Страница:
К числу лучших посланий Фотия принадлежит написанное им в Псков по случаю моровой язвы 264. "Изначала, - пишет митрополит, - Творец наш Христос Владыка наказывает нас, Свое достояние, многоразличными наказаниями и болезнями к нашему исправлению, требуя обращения нашего, а не погибели. Посему многократно всячески претит нам, щадя корень, да сохранит плоды. Вот и на нас, возлюбленные, последовало такое Божие наказание, на Москву, и на иные окрестные грады, и на Тверь, и на другие страны. Мы за то только благодарим глубину судеб Божиих и неизреченную пучину человеколюбия Господа, что Он не внезапно и не горько взимает Свои создания, а дает вполне приготовляться к христианской кончине с чистым покаянием и исповеданием, с елеосвящением и причащением Честного Животворящего Христова Тела и Божественной и Животворящей Его Крови; а многие отходят к Богу и в подобии великого ангельского одеяния. И я имею надежду на человеколюбие Божие об отходящих таким образом к вечному животу. Молюсь также человеколюбцу Богу и надеюсь, ожидая, что Он праведный гнев свой обратит в прежнее милосердие к нам, Своему достоянию. Страшась же и трепеща постигших нас Владычних наказаний, все мы, православные, вместе должны внимательно испытать себя и познать, за что мы так страдаем и не уклонились ли с правого пути. А затем со слезами да потщимся снова вступить на правый путь, прибегнем к Богу, чистосердечно исповедуясь Ему во всем, и отступим от всех нечистот и страстей..." После этого святитель преподает краткие наставления священникам и инокам, посадникам, властителям и нарочитым града, приличные их званию.
Духовное завещание митрополита Фотия разделяется на две половины. В первой - он бросает взгляд на свою протекшую жизнь, с любовию вспоминает о летах своей молодости, которые провел в пустыне под руководством блаженного старца Акакия, говорит о своем внезапном и почти невольном возведении в сан митрополита Русского и перечисляет те скорби, какие испытал в России в продолжение своего архипастырства. Во второй части, исповедав кратко православную веру, прощается с греческими царями и русскими князьями, живыми и умершими, с митрополитами, архиепископами и епископами и со всеми православными духовного и мирского чина, благодарит тех, которые любили его, своего архипастыря, и оказывали ему пособия в жизни, прощает и разрешает всех оскорблявших его и подвергшихся его запрещению, поручает свое митрополичье достояние, бояр и слуг великому князю и его супруге, и еще раз преподает всем конечное целование, прощение и благословение. Эта последняя часть, которая и есть собственно завещание, действительно составлена по образцу завещания Киприанова, хотя содержит в себе более подробностей 265.
Все сочинения митрополита Фотия показывают, что он был пастырь образованный и хорошо знакомый с канонами и установлениями православной Церкви, пастырь в высшей степени попечительный и ревностный, принимавший самое живое, сердечное участие в своих пасомых. Главное направление его сочинений можно назвать учительным или, еще точнее, нравственным. Не только в проповедях, но и в посланиях и в грамотах, он более всего старается учить духовных чад и учит нравственности. Потому-то самые его послания не без основания названы в рукописях поучениями. Но нельзя не сознаться, что сочинения Фотия лишены силы и жизни, вялы и скучны. Видно, что они составлялись наскоро и мало обработаны. Большая часть из них скудна содержанием. Мысли изложены в них крайне растянуто и многоречиво, часто без связи и последовательности и перепутаны вводными предложениями. Автор нередко повторяется и в одном и том же, и в разных своих писаниях. Чаще всего он любил беседовать о трех предметах: о казнях Божиих, обязанностях пастырей Церкви и скорой кончине мира, которой тогда ожидали. В языке русском и славянском, как сам сознается, он не был искусен, и. потому слог его сочинений какой-то странный и неправильный, представляет немало слов, а еще более сочетаний слов, в которых трудно добиться смысла 266. Близкий перевод этих сочинений на русский язык был бы труден, а по местам и невозможен по неясности выражений. Впрочем, и при таком переводе, сочинения ничего не приобрели бы во внутреннем своем достоинстве. Драгоценны они как памятник пастырской деятельности первосвятителя, но имеют мало цены как памятник литературный.
Гораздо важнее в последнем отношении сочинения другого нашего тогдашнего митрополита, совместника Фотиева, Григория Самвлака, состоящие из 22 Слов, трех исторических сказаний о святых, одной полемической статьи против латинян и одного богослужебного стиха на Успение Пресвятой Богородицы. Судя по этим сочинениям, Григорий превосходит Фотия и естественными дарованиями, и образованием, а по сохранившимся о нем отзывам был вообще человек весьма ученый и начитанный 267. Он основательно знал Священное Писание и творения древних учителей Церкви, которым старался следовать не только в мыслях, но и во внешнем изложении их, в составе проповедей, в самых приемах и оборотах речи. Более всего Григорий подражал знаменитейшему из христианских витий - святому Иоанну Златоусту, но нередко пользовался мыслями из поучений святого Василия Великого, святого Епифания, святого Андрея Критского, святого Иоанна Дамаскина и других, перерабатывая, впрочем, эти заимствования так, что сообщал им характер самостоятельный, своеобразный. Талант Григория Самвлака был по преимуществу талант ораторский: он не отличался глубокомыслием, но отличался восприимчивостию, гибкостию, плодовитостию. Стремление к витиеватости, сравнения, противуположения, метафоры, вообще тропы и фигуры встречаются у него на каждом шагу. Иногда эта витиеватая речь отзывается искусственностию, холодностию, напыщенностию, но нередко она согрета теплым чувством и проникнута сильною мыслию и одушевлением. В проповедях Григория Самвлака, как и в проповедях древних учителей Церкви, нельзя искать строгого расположения мыслей по правилам риторики, но, однако ж, всегда соблюдается порядок речи более или менее естественный, беседует ли автор об одном предмете в целой проповеди или о различных. Большая часть проповедей Самвлака посвящена древним священным событиям, воспоминаемым Церковию, но в некоторых своих сочинениях он отозвался на события, ему современные или близкие по времени: так, в одной из проповедей он вооружается против ереси Акиндиновой, волновавшей тогда Грецию; в другой - против обычая латинян совершать Евхаристию на опресноках; третью написал в похвалу недавно скончавшемуся дяде своему Киприану, митрополиту Русскому; четвертую - в похвалу другому своему бывшему покровителю и руководителю - Евфимию, патриарху Терновскому; все три исторические сказания Григория повествуют о новоявленных угодниках его родины - Сербии. Господствующее направление в проповедях его: в одних - догматическое, а в других - историческое, но нравственных наставлений слушателям, за исключением двух-трех проповедей, к изумлению, почти не встречается. Проповеди Григория вообще довольно обширны, а некоторые даже очень обширны. Слог его почти всегда - чистый славянский и удобопонятный, кроме некоторых выражений и двух-трех греческих слов. Предлагая довольно подробный анализ сочинений Григория, какие только мы имели под руками, в особом приложении 268, представим здесь для примера в полном составе одну из лучших его проповедей, именно в Великий Четверток.
"Печаль объемлет мою душу, - говорит проповедник, - и недоумение останавливает мой помысл, когда я вспоминаю об окаянном Иуде. С такой высоты и в какую пропасть он поверг себя! От такой славы апостольского чина к какому, страстный, пришел бесчестию! Отпал от такой сладости Учителя и обложил себя такою горечью сребролюбия! Оно-то и довело его до горькой смерти от удавления. И сбылось на нем пророческое слово: Удаляющиеся от Тебе погибнут.
Владыка и словом и делом отвлекал его от падения. Делом - когда омыл ему ноги и сподобил вечери. Словом - когда говорил: Един от вас предаст Мя, выражаясь вообще, а не желая обличить его пред всеми, обличая только его совесть и возбуждая ее к покаянию. Кого не умилили бы эти слова: Сын человеческий идет по реченному: обаче горе человеку тому, имже предается (Лк. 22. 22.)? Но Иуда не внял... Такова-то жестокая душа: ей трудно прийти к исправлению, она постоянно взирает на погибель, к которой стремится. Посмотри, какой пример к исправлению видел Иуда в блудной жене. Но он не обратил внимания на ее покаяние, а погибал в то самое время, когда она спасалась. Повествуя Об этом, евангелист говорит: Тогда шед един от обоюнадесяте, глаголемый Иуда Искариотский, ко архиереом рече: что ми хощете дати, и аз вам предам Его (Мф. 26. 14). Тогда шед... когда же? Когда блудница возненавидела грехи и пришла к покаянию, когда совлеклась скверной одежды блужения, когда притекла к Учителю, являя много любви в многоценности принесенного дара, когда слезами омочила пречистые ноги Его и власами своими отерла их, когда получила совершенное отпущение многих грехов, раздрала рукописание их и посрамила дьявола... А Иуда тогда шел соглашаться в цене, помрачив духовное око свое сребролюбием. Он уже не чувствовал, с какой высоты падал. О чудо! Какое внезапное изменение той и другого! Одна, бывши рабою врага спасения, получила свободу, припав к Избавителю; другой отошел от Учителя и стал рабом сребра. Та, блудная и посрамленная, приобщалась к чину мироносиц - этот имя ученика изменял на мерзость предательства. Та удостоивалась благохваления во всем мире, по слову Господа: Аминь глаголю вам: идеже аще проповедано будет Евангелие cue во всем мире, речется и еже сотвори сия, в память ея (Мф. 26. 13), а этот покрывал себя бесславием. О окаянство Иудино! Потому-то и говорит Павел: Мняйся стояти да блюдется да не падет (1 Кор. 10. 12).
Тогда шед един от обоюнадесяте... рече, - этим показывал евангелист, что Иуда был не из числа других учеников, т.е. семидесяти, но из двенадцати, всегда пребывавших со Христом, слушавших Его сладостное, небесное учение и в церкви, и среди народа, и наедине, из двенадцати, которым даровал Господь силу творить чудеса, власть изгонять бесов и повеление крестить, из тех двенадцати, которым Он обетовал, что они воссядут на двенадцати престолах и будут судить обеманадесяти коленам Израилевым. Един от обоюнадесяте, сказал евангелист, чтобы показать, на какой высоте стоял Иуда и в какую пучину злобы низверг себя. Прибавил к имени его и отечество, сказав: Иуда Искариотский, потому что был и другой Иуда, называемый Иаковлевым.
Они же поставиша ему тридесять сребреник. И зачем ты, Иуда, для чего продаешь Учителя? Зачем ценишь бесценного? Зачем спешишь отнять от Сиона камень краеугольный? И что тебя подвигло на предательство? Или Он оставил тебя, нарицая других апостолами? Или, беседуя с ними, отгонял тебя? Или им вручил ковчежец, утаив от тебя? Или, вкушая с ними, презрел тебя? Или, омыв ноги им, тобою возгнушался? О слепота! Ты говоришь: Что ми хощете дати? Да что больше хочешь ты получить взамен оставляемого тобою? Оставляешь свет и становишься тьмою; оставляешь то, чего око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его, и принимаешь вечное поношение; оставляешь новую чашу, которую Владыка обещал дать другам Своим в Царствии Своем, и испиваешь горькую чашу удавления; оставляешь право быть судиею вселенной вместе с Петром и прочими учениками и становишься рабом дьявола. О безумие Иудино! Ты говоришь: Что ми хощете дати? Так-то ты исполняешь повеление Учителя... Он заповедовал не стяжать сребра и злата, не облачаться в две ризы, не иметь при поясах меди и влагалища, а ты бесстыдно говоришь: Что ми хощете дати? О крайнее нечувствие! Ты не вспомнил блаженного пребывания с Учителем, Его частых и уединенных собеседований, ибо много раз Господь принимал их (двенадцать учеников) наедине, уча их в безмолвном месте приготовить сердца свои к принятию словес Его. Не вспомнил ты чудес Его, предсказаний будущего, таинства той самой вечери, когда Он изрек: Желанием возжелех сию пасху ясти с вами. Ты не устыдился наконец Владыки, встающего с вечери, снимающего ризы, препоясывающегося лентием по обычаю рабов, вливающего воду в умывальницу и умывающего ноги ученикам, и, как говорят церковные богословы, прежде других умывающего ноги предателя...
Что же ты, о Иуда?.. Если прочие ученики омывали ноги, будучи чистыми, как сказал Господь: Вы чисти есте, но не ecu, исправляя тебя, то они, добрые делатели правды, готовились к проповеди и сеянию Евангелия; им надлежало в скором времени идти в мир весь для благовестия, прияв крещение и совершение от Утешителя. А ты, к чему ты готовясь, простираешь бесстыдно ноги для омовения? К тому ли, чтобы скоро идти на предание Господа и увидеть сребреники в руках своих? О неразумие предателя! Когда другие ученики, будучи таинниками и князьями вселенной, - поставиши бо их, сказал Давид, князи по всей земли, - когда они принимали таинства, которыми имели обновить вселенную, тогда ты, будучи предателем, зачем дерзостно простираешь руку твою к хлебу? Затем ли, чтобы вскоре предать себя лукавому, чтобы исполнилось над тобою псаломское предречение: Ядый хлебы моя возвеличил есть на мя пяту? Этого не слушал и не помыслил неразумный ученик, но остался неисправимым. Душа, однажды потерявшая стыд, не уцеломудривается жестокими словами и не умиляется кроткими, но бывает подобна тому городу, о котором пророк, рыдая, сказал: Лице жены-блудницы бысть тебе, не хотела ecu постыдитися ко всем (Иер. 3. 3).
Так пострадал окаянный Иуда! Подобно ему страждут и те, которые приносят опресноки в жертву, прельщающие, и прельщаемые, и говорящие без стыда, будто Господь в вечер таинства дал опреснок, произнеся: Cue есть Тело Мое. Они не слышат Павла, учителя языков, вопиющего и говорящего: Аз приях от Господа, еже и предах вам, яко Господь Иисус в нощь, в нюже предан бываше, прием хлеб, и благодарив, преломи и рече: Приимите, ядите: cue есть Тело Мое, еже за вы ломимое: cue творите в Мое воспоминание. Елижды бо аще ясте хлеб сей и чашу сию пиете, смерть Господню возвещаете, дондеже приидет (1 Кор. II. 23, 24, 26). Апостол сказал: Аз приях от Господа, - они же, не стыдясь, предлагают бесквасное. Им прилично сказать: вы ли, своезаконники, истиннее или Павел, учитель вселенной, Павел, эта душа, досягавшая до небес, Павел, этот человек, восхищенный до третьего неба, толикий и таковой, Павел, кого, хотя он был прежде гонителем, послал Бог во языки проповедовать таинство Евангелия, сказавши: Яко сосуд избран Ми ecu. Он (Павел) не сказал: "опреснок", хотя бы мог сказать, если бы хотел, но сказал: хлеб. А хлебом никогда не называется бесквасное, как несовершенное. И как назвать хлебом брашно с водою без кваса, когда оно носит на себе образ мертвенности? Хлебом же и называется, и есть только квасное, как имеющее в квасе образ жизни по причине восходительного (свойства), принимаемого за образ души, разумной и словесной. И потому всякий, приносящий в жертву опресноки, недугует ересию Аполлинариевою и Евагриевою, дерзнувшею называть плоть Господню бездушною и неразумною.
Но евангелист, говорят, сказал: В первый день опресночный приступиша к Иисусу ученицы, глаголюще: Где хощеши, да уготоваем Ти ясти пасху? Если же это был первый день опресноков, то ясно, что сообразно с законом Господь и сам вкушал опресноки, и преподал ученикам. Нет, нет! Евангелист ничего не сказал о снеди опресночной, но сказал: Идущим им, прием Иисус хлеб и благословив, преломи, и даяше ученикам, и рече: Приимите, ядите: cue есть Тело Мое. Как же мог Господь назвать вещию бездушною Тело Свое, когда Он приял плоть разумную и одушевленную? Как Он мог дать опресноки, когда они еще не начинались, а квасной хлеб еще не был оставлен? В четырнадцатый день месяца овча закалалось к вечеру, когда и Владыка наш был пожрен на Кресте, установляя законную жертву. В тот день, в шестой час труба возвещала отложение и оставление квасного хлеба. И в ту ночь до утра ели пасху, как повелевал закон, обувшись, стоя и подпершись жезлами. Тогда не было ничего вареного в доме, но все печеное огнем без сокрушения кости, с сожжением остатков. На рассвете пятнадцатого дня, в субботу, начинали есть опресноки с горькими травами и ели в продоение осьми дней. Это был праздник опресноков, называемый пасхою. Первым же днем опресночным евангелист назвал не самый день опресночный, пятнадцатый месяца, но третий пред тем тринадцатый того месяца, как прежде бывший. Так, Матфей (26. 17) и Марк (14. 12) говорят: В первый день опресночный, егда пасху жряху, глаголаша Ему ученицы Его: где хощеши, шедше уготоваем, да яси пасху? А премудрый Лука (говорит): Прииде день опресноков, в оньже подобаше жрети пасху, и посла Петра и Иоанна, рек: Шедша уготовайта нам пасху, да ямы (Лк. 22. 7, 8). Сказал: Прииде день опресноков, т.е. уже при дверях был, наступал, как и мы говорим при исходе зимы, что весна пришла, не потому, будто мы вошли в нее, но потому, что она близка; подобно тому как о друзьях и знакомых, слыша, что они идут к нам, мы с радостию говорим к находящимся с нами: "Он пришел сюда", между тем как его разделяет от нас еще далекое расстояние. Также и о жатве, предвидя ее приближение, когда еще зеленеют колосья, земледельцы говорят: "Жатва пришла", - говорят, чтобы при вести о приходе ее изострились серпы, приготовились жнецы, гумно очистилось, житницы были прибраны. Также и здесь сказано: прииде, потому что был близок.
Шедша же, - пишет евангелист, - обретоста, якоже рече има, и уготоваста пасху (Лк. 22. 13) и потом, ни о чем другом не упомянув, продолжает: И егда бысть час, возлеже, и обонадесяте апостолы с Ним. И рече к ним: Желанием возжелех сию пасху ясти с вами, прежде даже не прииму мук. Вечерю эту Господь назвал пасхою; сказал: Желанием возжелех, чтобы показать, как близко было время таинства Его предания и крестной смерти. И приим хлеб, хвалу воздав, преломи, и даде им, глаголя: Сив есть Тело Мое, еже за вы даемо: cue творите в Мое воспоминание. Такожде и чашу по вечери, глаголя: Сия чаша - Новый Завет Моею Кровию, яже за вы проливается (Лк. 22. 19, 20), Итак, видишь ли, как ученики совершали законное приготовление к пасхе и чаяли (видеть) обычный законный день, а Владыка творил Тайную вечерю, назвав ее вожделенною Пасхою, на которой предал таинство другам Своим? Потому-то они и не стояли, как повелевает закон, подпершись жезлами и вкушая печеное, но возлежали и употребляли вареное. Там была соль, в которой Владыка, омочив хлеб, дал лукавому ученику. Приим хлеб, хвалу воздав, преломи и даде им, научая их священнодействию и возбуждая их разумы к благодарению за то, что таким великим дарам они сподоблялись. Cue есть Тело Мое, еже за вы даемо - за вас и последующих Мне и приобщающихся скорбям Моим и гонению, за всю вселенную, которую вы хотите крестить, ходя овцами посреди волков, превращая их зверство в овчую кротость. Cue творите в Мое воспоминание, потому что Я искренне приобщился плоти и крови, и уже иду исполнить все смотрение таинства, и уже не буду жить с вами, как прежде. Но печаль да не объемлет сердца ваши, что Я оставляю вас, единожды избранных Мною: вкушая хлеб сей - Плоть Мою и чашу сию - Кровь Мою, вы во Мне пребудете и Я в вас.
Но окаянный Иуда остался сему чуждым. Он принял от руки Господней хлеб сребролюбивою рукою, и по хлебе вошел в него сатана, как сказал возлюбленный Иоанн. До тех пор сатана искушал его, подстрекая на предательство; а теперь, так как Иуда был совсем оставлен по непреоборимому своему стремлению, совершенно овладел его душою, ибо такое бесчувствие одержало его, что и в солило бесстыдно простер свою руку. Потому и Господь вследствие такой дерзости, омочив хлеб в солило, дал Иуде, являя тем ученику, тайно спросившему, что сей-то и есть предатель, а самому предателю сказал: Еже твориши, сотвори скоро (Ин. 13. 27), скрывая от учеников его намерение. Ибо, если бы предательство было узнано, теплый верою Петр, отрезавший ухо архиерейскому рабу пред множеством воинов, чего не захотел бы сделать с Иудою, когда теперь Петру ничто не препятствовало? Он непременно убил бы Иуду.
Сего же никто же разуме от возлежащих, - продолжает евангелист, - к чесому рече ему. Нецыи же мняху, понеже ковчежец имяше Иуда, яко глаголет ему Иисус: Купи, еже требуем на праздник или нищим да нечто даст (Ин. 13. 28, 29). Слышите ли вы, презирающие нищих и собирающие сребро, как Владыка по безмерному милосердию, обнищавший даже до подобия раба, не имевший, где главы приклонить, дает милостыню? А ты, имея дома четырехкровные и трехкровные, не пускаешь нищего даже на двор? Он, не имея доходов, предлагал дневную, убогую пищу не Себе только, но и такому лику учеников, даже и нищим еще, а ты, владеющий селами, стяжаниями и доходами, не вспомнишь об убогих? Какой ты думаешь иметь ответ, презирая учение Владыки, которое внушал Он и делом и словом, когда сам подавал милостыню и когда заповедовал: Будьте милосерды, якоже и Отец ваш Небесный милосерд есть, и еще чрез пророка сказал: Расточи и даждь убогим; правда Его пребывает в век века, а ты, делая противное Ему, собираешь сокровища, и чем больше соберешь, тем более стараешься приумножить собранное? Таков лютый мучитель сребролюбия: чем более поедает, тем более становится ненасытным, доколе не приведет в последнее осмеяние окаянного рачителя сребра, когда сбудется на нем пророческое слово: Се человек, иже не положи Бога помощника себе, но упова на множество богатства своего и возможе суетою своею. Земля дает сребро по Владычнему повелению на потребу тем, которые в пользу его принимают. А ты, наоборот, скрываешь сребро в недрах земли, воспаляя им геенну, угрожающую немилостивым, и становясь по страсти ненасытимости бесчувственнее земли, недугуя подобно окаянному Иуде. Что, предал ли бы он Господа и Господь был ли бы предан, если бы Иуда не хотел опутать душу свою мрежами сребролюбия? Размышляя о великости предательства, уподобляю ему немилосердие к братии Христовой, ибо Господь сказал: Не ктому вас нареку рабы, но братию; и еще: Понеже сотвористе единому от сих меньших братий Моих, Мне сотвористе. Видишь ли, кто суть братия Его, о которых Он всегда промышляет? Ибо и сам понес немощи наши. Он был пастырь добрый, Емуже были овцы Своя, и Он пекся о них, подъемля слабых, заботясь о покинутых и осуществляя на самом деле то, что сказал: Аз душу Мою полагаю за овцы (Ин. 10. 15). Этого мало. Не насытилась любовь Его к овцам даже тем, что Он положил за них душу свою; но смотри: И ины овцы имам, - сказал Он, - яже не суть от двора сего, и тыя Ми подобает привести, и будет едино стадо и един пастырь (Ин. 10. 16). Ибо не во дворе закона и не в ограде писаний пророческих находились язычники, но заблуждались в горах и пустынях, делаясь каждый день пищею мысленного зверя. И их освободил Пастырь, предав Себя, и сотворил единое стадо, предложив им Тело Свое в снедь и чашу Своей Крови. Потом, поручая их Петру, сказал: Аще любиши Мя... паси овцы Моя (Ин. 21. 16), и не однажды, а трижды спросил: Любиши ли Мя, - не для того, чтобы узнать об этом, ибо есть единый, создавший сердца и разумеющий все дела их, но чтобы мы видели, какое Он имеет попечение об овцах. А так как Он искупил нас не сребром или златом, но Своею Кровию, то да блюдется же всякий, чтобы, называясь овцою Христова стада, не уклониться к волкам и противникам благочестия - еретикам, являясь по имени - Христовым, а на деле - сыном дьявола. Так поступал и Иуда: жил с апостолами, а сходился с фарисеями; хлеб принимал от рук пречистых, а сребреники взял от рук беззаконных, вечерял с Учителем, а сердцем восседал среди безумных старейшин.
Прошу любовь вашу, да никто из вас не будет по сребролюбию христопредателем. Если бы этою страстию не объята была душа окаянного Иуды, он не дерзнул бы на предательство, как я сказал прежде. Ибо как ты причастишься Телу и Крови Владычней неосужденно, нося на себе недуг предателев? Нет, молю вас... Но, оставив этот горький недуг, который святой Павел назвал идолослужением и корнем всех зол, приступим к Тайной вечери во оставление грехов и с надеждою будущих благ, которые получить да удостоимся все мы благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Нимже Безначальному Его Отцу и Пресвятому и Животворящему Его Духу слава, и держава, и поклонение ныне и в бесконечные веки. Аминь".
Духовное завещание митрополита Фотия разделяется на две половины. В первой - он бросает взгляд на свою протекшую жизнь, с любовию вспоминает о летах своей молодости, которые провел в пустыне под руководством блаженного старца Акакия, говорит о своем внезапном и почти невольном возведении в сан митрополита Русского и перечисляет те скорби, какие испытал в России в продолжение своего архипастырства. Во второй части, исповедав кратко православную веру, прощается с греческими царями и русскими князьями, живыми и умершими, с митрополитами, архиепископами и епископами и со всеми православными духовного и мирского чина, благодарит тех, которые любили его, своего архипастыря, и оказывали ему пособия в жизни, прощает и разрешает всех оскорблявших его и подвергшихся его запрещению, поручает свое митрополичье достояние, бояр и слуг великому князю и его супруге, и еще раз преподает всем конечное целование, прощение и благословение. Эта последняя часть, которая и есть собственно завещание, действительно составлена по образцу завещания Киприанова, хотя содержит в себе более подробностей 265.
Все сочинения митрополита Фотия показывают, что он был пастырь образованный и хорошо знакомый с канонами и установлениями православной Церкви, пастырь в высшей степени попечительный и ревностный, принимавший самое живое, сердечное участие в своих пасомых. Главное направление его сочинений можно назвать учительным или, еще точнее, нравственным. Не только в проповедях, но и в посланиях и в грамотах, он более всего старается учить духовных чад и учит нравственности. Потому-то самые его послания не без основания названы в рукописях поучениями. Но нельзя не сознаться, что сочинения Фотия лишены силы и жизни, вялы и скучны. Видно, что они составлялись наскоро и мало обработаны. Большая часть из них скудна содержанием. Мысли изложены в них крайне растянуто и многоречиво, часто без связи и последовательности и перепутаны вводными предложениями. Автор нередко повторяется и в одном и том же, и в разных своих писаниях. Чаще всего он любил беседовать о трех предметах: о казнях Божиих, обязанностях пастырей Церкви и скорой кончине мира, которой тогда ожидали. В языке русском и славянском, как сам сознается, он не был искусен, и. потому слог его сочинений какой-то странный и неправильный, представляет немало слов, а еще более сочетаний слов, в которых трудно добиться смысла 266. Близкий перевод этих сочинений на русский язык был бы труден, а по местам и невозможен по неясности выражений. Впрочем, и при таком переводе, сочинения ничего не приобрели бы во внутреннем своем достоинстве. Драгоценны они как памятник пастырской деятельности первосвятителя, но имеют мало цены как памятник литературный.
Гораздо важнее в последнем отношении сочинения другого нашего тогдашнего митрополита, совместника Фотиева, Григория Самвлака, состоящие из 22 Слов, трех исторических сказаний о святых, одной полемической статьи против латинян и одного богослужебного стиха на Успение Пресвятой Богородицы. Судя по этим сочинениям, Григорий превосходит Фотия и естественными дарованиями, и образованием, а по сохранившимся о нем отзывам был вообще человек весьма ученый и начитанный 267. Он основательно знал Священное Писание и творения древних учителей Церкви, которым старался следовать не только в мыслях, но и во внешнем изложении их, в составе проповедей, в самых приемах и оборотах речи. Более всего Григорий подражал знаменитейшему из христианских витий - святому Иоанну Златоусту, но нередко пользовался мыслями из поучений святого Василия Великого, святого Епифания, святого Андрея Критского, святого Иоанна Дамаскина и других, перерабатывая, впрочем, эти заимствования так, что сообщал им характер самостоятельный, своеобразный. Талант Григория Самвлака был по преимуществу талант ораторский: он не отличался глубокомыслием, но отличался восприимчивостию, гибкостию, плодовитостию. Стремление к витиеватости, сравнения, противуположения, метафоры, вообще тропы и фигуры встречаются у него на каждом шагу. Иногда эта витиеватая речь отзывается искусственностию, холодностию, напыщенностию, но нередко она согрета теплым чувством и проникнута сильною мыслию и одушевлением. В проповедях Григория Самвлака, как и в проповедях древних учителей Церкви, нельзя искать строгого расположения мыслей по правилам риторики, но, однако ж, всегда соблюдается порядок речи более или менее естественный, беседует ли автор об одном предмете в целой проповеди или о различных. Большая часть проповедей Самвлака посвящена древним священным событиям, воспоминаемым Церковию, но в некоторых своих сочинениях он отозвался на события, ему современные или близкие по времени: так, в одной из проповедей он вооружается против ереси Акиндиновой, волновавшей тогда Грецию; в другой - против обычая латинян совершать Евхаристию на опресноках; третью написал в похвалу недавно скончавшемуся дяде своему Киприану, митрополиту Русскому; четвертую - в похвалу другому своему бывшему покровителю и руководителю - Евфимию, патриарху Терновскому; все три исторические сказания Григория повествуют о новоявленных угодниках его родины - Сербии. Господствующее направление в проповедях его: в одних - догматическое, а в других - историческое, но нравственных наставлений слушателям, за исключением двух-трех проповедей, к изумлению, почти не встречается. Проповеди Григория вообще довольно обширны, а некоторые даже очень обширны. Слог его почти всегда - чистый славянский и удобопонятный, кроме некоторых выражений и двух-трех греческих слов. Предлагая довольно подробный анализ сочинений Григория, какие только мы имели под руками, в особом приложении 268, представим здесь для примера в полном составе одну из лучших его проповедей, именно в Великий Четверток.
"Печаль объемлет мою душу, - говорит проповедник, - и недоумение останавливает мой помысл, когда я вспоминаю об окаянном Иуде. С такой высоты и в какую пропасть он поверг себя! От такой славы апостольского чина к какому, страстный, пришел бесчестию! Отпал от такой сладости Учителя и обложил себя такою горечью сребролюбия! Оно-то и довело его до горькой смерти от удавления. И сбылось на нем пророческое слово: Удаляющиеся от Тебе погибнут.
Владыка и словом и делом отвлекал его от падения. Делом - когда омыл ему ноги и сподобил вечери. Словом - когда говорил: Един от вас предаст Мя, выражаясь вообще, а не желая обличить его пред всеми, обличая только его совесть и возбуждая ее к покаянию. Кого не умилили бы эти слова: Сын человеческий идет по реченному: обаче горе человеку тому, имже предается (Лк. 22. 22.)? Но Иуда не внял... Такова-то жестокая душа: ей трудно прийти к исправлению, она постоянно взирает на погибель, к которой стремится. Посмотри, какой пример к исправлению видел Иуда в блудной жене. Но он не обратил внимания на ее покаяние, а погибал в то самое время, когда она спасалась. Повествуя Об этом, евангелист говорит: Тогда шед един от обоюнадесяте, глаголемый Иуда Искариотский, ко архиереом рече: что ми хощете дати, и аз вам предам Его (Мф. 26. 14). Тогда шед... когда же? Когда блудница возненавидела грехи и пришла к покаянию, когда совлеклась скверной одежды блужения, когда притекла к Учителю, являя много любви в многоценности принесенного дара, когда слезами омочила пречистые ноги Его и власами своими отерла их, когда получила совершенное отпущение многих грехов, раздрала рукописание их и посрамила дьявола... А Иуда тогда шел соглашаться в цене, помрачив духовное око свое сребролюбием. Он уже не чувствовал, с какой высоты падал. О чудо! Какое внезапное изменение той и другого! Одна, бывши рабою врага спасения, получила свободу, припав к Избавителю; другой отошел от Учителя и стал рабом сребра. Та, блудная и посрамленная, приобщалась к чину мироносиц - этот имя ученика изменял на мерзость предательства. Та удостоивалась благохваления во всем мире, по слову Господа: Аминь глаголю вам: идеже аще проповедано будет Евангелие cue во всем мире, речется и еже сотвори сия, в память ея (Мф. 26. 13), а этот покрывал себя бесславием. О окаянство Иудино! Потому-то и говорит Павел: Мняйся стояти да блюдется да не падет (1 Кор. 10. 12).
Тогда шед един от обоюнадесяте... рече, - этим показывал евангелист, что Иуда был не из числа других учеников, т.е. семидесяти, но из двенадцати, всегда пребывавших со Христом, слушавших Его сладостное, небесное учение и в церкви, и среди народа, и наедине, из двенадцати, которым даровал Господь силу творить чудеса, власть изгонять бесов и повеление крестить, из тех двенадцати, которым Он обетовал, что они воссядут на двенадцати престолах и будут судить обеманадесяти коленам Израилевым. Един от обоюнадесяте, сказал евангелист, чтобы показать, на какой высоте стоял Иуда и в какую пучину злобы низверг себя. Прибавил к имени его и отечество, сказав: Иуда Искариотский, потому что был и другой Иуда, называемый Иаковлевым.
Они же поставиша ему тридесять сребреник. И зачем ты, Иуда, для чего продаешь Учителя? Зачем ценишь бесценного? Зачем спешишь отнять от Сиона камень краеугольный? И что тебя подвигло на предательство? Или Он оставил тебя, нарицая других апостолами? Или, беседуя с ними, отгонял тебя? Или им вручил ковчежец, утаив от тебя? Или, вкушая с ними, презрел тебя? Или, омыв ноги им, тобою возгнушался? О слепота! Ты говоришь: Что ми хощете дати? Да что больше хочешь ты получить взамен оставляемого тобою? Оставляешь свет и становишься тьмою; оставляешь то, чего око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его, и принимаешь вечное поношение; оставляешь новую чашу, которую Владыка обещал дать другам Своим в Царствии Своем, и испиваешь горькую чашу удавления; оставляешь право быть судиею вселенной вместе с Петром и прочими учениками и становишься рабом дьявола. О безумие Иудино! Ты говоришь: Что ми хощете дати? Так-то ты исполняешь повеление Учителя... Он заповедовал не стяжать сребра и злата, не облачаться в две ризы, не иметь при поясах меди и влагалища, а ты бесстыдно говоришь: Что ми хощете дати? О крайнее нечувствие! Ты не вспомнил блаженного пребывания с Учителем, Его частых и уединенных собеседований, ибо много раз Господь принимал их (двенадцать учеников) наедине, уча их в безмолвном месте приготовить сердца свои к принятию словес Его. Не вспомнил ты чудес Его, предсказаний будущего, таинства той самой вечери, когда Он изрек: Желанием возжелех сию пасху ясти с вами. Ты не устыдился наконец Владыки, встающего с вечери, снимающего ризы, препоясывающегося лентием по обычаю рабов, вливающего воду в умывальницу и умывающего ноги ученикам, и, как говорят церковные богословы, прежде других умывающего ноги предателя...
Что же ты, о Иуда?.. Если прочие ученики омывали ноги, будучи чистыми, как сказал Господь: Вы чисти есте, но не ecu, исправляя тебя, то они, добрые делатели правды, готовились к проповеди и сеянию Евангелия; им надлежало в скором времени идти в мир весь для благовестия, прияв крещение и совершение от Утешителя. А ты, к чему ты готовясь, простираешь бесстыдно ноги для омовения? К тому ли, чтобы скоро идти на предание Господа и увидеть сребреники в руках своих? О неразумие предателя! Когда другие ученики, будучи таинниками и князьями вселенной, - поставиши бо их, сказал Давид, князи по всей земли, - когда они принимали таинства, которыми имели обновить вселенную, тогда ты, будучи предателем, зачем дерзостно простираешь руку твою к хлебу? Затем ли, чтобы вскоре предать себя лукавому, чтобы исполнилось над тобою псаломское предречение: Ядый хлебы моя возвеличил есть на мя пяту? Этого не слушал и не помыслил неразумный ученик, но остался неисправимым. Душа, однажды потерявшая стыд, не уцеломудривается жестокими словами и не умиляется кроткими, но бывает подобна тому городу, о котором пророк, рыдая, сказал: Лице жены-блудницы бысть тебе, не хотела ecu постыдитися ко всем (Иер. 3. 3).
Так пострадал окаянный Иуда! Подобно ему страждут и те, которые приносят опресноки в жертву, прельщающие, и прельщаемые, и говорящие без стыда, будто Господь в вечер таинства дал опреснок, произнеся: Cue есть Тело Мое. Они не слышат Павла, учителя языков, вопиющего и говорящего: Аз приях от Господа, еже и предах вам, яко Господь Иисус в нощь, в нюже предан бываше, прием хлеб, и благодарив, преломи и рече: Приимите, ядите: cue есть Тело Мое, еже за вы ломимое: cue творите в Мое воспоминание. Елижды бо аще ясте хлеб сей и чашу сию пиете, смерть Господню возвещаете, дондеже приидет (1 Кор. II. 23, 24, 26). Апостол сказал: Аз приях от Господа, - они же, не стыдясь, предлагают бесквасное. Им прилично сказать: вы ли, своезаконники, истиннее или Павел, учитель вселенной, Павел, эта душа, досягавшая до небес, Павел, этот человек, восхищенный до третьего неба, толикий и таковой, Павел, кого, хотя он был прежде гонителем, послал Бог во языки проповедовать таинство Евангелия, сказавши: Яко сосуд избран Ми ecu. Он (Павел) не сказал: "опреснок", хотя бы мог сказать, если бы хотел, но сказал: хлеб. А хлебом никогда не называется бесквасное, как несовершенное. И как назвать хлебом брашно с водою без кваса, когда оно носит на себе образ мертвенности? Хлебом же и называется, и есть только квасное, как имеющее в квасе образ жизни по причине восходительного (свойства), принимаемого за образ души, разумной и словесной. И потому всякий, приносящий в жертву опресноки, недугует ересию Аполлинариевою и Евагриевою, дерзнувшею называть плоть Господню бездушною и неразумною.
Но евангелист, говорят, сказал: В первый день опресночный приступиша к Иисусу ученицы, глаголюще: Где хощеши, да уготоваем Ти ясти пасху? Если же это был первый день опресноков, то ясно, что сообразно с законом Господь и сам вкушал опресноки, и преподал ученикам. Нет, нет! Евангелист ничего не сказал о снеди опресночной, но сказал: Идущим им, прием Иисус хлеб и благословив, преломи, и даяше ученикам, и рече: Приимите, ядите: cue есть Тело Мое. Как же мог Господь назвать вещию бездушною Тело Свое, когда Он приял плоть разумную и одушевленную? Как Он мог дать опресноки, когда они еще не начинались, а квасной хлеб еще не был оставлен? В четырнадцатый день месяца овча закалалось к вечеру, когда и Владыка наш был пожрен на Кресте, установляя законную жертву. В тот день, в шестой час труба возвещала отложение и оставление квасного хлеба. И в ту ночь до утра ели пасху, как повелевал закон, обувшись, стоя и подпершись жезлами. Тогда не было ничего вареного в доме, но все печеное огнем без сокрушения кости, с сожжением остатков. На рассвете пятнадцатого дня, в субботу, начинали есть опресноки с горькими травами и ели в продоение осьми дней. Это был праздник опресноков, называемый пасхою. Первым же днем опресночным евангелист назвал не самый день опресночный, пятнадцатый месяца, но третий пред тем тринадцатый того месяца, как прежде бывший. Так, Матфей (26. 17) и Марк (14. 12) говорят: В первый день опресночный, егда пасху жряху, глаголаша Ему ученицы Его: где хощеши, шедше уготоваем, да яси пасху? А премудрый Лука (говорит): Прииде день опресноков, в оньже подобаше жрети пасху, и посла Петра и Иоанна, рек: Шедша уготовайта нам пасху, да ямы (Лк. 22. 7, 8). Сказал: Прииде день опресноков, т.е. уже при дверях был, наступал, как и мы говорим при исходе зимы, что весна пришла, не потому, будто мы вошли в нее, но потому, что она близка; подобно тому как о друзьях и знакомых, слыша, что они идут к нам, мы с радостию говорим к находящимся с нами: "Он пришел сюда", между тем как его разделяет от нас еще далекое расстояние. Также и о жатве, предвидя ее приближение, когда еще зеленеют колосья, земледельцы говорят: "Жатва пришла", - говорят, чтобы при вести о приходе ее изострились серпы, приготовились жнецы, гумно очистилось, житницы были прибраны. Также и здесь сказано: прииде, потому что был близок.
Шедша же, - пишет евангелист, - обретоста, якоже рече има, и уготоваста пасху (Лк. 22. 13) и потом, ни о чем другом не упомянув, продолжает: И егда бысть час, возлеже, и обонадесяте апостолы с Ним. И рече к ним: Желанием возжелех сию пасху ясти с вами, прежде даже не прииму мук. Вечерю эту Господь назвал пасхою; сказал: Желанием возжелех, чтобы показать, как близко было время таинства Его предания и крестной смерти. И приим хлеб, хвалу воздав, преломи, и даде им, глаголя: Сив есть Тело Мое, еже за вы даемо: cue творите в Мое воспоминание. Такожде и чашу по вечери, глаголя: Сия чаша - Новый Завет Моею Кровию, яже за вы проливается (Лк. 22. 19, 20), Итак, видишь ли, как ученики совершали законное приготовление к пасхе и чаяли (видеть) обычный законный день, а Владыка творил Тайную вечерю, назвав ее вожделенною Пасхою, на которой предал таинство другам Своим? Потому-то они и не стояли, как повелевает закон, подпершись жезлами и вкушая печеное, но возлежали и употребляли вареное. Там была соль, в которой Владыка, омочив хлеб, дал лукавому ученику. Приим хлеб, хвалу воздав, преломи и даде им, научая их священнодействию и возбуждая их разумы к благодарению за то, что таким великим дарам они сподоблялись. Cue есть Тело Мое, еже за вы даемо - за вас и последующих Мне и приобщающихся скорбям Моим и гонению, за всю вселенную, которую вы хотите крестить, ходя овцами посреди волков, превращая их зверство в овчую кротость. Cue творите в Мое воспоминание, потому что Я искренне приобщился плоти и крови, и уже иду исполнить все смотрение таинства, и уже не буду жить с вами, как прежде. Но печаль да не объемлет сердца ваши, что Я оставляю вас, единожды избранных Мною: вкушая хлеб сей - Плоть Мою и чашу сию - Кровь Мою, вы во Мне пребудете и Я в вас.
Но окаянный Иуда остался сему чуждым. Он принял от руки Господней хлеб сребролюбивою рукою, и по хлебе вошел в него сатана, как сказал возлюбленный Иоанн. До тех пор сатана искушал его, подстрекая на предательство; а теперь, так как Иуда был совсем оставлен по непреоборимому своему стремлению, совершенно овладел его душою, ибо такое бесчувствие одержало его, что и в солило бесстыдно простер свою руку. Потому и Господь вследствие такой дерзости, омочив хлеб в солило, дал Иуде, являя тем ученику, тайно спросившему, что сей-то и есть предатель, а самому предателю сказал: Еже твориши, сотвори скоро (Ин. 13. 27), скрывая от учеников его намерение. Ибо, если бы предательство было узнано, теплый верою Петр, отрезавший ухо архиерейскому рабу пред множеством воинов, чего не захотел бы сделать с Иудою, когда теперь Петру ничто не препятствовало? Он непременно убил бы Иуду.
Сего же никто же разуме от возлежащих, - продолжает евангелист, - к чесому рече ему. Нецыи же мняху, понеже ковчежец имяше Иуда, яко глаголет ему Иисус: Купи, еже требуем на праздник или нищим да нечто даст (Ин. 13. 28, 29). Слышите ли вы, презирающие нищих и собирающие сребро, как Владыка по безмерному милосердию, обнищавший даже до подобия раба, не имевший, где главы приклонить, дает милостыню? А ты, имея дома четырехкровные и трехкровные, не пускаешь нищего даже на двор? Он, не имея доходов, предлагал дневную, убогую пищу не Себе только, но и такому лику учеников, даже и нищим еще, а ты, владеющий селами, стяжаниями и доходами, не вспомнишь об убогих? Какой ты думаешь иметь ответ, презирая учение Владыки, которое внушал Он и делом и словом, когда сам подавал милостыню и когда заповедовал: Будьте милосерды, якоже и Отец ваш Небесный милосерд есть, и еще чрез пророка сказал: Расточи и даждь убогим; правда Его пребывает в век века, а ты, делая противное Ему, собираешь сокровища, и чем больше соберешь, тем более стараешься приумножить собранное? Таков лютый мучитель сребролюбия: чем более поедает, тем более становится ненасытным, доколе не приведет в последнее осмеяние окаянного рачителя сребра, когда сбудется на нем пророческое слово: Се человек, иже не положи Бога помощника себе, но упова на множество богатства своего и возможе суетою своею. Земля дает сребро по Владычнему повелению на потребу тем, которые в пользу его принимают. А ты, наоборот, скрываешь сребро в недрах земли, воспаляя им геенну, угрожающую немилостивым, и становясь по страсти ненасытимости бесчувственнее земли, недугуя подобно окаянному Иуде. Что, предал ли бы он Господа и Господь был ли бы предан, если бы Иуда не хотел опутать душу свою мрежами сребролюбия? Размышляя о великости предательства, уподобляю ему немилосердие к братии Христовой, ибо Господь сказал: Не ктому вас нареку рабы, но братию; и еще: Понеже сотвористе единому от сих меньших братий Моих, Мне сотвористе. Видишь ли, кто суть братия Его, о которых Он всегда промышляет? Ибо и сам понес немощи наши. Он был пастырь добрый, Емуже были овцы Своя, и Он пекся о них, подъемля слабых, заботясь о покинутых и осуществляя на самом деле то, что сказал: Аз душу Мою полагаю за овцы (Ин. 10. 15). Этого мало. Не насытилась любовь Его к овцам даже тем, что Он положил за них душу свою; но смотри: И ины овцы имам, - сказал Он, - яже не суть от двора сего, и тыя Ми подобает привести, и будет едино стадо и един пастырь (Ин. 10. 16). Ибо не во дворе закона и не в ограде писаний пророческих находились язычники, но заблуждались в горах и пустынях, делаясь каждый день пищею мысленного зверя. И их освободил Пастырь, предав Себя, и сотворил единое стадо, предложив им Тело Свое в снедь и чашу Своей Крови. Потом, поручая их Петру, сказал: Аще любиши Мя... паси овцы Моя (Ин. 21. 16), и не однажды, а трижды спросил: Любиши ли Мя, - не для того, чтобы узнать об этом, ибо есть единый, создавший сердца и разумеющий все дела их, но чтобы мы видели, какое Он имеет попечение об овцах. А так как Он искупил нас не сребром или златом, но Своею Кровию, то да блюдется же всякий, чтобы, называясь овцою Христова стада, не уклониться к волкам и противникам благочестия - еретикам, являясь по имени - Христовым, а на деле - сыном дьявола. Так поступал и Иуда: жил с апостолами, а сходился с фарисеями; хлеб принимал от рук пречистых, а сребреники взял от рук беззаконных, вечерял с Учителем, а сердцем восседал среди безумных старейшин.
Прошу любовь вашу, да никто из вас не будет по сребролюбию христопредателем. Если бы этою страстию не объята была душа окаянного Иуды, он не дерзнул бы на предательство, как я сказал прежде. Ибо как ты причастишься Телу и Крови Владычней неосужденно, нося на себе недуг предателев? Нет, молю вас... Но, оставив этот горький недуг, который святой Павел назвал идолослужением и корнем всех зол, приступим к Тайной вечери во оставление грехов и с надеждою будущих благ, которые получить да удостоимся все мы благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Нимже Безначальному Его Отцу и Пресвятому и Животворящему Его Духу слава, и держава, и поклонение ныне и в бесконечные веки. Аминь".