причесанными светлыми волосами. На лице его нельзя было уловить ни малейшего удивления.
Пистолет был марки "баретта" с глушителем, красивая дорогая игрушка.
- Ты! - воскликнула в испуге Ванесса, привалившись к стене. Казалось, она вот-вот упадет в обморок. - Ты! - повторила она, тяжело дыша.
Я поднял руки. Пистолет едва заметно сдвинулся с места, всего на несколько миллиметров.
- Ты, кажется, не рада нашей встрече, детка? - сказал тип и осторожно закрыл дверь. - К стенке. Живо.
В комнате стоял низенький стол, покрытый голубой скатертью, на нем пустая цветочная ваза, рядом два дешевых кресла и софа, обтянутая искусственной кожей. Две закрытые двери вели в другие комнаты. Я встал лицом к стене. Прямо перед моим носом висела картина, изображавшая лошадь, бегущую по кромке моря.
- Послушай!.. Я не имею ничего общего с Паулино!
...Ради бога, это чистая правда!.. Я ничего не знаю! - В словах Ванессы чувствовался страх, животный страх. Голос ее звучал прерывисто, она вся дрожала.
Я слышал ее тяжелое дыхание. Тип в черной куртке произнес:
- Заткнись и молчи, пока тебя не спросят. Ты меня поняла?
- Да, да, - еле слышно прошептала она.
- А ты, шаг назад. - Я подчинился. - Ноги пошире, руки на стенку.
Он подошел сзади и вполне профессионально обыскал меня. Потом открыл мой бумажник.
- Карпинтеро... Кто ты такой?
- Друг Паулино, - ответил я, не двигаясь. - Я его ищу.
- Да?.. Как удачно. Передашь ему привет от Дельбо.
Он очень обрадуется, вот увидишь.
- Не знаю никакого Дельбо, впервые слышу это имя, - соврал я. - Мы с Паулино друзья еще со времен службы в армии. Вместе служили в Учебном центре № 2 в Алкала-де-Энарес. Вчера я получил от него записку, просил меня прийти в "Рудольф", но сам не пришел. Я его ищу. Вот почему я оказался здесь.
Было не жарко, но я начал потеть. Капли пота стекали по лбу. Я услышал, как он бросил мой бумажник на пол.
- Мне безразлично, кто ты такой.
- Если ты знаешь Паулино, может, слышал от него когда-нибудь обо мне. Он меня знал как Тони Романо.
Тишина сгустилась.
- Тони Романо? - произнес он наконец.
- Да.
- Я не верю в стечение обстоятельств... А ты?
- Я никак не связан с делами Паулино.
- Может быть, ты и говоришь правду... но мне все равно. Считай, что сегодня не самый счастливый день в твоей жизни.
Стены недавно красили. Они еще пахли свежей краской. Рядом с картиной стоял торшер.
- Послушай... - Ванесса заикалась. - Паулино не обманывает тебя... Это он меня обманул, а тебя - нет, честное слово. Просто...
- Ты мне надоела, шлюха. Я устал от твоих разговоров. Замолчи! Ты меня что, за дурака держишь?
- Я могу... могу позвонить ему... А ты меня отпустишь... Хорошо?.. Если я позвоню, он... придет, вот увидишь, придет.
Снова тишина. Удары моего сердца стали столь же частыми, как тиканье часов. Пот заливал и больно резал глаза.
- Позвони ему, - наконец произнес тип.
- А ты меня отпустишь?
- Если не будешь делать глупостей.
- Конечно... конечно... я ничем не обязана Паулино, со мной он обошелся намного хуже, чем с тобой...
- Звони. Скажи ему, чтобы пришел. Но если ты будешь себя плохо вести или скажешь что-нибудь не то, я тебя убью.
- Да-да... сейчас.
Я слышал, как Ванесса набирает номер. Телефон, наверно, стоял около софы. С моего места его не было видно.
Голос ее стал совершенно естественным, даже кокетливым.
- Паулино? Это ты?.. Мне нужно поговорить с тобой... да, я у себя... Нет, что ты, я не сержусь... честное слово... Завтра я уезжаю в Марбелью... сама не знаю, насколько... да... мне бы хотелось проститься с тобой, кто знает, может, больше не увидимся. - Она коротко и нежно рассмеялась. Настоящая актриса. - Жду тебя... не задерживайся.
Потом повесила трубку. Теперь она стала немного спокойнее.
- Он сейчас придет. Я могу уйти?
- Не торопись.
- Но ведь ты сказал, что...
- Спокойно, крошка, спокойно. Я скажу тебе, когда можно будет идти.
- Ты ошибаешься... честное слово... Паулино ничего плохого против тебя не замышлял, просто...
- Заткнись!
Снова тишина. Долгая тишина. Целая вечность. Время от времени Ванесса вздыхала. Я слышал методичные, размеренные шаги по комнате. Автора картины звали Пеле Флорес, под его подписью стояло: "Севилья, 1986".
Волны и дождь получились у него очень хорошо. Подпись была перечеркнута прямой чертой.
Снова шаги по комнате. Раз, два, три... Туда-сюда, туда-сюда. Я перестал чувствовать собственные руки и плечи, они стали чужими. Попытался прислониться лицом к стене, чтобы отдохнуть. Мне удалось это сделать.
Тип подошел сзади. Ствол пистолета уткнулся мне в затылок.
- Устал?
- Чего тянешь? Кончай.
В голове у меня что-то взорвалось. Я упал на колени, сразу стаз очень тяжелым. Наверно, я весил триста килограммов. Мои глаза уперлись в его брюки и туфли. Хорошие туфли, дорогие мокасины.
Что это? Кажется, кто-то звонит в дверь? Я попытался поднять голову, и снова внутри что-то взорвалось и блеснуло. А потом наступила темнота. Очень глубокая темнота.
19
Луисито Роблес смотрел на меня. Его койка находилась прямо над моей, и он разговаривал со мной, свесив голову, когда поблизости не было дневальных. Он мог долго лежать в этой позе летучей мыши и говорить без умолку. В чем-в чем, а в этом деле он был неутомим.
Сейчас я уже не помню, что именно он говорил, наверно, что-то очень важное, потому что на лице у наго застыло напряженное выражение, он открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег.
Мы находились в ротной казарма в Алкала-де-Энарес.
Было темно, по стенам ползли дрожащие тени, кругом ни звука. Тишина. Только ряды солдатских коек и голова Луисито Роблеса, свисающая надо мной.
Я попытался шевельнуться и не смог. Тогда я понял, что мне очень холодно, надо бы укрыться, но я был слишком слаб. Какая-то непонятная сила приковала меня к кровати. Я хотел сказать Луисито, что мне холодно, попросить помочь мне, шевелил губами, но ничего не мог произнести, ни звука. Я закричал что было сил, как загнанный зверь.
Из головы Луиса Роблеса начала капать кровь, капля за каплей. Кровь заливала постель, капала прямо на меня, я был весь в холодной липкой крови. Я открыл глаза и услышал свой собственный крик. Кругом было совершенно темно, я лежал в постели. Но где?
Несколько раз моргнул, стараясь пошире открыть глаза. Голова раскалывалась на части, любое движение причиняло немыслимую боль. Попытался сориентироваться на ощупь. Я лежал в кровати совсем голый. Что произошло? Наклонился немного влево и упал на пол. С большим трудом встал на ноги. Кругом было тихо, только с улицы доносился отдаленный шум транспорта.
Вытянув руки, я сделал несколько шагов, пока не наткнулся на что-то, очевидно, на стену. Я начал ее ощупывать, сначала сверху вниз, потом в горизонтальном направлении, параллельно кровати.
Наконец я наткнулся на дверь. Застекленная дверь. Я прислушался. Ни звука. Снова стал ощупывать стену и нашел выключатель.
На кровати, с которой я только что встал, лежала Ванесса. Она тоже была полностью обнажена. Одна рука лежала на животе, другая бессильно свисала с кровати.
Лицо какого-то бледно-голубого цвета искажено гримасой боли, рот застыл в безмолвном крике. В веяе левой руки на уровне локтя раскачивался шприц, полный крови.
Светлые широко открытые глаза уже ничего не выражали.
Обе руки до локтей были покрыты красноватыми линиями, повторявшими рисунок вен. Одни линии были бледными, давнишними, другие совсем свежими. Они напоминали дорожки на страшном пути, пройденном долгими бессонными ночами, полными дрожи и холодного пота, удушья, смертельной тоски и страха, от которых приходится спасаться белым порошком, для того чтобы потом снова начать все сначала.
Вот и все, что осталось от мальчика, который в детстве, быть может, больше любил играть с девочками, чем стрелять из рогатки по птицам. Его маленький, сморщенный детородный орган свидетельствовал о том, что судьба была к нему беспощадна. Он пытался бороться с ней, принимая гормональные препараты, от которых перестает расти борода, зато растет грудь.
В Мадриде немало таких мальчиков.
Я вышел из спальни и зажег свет в гостиной.
Здесь трупов не было. Только моя одежда, аккуратно сложенная на стуле, часы и бумажник.
Вторая дверь вела в небольшую, но кокетливую ванную комнату. Мне потребовалось пять минут, чтобы принять душ и вымыть ванну. Потом я повесил на крючок чистое полотенце, а мокрым постарался уничтожить все следы, которые мог оставить на стенах гостиной, в спальне и на дверях.
Через пятнадцать минут я уже был на улице. Полотенце я вложил в полиэтиленовый мешок и унес с собой. Такси довезло меня до вокзала Аточа. Там я тщательно завязал мешок с полотенцем и выбросил его в мусорный ящик. На другом такси я доехал до дому.
Часы на площади Пуэрта-дель-Соль пробили полночь.
Меня стошнило.
20
В десять минут одиннадцатого я сидел напротив Драпера в его конторе на улице Конде-де-Хиксена.
- У тебя такой вид, будто ты всю ночь катался на чертоэом колесе, заметил он. - Как ты себя чувствуешь?
- Восхитительно. Я нашел дома твою записку. Что случилось?
- Тебя невозможно застать. Вчера я названивал целый день.
Я заметил, что он внимательно рассматривает поношенные борта и штопку на моем пиджаке. Такие вещи от него не ускользают.
- Я безработный, Драпер, дома мне сидеть скучно. У тебя что-нибудь появилось?
- Кое-что есть. Но дела идут из рук вон плохо, сам знаешь...
-, Знаю, знаю. Налоги, социальное страхование... Все это мы слышали... Если у тебя есть работа, давай ближе к делу. Я очень занят.
Он поерзал на стуле.
- Знаешь, ты здорово провернул то дельце, ребята из "Эладио" очень довольны, они не верили, что нам удастся получить с этой сеньоры за кухню. Конечно, такие вещи повышают наш престиж, сам понимаешь... На этот раз дело в высшей степени важное. Я бы сказал, сложное и весьма деликатное... Кстати, что нужно было тем полицейским?
- Фрутос хотел, чтобы я кое-кого опознал. Ничего особенного.
- Рад за тебя. Фрутос очень въедливый тип. Я ведь с ним давно знаком, еще со времен войны.
- В первый раз слышу.
- Мы с ним служили а жандармерии и вели себя не слишком примерно. Так что попасть в полицию нам было не просто. Слава богу, что мой дядя Рамон, он был подполковником, кажется, я тебе рассказывал про него, похлопотал за меня. Все компро?лэтирующие документы изъяли, и меня приняли... но Фрутос... В полиции его считали "розовым", но раньше, во время войны... Не знаю, как ему удалось... кажется, помог приходской священник из его деревни, точно не знаю.
Я раздавил окурок сигары в пепельнице и встал.
- Ты куда? - спросил Дрзпер.
- До свидания.
- Минуточку, Тони, ну что ты в самом деле! - Он вздохнул. - Ты же знаешь, что меня иногда заносит.
- Ты очень занят, я тоже. Как-нибудь забегу, и мы поболтаем, но сегодня у меня нет времени.
Он показал на стул.
- Сядь, пожалуйста. - Я сел. - У меня есть для тебя очень серьезная работа... Правда, что мой сын даже слышать о тебе не хочет. Я всегда нервничаю по этому поводу. Не знаю, почему он тебя невзлюбил. Грозится отделиться, создать собственное дело, ну а я слишком стар, чтобы все начинать с нуля... Раньше Херардо был другим, во всем виновата его жена, эта безмозглая курица... Сейчас они помешались на видео, купили приставку и крутят целыми днями.
- Пройдет, - успокоил я его. - Такие увлечения быстро проходят.
- Надеюсь. - Он снова вздохнул. Потом открыл один из многочисленных ящиков стола, вынул пачку бумаг, несколько фотографий и аккуратно все сложил, не глядя на меня.
- Мы ведем это дело почти год.
Затем он протянул мне увеличенную черно-белую фотографию молодого коренастого парня, поднявшего вверх обе руки, как будто он кого-то приветствует. Лицо у парня было полное, крупное. Рот круглый, похожий на сток в умывальнике дешевого пансиона.
- Его зовут Нельсон Роберто Крусес, но все его называют Боби. Он кубинец, вырос в Соединенных Штатах.
В Испанию приехал как беженец в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году, но гражданство получил только три года назад. Двадцать восемь лет, холост. Здесь он создал своего рода секту под названием "Свет Мира".
Официально она зарегистрирована как благотворительное общество с религиозными целями, занимающееся помощью обездоленным, наркоманам, матерям-одиночкам, сиротам и тому подобное... Их штаб-квартра находи гся недалеко от Мадрида, в Фуэнлабрада. Там у них трехэтажный дом и два торговых центра. Начинали они в снятой напрокат каморке, а теперь кроме дома в Фуэнлабрада и двух торговых центров имеют поместье в сто гектаров в Толедо, которое называется "Божье царство"
Там они выращивают экологически чистые овощи, фрукты и все такое прочее. Улавливаешь?
- Да. Продолжай.
- Так вот, этот жук еще спасает сбившихся с пути девушек. Малышами он сейчас интересуется меньше, потому что Отдел защиты малолетних в Министерстве образования что-то пронюхал и не дает ему покоя... Он снабжает девушек и парней наркотиками, дает им крышу над головой и еду, и все это бесплатно, не требуя якобы ничего взамен. Вот брошюры, которые издает брат Нельсон.
Брошюры были тоненькие, всего четыре страницы, и разных цветов розовые, голубые, оранжевые - и назывались они по-разному: "Божий свет дойдет до тебя", "Не отчаивайся", "Он с тобой", "Пойдем со мной, брат". На обложках были изображены горизонт и восходящее солнце, которое освещало своими лучами слова "Свет Мира".
- Однако, - продолжал Драпер, - пробыв пару дней в Доме, как они называют это заведение, молодые люди принимаются за работу. Одни отправляются в поместье копать землю и пасти скот, другие в типографию или столовую, некоторые продают на улице эти брошюры. На этом, собственно говоря, и держится все предприятие. - Он сделал паузу, внимательно глядя на меня, как бы проверяя, слежу ли я за его изложением. - Каждый день целые толпы девушек и парней выходят на улицы. Они предлагают прохожим брошюры, получая за них кто сколько даст. Мы подсчитали, что ежедневная выручка брата Нельсона составляет около миллиона песет. Сечешь? Это самое процветающее издательство из всех, что я когда-либо знал. Они выезжают в деревню, в столицы провинций. И самое главное - они все это делают из любви к искусству, не получая никакой зарплаты. - Это обстоятельстсо было особенно по душе Драперу. Он глубоко вздохнул. - Одна адвокатская контора подсчитала, что братец Нельсон зарабатывает порядка двадцати миллионов в месяц.
- Комиссаром Драпером?
- Он уже не комиссар. У него свое дело.
- Ну ладно, - сказал бородатый. - Я пошел, Я слегка сжал ему локоть.
- Минуточку. - Он отступил на шаг и резко сбросил мою руку.
- Мне не о чем с тобой разговаривать. Тони Романо.
Ты уже не служишь в полиции. Я тебя узнал. Так что давай разойдемся.
- Я работаю в конторе Драпера, которая занимается взыскиванием неоплаченных долгов. В присутствии свидетелей, - тут я кивнул в сторону Пако, слушавшего наш разговор с явным удовольствием, - вы должны признать. что являетесь должником доньи Хосефы Пардо, хозяйки бара "Да здравствует Пепа".
Он расхохотался, обнажив большие желтые зубы.
- Сколько шума из-за такого пустяка! Японский бог!
Что за дела! Я не отказываюсь от этого долга. Что тебе еще нужно?
- Ты должен ей сто двадцать пять тысяч.
Он снова улыбнулся. Распахнул пошире пиджак и стал поглаживать левой рукой пистолет.
- Сто двадцать семь тысяч четыреста сорок песет, если уж быть точным. Так вот, слушай, я тебе кое-что скажу, потому что ты мне понравился. Я не собираюсь платить ни копейки этой девке. Ты меня понял или надо повторить, легавый? - Он хлопнул ладонью по пистолету. - Не волнуйся, у меня есть разрешение на пушку, в нашем районе развелось много ворья. А теперь сматывайся отсюда.
Он не успел сделать и шага к двери, как трость, брошенная Пако, описав кривую в воздухе, попала ему прямо в голову. Я даже не заметил, только услышал резкий звук удара. Артуро было открыл рот, но так и не произнес ни слова и рухнул на пол, хватаясь руками за воздух. Упал как бык, сраженный ударом в затылок.
Я наклонился, вытащил у него из-за пояса пистолет "астра" калибра 9 мм образца 1947 года, впрочем, отлично сохранившийся, прикинул на руке его вес и спрятал в карман.
Четверо пенсионеров прервали игру в карты и смотрели без особого интереса на распластавшегося на полу Артура Гиндаля.
- Что случилось, Пако? - спросил один из них.
- Ничего, - ответил хозяин таверны. - Этот тип стал себя плохо вести. Сеньор из полиции.
Я улыбнулся.
Пенсионеры вернулись к своим картам, а Пако перегнулся через стойку.
- Я, кажется, чуть-чуть перестарался, а?
- Похоже на то. Помоги мне довести его до "Да здравствует Пепа". У меня с ногой не все в порядке.
Вдвоем мы дотащили его до улицы Руис, метрах в пятидесяти от заведения Пако. Всю дорогу бородатый пижон стонал.
Войдя в бар, мы усадили его на стул подальше от дверей. При виде крови, капавшей на пиджак Артуро, Пепабрюнетка закричала не своим голосом.
- Что это такое? Боже мой! Что они с тобой сделали, Артуро?
- Ничего, Пепита, не волнуйся... - пытался успокоить ее Пако. - Он себя вел как пижон, и я... понимаешь, мы...
Пепа подошла к Артуро и подняла двумя руками его голову.
- Что вы с ним сделали, звери... дикие зэери... вы его убили!
- Они меня отделали под орех, Пепита, - еле слышно пробормотал Артуро.
Девушка громко плакала и утирала ему кровь. Я подошел и вытащил у него из кармана пачку денег.
- Твои деньги, Пепита. - В пачке оказалось сто пятьдесят тысяч ровно. Я так и думал, увидев, как он вытаскивал деньги у Пако. Положив деньги на стойку, я сказал Пепе: - Возьми свою долю. Он признался при свидетелях, что должен тебе сто двадцать семь тысяч четыреста сорок песет, немножко больше, чем ты говорила. Мне причитается десять процентов, то есть где-то тринадцать тысяч.
- Пепи, - всхлипнул Артуро, - они отбирают у меня все деньги, отложенные на налог. Сделай же что-нибудь.
Отсчитав свои деньги, я показал их Пеле и хотел было спрятать в карман, но рука наткнулась на пистолет Артуро. Я вытащил из него магазин и патроны. Патроны положил в карман вместе с деньгами, а пистолет вернул Пеле.
Она взяла его, глядя на меня невидящими глазами.
- Ладно, Тони, только... зачем же вы так обошлись с моим Артуро... посмотри, что вы с ним сделали.
- Пепи! Мои деньги! - завопил он.
- Но ведь мы с тобой договаривались. Разве нет?
- Да, но...
- Делай что хочешь со своими деньгами. Хочешь - сожги, хочешь - верни ему, мне все равно. Но эти тринадцать тысяч мной заработаны честно. - Я хлопнул себя по карману. - Надеюсь, ты понимаешь.
- Пепи! - снова закричал Артуро.
- Я вылечу тебя, милый, успокойся.
- Мне нужно возвращаться. Тони, - сказал Пако. - Там никого не осталось.
Мы вышли вместе. Вслед нам неслись стоны Артуро и сюсюканье Пепы. У входа в таверну я протянул Пако пять тысяч.
- Мог бы быть и пощедрее. Тони, - сказал он. - Всю работу сделал я. Давай пополам?
Я внимательно вгляделся в его лицо и вдруг ощутил огромную усталость, как будто бы долго поднимался по крутой лестнице с распухшей ногой.
Потом дал ему еще две купюры по тысяче и медленно пошел по направлению к Сан-Бернардо.
На прощание Пако сказал, что со мной приятно иметь дело.
Дома я долго лежал в горячей ванне, потом приложил к колену компресс из мелко нарубленной картошки и распаренной ромашки. Уснул я сразу.
Проснулся в десять часов вечера. В комнате было холодно. Опухоль спала. Мы всегда делали себе такие компрессы после ринга, когда ныло все тело и воспалялась кожа.
Я встал и взял в руки свой "габилондо". Он был хорошо смазан, вычищен, заряжен смертельными зарядами.
Потом опять положил на столик. Через балкон в комнату проникали зеленые огни неоновой рекламы. Они то зажигались, то тухли.
Зеленые огни. Ах, эти зеленые огни.
18
Я нашел ее в полвторого ночи. Она стояла под фонарем на углу Пасео-де-Кастельяна и Мария-де-Молина, одетая в длинную белую юбку с разрезами по бокам, полностью обнажавшими худые бледные ноги, и в блестящую черную блузку с вырезом чуть ли не до пояса.
Казалось, она только что сбежала из шумной, пьяной компании.
Заметив, что я направляюсь в ее сторону, она взбила волосы нервными пальцами, унизанными кольцами.
Какое-то мгновение она прикидывала в уме мои финансовые возможности и характер моих ночных желаний, но, судя по всему, оба вопроса остались для нее загадкой.
- Ванесса? - спросил я.
- Ты меня знаешь? - Ее кокетство было доведено до полного автоматизма и напоминало движение пикадоров вокруг быка. Разговаривая, она слегка наклоняла голову, вероятно, это тоже входило в арсенал ее излюбленных приемов.
Ночь была прохладной, насыщенной электричеством, дышалось трудно. На противоположной стороне улицы группа женщин, похожих на Ванессу, приставала к владельцам роскошных автомобилей. Одна из них громко смеялась.
- Мы виделись с тобой вчера в "Рудольфе". Я ждал там Паулино.
- Разве?
- Но он не пришел. Мне нужно повидаться с ним.
- А ты кто такой, котик? Полицейский?
- Нет, я друг Паулино еще со времен армии.
- Понятия не имею, где он. - Она взяла меня под руку и прижалась, обдав густым запахом сладких духов. - Но мы ведь можем поехать ко мне, а? Я замерзла, ночь такая длинная. - Она пощупала мои бицепсы. - Ух, какой ты сильный! Как тебя зовут?
- Тони Романо.
- Тони? Тони Романо? - Она смотрела на меня так, как будто я сказал что-то забавное. - Кажется, Паулино называл твое имя. Ты и в самом деле Тони Романо?
- Единственное, за что я могу полностью поручиться.
- Знаешь, а ведь мы расстались с Паулино.
- Как жаль.
Она кивнула.
- Свинья он порядочная... Но что же мы стоим? Холодно! Значит, ты Тони Ромзно?.. Надо же.
- Мне не хочется, чтобы ты даром теряла из-за меня время. Жизнь нас не балует. Ванесса. Я тебе заплачу.
- Люблю таких понятливых мужчин. Поехали ко мне.
У тебя есть машина?
- Предпочитаю такси.
- Поехали. Дома будет уютнее... мы там согреемся.
- Неплохая мысль.
- И ты мне дашь много денежек, да, милый?... Вот увидишь, останешься доволен. - Она провела большим толстым языком по губам.
- Ванесса, милая, мне от тебя нужно только одно - поговорить о Паулино. Так что давай потом без обид.
- Поехали. Я тебе такое расскажу о Паулино, что у тебя волосы встанут дыбом. - Голос ее звучал угрожающе. - Он мне за все заплатит, подонок, он меня еще плохо знает, я его за решетку упеку, там ему и место... и ему, и этой сволочи, его дружку. Они думают, я дура и ничего не понимаю.
- Чем же он так провинился перед тобой?
- Он меня надул, - сказала она тихо. Потом громко добавила: - Едем?
Ванесса помахала таксисту, медленно двигавшемуся по улице. На шее у шофера был намотан голубой шарф.
Ухмыляясь, он высунул голову в окно машины.
По дороге Ванесса не сказала ни слова, но всякий раз, когда ее прижимало ко мне на поворотах, я чувствовал, что она напряжена. Она была моложе, чем казалась на первый взгляд. В ее худом остром лице было меньше невинности, чем в мизинце у нотариуса. Жизнь в Мадриде тяжела, и если ты хочешь есть три раза в день горячее, одеваться, да еще платить за квартиру, приходится много раз за ночь совершать подобные поездки в такси. Молодые люди с гормональными проблемами, подобные Ванессе, должны обладать твердым характером и изрядной изворотливостью, чтобы продержаться в этом городе.
Такси остановилось на улице Мигель-Анхель у белого дома, фасад которого был буквально усыпан таким количеством маленьких балкончиков, что они казались замысловатым архитектурным украшением. Она открыла подъезд своим ключом, и мы вошли в большой стерильно чистый вестибюль, типичный для домов без консьержки, которые чаще используются под различного рода конторы.
- Тебе что-нибудь говорит имя Луис Роблес?
- Луис Роблес? - Она нажала кнопку лифта, и мы услышали глухой звук электромотора. - Конечно, он часто заходил к Паулино. Очень симпатичный, но странный.
У меня с ним были прекрасные отношения.
В кабине лифта ощущался острый запах дешевых духов и мыла. Ванесса нажала на седьмой этаж.
- Почему странный?
- Он был из другой среды... богатый, хорошо воспитанный человек, настоящий джентльмен... Знаешь, он любил плохо одеваться, специально плохо одевался, понимаешь, что я хочу сказать? В "Рудольф" он приходил в старых джинсах и куртке. Выпьет и начнет говорить о всяких непонятных вещах... философия... капитализм...
фашизм... Любил поговорить, язык у него был хорошо подвешен. Но это был очень воспитанный человек, сеньор в полном смысле слова. Всегда приносил мне подарки и относился с уважением. Паулино говорил, что он покончил с собой. Это правда?
- Когда Паулино сказал тебе?
- Сначала я узнала от Висена, официанта в "Рудольфе". Он нас предупредил: если кто-нибудь будет спрашивать о Луисе Роблесе, мы ничего не знаем... Ясно? Ну а вчера позвонил по телефону Паулино.
- Ясно.
- Я очень расстроилась... Такой симпатичный! Ты его тоже знал?
- Паулино, он и я служили в одной роте. Это было в молодости.
- Паулино обдирал его как липку, наживался на нем самым наглым образом. Он на всех наживается. - Она улыбнулась. - Но со мной это дело больше не пройдет. Я о нем знаю такие вещи... такие... в общем, вполне достаточно, чтобы упечь его за решетку.
Лифт резко остановился, и мы вышли на площадку, оклеенную серыми обоями. По обе стороны от лифта было по двери. Ванесса подошла к правой и открыла ее.
Маленький холл с тремя мягкими стульями и вешалкой из лакированного дерева вполне мог сойти за приемную скромного зубного врача.
- Пойдем в гостиную, там удобнее. У меня еще осталось немного коньяка. Можно включить отопление.
Она толкнула небольшую застекленную дверь и протянула руку, чтобы включить свет. Но кто-то ее опередил.
В комнате стало светло.
Какой-то тип в черной куртке с пистолетом в руках пристально смотрел на нас. Он был среднего роста, смуглый, худой, с тщательно причесанными светлыми волосами. На лице его нельзя было уловить ни малейшего удивления.
Пистолет был марки "баретта" с глушителем, красивая дорогая игрушка.
- Ты! - воскликнула в испуге Ванесса, привалившись к стене. Казалось, она вот-вот упадет в обморок. - Ты! - повторила она, тяжело дыша.
Я поднял руки. Пистолет едва заметно сдвинулся с места, всего на несколько миллиметров.
- Ты, кажется, не рада нашей встрече, детка? - сказал тип и осторожно закрыл дверь. - К стенке. Живо.
В комнате стоял низенький стол, покрытый голубой скатертью, на нем пустая цветочная ваза, рядом два дешевых кресла и софа, обтянутая искусственной кожей. Две закрытые двери вели в другие комнаты. Я встал лицом к стене. Прямо перед моим носом висела картина, изображавшая лошадь, бегущую по кромке моря.
- Послушай!.. Я не имею ничего общего с Паулино!
...Ради бога, это чистая правда!.. Я ничего не знаю! - В словах Ванессы чувствовался страх, животный страх. Голос ее звучал прерывисто, она вся дрожала.
Я слышал ее тяжелое дыхание. Тип в черной куртке произнес:
- Заткнись и молчи, пока тебя не спросят. Ты меня поняла?
- Да, да, - еле слышно прошептала она.
- А ты, шаг назад. - Я подчинился. - Ноги пошире, руки на стенку.
Он подошел сзади и вполне профессионально обыскал меня. Потом открыл мой бумажник.
- Карпинтеро... Кто ты такой?
- Друг Паулино, - ответил я, не двигаясь. - Я его ищу.
- Да?.. Как удачно. Передашь ему привет от Дельбо.
Он очень обрадуется, вот увидишь.
- Не знаю никакого Дельбо, впервые слышу это имя, - соврал я. - Мы с Паулино друзья еще со времен службы в армии. Вместе служили в Учебном центре № 2 в Алкала-де-Энарес. Вчера я получил от него записку, просил меня прийти в "Рудольф", но сам не пришел. Я его ищу. Вот почему я оказался здесь.
Было не жарко, но я начал потеть. Капли пота стекали по лбу. Я услышал, как он бросил мой бумажник на пол.
- Мне безразлично, кто ты такой.
- Если ты знаешь Паулино, может, слышал от него когда-нибудь обо мне. Он меня знал как Тони Романо.
Тишина сгустилась.
- Тони Романо? - произнес он наконец.
- Да.
- Я не верю в стечение обстоятельств... А ты?
- Я никак не связан с делами Паулино.
- Может быть, ты и говоришь правду... но мне все равно. Считай, что сегодня не самый счастливый день в твоей жизни.
Стены недавно красили. Они еще пахли свежей краской. Рядом с картиной стоял торшер.
- Послушай... - Ванесса заикалась. - Паулино не обманывает тебя... Это он меня обманул, а тебя - нет, честное слово. Просто...
- Ты мне надоела, шлюха. Я устал от твоих разговоров. Замолчи! Ты меня что, за дурака держишь?
- Я могу... могу позвонить ему... А ты меня отпустишь... Хорошо?.. Если я позвоню, он... придет, вот увидишь, придет.
Снова тишина. Удары моего сердца стали столь же частыми, как тиканье часов. Пот заливал и больно резал глаза.
- Позвони ему, - наконец произнес тип.
- А ты меня отпустишь?
- Если не будешь делать глупостей.
- Конечно... конечно... я ничем не обязана Паулино, со мной он обошелся намного хуже, чем с тобой...
- Звони. Скажи ему, чтобы пришел. Но если ты будешь себя плохо вести или скажешь что-нибудь не то, я тебя убью.
- Да-да... сейчас.
Я слышал, как Ванесса набирает номер. Телефон, наверно, стоял около софы. С моего места его не было видно.
Голос ее стал совершенно естественным, даже кокетливым.
- Паулино? Это ты?.. Мне нужно поговорить с тобой... да, я у себя... Нет, что ты, я не сержусь... честное слово... Завтра я уезжаю в Марбелью... сама не знаю, насколько... да... мне бы хотелось проститься с тобой, кто знает, может, больше не увидимся. - Она коротко и нежно рассмеялась. Настоящая актриса. - Жду тебя... не задерживайся.
Потом повесила трубку. Теперь она стала немного спокойнее.
- Он сейчас придет. Я могу уйти?
- Не торопись.
- Но ведь ты сказал, что...
- Спокойно, крошка, спокойно. Я скажу тебе, когда можно будет идти.
- Ты ошибаешься... честное слово... Паулино ничего плохого против тебя не замышлял, просто...
- Заткнись!
Снова тишина. Долгая тишина. Целая вечность. Время от времени Ванесса вздыхала. Я слышал методичные, размеренные шаги по комнате. Автора картины звали Пеле Флорес, под его подписью стояло: "Севилья, 1986".
Волны и дождь получились у него очень хорошо. Подпись была перечеркнута прямой чертой.
Снова шаги по комнате. Раз, два, три... Туда-сюда, туда-сюда. Я перестал чувствовать собственные руки и плечи, они стали чужими. Попытался прислониться лицом к стене, чтобы отдохнуть. Мне удалось это сделать.
Тип подошел сзади. Ствол пистолета уткнулся мне в затылок.
- Устал?
- Чего тянешь? Кончай.
В голове у меня что-то взорвалось. Я упал на колени, сразу стаз очень тяжелым. Наверно, я весил триста килограммов. Мои глаза уперлись в его брюки и туфли. Хорошие туфли, дорогие мокасины.
Что это? Кажется, кто-то звонит в дверь? Я попытался поднять голову, и снова внутри что-то взорвалось и блеснуло. А потом наступила темнота. Очень глубокая темнота.
19
Луисито Роблес смотрел на меня. Его койка находилась прямо над моей, и он разговаривал со мной, свесив голову, когда поблизости не было дневальных. Он мог долго лежать в этой позе летучей мыши и говорить без умолку. В чем-в чем, а в этом деле он был неутомим.
Сейчас я уже не помню, что именно он говорил, наверно, что-то очень важное, потому что на лице у наго застыло напряженное выражение, он открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег.
Мы находились в ротной казарма в Алкала-де-Энарес.
Было темно, по стенам ползли дрожащие тени, кругом ни звука. Тишина. Только ряды солдатских коек и голова Луисито Роблеса, свисающая надо мной.
Я попытался шевельнуться и не смог. Тогда я понял, что мне очень холодно, надо бы укрыться, но я был слишком слаб. Какая-то непонятная сила приковала меня к кровати. Я хотел сказать Луисито, что мне холодно, попросить помочь мне, шевелил губами, но ничего не мог произнести, ни звука. Я закричал что было сил, как загнанный зверь.
Из головы Луиса Роблеса начала капать кровь, капля за каплей. Кровь заливала постель, капала прямо на меня, я был весь в холодной липкой крови. Я открыл глаза и услышал свой собственный крик. Кругом было совершенно темно, я лежал в постели. Но где?
Несколько раз моргнул, стараясь пошире открыть глаза. Голова раскалывалась на части, любое движение причиняло немыслимую боль. Попытался сориентироваться на ощупь. Я лежал в кровати совсем голый. Что произошло? Наклонился немного влево и упал на пол. С большим трудом встал на ноги. Кругом было тихо, только с улицы доносился отдаленный шум транспорта.
Вытянув руки, я сделал несколько шагов, пока не наткнулся на что-то, очевидно, на стену. Я начал ее ощупывать, сначала сверху вниз, потом в горизонтальном направлении, параллельно кровати.
Наконец я наткнулся на дверь. Застекленная дверь. Я прислушался. Ни звука. Снова стал ощупывать стену и нашел выключатель.
На кровати, с которой я только что встал, лежала Ванесса. Она тоже была полностью обнажена. Одна рука лежала на животе, другая бессильно свисала с кровати.
Лицо какого-то бледно-голубого цвета искажено гримасой боли, рот застыл в безмолвном крике. В веяе левой руки на уровне локтя раскачивался шприц, полный крови.
Светлые широко открытые глаза уже ничего не выражали.
Обе руки до локтей были покрыты красноватыми линиями, повторявшими рисунок вен. Одни линии были бледными, давнишними, другие совсем свежими. Они напоминали дорожки на страшном пути, пройденном долгими бессонными ночами, полными дрожи и холодного пота, удушья, смертельной тоски и страха, от которых приходится спасаться белым порошком, для того чтобы потом снова начать все сначала.
Вот и все, что осталось от мальчика, который в детстве, быть может, больше любил играть с девочками, чем стрелять из рогатки по птицам. Его маленький, сморщенный детородный орган свидетельствовал о том, что судьба была к нему беспощадна. Он пытался бороться с ней, принимая гормональные препараты, от которых перестает расти борода, зато растет грудь.
В Мадриде немало таких мальчиков.
Я вышел из спальни и зажег свет в гостиной.
Здесь трупов не было. Только моя одежда, аккуратно сложенная на стуле, часы и бумажник.
Вторая дверь вела в небольшую, но кокетливую ванную комнату. Мне потребовалось пять минут, чтобы принять душ и вымыть ванну. Потом я повесил на крючок чистое полотенце, а мокрым постарался уничтожить все следы, которые мог оставить на стенах гостиной, в спальне и на дверях.
Через пятнадцать минут я уже был на улице. Полотенце я вложил в полиэтиленовый мешок и унес с собой. Такси довезло меня до вокзала Аточа. Там я тщательно завязал мешок с полотенцем и выбросил его в мусорный ящик. На другом такси я доехал до дому.
Часы на площади Пуэрта-дель-Соль пробили полночь.
Меня стошнило.
20
В десять минут одиннадцатого я сидел напротив Драпера в его конторе на улице Конде-де-Хиксена.
- У тебя такой вид, будто ты всю ночь катался на чертоэом колесе, заметил он. - Как ты себя чувствуешь?
- Восхитительно. Я нашел дома твою записку. Что случилось?
- Тебя невозможно застать. Вчера я названивал целый день.
Я заметил, что он внимательно рассматривает поношенные борта и штопку на моем пиджаке. Такие вещи от него не ускользают.
- Я безработный, Драпер, дома мне сидеть скучно. У тебя что-нибудь появилось?
- Кое-что есть. Но дела идут из рук вон плохо, сам знаешь...
-, Знаю, знаю. Налоги, социальное страхование... Все это мы слышали... Если у тебя есть работа, давай ближе к делу. Я очень занят.
Он поерзал на стуле.
- Знаешь, ты здорово провернул то дельце, ребята из "Эладио" очень довольны, они не верили, что нам удастся получить с этой сеньоры за кухню. Конечно, такие вещи повышают наш престиж, сам понимаешь... На этот раз дело в высшей степени важное. Я бы сказал, сложное и весьма деликатное... Кстати, что нужно было тем полицейским?
- Фрутос хотел, чтобы я кое-кого опознал. Ничего особенного.
- Рад за тебя. Фрутос очень въедливый тип. Я ведь с ним давно знаком, еще со времен войны.
- В первый раз слышу.
- Мы с ним служили а жандармерии и вели себя не слишком примерно. Так что попасть в полицию нам было не просто. Слава богу, что мой дядя Рамон, он был подполковником, кажется, я тебе рассказывал про него, похлопотал за меня. Все компро?лэтирующие документы изъяли, и меня приняли... но Фрутос... В полиции его считали "розовым", но раньше, во время войны... Не знаю, как ему удалось... кажется, помог приходской священник из его деревни, точно не знаю.
Я раздавил окурок сигары в пепельнице и встал.
- Ты куда? - спросил Дрзпер.
- До свидания.
- Минуточку, Тони, ну что ты в самом деле! - Он вздохнул. - Ты же знаешь, что меня иногда заносит.
- Ты очень занят, я тоже. Как-нибудь забегу, и мы поболтаем, но сегодня у меня нет времени.
Он показал на стул.
- Сядь, пожалуйста. - Я сел. - У меня есть для тебя очень серьезная работа... Правда, что мой сын даже слышать о тебе не хочет. Я всегда нервничаю по этому поводу. Не знаю, почему он тебя невзлюбил. Грозится отделиться, создать собственное дело, ну а я слишком стар, чтобы все начинать с нуля... Раньше Херардо был другим, во всем виновата его жена, эта безмозглая курица... Сейчас они помешались на видео, купили приставку и крутят целыми днями.
- Пройдет, - успокоил я его. - Такие увлечения быстро проходят.
- Надеюсь. - Он снова вздохнул. Потом открыл один из многочисленных ящиков стола, вынул пачку бумаг, несколько фотографий и аккуратно все сложил, не глядя на меня.
- Мы ведем это дело почти год.
Затем он протянул мне увеличенную черно-белую фотографию молодого коренастого парня, поднявшего вверх обе руки, как будто он кого-то приветствует. Лицо у парня было полное, крупное. Рот круглый, похожий на сток в умывальнике дешевого пансиона.
- Его зовут Нельсон Роберто Крусес, но все его называют Боби. Он кубинец, вырос в Соединенных Штатах.
В Испанию приехал как беженец в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году, но гражданство получил только три года назад. Двадцать восемь лет, холост. Здесь он создал своего рода секту под названием "Свет Мира".
Официально она зарегистрирована как благотворительное общество с религиозными целями, занимающееся помощью обездоленным, наркоманам, матерям-одиночкам, сиротам и тому подобное... Их штаб-квартра находи гся недалеко от Мадрида, в Фуэнлабрада. Там у них трехэтажный дом и два торговых центра. Начинали они в снятой напрокат каморке, а теперь кроме дома в Фуэнлабрада и двух торговых центров имеют поместье в сто гектаров в Толедо, которое называется "Божье царство"
Там они выращивают экологически чистые овощи, фрукты и все такое прочее. Улавливаешь?
- Да. Продолжай.
- Так вот, этот жук еще спасает сбившихся с пути девушек. Малышами он сейчас интересуется меньше, потому что Отдел защиты малолетних в Министерстве образования что-то пронюхал и не дает ему покоя... Он снабжает девушек и парней наркотиками, дает им крышу над головой и еду, и все это бесплатно, не требуя якобы ничего взамен. Вот брошюры, которые издает брат Нельсон.
Брошюры были тоненькие, всего четыре страницы, и разных цветов розовые, голубые, оранжевые - и назывались они по-разному: "Божий свет дойдет до тебя", "Не отчаивайся", "Он с тобой", "Пойдем со мной, брат". На обложках были изображены горизонт и восходящее солнце, которое освещало своими лучами слова "Свет Мира".
- Однако, - продолжал Драпер, - пробыв пару дней в Доме, как они называют это заведение, молодые люди принимаются за работу. Одни отправляются в поместье копать землю и пасти скот, другие в типографию или столовую, некоторые продают на улице эти брошюры. На этом, собственно говоря, и держится все предприятие. - Он сделал паузу, внимательно глядя на меня, как бы проверяя, слежу ли я за его изложением. - Каждый день целые толпы девушек и парней выходят на улицы. Они предлагают прохожим брошюры, получая за них кто сколько даст. Мы подсчитали, что ежедневная выручка брата Нельсона составляет около миллиона песет. Сечешь? Это самое процветающее издательство из всех, что я когда-либо знал. Они выезжают в деревню, в столицы провинций. И самое главное - они все это делают из любви к искусству, не получая никакой зарплаты. - Это обстоятельстсо было особенно по душе Драперу. Он глубоко вздохнул. - Одна адвокатская контора подсчитала, что братец Нельсон зарабатывает порядка двадцати миллионов в месяц.