Страница:
В то же время Витовт, с своей стороны, издал окружную грамоту, где подробно изложил весь ход дела и показал те же самые обстоятельства и основания, по которым оно совершилось. Но замечательно, что в оскудении Церкви Киевской он винит не одного Фотия, а и его предшественников. "Мы издавна видели, - говорит князь, - что Церковь Киевской митрополии не строится, но скудеет. Сколько было митрополитов на нашей памяти! И они Церковь не строили, как было прежде. Сколько собирали они церковных доходов и переносили в другие места! Разную церковную святыню, великие Христовы Страсти, честные иконы, окованные золотом, и многие другие драгоценности, и все церковные украшения митрополии Киевской они перенесли в иное место". Далее Витовт обвиняет в симонии не одного императора греческого, но и патриарха: "Они хотят, как мы хорошо дознали, только по своей воле ставить митрополита, по накупу - того, кто у них купит себе митрополию, чтобы он находился в их воле и, грабя здесь и опустошая, выносил к ним все". К концу грамоты Витовт объявляет своим православным подданным: "Кто хочет по старине находиться под властию митрополита Киевского, да будет так; а кто не хочет, тому своя воля. Только знайте, что, если бы мы, будучи не вашей веры, захотели, чтобы вера ваша в нашей державе уменьшалась и церкви ваши не устроялись, мы о том и не заботились бы и могли бы по своей воле, когда нет митрополита или умрет какой-либо епископ, держать там своего наместника и церковный доход, митрополичий и епископский, собирать в свою казну. Но мы, не желая упадка вашей веры и церквам, поставили Собором митрополита на Киевскую митрополию, чтобы русская честь вся стояла на своей земле".
Сохранилось еще послание литовских епископов, писанное также, по всей вероятности, с Собора или после Собора к митрополиту Фотию. Оно начинается словами: "Фотию, бывшему некогда митрополиту Киевскому и всей России, мы, епископы Киевской митрополии, по благодати Святого Духа пишем". И состоит в следующем: "С самого пришествия твоего мы видели, что ты делаешь многое не по правилам апостольским и отеческим; но мы терпели тебя по правилам как своего митрополита и ожидали твоего исправления. Когда же мы услышали о тебе и истинно убедились в некоторой вещи, которая не только не по правилам, но подвергает виновного извержению и проклятию, в чем и сам, испытав свою совесть, сознаешься, то, хотя мы не именуем той вещи, не желая тебя посрамить, но объявляем тебе, что мы не признаем тебя епископом по правилам. Это наше последнее к тебе слово" 102.
Как жесмотреть вообще на поступок Витовта и литовских епископов? Если бы все то, что говорят они про митрополита Фотия и его предшественников и особенно про греческого императора и патриарха, было справедливо, в таком случае поступок этот можно было бы оправдать, по крайней мере, отчасти как вынужденный необходимостию. Но справедливым здесь, кажется, нельзя назвать всего. Митрополит Фотий, прочитав соборную грамоту литовских епископов о поставлении Григория Самвлака, отвечал на нее своим окружным посланием ко всем православным христианам Русской Церкви, и хотя в нем не защищает ни себя, ни своих предшественников, может быть сознавая справедливость обвинений, зато смело и решительно оправдывает императора и патриарха. "Скажи мне, - пишет он, обращаясь к Феодосию Полоцкому, - не ты ли искал митрополии? И ты сам знаешь, сколько ты предлагал сребра и золота за поставление. Если бы на мзде совершалось это, тебя бы не отослали с великим унижением и стыдом... Да и прельщенный Григорий точно так же искал митрополии и предлагал много имения; однако ж не только его не послушали, а Вселенский патриарх еще изверг его из сана и проклял, так что он едва убежал от казни. Как же вы возводите клевету и лжу на святую соборную Христову Церковь и благочестивого царя?" Правда, мы не знаем, справедливы ли эти упреки Фотия и не судил ли он только по слухам. И если действительно Феодосий и Григорий предлагали свои дары в Константинополь, то не показались ли эти дары малыми, не рассчитывали ли там получить от того и другого гораздо более и не по этому ли одному отказали им в сане митрополита? Что касается, в частности, до послания литовских епископов к Фотию, то это действие их, без сомнения, совершенно незаконно и неизвинительно. Они позволили себе, вопреки канонов церковных, осудить своего первосвятителя без всякого исследования дела и без всякого участия и даже позволения со стороны патриарха. Не пощадил зато и Фотий своих врагов в окружном своем послании. Он называет их "несмысленными, суесловными и несвященными, помраченниками, а не просветителями, волками, а не пастырями, рабами чреву, а не епископами, людьми неподобными, непотребными, окаянными, безбожными"; резко осуждает их своеволие в поставлении Григория, укоряет их за нарушение клятвы, данной каждым из них при посвящении в епископский сан, не принимать другого митрополита, кроме присылаемого из Константинополя от патриарха, и убеждает всех православных не иметь с ними, как отступниками, никакого общения ни в чем, даже в пище и питии. С особенною силою нападает Фотий на своего совместника Григория и говорит, будто он, когда еще находился в Царьграде, не только был лишен священнического сана, но и предан проклятию от патриарха и священного Собора. Тут едва ли нет преувеличения. Могли ли бы литовские епископы, которые, как видно из их соборной грамоты, желали вполне сохранить единомыслие и церковное единение с Константинопольским патриархом и всем Востоком, могли ли бы они возвесть на митрополитскую кафедру человека, лишенного сана и даже анафематствованного в Царьграде? Разве предположить, что до поставления Григория они ничего об этом не знали 103.
Фотий не ограничился только окружным посланием ко всем христианам, он написал еще послания в Киев, где предполагалась кафедра Григория Самвлака, и в Псков, как соседний Литве. Жителей Киева он извещал, что "мятежник" Григорий поставлен "от неправедного сборища, самозаконно" и насилием мирской власти, что еще прежде он лишен был сана и предан проклятию в Константинополе, а теперь общим судом русских святителей он "извержен, отлучен и проклят", равно как и поставившие его епископы, и что всяк, кто считает его за лицо освященное, сообщается с ним или принимает от него благословение, епископ ли то, или священник, или мирянин, также подвергается отлучению и проклятию. Вследствие этого Фотий убеждал всех, еще не приобщившихся "беззаконному делу", чтобы они удалялись от Григория, не принимали от него посланий, ни рукополагаемых им священников и не имели с ними никакого общения ни в чем, даже в пище и питии. В послании к псковичам Фотий, упомянув, что они, наверно, уже получили его послание о разделении Церкви Божией, случившемся близь их пределов, наставляет их строго соблюдать истинную православную веру и обычаи и удалять слух свой от соседственных мятежников, отметающихся Божия закона и святых правил. "Если же кто, - прибавляет первосвятитель, - познав церковный мятеж, перейдет из той страны к вам на жительство, будут ли то миряне или иноки, вы принимайте их как православных христиан, убегающих от неправды в ваше православие" 104.
О митрополите Григории Самвлаке (Семивлахе), против которого с такою ревностию вооружался первосвятитель Москвы, сохранилось мало сведений. Он был родом серб, родной племянник митрополита Киприана и с детства обучен был всякой книжной премудрости, так что считался впоследствии человеком весьма просвещенным и написал много сочинений. Судя по заглавиям и отчасти содержанию этих сочинений, он до прибытия своего в Россию проходил разные должности: то в Болгарии, где состоял при Терновском патриархе Евфимии, с которым вместе имел случай встречать (в 1379 г.) Русского митрополита Киприана, посетившего свой отечественный город на пути в Константинополь; то в Молдо-Влахии, где был пресвитером великой молдовлахийской церкви (вероятно, соборной, кафедральной, находившейся в Сачаве); то в Сербии, где был игуменом Пантократоровой (Вседержителевой) обители в Дечах и еще какой-то обители Плинаирской, неизвестно где находившейся. В Россию Григорий прибыл по письменному приглашению своего дяди, митрополита Киприана, но уже не застал его в живых и остановился в пределах Западной России. Здесь своими ли проповедями, из которых известно похвальное Слово на память митрополита Киприана, или вообще своими достоинствами обратил на себя общее внимание, так что когда литовский князь Витовт решился в 1414 г. испросить себе особого митрополита, то отправил в Царьград, с согласия и прочих князей, для возведения в этот сан уже не Полоцкого епископа Феодосия, которого отправлял прежде, а Григория, и не видно, чтобы при самом поставлении Григория в митрополита литовскими епископами кто-либо из них восставал против его достоинств. Был ли Григорий честолюбив и сам домогался митрополитского престола или, только уступая желанию Витовта и литовских епископов, принял на себя высокий сан, сказать не можем. Но то несомненно, что Григорий предан был православию и чуждался латинства. В одной из своих проповедей он сильно вооружается против обычая Римской Церкви совершать литургию на опресноках, называет латинян прельщаемыми и своезаконниками и, между прочим, говорит: "Всяк, приносящий в жертву опресноки, недугует ересию Аполлинариевою и Евагриевою, дерзнувшею считать Плоть Господа бездушною и неразумною". Кроме того, Григорий написал особую статью о 35 заблуждениях и отступлениях латинян от православной веры и обрядов 105. А летописи рассказывают, что однажды Григорий обратился к Витовту с вопросом: "Зачем ты, князь, держишься веры латинской, а не православной, греческой"? Витовт отвечал: "Если ты желаешь видеть не только меня одного, но и всех людей земли моей в греческой вере, то пойди в Рим и состязайся с папою и его мудрецами. Когда победишь, все мы примем греческий закон и обычаи, а если нет, то я всех моих подданных греческой веры обращу к латинской". И послал Витовт Григория в Рим с своими боярами. Из иностранных известий узнаем, что посольство литовское отправлено было не в Рим, а на Констанский Собор и прибыло уже к концу соборных заседаний (18 февраля 1418 г.), в то время, как явились на Собор и послы греческого императора Мануила, которым поручено было начать сношения с папою о соединении Церквей. Оба посольства были приняты в Констансе торжественно, и им не только не делали здесь никаких стеснений в вере, напротив, позволяли отправлять церковные службы по своему обряду. Впрочем, о соединении Церквей на Соборе вовсе не рассуждали, и Григорий должен был возвратиться ни с чем. А по свидетельству одного современника, представители литовско-русского духовенства, когда еще явились на Собор с грамотою от Витовта, то на вопрос, желают ли они покориться Римской Церкви, прямо отвечали, что они прибыли единственно по повелению своего князя и подчиняться папе не желают. В сентябре 1419 г. Григорий Самвлак возвратился в Литву, а зимою того же года, по словам наших летописей, скончался в Киеве, может быть, от моровой язвы, свирепствовавшей тогда в этом городе. По свидетельству же одного молдавского летописца, отнюдь не скончался, а только переселился неизвестно почему из России в Молдавию, где будто бы жил еще очень долго и в 1439 г. утвержден Охридским архиепископом в звании Молдовлахийского митрополита 106.
С кончиною или удалением из России митрополита Григория окончилось разделение Русской митрополии, продолжавшееся около четырех лет. Немало произвело оно шума и волнений в нашей Церкви, но по своему значению было отнюдь не важнее предшествовавших попыток в том же роде; напротив, одна из этих попыток, случившаяся в 1371 г. при польском короле Казимире, когда сам патриарх признал отдельное существование Галицкой митрополии, подчинив ей пять южнорусских епархий, была гораздо важнее. Нельзя назвать этого разделения и окончательным, потому что после Григория Самвлака обе митрополии снова соединились. Недовольство ли многих подданных отделением Литовской митрополии; внушения ли некоторых князей и бояр, заботившихся о воссоединении ее с Московскою; освобождение ли из темницы литовского князя Свидригайла, которого Витовт считал своим соперником и более девяти лет держал в заключении, а православные жители Литвы признавали как бы поборником своей веры, всегда готовым на помощь им, или все эти обстоятельства вместе расположили Витовта примириться с митрополитом Фотием и возвратить ему право на управление литовскими епархиями 107. 1 июня 1420 г. Фотий выехал из Москвы в Новгород Литовский, где имел свидание с великим князем Витовтом в присутствии грека Филантропона, посла греческого императора; оттуда отправился в Киев, Слуцк, Галич (где, вероятно, тогда не было своего митрополита) и чрез Мозырь снова прибыл к великому князю. Во время этого путешествия святитель разослал окружное послание ко всем православным христианам литовским, в котором, упомянув о своей прежней великой скорби по случаю духовного разлучения с ними, извещает их о совершившемся умирении Русской Церкви "советованием благородного, славного великого князя Александра (Витовта)" и о своем пришествии к ним, чтобы сеять в сердцах их семя слова Божия; потом изъясняет притчу о талантах, указывает на казни Божии, поражавшие тогда западный край России, - голод и моровую язву, умоляет всех покаяться, исправить свою жизнь и исполнять заповеди Евангелия. В следующем (1421) году Фотий посетил Львов пред праздником Рождества Христова, самый праздник провел во Владимире Волынском, а день Крещения Господня в Вильне, затем обозрел города Борисов, Друцк, Тетерин, Мстиславль, Смоленск и уже в Великий пост возвратился в Москву. В 1423 г. снова был в Смоленске и виделся с Витовтом. В 1430 г. во время известного съезда королей и князей к Витовту в городе Троках для предполагавшегося коронования его венцом королевским находился там и митрополит Фотий с московским князем Василием Васильевичем, и, когда по обстоятельствам мечта 86-летнего Витовта не исполнилась и он распустил от себя всех гостей, Фотий оставался у него в Вильне еще одиннадцать дней почти до самой кончины (27 октября 1430 г.) и отпущен был в Москву с великою честию. На возвратном пути в Новгородке святитель виделся с новым князем литовским Свидригайлом и удостоился от него великой любви и почести 108.
Чрез несколько месяцев по возвращении в Москву митрополит Фотий скончался (1 июля 1431 г.), оставив своим преемникам Церковь Русскую умиренною и воссоединившеюся под властию одного главного иерарха. Пред смертию он написал, подобно предшественнику своему Киприану, завещательную грамоту, в которой, сказав о своей прежней покойной жизни в Греции и внезапном избрании на престол Русской митрополии, потом о своих многоразличных скорбях в России по случаю постигавших ее бедствий и особенно по случаю мятежа церковного, испрашивает себе прощения у всех и сам преподает прощение всем, благодарит тех, которые содействовали воссоединению Церкви, умоляет соблюдать неприкосновенными все церковные имения, приобретенные им в России и Литве, поручает молиться о душе своей и преподает всем последнее благословение. Фотий погребен в московском Успенском соборе подле Киприана, где почивает и поныне 109.
Не прошло двух месяцев по смерти Фотия, как юный князь московский Василий Васильевич принужден был ехать в Орду на суд ханский для решения спора своего с дядею Юрием Дмитриевичем звенигородским о великом княжении. А по возвращении из Орды между ними началась междоусобная брань, продолжавшаяся несколько лет с переменным счастием и ознаменованная великими жестокостями и волнениями. Потому неудивительно, если в Москве мало заботились или не имели досуга позаботиться о замещении митрополитской кафедры и хотя избрали для этого Рязанского епископа Иону, который (в 1433 г.) назывался уже "нареченным в святейшую митрополию Русскую", но не спешили отправить его в Царьград для поставления 110. Между тем Смоленский епископ Герасим, по собственной ли воле или по воле литовского князя Свидригайла, под властию которого находился тогда Смоленск, осенью 1433 г. пошел в Царьград просить себе митрополитского сана, а осенью следующего года возвратился уже в сане митрополита. Впрочем, Герасим поставлен был не для одной Литвы, а "на Русскую землю", и ему приписывали титул митрополита Киевского и всей России и впоследствии даже Московского и всей России. Он остановился в Смоленске и не пошел в Москву потому только, что там продолжались княжеские междоусобия. Из иерархических действий его известно одно, что он в 1434 г. поставил архипастыря в Новгород 111. Сначала Герасим пользовался благосклонностию князя Свидригайла, который, хотя изгнан был из Литвы совместником своим Сигизмундом, взошедшим на литовский престол (1432), но удерживал еще в своем владении Волынь, Подолию, часть княжества Киевского, княжество Смоленское и Витебское. По крайней мере, известно, что оба они вместе, Свидригайло и Герасим, замышляли принять участие в начинавшемся тогда деле о соединении Церквей, и князь с особенною похвалою отзывался об усердии к тому делу своего митрополита в письме к папе Евгению. Но вскоре Свидригайло прогневался на Герасима и, схватив его близ Смоленска, заковал в тяжкие оковы, сослал в Витебск и там через четыре месяца сжег (июля 1435 г.): причиною тому была будто бы открытая переписка Герасима с литовским князем Сигизмундом 112.
Неизвестно, признавали ли Герасима митрополитом в Москве и подчинялись ли ему (кроме Новгорода) собственно русские епархии, но, с другой стороны, не видно, чтобы нареченный на митрополию Русскую Иона, епископ Рязанский, управлял делами Московской митрополии. И, не прежде как по смерти Герасима, московский князь Василий Васильевич с согласия всех русских князей, всего духовенства и народа, а равно и с согласия великого князя литовского, отправил Иону в Константинополь для поставления в митрополита. Только не суждено было и теперь святителю Рязанскому сделаться первосвятителем всей России. Еще до прибытия его греческий император Иоанн Палеолог и патриарх Иосиф, давно уже начавшие сношения с Западом о воссоединении Церквей, поспешили назначить на кафедру Русской митрополии Исидора, родом болгарина, на которого имели свои виды по случаю начатого дела. Когда Иона приехал в Царьград, ему выразили сожаление, что он опоздал, и дали обещание сделать митрополитом после Исидора. С скорбию сердца возвратился святитель Рязанский в отечество, сопутствуя новому митрополиту, который прибыл в Россию в 1437 г. 113 Не менее прискорбно было это и великому князю московскому, который сначала не хотел было принять Исидора как избранного без его воли и прошения, но принял только, "не хотя рушити изначальныя старины" 114. Исидор едва приехал в Россию, как отправился на Ферраро-Флорентийский Собор, принял там унию с Римскою Церковию, но не был принят вместе с униею в России и бежал в Рим 115. А потому, хотя носил имя Русского митрополита несколько лет (1437 - 1442), но на деле почти не был Русским митрополитом и не управлял Русскою Церковию. Это был последний митрополит, избранный и поставленный для России в Константинополе. И Исидором окончился тот переходный период нашей митрополии, когда наши первосвятители избирались то в Греции, то в России или Литве, когда являлось у нас по два и даже по три митрополита и происходили многие другие беспорядки от искателей митрополитской власти.
V
Немало перемен произошло в этот период и в состоянии наших епархий. Вследствие нашествия монголов, которые на пути своем истребляли все - и города, и села, и жителей, закрылись четыре древние епархии: Черниговская, Переяславская, Белгородская и Юрьевская; первая - только на время, а последние - навсегда 116. Другие епархии, подвергшиеся таким же опустошениям, может быть, и не были закрываемы даже на время, но более или менее долго оставались без архипастырей, хотя по имени существовали: о епископе Владимиро-Волынском упоминается только с 1260 г., о Перемышльском - с 1271 г., о Рязанском - с 1284 г., о Галицком - с 1331 г., о Туровском с 1345 г. Епархия Владимирская на Клязьме не имела своего епископа до 1250 г. 117, потом в продолжение четырнадцати лет управляема была митрополитом, с 1274 г. имела своих епископов, которые назывались Владимирскими, Суздальскими и Нижегородскими, а с 1299 г. окончательно перешла в ведение Русских митрополитов 118. Между тем одна за другою возникали новые епархии. Около 1250 г. открыта епархия Холмская по воле галицкого князя Даниила, который, украсив Холм после нашествия Батыева, переместил в него епископскую кафедру из Угровеска. В 1261 г. открыта епархия в Сарае - самой столице татарских ханов; около 1271 г. - в Твери; около 1347 г. - в Суздале; около 1360 г. - в Брянске, куда собственно перенесена кафедра епархии Черниговской; в 1383 г. - в Перми. С 1288 г. упоминается епархия Луцкая, с 1353 г. - Коломенская, с 1389 г. - Звенигородская, которая, впрочем, открыта была только на короткое время. Жители Пскова, издавна находившиеся под властию Новгородского владыки, желали иметь у себя особую епархию и в 1331 г. просили митрополита поставить им епископом избранного ими Арсения, но получили отказ. Таким образом, к концу XIV и в начале XV в. число епархий в Русской Церкви возросло до восьмнадцати, если не считать Звенигородской. Девять из них, со включением епархии митрополичьей, находилось в Руси Северо-Восточной: Владимиро-Московская, заключавшая в себе Владимир, Москву, а иногда Нижний Новгород и Городец, Новгородская, Ростовская, Суздальская, Рязанская, Тверская, Сарская, Коломенская и Пермская. А девять - в Руси Юго-Западной, кроме Киева, принадлежавшего с некоторыми другими городами к епархии митрополичьей: Черниговская, или Брянская, Полоцкая. Смоленская, Галицкая, Перемышльская, Владимиро-Волынская, Холмская, Туровская и Луцкая 119.
Между владыками двух из этих епархий, Сарайской и Рязанской, не раз обнаруживались несогласия относительно их пределов. Рязанские епископы старались распространить свою духовную власть и на так называвшийся Червленый Яр, или на все места между реками Воронежем, Доном, Хопром и Великой Вороной. А Сарайские владыки хотели считать весь этот край за собою. Митрополит Феогност сначала решил было спор в пользу епископа Сарайского, основываясь на свидетельстве одного своего игумена, которого посылал обозреть спорные места. Но когда епископ Рязанский заявил митрополиту грамоты его предшественников Максима и Петра, предоставлявшие эти места Рязанской епархии, и вместе грамоту Сарайского епископа Софонии, который на бывшем по этому случаю Соборе в Костроме добровольно отказался от спорного участка, тогда Феогност, согласно с своими предшественниками, отдал Червленый Яр Рязанской епархии. При митрополите Алексии спор возобновился, но и этот святитель только подтвердил прежнее решение 120. Подобный же спор происходил у владык Суздальских с самим митрополитом относительно Нижнего Новгорода и Городца. Надобно заметить, что когда в 1274 г. для Владимирской епархии вновь дан был самостоятельный епископ Серапион, то он поставлен был "Володимерю, и Суздалию, и Новугороду Нижнему", и что так продолжалось и при его преемниках. А потому, когда в 1299 г. митрополит Максим, переселившись во Владимир, переместил Владимирского епископа Симеона на Ростовскую кафедру, а себе взял его епархию, то он, митрополит, естественно "седе во Володимери, и в Суздале, и в Новегороде Нижнем", равно принял в свое непосредственное заведование "и прочия, тамо прилежащая места". В 1347 г. из этой Володимирской, или митрополичьей, епархии выделена была особая епархия Суздальская. Но первые два ее владыки - Пафанаил и Даниил считались только епископами "Суздалю", а уже третий - Алексий начал было называться "Суздальским, и Новгородским, и Городецким", только ненадолго, потому что в том же (1364) году митрополит Алексий отнял у него "епископию Новгородскую и Городецкую" 121. По смерти митрополита Алексия Суздальский епископ Дионисий, находясь в Царьграде и пользуясь нестроениями в Русской митрополии, предъявил патриарху Нилу, что города Нижний Новгород и Городец находятся в пределах Суздальской Церкви, зависят от суздальского князя и ближе к Суздалю, нежели к Москве, и потому просил закрепить эти города за Суздальскою епархиею в ограждение от притязаний на них со стороны Московских митрополитов. Царь и патриарх исполнили желание Дионисия и в 1382 г. дали ему свои грамоты на те города. Такие же точно грамоты испросил себе в Царьграде (в 1389 г.) и преемник Дионисия Евфросин. Но когда нестроения в Русской митрополии кончились и Киприан сделался единым митрополитом в России, то он, а с ним и великий князь московский Василий Дмитриевич, отнеслись к патриарху Антонию и объясняли, что Дионисий Суздальский поступил неправо, что Нижний Новгород и Городец постоянно и изначала принадлежали к Русской митрополии, или епархии митрополита, что покойный митрополит Алексий поручал эти города в заведование Суздальскому епископу только временно как своему экзарху, или наместнику, и что потому они должны быть возвращены митрополитской епархии. Вследствие этого патриарх послал (1393) в Россию Вифлеемского архиепископа Михаила и царского уполномоченного Алексия Аарона, чтобы они разобрали дело на месте и, на какой стороне окажется правда, той и предоставили бы означенные города. Очень естественно, что вопрос был решен в пользу митрополита, и с 1394 г. Суздальские владыки уже не назывались Нижегородскими и Городецкими 122.
Сохранилось еще послание литовских епископов, писанное также, по всей вероятности, с Собора или после Собора к митрополиту Фотию. Оно начинается словами: "Фотию, бывшему некогда митрополиту Киевскому и всей России, мы, епископы Киевской митрополии, по благодати Святого Духа пишем". И состоит в следующем: "С самого пришествия твоего мы видели, что ты делаешь многое не по правилам апостольским и отеческим; но мы терпели тебя по правилам как своего митрополита и ожидали твоего исправления. Когда же мы услышали о тебе и истинно убедились в некоторой вещи, которая не только не по правилам, но подвергает виновного извержению и проклятию, в чем и сам, испытав свою совесть, сознаешься, то, хотя мы не именуем той вещи, не желая тебя посрамить, но объявляем тебе, что мы не признаем тебя епископом по правилам. Это наше последнее к тебе слово" 102.
Как жесмотреть вообще на поступок Витовта и литовских епископов? Если бы все то, что говорят они про митрополита Фотия и его предшественников и особенно про греческого императора и патриарха, было справедливо, в таком случае поступок этот можно было бы оправдать, по крайней мере, отчасти как вынужденный необходимостию. Но справедливым здесь, кажется, нельзя назвать всего. Митрополит Фотий, прочитав соборную грамоту литовских епископов о поставлении Григория Самвлака, отвечал на нее своим окружным посланием ко всем православным христианам Русской Церкви, и хотя в нем не защищает ни себя, ни своих предшественников, может быть сознавая справедливость обвинений, зато смело и решительно оправдывает императора и патриарха. "Скажи мне, - пишет он, обращаясь к Феодосию Полоцкому, - не ты ли искал митрополии? И ты сам знаешь, сколько ты предлагал сребра и золота за поставление. Если бы на мзде совершалось это, тебя бы не отослали с великим унижением и стыдом... Да и прельщенный Григорий точно так же искал митрополии и предлагал много имения; однако ж не только его не послушали, а Вселенский патриарх еще изверг его из сана и проклял, так что он едва убежал от казни. Как же вы возводите клевету и лжу на святую соборную Христову Церковь и благочестивого царя?" Правда, мы не знаем, справедливы ли эти упреки Фотия и не судил ли он только по слухам. И если действительно Феодосий и Григорий предлагали свои дары в Константинополь, то не показались ли эти дары малыми, не рассчитывали ли там получить от того и другого гораздо более и не по этому ли одному отказали им в сане митрополита? Что касается, в частности, до послания литовских епископов к Фотию, то это действие их, без сомнения, совершенно незаконно и неизвинительно. Они позволили себе, вопреки канонов церковных, осудить своего первосвятителя без всякого исследования дела и без всякого участия и даже позволения со стороны патриарха. Не пощадил зато и Фотий своих врагов в окружном своем послании. Он называет их "несмысленными, суесловными и несвященными, помраченниками, а не просветителями, волками, а не пастырями, рабами чреву, а не епископами, людьми неподобными, непотребными, окаянными, безбожными"; резко осуждает их своеволие в поставлении Григория, укоряет их за нарушение клятвы, данной каждым из них при посвящении в епископский сан, не принимать другого митрополита, кроме присылаемого из Константинополя от патриарха, и убеждает всех православных не иметь с ними, как отступниками, никакого общения ни в чем, даже в пище и питии. С особенною силою нападает Фотий на своего совместника Григория и говорит, будто он, когда еще находился в Царьграде, не только был лишен священнического сана, но и предан проклятию от патриарха и священного Собора. Тут едва ли нет преувеличения. Могли ли бы литовские епископы, которые, как видно из их соборной грамоты, желали вполне сохранить единомыслие и церковное единение с Константинопольским патриархом и всем Востоком, могли ли бы они возвесть на митрополитскую кафедру человека, лишенного сана и даже анафематствованного в Царьграде? Разве предположить, что до поставления Григория они ничего об этом не знали 103.
Фотий не ограничился только окружным посланием ко всем христианам, он написал еще послания в Киев, где предполагалась кафедра Григория Самвлака, и в Псков, как соседний Литве. Жителей Киева он извещал, что "мятежник" Григорий поставлен "от неправедного сборища, самозаконно" и насилием мирской власти, что еще прежде он лишен был сана и предан проклятию в Константинополе, а теперь общим судом русских святителей он "извержен, отлучен и проклят", равно как и поставившие его епископы, и что всяк, кто считает его за лицо освященное, сообщается с ним или принимает от него благословение, епископ ли то, или священник, или мирянин, также подвергается отлучению и проклятию. Вследствие этого Фотий убеждал всех, еще не приобщившихся "беззаконному делу", чтобы они удалялись от Григория, не принимали от него посланий, ни рукополагаемых им священников и не имели с ними никакого общения ни в чем, даже в пище и питии. В послании к псковичам Фотий, упомянув, что они, наверно, уже получили его послание о разделении Церкви Божией, случившемся близь их пределов, наставляет их строго соблюдать истинную православную веру и обычаи и удалять слух свой от соседственных мятежников, отметающихся Божия закона и святых правил. "Если же кто, - прибавляет первосвятитель, - познав церковный мятеж, перейдет из той страны к вам на жительство, будут ли то миряне или иноки, вы принимайте их как православных христиан, убегающих от неправды в ваше православие" 104.
О митрополите Григории Самвлаке (Семивлахе), против которого с такою ревностию вооружался первосвятитель Москвы, сохранилось мало сведений. Он был родом серб, родной племянник митрополита Киприана и с детства обучен был всякой книжной премудрости, так что считался впоследствии человеком весьма просвещенным и написал много сочинений. Судя по заглавиям и отчасти содержанию этих сочинений, он до прибытия своего в Россию проходил разные должности: то в Болгарии, где состоял при Терновском патриархе Евфимии, с которым вместе имел случай встречать (в 1379 г.) Русского митрополита Киприана, посетившего свой отечественный город на пути в Константинополь; то в Молдо-Влахии, где был пресвитером великой молдовлахийской церкви (вероятно, соборной, кафедральной, находившейся в Сачаве); то в Сербии, где был игуменом Пантократоровой (Вседержителевой) обители в Дечах и еще какой-то обители Плинаирской, неизвестно где находившейся. В Россию Григорий прибыл по письменному приглашению своего дяди, митрополита Киприана, но уже не застал его в живых и остановился в пределах Западной России. Здесь своими ли проповедями, из которых известно похвальное Слово на память митрополита Киприана, или вообще своими достоинствами обратил на себя общее внимание, так что когда литовский князь Витовт решился в 1414 г. испросить себе особого митрополита, то отправил в Царьград, с согласия и прочих князей, для возведения в этот сан уже не Полоцкого епископа Феодосия, которого отправлял прежде, а Григория, и не видно, чтобы при самом поставлении Григория в митрополита литовскими епископами кто-либо из них восставал против его достоинств. Был ли Григорий честолюбив и сам домогался митрополитского престола или, только уступая желанию Витовта и литовских епископов, принял на себя высокий сан, сказать не можем. Но то несомненно, что Григорий предан был православию и чуждался латинства. В одной из своих проповедей он сильно вооружается против обычая Римской Церкви совершать литургию на опресноках, называет латинян прельщаемыми и своезаконниками и, между прочим, говорит: "Всяк, приносящий в жертву опресноки, недугует ересию Аполлинариевою и Евагриевою, дерзнувшею считать Плоть Господа бездушною и неразумною". Кроме того, Григорий написал особую статью о 35 заблуждениях и отступлениях латинян от православной веры и обрядов 105. А летописи рассказывают, что однажды Григорий обратился к Витовту с вопросом: "Зачем ты, князь, держишься веры латинской, а не православной, греческой"? Витовт отвечал: "Если ты желаешь видеть не только меня одного, но и всех людей земли моей в греческой вере, то пойди в Рим и состязайся с папою и его мудрецами. Когда победишь, все мы примем греческий закон и обычаи, а если нет, то я всех моих подданных греческой веры обращу к латинской". И послал Витовт Григория в Рим с своими боярами. Из иностранных известий узнаем, что посольство литовское отправлено было не в Рим, а на Констанский Собор и прибыло уже к концу соборных заседаний (18 февраля 1418 г.), в то время, как явились на Собор и послы греческого императора Мануила, которым поручено было начать сношения с папою о соединении Церквей. Оба посольства были приняты в Констансе торжественно, и им не только не делали здесь никаких стеснений в вере, напротив, позволяли отправлять церковные службы по своему обряду. Впрочем, о соединении Церквей на Соборе вовсе не рассуждали, и Григорий должен был возвратиться ни с чем. А по свидетельству одного современника, представители литовско-русского духовенства, когда еще явились на Собор с грамотою от Витовта, то на вопрос, желают ли они покориться Римской Церкви, прямо отвечали, что они прибыли единственно по повелению своего князя и подчиняться папе не желают. В сентябре 1419 г. Григорий Самвлак возвратился в Литву, а зимою того же года, по словам наших летописей, скончался в Киеве, может быть, от моровой язвы, свирепствовавшей тогда в этом городе. По свидетельству же одного молдавского летописца, отнюдь не скончался, а только переселился неизвестно почему из России в Молдавию, где будто бы жил еще очень долго и в 1439 г. утвержден Охридским архиепископом в звании Молдовлахийского митрополита 106.
С кончиною или удалением из России митрополита Григория окончилось разделение Русской митрополии, продолжавшееся около четырех лет. Немало произвело оно шума и волнений в нашей Церкви, но по своему значению было отнюдь не важнее предшествовавших попыток в том же роде; напротив, одна из этих попыток, случившаяся в 1371 г. при польском короле Казимире, когда сам патриарх признал отдельное существование Галицкой митрополии, подчинив ей пять южнорусских епархий, была гораздо важнее. Нельзя назвать этого разделения и окончательным, потому что после Григория Самвлака обе митрополии снова соединились. Недовольство ли многих подданных отделением Литовской митрополии; внушения ли некоторых князей и бояр, заботившихся о воссоединении ее с Московскою; освобождение ли из темницы литовского князя Свидригайла, которого Витовт считал своим соперником и более девяти лет держал в заключении, а православные жители Литвы признавали как бы поборником своей веры, всегда готовым на помощь им, или все эти обстоятельства вместе расположили Витовта примириться с митрополитом Фотием и возвратить ему право на управление литовскими епархиями 107. 1 июня 1420 г. Фотий выехал из Москвы в Новгород Литовский, где имел свидание с великим князем Витовтом в присутствии грека Филантропона, посла греческого императора; оттуда отправился в Киев, Слуцк, Галич (где, вероятно, тогда не было своего митрополита) и чрез Мозырь снова прибыл к великому князю. Во время этого путешествия святитель разослал окружное послание ко всем православным христианам литовским, в котором, упомянув о своей прежней великой скорби по случаю духовного разлучения с ними, извещает их о совершившемся умирении Русской Церкви "советованием благородного, славного великого князя Александра (Витовта)" и о своем пришествии к ним, чтобы сеять в сердцах их семя слова Божия; потом изъясняет притчу о талантах, указывает на казни Божии, поражавшие тогда западный край России, - голод и моровую язву, умоляет всех покаяться, исправить свою жизнь и исполнять заповеди Евангелия. В следующем (1421) году Фотий посетил Львов пред праздником Рождества Христова, самый праздник провел во Владимире Волынском, а день Крещения Господня в Вильне, затем обозрел города Борисов, Друцк, Тетерин, Мстиславль, Смоленск и уже в Великий пост возвратился в Москву. В 1423 г. снова был в Смоленске и виделся с Витовтом. В 1430 г. во время известного съезда королей и князей к Витовту в городе Троках для предполагавшегося коронования его венцом королевским находился там и митрополит Фотий с московским князем Василием Васильевичем, и, когда по обстоятельствам мечта 86-летнего Витовта не исполнилась и он распустил от себя всех гостей, Фотий оставался у него в Вильне еще одиннадцать дней почти до самой кончины (27 октября 1430 г.) и отпущен был в Москву с великою честию. На возвратном пути в Новгородке святитель виделся с новым князем литовским Свидригайлом и удостоился от него великой любви и почести 108.
Чрез несколько месяцев по возвращении в Москву митрополит Фотий скончался (1 июля 1431 г.), оставив своим преемникам Церковь Русскую умиренною и воссоединившеюся под властию одного главного иерарха. Пред смертию он написал, подобно предшественнику своему Киприану, завещательную грамоту, в которой, сказав о своей прежней покойной жизни в Греции и внезапном избрании на престол Русской митрополии, потом о своих многоразличных скорбях в России по случаю постигавших ее бедствий и особенно по случаю мятежа церковного, испрашивает себе прощения у всех и сам преподает прощение всем, благодарит тех, которые содействовали воссоединению Церкви, умоляет соблюдать неприкосновенными все церковные имения, приобретенные им в России и Литве, поручает молиться о душе своей и преподает всем последнее благословение. Фотий погребен в московском Успенском соборе подле Киприана, где почивает и поныне 109.
Не прошло двух месяцев по смерти Фотия, как юный князь московский Василий Васильевич принужден был ехать в Орду на суд ханский для решения спора своего с дядею Юрием Дмитриевичем звенигородским о великом княжении. А по возвращении из Орды между ними началась междоусобная брань, продолжавшаяся несколько лет с переменным счастием и ознаменованная великими жестокостями и волнениями. Потому неудивительно, если в Москве мало заботились или не имели досуга позаботиться о замещении митрополитской кафедры и хотя избрали для этого Рязанского епископа Иону, который (в 1433 г.) назывался уже "нареченным в святейшую митрополию Русскую", но не спешили отправить его в Царьград для поставления 110. Между тем Смоленский епископ Герасим, по собственной ли воле или по воле литовского князя Свидригайла, под властию которого находился тогда Смоленск, осенью 1433 г. пошел в Царьград просить себе митрополитского сана, а осенью следующего года возвратился уже в сане митрополита. Впрочем, Герасим поставлен был не для одной Литвы, а "на Русскую землю", и ему приписывали титул митрополита Киевского и всей России и впоследствии даже Московского и всей России. Он остановился в Смоленске и не пошел в Москву потому только, что там продолжались княжеские междоусобия. Из иерархических действий его известно одно, что он в 1434 г. поставил архипастыря в Новгород 111. Сначала Герасим пользовался благосклонностию князя Свидригайла, который, хотя изгнан был из Литвы совместником своим Сигизмундом, взошедшим на литовский престол (1432), но удерживал еще в своем владении Волынь, Подолию, часть княжества Киевского, княжество Смоленское и Витебское. По крайней мере, известно, что оба они вместе, Свидригайло и Герасим, замышляли принять участие в начинавшемся тогда деле о соединении Церквей, и князь с особенною похвалою отзывался об усердии к тому делу своего митрополита в письме к папе Евгению. Но вскоре Свидригайло прогневался на Герасима и, схватив его близ Смоленска, заковал в тяжкие оковы, сослал в Витебск и там через четыре месяца сжег (июля 1435 г.): причиною тому была будто бы открытая переписка Герасима с литовским князем Сигизмундом 112.
Неизвестно, признавали ли Герасима митрополитом в Москве и подчинялись ли ему (кроме Новгорода) собственно русские епархии, но, с другой стороны, не видно, чтобы нареченный на митрополию Русскую Иона, епископ Рязанский, управлял делами Московской митрополии. И, не прежде как по смерти Герасима, московский князь Василий Васильевич с согласия всех русских князей, всего духовенства и народа, а равно и с согласия великого князя литовского, отправил Иону в Константинополь для поставления в митрополита. Только не суждено было и теперь святителю Рязанскому сделаться первосвятителем всей России. Еще до прибытия его греческий император Иоанн Палеолог и патриарх Иосиф, давно уже начавшие сношения с Западом о воссоединении Церквей, поспешили назначить на кафедру Русской митрополии Исидора, родом болгарина, на которого имели свои виды по случаю начатого дела. Когда Иона приехал в Царьград, ему выразили сожаление, что он опоздал, и дали обещание сделать митрополитом после Исидора. С скорбию сердца возвратился святитель Рязанский в отечество, сопутствуя новому митрополиту, который прибыл в Россию в 1437 г. 113 Не менее прискорбно было это и великому князю московскому, который сначала не хотел было принять Исидора как избранного без его воли и прошения, но принял только, "не хотя рушити изначальныя старины" 114. Исидор едва приехал в Россию, как отправился на Ферраро-Флорентийский Собор, принял там унию с Римскою Церковию, но не был принят вместе с униею в России и бежал в Рим 115. А потому, хотя носил имя Русского митрополита несколько лет (1437 - 1442), но на деле почти не был Русским митрополитом и не управлял Русскою Церковию. Это был последний митрополит, избранный и поставленный для России в Константинополе. И Исидором окончился тот переходный период нашей митрополии, когда наши первосвятители избирались то в Греции, то в России или Литве, когда являлось у нас по два и даже по три митрополита и происходили многие другие беспорядки от искателей митрополитской власти.
V
Немало перемен произошло в этот период и в состоянии наших епархий. Вследствие нашествия монголов, которые на пути своем истребляли все - и города, и села, и жителей, закрылись четыре древние епархии: Черниговская, Переяславская, Белгородская и Юрьевская; первая - только на время, а последние - навсегда 116. Другие епархии, подвергшиеся таким же опустошениям, может быть, и не были закрываемы даже на время, но более или менее долго оставались без архипастырей, хотя по имени существовали: о епископе Владимиро-Волынском упоминается только с 1260 г., о Перемышльском - с 1271 г., о Рязанском - с 1284 г., о Галицком - с 1331 г., о Туровском с 1345 г. Епархия Владимирская на Клязьме не имела своего епископа до 1250 г. 117, потом в продолжение четырнадцати лет управляема была митрополитом, с 1274 г. имела своих епископов, которые назывались Владимирскими, Суздальскими и Нижегородскими, а с 1299 г. окончательно перешла в ведение Русских митрополитов 118. Между тем одна за другою возникали новые епархии. Около 1250 г. открыта епархия Холмская по воле галицкого князя Даниила, который, украсив Холм после нашествия Батыева, переместил в него епископскую кафедру из Угровеска. В 1261 г. открыта епархия в Сарае - самой столице татарских ханов; около 1271 г. - в Твери; около 1347 г. - в Суздале; около 1360 г. - в Брянске, куда собственно перенесена кафедра епархии Черниговской; в 1383 г. - в Перми. С 1288 г. упоминается епархия Луцкая, с 1353 г. - Коломенская, с 1389 г. - Звенигородская, которая, впрочем, открыта была только на короткое время. Жители Пскова, издавна находившиеся под властию Новгородского владыки, желали иметь у себя особую епархию и в 1331 г. просили митрополита поставить им епископом избранного ими Арсения, но получили отказ. Таким образом, к концу XIV и в начале XV в. число епархий в Русской Церкви возросло до восьмнадцати, если не считать Звенигородской. Девять из них, со включением епархии митрополичьей, находилось в Руси Северо-Восточной: Владимиро-Московская, заключавшая в себе Владимир, Москву, а иногда Нижний Новгород и Городец, Новгородская, Ростовская, Суздальская, Рязанская, Тверская, Сарская, Коломенская и Пермская. А девять - в Руси Юго-Западной, кроме Киева, принадлежавшего с некоторыми другими городами к епархии митрополичьей: Черниговская, или Брянская, Полоцкая. Смоленская, Галицкая, Перемышльская, Владимиро-Волынская, Холмская, Туровская и Луцкая 119.
Между владыками двух из этих епархий, Сарайской и Рязанской, не раз обнаруживались несогласия относительно их пределов. Рязанские епископы старались распространить свою духовную власть и на так называвшийся Червленый Яр, или на все места между реками Воронежем, Доном, Хопром и Великой Вороной. А Сарайские владыки хотели считать весь этот край за собою. Митрополит Феогност сначала решил было спор в пользу епископа Сарайского, основываясь на свидетельстве одного своего игумена, которого посылал обозреть спорные места. Но когда епископ Рязанский заявил митрополиту грамоты его предшественников Максима и Петра, предоставлявшие эти места Рязанской епархии, и вместе грамоту Сарайского епископа Софонии, который на бывшем по этому случаю Соборе в Костроме добровольно отказался от спорного участка, тогда Феогност, согласно с своими предшественниками, отдал Червленый Яр Рязанской епархии. При митрополите Алексии спор возобновился, но и этот святитель только подтвердил прежнее решение 120. Подобный же спор происходил у владык Суздальских с самим митрополитом относительно Нижнего Новгорода и Городца. Надобно заметить, что когда в 1274 г. для Владимирской епархии вновь дан был самостоятельный епископ Серапион, то он поставлен был "Володимерю, и Суздалию, и Новугороду Нижнему", и что так продолжалось и при его преемниках. А потому, когда в 1299 г. митрополит Максим, переселившись во Владимир, переместил Владимирского епископа Симеона на Ростовскую кафедру, а себе взял его епархию, то он, митрополит, естественно "седе во Володимери, и в Суздале, и в Новегороде Нижнем", равно принял в свое непосредственное заведование "и прочия, тамо прилежащая места". В 1347 г. из этой Володимирской, или митрополичьей, епархии выделена была особая епархия Суздальская. Но первые два ее владыки - Пафанаил и Даниил считались только епископами "Суздалю", а уже третий - Алексий начал было называться "Суздальским, и Новгородским, и Городецким", только ненадолго, потому что в том же (1364) году митрополит Алексий отнял у него "епископию Новгородскую и Городецкую" 121. По смерти митрополита Алексия Суздальский епископ Дионисий, находясь в Царьграде и пользуясь нестроениями в Русской митрополии, предъявил патриарху Нилу, что города Нижний Новгород и Городец находятся в пределах Суздальской Церкви, зависят от суздальского князя и ближе к Суздалю, нежели к Москве, и потому просил закрепить эти города за Суздальскою епархиею в ограждение от притязаний на них со стороны Московских митрополитов. Царь и патриарх исполнили желание Дионисия и в 1382 г. дали ему свои грамоты на те города. Такие же точно грамоты испросил себе в Царьграде (в 1389 г.) и преемник Дионисия Евфросин. Но когда нестроения в Русской митрополии кончились и Киприан сделался единым митрополитом в России, то он, а с ним и великий князь московский Василий Дмитриевич, отнеслись к патриарху Антонию и объясняли, что Дионисий Суздальский поступил неправо, что Нижний Новгород и Городец постоянно и изначала принадлежали к Русской митрополии, или епархии митрополита, что покойный митрополит Алексий поручал эти города в заведование Суздальскому епископу только временно как своему экзарху, или наместнику, и что потому они должны быть возвращены митрополитской епархии. Вследствие этого патриарх послал (1393) в Россию Вифлеемского архиепископа Михаила и царского уполномоченного Алексия Аарона, чтобы они разобрали дело на месте и, на какой стороне окажется правда, той и предоставили бы означенные города. Очень естественно, что вопрос был решен в пользу митрополита, и с 1394 г. Суздальские владыки уже не назывались Нижегородскими и Городецкими 122.