Страница:
– Господи, как вы меня напугали!
Из окошка «Газели» сразу же высунулся Владимир Иванович и, насторожившись, стал внимательно разглядывать, кто там подошел, готовый прийти на выручку молодой и глупой начальнице.
– Вы меня сможете отвезти в Москву? – шепотом спросила Ира.
– Конечно, – так же шепотом ответил Аксенов.
Она нырнула в машину за своей сумкой и громко сказала водителю:
– Владимир Иванович, поезжайте без меня. Я потом сама доберусь.
Судя по тому, как Владимир Иванович от души хлопнул дверцей и стал медленно разворачиваться, было очевидно, что он действий начальницы-вертихвостки не одобряет. Наверное, Аксенов тоже это понял, и, пока машина не скрылась из виду, они, как нашалившие дети, молча стояли друг против друга, словно боясь, что Владимир Иванович вернется и будет их ругать за позднее гулянье. Первой опомнилась Ира.
– Туда? – спросила она, показав на тропинку, по которой прикатили на ее презентацию подростки в мокрых майках.
– Что туда? – переспросил Аксенов.
– Как что? – удивилась его бестолковости Ира. – Конечно, речка. Или озеро. Что тут у вас есть? Я же купаться осталась. Весь день умираю от жары и мечтаю о воде.
– А-а, купаться… Тогда туда.
Аксенов уверенно пошел впереди. Он был уже без ракетки и не в теннисной форме, а в джинсах и джинсовом жилете прямо на голое тело. Когда только успел переодеться? Наверное, тот дом, где он гостит, недалеко от центральной площадки. В том, что он здесь в гостях, Ира почему-то не сомневалась. Она сразу почувствовала, что он здесь чужой. Если бы не твердая, неспешная походка, Аксенов сейчас был бы похож на этакого безвозрастного представителя свободной профессии – музыканта или художника. Но походка выдавала с головой человека, привыкшего к костюмам, галстукам и поминутному расписанию дня. Его попытка замаскироваться не удалась, и Иру это порядочно развеселило. Правда, съязвить по этому поводу она не успела – тропинка раздвоилась.
Слева навстречу им шествовало веселое семейство из папы, мамы и двух мальчишек-близнецов с мокрыми волосами и полотенцами, сразу ясно, что с пляжа. Но Аксенов свернул направо, туда, где за редкими березками кучерявились заросли ивняка. Это показалось ей странным, но она промолчала. Аксенову лучше знать местные пляжи, если он проводит тут время у знакомых. Может, тот пляж, с которого шло веселое семейство, грязный или мелкий, а их тропинка закончится у чистого и глубокого места, разве что чуть подальше.
Но они все шли и шли, а тропинка и не думала заканчиваться у воды, вела их вдоль крутого берега, покрытого густым ивняком, да вела. Уже почти стемнело, огни поселка давно остались позади, вокруг не было ни души, и Ире сделалось не по себе. Какая же она идиотка! Ну и что, что этого Аксенова по телевизору показывали, ну и что, что он директор огромного комбината? Бывают же кровавые маньяки ничем не примечательными завскладами или слесарями, почему же одному из них не быть промышленником? Всюду люди… А быть директором маньяку вообще удобно – вряд ли кто-нибудь заподозрит и есть возможность вести двойную жизнь и заметать следы. Ведь не могла же она представить себе, что тот же самый фанатик от металлургии, который упорно сидел в своей провинции и знать ничего не желал, кроме своего комбината, будет разгуливать по элитарному подмосковному поселку в джинсе или теннисных трусах. Как говорится – никогда не говори «никогда». Господи, придет же такое в голову!
– Еще долго идти? – на всякий случай вежливо поинтересовалась она у аксеновской спины.
Он резко развернулся, так что Ира по инерции наткнулась на его локоть, и признался:
– А я не знаю, я здесь никогда не был.
– Вот это да! – Ира бы по-мальчишески присвистнула, если б умела. Но не умела. Эта премудрость с детства ей не давалась. – Вы же здесь отдыхаете!
– Мы совсем недавно купили здесь дом, а я вообще вчера первый раз приехал, – ответил он. – Так что я никого здесь не знаю и на пляже еще не был.
Почему он не спросил у кого-либо дорогу или хотя бы не направился туда, откуда шло искупавшееся семейство, или просто не признался вовремя, что не знает, куда идти, Ирина спрашивать не стала. Тут как раз все ясно. Она даже немного разочаровалась. Аксенов, тот самый Аксенов, на котором держался огромный завод, оказался обыкновенным представителем мужского сословия со всеми вытекающими последствиями. По молодости лет Ира удивлялась и раздражалась, почему Андрей никогда не спрашивал дорогу, но всегда шел, словно точно знал куда.
Потом, после развода, поднабралась опыта и поняла, что это общее загадочное свойство всех мужчин. В том числе и Аксенова. Пришлось взглянуть на своего спутника не как на любопытный экземпляр общенационального значения, а как на мужчину, нуждающегося в прочной женской поддержке.
– Значит, так, Иван Сусанин, – уже почти ласково сказала она, – сейчас, пока еще что-то видно, мы быстренько, прямо тут, искупаемся и пойдем обратно напрямик, через поле. Так намного ближе, потому что поселок остался вот за теми деревьями. А потом вы отвезете меня домой. До Москвы, надеюсь, дорогу найдете?
Не дожидаясь ответа, Ира сквозь ивовые кусты пробралась к реке и нашла более-менее подходящее для того, чтобы войти в воду, место. Похвалила себя за предусмотрительность, что заехала домой и надела купальник. Вовремя догадалась, что возле такого поселка обязательно должна быть нормальная вода.
Быстро-быстро перебрав маленькие пуговки, она скинула платье и, не обращая на внимания на задержавшегося Аксенова, попробовала осторожно зайти в высокую, сразу по пояс, темно-коричневую воду. Цвет воды ее немного смущал. Но она все же зашла в реку по грудь, зачерпнула горсть ласковой влаги и увидела в своих ладонях чистое зеркальце с красновато-золотыми отблесками от последних солнечных лучей.
– Не бойтесь, мне говорили, что вода здесь чистая, каждый год проверяют, просто дно торфяное, – оправдал речку Аксенов.
Но оправдания уже не требовались, от реки шел такой свежий и пьяный дух, что Ира захлебнулась в щенячьем восторге, плавно скользнула в воду и распрямилась-расправилась, поплыла. Вначале было страшновато. Один берег оставался позади, до другого еще плыть и плыть, а что там, внизу, – неизвестно. А ну как протянется из темной глубины какая-нибудь клешня? Цап за ногу, и вниз… Но вода все нежнее обтекала тело, и страх ушел, оставив ее наедине с рекой. Ира потеряла ощущение времени, плескалась, плескалась и плескалась. То ныряла и кувыркалась, то вытягивалась в струночку и сливалась с течением, то откидывалась на спину и растекалась по поверхности воды. Не замерзла ни капельки, она никогда не понимала, как можно замерзнуть, купаясь в летней реке, но вспомнила про Аксенова.
Вылезать не хотелось. Оказалось, что на берегу уже темно, довольно ветрено и прохладно. Коряги, с которой она спускалась в реку, было почти не видно, пришлось плыть до последнего, а потом, прощупывая дно, на карачках ползти по скользким корням. Аксенов стоял на том же месте, где остался, когда она пошла в воду. Казалось, он не шелохнулся за все это время, только когда увидел ее ползание по прибрежным корням, подошел поближе и протянул руку.
– Здорово, – шумно вздохнула Ира. – Я как новорожденная, сейчас закричу от полноты чувств.
– Кричите, – без всякой интонации разрешил Аксенов и подал ей платье.
– Вы, наверное, из-за меня купаться не пошли?
Сторожили платье и сумку? – От удовольствия Ира растрогалась и преисполнилась признательности – Зачем же? Тут ничего такого особенно дорогого нет.
Разве что паспорт…
– Что? – не расслышал он, наклонившись за ее сумкой.
– Я говорю, зря вещи сторожили, лучше бы купаться шли. Такое блаженство!
– Я воды боюсь. С детства. У нас дом недалеко от реки, меня мальчишки с берега столкнули.
– А сколько вам было лет? – Ира, как полагается, проявила интерес к собеседнику и отошла за пышный ивовый шатер, чтобы переодеться. Белья с собой не было, надеялась, что успеет обсохнуть. Кто же мог предположить, что придется купаться ночью! Она нашла выход – сняла купальник и натянула платье прямо на голое тело. А купальником вытерла ступни, перед тем как сунуть их в босоножки. Даже пластиковый пакет в сумочке нашелся для мокрой, грязной, видавшей виды синтетической тряпочки. Все равно пора покупать новый, раз уж они с Максимом собираются на море. Странно, конечно, разгуливать без лифчика и трусов. Странно и непривычно. На такое способна только Ленка, в жизни не примерившая ни одного бюстгальтера. А Ире, и несмотря на платье, кажется, что раздета больше, чем в купальнике. Но, во-первых, платье длинное, во-вторых, уже совсем темно и невозможно разглядеть, что на ней нет белья, а в-третьих… А в-третьих, кому какое дело! Не будет же Аксенов на какой-нибудь оперативке докладывать, сам, дескать, видел – детская писательница Камышева ходит без трусов. Ира не сдержалась и тихонько засмеялась над такой картиной. Аксенов, который все это время вполголоса что-то рассказывал о своем детстве, обиженно спросил:
– Что тут смешного?
– Ой, извините, – спохватилась Ира и честно призналась:
– Я ничего не слышала.
– А над чем смеялись?
– Вы как Валерка, сын моей подружки. Мы часами можем с ней болтать на кухне, но стоит только расхохотаться, и Валерка тут как тут. Почему, мол, смеетесь, я тоже хочу. Приходится обманывать, не все же ему расскажешь.
– Меня не надо обманывать, – попросил Аксенов.
– Не буду, – пообещала Ира.
Когда они выбрались из ивняка на прибрежную тропку, в кармане у Аксенова затрезвонил телефон. Ну конечно, и этот, как Эдик, – деятель вселенского масштаба; не испросивши у него разрешения, и солнце не встанет поутру. Будет теперь с озабоченным видом целый час давать ценные указания. Но Аксенов неторопливо достал аппарат, открыл крышечку и сказал всего-навсего:
– Да. Нормально. Не надо. Хорошо.
– Охрана? – догадалась Ира.
Аксенов, наверное, кивнул, но она этого не видела.
– Хорошо еще Петровича нет, с ним бы мне так не разгуляться, – пожаловался он.
– А вы отключите телефон, и все дела. Не вы же при охране, а охрана при вас, – ехидно посоветовала Ира. Необходимость все время быть под колпаком охраны не вызвала в ней сочувствия. Не насильно же его тянули наверх.
– Люди делают свою работу, – строго оборвал ее ехидное замечание Аксенов, и Ира затихла.
Несколько минут они молча шли по невидимой в темноте тропинке. Казалось, что каждый раз ступаешь в бездонную яму. Не самое приятное ощущение, особенно если ноги обуты в босоножки на высоких каблуках. Удивительно, но в городе забываешь, что бывает настоящая темнота. А может, Ира вообще никогда не видела настоящей, не комнатной темноты. Откуда? В Москве улицы нормально освещены, в пионерлагере, где она в детстве проводила лето, тоже всю ночь горели фонари, а у мамы с отчимом в деревне она попросту не выходила по ночам на улицу.
Летняя темнота оказалась довольно шумной. Бежала, позванивая и всплескивая струйками, река, время от времени шлепались рыбешки. Гудело-посвистывало чуть заколосившееся поле. Шелестели деревья. Звенели и кусались мириады комаров. И почти ничего не было видно – на небе еле высвечивался жалкий кусочек молоденькой луны.
Все бы ничего, но далеко не все звуки и предметы можно было определить. То в реке плюхнется что-то огромное.
Неужели в маленькой речушке может водиться такая исполинская рыба? То с поля послышится быстрое шебуршание, словно кто-то стремительно бежит. Мыши? Крысы?
Зайцы? Но они слишком маленькие, чтобы поднимать такой шум. То вообще раздастся какой-то сдавленный крик. Вроде бы так кричат ночные птицы… Но уж больно как-то по-человечески. Ира старалась не поддаваться глупому беспричинному страху, жадно ловила звуки аксеновских человеческих шагов, но они тонули в разноголосье того, что называют природой, и того, с чем Ира ни за что не хотела бы остаться ночью наедине.
– Подождите, – попросила она только для того, чтобы услышать ответ.
Аксенов остановился, но молчал, и Ире стало еще страшнее, потому что теперь пришлось прислушиваться к его дыханию, а такую малость и вовсе было почти невозможно различить среди других звуков ночи.
– Не молчите! – взмолилась она. – А то мне страшно. Рассказывайте что-нибудь.
– Что? – снова пошел вперед он.
– Ну, что-нибудь. – Ира старалась держаться поближе и пошла за ним шаг в шаг. – Ну что-нибудь о себе. Что-нибудь веселое. Кстати, как у вас с сердцем?
Аксенов расхохотался. Ире стало стыдно. Ну и ляпнула! Расскажите что-нибудь веселое о своем больном сердце!
– Извините, я не хотела.
– Да нет, ничего страшного. С сердцем у меня все в порядке. Это тогда прихватило, потому что не туда свернул.
– Как это? – удивилась Ира.
Он взглянул на нее снисходительно, даже в такой кромешной тьме чувствовалось, что снисходительно.
– Просто не туда свернул, а болезни для того и существуют, чтобы дать понять – стоп, притормози и подумай.
Точно как Ленка. Говорит странные вещи и притом уверен, что это само собой разумеется, всем давно известно и только одна Ира этого не знает. Словно в школах или институтах учат, что все болезни не от инфекции, а от того, что над жизнью вовремя не задумался.
– А вы мне тогда очень помогли, когда сказали, что меня на все не хватит, – чуть помедлив, признался Аксенов. – Я и в самом деле не тем занимался – лез всюду сам. Уж очень приятно себя незаменимым чувствовать. А нужно совсем другое. Нужно после себя не стены и акции оставить, а систему отношений построить.
– Получается? – вполне искренне заинтересовалась Ира.
– Пока не особенно, – тоже вполне искренне ответил он.
– А… – догадалась она. – А я-то думаю, что Аксенов делает в этом номенклатурном поселке, да еще с теннисной ракеткой? Это вы характер выдерживаете, смотрите, как там без вас обходятся?
– Обязательно, – засмеялся он. – Только пока и в теннис не получается, и характер выдерживать. Все равно на комбинат тянет. Очень уж хорошо себя незаменимым чувствовать.
– Ничего, – шутливо успокоила его Ира. – У вас получится. – И вспомнила фразу из того сибирского разговора. – Вы же не похожи на человека, у которого может что-то не получиться.
Но он на ее шутку не отозвался, посерьезнел и сказал:
– Не знаю. Все-таки каждому человеку позарез нужно чувствовать себя незаменимым. Хоть в чем-то.
– А почему мы идем в обход? – ведомая шестым чувством, перевела разговор на другую тему Ира. – Через поле гораздо ближе. Там всего лишь несколько деревьев и поселок. Я огоньки вижу.
И действительно, там, куда она протягивала руку, что-то светилось. Или ей показалось, что светилось. Зато тропинка, по которой они шли, терялась в темноте, полнейшей, хоть глаз выколи, темноте.
– Но мы же не знаем той дороги, – неожиданно мягко возразил Аксенов.
– Да что тут знать! – воодушевилась Ира. – Пересечь это поле, и все. Я днем запомнила.
– Ладно, пошли, – неохотно согласился он и взял ее за руку.
Так стало намного спокойнее. Во-первых, она чувствовала рядом живое тепло, вернее, не просто живое, а человеческое, к тому же не просто человеческое, а мужское, что в данной ситуации гораздо уместнее. И можно даже не разговаривать, раз уж Аксенов так этого не любит. Странно только, как такие угрюмые молчуны умудряются стать популярными личностями. А во-вторых, цель становилась все ближе и ближе. В том, что впереди светятся огни поселка, не оставалось никаких сомнений. Плохо только, что открытые босоножки – не самая подходящая обувь для прогулок по полям. К тому же Аксенов шел очень быстро, и Ира с трудом за ним успевала, но пришлось приспособиться, лишь бы не вынимать свою ладонь из безопасного уюта его руки.
Но тут случилось нечто ужасное. Ужасное потому, что из-за проклятой темени невозможно было увидеть и понять, что же именно случилось. А то, чего не можешь понять, и есть самое ужасное. Аксенов куда-то провалился и, уже провалившись, крикнул вначале: «Тьфу ты, черт!», а потом: «Стой на месте!» – и разжал пальцы, в которых была ее ладонь. Но Ира остановиться сразу не смогла и по инерции сделала еще шаг вперед. И наступила не на горизонтальную поверхность, а на отвесную, почти вертикальную. Левая нога послушно повторила этот трюк, а правая была уже на шаг впереди, и в результате Ира неслась с бешеной скоростью, едва касаясь каблуками земли и зная о своем направлении только одно – вниз.
– Падай! – крикнул Аксенов откуда-то довольно близко, но Ира продолжала нестись на всех парах, потому что первым делом и очень отчетливо представила себе, как, упав, она покатится со склона с задравшимся подолом, под которым ничего нет. Поэтому она зажмурила глаза и покорилась абсолютно не слушающимся ее, несущим неизвестно куда ногам, пока каблуки не увязли и она не шлепнулась с разбегу в мокрую траву. Надо признать, что удар был довольно чувствительным и несколько секунд способность соображать возвращаться не спешила.
Но при первой же возможности оценить положение Ира с удовлетворением убедилась, что юбка не подвела – красиво раскинулась вокруг нее колоколом, прикрыв все то, что больше ничем не было прикрыто. Ноги, которые только что были своенравно-резвы, теперь были так же своенравно-неподвижны – не болели, не ныли, а просто отказывались ее поднимать. Она оперлась на ладони и попыталась встать, но шлепнулась обратно.
– Ир! Ира! У тебя все в порядке? Ты ничего не поломала?
Аксенов не видел ее, пока не подбежал к ней вплотную. Зато она теперь видела его прекрасно – его затянутый в джинсу силуэт очень четко выделялся на фоне белого отвесного склона мелового обрыва, с которого она совершила такой чудесный скоростной спуск. Ира представила себе, как она на высоченных каблуках и с зажмуренными глазами мчится-летит башкой вниз, насмерть перепуганная, что задерется платье, и расхохоталась. А Аксенов в ответ на это почему-то еще больше испугался и, сев перед ней на корточки, принялся со знанием дела ощупывать ее руки и ноги. Ей стало щекотно, и она расхохоталась еще больше, с трудом бормоча сквозь приступы хохота:
– Ой, умора! Ой, не могу!
Она уже смогла встать, а все продолжала смеяться.
– Тьфу, черт! Ну ты меня и напугала! Ты же могла башку свернуть. Нужно было падать. Говорят тебе – падай, значит, падай. Не известно, что могло оказаться тут внизу. Чего гогочешь как ненормальная? – рассвирепел Аксенов, когда убедился, что она цела и невредима.
Она только предположила, не рассказать ли ему о том, ради чего, собственно, пришлось рисковать здоровьем, и расхохоталась еще неудержимее. Да так, что свирепый Аксенов не выдержал и заразился, тоже захохотал.
Сквозь хохот они еле расслышали телефонный трезвон.
Аксенов открыл крышку и с трудом выдавил из себя вразумительное: «Все в порядке. Скоро буду».
– Я сумку где-то уронила, а там паспорт, – сказала она, когда смогла говорить, и они долго лазили по меловой горе в поисках сумки, а потом, цепляясь за редкие кустики, выбирались из рва на другую сторону.
– Слушай, – подтрунивала Ира, напрочь забыв, что рядом с ней сам Аксенов, а не верный друг детства Володька Вороненок, – а вдруг там, наверху, еще какие-нибудь препятствия, ну там логово Змея Горыныча или избушка на курьих ножках?
– Сказочница, – хмыкнул Аксенов. – Сказки сочиняешь, а не знаешь, что добры молодцы всегда побеждают, чтоб не уронить себя в глазах красных девиц.
– В самом деле, – согласилась уличенная в непрофессионализме Ира и стала оправдываться:
– Я знаю, просто забыла. У меня и главный герой – Толька – тоже побеждает потому, что рядом с ним девчонка.
– Я помню, ты рассказывала, – сказал Аксенов и сделал последний рывок, чтобы выбраться на поверхность, в то время как Ира довольно устойчиво стояла на маленькой меловой ступеньке. Но пока он свешивался вниз, чтобы протянуть ей руку, она уже ловко зацепилась за высокую траву на краю обрыва, подтянулась и выкарабкалась наверх вполне самостоятельно. Подошла к свесившемуся вниз Аксенову, тронула за плечо и невинно спросила:
– Простите, вы кого-то ищете?
– Ты что вытворяешь? – вспылил Аксенов, отползая назад. – Могла бы обратно сорваться!
– Ага! – крутанулась на каблуке Ира (все равно босоножки теперь пропали!). – Не дала тебе выполнить благородную миссию по спасению красной девицы. Все-таки жаль, что я ногу не сломала. Представляешь, завтра, нет, завтра не успеют, послезавтра в газетах появился бы трогательный снимок, запечатлевший, как ты вносишь на руках несчастную травмированную сказочницу в пункт охраны. Дети счастливы, что спасена любимая писательница! Работники комбината и все жители города умилены, что их директор оказался настоящим добрым молодцем.
Или нет, лучше наоборот, там у вас и так никто не сомневается в твоем героизме. Сломал ногу ты. А еще лучше две ноги, на одной еще можно как-то доковылять. А я как доблестный боец избирательного фронта вытаскиваю на себе из страшной пропасти столп отечественной промышленности, который, в свою очередь, вытаскивает из пропасти Россию! Здорово?
– Дурз! Я никуда избираться не собираюсь. Своих забот полон рот, – серьезно констатировал факт Аксенов.
Ира удивилась его серьезности и обиделась на «дуру».
Ладно бы «дурочка», в этом есть симпатичная, если в меру, конечно, мужская снисходительность к женской слабости, а «дура» – это уж слишком.
– Сам дурак! – Оказывается, Ира сохранила в первозданном виде моментальную детскую реакцию, даже забыла о том, что со старшими так говорить не полагается, а ведь он старше на целых двенадцать лет.
– Оба дураки, – не стал спорить Аксенов, показав на ров. – Это ж надо в такую яму свалиться!
Ира оглянулась на терявшиеся внизу белесые очертания рва. «Яма» – было слишком мягко сказано, это была почти пропасть.
– Пошли скорее домой, – шепнула она, задним числом не на шутку испугавшись. – Я промокла и замерзла.
При входе в поселок Аксенов сунул в щель замка магнитный пропуск, но хитрое устройство мерзко запищало и пропустило только его одного. Ире пришлось доставать паспорт и записываться в журнал у недовольного охранника, который профессионально не обратил внимания на потрепанный вид ночных путешественников. Аксенову тоже пришлось расписаться в графе «Пригласивший».
До его дома в поселке они добрались слишком быстро, и Ира не успела сообразить, как избежать того, чтобы входить внутрь. Не один же он живет. Сам сказал «мы этот дом недавно купили». Да и женат он. Ира хорошо запомнила, что он говорил про жену-москвичку, которая не знает своих двоюродных. И вот вам, пожалуйста, среди ночи гостья приперлась, принимайте, люди добрые. Но чем ближе к дому, тем больше Аксенов ускорялся, и она догнала его уже на веранде, когда пробежала мимо охранника, открывшего им дверь.
– А можно… – начала она, чтобы попросить сразу отвезти ее домой.
– Конечно, можно, – ответил Аксенов. – Вот там ванная, полотенца и халаты – все чистые.
И ушел в другую комнату. Зато следом вошел охранник и не смог сдержаться: с удивлением осмотрел Ирину с головы до ног. Само собой, он очень хотел сделать вид, будто ее не замечает, но не смог. Еще бы, посреди хорошо освещенного паркетного холла стоит ранее нигде не замеченная странная особа – в сыром, мятом, испачканном мелом и травой платье да еще без нижнего белья. Она слишком поздно спохватилась, что при электрическом свете сквозь влажную тонкую ткань отсутствие белья будет очевидно каждому не совсем слепому человеку.
Пришлось ответить молоденькому охраннику строгим взглядом учительницы первых классов, и он понял, поспешил ретироваться. А Ира разозлилась, окончательно осознав глупость своего положения. Сейчас лето, жена Аксенова, наверное, где-нибудь на курорте, и охранник вполне резонно принял ее за маленькое приключение шефа.
Отвратительно, когда о тебе думают совсем не то, что есть на самом деле. Еще отвратительнее доказывать, что ты не верблюд. Поэтому ни в какую ванную она не пойдет, а сразу же, грязная и в мокром платье, поедет в Москву. Пусть Аксенов сейчас же отвезет ее домой!
Причем сам, как обещал.
Ира решительно распахнула дверь, в которую ушел Аксенов, и остановилась на пороге, привыкая к переходу от освещенного холла к темной комнате, которая оказалась спальней. Аксенов сидел на широченной кровати, примостившись с краешку и опустив голову. От неожиданности и резкости ее появления он вздрогнул. А Ира вдруг поняла, что не знает, как его зовут. Тогда, в командировке, конечно, знала, но теперь забыла и за весь этот вечер ни разу никак его не назвала. Не скажешь же – товарищ Аксенов, или господин Аксенов, или гражданин Аксенов… Пока в неловкой паузе она думала, как к нему обратиться, он встал, медленно сделал ей навстречу несколько шагов и сказал:
– Останься. – И чуть погодя добавил:
– Пожалуйста!
Если бы он сказал что-нибудь вроде «ты мне безумно нравишься», или «я тебя хочу», или, что еще пошлее, «ты просто прелесть»… Если бы он не прибавил это «пожалуйста», которое обрело свой первоначальный смысл и звучало как «пожалей меня»… Если бы он нетерпеливо полез ее ощупывать, словно экспонат в школьном кабинете биологии, как это обычно делают мужчины при случайном знакомстве… Если бы он сделал хоть что-нибудь из этого «джентльменского набора», Ира немедленно развернулась бы и ушла. Прямо так, в темноту, пешком. Но он просто попросил: «Останься. Пожалуйста!» – и просто стоял и ждал. Но то, как он ждал, заставило ее самую малость, едва уловимо качнуться ему навстречу на своих злополучных каблуках, и этого оказалось достаточно, чтобы он сделал резкий выдох и сильно, очень сильно и очень быстро, прижал ее к себе.
Из окошка «Газели» сразу же высунулся Владимир Иванович и, насторожившись, стал внимательно разглядывать, кто там подошел, готовый прийти на выручку молодой и глупой начальнице.
– Вы меня сможете отвезти в Москву? – шепотом спросила Ира.
– Конечно, – так же шепотом ответил Аксенов.
Она нырнула в машину за своей сумкой и громко сказала водителю:
– Владимир Иванович, поезжайте без меня. Я потом сама доберусь.
Судя по тому, как Владимир Иванович от души хлопнул дверцей и стал медленно разворачиваться, было очевидно, что он действий начальницы-вертихвостки не одобряет. Наверное, Аксенов тоже это понял, и, пока машина не скрылась из виду, они, как нашалившие дети, молча стояли друг против друга, словно боясь, что Владимир Иванович вернется и будет их ругать за позднее гулянье. Первой опомнилась Ира.
– Туда? – спросила она, показав на тропинку, по которой прикатили на ее презентацию подростки в мокрых майках.
– Что туда? – переспросил Аксенов.
– Как что? – удивилась его бестолковости Ира. – Конечно, речка. Или озеро. Что тут у вас есть? Я же купаться осталась. Весь день умираю от жары и мечтаю о воде.
– А-а, купаться… Тогда туда.
Аксенов уверенно пошел впереди. Он был уже без ракетки и не в теннисной форме, а в джинсах и джинсовом жилете прямо на голое тело. Когда только успел переодеться? Наверное, тот дом, где он гостит, недалеко от центральной площадки. В том, что он здесь в гостях, Ира почему-то не сомневалась. Она сразу почувствовала, что он здесь чужой. Если бы не твердая, неспешная походка, Аксенов сейчас был бы похож на этакого безвозрастного представителя свободной профессии – музыканта или художника. Но походка выдавала с головой человека, привыкшего к костюмам, галстукам и поминутному расписанию дня. Его попытка замаскироваться не удалась, и Иру это порядочно развеселило. Правда, съязвить по этому поводу она не успела – тропинка раздвоилась.
Слева навстречу им шествовало веселое семейство из папы, мамы и двух мальчишек-близнецов с мокрыми волосами и полотенцами, сразу ясно, что с пляжа. Но Аксенов свернул направо, туда, где за редкими березками кучерявились заросли ивняка. Это показалось ей странным, но она промолчала. Аксенову лучше знать местные пляжи, если он проводит тут время у знакомых. Может, тот пляж, с которого шло веселое семейство, грязный или мелкий, а их тропинка закончится у чистого и глубокого места, разве что чуть подальше.
Но они все шли и шли, а тропинка и не думала заканчиваться у воды, вела их вдоль крутого берега, покрытого густым ивняком, да вела. Уже почти стемнело, огни поселка давно остались позади, вокруг не было ни души, и Ире сделалось не по себе. Какая же она идиотка! Ну и что, что этого Аксенова по телевизору показывали, ну и что, что он директор огромного комбината? Бывают же кровавые маньяки ничем не примечательными завскладами или слесарями, почему же одному из них не быть промышленником? Всюду люди… А быть директором маньяку вообще удобно – вряд ли кто-нибудь заподозрит и есть возможность вести двойную жизнь и заметать следы. Ведь не могла же она представить себе, что тот же самый фанатик от металлургии, который упорно сидел в своей провинции и знать ничего не желал, кроме своего комбината, будет разгуливать по элитарному подмосковному поселку в джинсе или теннисных трусах. Как говорится – никогда не говори «никогда». Господи, придет же такое в голову!
– Еще долго идти? – на всякий случай вежливо поинтересовалась она у аксеновской спины.
Он резко развернулся, так что Ира по инерции наткнулась на его локоть, и признался:
– А я не знаю, я здесь никогда не был.
– Вот это да! – Ира бы по-мальчишески присвистнула, если б умела. Но не умела. Эта премудрость с детства ей не давалась. – Вы же здесь отдыхаете!
– Мы совсем недавно купили здесь дом, а я вообще вчера первый раз приехал, – ответил он. – Так что я никого здесь не знаю и на пляже еще не был.
Почему он не спросил у кого-либо дорогу или хотя бы не направился туда, откуда шло искупавшееся семейство, или просто не признался вовремя, что не знает, куда идти, Ирина спрашивать не стала. Тут как раз все ясно. Она даже немного разочаровалась. Аксенов, тот самый Аксенов, на котором держался огромный завод, оказался обыкновенным представителем мужского сословия со всеми вытекающими последствиями. По молодости лет Ира удивлялась и раздражалась, почему Андрей никогда не спрашивал дорогу, но всегда шел, словно точно знал куда.
Потом, после развода, поднабралась опыта и поняла, что это общее загадочное свойство всех мужчин. В том числе и Аксенова. Пришлось взглянуть на своего спутника не как на любопытный экземпляр общенационального значения, а как на мужчину, нуждающегося в прочной женской поддержке.
– Значит, так, Иван Сусанин, – уже почти ласково сказала она, – сейчас, пока еще что-то видно, мы быстренько, прямо тут, искупаемся и пойдем обратно напрямик, через поле. Так намного ближе, потому что поселок остался вот за теми деревьями. А потом вы отвезете меня домой. До Москвы, надеюсь, дорогу найдете?
Не дожидаясь ответа, Ира сквозь ивовые кусты пробралась к реке и нашла более-менее подходящее для того, чтобы войти в воду, место. Похвалила себя за предусмотрительность, что заехала домой и надела купальник. Вовремя догадалась, что возле такого поселка обязательно должна быть нормальная вода.
Быстро-быстро перебрав маленькие пуговки, она скинула платье и, не обращая на внимания на задержавшегося Аксенова, попробовала осторожно зайти в высокую, сразу по пояс, темно-коричневую воду. Цвет воды ее немного смущал. Но она все же зашла в реку по грудь, зачерпнула горсть ласковой влаги и увидела в своих ладонях чистое зеркальце с красновато-золотыми отблесками от последних солнечных лучей.
– Не бойтесь, мне говорили, что вода здесь чистая, каждый год проверяют, просто дно торфяное, – оправдал речку Аксенов.
Но оправдания уже не требовались, от реки шел такой свежий и пьяный дух, что Ира захлебнулась в щенячьем восторге, плавно скользнула в воду и распрямилась-расправилась, поплыла. Вначале было страшновато. Один берег оставался позади, до другого еще плыть и плыть, а что там, внизу, – неизвестно. А ну как протянется из темной глубины какая-нибудь клешня? Цап за ногу, и вниз… Но вода все нежнее обтекала тело, и страх ушел, оставив ее наедине с рекой. Ира потеряла ощущение времени, плескалась, плескалась и плескалась. То ныряла и кувыркалась, то вытягивалась в струночку и сливалась с течением, то откидывалась на спину и растекалась по поверхности воды. Не замерзла ни капельки, она никогда не понимала, как можно замерзнуть, купаясь в летней реке, но вспомнила про Аксенова.
Вылезать не хотелось. Оказалось, что на берегу уже темно, довольно ветрено и прохладно. Коряги, с которой она спускалась в реку, было почти не видно, пришлось плыть до последнего, а потом, прощупывая дно, на карачках ползти по скользким корням. Аксенов стоял на том же месте, где остался, когда она пошла в воду. Казалось, он не шелохнулся за все это время, только когда увидел ее ползание по прибрежным корням, подошел поближе и протянул руку.
– Здорово, – шумно вздохнула Ира. – Я как новорожденная, сейчас закричу от полноты чувств.
– Кричите, – без всякой интонации разрешил Аксенов и подал ей платье.
– Вы, наверное, из-за меня купаться не пошли?
Сторожили платье и сумку? – От удовольствия Ира растрогалась и преисполнилась признательности – Зачем же? Тут ничего такого особенно дорогого нет.
Разве что паспорт…
– Что? – не расслышал он, наклонившись за ее сумкой.
– Я говорю, зря вещи сторожили, лучше бы купаться шли. Такое блаженство!
– Я воды боюсь. С детства. У нас дом недалеко от реки, меня мальчишки с берега столкнули.
– А сколько вам было лет? – Ира, как полагается, проявила интерес к собеседнику и отошла за пышный ивовый шатер, чтобы переодеться. Белья с собой не было, надеялась, что успеет обсохнуть. Кто же мог предположить, что придется купаться ночью! Она нашла выход – сняла купальник и натянула платье прямо на голое тело. А купальником вытерла ступни, перед тем как сунуть их в босоножки. Даже пластиковый пакет в сумочке нашелся для мокрой, грязной, видавшей виды синтетической тряпочки. Все равно пора покупать новый, раз уж они с Максимом собираются на море. Странно, конечно, разгуливать без лифчика и трусов. Странно и непривычно. На такое способна только Ленка, в жизни не примерившая ни одного бюстгальтера. А Ире, и несмотря на платье, кажется, что раздета больше, чем в купальнике. Но, во-первых, платье длинное, во-вторых, уже совсем темно и невозможно разглядеть, что на ней нет белья, а в-третьих… А в-третьих, кому какое дело! Не будет же Аксенов на какой-нибудь оперативке докладывать, сам, дескать, видел – детская писательница Камышева ходит без трусов. Ира не сдержалась и тихонько засмеялась над такой картиной. Аксенов, который все это время вполголоса что-то рассказывал о своем детстве, обиженно спросил:
– Что тут смешного?
– Ой, извините, – спохватилась Ира и честно призналась:
– Я ничего не слышала.
– А над чем смеялись?
– Вы как Валерка, сын моей подружки. Мы часами можем с ней болтать на кухне, но стоит только расхохотаться, и Валерка тут как тут. Почему, мол, смеетесь, я тоже хочу. Приходится обманывать, не все же ему расскажешь.
– Меня не надо обманывать, – попросил Аксенов.
– Не буду, – пообещала Ира.
Когда они выбрались из ивняка на прибрежную тропку, в кармане у Аксенова затрезвонил телефон. Ну конечно, и этот, как Эдик, – деятель вселенского масштаба; не испросивши у него разрешения, и солнце не встанет поутру. Будет теперь с озабоченным видом целый час давать ценные указания. Но Аксенов неторопливо достал аппарат, открыл крышечку и сказал всего-навсего:
– Да. Нормально. Не надо. Хорошо.
– Охрана? – догадалась Ира.
Аксенов, наверное, кивнул, но она этого не видела.
– Хорошо еще Петровича нет, с ним бы мне так не разгуляться, – пожаловался он.
– А вы отключите телефон, и все дела. Не вы же при охране, а охрана при вас, – ехидно посоветовала Ира. Необходимость все время быть под колпаком охраны не вызвала в ней сочувствия. Не насильно же его тянули наверх.
– Люди делают свою работу, – строго оборвал ее ехидное замечание Аксенов, и Ира затихла.
Несколько минут они молча шли по невидимой в темноте тропинке. Казалось, что каждый раз ступаешь в бездонную яму. Не самое приятное ощущение, особенно если ноги обуты в босоножки на высоких каблуках. Удивительно, но в городе забываешь, что бывает настоящая темнота. А может, Ира вообще никогда не видела настоящей, не комнатной темноты. Откуда? В Москве улицы нормально освещены, в пионерлагере, где она в детстве проводила лето, тоже всю ночь горели фонари, а у мамы с отчимом в деревне она попросту не выходила по ночам на улицу.
Летняя темнота оказалась довольно шумной. Бежала, позванивая и всплескивая струйками, река, время от времени шлепались рыбешки. Гудело-посвистывало чуть заколосившееся поле. Шелестели деревья. Звенели и кусались мириады комаров. И почти ничего не было видно – на небе еле высвечивался жалкий кусочек молоденькой луны.
Все бы ничего, но далеко не все звуки и предметы можно было определить. То в реке плюхнется что-то огромное.
Неужели в маленькой речушке может водиться такая исполинская рыба? То с поля послышится быстрое шебуршание, словно кто-то стремительно бежит. Мыши? Крысы?
Зайцы? Но они слишком маленькие, чтобы поднимать такой шум. То вообще раздастся какой-то сдавленный крик. Вроде бы так кричат ночные птицы… Но уж больно как-то по-человечески. Ира старалась не поддаваться глупому беспричинному страху, жадно ловила звуки аксеновских человеческих шагов, но они тонули в разноголосье того, что называют природой, и того, с чем Ира ни за что не хотела бы остаться ночью наедине.
– Подождите, – попросила она только для того, чтобы услышать ответ.
Аксенов остановился, но молчал, и Ире стало еще страшнее, потому что теперь пришлось прислушиваться к его дыханию, а такую малость и вовсе было почти невозможно различить среди других звуков ночи.
– Не молчите! – взмолилась она. – А то мне страшно. Рассказывайте что-нибудь.
– Что? – снова пошел вперед он.
– Ну, что-нибудь. – Ира старалась держаться поближе и пошла за ним шаг в шаг. – Ну что-нибудь о себе. Что-нибудь веселое. Кстати, как у вас с сердцем?
Аксенов расхохотался. Ире стало стыдно. Ну и ляпнула! Расскажите что-нибудь веселое о своем больном сердце!
– Извините, я не хотела.
– Да нет, ничего страшного. С сердцем у меня все в порядке. Это тогда прихватило, потому что не туда свернул.
– Как это? – удивилась Ира.
Он взглянул на нее снисходительно, даже в такой кромешной тьме чувствовалось, что снисходительно.
– Просто не туда свернул, а болезни для того и существуют, чтобы дать понять – стоп, притормози и подумай.
Точно как Ленка. Говорит странные вещи и притом уверен, что это само собой разумеется, всем давно известно и только одна Ира этого не знает. Словно в школах или институтах учат, что все болезни не от инфекции, а от того, что над жизнью вовремя не задумался.
– А вы мне тогда очень помогли, когда сказали, что меня на все не хватит, – чуть помедлив, признался Аксенов. – Я и в самом деле не тем занимался – лез всюду сам. Уж очень приятно себя незаменимым чувствовать. А нужно совсем другое. Нужно после себя не стены и акции оставить, а систему отношений построить.
– Получается? – вполне искренне заинтересовалась Ира.
– Пока не особенно, – тоже вполне искренне ответил он.
– А… – догадалась она. – А я-то думаю, что Аксенов делает в этом номенклатурном поселке, да еще с теннисной ракеткой? Это вы характер выдерживаете, смотрите, как там без вас обходятся?
– Обязательно, – засмеялся он. – Только пока и в теннис не получается, и характер выдерживать. Все равно на комбинат тянет. Очень уж хорошо себя незаменимым чувствовать.
– Ничего, – шутливо успокоила его Ира. – У вас получится. – И вспомнила фразу из того сибирского разговора. – Вы же не похожи на человека, у которого может что-то не получиться.
Но он на ее шутку не отозвался, посерьезнел и сказал:
– Не знаю. Все-таки каждому человеку позарез нужно чувствовать себя незаменимым. Хоть в чем-то.
– А почему мы идем в обход? – ведомая шестым чувством, перевела разговор на другую тему Ира. – Через поле гораздо ближе. Там всего лишь несколько деревьев и поселок. Я огоньки вижу.
И действительно, там, куда она протягивала руку, что-то светилось. Или ей показалось, что светилось. Зато тропинка, по которой они шли, терялась в темноте, полнейшей, хоть глаз выколи, темноте.
– Но мы же не знаем той дороги, – неожиданно мягко возразил Аксенов.
– Да что тут знать! – воодушевилась Ира. – Пересечь это поле, и все. Я днем запомнила.
– Ладно, пошли, – неохотно согласился он и взял ее за руку.
Так стало намного спокойнее. Во-первых, она чувствовала рядом живое тепло, вернее, не просто живое, а человеческое, к тому же не просто человеческое, а мужское, что в данной ситуации гораздо уместнее. И можно даже не разговаривать, раз уж Аксенов так этого не любит. Странно только, как такие угрюмые молчуны умудряются стать популярными личностями. А во-вторых, цель становилась все ближе и ближе. В том, что впереди светятся огни поселка, не оставалось никаких сомнений. Плохо только, что открытые босоножки – не самая подходящая обувь для прогулок по полям. К тому же Аксенов шел очень быстро, и Ира с трудом за ним успевала, но пришлось приспособиться, лишь бы не вынимать свою ладонь из безопасного уюта его руки.
Но тут случилось нечто ужасное. Ужасное потому, что из-за проклятой темени невозможно было увидеть и понять, что же именно случилось. А то, чего не можешь понять, и есть самое ужасное. Аксенов куда-то провалился и, уже провалившись, крикнул вначале: «Тьфу ты, черт!», а потом: «Стой на месте!» – и разжал пальцы, в которых была ее ладонь. Но Ира остановиться сразу не смогла и по инерции сделала еще шаг вперед. И наступила не на горизонтальную поверхность, а на отвесную, почти вертикальную. Левая нога послушно повторила этот трюк, а правая была уже на шаг впереди, и в результате Ира неслась с бешеной скоростью, едва касаясь каблуками земли и зная о своем направлении только одно – вниз.
– Падай! – крикнул Аксенов откуда-то довольно близко, но Ира продолжала нестись на всех парах, потому что первым делом и очень отчетливо представила себе, как, упав, она покатится со склона с задравшимся подолом, под которым ничего нет. Поэтому она зажмурила глаза и покорилась абсолютно не слушающимся ее, несущим неизвестно куда ногам, пока каблуки не увязли и она не шлепнулась с разбегу в мокрую траву. Надо признать, что удар был довольно чувствительным и несколько секунд способность соображать возвращаться не спешила.
Но при первой же возможности оценить положение Ира с удовлетворением убедилась, что юбка не подвела – красиво раскинулась вокруг нее колоколом, прикрыв все то, что больше ничем не было прикрыто. Ноги, которые только что были своенравно-резвы, теперь были так же своенравно-неподвижны – не болели, не ныли, а просто отказывались ее поднимать. Она оперлась на ладони и попыталась встать, но шлепнулась обратно.
– Ир! Ира! У тебя все в порядке? Ты ничего не поломала?
Аксенов не видел ее, пока не подбежал к ней вплотную. Зато она теперь видела его прекрасно – его затянутый в джинсу силуэт очень четко выделялся на фоне белого отвесного склона мелового обрыва, с которого она совершила такой чудесный скоростной спуск. Ира представила себе, как она на высоченных каблуках и с зажмуренными глазами мчится-летит башкой вниз, насмерть перепуганная, что задерется платье, и расхохоталась. А Аксенов в ответ на это почему-то еще больше испугался и, сев перед ней на корточки, принялся со знанием дела ощупывать ее руки и ноги. Ей стало щекотно, и она расхохоталась еще больше, с трудом бормоча сквозь приступы хохота:
– Ой, умора! Ой, не могу!
Она уже смогла встать, а все продолжала смеяться.
– Тьфу, черт! Ну ты меня и напугала! Ты же могла башку свернуть. Нужно было падать. Говорят тебе – падай, значит, падай. Не известно, что могло оказаться тут внизу. Чего гогочешь как ненормальная? – рассвирепел Аксенов, когда убедился, что она цела и невредима.
Она только предположила, не рассказать ли ему о том, ради чего, собственно, пришлось рисковать здоровьем, и расхохоталась еще неудержимее. Да так, что свирепый Аксенов не выдержал и заразился, тоже захохотал.
Сквозь хохот они еле расслышали телефонный трезвон.
Аксенов открыл крышку и с трудом выдавил из себя вразумительное: «Все в порядке. Скоро буду».
– Я сумку где-то уронила, а там паспорт, – сказала она, когда смогла говорить, и они долго лазили по меловой горе в поисках сумки, а потом, цепляясь за редкие кустики, выбирались из рва на другую сторону.
– Слушай, – подтрунивала Ира, напрочь забыв, что рядом с ней сам Аксенов, а не верный друг детства Володька Вороненок, – а вдруг там, наверху, еще какие-нибудь препятствия, ну там логово Змея Горыныча или избушка на курьих ножках?
– Сказочница, – хмыкнул Аксенов. – Сказки сочиняешь, а не знаешь, что добры молодцы всегда побеждают, чтоб не уронить себя в глазах красных девиц.
– В самом деле, – согласилась уличенная в непрофессионализме Ира и стала оправдываться:
– Я знаю, просто забыла. У меня и главный герой – Толька – тоже побеждает потому, что рядом с ним девчонка.
– Я помню, ты рассказывала, – сказал Аксенов и сделал последний рывок, чтобы выбраться на поверхность, в то время как Ира довольно устойчиво стояла на маленькой меловой ступеньке. Но пока он свешивался вниз, чтобы протянуть ей руку, она уже ловко зацепилась за высокую траву на краю обрыва, подтянулась и выкарабкалась наверх вполне самостоятельно. Подошла к свесившемуся вниз Аксенову, тронула за плечо и невинно спросила:
– Простите, вы кого-то ищете?
– Ты что вытворяешь? – вспылил Аксенов, отползая назад. – Могла бы обратно сорваться!
– Ага! – крутанулась на каблуке Ира (все равно босоножки теперь пропали!). – Не дала тебе выполнить благородную миссию по спасению красной девицы. Все-таки жаль, что я ногу не сломала. Представляешь, завтра, нет, завтра не успеют, послезавтра в газетах появился бы трогательный снимок, запечатлевший, как ты вносишь на руках несчастную травмированную сказочницу в пункт охраны. Дети счастливы, что спасена любимая писательница! Работники комбината и все жители города умилены, что их директор оказался настоящим добрым молодцем.
Или нет, лучше наоборот, там у вас и так никто не сомневается в твоем героизме. Сломал ногу ты. А еще лучше две ноги, на одной еще можно как-то доковылять. А я как доблестный боец избирательного фронта вытаскиваю на себе из страшной пропасти столп отечественной промышленности, который, в свою очередь, вытаскивает из пропасти Россию! Здорово?
– Дурз! Я никуда избираться не собираюсь. Своих забот полон рот, – серьезно констатировал факт Аксенов.
Ира удивилась его серьезности и обиделась на «дуру».
Ладно бы «дурочка», в этом есть симпатичная, если в меру, конечно, мужская снисходительность к женской слабости, а «дура» – это уж слишком.
– Сам дурак! – Оказывается, Ира сохранила в первозданном виде моментальную детскую реакцию, даже забыла о том, что со старшими так говорить не полагается, а ведь он старше на целых двенадцать лет.
– Оба дураки, – не стал спорить Аксенов, показав на ров. – Это ж надо в такую яму свалиться!
Ира оглянулась на терявшиеся внизу белесые очертания рва. «Яма» – было слишком мягко сказано, это была почти пропасть.
– Пошли скорее домой, – шепнула она, задним числом не на шутку испугавшись. – Я промокла и замерзла.
При входе в поселок Аксенов сунул в щель замка магнитный пропуск, но хитрое устройство мерзко запищало и пропустило только его одного. Ире пришлось доставать паспорт и записываться в журнал у недовольного охранника, который профессионально не обратил внимания на потрепанный вид ночных путешественников. Аксенову тоже пришлось расписаться в графе «Пригласивший».
До его дома в поселке они добрались слишком быстро, и Ира не успела сообразить, как избежать того, чтобы входить внутрь. Не один же он живет. Сам сказал «мы этот дом недавно купили». Да и женат он. Ира хорошо запомнила, что он говорил про жену-москвичку, которая не знает своих двоюродных. И вот вам, пожалуйста, среди ночи гостья приперлась, принимайте, люди добрые. Но чем ближе к дому, тем больше Аксенов ускорялся, и она догнала его уже на веранде, когда пробежала мимо охранника, открывшего им дверь.
– А можно… – начала она, чтобы попросить сразу отвезти ее домой.
– Конечно, можно, – ответил Аксенов. – Вот там ванная, полотенца и халаты – все чистые.
И ушел в другую комнату. Зато следом вошел охранник и не смог сдержаться: с удивлением осмотрел Ирину с головы до ног. Само собой, он очень хотел сделать вид, будто ее не замечает, но не смог. Еще бы, посреди хорошо освещенного паркетного холла стоит ранее нигде не замеченная странная особа – в сыром, мятом, испачканном мелом и травой платье да еще без нижнего белья. Она слишком поздно спохватилась, что при электрическом свете сквозь влажную тонкую ткань отсутствие белья будет очевидно каждому не совсем слепому человеку.
Пришлось ответить молоденькому охраннику строгим взглядом учительницы первых классов, и он понял, поспешил ретироваться. А Ира разозлилась, окончательно осознав глупость своего положения. Сейчас лето, жена Аксенова, наверное, где-нибудь на курорте, и охранник вполне резонно принял ее за маленькое приключение шефа.
Отвратительно, когда о тебе думают совсем не то, что есть на самом деле. Еще отвратительнее доказывать, что ты не верблюд. Поэтому ни в какую ванную она не пойдет, а сразу же, грязная и в мокром платье, поедет в Москву. Пусть Аксенов сейчас же отвезет ее домой!
Причем сам, как обещал.
Ира решительно распахнула дверь, в которую ушел Аксенов, и остановилась на пороге, привыкая к переходу от освещенного холла к темной комнате, которая оказалась спальней. Аксенов сидел на широченной кровати, примостившись с краешку и опустив голову. От неожиданности и резкости ее появления он вздрогнул. А Ира вдруг поняла, что не знает, как его зовут. Тогда, в командировке, конечно, знала, но теперь забыла и за весь этот вечер ни разу никак его не назвала. Не скажешь же – товарищ Аксенов, или господин Аксенов, или гражданин Аксенов… Пока в неловкой паузе она думала, как к нему обратиться, он встал, медленно сделал ей навстречу несколько шагов и сказал:
– Останься. – И чуть погодя добавил:
– Пожалуйста!
Если бы он сказал что-нибудь вроде «ты мне безумно нравишься», или «я тебя хочу», или, что еще пошлее, «ты просто прелесть»… Если бы он не прибавил это «пожалуйста», которое обрело свой первоначальный смысл и звучало как «пожалей меня»… Если бы он нетерпеливо полез ее ощупывать, словно экспонат в школьном кабинете биологии, как это обычно делают мужчины при случайном знакомстве… Если бы он сделал хоть что-нибудь из этого «джентльменского набора», Ира немедленно развернулась бы и ушла. Прямо так, в темноту, пешком. Но он просто попросил: «Останься. Пожалуйста!» – и просто стоял и ждал. Но то, как он ждал, заставило ее самую малость, едва уловимо качнуться ему навстречу на своих злополучных каблуках, и этого оказалось достаточно, чтобы он сделал резкий выдох и сильно, очень сильно и очень быстро, прижал ее к себе.